Текст книги "Приключения дрянной девчонки"

Автор книги: Дарья Асламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Ах, какая нежная ночь встретила меня на улице! Умиротворенная и пьяная, я брела по ночному городу, а за мной печально тащился безнадежно затоптанный шелковый шлейф. Мое платье твердо соблюдало условия договора, который заключают между собой наряд и женщина. Оно возвышало и вдохновляло меня, и тонкая фигура, затянутая в черный шелк и сверкающая обманчивым блеском мнимых бриллиантов, перемещалась по улицам Софии, как видение сумасшедшего, {привлекая внимание автомобилистов.

Рядом со мной затормозил "Мерседес" серебристого цвета. "Мадемуазель, я знаю, что вы русская участница конкурса красоты, я видел вас на банкете. Не хотите ли прокатиться по городу?" – заговорил низкий мужской голос из салона. Не раздумывая, я села в машину и только тут заметила еще одного пассажира. "Это мой друг из Голландии, он не говорит по-русски", – объяснил хозяин автомобиля.

"Мерседес" взял хороший старт и помчался в горы. Веко-ре город остался далеко внизу, машина поднималась все выше и выше. Судя по бешеной скорости и крутым виражам, хозяин и автомобиль находились в наилучших отношениях, но на особенно опасных поворотах я закрывала глаза от страха. Алкоголь потихоньку выветривался, и до меня наконец дошло, что я нахожусь в машине с двумя незнакомыми мужчинами, которые везут меня неизвестно куда. Но я не чувствовала опасности, так приятно было пассивно подчиниться течению событий.

– Позвольте узнать, куда мы едем? – спросила я у незнакомца за рулем.

– Это гора Витоша, здесь находятся прелестные бары и рестораны. Вы ведь хотите выпить? – осведомился он.

– Непременно.

После двух вдохновенно приготовленных коктейлей в маленьком баре я почувствовала себя значительно лучше. Потом мы доехали до небольшой площадки, с которой открывался чудесный вид на Софию. Город сиял внизу, как драгоценный камень, затмевая кроткие звезды. Я окончательно рассмотрела своего спутника-болгарина (на голландца я совсем не обращала внимания, он молча тащился за нами, как тень). Болгарин оказался приятным молодым мужчиной во фраке, над верхней губой темнела щеточка усов. "Если меня изнасилуют, – лениво подумала я, – то, во всяком случае, это сделают во фраке. Все произойдет высоко в горах, романтической бархатной ночью".

– У вас сейчас такой вид, – прервал мои мысли болгарин, – как будто вы ждете, что я на вас брошусь.

– Честно говоря, я этого опасаюсь, – ответила я. – Ведь я даже не знаю вашего имени.

– В этом нет нужды. Я тоже не знаю, как вас зовут, да и не хочу знать. Просто я увидел на банкете красивую девушку и пригласил ее покататься. Скажите мне, почему женщины так склонны видеть в незнакомых мужчинах сексуальных маньяков?

– Наверное, потому, что изнасилование – явление нередкое. Вообще, давайте оставим этот глупый разговор. Вы ведь не собираетесь меня насиловать?

– Была такая мысль, но сейчас желание куда-то пропало. Давайте лучше посмотрим на ночную Софию.

Мы несколько минут молча любовались сверху искрящимися водоворотами жизни.

– О чем вы сейчас думаете? – вдруг спросил мой спутник.

– У меня поэтическое настроение. Я думаю о том, что всех людей ожидает разный конец. Одни станут земной пылью, другие звездной, одних забудут сразу, как только заколотят гроб, другие поднимутся на небо. Грустно, если мне не суждено стать небесной пылинкой.

– У вас печальное лицо.

– А какое у меня должно быть лицо, если я проиграла?

– Вы еще так молоды и не знаете важное жизненное правило: проигрывать нужно с веселым лицом. Это помогает выстоять. Тем более что это не последний ваш проигрыш.

– Вы что, пророк? Может, предскажете мою судьбу?

– Нет, я не гадалка. Но одно могу сказать: у вас есть силы. Женщины вообще сильнее мужчин, потому что они ближе к природе. Они способны обновляться, как деревья весной, когда они выбрасывают новые зеленые побеги. Посмотрите на месяц, сейчас он мал и свет его слаб, но пройдет некоторое время, и он станет полной луной. Так и вы возродитесь, как луна. И еще запомните: удар, который отбрасывает вас назад, придает вам, если вы не тряпка, наступательную – Вы просто поэт и философ.

– Почти. А сейчас я вас отвезу в отель, у вас уже закрываются глаза.

У входа в гостиницу ко мне кинулся какой-то мужчина с криком: "Синьорита, позвольте вас проводить". Такие сумасшедшие часто поджидали нас в надежде познакомиться. Я захлопнула дверь перед самым носом поклонника. Укладываясь спать, я сонно бормотала: "Я еще возродюсь… или возрождусь… или возрожусь. Впрочем, не важно".

На следующий день я пришла в собор святой Софии, величественный, как гимн.

Его торжественность не соответствовала моему легкомысленному настроению и мелким целям. В таинственный мир горящих свечей и коленопреклонений я корыстно несла собственные неутоленные желания. Я все! время пыталась заключить? богом сделку: "Милый боженька, если ты исполнишь мои просьбы, я непременно буду хорошей девочкой". Так в детстве я торговалась с мамой: новая! кукла за хорошие отметки, конфеты за вымытую посуду.

Я поставила свечку перед ликом божьей матери, и вдруг я почувствовала себя удивительно легкой, как воздушный шарик. Никто в целом мире не знает, где я нахожусь, никто не может предъявить мне счет, я свободна и независима.

Единственное, что я упрямо просила у бога, – это славы. Не любви, не здоровья, не счастья – как все в молодости, я! твердо верила, что это придет само собой.

Меня сжигала чахотка тщеславия. Все мы приехали в Москву в погоне за блестящим и насмешливым призраком славы. Честолюбие нашептывало нам сказки о настоящем успехе и вечной юности. Мы обладали кипучей энергией, радостью и силой молодых зверей и безграничными, как море, амбициями. Нас привлек этот алчный, ненасытный, губительно неотразимый город, пожирающий ежегодно десятки тысяч молодых надежд. Мы вкусили его ядовитых плодов и уже не могли от них оторваться, хотя все здоровое и естественное должно было бежать из этого города. Не имея ни прописки, ни денег, ни связей, ни хороших манер, мы ринулись в погоню за удачей, стремясь зацепиться в Москве, пустить здесь корни. Нас отличала от московских мальчиков и девочек, этих тепличных, изнеженных созданий, пришедших в журналистику по стопам родителей, здоровая волчья хватка. Мы рванулись к победному финалу с резвостью и задором дворняжек, обгоняющих своих породистых собратьев.

Но у нас был козырь – новое время, потребовавшее крепких, жилистых и худощавых. Мы оказались тут как тут. Иногда было больно, очень больно, мы падали и поднимались, разочаровывались и вновь тешили себя надеждой. Но каждый раз, когда на меня накатывает тоска по теплому покинутому очагу, по тихой налаженной жизни, я вспоминаю маленький провинциальный русский городок Осташков, в который я приехала после первого курса на практику.

Для туристов Осташков – райский уголок. Великолепное озеро Селигер, нежная русская природа, старые церкви. Хорошо здесь отдыхать на каком-нибудь маленьком острове, довить рыбу и бездельничать. Но жить в этом городе – такая страшная тоска, что лучше удавиться, и то будет развлечение. Я поражалась замордованности местного населения, мелочности и вздорности его жизни. Как вяло и бесхитростно тянется время! Экран воображения здесь быстро мутнеет. Порывшись в мусоре затхлой жизни, я, такая живая по природе, сама потускнела и замолчала на целый месяц. Единственное развлечение здесь – кино, где за короткий сеанс можно собрать прекрасные цветы чужой фантазии. Но потом в зале загорается свет, и ты видишь мужчин с глазами, залепленными житейской грязью, женщин, не знающих, что такое поцелуи. На их лицах еще полыхают отблески другой, праздничной жизни, которую они, увы, никогда не увидят. Эти умственные трупы не созданы для радости и цепляются за страдания. Я со всей беспощадностью юности судила их, презирала их умственную отсталость и ожидание гроба. Мне хотелось трясти их, кричать им в уши, бить по щекам, чтобы привести их в чувство, пока я не поняла, что такой пресный удел устраивает большинство.

Меня забавляла провинциальная напыщенность, стремление придать значительность своей жизни. Однажды случай забросил нашу компанию на маленькую станцию Пено, где мы высадились в четыре часа утра и тут же провалились по колено в грязь.

Протопав с километр в предрассветных сумерках по улице, находившейся в жидком состоянии, мы наконец прочли на одном из домов название: "Проспект Коммунаров".

Мы хохотали до упаду, забыв про наше жалкое положение. Чем меньше городок, тем больше в нем проспектов с роскошными названиями. Насколько я знаю, единственным развлечением молодежи деревеньки Пено была ежедневная прогулка на станцию с целью полюбоваться на вечерний поезд.

Еще более жалкое впечатление на меня произвел старинный город Торжок, издали похожий на игрушку с маковками многочисленных церквей. Вблизи убеждаешься, в каком жалком состоянии находятся чудесные старые здания. За городской монастырь, в котором раньше была тюрьма, взялись наконец реставраторы, но колючую проволоку, еще не успели. Убрать. Особенно меня поразила одна заброшенная церковь, загаженная человеческими экскрементами и дохлыми кошками.

Девочки-москвички, бывшие со мной на практике в Осташкове, воспринимали русскую провинцию с любопытством экскурсантов. Она им не грозила в будущем. А нам, общежитьевским котятам, светило впереди страшное слово-"распределение" после университета, такие города могли; стать местом нашей работы, где мы медленно и верно шли бы к творческой гибели. Для нас русская провинция была страшной реальностью.

В этих сумерках безнадежности декорации никогда не меняются, люди рождаются и умирают в полной уверенности что других декораций нет. Мужчины талантливые и неординарные воспринимаются в провинциальном омуте как чудаки, людям с творческой жилкой приклеиваются ярлыки 5 сумасшедших, женщины, обещавшие стать прелестными,! вянут, не успев расцвети. Если есть в тебе божья искра, бежать нужно из этого болота, бежать без оглядки, тоскуя по родному городу, болея и мучаясь им.

Самое тяжелое воспоминание Осташкова – кожевенным завод. Запахи разложения и гнили, запахи смерти, отврати тельные шкуры убитых животных. В этом морге передвигаются люди-автоматы, чьи реакции можно предвидеть заранее. 1 Примитивный ход их мыслей так же ясен, как если бы их 1 череп был из стекла. Пьянство, свинство, низменные утехи, у мужчин драки, у женщин – побои мужа, кухня, вопящие дети. И даже скуки не чувствуют эти мертвые индустриальные Я тени – потому что для скуки нужно воображение. Ценой короткого погружения в заводские нечистоты я поняла, насколько важно в юности быть решительным.

Но когда я устаю от дерзких странствий, мне хочется приехать в тихую деревню, где ни одно желание не распространяется дальше бутылки водки и вкусной еды, где все так просто и тихо, что, кажется, события, волнующие мир, и вовсе не существуют. Помню одну такую деревеньку Париж, чьи жители называли себя "парыжанеми". Как-то в разговоре с председателем колхоза я упомянула Мону Лизу. Председатель совершенно искренне спросил: "Это кто такая? Она в нашем колхозе работает? Что-то я ее не знаю".

В деревеньке у меня нежно плесневели мозги. Чистосердечность, радушие и доброта ее жителей почти переходили в слабоумие. Однажды, распаренная баней и чаем, я сама завела долгий разговор о щах, вареньях и соленьях, в чем ровным счетом ничего не смыслила. Я впала в блаженную прострацию, обсуждая подробности домашних заготовок. Вытащила меня из этого состояния верная Юлия со словами: "Если бы ты еще поговорила так минут пятнадцать, то превратилась бы в полную идиотку".

Провинциальность – это отметина, остающаяся на всю жизнь. Каких бы успехов ты ни добивался, внутри все равно остаются сомнения и неуверенность, а все ли ты делаешь правильно. Чем больше я добивалась успехов у мужчин, тем более я чувствовала себя вороной в павлиньих перьях, сереньким воробышком, который стремится стать многоцветным колибри. Несмотря на весь свой гонор, я в глубине души всегда оставалась легко уязвимой. Встреча с одним незаурядным человеком заставила меня остро ощутить свое социальное клеймо.

Однажды зимой я "поймала" красную машину с двумя красивыми молодыми мужчинами, один восточного типа, другой – высокий блондин, породистый, сильный, с хищным взглядом, этакая ницшеанская "белокурая бестия". Блондин назвался Петей и напросился в гости, но объявился почему-то через месяц, когда я и думать про него забыла.

Сразу было видно, что это не медяшка, а чистое серебро. 36-летний красавец в зените своей внутренней жизни, избалованный женщинами и научившийся смаковать, точно деликатес, любовь, сын академика, воспитанный в очень респектабельной, интеллигентной семье, сам большой умница, богач, владелец двух машин. Ежедневное утоление страстей обеспечивало ему полное спокойствие. Всякая женщина, даже отягощенная годами и жизненным опытом, хранит в сердце сказку о принце, который вот-вот придет, но почему-то опаздывает на годы.

Я растерялась, как девочка, под невозмутимым взглядом холодных светлых глаз моего принца, остужающих мой темперамент. Я потеряла свой эгоизм, который играет важную роль в деле покорения мужчин. Не зная, какое выбрать амплуа, я охотно поступалась своим самолюбием, лишь бы подольше быть с ним рядом. Рядом с этим чистокровкой я остро чувствовала свою беспородность, за ним стояла его среда, блистательный фон, оттеняющий его достоинства. Чувство высшей расы пропитало его плоть.

Начало было очень красивым. Как-то ранней весной, вечером, Петр привез меня к себе на дачу. Я тогда не подозревала, что у простых советских людей могут быть такие дачи – большой трехэтажный дом в чудесном сосновом лесу, с верандами, лоджиями и камином. Было так тихо, что, казалось, можно услышать дыхание земли, спящей под снегом.

Петр усадил меня на тахту, подал шампанское и шоколад, а сам занялся камином – колол дрова, собирал щепки, умело разводил огонь, подкармливал жадное пламя.

Все, что ни делали его чуткие музыкальные руки, выглядело удивительно светски, по-королевски. Первый раз я видела мужчину, который, выполняя даже черную работу, умел выглядеть барином. Петр опустил шторы на окнах, внешний мир был отсечен. В этот необыкновенно мягкий предвесенний вечер мы остались вдвоем.

Шел легкий, чересчур красивый плавный разговор, мягко перекатывались шарики закругленных фраз, я острота цеплялась за остроту. Старая как мир беседа-игра, за барьером слов чувствуется томное желание. Мне казалось,! что мы обмениваемся репликами на сцене, не мучаясь смыслом слов. Математически точно я рассчитала время поцелуя, он последовал за какой-то ремарковской фразой, долгий, 3 сладкий, опытный. Мне понравились губы этого человека, сухие, твердые и в то же время нежные. Почему-то у 18-летних мальчишек губы всегда мокрые и вялые, как тряпочка, разве что слюна не капает. Они присасываются всем ртом, как щенки к материнской груди. Чем старше становится мужчина, тем суше, требовательнее и подвижнее его губы.

Губы моего нового любовника доставили мне удовольствие и в то же время разочаровали. Все в этом любовном дуэте было предсказуемо, известно до последних деталей, лишено взволнованности, неожиданности и нежности. Я не питала иллюзий насчет королевских побуждений. Мужчины такого типа идут к цели без трепета, извлекают максимум из того, что дано. Если в эту ночь дело не дойдет до секса, я его разочарую, если мы станем любовниками, он быстро меня поза– будет. 36-летний мужчина торопится получить удовольствие и не позволяет любви взломать замки своего сердца.

После вполне приемлемого секса мы поехали в город. t Было шесть часов утра, небо светилось наинежнейшими ' красками, и я вдруг остро почувствовала, что таких рассветов ' у нас с Петей будет немного. Я получила еще один нерасколотый орех. "Понимаешь, Юлия, – объяснила я потом своей подруге, – все слишком красиво, как в сказке: шампанское, ночь с идеальным мужчиной в лесу, вовремя найденные слова. Это так хорошо, что не может быть правдой. И потом: я боюсь ему не понравиться, не могу быть с ним самоуверенной. Я вообще с готовностью принимаю тот облик, которого от меня ждут сильные мужчины. Если меня считают маленькой девочкой, я глупею прямо на глазах. Я слишком рано в него влюбилась, надо было подождать, пока он сам попадет в капкан".

Как я и предполагала, сказка моя закончилась очень быстро, а мораль, зачитанная в конце трескучим голосом житейской мудрости, такова: влюбленный человек слаб и уязвим, не способен мыслить разумно, попросту говоря, становится дураком. Мне бы очень хотелось встретить прежних любовников сейчас и попытаться уравнять наши нравственные силы.

За несколько месяцев поисков любви я переменила много постелей, лица некоторых партнеров совсем стерлись из памяти, но одну ночь я помню очень отчетливо.

Тогда в стране появились первые кооператоры – нахальное племя молодых людей с жуликоватыми глазами, занимающихся не слишком законными сделками. Они носили непременные кожаные куртки и золотые перстни, гуляли в ресторанах с большой помпой, окружали себя женщинами невысокого сорта и по-детски радовались неожиданно привалившим деньгам. В нашем студенческом языке появилось даже выражение "мужчина кооператорского вида", от таких субъектов мы воротили нос и держали себя с ними крайне высокомерно. А тип преуспевающих интеллигентных бизнесменов тогда еще не родился.

Однажды я попала в общество таких кооператоров. Мы приехали ночью шумной компанией в контору какого-то кооператива посмотреть новые видеофильмы. Вокруг были молодые ядреные парни, не обремененные интеллектом. Мне хотелось в ту ночь чего-нибудь примитивного – молодого здорового тела, секса без прелюдий, рассуждений и последствий. У меня уже полмесяца не было мужчины, и я выбрала первого попавшегося, который больше всех приставал. Кажется, его звали Миша.

Лицом Миша не вышел, зато у него было тело атлета и мускулы каменной твердости, а мне в тот вечер больше ничего и не требовалось. Он утащил меня в соседнюю комнату, и после нескольких классических объятий мы занялись любовью на узкой кровати. Меня убаюкали ритмичные движения его крепкого тела, я дождалась его тихого удовлетворенного рычания и струи семени, ударившей внутрь.

Шумная компания уже уехала, в конторе остался только охранник. Вдруг дверь нашей комнатки без стука отворилась, вошел охранник с двумя стаканами чая. Свет падал на него сзади, и в нашей темной комнате он выглядел Христом, появившимся внезапно на пороге. Меня ослепила его красота умное, значительное лицо и тело, обещавшее массу удовольствия. Господи, где были мои глаза?!

Охранник посмотрел на нас блуждающими глазами, по-ставил стаканы на тумбочку и сказал фальшиво-радостным голосом: "Я тут вам чайку принес". – "Ты хотя бы постучался", – недовольно сказал Миша, натягивая на себя одеяло. "Нам только третьего не хватало, может, приляжешь?" нервно хихикнула я. "Я только этого и хочу", – странно-тягучим голосом ответил охранник, и не успела я даже вскрикнуть, как он бросил на меня сверху свое крепко сбитое, бодрое тело. Мгновенно он расстегнул ширинку, и я почувствовала, с какой стремительностью входит в меня его плоть. Дико возбужденная, я тем не менее стала царапаться, кусаться и визжать, как ошпаренная кошка. Миша удивленно смотрел на эту сцену. "Да помоги же, черт тебя побери, выта щи его из меня", – заорала я на Мишу. Он наконец пришел в себя и стал отталкивать охранника, завязалась маленькая драка. Когда они ушли в соседнюю комнату выяснять отношения, я, вся дрожа от возбуждения и клацая зубами, стала одеваться.

Вернулся Миша. "Даша, ты с ума сошла, ночью я тебя никуда не пущу. Ну прости меня за все. Я думал, тебе нравится". Я опускаю дальнейшие пререкания, слезы, короткий сон. В семь утра я проснулась, быстро оделась, вытащила из Мишиного бумажника десять рублей на такси и бесшумно вышла из конторы.

Дело было поздней осенью, утром пошел первый мокрый, снег. Я шлепала по ледяным лужам лаковыми туфельками, мой холодный наряд – тонкая куртка и миниюбка – совсем не подходил к погоде. "Я выгляжу совсем как проститутка, после ночного гулянья, – подумала я и зарыдала от жалости к себе. – Господи, кто же меня починит, склеит разбитые куски? Кирилл, миленький, посмотри, как мне плохо без тебя, я мерзну, я плачу, я страдаю. Ну приди же ко мне, утешь меня, я совсем запуталась". Прохожие смотрели на меня с легким презрением, одна старушка перекрестилась и плюнула, бормоча какие-то угрозы. Во мне тихо нарастала злость:

"Ах ты, старая ведьма! Небось зависть тебя мучит к моей молодости. Какая же я дура! Надо было мне поваляться в этом месиве тел, в блаженной грязи, получить удовольствие, а не строить из себя скромницу. Пропадать, так с музыкой!" Передо мной был завораживающий пример саморазрушения – Катя. В течение двух лет эта причудливая девушка расточала себя без робости, без оглядки, очертя голову.

Алкоголь, наркотики, рискованные приключения, безудержный секс с партнерами, меняющимися каждый день. Наше циничное выражение тех лет: "не успев подмыться, попал в следующую постель". Но это действительно сильное ощущение: когда еще слышишь запах спермы прежнего любовника, пускать в себя нового. Катю тогда увлек образ Калигулы, человека, одержимого восторгом разрушения собственной жизни, римская история захватила ее воображение. А может быть, ее пленяла мысль заниматься абсурдным строительством: крушить какую-то часть собственного здания, а потом с увлечением восстанавливать ее.

Катюша, обаятельный демон, не чующий собственной власти. Меня всегда поражала ее странная сказочная грация гибкого животного, плавная изломанность всех движений, слоняющаяся ленивая походка. Лицо совершенно детское: ласковые карие круглые глаза, как у плюшевого медвежонка, простодушная улыбка. Верхняя часть светлокоричневого тела как у подростка: тощие грудки, похожие на собачьи сосцы, еще не сложившиеся тонкие руки и плечи. Но все это спускалось к круглому крепкому задику и стройным грешным ногам.

Она спала до трех часов дня, потом находилась в долгой прострации и оживала только к ночи: выходила на улицу, ловила такси и неслась навстречу неизвестности, напивалась до невменяемого состояния (могла выпить в одиночку бутылку коньяка), тайно писала чудные стихи или читала, лежа в ванне, философов ночи напролет.

Какой-то период Катя увлекалась Тантрой. Если я не ошибаюсь, суть этого учения в том, что за короткий срок необходимо осуществить все сумасшедшие желания с максимальной силой с тем, чтобы избавиться от них. Ее чувственная ненасытность распространялась не только на мужчин, но и на женщин. Это она научила меня любить собственное тело и влюбляться в женскую красоту. Но нечто похожее на секс было у нас всего один раз. Однажды мы вдвоем напились шампанского в номере гостиницы, я болтала по телефону, а Катя начала медленно и нежно ласкать меня.

Она работала надо мной с таким утонченнейшим пониманием, на которое не способен ни один мужчина. Я старалась продлить телефонный разговор, громко смеялась, разговаривала о пустяках, потому что знала – как только положу трубку, все это закончится. Ведь если мы станем любовницами, наши чудесные дружеские отношения прекратятся.

Катя обычно была молчалива и не верила в силу слов. Она быстро захлопывалась от любой неосторожной фразы. Но за ее молчанием таился неведомый сад, сокровища женственности. Вино развязывало ей язык, и в ней, такой тихой, вдруг разгорался дьявольский огонь. В глазах плясали чертики, вся она играла и искрилась, как шампанское, и становилась хороша до щемоты в сердце.

Катя пожирала саму себя, но была так обаятельна в своем стремлении к гибели, что я надолго попала под ее влияние. Трудно найти такую лужу, в которой бы она не выкупалась. Грязь неотразимо притягивала ее, она шла к тому, что ее больше всего отвращало, к мужчинам, которых она презирала, и к отношениям, над которыми смеялась. В Библии написано, что есть время для каждой цели под небесами: время родиться и время умереть, время убивать и время исцелять, время плакать и время смеяться, время скорбеть и время танцевать, время молчать и время говорить, время любить и время ненавидеть… Я бы продолжила эту библейскую фразу: время купаться в дерьме и время парить в небесах. Дерьмо обладает просто волшебным влиянием на юные души. Подходить с меркой морали к этому периоду просто смешно.

Мы превратились в очаровательных позолоченных гадюк и беспощадно жалили доверчивых мужчин, для любви места в сердце не находилось. Катя как-то рассказала мне прелестную эскимосскую сказку о сути женщины. Преподношу ее вам.

Однажды ворон катался с ледяной горки. Его увидел волк и попросил дать ему разок прокатиться. "У тебя ведь нет крыльев. Ты упадешь в реку и утонешь", – отвечал ворон. Но -волк не послушал ворона, скатился по горке, упал в реку и стал тонуть. Ворон невозмутимо наблюдал за его гибелью. "Что ж ты смотришь! Помоги мне!" – закричал волк. "А что ты мне за это дашь?" – спросил ворон. "Я дам тебе в жены мою сестру", – предложил несчастный волк. "Ладно", – согласился ворон и вытащил волка из реки. Волк решил отомстить ворону, пошел в лес, собрал птичьего помета и слепил из него женщину. Потом он привел женщину к ворону, как свою сестру, и тот на радостях закатил свадебный пир. Ночью ворон лег спать с молодой женой, стал обнимать и целовать ее. От его тепла женщина растаяла, и ворон оказался в куче дерьма. Вот что такое женщина с точки зрения эскимосов.

Раскаяния Катя не ведала, она очень легкомысленно относилась к смерти и загробной жизни. Для нее смерть была совершенно естественным процессом, не заслуживающим внимания. Это объяснялось тем, что в детстве ее отец, хирург, брал ее с собой на работу в больницу, потому что девочку не с кем было оставить дома. Там он ее оставлял на попечение старушек, работающих в морге. Так что ребенок быстро привык резвиться среди трупов. Более того, смышленая детка приводила в морг своих друзей, где они играли в "мертвяков" – кто-нибудь ложился на носилки и притворялся трупом, остальные весело перетаскивали его с места на место.

Когда Катя подросла, то с увлечением занялась препарированием лягушек – ее интересовало, как у них там внутри устроено. А в пятнадцатилетнем возрасте, когда она резалась с друзьями в домино во дворе, ее партнера по игре случайно убил из самострела какой-то подросток. "Он сидел рядом со мной, стрела вонзилась ему прямо в горло, – рассказывала Катя…– Я увидела, как хлынула сильной струей кровь, но меня почему-то это не взволновало. Несчастный случай, вот и все".

Потом приехала "Скорая", забегали, засуетились взрослые, милиция допрашивала детей. Но это никак не повлияло на обычно впечатлительную Катюшу и не испортило ей сон и аппетит.

Катя убедительно доказывала мне, что смерть не стоит того, чтоб о ней столько думать и говорить, что люди зря забивают себе голову проблемой, которую все равно не разрешить. Катюша предпочитала обсуждать чувственные кутежи.

Одно время мы с ней мечтали о том, как хорошо было бы покупать за деньги молоденьких мальчиков с красивыми здоровыми телами, без мозгов, зато с хорошей эрекцией, на потеху женской плоти. Избавьте нас от высоких чувств! Мы почувствовали себя сильными быстрыми самками, которым нужен только крепкий фаллос. Этот вакхический жар спасал от душевной муки безлюбой жизни.

Чтобы окончательно освободиться от власти мужчин, я открыла для себя тайны мастурбации. Мне хотелось падать все ниже и ниже, в бездну удовольствия, где можно затеряться. С помощью воображения я утрачивала последние остатки стыдливости. Мне чудились голые толстяки с колыхающимися животами, которые давят своей тяжестью маленькую проститутку и хихикают от радости. Мне представлялась солдатская казарма и грубый деревянный стол, на котором я лежу, раздвинув ноги, как на гинекологическом кресле. Я вижу десяток молоденьких солдатиков с пушком на бритых головах, они выстроились в очередь ко мне и дрожащими от возбуждения руками расстегивают ширинки. Эти бедные мальчики так. Давно не видели женщины, что у них уже мокро в штанах. Я потягиваюсь всем телом от приятного предвкушения.

Я лишь сосуд, в который они сейчас спустят свою теплую сперму.

Еще я видела себя пятнадцатилетней школьницей в белом передничке и пышных бантах, которую поймал после урока поджарый учитель физкультуры и затащил в раздевалку. Он поворачивает меня лицом к стене, задирает короткую юбку, спускает мои штанишки и грубо берет меня. От каждого толчка я бьюсь лбом в холодную школьную стену, на которой кто-то написал "хуй", и разглядываю сверху свои спущенные вязаные колготки, стесняющие свободу передвижения. От таких видений я всегда достигала свирепого оргазма.

Ненависть к мужчинам доходила до такой степени, что для нас стало делом чести разорять их, вытягивать у них последние деньги. Мы научились держаться высокомерно, как принцессы, сверху вниз смотреть на глупеньких, ошалевших от страстей кобелей и, не выполняя постельную повинность, брать у них деньги с видом великого одолжения.

Одно время Катюша жила так бедно, что не имела денег на сигареты и закрашивала потертые туфли чернилами. Я приходила к ней в гости, выкладывала на стол изысканные сигареты и читала лекцию на тему "что нам делать с этими мужиками".

"Катюша, спать с мужчиной и брать у него деньги – это проституция, – объясняла я, – но я ведь занимаюсь совсем другим. Они никогда не получат мое тело, будут сгорать от желания и платить мне только за один вечер, проведенный со мной. Мы красивы и обаятельны, мы умеем разговаривать, и у нас есть что рассказать, мы умеем тонко и романтично флиртовать. Почему бы за общение не брать деньги? Кроме того, я делаю это очень изящно".

У каждой хорошенькой, жадной до жизни женщины бывает время распутства и время добродетели. Неразборчиво перепробовав множество кушаний, она наконец привыкает к какому-нибудь одному блюду. Плотно заколачиваются двери в доме супружества, опускаются ставни, и разве что случайный сквозняк занесет любовную авантюру, которая больше напоминает рябь на зеркале пруда, чем океанские волны. Недаром говорят, что лучшие жены – бывшие проститутки.

Желание "перебеситься" свойственно не только мужчинам но и женщинам, но несправедливость состоит в том, что женщина, смело идущая навстречу эротическим приключениям, приобретает дурную репутацию, а мужчина, потворствующий любой прихоти своего тела, в глазах окружающих выглядит героем-любовником. Слабому полу отказывают в способности быть активной стороной и навязывают роль без вольной жертвы, попавшей по испорченности характера в сети сластолюбивого паука.