Текст книги "Любовь с остановками (СИ)"

Автор книги: Дарья Вознесенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Распахивает свои глазищи и, кажется, подавляет вполне закономерное желание проверить, нет ли у меня горячки. И тут же прищуривается насмешливо:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ты имеешь в виду, почему я не делаю этого в отличие от твоих бывших жен и любовниц?

Стерва.

Но моя стерва – ей можно. И смеяться надо мной можно.

– Я все-таки сторонница патриархального уклада, Артем. И считаю, что подобные предложения должен делать мужчина. Да и заставлять тебя… ты ж не собака.

Сглатываю.

– Ну чего же ты такая охеренная, карамелька? – снова просыпается во мне Гомер. Но это я, кто жмет на кнопку «стоп».

Вдавливаю её в стенку, вгрызаясь в рот.  И успокаиваюсь, отрываюсь от её губ только тогда, когда Света перестает сопротивляться и растекается сладкой патокой под моим давлением, давая возможность вволю напиться.

Обхватываю ладонями её лицо.

Я хочу сказать так много… но выдавливаю лишь хриплое:

– Спроси меня. Если… сама этого хочешь.

Изумление в ее глазах сменяется настороженностью, сомнением – и я не дышу – а потом перетекает в интерес:

– И когда ты познакомишь меня со своей семьей?

Проигнорировала ведь вторую часть. Но мы с этим еще поработаем… А может даже работать не буду – прав Семен, хватать и бежать. До ювелирного хотя бы.

– Завтра, – говорю уверенно.

– О…

Ротик складывается в такой идеально удивленный кружок, что у меня возникает желание снова им воспользоваться.  Но не буду пока – и так охрану повеселили.

Так что я запускаю лифт и размышляю, как бы сделать так, чтобы моя семья завтра и правда полностью оказалась в зоне доступа.

Все смешалось в доме...

Света

Осень полноценно обосновалась в нашем городе со всеми вытекающими: слякотью, низким небом и шмыгающими носами окружающих. Но мне настолько тепло и уютно в собственном мирке, что я почти не замечаю этого. Греюсь в лучах солнца по имени Артем и даже не собираюсь выползать со своего персонального пляжа.

Но приходится. Уж ради его близких я точно готова не только выйти на свет, но и на холод, если понадобиться.

Я волнуюсь тем вечером. До этого мне довелось познакомиться только с Анечкой – и то мы виделись лишь однажды – и несколько раз пообедать с Савелием. Средний Зимин держался не то что настороженно, но сдержанно-отстраненно. Правда заявил при первой же "нерабочей" встрече, что если мне нужно по каким-то причинам попасть к нему, с его личной помощницей я могу на эту тему не советоваться.

Я лишь кивнула на этот аванс доверия.

Валентину я постоянно встречаю в офисе – девушка ведет себя безупречно вежливо, и высокомерия у нее, как мне кажется, поубавилось. А я, если честно, радуюсь, что Артем и Савелий не стали давить и увольнять помощницу – какой бы пакостницей она ни выставила себя прежде, но свои ошибки учла, сдачу получила по полной, и при этом продолжает держаться более чем достойно.

Я не могу это не уважать.

– Придется ехать к Броневому, – заявляет радостный Артем, когда мы садимся в машину, – Анютка захандрила, и Ярослава предложила поужинать у них.

– Чудненько, – я сглатываю.

Про Броневого я тоже знаю. Вчера на всякий случай еще и Гугл открыла.  Лучше бы это не делала  -ни его статус, ни фотография меня не вдохновили на близкое общение.

Я лишь понадеялась, что замечательная сестра Артема, про которую тот столько рассказывал, не могла бы выйти замуж за кого-то… скверного.

– Дядя Арте-ем! – навстречу нам вылетает рыжее чудо, совершенно не выглядящее больным, и обезьянкой карабкается по Зимину, тут же вываливая на него миллион новостей и… ревниво отпихивая меня в сторону.

Я немного теряюсь – бороться с малолетними соперницами точно не умею – но меня уже тянут к себе совсем другие руки.

Очень симпатичная и, похоже, беременная девушка с ярко-морковными волосами рассматривает меня ни капли не смущенно, а потом громко заявляет:

– Да ты классная.  –  и поворачивается в сторону, – Тёма, она классная!

– Я в курсе, – смеется Артем хочешь познакомиться с моей семьей Зимин, а потом поудобнее перехватывает обезьянку и все-таки освобождает вторую руку, чтобы притянуть меня.

– Яся. Света. С Аней вы обе знакомы.

– И Аня сейчас отправится в детскую, если не начнет себя вести как человек, чье место среди людей, – добавляет строго Ярослава Броневая.

Это она к тому, что маленькая рыжая продолжает свою диверсионную деятельность в отношении моего тела. Но маму слушается моментально. Сползает с рук Артема, возмущенно сопит, а потом говорит в очень взрослой манере, глядя на меня исподлобья:

– Плойдемте я показу вам нас дом.

Ярослава хмыкает, я хихикаю, а Артем откровенно ржет.

Но внимание обеих рыжих внезапно и резко переключается.

Сзади нас открывается входная дверь, и они почти бегут вприпрыжку и повисают на ком-то огромном, темном, обладающем лицом человека, которому подчиняется весь мир – либо скоро подчиниться. И этот огромный и темный изучает меня поверх двух морковных голов далеко не доброжелательно.

Я стараюсь держаться спокойно, тем более что Артем приобнимает меня за плечи, а вот Ярослава неожиданно бьет своего Броневого по плечу и шипит, но так, что слышно на всю квартиру:

– Хватит давить на мою невестку своим фирменным взглядом, Паша, она нам еще нужна.

Я вздрагиваю на этой фразе, реально не понимая, как можно так обращаться с этим человеком, Артем вздрагивает, кажется, на слове «невестка», а вот господин Броневой если и вздрагивает, то глубоко внутри. Но а при этом маска на его лице немного трескается, обнажая вполне человеческие внутренности.

И он говорит человеческим голосом:

– Павел, – тянет огромную руку.

– Света, – почти без страха выдаю ему свою.

– Рад вас обоих видеть, – кажется,  он и правда не против нашего дуэта, – Хорошо, что мы дома встречаемся – устал как собака.

Это он уже жене. И я вдруг понимаю, по какой на самом деле причине мы собрались именно здесь.

Броневой действительно выглядит усталым, а Ярослава – человеком, который готов поддерживать своего мужа любым способом. Я бы оценила. И почему-то мне кажется, что Броневой это тоже ценит.

– Папа-собатька! – хохочет рыжая обезьянка, сидя уже где-то на шее у отца. – Ты мозес лаять?

Слава Богу, залаять он не успевает – я не готова – потому что в этот момент дверь снова открывается и на пороге возникает Савелий и еще один светловолосый красавчик, которого я идентифицирую как Антона.

И если средний Зимин просто здоровается со всеми, то Антон громогласно заявляет:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Паша, вот я так и знал, что ты дальше порога никого не пустишь. Хорошо, что я не приволок из Лондона  своего котенка – она бы расстроилась.

– У тебя есть котенок? – вопит маленькая рыжая.

– Почему я не знаю ничего про твоего «котенка»? – вторит ей старшая.

– Тоха, твои манеры с каждым годом все хуже, – морщится Савелий.

– Может мы все-таки пойдем ужинать? – почти с тоской закатывает глаза Броневой.

А Артем моя семья совершенно нормальная Зимин только меется.

После небольшой суеты мне все-таки показывают квартиру – огромную, светлую и очень-очень живую. И усаживают за стол, до отвала кормят всякими вкусностями «ты не думай Свет, что я это все готовила – я ж не зря замуж за миллионера выходила, могу и повара нанять». Пичкают самыми разными историями «однажды Артем поспорил со своим другом…» и вытягивают из меня сначала подробности нашего знакомства «хм, а с другой стороны выглядит еще лучше», а потом и моей прежней жизни.

Я говорю, слушаю, ем, пью вино, смеюсь и немного плачу.

Последнее – больше про себя.

Впрочем, когда мы садимся в машину, слезы все-таки наворачиваются на глаза.

– Эй… ты чего? – Артем хмурится и смотрит внимательно.

– У тебя такая огромная и дружная семья… Ты не представляешь, как круто, что вы так близки и вместе.

– Свет, – его голос серьезен, – как бы там ни было... думаю каждый из них готов будет и твоей семьей стать.

Замираю, не дыша. А потом смаргиваю слезы и тянусь к нему за соленым поцелуем.

Пояс верности

Света

– Она – бывшая стюардесса, представляешь?

– Так и знала, что туда идут, чтобы с мужиками из бизнес-класса знакомится.

Хочется заржать или пукнуть из кабинки туалета – ну чтобы продемонстрировать такое же отсутствие манер, как у этих девиц, что обсуждают явно меня.

– Было бы еще на что смотреть там, а так…

– Просто мой пластический хирург, в отличие от вашего, профессионал, – не выдержав, я спокойно выхожу и демонстративно долго мою руки. А на наращено – прищуренный взгляд и поджато  – прокаченные губы реагирую еще спокойней, – Разве не знаете, что руки надо мыть не меньше минуты, тщательно и в особенной последовательности? В общественных туалетах на дверных ручках около трех миллионов бактерий, часть из которых может быть возбудителем гепатита, сифилиса и гонореи.

Черт его знает, как там на самом деле – я это только что придумала – но мне приятно выражение ужаса в их глазах, которые они теперь не могут отвести от двери.

Жаль, что на стульчаках здесь одноразовые накладки.

Я не злобная – меня раздражает происходящее. И разговор этих…эскортниц на приеме. И то, что я редко что могу сказать о своей работе забавного или поучительного. Ведь она меня не слишком увлекает – пусть я и выполняю свои обязанности с должным усердием.

Что я чувствую провалы в собственном образовании и знаниях о каких-то простейших вещах –  о культуре, политике и экономике. Стараюсь, конечно, восполнить с помощью обучающих роликов на ютубе, но редко могу поддержать разговор.

В конце концов, что обо мне можно сказать лишь «бывшая стюардесса», а фото в светской хронике будет подписано как «Артем Зимин со спутницей».

Я обожаю своего мужчину и новую жизнь, я готова раствориться в них полностью и плыть на розовых облаках любви, но я, черт возьми, не могу не думать о том, что представляю собой сама, чего хочу и чем может закончиться такое растворение и порхающие розовые единороги вокруг.

– Гребаным расставанием, – говорит уныло Томочка, и она права.

– Ты сама-то чего куксишься?

Я редко вижу свою подругу в таком состоянии… да никогда.

– Я больше трех месяцев с одним парне-ем! – она уже чуть не плачет.

– И это….

– Кошмар! Почти как пояс верности нацепить на себя. Как добровольно запереть в темницу… Я гребаная графиня Монте-Кристо! Сейчас, конечно, у нас все нормально – а что будет, когда у него перестанет стоять? Мне ржаветь в углу? А если он вообще не тот, кто мне нужен? Я ж как думала – чем больше мужиков перепорчу, тем вероятней найду того, кто мне подойдет идеально. А вдруг он подходит только на первый взгляд, и мне рано пока останавливаться?

Я лишь качаю головой, не зная,  что сказать.

Потому что сама в схожей ситуации.

Нет, у меня нет страха, что у Артема стояк точно на север Зимина вдруг начнутся проблемы с потенцией. Или что я могу встретить кого прекрасней… Он лучший. И я понимаю, что очень нравлюсь ему, раз он уже уволок меня в свою пещеру вместе со всеми моими вещами и заставил сдать квартиру «как можно быстрее, чтобы ты не могла туда вернуться». И окружил сумасшедшей заботой и страстью, все больше строя планов на будущее – куда мы поедем, как и что купим, чем займемся.

«Мы».

Но я очень похожа на Томочку, потому что тоже боюсь.

Что слишком повернута на нем – до искр в глазах, до лужицы под ногами. Что могу превратиться  в часть его жизни, часть тела, часть сердца… и перестану быть собой. Что стану ему неинтересной. Самое ужасное, что себе неинтересной стану! Я ведь видела, как это случается. А еще вижу, что бывает по-другому. На примере его семьи, с которыми мы несколько раз встречались и летали все вместе в Лондон.

Они выглядят идеально собранным тетрисом – каждая фигура имеет свою форму, своего цвета, но уложенные в таком порядке, что составляют единое пестрое полотно. Даже Броневой, способный одним взглядом гнуть железо, не пытается переделать или продавить свою рыжую. И та сияет неизменно и счастливо, в собственном ритме... и только по собственному желанию льнет и прогибается.

– А ведь он мне в любви признался, – продолжает ныть Тома, – а я, представляешь, ни слова в ответ не могла сказать. Блеяла что-то веселое…

– Обидела?

– Обидела, – вздыхает, – Разъехались по домам как-то неловко. Вот ты что сказала своему миллионеру в ответ на признание?

– Ну… он мне  не говорил о любви.

– Как так? – подруга аж трубочку роняет изо рта. – Неужели у него тот случай, когда «я старый солдат, я не знаю слов любви»?

– Ну... Наверное.

– Ни ху.. себе. А тебе не кажется это странным?

Барабаню пальцами по столу.

Беспокоит ли меня это? Определенно, мне бы хотелось красивых слов и обручального кольца в несколько карат, но я достаточно уверена в нем и в его чувствах… Ок, чтобы подождать еще немного.

– Нет, – тем не менее уверенно отвечаю Томе, –  А что касается тебя... если бы я кому-то призналась, а в ответ услышала шутку, точно бы засомневалась, стоит ли быть с этим человеком. Так что думай скорее, согласна ли ты на пояс верности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Да я и думаю, – вздыхает.

Я тоже думаю. И помогает мне в этом, как  всегда, наш волшебный лифт.

Нет, у меня там не случается волшебного признания и озарением меня тоже не накрывает, я просто слышу один диалог, который не отпускает меня и спустя несколько дней. И благодаря тому диалогу в один из перерывов решительно направляюсь на десятый этаж.

Чтобы потом не менее решительно узнать у Катерины, насколько свободен наш генеральный, и прийти к нему в кабинет с заявлением об увольнении.

Двадцатый

Артем

Я смотрю на белый лист бумаги в полном замешательстве и не решаюсь даже  поднять взгляд на карамельку. Потому что у меня ощущение, что помимо слов «Прошу меня уволить по собственному желанию...», скоро на стол приземлятся ключи от моей квартиры и выпадет окровавленное сердце.

Мое.

Света осторожно сопит, а потом не менее осторожно спрашивает:

– Артем… ты чего так напрягся? Я всего-лишь уволиться хочу…

– Всего лишь?!! – шиплю.

Один лифт на двоих.

Возможность вытащить её из кабинета и пожамкать немного перед обедом.

Уверенность, что никто и никогда ее не обидит, пока я её не вижу…

– А что следующим шагом, а?

– М-м… выйти на новую работу?

Трясу головой. А потом встаю из своего Очень Начальственного Кресла, подхватываю карамельку и усаживаю на Очень Начальственный Стол.

И в лицо ей заглядываю.

– Почему, Свет?

– Потому что я хочу идти с тобой рука об руку, а не ехать на твоей спине. И дело вовсе не в деньгах, понимаешь?

Я понимаю. Но отказаться вот так…

– Артем, я знаю, тебе… уютно со мной вот так. И мне уютно. Но…

– Хочется ветра в лицо?

– Ага.

– А не теплым комочком под боком?

– Угу.

Смеется. А я выдыхаю.

Теплым комочком под боком она, между прочим, всю ночь и провела.

– И ты уже выбрала новую работу?

– Да. Несколько дней назад в лифте…

– …может сделать тот лифт только нашим? систему карточек ввести.

– … я услышала разговор…

– … надо сказать, чтобы музыку там включали погромче.

– …о том что требуются сотрудники в благотворительный фонд – координаторы различных направлений.

– … а ведь можно и собственный фонд создать, на базе «Форса» – тебе пойдет.

– … и сходила туда на собеседование. В нашем здании, на десятом. Знаешь… мне понравилось. Это не про балы с мишурой и громкие случаи. Это про идеи, обучение, коробки храбрости, грамотную организацию волонтеров и конкретную помощь.  Две комнатки, набитые коробками и людьми, звонки и постоянство перемен.

– Как в самолете? – начинаю улыбаться.

Хихикает.

– Ага.

А потом обхватывает своими маленькими ладошками мое лицо и серьезно спрашивает:

– Отпустишь?

Разве её удержишь? Пусть мне и хочется порой посадить карамельку в сумку, я понимаю – долговременные отношения двух взрослых людей строятся не так.

Вздыхаю и киваю, уточняя ревниво:

– Но на работу мы будем ездить вместе?

– Да.

– И это все не потому, что я тебе надоел?

– Нет.

– И ты знаешь, что по закону тебе придется две недели отработать? – ворчу. Хотя понимаю, что не буду я ее заставлять… по закону. Но карамелька меня удивляет.

– Знаю, – кивает и смотрит на меня честно-честно. – Именно поэтому я пришла с заявлением не к своему непосредственному начальнику,  а к самому… большому.

И начинает медленно расстегивать пуговицы на своей блузке.

Сглатываю. Потому что в штанах я и правда становлюсь неимоверно большим. И меня продолжает распирать, ведь карамелька, ничуть не смущаясь, облизывает губы и хрипло шепчет:

– Я же помню, Артем Витальевич, что вы обещ… угрожали наказанием, если я еще накосячу. Признаюсь… накосячила я ужасно. Хуже чем кто-либо –  увольняюсь. Вот.

Меня начинает потряхивать.

– Боюсь, что за раз мне это не исправить… – продолжает Света, легко соскальзывает вниз, становясь на колени передо мной и реализуя одну из моих фантазий, которую я, как ни странно, не воплощал еще ни разу. – Позвольте показать вам, как я виновата, – ведет рукой по ремню брюк, а потом ловко расстегивает его, – и как я хочу загладить свою вину…

И правда гладит.

Мозги плавятся, но я выдавливаю таки из себя:

– Дверь.

– Заперта.

– Встречи…

– Катерина разберется.

– А ты умеешь уговаривать, карамелька…

Но она уже не отвечает. Потому что её рот и язык занят тем, чтобы свести меня с ума.

Долго я не выдерживаю, хотя Света явно увлекается. Но это же мое наказание – значит я выбираю, каким образом оно должно проходить. Поднимаю её и укладываю животом  на стол, смахнув документы в сторону. Я задираю серую ткань и сдвигаю в сторону трусики.

Она такая мокрая, что я вхожу сразу на полную длину без всякого сопротивления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Развратная карамелька… – рычу в ухо, придавливая всем весом и вдалбливаясь в восхитительную узость, – ты специально надела чулки?

– Ну я же шла к начальнику с повинной… – хнычет, подмахивая своей охрененной попкой.

– К тому начальнику ты тоже будешь так ходить? – кусаю её за мочку.

– Она же-енщина… – протяжно стонет.

Яже тону в ощущениях, особенно когда нахожу в себе силы чуть отстраниться и окинуть взглядом открывшуюся картину:  белая блузка, цепляющиеся за стол тонкие пальчики, смятая на поясе строгая юбка и точеные ножки, между которых ныряет мой блестящий от смазки член.

От души хлопаю ладонью по ягодице и это, похоже, становится для Светы последней каплей – карамелька вскрикивает и бурно кончает, сминая все бумаги, до которых дотягивается.

Я едва успеваю выйти из нее, заливая светлую кожу спермой. А потом еще какое-то время стою, придавливая её тело ладонью к столу, чтобы отдышаться и до конца насладиться восхитительным зрелищем.

Мы приводим себя в порядок быстро и молча, благо в моем кабинете есть небольшая туалетная комната, а потом карамелька, вызывая у меня желание оттрахать её снова,  говорит предельно серьезно – хотя в глазах пляшут черти:

– Спасибо, что уделили мне время, Артем Витальевич. Я так понимаю… мне завтра надо будет зайти, решить вопросы, которые остались нерешенными?

– Безусловно, – откашливаюсь, прочищая горло, – назначьте время встречи у моей помощницы.

Признания

Света

Ноябрь и начало декабря проходят… бурно.

Я изо всех сил помогаю Елене Марковне, чувствуя таки некоторую вину за свой уход, а еще за то, что меня постоянно дергают в кабинет к высокому начальству.

Отщле…отчитать, например.

Или выдать…ну пусть будет ценные указания.

Я совершенно уверена, что все в офисе знают, чем мы там занимаемся, и меня спасает от попыток провалиться сквозь пол только то, что работать я с этими людьми не буду. Ну, максимум встречаться на корпоративах.

А потом начинается новая работа. И я сполна ощущаю на собственном опыте, что такое «молодой растущий коллектив», который только-только нащупывает свой путь.

К этому коллективу нет инструкций. И к работе тоже.

То, к чему я привыкла за годы полетов – талмуды с прописанными реакциями на все случаи жизни, должностные обязанности, посекундно расписанная деятельность, жесткие рамки правил – то, что попробовала в «Форсе» – однозначные требования, компьютерные шаблоны, внятные указания – здесь просто отсутствует.

Не придумали еще. И может не придумают никогда.

Мне надо самой находить людей. Получать разрешения. Придумывать схемы и удобные методики. Подбадривать себя, что то, что я придумываю, в принципе возможно. Писать статьи и письма «от души», а не по правилам деловой переписки. Изучать тайм-менеджмент. Понимать логистику перемещений и логику людей. В конце концов учиться аргументированно спорить и отстаивать свою точку зрения во время мозговых штурмов.

И быть первопроходцем оказывается на удивление интересно. А быть частью на самом деле «своего» коллектива – очень приятно.

Конечно, перемены в моей жизни не могут не вызвать некоторых проблем. С Артемом мы только-только привыкаем к совместному проживанию и тому, что нас двое, и вдруг оказываемся поставлены в новую ситуацию, когда не я приноравливаюсь к его бешеному графику, а мы оба должны учитывать расписание друг друга. Когда он может прийти домой в три ночи, а мне в шесть уже выезжать на сборы. Когда мне могут позвонить посреди совместного ужина, и я вынуждена буду не просто отвлечься, но и в течение продолжительного времени решать важные вопросы.

И пусть мое дело «маленькое», пусть несколько раз мы выясняем по этому поводу отношения, а потом бурно миримся и договариваемся, что никогда ничья деятельность не станет между нами  – и снова ссоримся – пусть Москву захватила предновогодняя суета, я, определенно, могу назвать себя самой счастливой.

Влюбленной.

И уверенной в своем мужчине.

Еще и потому, что он никогда не отмахивается ни от меня, ни от наших проблем. И готов выслушать и решить все возникшие сложности планомерно и словами через рот. И я не стесняюсь и не боюсь сказать ему что-то… за исключением, пожалуй, одной вещи.

– Ты беременна? –  у Томочки аж голос от волнения садится, что для моей подруги не слишком характерно, – Это как… так?

– Ну знаешь, когда член проникает в вагину, в яичках вырабатывается… – бурчу, но она прерывает меня взмахом руки и начинает рыться в телефоне.

– Ты что там ищешь? – любопытствую.

– Статью про средства контрацепции для взрослых.

– Дура, – вздыхаю беззлобно, – Мы предохранялись. Просто не всегда… вовремя, – прикусываю я губу.

– И что сказал твой миллионер на это вот все? Он уже готов делиться своими миллионами с наследником?

– Я… еще не говорила ему.

– Дура, – вторит мне подруга. – Срок-то какой?

– Четыре недели всего. И да, – поднимаю руки – Проверено на многих тестах.

– И чего ты ждешь? Или… боишься, что он будет не рад? – она берет меня за руку и смотрит участливо.

Но я медленно качаю головой. Нет, не этого я боюсь.

– Понимаешь…это обратная последовательность.

– Чего?

– Забеременела – поэтому предлагают руку и сердце. А не наоборот. И я… я постоянно буду думать, что это какие-то вынужденные меры, раз он не признался мне и не предложил пожениться до этой новости.

– Дур… ну в общем-то, я тебя понимаю  – вздыхает Тома.  – Но ведь ты не сможешь скрывать свое состояние долго?

Развожу руками с унынием.

– Я знаю. И собираю сказать, конечно,  в ближайшие дни.

Вот только в ближайшие дни не получается.

Сначала Артем улетает в командировку. Потом у нас начинается сбор подарков для больных деток от Деда Мороза. Мы почти не видимся – и я страдаю от этого и радуюсь этому одновременно. Потому что он все задумчивей и сдержанней, и часто просто молчит и подолгу на меня смотрит, от чего я ужасно нервничаю.

В нашей паре как-будто ломается хорошо отлаженный механизм. Там не обнялись, там не сказали друг-другу, там умолчали... На Артема валятся сделки и годовые отчеты, на меня – гормоны,  и мне становится совсем плохо.

Хотя объективных причин нет и все хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Только плохо. Так, что иногда хочется плакать.

И зачем себе отказывать?

Я сижу на полу, перебираю нафига-то  купленную гору икеевских новогодних игрушек и гирлянд, за которыми водитель Артема  свозил меня этим субботним утром, и рыдаю, причем так самозабвенно, что даже не слышу, как кто-то заходит в квартиру.

И понимаю, что я уже не одна, когда меня обхватывают знакомые руки и знакомый голос, чуть ли не заикаясь, спрашивает:

– Ты… ч-чего? Карамелька, что случилось? Поранилась? Обидели? Болит что-то?

– Ы-ыы, – только и могу ответить. Вытираю слезы и сопли о дорогое пальто – кажется, он как зашел в квартиру, так и помчался ко мне, не раздеваясь, – Ты почему здесь? Завтра же должен прилететь…

– А ты не рада? – хмурится и смотрит как-то внимательно, – Я ускорил все процессы – хотел побыть с тобой в выходные.

– Рада, – вздыхаю и снова утыкаюсь ему в пальто, – Гирлянды поможешь мне повесить, композиции там всякие сделать…

– Эм-м. Я вообще-то про другое думал, но как скажешь.

Он чуть отстраняет от себя, снимает пальто, потом оценивающе смотрит на мои все еще искривленные губы и снова прижимает к себе, стоя на коленях.

– Карамелька… ты же ничего не скрываешь от меня?

– М-мм?

– Хм. Ты не больна?

– Нет.

– Фух. – в его голосе и правда слышится облегчение. А потом – даже некоторый страх – Не собираешься от меня уходить?

– Нет!

– А то я уж было подумал…

Теперь моя очередь отстраниться и посмотреть на него внимательно. Аж слезы просыхают от удивления.

– Артем, ну ты чего?

– А что мне думать еще? Ты закрываешься последнее время все чаще и дело ведь не в новой работе. А в чем – я понять не могу…

– Кто бы говорил, – бурчу и изображаю зверскую гримасу. – Как – будто не ты уже пару недель ходишь по дому с таким суровым лицом «не подходи – убью».

– У меня не такое лицо!

– Такое.

– Я просто много думал!

– О чем?

– О нас.

Мне тут же становится страшно. Но я пересиливаю себя.

– И что… мы?

– Всё, – обводит он руками гипотетическое всё, а внутри меня начинает биться в припадке маленькая истеричка: «Он сказал «всё»! Он нас бросает!»

Я отползаю от него на безопасное расстояние и приказываю хрипло:

– Объяснись… п-пожалуйста.

Вдыхает. Выдыхает. Жамкает зачем-то карман брюк. Смотрит на меня совершенно несчастно. А потом бормочет с тоской, глядя в сторону:

– Бл…ь, вот почему на этот раз так сложно…

– Арте-ем… – тяну предупреждающе.

– Понимаешь, я боюсь, – начинает говорить быстро, – Сначала я боялся, что сошел с ума – ну когда мы только встретились. Потом, что всё это слишком – то что между нами происходит. Потом боялся, что ты не ответишь на мои чувства, что не согласишься быть со мной. А сейчас ужасно боюсь, что ты откажешься быть со мной до конца жизни и что как только мы поженимся, все сломается. Как уже ломалось у меня… А я ненавижу бояться!

До меня начинает доходить. До внутренней истерички тоже.

Кажется, нас тут не двое и точно не трое.

Мне уже не хочется плакать – хочется смеяться. Но если я сейчас засмеюсь… он же вряд ли меня поймет?

– Я сильно старше, – он начинает загибать пальцы, – у меня хреновый опыт – и я не уверен, что это не потому, что как муж я так себе. Я собственник и хочу чтобы все было по-моему. У меня сумасшедшая семья и огромная компания, которую я постоянно развиваю – а значит постоянно занят. Я вообще не уверен, что идеальная партия для тебя, но…

Замолкает, а потом таки достает из кармана коробочку и смотрит на меня пытливо, сжимая её в руке.

– Понимаешь, раньше я думал, что любовь – это что-то такое ванильное и волшебное.  Правильное и однозначное. Но это не так. Это как раз когда сходишь с ума и боишься. Переживаешь и не понимаешь ни хрена. Это не романтика, а умение где-то чего-то не заметить, промолчать, сказать своему эго «цыц». Это когда другой человек согреть тебя может – не только тело, душу тоже. Так вот, мне пи… ц повезло. Потому что ты – можешь.

Вот теперь я и смеюсь немного, и плачу. И обхватываю его лицо ладонями:

– Я тоже люблю тебя, – шепчу.

– И замуж за меня выйдешь? – спрашивает сердито.

– Выйду.  Не рожать же в грехе этого ребенка.  Ой…

Смотрю на него почти испуганно, а он – удивленно. И уточняет:

– Карамелька, ты сейчас о гипотетическом ребенке или… как?

– Или как, – сглатываю.

– Бл..ть.

– Можно я не буду потому твоему сыну или дочке рассказывать, как ты отреагировал? – опять смеюсь и шмыгаю носом, глядя на его ошеломленное лицо. – И Артем…

– Ч-что?

– Кольцо-то мне отдай.

Двадцать первый

Артем

Это самый яркий, невообразимый, крутой и сложный декабрь из всех, что я переживаю за свою жизнь. Хотя, как  мне кажется, карамелька в будущем еще подкинет сюрпризов.

Чего только стоила ее отстраненность и настороженность?  Я голову сломал, что не так, и как сделать так, чтобы все было как надо.

Хотя предложение мне, конечно, в кошмарах снилось. Не то что я боялся сказать… отказа боялся. Или что она еще не готова. Бл..ь, что я не готов и могу испортить Свете жизнь тоже переживал!

А когда признался, наконец, тут же все стало проще… и много сложнее. Потому что такую ответственность почувствовал и за нее, и за наше будущее. И за того, кто поселился у нее в животе. Чуть не охренел от осознания, насколько теперь изменится моя жизнь. Я ведь знал, что такое дети – и не по рекламе или умильным передачам. Савелий родился, когда я уже вполне все понимал, а за Антоном уже присматривал наравне со взрослыми, не только играл… Не говоря уж обо всех его подростковых взбрыках и присоединившейся к этим взбрыкам и сложностям Яське.

Так что я не мог не думать о том, где родится мой ребенок, какая нам няня понадобится – в том, что Светик продолжит, пусть и с меньшими временными затратами свою деятельность я не сомневался  – где ему учиться и не стоит ли нам уже поменять квартиру, поскольку за первым ребенком вполне может последовать второй.

Впрочем, подобные размышления не мешали мне чувствовать себя совершенно счастливым.

– Тебя тоже тошнит от самодовольства этих едва-едва-женатиков? – заявляет за совместным ужином  Савелию  сестра.

Я не реагирую. Знаю, что за этим последует.

– Представляешь, – Яся говорит почти не снижая голоса, и имея в виду конкретно меня, – Он дает мне советы относительно семейной жизни. Мне. Советы. Только-только встал на путь просвещения, и уже читает проповеди, как те пасторы в американских церквях, что своими словами поднимают инвалидов из колясок.

– Я, между прочим, здесь тоже присутствую и вообще гораздо более опытен в плане брака.

– Количество твоих браков говорит как раз против тебя, –  парирует сестра, – А твое присутствие весьма опосредованно.

Смеюсь.

Я еще не рассказал им о глобальных переменах в своей жизни – мне хочется сделать это в общем семейном кругу, и чтобы Светик тоже участвовала в перекрестном допросе, которому мои родственнички  нас подвергнут. Потому перевожу разговор на Савелия.