Текст книги "Немного времени для синицы (СИ)"

Автор книги: Дарья Иоаннидис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Настоящее имя Айви – Алиса Линдстрём, но она не любит, когда ее так называют. Лицо – скандинавской выделки порода в обрамлении длинных льняных волос. Она выше меня на голову и сильнее. Дерек как-то победил ее в бою. А Пат так всегда и убирался прочь, стыдливо поджав хвост.

Думаю, она никогда не смогла бы быть женщиной в привычном и навязшем в зубах идеале старых времен: с нежностью, мягкостью, обходительностью и умением молчать. Молчать Айви умеет. Но и в зубы тоже может дать. И иногда не знаешь, что обойдется тебе меньшей кровью.

Обычно я прихожу сюда, и мы ведем странные разговоры о былых временах, умерших и изменившихся людях. Бывает, человек меняется так, что становится для тебя всё равно, что мертвым.

Это был странный и умирающий денек, а я был всё еще жив. Айви заметила меня издалека и махнула рукой. Последние шаги дались мне нелегко, и в конце я просто растянулся на спине у подножия креста.

– Тяжелый день? – Айви тронула меня за отросшую челку и слегка потянула.

– Странный. Тупой. Неуклюжий. Нелепый. Какое слово тебе больше нравится?

Айви хихикнула, продолжая копаться в моих волосах:

– Мне кажется, ты говоришь о себе.

– Я всегда говорю о себе. Я только и могу, что говорить о себе. Вечно ною, вечно копошусь. Вечно страдаю фигней.

Айви откинулась назад, опершись спиной о могильный камень. Запах от ее одежды был густым и насыщенным: табак, дым-трава, гвоздика, ладан из церкви, и собственный аромат тела, похожий на аромат крепкого черного чая, и всё это звучное многообразие припорошили прожаренной солнцем пылью.

– Отрадно слышать, что ты признаешься себе даже в мелочах.

– У меня достаточно свободного времени для такого. Хотя, даже если работы приваливает, я всё равно умудряюсь забраться в мудрствованиях в самые дурацкие норы.

Я почувствовал, как Айви переменила позу и слегка повернул голову. Она смотрела на меня, полуприкрыв глаза.

– Марек, голова болит?.. – спросила она вкрадчиво.

– Всегда-то ты угадываешь.

– Я знаю тебя с семи лет. Когда ты начинаешь бурчать и вредничать, значит, у тебя разболелась голова.

Я потер глаза и пробормотал, что, зато Пата она не так хорошо знает. Иначе бы смогла что-то изменить.

– Он в отчаянии и запутался.

– Надо же, какой нежненький. А мы, значит, приспособились лучше, и с нас будут более жестко требовать, не жалея.

– Требовать – что?

– Не знаю. Расплаты? За прегрешения?

Айви снова протянула руку и стала медленно гладить меня по волосам.

– Что ты видел, Марек? – спросила она тихо. Она умела задавать правильные вопросы. Но не уверен, что на все вопросы хотела бы получать ответы.

– Убитого мальчика. Но ты и так знаешь. А еще Пат меня подкараулил на свалке. И мало того, что я вынужден возиться с делом об убийстве, так теперь вечно придется ходить, оглядываясь, потому что этому идиоту может всё, что угодно в голову взбрести. Начиная от подлого выстрела мне между лопаток и заканчивая ямой с кольями. Он меня бесит.

– Поговори с ним.

– Нет. Я сказал: нет, – я аж подскочил от возмущения, сбрасывая ее руку. – Ты, что, думаешь, он будет меня слушать? Ты, что, думаешь, я смогу с ним пробыть пять минут и не кинуться его душить? Да я только и сдерживаюсь одной мыслью, что иначе его убийством перечеркну себе всю жизнь.

Айви снова повторила: «поговори с ним».

– Ты каждый день мне это повторяешь, – я встал на ноги и начал отряхиваться. – Мне кажется, ты не в себе. Ты здесь уже настолько давно в одиночестве, что головой тронулась. О крест случаем башкой не ударялась? Вдруг забыла?

Айви лишь молча сжала губы. Я знал, что обидел ее, но сегодня у меня даже не было сил просить прощения. Она решила всё за меня:

– Иди домой, Марек. Поешь что-нибудь. Выспись. А завтра мы поговорим спокойно, когда ты остынешь.

Я вздохнул, наклонился к ней, поцеловал сухими, потрескавшимися губами в лоб, и в душных сумерках поковылял домой.

– Всё наладится, Марек! – прокричала она мне в спину.

– Да-да, а еще мы все попадем в рай, – проговорил я сквозь зубы, уже развернувшись к Айви спиной. Не знаю, услышала ли она. Мне было всё равно.

***

Спустившись с пригорка, я забрался на мотик и поехал домой. Сумерки подарили подобие ветра, но я ощущал гибельное дыхание пыльной бури. Не сегодня, может даже не завтра, но она придет. Потемневший пейзаж, закрытые наглухо ставнями окна, но пыль всё равно найдет лазейки и щели, насыплет дорожки и кучки, и утром, еще не до конца проснувшись, и открыв кран в попытке налить в кружку воды, ты обнаружишь вместо жидкости вытекающую струйку песка. У меня есть такой кошмар: когда совсем не останется воды, будет лишь только пыль и песок. В конце концов, мы и так станем не более, чем пылью и песком. Пепел и прах. Сожженная, уже начавшая подгнивать, углеродная масса, комок из обломков костей, сала и воды.

Пыль, значит. Я стер с губ песок, которого нахватался у Айви. Пыль и песок. Что было во рту у того убитого мальчика? Мэривэн скоро узнает. А Джон поднимет среди ночи. И я опять не смогу нормально выспаться. Чувствую, так и будет. Джон не любит ждать с новостями.

Я спокойно добрался до дома и нашел в гостиной бабку, лузгающую фисташки. Нас уже месяц кормят консервами, кукурузой и фисташками. Я их видеть не могу.

Бабка смотрела по головизору какое-то очередное ток-шоу с визглявыми персонажами. Похоже, разыгрывали сценки по мотивам старых произведений. Я слышал отдельные восклицания «Долли», «дележка детей», «Левин», «угодья» и т.д.

– Марико, я дома.

Бабка повернула ко мне сморщенное как печеное яблоко лицо и подслеповатыми глазами уставилась:

– Привет, Марек. Кукурузная каша на плите.

– С фисташками? – с беззвучным стоном спросил я.

– С фисташками, – равнодушно подтвердила бабка.

– А еще что есть?

– Белковые консервы.

Я пару секунд подумал и ответил:

– Можно я не буду ужинать?

– Как хочешь, – произнесла бабка и снова уставилась в головизор. Сегодня кофе с водкой было употреблено больше, чем обычно, я не сомневался.

Я уже было хотел подняться наверх, к себе, но вспомнил, остановившись:

– А дед где?

– Ушел к Бэтти.

Бэтти – это местная портниха. Подружка деда. Каковы их истинные отношения, я не интересуюсь. Бабка же в курсе подробностей, но и ей наплевать.

У нас семья, равнодушная ко всему. Я живу среди манекенов.

В том сне был не только песок из крана, но и Дерек, родители и бабка с дедом в виде фигур из песка. Пыльные бури создают пыльные холмы, похожие на могилы. А может пыль – это моя память, погребшая под собой суть.

Я дошел ко кровати и прямо в одежде рухнул на нее, помял подушку руками, прилаживая голову в подходящую ямку. Лицо зудело от солнца и пыли, губы были сухими, стоило бы напиться воды и смазать маслом, но у меня не было сил подниматься. Поворочавшись около часа, я наконец уснул.

***

В полутьме верещал коммутатор, полуслепой и тупой со сна, я на ощупь искал его и всё никак не мог понять, куда же положил. А коммутатор как был на запястье, так и остался. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать где я, и что это за фигня у меня на руке. Коммутатор. Голографическое изображение Джона. Ну в общем, да, я оказался прав.

– Виленски. Дрыхнешь?

Я постарался прокашляться, дабы голос не звучал уж совсем потусторонне.

– Ага, Джон, – я взглянул на часы на коммутаторе. – Два пятнадцать.

Джон издал что-то вроде хрюка.

– Собирай свою задницу, пойдем пожрем лапши. Фисташки ведь тоже поди поперек горла встали?

Паек везде одинаковый. У Джона, как и у нас всех, одинаковые страдания. Я почесал голову, раздумывая соглашаться или лечь обратно спать, коли Джон не вызывает в участок.

– Я спал, Джон. Человеку нужен сон. Жизненно необходим. Даже синтетам.

– А еще человеку необходима нормальная еда. Жизненно необходима. Даже синтетам.

– Ты змей-искуситель, – я выбрался из кровати и стал искать свежую рубашку. – Почему не в участок зовешь?

Джон помолчал.

– Дело частное. Лично для тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– К нам опять идет поставка крония. И убийство связано с ней.

Я остановился у шкафа, полный нехороших предчувствий.

– Та же самая, что и два года назад?

– Еще не знаю. Ты должен будешь выяснить. Встречаемся в лапшичной у Летиции через час. Не опаздывай.

========== Глава 4 Летиция ==========

Я давно не встречался с Летицией и, честно говоря, не горел желанием видеться с ней и впредь. А всё потому, что она, как говорит, имеет на меня виды. И всякие-разные далеко идущие планы. Я же не стремлюсь быть частью никакого ее плана, будь он хоть в тысячу раз прибыльнее по сравнению с моей работой.

Проще говоря, ей нужен боец. Дерек мертв. Пат – ее оппонент, и у них противоположные виды бизнеса, заставить его выйти на ринг – задача не из легких. Он держит всю наркоторговлю в Бёрн-Сити и в пригородах. Драться за деньги? Вряд ли Летиция может найти что-то, чем привлечет Пата.

Остаюсь я. Маленькая, юркая птичка, которая может принести большой куш. Птичка, с ног до головы, покрытая золотом. Птичку только нужно соблазнить или уговорить, и дело решено. Летиция шла на всё, один раз даже разделась передо мной. Я был пьян и дезориентирован, но всё равно подцепил ее рубашку и попытался неуклюже надеть на бедную девочку обратно. Это было забавно. Когда человек чего-то очень хочет, он готов унижаться.

В конце концов, она мне пригрозила, что когда-нибудь я всё-таки приползу к ней, но ее это уже не будет интересовать. Ну-ну.

Джон стоял под мигающей ядовито-розовой вывеской лапшичной и курил. Я вполне был готов к тому, что лапшой дело не ограничится, и мы пойдем в рейд по барам. Хотелось запить прошедший день, раз работа не оставляла и ночью.

– Решил плотно поесть перед сном?

– Да, не спится что-то мне, Марек. – Джон бросил бычок на кучу мусора, которая была когда-то урной, и достал новую сигарету. Я попросил поделиться со мной и прикурить. Огонек сигареты во тьме походил на чей-то глаз. Из дверей лапшичной доносилась музыка двухсотлетней давности: Летиция любит старье.

– Если бы эта девчонка родилась на пару веков раньше, то сделала бы карьеру в шоу-бизнесе.

– Ага, и была бы любовницей Дэвида Боуи. Или Леннокс. Или еще кого-нибудь.

– Ты ведь понимаешь, что я не хочу с ней встречаться? При всей моей любви к китайской лапше, я буду опасаться есть рядом с Летицией.

– Она не будет тебя трогать, клянусь. Марек, дело серьезное.

– Ну если ты так говоришь, то поверю на слово, – я наклонился и аккуратно затушил сигарету о стену.

***

Внутри музыка словно бы билась о стены, а свет всех цветов радуги падал и дырявил пространство. Девушки и молодые парни с минимумом одежды лавировали между столиками, а кое-где отплясывали и на столах. От стойки валил дым. Сразу пять поваров переворачивали сковородки и раскидывали лапшу по чашкам.

– Только Летиция могла додуматься соединить стрип-клуб и лапшичную… – сказал я, но Джон меня не слышал. Он ушел сразу на вип-этаж, и я стал подниматься по лестнице за ним. Для нас был приготовлен столик в отдельной комнате.

Я ожидал увидеть Летицию на месте, но там было пусто. Джон сразу развалился на диванчике с алой обивкой под шелк. Стены в комнате были глубокого серо-голубого оттенка с серебряными драконами. Венчал всё огромный стол из красного дерева и бутылка лучшего виски в ведерке. Джон открыл бутылку и разлил напиток по стаканам. Я побросал лед из вазочки в каждый стакан.

– Серьезно. Как будто мы что-то отмечаем. Но праздновать нечего.

Джон поболтал жидкость в стакане и пригубил:

– Мы не так часто выбираемся расслабиться. Тем более это будет непростой разговор.

Я откинулся на спину и сложил руки на груди:

– Мэривэн что-нибудь узнала?

– Да. Убитый парень нигде не зарегистрирован. Его вообще нет, даже в базе жителей. Либо он не местный, либо из тех невидимок.

– Ни родителей, ни друзей, ни знакомых. Но кто-то знал о нем, и этот «кто-то» его и убил. – я нажал на кнопку и стал листать голографическое меню. – Вок с овощами и курицей.

– Возьми мне что-нибудь со свининой. Еще жареный тофу и маринованный бамбук. И ассорти из водорослей.

Я тыкал в картинки и думал, много думал. Была ли жертва специальной?

– На его теле были следы пыток?

– Только тупой удар в живот. Следы наручников на запястьях. И крошка на лице.

– Что за крошка?

Джон залпом допил виски и нажал кнопку на коммутаторе:

– А вот для этого нам и нужна Летиция, – он посмотрел на меня в упор. – Это кроний. Во рту и в глазницах у него был кроний.

Кроний нашли на Глизе 581. Это совершенно новая порода, находящаяся на самом краю периодической системы элементов. Изначально не знали, как его можно использовать, но впоследствии выяснили. Кроний – очень хорошее топливо, сейчас его используют для космических кораблей. А еще несколько лет назад один дурак на Сириусе решил как-то пустить его растолченным по вене. Я действительно не знаю, как такая идея могла прийти какому-либо самому идиотскому идиоту в голову, но вот как-то да пришла. И кроний оказался потрясающим по действию наркотиком, одновременно смертельно опасным из-за радиоактивности. Кроний очень дорог. На Земле его оборот, кроме как в космопорте, запрещен.

– Ты хочешь сказать, что кто-то богатенький решил убивать с помощью крония?

Джон налил себе еще виски и снова выпил залпом.

– Я уверен лишь в том, что тут замешано большое количество бабла. И чья-то нездоровая фантазия. И то и другое отлично сочетается в одном мудаке.

– Пожалуй, ты прав. Чтоб реализовать безумные фантазии, понадобятся деньги. В противном случае, фантазии так и останутся фантазиями.

Я проследил за Джоном и покачал головой:

– Так ты быстро напьешься.

Джон усмехнулся:

– Боишься, что я начну танцевать на столе?

– Боюсь, что начнешь приставать к Летиции, а Николай потом тебя изобьет до полусмерти, – парировал я. – Кстати, где Летиция?

– У нее еще есть дела.

Внезапно открылась дверь, и внесли наш заказ. С одинаково алчными взглядами мы смотрели, как официанты расставляют еду. Дверь еще не успела закрыться за официантами, как мы набросились на лапшу. Я видел такую сцену в каком-то старом кино, еще не голографическом. Там еще была потешная битва на палочках – кто успеет поймать лучший кусочек.

Мы, обжигаясь и чуть ли не урча от удовольствия, расправлялись с лапшой и закусками, изредка притрагиваясь и к виски. Чуть позже Джон заказал вторую бутылку. Когда мы ее ждали, наконец, появилась и Летиция. Но скорее вплыла как каравелла. Николай бережно нес ее на руках. На девчонке было сиреневое, плотно обтягивающее платье. А на ногах – ботинки на огромной платформе. Николай поставил ее на ноги у стола, и Летиция кое-как ковыляя дошла до стула и неграциозно плюхнулась. Выглядывая из-под стола, Летиция свирепо посмотрела на Николая. Тот повернулся, чтоб уходить, но увидел официанта, что принес нашу бутылку. Официант всё понял, быстро поставил бутылку на стол и ретировался. Не прошло и полминуты, как появился специальный высокий стул для Летиции. Я сжал губы, пытаясь не ржать над этим действом:

– Не увольняй его, он хороший.

– Не уволю, если выйдешь на ринг, – повернулась ко мне Летиция и уставилась в упор.

– Ну нет, дорогая, это маловато будет. Можешь делать со своим официантом, что хочешь.

Меня не проймешь, чтобы ты там ни думала. Но, смотрю, не теряешь попыток, которые теперь похожи больше на шутку.

– Ладно, Виленски, у меня нет времени тебя обрабатывать. Ой! – Николай подхватил Летицию и посадил ее в высокий стул.

– Не представляешь, как я рад.

– Расскажи ему, – вмешался Джон, доселе молча пивший виски.

– О чем, – я повернулся к нему.

– У меня к вам дело, – Летиция взяла бутылку и отпила прямо из горла.

Я попытался отнять бутылку, но не вышло – Летиция сидела высоко. И далеко глядела.

– Эй-эй. Полегче!

– Мой вискарь. Ваш обед за мой счет.

– Однако тебя на щедрость пробило.

Летиция, бесцеремонная до невинности, вытерла рот рукой и поставила бутылку на место:

– Я дам вам с десяток моих ребят. Для патрулирования.

Джон икнул.

– Уже дала, Марек. Не злись.

– Всё так сурово?

– Я не хочу, чтоб зараза расползалась.

– Этот кто-то может начать продавать кроний? Тогда – к Пату.

– И вот поэтому ты мне тоже нужен. Тебе придется с ним поговорить. Возможно, он что-то знает.

– Вы с Айви сговорились что ли, – произнес я.

– Айви тут ни при чем.

– Но с той же вероятностью ты можешь подослать к нему и Айви.

– Твоя кандидатура будет вернее.

Я скрестил руки за головой и задумался.

– Ты ведь действительно не понимаешь, что слова «когда-нибудь» и «никогда» могут иметь одну и ту же длительность во времени?

– А если я скажу, что у меня есть информация о той ночи, когда погиб Дерек?

Это был удар под дых. Точный и жесткий.

– Лжешь.

– Дерек кое-что оставил для тебя.

– Дважды лжешь, – мне пришлось вцепиться в стол.

Летиция сделала знак Николаю. Тот засунул руку под полу пиджака и вытащил конверт. Летиция взяла у него конверт, открыла его и достала письмо. Она показала мне только самый конец письма. Затем быстро его свернула и засунула обратно. Николай взял письмо и спрятал к себе.

Вроде ничего особенного. Но я увидел подпись Дерека с его отпечатком пальца.

– Подпись можно подделать, – покачал я головой.

– Но ты всё равно уже готов заполучить это письмо.

Я не нашелся, что ответить.

– У тебя есть неделя, – Летиция спрыгнула со стула. Николай подхватил ее, и они исчезли в галдящем нутре лапшичной.

Я повернулся к Джону.

– Ты знал.

– Я вынужден в этом участвовать. Пойми же ты, наконец. Малая жертва – пойти на поклон к бывшему другу…

– К нынешнему врагу, ты хотел сказать.

– Жертв может быть больше.

– Не боишься, я его убью?

– Тебя будут контролировать, «вести», если хочешь.

– Одного не могу понять – почему Летиция не шантажировала меня этим письмом раньше?

– Видимо хотела попридержать для подходящего момента. И он настал. – Джон встал из-за стола, не забыв про бутылку, – Пойдем. Поспишь часик в участке.

***

Следующие четыре дня мы занимались тем, что обрабатывали все возможные и невозможные версии. Летиция и правда дала нам десять своих ребят, и они патрулировали улицы вместе с нами или когда мы спали. Так было намного удобнее, и не приходилось расходовать время. Лишнего времени у нас не было. А я маялся над тем, каким образом придется пойти к Пату на поклон. Заявиться в его вотчину с разговором? Подкараулить его где-нибудь, ударить по голове и приволочь в участок? Летиции было легко сказать: поговори с ним. А мне еще нужно было придумать, как это сделать.

Пока время тянулось рабочими днями и бежало ночами, мы чуть не проворонили вторую жертву у границы сектора Пата.

========== Глава 5 Обыкновенные люди ==========

Вечером четверга на наше объявление по головизору откликнулась семья пропавшего ребенка, того, что стал первой жертвой. Его звали Джейк, и он был сыном нормалов. Почему он не был зарегистрирован? Да потому что нормалам запрещено иметь детей. Вообще. Десять лет назад вышел такой закон. Жестко, но эффективно: никакого бесконтрольного размножения на планете, где почти не осталось ресурсов.

Мы сразу отправились домой к его семье. Их квартирка была в гигантской многоэтажке, людей в хорошие времена, должно быть, там было сотни. Квартирки были крохотные, неуютные и бедные. Семья Джейка ютилась как раз в такой.

Дверь нам открыла мать семейства. На ней был грязный, когда-то с рисунком из цветов и листьев, засаленный халат, за подол которого цеплялась девочка лет трех. Еще две или три головы выглядывали из-за косяка соседней двери.

Джон придержал дверь рукой, другой доставая удостоверение:

– Полиция красного сектора Бёрн-Сити.

Женщину затрясло. Я отодвинул Джона и показал руки, ладонями к верху:

– Мы вам ничего не сделаем. Мы пришли по поводу Джейка. Вся остальная информация останется строго между нами.

– Никакой инспекции, мадам, – согласно закивал Джон.

Женщина, всё также трясясь, посторонилась. Дети, что были в глубине квартирки, куда-то юркнули. Женщина вроде очухалась и, сжавшись, проплыла вперед, шепотом произнеся «проходите».

Мы прошли в узкую и длинную комнату, заваленную низкими матрасами, на которых кучками лежала одежда, обрывки бумаги, сломанные игрушки и остатки еды. Джон кое-как расчистил себе место и сел. Я остался стоять. Женщина тоже села на край другого матраса, со страхом глядя на меня снизу вверх. Девочка забилась в угол.

– Мы не будем вызывать Инспекцию по надзору за рождаемостью. Обещаем. Нам это вообще неважно. Наплодите тут хоть косой десяток.

Ложь во спасение. Где тут показывают табличку «Ха-Ха»? Не люблю я дела с незарегистрированными нормалами.

Джон поерзал в попытке устроиться поудобнее. Нажал на кнопку на коммутаторе, включив диктофон.

– Когда вы в последний раз видели вашего сына?

Женщина что-то пробормотала, но так тихо, что не услышал никто.

– Говорите, пожалуйста, громче, Абигайль.

Женщина прокашлялась и произнесла:

– Двадцать девятого марта. Он утром ушел из дома. Я попросила купить лекарства для младшей.

– Вы часто отпускали его одного?

– Нет. Но муж тогда работал, а я не могла оставить детей или кого-то попросить с ними посидеть.

– Его мог задержать патруль.

– Да, я понимала весь риск. Но младшей было очень плохо.

– Он взял что-нибудь тогда с собой?

– Только деньги на лекарства.

– Ранее он не уходил по своим делам? Вечером, с друзьями поиграть, например.

– У него не было друзей, – женщина опустила голову на руки и затихла, затем глухо произнесла, – но иногда он был вынужден торговать собой на улицах. Редко. Мы не позволяли делать ему это часто.

Гнев охватил меня, и я наклонился над женщиной, сквозь зубы произнеся:

– Значит, вы для такого произвели его на свет? Такой жизни вы ему хотели?!

Джон подскочил и взял меня за руки, увлекая к себе.

– Тихо, Виленски, тихо. Успокойся, я сказал!

Я думал, он сейчас меня ударит, но он этого не сделал. Просто резко отбросил на матрас, пробормотав «заткнулся быстро». Я остался сидеть там, наблюдая за Джоном. В задницу впилась какая-то хрень, я ее вытащил и выкинул в сторону. Обломок игрушки-юлы.

– Почему вы не сделали стерилизацию? – я постарался, чтоб мой голос звучал бесстрастно. Джон со злостью посмотрел на меня. Женщина захныкала.

– Самый умный, да? Марек, ты сейчас уберешься отсюда, и пойдешь патрулировать улицы вместо Раджнеша. – Джон повернулся к женщине и нежно сжал ее плечо, – Простите, мадам, он слишком молодой. Мы не будем вас осуждать. Жизнь на Земле тяжелая, каждый выживает, как может.

Эти сказки я слышал сотню раз. Мы выживаем как можем. Все мы. А такие, как семья Андерсонов, делают жизнь еще хуже. Ладно бы нам, так они делают ее хуже себе. На незарегистрированного человека не распространяется паек. Он не сможет обратиться за квалифицированной помощью. Он не сможет получить образование. Он не сможет ничего. Только сдохнуть здесь. Такие люди, как Абигайль Андерсон, обрекают своих детей на нищенское существование и постоянный страх быть разоблаченным.

– Марек, сходи на кухню и принеси воды.

Я угрюмо поплелся на кухню. Канистра с водой стояла около колченогого стола. Я набрал воды в не особенно чистую кружку и прислушался. Джон говорил тихо. Женщина тоже не повышала голос.

Человеколюбец чертов.

По идее мы должны будем донести в инспекцию. Детей заберут и зарегистрируют. А родителей принудительно стерилизуют и дадут пару лет исправительных работ. Дети с родителями больше никогда не увидятся. Таково наказание. У нас нет тюрем, но есть наказание пострашнее – невозможность общаться с близкими. Подросших детей, под чужими именами, могут отправить на рудники, на астероиды. Зато они увидят космос. Джон обязан будет донести. Я обязан буду донести. Но решение зависит не от меня.

Джейк Андерсон никогда не увидит космос, ни в каком виде. Он ему даже больше не приснится. Интересно, что он видел в свою последнюю ночь, под кронием. Кроний дает исполнение желаний. Как транс, виртуальная реальность или сон. Только его можно потрогать. Кроний как-то действует на сенсорные клетки, что-то творит с синапсами, таким образом, что, к примеру, обивка подушки становится кожей любимой женщины. Вода в стакане становится невероятно вкусной, похожей на дорогущее вино. Ты слышишь музыку уже канувшей в Лету рок-группы. Ты можешь увидеть мертвых, поговорить с ними.

Я ни разу не принимал кроний из-за того, что знал, что именно мне придется увидеть. Точнее, кого именно. Слишком большой искус. Я бы не смог вернуться в реальность обратно. Засосало бы намертво, как болото. Реальность тогда показалась бы обглоданным скелетом в рваных тряпках. Голая, бесприютная и безжалостная. Жестокая как жизнь.

Когда вынужден проснуться от шикарного сна, реальность отбирает у тебя мгновения мечты. И оставляет взамен лишь отчаяние. Отчаяние как море, которое тебе ни за что не переплыть. Многие выбирают лживый берег, даруемую кронием иллюзию. Какая разница, как ждать смерти? С иллюзией в зубах или без нее. Я предпочитаю горькую и медленно растворяющуюся конфету, нежели сладкую и гибельно-быструю.

То, что может тебе помочь – лежит в тебе самом. Кусающий сам себя за хвост уроборос, змей из старых легенд. Ну что, что ты – планета в миллионах световых, и скорость света до тебя непреодолима. И никто не придет. Все твои друзья-враги – вымышленные, зато они никогда тебя не оставят. Я могу быть миром, и мир будет мной. Мне не нужна сладкая конфета, мне хватает фантазии. Но плавая в ней, я успеваю благополучно забыть: иногда она настолько же гибельна, что потягалась бы в способности разрушения с кронием.

Джон зашел на кухню и поманил меня за собой. Я, понизив голос до шепота, спросил у него, что он будет делать с Андерсонами.

– Донесешь на них?

– Да. Дети хотя бы будут иметь средства к существованию и не станут проститутками.

Я закрыл за собой входную дверь. Из комнаты доносились приглушенные, монотонные рыдания.

– Что мы будем делать дальше?

Джон достал сигареты, закурил:

– Пойду к Ван Мэю. Будем искать сутенера.

Ван Мэй владеет желтым сектором: разнообразной, в том числе виртуальной, проституцией. Все виды порно, которые даже ваша извращенная фантазия не может придумать. Ван Мэй предоставит любое удовольствие, только возжелай.

***

Он отстроил себе дворцовый комплекс, смешав несочетаемое: взяв за основу китайские пагоды и соединив их с арабскими мотивами. Разрушенная в Мусульманской войне Мекка стала главным борделем Бёрн-Сити. У Ван Мэя были странные вкусы, но свое дело он знал, и люди под его начальством не страдали. Мелких сутенеров он узнавал за версту и мог прижать к ногтю.

Я тогда ушел добрать хоть немного сна, а Джон рассказал мне после, как прошла встреча. С Ван Мэем я как-то имел общее дело, и впечатление о нем осталось приятное. Крохотный такой китаец, еще совсем молодой, нет и тридцати, кукольно-миловидный, холеные руки музыканта. Лицо, словно светится изнутри. О таких лицах еще говорят – луноликие. Всегда учтив и обходителен. А еще он одевается в оттенки светлого, почти белого: строгий брючный костюм жемчужного шелка, мериносовая шаль цвета слоновой кости, белые же китайские туфли.

Джона провели в Покои Рассвета для высоких гостей. Китайские закуски, редчайший чай с Центавры. Живые цветы в бассейнах. Ван Мэй зашел и предложил окунуться. Джон отказался, но чаю себе налил.

– Джон Райдер-Смит, я полагаю? – Ван Мэй присел на противоположный край бассейна.

– Да. Я глава полиции Красного Сектора. Наверное, вы догадываетесь, по какому делу я к Вам пришел, – Джон постарался выделить слово «вам».

Ван Мэй наклонился и достал из воды цветок, стал крутить в руках, оглаживая лепестки.

– Убийство мальчика. Прискорбно.

Джон ждал продолжения, но его не было. Тишина. Впечатление, словно со статуей говорил.

– Вы сможете нам помочь?

Это даже не было просьбой. И уж тем более Джон не мог приказывать.

Ван Мэй поднял спокойный взгляд:

– Зачем?

Джон опешил. Откашлялся.

– Если ваших подопечных начнут убивать?

– Моих – нет. Не начнут. Никогда. Они под защитой, – он оторвал лепесток у цветка и бросил его в воду. – Один.

– Вы в этом так уверены?

– Да. Два, – он оторвал второй лепесток. – Время идет.

Ван Мэй отложил цветок и наклонился за следующим.

– Сколько времени уйдет, пока цветок потеряет все свои лепестки?

– Несколько секунд, если ветер сильный. Наверное.

– Иногда на это уходит целая жизнь, – Ван Мэй встал и начал ходить по краю бассейна, – Вы ничего мне не сможете дать. Я ничего не смогу получить.

Джон обхватил колени руками, будто готовясь к защите. Он боялся Ван Мэя. Этот крохотный человек излучал смертельную опасность.

Спокойствие воды может быть обманчивым, ибо содержит в себе бурю.

Джон выдержал минуту, тяжелую минуту.

– Кое-что сможете, – Джон наклонил голову, – Вы ведь давно интересуетесь территориями Синего сектора.

Ван Мэй резко остановился, как был, в шаге – с поднятой ногой. Сделал поворот вокруг оси. Усмехнулся.

– У вас нет ничего на Крэйзи. Ни-че-го-шеньки.

Но настроение Ван Мэя переменилось. Вода умеет быть любопытной?

– Имя «Марек Виленски» вам что-нибудь говорит?

Ван Мэй в удивлении поднял брови:

– Вы подставите своего друга? Из-за убийства мальчишки-нормала?

– Марек всё равно пойдет к Крэйзи. И вытрясет из него душу. И любую информацию, которую вы пожелаете, чтоб его ослабить. Имея информацию, с противником можно сделать всё, что угодно.

Ван Мэй сделал танцевальное «па». Поднял руки перед собой, подвигал локтями, затем – корпусом, поднял и опустил плечи, и с улыбкой наклонил голову:

– Кошка попала в мышеловку.

Он расслабился, подбежал, семеня, к Джону, и протянул руку:

– Ну что ж, Джон, рад буду помочь. Передавайте привет Виленски. А Летиции за меня поцелуйте руку.

Ван Мэй повернулся, чтобы уходить. Джон подумал, что сегодня никакой особой информации он не получит, и опять ждать у моря погоды. Отражения у воды. Но он оказался не прав. Ван Мэй остановился, и, не оборачиваясь, сразу ставшим серьезным и жестким голосом, произнес:

– Завтра, в это же время. Приходите ко мне.

И ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

***

В шесть утра я проверял сообщения в коммутаторе. Джон не стал делать голозапись, просто оставил текст: «Жуткий тип. Как ты с ним работал?»

Я усмехнулся.

Как я работал с Ван Мэем? Не знаю. Может, мне было легко, потому что он не был похож на Пата? За кажущейся иррациональностью, он скрывает четкий, безжалостный ум. Все его ужимки, повадки, присказки – не более чем ширма, чтоб одурачить противника. Он, как хороший убийца, вынужденный играть роль танцора. И если ты будешь помнить, что в первую очередь он убийца, но и потанцевать с ним приятно, тогда и сможешь выйти целым из игры. Такого человека полезно иметь в союзниках. Во врагах – очень опасно.

А вот Пата ни в друзьях, ни во врагах лучше не иметь.