Текст книги "Приключения дрянной девчонки"

Автор книги: Дарья Асламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Белых мужчин они встречают с почтительными улыбками и предоставляют в их распоряжение свои прелести за три доллара. Они, как зеркало, отражают каждого мужчину, который в них смотрится. Кхмерки чрезвычайно стыдливы и занимаются любовью только в платьях, они даже моются, не снимая нижнего белья. Мужчины выходят отсюда с легкими чреслами и звоном виски в висках, мечтая о поцелуях, не оплаченных деньгами. И надо отдать должное служащим ООН – они покупают любовь только в случае крайней нужды. Чаще в бордель идут от скуки, когда тоска берет за горло, чтобы скоротать вечерок и получить суррогат женского общения.

Комната проститутки украшена с наивностью пятнадцатилетней школьницы – стены заклеены фотографиями кукольных таиландских красоток с конфетными улыбками, с потолка свисают фигурки, вырезанные из цветной бумаги. Это душное тесное помещение, где нет вентиляторов, влажные липкие простыни предназначены для быстрого сопряжения, лишенного иллюзий. Но даже здесь требуется романтическая бутафория – полог, защищающий от москитов, пышно украшен розочками, а на потолке блестят звезды из серебряной фольги (жалкое подобие ночного неба). То, что называется пороком, обезоружило меня своей непосредственностью и наивностью.

Легкомысленная обстановка подтолкнула нас к фривольbM разговорам. Майкл рассказал, как развлекались в Сингапуре американские солдаты. Покупали молоденькую проститутку, сажали ее под круглый стол. Все стаскивали штаны и садились вокруг стола. Проститутка делала кому-нибудь ми-лет.

Счастливчику важно было сохранить невозмутимое выражение лица и сдержать стоны наслаждения. Присутствующие старались угадать, кому в данный момент хорошо. Если догадка оказывалась верной, проигравший оплачивал выпивку. Я сказала Майклу:

"Если б тут не было меня, вы бы наверняка развлеклись подобным способом". Он смущенно рассмеялся в ответ.

От разговоров о сексе мы перешли к местным историям. Мне рассказали хороший способ защиты от пуль. Он довольно изощрен, но многократно проверен: надо сделать ребенка любимой женщине. На пятом месяце беременности отвести ее в лес, вспороть ей живот ножом и достать зародыш. То, что при такой операции возлюбленная умирает, имеет второстепенное значение. Затем нужно основательно прокоптить зародыш на огне с тем, чтобы он уменьшился в размерах и не гнил.

Теперь можно носить его у сердца, как крохотный бронежилет. И еще одно условие: талисман "копченый зародыш" не имеет волшебной силы, если женщина не пошла на смерть добровольно, движимая чувством любви и силой самопожертвования.

Эти страшные рассказы приобретают особую достоверность, когда слушаешь их душным тропическим вечером в самом гнилом малярийном месте Камбоджи. Ароматы тропиков доносятся порывом ветра и ударяют в голову – запахи свежих цветов и диких зверей. Изредка можно услышать одиночный выстрел (так от дома отгоняют злых духов). Стакан Джина на столе – добрый вечерний друг и весьма наивное средство защиты от малярии. Прихлебывая "еловую" жидкость, я думала о том, что Европа и Азия имеют разное кровообращение – то, что естественно для азиата, неприемлемо Для европейца. Тропическое солнце, подмешанное в кровь, Рождает фантазии и обычаи, которые в более умеренном климате покажутся порождением больного мозга.

Но когда ве-Дешь жизнь, далекую от раздумий и прикрас цивилизации, на Девственной земле, в окружении людей с кожей кофейного Цвета, любое суеверие кажется столь же логичным и трезвым, Как статья уголовного кодекса.

В борделе я познакомилась с веселым буддийским священником Паной – девять лет он был монахом в Таиланд-ском монастыре, а потом перебрался на родину, в Камбоджу с целью всласть пожить мирской жизнью.

– Мне стало скучно в монастыре – там слишком много лицемерия, – пожаловался Пана. – Многие монахи пьют вино и водят девочек, а притворяются, что их единственная цель – достижение нирваны.

– Что же такое нирвана? – полюбопытствовала я.

– Это чудесное состояние, при котором нет рождения и смерти. Человек прошел трудный путь нескольких рождений и добрыми делами добился райского блаженства, как Будда. В прежние времена это удавалось людям, а сейчас о нирване и не слышно.

Если я ушел из монастыря, это вовсе не значит, что я плюнул на нирвану.

Постараюсь совершать добрые поступки в миру.

– Пана, не слишком ли резкий переход от монастыря к борделю?

– Религия не существует отдельно от общества. Наивно полагать, что мирская жизнь не влияет на монашескую. Происходит взаимопроникновение идеала и реалий.

Если я с монахами, я молюсь, если с пьяницами, пью (кстати, в древности использовали вино как лекарство), если в публичном доме, то снимаю девчонку.

И помни: совершенство не приходит сразу. Трудно вырубить лес за день, легче это сделать постепенно – дерево за деревом. Так поступают мудрые люди. В этом месяце я иду в бордель девять раз, в следующем месяце восемь раз, к концу года я сведу посещения до трех. Таким образом, я все ближе подбираюсь к совершенству.

– По-моему, ты весьма прохладный буддист и твоя нирвана – это женщина.

Пана расхохотался, оценив шутку, и хитро сказал:

– Тогда в следующей жизни я буду чертом.

Он выпил виски, взял самую молоденькую проститутку и отправился в ее любовное гнездышко. А мы поехали на виллу.

Я едва ворочала языком от усталости и джина. На вилле было темно, хоть глаз выколи. "Электричество здесь выключают в девять часов вечера", – сказал Тенгиз, зажигая керо-синовую лампу и ставя на плиту чайник. От света ящерииы, сидевшие на потолке, разбежались по темным углам. Стояла знойная тишина, прерываемая вскриками ночных животных-Каждый шорох был слышен с пугающей отчетливостью.

– Покажи мне, где я буду спать, – сказала я Тенгизу, когда мы уже напились чаю.

– Как это где? – удивился он. – В моей комнате. Где же ще?

– А ты где будешь ночевать? – с напряжением в голосе спросила я.

– Там же.

– Надеюсь, ты шутишь? В твоей комнате всего одна кровать.

– Не бойся, я к тебе не буду приставать.

– Но твои коллеги подумают, что я твоя любовница.

– Они не сомневаются в этом. Если тебе не лень, попытайся их разубедить, – холодно заметил Тенгиз.

При тусклом свете одинокой свечи я вымылась под ледяным душем и на всякий случай побрила ноги. В комнате Тен-гиза из-за отсутствия электричества не работали вентиляторы, горячий жирный воздух казался почти осязаемым. Я быстро разделась и скользнула на жаркое ложе. Тенгиз опустил легкий белый полог от москитов и вытянулся рядом. Мне казалось, я слышу, как колотится его сердце.

– Я уже полгода не был с белой женщиной, – тихо сказал Тенгиз.

– К чему ты это говоришь? – мгновенно ощетинившись, спросила я.

– Просто так. Мысли вслух.

– Пожалуйста, избавь меня от подобных замечаний. Лучше дай мне какую-нибудь простыню, чтоб я могла прикрыться.

– У меня есть только махровое полотенце, но ты под ним взмокнешь.

– Ничего страшного. Давай его сюда. Так надежнее.

– Даша, ну что за глупости! Здесь все равно темно. Я тебя не вижу.

Я прикрыла грудь полотенцем и почувствовала себя в сауне, на верхней полке. Все тело покрылось испариной. Вдруг послышался пронзительный писк и топот маленьких Ножек.

– Что это? – вскрикнула я и села на кровати, вся дрожа От страха.

– Крысы, – флегматично ответил Тенгиз.

– Судя по грохоту, их тут целое стадо, – заметила я. – А они могут забраться на кровать?

– Нет, не бойся, – успокоил он меня. – Тем более я надежно закрепил полог.

В эту ночь мы оба долго не могли заснуть, непрестанно ворочались, задевая друг друга обнаженными телами. Когда я наконец задремала, мне приснились змеи, вползающие на нашу кровать через дырку в пологе. Я проснулась от собственного крика и разбудила Тенгиза.

– Что случилось? – испуганно спросил он.

– Змеи! На кровати клубок змей! – Я была почти в истерике.

Тенгиз включил маленький фонарик и осветил постель. Я инстинктивно прикрылась полотенцем.

– Никого здесь нет. Успокойся, – ласково сказал он и как будто невзначай погладил меня по ноге. – У тебя такая нежная кожа, – вздохнул он.

– Иди к черту, – буркнула я, отдернув ногу.

Я снова попыталась уснуть, но крысы резвились вовсю. Кто-то рассказывал мне, что если крыса ночью доберется до человека и станет грызть ему ногу, тот не почувствует во сне боли, поскольку хитрое животное выделяет со слюной специальное обезболивающее вещество. Где-то вдалеке грохотал гром. Только на рассвете я впала в тяжелое забытье. 22 августа. Утром мы долго валялись в постели, совершенно обнаженные и расслабленные, стараясь не смотреть друг на друга. Я курила сигарету, морщась от ее горького вкуса.

– Чем мы сегодня будем заниматься? – лениво спросил Тенгиз.

– А что есть интересного в вашей рисово-кокосовой дыре? – задала я встречный вопрос.

– Можно покататься на слоне, можно проехаться по джунглям. А кокосовый сок ты когда-нибудь пила?

– Нет. Давай начнем с сока, а потом пойдем к слону. Так мы и сделали. Купили огромные кокосовые орехи с вставленными в них соломинками и потягивали прохладный своеобразный сок, как коктейль в баре. Кхмеры боготворя' кокосовый орех – рассказывают, что в красных отрядах тяжелораненым ставят капельницы с кокосовым соком.

Как мы выяснили, слон пасется неподалеку от поселка, поедая сладкий тростник и деликатно почесывая ноги. За несколько долларов погонщик сел ему на шею и, упираясь пят ками в его рваные уши, пригнал животное к месту прогулки365 релые люди на слоне – это целый спектакль для местного населения. Толпы народа высыпали на улицу и науськивали мирное животное заняться бегом (сомнительное удовольствие для седоков). Тенгиз неожиданно воодушевился и принялся, точно мельница, размахивать руками, издавая при этом приветственные крики, чем несказанно меня удивил.

После катания на слонах мы поехали на джипе по деревням. Для белого человека камбоджийская нищета выглядит почти живописной – дома из красного дерева, которое так дорого ценится в Европе, и хижины на сваях, сложенные из соломенных блоков, с прорубленными отверстиями вместо дверей. В хижине на бамбуковом полу спит семья из десяти человек. Кхмеры поражают своей простодушной радостью и редкой доброжелательностью. При виде гостей их изношенные лица разверзают трещины улыбок. Ребра мужчин напоминают стиральную доску. Жизнь сцедила их, как молоко, и отжала, как сыр. Их женщины находятся в перманентном состоянии беременности, и часто маленькая человеческая личинка еще кормится у материнской груди, а в чреве уже поспевает новый ребенок. На женских лицах застыло выражение безмятежного слабоумия. Детям до трех лет из соображений практицизма не покупают одежду, поскольку многие умирают еще в младенческом возрасте. В скудном рационе нет молочных продуктов, хотя множество коров бродит по улицам – наш переводчик говорил, что до войны люди умели доить коров, а потом разучились это делать.

Война разорила этот край, и она же дает ему некоторое пропитание. Есть два способа прокормить семью: можно уйти в джунгли, к красным кхмерам, и грабить на дорогах грузовики, а на реке суда, можно пойти в правительственные войска за двенадцать долларов в месяц и горстку риса в день и взимать дань с водителей проезжающих машин – сигаретами, продуктами, иногда мелкими деньгами. Профессия "красного кхмера" приносит несравнимо больший доход.

Сегодня мы познакомились с живым красным кхмером Мистером Тоном. Он копался на своем огороде с мотыгой в Руках. "Да, я действительно принадлежу к красным, – ответил он на наш вопрос. – Время от времени я ухожу в джунгли, в свой отряд. Но я выпросил у местных властей бумагу, гДе сказано, что я вполне надежный человек.

Дело в том, что в красные я пошел не по убеждению, а по необходимости. Просто я поддерживал с ними хорошие отношения, чтобы °ни не обижали меня и мою семью. А правительство обвинило меня в подрывной деятельности. Мне пришлось бежать в лес и стать красным.

Теперь я работаю на две стороны – мирно живу в своей деревне и время от времени выполняю приказы своего лесного командира. Я с удовольствием бросил бы войну, да боюсь мести нашего отряда.

Сейчас в джунглях период затишья. Мы расчистили небольшой участок от леса и выращиваем рис. Это наше единственное пропитание. Но когда прикажут, снова пойдем воевать".

С правительственными войсками мы встретились на дороге, проходящей через джунгли. Двое полуголых мужчин спали в гамаке под пальмой. В траве лежали два автомата. "Это правительственный пост", – сказал переводчик и пошел будить солдат. Они вышли из леса, почесывая грязные босые ноги.

Солдаты ведут "растительную жизнь" – спят и едят. На обед черпают котелком мутную воду из болотца и варят на костре рис. Невозможно сопротивляться расслабляющему влиянию климата, под одуряющим солнцем размягчаются мозги, и человек впадает в мучительное оцепенение.

Переводчик рассказал нам, что солдаты, несмотря на свой юный возраст, уже женаты. "Им очень хочется помочь своим женам, – говорил он, – поэтому после получки они выделяют женщинам четыре доллара на хозяйство, но так уж получается, что в конце месяца они забирают деньги обратно". Удобный способ: и волки сыты, и овцы целы.

Страх смерти у обеих воюющих сторон порождает легенды о чудесных силах, защищающих человека. Рассказывают, что в отряде красных кхмеров воевала женщина, которая собирала пули подолом платья и изменяла траектории пулеметных очередей одним взглядом. Ее убил более сильный человек, владеющий волшебным цветком. Для того чтобы найти цветок, надо спалить часть леса. Там, где останутся островки нетронутой зелени, и растет это чудо. В качестве талисманов можно использовать также древние камни знаменитого дворца Анкор, но они стоят дорого, простым людям не по карману, их контрабандой отправляют в Таиланд. Для людей, у которых даже нет летосчисления, все эти символы имеют огромное значение. Любому поступку они подыскивают знак, все, начиная от стрижки волос и заканчивая свадьбой, делается по гороскопу.

Вечером мы снова до одурения пили джин, мне казалось, что нас забросили на далекую потухшую звезду, куда не долетают звуки большого мира. Завтра же уеду отсюда. 23 августа. Утром мы вдвоем, лежа в одних трусах, рассматривали порножурналы – единственную доступную нам "литературу" в Кратье. Я потихоньку возбуждалась от соблазнительных картинок и близости мужского тела и воображала, как я сегодняшним вечером доберусь до Артура. "Через час вертолет, – размышляла я. – Можно немножко побаловаться с Тенгизом". "Погладь меня, пожалуйста", – шепнула я ему. Он прикоснулся к моей коже с бесконечной нежностью, пальцы его затрепетали, спустились со спины к двум холмикам ягодиц. Прикрыв ресницы, я наблюдала за ним.

Мне нравились его интеллигентные манеры, его мягкая меланхолическая улыбка, я оценила его тонкое чувство юмора. Я любовалась его дремотными, медлительными движениями и представляла себе, как бережно он овладел бы мною. Если б я не встретилась с Артуром, мы бы провели с Тенгизом чудесные дни. Он осторожно перевернул меня на спину, и мы принялись неспешно целоваться, наслаждаясь новизной ощущений. Эти трепетные поцелуи, похожие на касания крыльев бабочки, чрезвычайно возбудили меня. Вдруг он с силой впился губами в мою шею, и я застонала от острого удовольствия.

Почувствовав, что воля моя слабеет, я отстранила Тенги-за со словами: "Довольно, пора ехать на посадочную площадку. Вот-вот приземлится вертолет". "Ну, это уже садизм, – заявил Тенгиз. – А ты уверена, что он сегодня прилетит?" "Ну конечно, – самоуверенно сказала я. – Я всем в Пномпене говорила, что лечу только на два дня. Значит, меня сегодня заберут".

В штабе ООН нам сообщили, что вертолета не будет. Я почувствовала холодный озноб. Я слишком много позволила Тенгизу утром, чтобы отвертеться от его притязаний ночью.

– Что, доигралась? – услышала я его насмешливый голос.

– Тенгиз, забудь все, что было утром. Это недоразумение, – процедила я сквозь зубы. – Я ожидаю в Пномпене встречи с другим мужчиной.

– Уже забыл, – угрюмо ответил он. – Куда поедем?

– Не знаю. А что ты предлагаешь?

– Можно посетить вьетнамскую плавучую деревню. Вьетнамцы, которых кхмеры недолюбливают, часто не имеют денег для покупки земли и устраивают свою жизнь на воде. Дом строится на плоту, кроется соломой, и плавучая де-Ревня кочует по реке Меконг в поисках рыбы. Единственный овременный предмет в таком доме – магнитофон, работающий от аккумулятора. Все остальное, от циновок до посуды делается вручную. Туалет представляет собой коробку без дна, которая нахлобучивается на палку, прибитую на краю плота. Часть этой полукоробки находится в воде. Задача проста: залезть в коробку, взяться за шест и справить нужду прямо в воду.

Любезные хозяева угостили нас мутным бледно-желтым чаем. "Пей, – шепнул Тенгиз.

– Неудобно отказываться". Я из вежливости сделала несколько глотков, потом спросила у хозяйки, где они берут питьевую воду. Та сделала неопределенный широкий жест, как бы показывая, что весь грязный Меконг к их услугам, потом ткнула пальцем в сторону туалетной коробки: "Тут же, около плота, мы и черпаем воду. Зачем далеко ходить?" "Меня сейчас стошнит, – тихонько сказала я Тенгизу.

– Надеюсь, воду для чая они хотя бы прокипятили". "Держись, – прошептал он. – Мне чего только не приходилось есть в гостях. Даже жареную собачатину и обезьянину". Нам предложили еще одно угощение – популярный вьетнамский соус. Я вежливо отказалась, сказав, что мы не голодны, но попросила рассказать его рецепт. "Очень просто, – ответили мне. – Рыбу кладут в воду, где она разлагается в течение десяти дней, потом соус процеживают, кипятят и разливают в бутылки".

В полдень жара загнала меня на виллу. Я легла на кровать прямо под вентилятор и в сладкой полудреме провела полдня. Этакая латиноамериканская сиеста. Тенгиз уехал по делам, и никто мне не мешал. Я мечтала о том, что я сделаю завтра, когда выберусь из этой чертовой дыры. Прежде всего как следует вымоюсь под теплым душем, потом отправлюсь с Артуром в ресторан и выпью бутылочку хорошего вина, а не этого вонючего джина, ну а потом… Тут у меня начинало колотиться сердце, и я чувствовала приятную истому в низу живота.

Вечером, когда сгустилась тьма, Тенгиз учил меня водить джип по пыльным деревенским дорогам. "Осторожнее, – твердил он. – Главное, не задави курицу.

Человека еше можно, но не больше одного. А вот за курицу могут отомстить – придут и на ножи поставят". Я сознательно оттягивала момент возвращения на виллу. Любой, даже самый уравновешенный мужчина может стать опасным, если его дразнить в его же постели в течение трех суток. Вокруг бодр" ствовали джунгли.

Ночь – время охоты для многих диких рвотных. Таинственные звуки, доносившиеся из глубины леса, будили воображение и настраивали на романтический лад– В сущности, мы находимся так далеко от всех условностей, что соблюдать правила просто смешно. Я вспомнила прелестную фразу из фильма "Безымянная звезда": "Как же можно ревновать свою возлюбленную, если она изменила тебе где-то на Большой Медведице?" Нас всего двое на одинокой звезде, и я решила, что если ночью в Тенгизе проснется зверь, я дам ему полакомиться.

Мы вернулись на виллу и легли в постель. Жара накрыла нас плотным колпаком. В душном воздухе чувствовалось напряжение. "Даша, – послышался шепот Тенгиза, – можно я тебя потрогаю?" "Можно, но только недолго, я хочу спать", – ворчливо ответила я, подавляя желание рассмеяться. Он осторожно погладил дрожащей рукой мое плечо и припал к нему губами. "О господи, – подумала я в раздражении, – ну чего же он медлит? Кто же спрашивает у женщины, можно ли к ней прикоснуться?

Надо брать ее без вопросов". А вслух сказала: "Хватит. У меня слипаются глаза".

Я соблюдала все правила игры – недовольство и сопротивление, которое можно сломить первым же натиском. Но Тенгиз убрал руку. Он лежал рядом, весь дрожа, и я чувствовала, как в нем поднимается злость, точно кипящее молоко в кастрюле.

"Тогда я сейчас пойду к проституткам", – сказал он обиженным голосом. Меня разобрал смех: "Так кто ж тебя держит? Иди, скатертью дорожка. Я буду плакать здесь от горя. Потом расскажешь мне, каковы они". Тенгиз взорвался: "Ты издеваешься надо мной уже три дня! Как будто я не мужчина! Я полгода не был с женщиной, а теперь сплю с тобой рядом и не могу даже погладить тебя". Он подскочил, быстро оделся и Ушел, хлопнув дверью.

Через десять минут после ухода Тенгиза полчища крыс вышли на вечернюю прогулку.

Они как будто почувствовали мою беззащитность и устроили настоящие гонки с препятствиями. Я щелкнула зажигалкой и увидела двух толстенных кРыс, сидящих на табуретке около моей сумочки. Я пронзительно завизжала, они спрыгнули на пол, табуретка с грохотом перевернулась. Некоторое время было тихо, но вскоре снова послышались шорохи и тихий писк. Я хотела выйти из комнаты, но боялась ступить на пол. Тогда я подняла полог, взяла самый толстый порножурнал, наклонилась и постучала им по полу. Моему воспаленному воображению показалось, что крысы смеются. Тогда я набрала побольше воздуха в легкие и закричала на весь дом по-русски: "Помогите! Кто-нибудь! Да помогите же!" Со страха я забыла все английские слова. Дом притих, я была уверена, что японец и китаец приникли к замочным скважинам, чтобы послушать, как русские занимаются любовью. Они, наверное, думают, что я кричу истошным голосом от удовольствия.

"Черт бы вас всех побрал! – заорала я и тут вспомнила нужные английские слова. – Маус! Маус! Хелп ми!" На крики прибежал кхмер-переводчик с керосиновой лампой в руках. У меня зубы стучали от страха. От света, шагов и криков крысы разбежались. Переводчик успокоил меня как мог и, уходя, оставил лампу.

Тенгиз явился через полчаса, злой как черт и улегся рядом со мной. От него пахло джином. "Тенгиз, миленький, как хорошо, что ты пришел! – захныкала я. – Мне было так страшно. Приходили крысы. Как ты мог меня оставить одну!" Он буркнул в ответ что-то неопределенное и отвернулся к стене. Если бы он хоть немножко разбирался в женской психологии, то понял бы, как я сейчас нуждаюсь в ласке и покровительстве. Это был хороший шанс взять меня без особых усилий. Я не без сожаления прикрылась неизменным полотенцем и погрузилась в сон. 24 августа. Утром за завтраком Тенгиз был мрачен и молчалив. Я с удовольствием поддразнивала его: "Ну как прошла вчерашняя ночь? Как проститутки? Ты обещал поделиться со мной впечатлениями". Тенгиз отвечал натянутыми шутками, и я оставила его в покое.

После завтрака я собирала вещи в нашей комнате. Тенгиз вошел и улегся на кровать, наблюдая за мной. "Поскольку сегодня даже два вертолетных рейса, то перед отъездом я могу без опаски поцеловать тебя", – проговорила я со сладкой улыбкой. Я легла рядом, и мы принялись тихонько ласкаться. "Я чувствую себя школьником, – сказал Тенгиз. – Когда целуешься в комнате с девочкой и боишься, что вот-вот войдет мама". Я прижалась к нему крепче и спросила: "Пожалуйста, расскажи мне, как ты вчера переспал с проституткой. Меня это возбуждает". "Да не было ничего вчера, – грустно ответил Тенгиз. – Это я от злости сказал. Не смог я купить кхмерку – по-видимому, меня привлекают только белые женщины. Выпил с Майклом с горя джину и вернулся домой". "Бедняжка, – промурлыкала я, погладив его по голове. – Ну, мне пора, дорогой. Поехали".

Экипаж вертолета был французским. Я сидела в салоне и обменивалась ядовитыми шутками с Тенгизом, который стоял у трапа. За этой язвительностью скрывалось взаимное разочарование и сожаление о близкой разлуке.

Летчик-француз подошел ко мне с улыбкой, опустился на одно колено и очистил тряпкой мои туфельки, запачканные в болотистой грязи. Я засмеялась: французы есть французы.

Зажужжали воздушные винты, я помахала Тенгизу рукой в иллюминатор, машина напряглась, побежала по полю и вдруг оторвалась от земли. Мы полетели очень низко, почти касаясь верхушек деревьев. Это был захватывающий полет. Под нами сплошным зеленым ковром расстилались джунгли. Их грозная красота потрясала воображение. Меня удивило, что мы так долго летим, не набирая высоту. Один из членов экипажа, приятный молодой мужчина, вышел из кабины и спросил, нравится ли мне полет. Я рассыпалась в комплиментах. "Мы специально летим низко, чтобы вы могли полюбоваться картинами природы", – сказал он с любезной улыбкой. Я вспомнила полет из Таиланда. Земля была в тумане, и нам пришлось лететь совсем низко над морем. От зеленого шелка воды нас отделяло всего несколько метров, и я приставала к соседям с вопросами, много ли там акул и удастся ли нам доплыть до берега целыми и невредимыми, если вертолет упадет в море.

Пока я предавалась воспоминаниям, вертолет взмыл вверх и через полчаса благополучно приземлился в Пномпене. Я вышла под жаркое солнце, села в служебный автобус и доехала до здания аэропорта. Мне нужно было позвонить на виллу, чтобы за мной прислали машину. Тут ко мне подошел молоденький черноглазый солдат и на смутном для меня английском языке попросил куда-то пройти с ним. Я непонимающе уставилась на него и спросила, что случилось. Он снова что-то залопотал умоляющим голосом, я решила, что это нечто срочное, и безропотно отправилась с ним. Солдат привел меня к микроавтобусу, где сидели десять мужчин в военной форме. Один из них, весьма приятной наружности, кинулся ко мне навстречу с приветственными словами: "Как мы рады вас видеть! Мы знаем, что вы русская журналистка, и приглашаем вас сегодня вечером в один прелестный ресторан". Он говорил по-русски с иностранным акцентом. "И только-то? – рассвирепела я. – Кто вы такой?" "Я болгарский наблюдатель", – ответил он с широкой улыбкой. "А-а, братья славяне, все понятно, – холодно сказала я. – Вы находите приличным хватать женщину в аэропорту, тащить ее к автобусу под предлогом какого-то безотлагательного дела только для того, чтобы пригласить ее поразвлечься? Все ваши предложения пришлите по почте в письменном виде, а я постараюсь найти свободную минутку, чтобы их рассмотреть". Я повернулась к нему спиной и зашагала к зданию аэропорта. Вслед мне понеслось жалобное: "Мы не хотели вас обидеть!" Внутри меня все ликовало: "Если б вы знали, какая меня ожидает ночка, вы бы умерли от зависти!" 25 августа. Боги могут хорошо посмеяться. Первый раз в жизни я потерпела сексуальное фиаско. Стендаль в своей книге "О любви" отводит этой проблеме целую главу. Я всегда читала ее как нечто абстрактное и невозможное, и вот пожалуйста – первая половая авария. Даю отчет об этом выдающемся событии.

Вчера мы с Артуром провели прелестный вечер на реке Меконг в элегантном ресторане, выдержанном в золотистых тонах. Мы выпили отличного вина, отведали изысканных морских блюд под джазовую музыку небольшого оркестра. Сгорая от нечестивого желания, я почти не слушала, что мне говорит Артур, и думала только о том, как побыстрее залезть к нему в постель. После ужина мы поехали к нему домой, где в этот вечер очень удачно отключили электричество. Артур зажег свечи и поставил приятную музыку. Мы пили вино, Артур вел неспешную беседу, а меня жгла единственная мысль: "О черт! Почему же он не торопится!" Наконец он приступил к делу – медленным поцелуям, неторопливым, осторожным ласкам, нежным объятиям. Я чуть не взвыла от злости. Я разделась с такой быстротой, с какой одевается солдат по сигналу "тревога", и кинулась на него с алчностью голодной акулы. Боже мой! Какое меня ожидало разочарование! В этот момент Артур был похож на вегетарианца, которому предлагают мясной пирожок. Моя рука скользнула к тому месту, где полагалось быть грозному скипетру страсти, но ничего не нашла. Мне стало смешно. Три дня я ждала этой минуты и потерпела такой афронт. Тенгиз был отомщен.

Я оделась, не обращая внимания на протесты Артура, и сказала, что хочу домой.

"Дай мне время, – умолял он. – Тебе будет очень хорошо". Я покачала головой и взяла свою сумочку. В полном молчании мы вышли на улицу-После 1часов вечера служащие ООН не имеют права ездить по городу на машине, и нам пришлось идти пешком. Не успели мы пройти и десяти шагов, как нам наперерез с отвратительным писком бросилась жирная крыса. Я встала как вкопанная и заявила, что дальше не пойду даже под угрозой пистолетного дула. Артур посадил меня на плечи и понес по городу. Последний раз я сидела на закорках у папы, в глубоком детстве, на первомайской демонстрации. Я старалась не давить Артуру на шею и все время жаловалась ему на крыс: "Эти противные твари просто преследуют меня в Камбодже". У ворот виллы мы простились, не глядя друг на друга, и я поспешила в свою комнату к недопитой бутылке джина. Я легла в кровать со стаканчиком неразбавленного джина в паршивейшем настроении и задумалась над превратностями судьбы. В дверь постучали. "Кто там еще?" – вялым голосом спросила я. В комнату вошел Николай с самым разнесчастным видом и сел на край моей кровати. От него пахло виски.

– Даша, я так ждал, когда ты приедешь из Кратье, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Ну вот, дождался, – мрачно заметила я. – Что дальше?. – Я так ревновал тебя, мучился, что ты там с Тенгизом, а ведь он красивый мужчина, – лепетал Коля.

Я лениво рассматривала его и думала, что он как личность не представляет для меня литературного интереса.

– Коля, чего ты хочешь? Говори яснее, – поторопила я его.

– Можно я тебя поцелую? – робко спросил Коля.

"О боже! – подумала я. – Шутки богов сегодня зашли слишком далеко". А вслух сказала:

– Что за вздор! Иди проспись.

– Меня мои друзья уговаривают пойти к девочкам в "Мартини-клуб", но я отказываюсь из-за тебя.

– Какая жертва! Я в ней не нуждаюсь. Чем раньше ты это сделаешь, тем лучше для тебя.

Тут мне показалось, что я уже в который раз смотрю один и тот же надоевший фильм и реплики героев навязли в губах. От этого утомительного разговора меня избавили подвыпившие друзья Николая, которые утащили его в клуб. Я мысленно пожелала ему легкого пути в мир порока. 26 августа. Чудесный вечер в компании русских дипломатических работников Павла и Евгения. Они повезли меня не в фешенебельный европейский ресторан, а в маленькое симпатичное кафе на открытом воздухе, куда ходит по вечерам местное население. Я пришла в коротком платье, и моекиты кусали меня за голые ноги. Мы ели руками любимое блюдо кхмеров – рисовые крекеры в густом мясном соусе – и пили джин с листьями мяты. После еды мы вымыли руки кусками льда. Павел вспоминал то время, когда он работал в международной комиссии по правам человека сразу после изгнания полпотовских войск из Пномпеня.

Он жил с коллегой в номере гостиницы, где воду пускали тонкой струйкой только в дневное время, когда члены комиссии мотались по джунглям. За день набиралась ванна холодной воды. Когда вечером Павел и его сосед возвращались в отель, усталые и мокрые от пота, они тянули жребий, кто первым полезет в ванну. Павел ломал спичку на две части, если сосед вытягивал половинку спички с серой головкой, то он получал "право первой ванны". После него в уже использованную воду лез Павел. Он вспоминал эту смешную историю с легкой ностальгией.