Текст книги "Немного времени для синицы (СИ)"

Автор книги: Дарья Иоаннидис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Пат приехал на своей «лапочке», достал что-то вроде компактного ящика с заднего сиденья, спустился вниз. Увидел меня. Постоял, поднял удивленно брови, хмыкнул и прошел мимо. То, что было в руках Пата оказалось клеткой, в которой сидела, прижав уши и издавая тревожный «мявк» кошка.

Моя кошка.

Я вскочил:

– Это моя кошка!

Пат обернулся с невинной улыбкой:

– На ней не написано, что она твоя.

– Я за ней охотился.

– Ну и что? Ты даже доказать не сможешь, что кошка принадлежит тебе.

– *****, Пат, – меня от бешенства просто перекосило.

Пат покачал головой:

– Я не то, что ты произнес. Даже если какие-то события заставили тебя подумать обратное. Приношу свои извинения за неудобства, – он набрал код на замке и открыл дверь, намереваясь войти, но помедлил.

Когда он успел стать такой культурной сволочью.

Я подбежал к нему, сбив ногой бутылку с виски. Она покатилась, звеня, разлив оставшийся вискарь.

– Ты бутылку уронил.

– Заткнись.

Пат выразил всё презрение, на которое был способен.

– Что ты вообще здесь делаешь? – теперь он шипел, – Пришел сделать одолжение?

– Какое еще одолжение? Ты и так с меня много требуешь. Спасти твою репутацию и трахнуть твое тело. Не слишком ли?

Да, это больно.

Я не знаю, как делать нежно, Пат. Научи меня. Научи меня, пожалуйста.

– Чему тебя научить?

Да чтоб тебя. И чтоб меня.

Почему я не замечаю, что сам с собой разговариваю?

Я молчал. Слов не было, только ночь опустила паутину и сковала собой всё, прохладная ночь. Так отличающаяся от той, нашей, тяжелой, больной, нервной, огненной – нашей. Ночи, которая не случилась.

Пат поглядел на меня с усталым презрением и произнес:

– Проходи. Раз пришел.

***

В квартире он выпустил кошку, та с недовольным «мяу» отряхнулась и отправилась исследовать свое новое обиталище. Пат открыл банку с белковыми консервами, поставил на пол. Достал из холодильника пакет молока и налил в маленькое блюдечко. Я молока уже лет десять не то, что не пил, а даже не видел. Пат поглядел на меня, мои мучения, достал стакан и налил молока и мне. И молча поставил передо мной. Я подвинул протянутый стакан к себе ближе, принюхался, опустил палец, вытащил, облизнул каплю. Молоко. О боже, и, правда, молоко.

Пат включил электрический чайник. Чайник вскипел через несколько минут, Пат всунул в две кружки по пакетику и плеснул кипятка. Поставил одну передо мной. Я добавил молока. Чай с молоком. Молчание. Крошка слов между зубами.

– Я рассказал всё Джону. Он заставил меня, – я надеялся, что мой голос не звучал жалобно, – Нам надо проверить всех, кто имеет на тебя зуб. Кто-то из них и есть убийца.

– Да. Я даже составляю список, – Пат согласно закивал, – Но я не доверяю твоему Джону.

– А я не особенно доверяю тебе, – я посмотрел на него в упор.

– Ты же сказал, что определился.

– Я еще ни в чем не определился.

– Ой ли, – Пат покачал головой, – Тогда что ты здесь делаешь?

– Работаю, – отрезал я.

Пат молчал.

Я встал из-за стола и отвернулся к окну. Салатовые занавески с игрушками-ящерками в качестве украшений. Ну какой нормальный человек такое выберет? Только Пат. Па-то-ло-гический.

– Кому-то из нас придется начать доверять, – я обернулся к нему.

– Не думаю, что ты сможешь мне помочь, не имея доверия ко мне. Ты даже не будешь испытывать желания.

– Я испытываю желание.

Язык есть враг мой. Касательно меня, это выражение ударяет просто в десяточку.

Пат заинтересовался:

– Какое?

– Помочь тебе. По старой дружбе.

Но он меня не слушал:

– Тогда ты меня хотел.

В угол зажал, сученок.

Я и сейчас тебя хочу. Надеюсь, я думаю не слишком громко, господи. Сделай меня немым, господи.

– Я ведь тебя даже послать не могу теперь, – буркнул я.

– Почему?

– Да потому что это прозвучит как приглашение!

Пат захохотал. Я тоже жалко и бессильно подхихикивал.

И сразу стало намного легче.

– Ты меня измучил, – признался я, отсмеявшись, – Ты меня достал просто, до кишок. В кишках, в крови, в соплях, в сперме. Во всём. Ты – во всём. Я, блин, ни о чем думать не могу больше. Я даже уже не думаю о нем. Он теперь окончательно умер. А раньше я не мог его упокоить, он торчал у меня колом в глотке, постоянным напоминанием. Я и он. Он и я. И все остальные люди – только через него существовали для меня. А теперь что-то новое появилось. Только мое.

Я замолчал после этой тирады на секунду.

– Но мне необходимо время. Свыкнуться.

Я встал, оделся, и пошел к выходу. Пат, ошалевший, покорно поплелся за мной.

– Мне кажется, я тебя люблю, – сказал я, – Заботься о кошке. Прочитай книжку. И приготовь к завтрашнему дню список – будем работать.

========== Глава 13 Отчаяние ==========

Чтобы получить ответ, нужно задать правильный вопрос. Вопрос звучит так: кому это выгодно. Но меня еще беспокоит поскребывающее ощущение: почему вся эта кутерьма завязана на мне. Какое она имеет отношение ко мне. Почему я, как та бабочка, которую подцепили за крылышки, прикололи их гвоздиками, и даже трепыхнуться лишний раз без последствий не могу.

Почему сейчас. Почему Пат. Почему я.

Письмо Дерека, которое четыре года лежало у Летиции. И они оба, с Патом, о нем знали. Почему через четыре года он сказал отдать его мне.

Мне хотелось уйти в запой, но я не мог, так как Джон обязал меня выполнять работу. И я попытался в нее уйти, но забрался настолько далеко, что только и мог, что мечтать о запое.

Я пообещал Пату: любовь-морковь, у нас всё будет ок. Но часть меня говорила: уйди. Я хочу свою жизнь себе обратно. Ту жизнь, где ты не касаешься меня, сидишь на вершине своей горы и существуешь параллельно.

Потому что я боюсь.

Потому что трусишка-Марек никуда не делся. Под всей шелухой крутого парня, я всё еще трусишка-Марек.

***

Утром на следующий день я залез на антресоли, покопался среди ненужных деду шмоток и достал фамильную катану Марико. Марико была куноити в молодости, одной из последних в данном виде деятельности. Интриги, яды, драки. Моя бабка еще всем покажет. Сейчас, правда, уже не испытывает желания кому-то что-то показывать. Потому остаюсь только я. Катану я взял для храбрости. Это мой талисман, не смейтесь.

Спустился вниз с катаной и потопал к Айви: мне нужен был совет. Да и за всем бредом с убийствами, Патом, письмом от Дерека, пьянками я перестал ее навещать. Фактически стал избегать. Непорядок.

Айви около креста я не нашел. Потоптался, потрогал плющ за зеленый листочек – поздоровался. Наверное, она в церкви, решил я.

Церковь имела дыру на фасаде, и солнце било через нее и окна по периметру, создавая невесомое покрывало лучей. В лучах летали наперегонки пылинки. В церкви всегда было тихо, пока не зайдешь. Когда же сделаешь это, каждый шаг отдавался в макушку, как будто забивали сваи.

Айви стояла на коленях перед пустым алтарем. На алтаре стояла вазочка с медленно тлеющим ладаном. Я попытался зайти как можно тише, но Айви всё равно вздрогнула, когда услышала мои шаги.

Я постоял, глядя на ее худую, почти тощую спину, обтянутую черной монашеской робой. Под робой виднелись старые, рассыпающиеся на лохмотья джинсы, засунутые по щиколотки в ковбойские сапоги. Прошло несколько минут прежде, чем Айви закончила молитву.

Она обернулась и кивнула мне.

– Айви.

Она смахнула пыль с алтаря и подошла ко мне.

– Тебя давно не было, Марек.

– Да фигня вся эта с убийствами. Не оставляет времени даже на друзей, – я в смущении почесал висок, только чтоб не смотреть Айви в глаза.

Она взяла меня за руку и повела прочь из церкви.

Наши шаги отдавались гулко, сердца тоже бились гулко. А бог смотрел нам в спины, в молчании, слепыми глазами. Его разбитые руки обнимали вечность.

Когда мы вышли из церкви, Айви уселась на парапет. Я же отцепил катану, сбросил ее, но остался стоять.

Айви со смешком взглянула на мои действия, но никак не прокомментировала. Она закурила свою обычную папироску, извечную папироску, уже не предлагая мне. Не люблю дым-траву, от нее мир становится ватным. Ты успокаиваешься и испытываешь блаженство, но ходишь как в хорошем похмелье. Координация движений также становится ни к черту. Не понимаю, как Айви удается быть такой ловкой. Мастерство всё же

– Зачем ты ее носишь с собой? – Айви кивнула на катану.

– Придает мне уверенности, – я достал свои сигареты и тоже закурил.

– Тебе плохо? – проницательности ей было не занимать.

– Не сказал бы. Но и не хорошо, – я замолчал, потому что не знал с чего начать распутывать клубок случившегося.

Айви тоже молчала.

– Фигня творится, Айви. Такая фигня, какой еще никогда не было, – наконец выдал я многозначительную фразу.

Айви усмехнулась:

– Содержательно, ничего не скажешь.

Я начал с перечислений:

– Убийства, о них ты и так знаешь. Кроний у кого-то в руках. Ван Мэй копает под Пата. Кто-то подставил Пата. Или он может являться убийцей. И я опять общаюсь с ним, – я замолчал.

Да еще как общаюсь. Плодотворное общение на всех фронтах.

Айви посмотрела на меня своим пронизывающим кошачьим взглядом:

– Что-то ведь еще есть?

– Есть, – согласился я.

– И?

– Письмо Дерека, о котором Пат и Летиция знали. А я нет. Письмо Дерека мне.

Айви сцепила руки в замок:

– Я о нем тоже знала, – сказала она еле слышно.

Я онемел.

– Почему об этом не знал я? – внутри меня всё пересохло.

Айви молчала.

– Айви? – я сел перед ней на корточки: на этот раз взгляд прятала она, – Айви, почему вы все всё знали, один я не в курсе ничего? Я ведь даже не знаю, что случилось в ту ночь.

– Ты узнаешь. В своё время, – она так резко встала, что чуть не задела меня, но я успел увернуться.

– Что за загадки?..

Но она не собиралась мне ничего сообщать.

Поговорили, называется.

– Айви?..– повторил я ей в спину. Айви зашла в церковь и закрыла дверь на замок.

Отчаяние и дезориентация затопили меня. Я ничего не понимал.

Быть может, Дерек не умер? Мысль оказалась настолько нелепой, что я расхохотался.

***

Я опять поехал к Пату: только, чтоб заглушить злость. Мне не хотелось говорить, не хотелось спрашивать, вызнавать, допытывать. Я их, Летицию, Пата, Айви, готов был заживо закопать в землю, а Дерека еще и заново убить, попадись он мне. Потому, я, с катаной за спиной, отправился к Пату. Непонятно зачем.

Он, сонный, открыл мне дверь. Я ввалился во внутрь квартиры, дверь пинком отправил на место, схватил Пата за шею и грубо поцеловал. Пат, не ожидавший этого, попытался оттолкнуть меня, но я был сильнее и настойчивее. Через несколько секунд Пат расслабился и стал отвечать на поцелуй. Теперь мы исследовали друг друга с робкой нежностью. Гнев и желание доводили меня до нервных судорог, но я заставлял себя быть нежным. А затем и привыкать стал.

Я облизал пальцы и засунул руку прямо под резинку спортивных штанов Пата, что служили ему пижамой. Он уже был возбужден, потому я не думал, что дело продлится долго.

Я бы его растерзал, если бы не любил. Меня почти колотило, а Пат смотрел на меня остановившимся, мутным взглядом. Он хотел протянуть руки и снять и с меня одежду, но я другой рукой похватал его пальцы и, сковав в жесткий замок, не давал двигаться, только надрачивал ему, наблюдая, как Пат кусал губы. От наслаждения, от боли ли. Я ведь мог ему и пальцы переломать. Уже на обеих руках.

Как же тяжело быть чудовищем среди обычных людей. Люди такие хрупкие. Почему люди такие хрупкие?..

Почему они живут как бабочки, половину жизни проводя словно во сне, а вторую – словно спотыкаясь, еще не проснувшись.

Член у Пата был горячим, огненным, куском угля в моей ладони. Нежная кожа, влажные звуки, и запах, запах. Секс пахнет чем-то вытащенным из глубин, напополам со смертью: сырой землей, мускусом (это еще осколок жизни) и растолченными семенами кардамона. Пат, к тому же, пахнет всегда растопленным темным шоколадом в кружке. Он настолько горячий, что, кажется, я и сам гореть начал, но никак не мог загореться в полную силу. Мне не хотелось секса самому, меня тошнило от всего, что связано с жизнью, ибо смерть шла в эти дни со мной рука об руку.

Как ты там говорил: я чувствовал, что умираю, что смерть кладет меня на лопатки.

Смерть била раскрытой ладонью мне по беззащитным лопаткам и выбивала сухой надрывный кашель, похожий на кусок невозможной истерики, невозможных слез.

Через пару минут Пат кончил, я вытащил руку и облизал ладонь. Сперма у Пата почти ничем не пахла. И это было странно. Я вытер остатки спермы о черную футболку Пата, открыл дверь и молниеносно смотался, пока Пат не успел очухаться.

Привет, я тоже рад тебя видеть.

========== Глава 14 Кризис ==========

Привет или прощай. «Чао» с итальянского – и то и другое.

Я не знаю, когда всё стало хуже, даже хуже, чем было. Или оно медленно зрело, чтоб стать «хуже» с большой буквы: «Хуже». Таким очень большим и мясистым «хуже». Вонючий плод созрел и упал нам прямо в руки.

Всё покатилось, сметая на своем пути, переламывая нам шеи, снимая позвонки как костяшки с четок. Голова моя висит на тоненькой шее и ничего не соображает.

Голова моя отказывается соображать. Голова моя не верит. А сердце превратилось в склизкий комочек неадекватных сомнений.

Где мои руки и ноги, где мое тело, где моя больная голова. Я всегда был худым. В тот период, когда пил – даже тощим. И я всегда ненавидел свое тело. Что такое человеческое тело? Это сборище всякого бреда под прикрытием физиологии: околоплодные воды, грудное молоко, пот, слизь, сопли, сперма, кровь. Жир, кости, мясо. На разделку. Бог, мы все готовы, чтоб нас разделали – сало, грудинка, ребрышки, бедрышко. Можешь приступать. Но вот дело в том, что тебе даже не нужно мое разрешение: ты возьмешь, когда захочешь.

Я тело. Я не тело. Я не хочу быть телом. Но я – всегда – тело. Пока живу.

Я такой маленький и слабый. И не бессмертный.

***

Через пару недель я сделал вторую попытку поговорить с Айви. Дни мои были наполнены бесцельной, маятной пустотой, убеганием от всего и вся. Я спал или шатался по городу в одиночестве. Жизнь моя напоминала часовую бомбу, но я не был сердцем этой бомбы: я был лишь связан с ней, и знал, что когда рванет, то меня первым разорвет на куски. А пока же я пытался заспать время и отсрочить свой конец, интуитивно делая то, в чем не отдавал себе отчета.

Пришел к ней в один из дней, встал на колени перед алтарем и попросил бога, чтоб он нас больше не жрал. Вслух попросил.

Айви обернулась ко мне в шоке:

– Что с тобой, Марек?

Я повернулся к ней, коленями размазывая грязь после дождя, что мы с ней оба натаскали. Уселся задницей на пол.

Молчу.

– Ты никогда не задумывалась, что жизнь – это пожирание?

Айви пожала плечами.

– Я отказалась от таких категорий.

– Бог нас жрет, и мы его тоже. Вспомни: кусок облатки на язык и ты ощутил себя каннибалом.

– Это ритуал.

– Суть данного ритуала приводит меня в ужас.

Айви встала с колен и подошла ко мне, села рядом:

– У тебя задница околеет.

– Не околеет.

– Застудишь себе что-нибудь.

– Отстань.

Она засмеялась:

– Вообще-то ты сам пришел сюда со мной поговорить. Только не пойму – о чем.

Я задумался:

– Может, об ужасе?

– Ты слишком глубоко копаешь.

– Да я и сам понимаю, что дальше некуда. Верчусь в яме с червями, закусывая иногда ими же.

Айви поглядела на меня внимательно:

– Ты что-нибудь ешь? Из обычной пищи?

– Почти нет.

– Запой?

– Я почти не пью. У меня экзистенциальный кризис. Я не понимаю, что творится. Я трахнул Пата, не занимаясь с ним сексом. А теперь его избегаю.

Айви кашлянула:

– Помедленнее.

– Я занимался сексом с Патом. А теперь его избегаю. Мне надо как-то доказать, что он невиновен, но я ничего не делаю. А Джон скоро возьмет его в оборот как подозреваемого, – я замолчал. – Я вообще ничего не делаю, Айви. Вообще. Ничего. Прихожу в участок и туплю. Отказался искать с парнями шайки детей-нормалов, которые, возможно, видели маньяка. Джон на меня орет. Говорит, что уволит, если не начну шевелиться. А я не могу.

Айви без слов обняла меня одной рукой, голову мою положив себе на плечо. Она медленно гладила меня по волосам, пока я бормотал, то затихая, то снова продолжая.

– Я прихожу домой и запираюсь у себя в комнате. Бабка думает, что я ем что-то или колюсь. Дед того же мнения. Он даже предложил мне сходить с ним в клуб, выступить вместе, показал мне платье. Сказал: один раз попробуешь – понравится. Я уже даже думаю, что это не такая уж и плохая идея. Уйду из полиции, буду отплясывать на пару с дедом.

– А что Пат?

– А Пат – ничего. Он каждый день приходит ко мне домой, сидит на кухне с Марико. А я не хочу с ним разговаривать. Закрываю дверь перед его носом. Не отвечаю на его вопросы. Он беспокоится, но мне плевать. Я ничего не выдерживаю. Ничего. Следствие я завалил. Пата объявят маньяком. Ему уже недолго осталось ходить по улицам свободно. Все улики против него.

Айви задумалась.

– Скоро двадцать пятое апреля.

– Ага, – мрачно согласился я.

– Ты из-за этого так переживаешь?

– Может быть, – туманно ответил я.

– Боишься узнать, что в том письме?

– И это тоже. Но я уже не хочу знать, – я убрал ее руку и встал, – Пропади оно всё пропадом.

Айви осталась сидеть, посмотрела на меня снизу вверх.

– Он жив, Марек, – вдруг сказала она.

В грудь бахнули: один точный удар кулаком. И всё побелело.

– Нет. Не надо так шутить.

– Я не шучу, – Айви спрятала взгляд, – Он улетел через Космопорт, не знаю куда точно.

Я отступил на шаг.

– Мы нашли его труп, Айви, – сказал я медленно, – Мы сожгли его тело в крематории. Татуировка на пальце, Айви.

Айви ничего не ответила.

– Айви, он мертв.

– Он нашел парня, которому сделал такую же татуировку, и столкнул того парня в канал.

– Нет, – я всё еще не верил, – Нет. Этого не может быть.

– Может.

– Если он жив, то почему он сделал так?.. – начал я с другого конца, – Почему он бросил нас всех?

Айви тоже встала и принялась отряхиваться.

– Наверное, по той же причине, по какой тебя сейчас мучит экзистенциальный кризис.

– А подробнее?

– Всё – в письме.

– Айви, – позвал я, понизив голос, – Почему вы все знали, один я ничего не знал?..

Айви повернулась, чтоб уходить, но остановилась. Ее понурые плечи выражали вину и боль:

– Долгая и тяжелая история. Спроси у Пата. Он расскажет лучше, чем я.

– Ты так думаешь?

Айви показала неопределенную печальную улыбку:

– В конце концов, он в этом замешан.

– Он, ты, Летиция?

– Да, Марек, да.

Она открыла дверь церкви, чтобы уйти, но я снова ее окликнул:

– Айви, почему он меня бросил?

Она долго молчала. Затем тихо ответила:

– Потому что именно тебя он любил больше всех.

***

Далее я поехал домой. Чувствуя себя роботом со стеклянными деталями, мучительно хрупким, я постарался тихо дойти до комнаты с намерением отключиться, чтоб переварить новость. Бабку удар хватит. Деда… Тоже, наверное.

Как он, блин, мог. Как. Он. Мог.

Как-то да смог. Просто сделал, оставив меня и всю оставшуюся семью в таком раздрае, который специально даже не придумаешь.

Какого черта, Дерек.

А чертов Пат, как обычно, сидел на кухне и пил бабкин кофе в одиночестве. Я зашел, постоял, держась за косяк: меня хорошо пошатывало. Посмотрел на Пата – сидит как у себя дома.

– Пат, – позвал я.

Он обернулся, поднял бровь:

– О, голос прорезался. Явление Христа народу.

Кстати, о Христе.

– Нам надо поговорить.

Пат поднялся, взял в руки кружку с кофе, улыбнулся:

– Внезапно.

– Пойдем ко мне, – сказал я.

Пат быстро проскользнул мимо. Я ощутил этот его сводящий с ума запах шоколадной стружки. Интересно, его кожа сладкая на вкус?..

Я вышел вслед за Патом, отставая от него на пару шагов. Он такой быстрый, скачет по лестнице козлом. Обозленным козлом. Мягко говоря, обозленным козлом.

Черт, говоришь. Христос и черт, привет. Добро пожаловать в мою идиотскую жизнь.

Пат стоял, привалившись к стене, и отхлебывал кофе. Я подошел к двери своей комнаты и открыл ее ключом – нечего кому попало копаться в моих вещах.

– Заходи.

Пат зашел и сразу залез с ногами на мою кровать. А у меня сил даже на возмущение не было.

Я уселся напротив Пата, на пол.

– Айви мне сказала, что Дерек жив, – начал я.

Пат ничего не ответил.

– Это правда?

В ответ – опять тишина.

– Пат?

– Ты только об этом хотел поговорить? – подал он наконец голос.

– В общем-то, да, – не стал я кривить душой.

Пат нагнулся, чтоб поставить кружку на пол. Помолчали.

– Эгоистичная ты свинья, Марек.

Я молчал, наклонив голову, спрятав лицо, суть, душу. Стыд.

– Что за бред ты нес про любовь? – допытывался Пат, – Или твоя любовь – однодневка?

– Нет, – сказал я.

– Тогда что происходит?

– Я и сам не понимаю.

– Марек, – Пат наклонился ко мне, хотел посмотреть мне в глаза, но я не дал ему это сделать, отвернувшись.

Херовый разговор у нас выходит. Лучше б он и не начинался. Но теперь уже поздно.

Я подумал и решил.

Резко встал и опрокинул Пата на кровать, успев словить испуганное выражение на его лице.

– Ты меня боишься, – произнес я.

– Немного, – согласился Пат, сглотнув слюну.

– Ты думаешь, я могу тебя убить.

– Покалечить-то точно можешь. Уже успел продемонстрировать.

Я провел рукой по его шее, нашел точку пульса, легонько нажал на нее, погладил. Залез пальцами под рубашку. Наклонился и лизнул. Не сладкая, но всё равно приятно. Горячий, какой же горячий. У него там внутри жаровня, что ли.

– У тебя угли под кожей, – сказал я.

Пат издал смешок.

Он хотел и меня в ответ коснуться, но боялся. Я видел по его глазам, что он очень меня боялся.

– Пат, я не смогу ничего сделать, если ты будешь меня бояться.

– Извини, ничего не могу поделать, – он быстро поднялся, оттолкнув мою руку. Уселся, согнув спину. Уткнул лицо в ладонь. Наверное, ему было нехорошо.

– Тебе тогда понравилось? – спросил я.

– Да.

– А теперь всё стало как-то слишком сложно.

– Ага, – еле слышно проговорил Пат.

– Чудовищно сложно.

Пат молчал. Я тоже заткнулся, только смотрел на него, ожидая реакции, но ее не было. Пат казался очень уязвимым. И до меня стало доходить, что таким он не боится показаться только со мной. Что он мне доверяет.

– Пат, почему он подстроил собственную смерть?

Пат повернул ко мне голову. Глаза у него были больными. Он, похоже, почти не спал ночами. Его мучила и жгла тревога, непонимание, мое игнорирование.

– Он запутался.

Айви то же самое как-то и про Пата сказала.

– Он хотел что-то изменить.

– Интересный, блин, способ, – я поднялся и принялся мерить шагами комнату. Пат следил за мной со странным взглядом. Я ходил и ходил, а Пат молчал. Тянущее, дурное время, секунды как маленькие мешочки с песком: бух-бух. У меня сводило кишки – от злости ли, от досады.

– Иди ко мне, – предложил Пат тихо.

Я и сделал это. Завалился рядом с ним на кровать, свернулся в позе эмбриона, Пат обнял меня сзади со спины и надышал теплое облачко мне в шею.

– А трахаться-то мы когда будем? – спросил я со смехом.

Пат ничего не ответил, только захихикал.

***

А вот потом всё стало совсем худо. То самое большое и толстое «худо».

Джон вызвал меня по коммутатору. Я разлепил глаза, повернул голову: Пат спал, отвернувшись к стене. За окном была поздняя ночь. Мы, оказывается, вдоволь наобнимались и просто уснули. Невинные как ангелочки.

Во мне мешались злость, дурацкая смешливость и отчаяние. Оно всё еще было горьким, это чувство, но уже где-то далеко. Муторность последних дней уходила прочь.

– Пат, – позвал я, потрогав его за плечо.

Пат издал недовольный укающий звук и завернулся в плед поглубже.

Я со вздохом написал ему в коммутатор напоминалку, которая протрезвонит в семь утра: зачем я смылся и где меня можно найти.

В участке опять был шум-гам-тарарам. И я опять не понимал из-за чего. Опять убийство? Теперь-то, надеюсь, с Пата снимут подозрения.

Джон увидел меня и кивнул – садись, мол.

Я уселся, поглядел на него.

– Новости вообще, что ли, не смотришь?

– Какие новости? – ответил я вопросом на вопрос.

Джон лишь в раздражении махнул рукой.

– Я бы высказался матом, но сейчас здесь слишком много людей, – сказал он.

Я усмехнулся.

– Ничего смешного вообще, – произнес он со злостью.

Джон снял коммутатор с руки, набрал пару комбинаций и включил мне голозапись.

– Входи в курс дела.

И оставил меня одного.

А я смотрел и видел, что творится полный трындец.

Кроний начали добавлять в пайки с едой. Много людей словили кайф, отравились и умерли.

Это апокалипсис, бог?

========== Глава 15 Настольные игры ==========

Я бы мог упасть, но я даже не могу летать. Маленькая птичка, сколько же у меня осталось времени, пока силки окончательно не сожмутся?..

Брат мой, помнишь как мы веселились, временами доходя до холодной жестокости? Ум твой всегда был четок и холоден. Не чета моему – я всегда был слишком горяч. Брат мой – какая ты птица, выбери себе любую. Я знаю, что ты будешь хищной и опасной птицей с идеальным зрением, острой, как нож, душой. А я… кем же буду я. Я себя еще не нашел. Только барахтаюсь, примеряя то одно, то другое оперение, и ни одно из них не является моим.

Взлети, говоришь. Крылья мои – привязанные к рукам доски. Я упаду и разобьюсь в своем онейроидном психозе, не найдя в вышине ничего ценного, ничего – для себя. Именно так всегда и жил: ничего – для себя. Лучше бы я стал прислужником Айви, монахом в ее церкви, и мы бы зажили счастливо. Но случайность выбрала меня для иной дороги. И теперь другие случайности выворачивают меня наизнанку.

Интересно, как это – ходить перьями внутрь, а кишками – наружу. Я, похоже, так и живу в последние дни.

***

Летиция собрала всех «папочек» в своей лапшичной. Не внезапно, но ожидаемо. Я поплелся, не зная еще зачем, точнее Джон потащил меня и выгрузил на стул в углу, сам же уселся за стол. На часах был полдень. Солнце на улице целилось прямо в лоб. Бессонница ему помогала с особой охотой. Трещали виски, электрические лампы белого, ядовитого света не добавляли легкости.

Я сидел в углу и потягивал коктейль из чего-то с чем-то, но главное – с алкоголем. Джон посмотрел на меня волком, но ничего не сказал. Мы не спали всю ночь, и вряд ли скоро нам удастся добраться до своих кроваток. О, вожделенная кроватка, мне даже думать о тебе больно.

Пришел Эрик и занял свое место. Девушка, которую он привел с собой, его «мамочка», притулилась недалеко от меня. На Эрике была синяя джинсовая куртка и такие же помятые брюки. Седина в его волосах, вкупе со строгим, немного мрачно-аристократическим лицом, навевала мысли о понюхавшем пороху ковбое. Он, в общем-то, таким и был. Держал в своих руках весь Космопорт. А где Космопорт, там и путь в иной мир. Страж дверей.

Приковыляла Летиция, опять на каблуках и в мини-юбке. Правда, на этот раз в глухой блузке, дабы не сверкать бюстом.

Явился Ван Мэй, как обычно в белом: сливочно-белый костюм с венецианским кружевом на запястьях. Мания у него на белое. Пытается выглядеть ангелом, что ли.

Ну и Пат, наконец. Он успел забежать к себе и переодеться: малиновая рубашка, свободно повязанный галстук и темные брюки. Волосы зачесал назад. Вошел, ослепляя улыбкой, уселся на стул, нога на ногу. Мафиози, блин.

Улыбнулся мне заговорщически. Я тоже рад тебя видеть.

На себя даже не похож. Он меняет кожи играючи. А я стал забывать, что он может быть совсем другим, не только тем, к кому я привык. Он имеет власть и умеет ей соответствовать. Сейчас он выглядел не домашним и мягким и не колючим, готовым к драке, а скользким. Скользкий типчик, хранящий за обманчивой оболочкой острую, гибельную сталь.

Только чему же он радуется, интересно. Мне хотелось схватить его и отволочь в другую комнату, и выпытать. И что-то еще. Измять эту выглаженную рубашку, к чертям.

Ну вот, все в сборе. Джон уселся во главе стола.

– Все на месте? – оглядел всех собравшихся. Под глазами у него залегли глубокие тени, и он как будто постарел. Выматывает нас это дело, да еще как.

Кто закивал, кто поднял уголок губ, кто остался непроницаем.

И Джон начал речь:

– Как вы все, наверняка, в курсе у нас на повестке дня два дела. Одно дело касается Красного сектора, второе – уже всех. Первое: это маньяк. Почему я не стал привлекать полицию других секторов?

В ответ раздалось ленивое шуршание. Только Летиция слегка кашлянула.

– Потому что, жертвы принадлежали только территориям Красного сектора. Хотя некоторые и были найдены у самых границ других секторов.

Пат с шумом, как ребенок, потянул коктейль через трубочку. Мне хотелось засмеяться, но я сдерживался. Бессонница давала о себе знать, а бессовестный Пат специально решил меня рассмешить. Или нет. Или у него это такая маска. Я ведь не видел, как он ведет дела.

Джон не обратил внимания (сто баллов ему за это, я бы не смог на его месте оставаться серьезным) и продолжил:

– Второе: кроний в пайках.

Эрик откинулся назад на стуле и стал качаться туда-сюда. Я уже стал завидовать самообладанию Джона: вытащить сюда всех и хотя бы заставить их слушать. Ну не совсем слушать.

Ван Мэй закурил вонючую сигаретку с дым-травой.

Летиция бесстыдно поправила лямки лифчика.

Мы пропали.

– Кроний в пайках! – повторил Джон громко, – Кто-нибудь хочет высказаться?

В ответ раздалось молчание. Ван Мэй насыпал пепел на стол и придавил кучку пальцем. Летиция разогнала ладонью дым. Пат с шумом поставил стакан на стол. Эрик резко опустился на ножки стула и сложил руки перед собой, уставившись в лицо Джона:

– Я знаю, куда вы клоните, – его голос был тихим и хриплым.

Джон без улыбки посмотрел в ответ.

– Ну и куда же, – сказал он со спокойной интонацией.

– А в ту сторону, что кроний идет через мой сектор. Но это не так.

– А как же еще он может идти? Крэйзи.

– У меня всё чисто. Свои каналы я проверил. Я уже несколько недель работаю с красным сектором. Правда, дорогая? – и Пат повернулся к Летиции с обольстительной улыбкой.

Летиция закивала в ответ. Все уставились на Эрика. Один Ван Мэй всем своим видом показывал, что его это совещание на редкость утомляет, но он находится здесь из вежливости к собравшимся. Иногда он поглядывал на Пата, и тогда на его лице появлялось трудно читаемое выражение.

Эрик вздохнул:

– Насколько большая партия пайка?

– Небольшая, – ответил Джон.

– Небольшая, – Эрик отодвинул стул и отвернулся, рассматривая обои с дракончиками, – Одна небольшая партия пайка, в которую намешали кроний.

Он остановился.

– Вы хоть понимаете, что обвиняете меня чуть ли не в желании уничтожить город из-за одной небольшой партии пайка?

Джон молчал.

– Пайки формируются не у меня. Не я их делаю. Я слежу за приходом товара и его отправкой. А то, что приходит… Формируется на перевалочных станциях. Следите за моей мыслью, Джон, – Эрик наклонился над Джоном, – Перевалочных станций несколько. Спутники Сатурна, пояс астероидов, Луна. И, наконец, Земля. На любой из этих станций могли подмешать кроний. На любой. А вы обвиняете меня.

Джону было нечем крыть.

Пат с грохотом отодвинул стул. Я посмотрел на него, нахмурившись. Он поманил меня рукой, и я покорно пошел. Не хотелось бросать Джона, но с ним была еще и Летиция. Я надеялся, что он справится.