Текст книги "Приключения дрянной девчонки"

Автор книги: Дарья Асламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

На остановке юноша сбегал в придорожное кафе за гамбургерами и соком, и мы продолжили разговор, жуя безвкусные котлеты с хлебом. Мой собеседник оказался скрипачом, Даже продемонстрировал мне свой инструмент. Потом посмотрел на меня своими темными, как косточки сливы, глазами сказал, что я для него как хорошая музыка, и предложил встретиться в Белграде. "Какой шустрый!" – подумала с внутренней улыбкой, но глаза мои смотрели серьезно вдумчиво, и я сказала: "Может быть".

Луиза бесцеремонно вмешалась в наш разговор и завладела моим мальчиком, задавая ему обычные дорожные вопросы: кто он такой, куда едет и зачем? Я поскучнела и уставилась в окно, любуясь мелькающими зелеными картинками Но пронзительный голос Луизы не давал мне расслабиться Я слышала, как она на разные лады твердит одно и то же -"трудиться, трудиться и трудиться", "работа – это главное в жизни", "труд – дело каждого" и т.д. При этом в голосе ее звенел металл. "Какие они скучные, эти американцы! – думала я. – И неужели смысл жизни – это профессиональный труд? Какая тоска! Неужели нужно всю жизнь зарабатывать деньги, чтобы потом, в старости, потратить их на удовольствия?" Я вторглась в бесконечный монолог Луизы, заметив, что русским трудно понять философию американцев, что мы предпочитаем мелкие, нечестные деньги, дающие возможность пьянствовать, шляться по свету и развлекаться от души не слишком пристойными способами. Что-то в этом роде я изложила на своем несносном английском языке. Я тут же упала в глазах Луизы, она облила меня презрительным взглядом, и я, по всей видимости, потеряла место предполагаемой невестки.

В Белграде я, прощаясь, перецеловалась со всем автобусом, скрипач сунул мне записку, и я машинально положила ее в карман. Меня встретил русский телекорреспондент Володя Соловьев. Он помог мне устроиться в гостинице, и вечером мы отужинали с ним в ресторане. Он ввел меня в курс дела, выложив массу ценных сведений о положении в стране, а я выпила целую бутылку вина, чтобы снять усталость.

В десять вечера я поднялась в свой номер, слишком возбужденная, чтобы уснуть. Я долго стояла у окна, рассматривая ночную улицу и пытаясь представить, что меня ожидает этой стране, какие гроздья пленительных ситуаций ' удастся сорвать.

Слово "приключение" перекатывалось на языке, как упругая виноградинка 3апискУ музыканта с номером И просьбой позвонить, разорвала ее и выбросила в мусорное ведро Милый скрипач! Сколько еще будет таких мальчиков на моем пути! Мне бы встретить мужчину, от которого зачастит пульс – сто ударов в минуту! 25мая. Кровавое пятно, которое вот уже два года расплывается на карте Югославии, не задело Белграда. Этот город ошеломляет атмосферой беззаботности. Здесь торжествуют любовь и великолепие жизни, свободомыслие в вопросах добра и зла.

Трудно поверить, что страна уже год живет в условиях блокады и пузырь инфляции увеличивается каждый день на семь процентов. Уже в десять утра в ресторанах сидя ' шумные компании, еда и вино здесь недороги. Правда, цены в меню пишутся карандашом, чтобы можно было каждое утро стереть их и написать новые. "Почему вы жалуетесь на трудности? – возмущалась я. – Вы живете по меньшей мере в двадцать раз лучше, чем мы". "Но, милая, до войны мы жили в сто раз лучше, чем Россия, – отвечали мои сербские друзья. – И потом, хотя мы сыты и одеты, мы не имеем бензина, лекарств, многих элементарных вещей. В стране парализована деятельность многих предприятий".

До Белграда не доносится холодное дыхание войны, до которой всего несколько часов езды на автобусе. Гремят городские ночи, в ресторанах голоса цыганского пошиба исполняют неистовые "Очи черные", в бокалах переливается вино "цвета крови из сердца", сытные запахи национальной кухни щекочут ноздри, десятилетние девочки разносят цветы и шепчут на ушко кавалерам цены, чтобы не смущать дам.

Иностранцы широко открывают глаза: "Это называется блокадой? Это последствия эмбарго?" Люди с пунцовыми от возбуждения щеками хохочут, поют и часто говорят с вызовом: "Вот так мы боимся американцев!" В этом веселье чувствуется что-то отчаянное, боязнь катастрофы, которую можно задушить только лозунгом:

"Наслаждайся жизнью сегодня, до конца света осталось несколько дней!" "Раз мир не желает пенять нас, мы забудем о том, что он существует" – этот Принцип знаменитой сербской гордости сильно раздражает пацифистски настроенное молодое поколение. Оно не желаат слышать о войне и живет в мире рок-музыки, дискотек и Здешний воздух переслащен сексом. Нигде я не видела столько опаляюще красивых мужчин. Сочность, чувственость и сила, совершенные сочленения могучих мускулов, горы чудесного литья – прекрасные экземпляры жестокой мужской породы. У большинства из них рост под два метра я наконец-то могу позволить себе высокие каблуки без боязни чувствовать себя шпалой. Вчера я купила прелестную соломенную шляпу с огромными полями и теперь ношу ее в сочетании с красноречиво обтягивающим фигуру коротким ярко, зеленым платьем.

Этот наряд мешает уличному движению -машины резко тормозят и сигналят, пешеходы сворачивают шеи, чтобы рассмотреть меня во всех подробностях. В отеле мне просто не дают прохода. В ресторане я выбираю обычно самое укромное место, но все равно кто-нибудь присылает цветы или оплачивает счет. У меня появился один жирный воздыхатель-грек, который при моем появлении плотоядно причмокивает губами, отводит меня в сторонку и, тиская мою руку, предлагает мне совместную поездку к морю. Его низменно чувственные глаза обещают все сокровища мира.

Сегодня утром я завтракала яичницей с беконом и двойной порцией отборной клубники со взбитыми сливками. Я медленно погружала ложку в белое сладкое облако и думала, что все идет прекрасно. Официант принес мне пузатый графин розового вина и сказал, что это привет от соседнего столика. Я оторвалась от клубники и увидела молодого красавца с фантастическими голубыми глазами на смуглом лице. Я наполнила бокал вином, пригубила его, и наши взгляды встретились. Он расценил это как приглашение. Он поднялся и не спеша направился к моему столу, давая возможность рассмотреть свою великолепную фигуру.

Мы выпили за знакомство. Его зовут Душан. Он так театрально хорош собой, что кажется ненастоящим. И эти будто нарисованные голубой эмалью очи. Я почти не понимала его английский, и он стал писать все предложения на бумаге. Я лучше читаю по-английски, чем говорю и воспринимаю на слух. Мы исписали целый блокнот.

Графин опустел, нам принесли новый – на этот раз красного вина. Душан подрос но описывал на бумаге все части моего тела с прибавление всевозможмх эпитетов.

Когда он дошел до ног, то отложил ручку и сказал, что не может их описывать, спрятаны под столом. "А если на ощупь?" Глаза его загорелись, а рука скользнула изучал их медленно, бережно,, его пальцы скользили по моей коже Но как только они добрались па. о. сделала протестующий жест и одни" он нее V Он послушался, в качестве вознагрмния за хорошее поведение завладел моей рукой. Он с нежностью перебирал мои пальцы, затем принялся целовать их и покусывать. Кровь бросилась мне в голову, в каком-то ослеплении я позволяла делать со мной все, что ему хочется. Официант наблюдал за нами с большим интересом. Я отдернула руку и сказала, что мне нужно подняться в номер и позволить. "Но потом ты вернешься, и мы поедем кататься по городу", – он говорил повелительным голосом. Я пробормотала что-то в знак согласия. Душан взял мой ключ и внимательно посмотрел на бирку, запоминая номер.

"Если тебя не будет больше четверти часа, я зайду за тобой", – в этих словах было что-то угрожающее, он словно почувствовал надо мной власть.

Я ворвалась в свой номер, скинула узкое платье и встала под душ. Я намылила все тело, представляя, как Душан возьмет его через пятнадцать минут. У меня закружилась голова, и я была вынуждена присесть на край ванны. Прежде чем прозвучит симфония плотской любви, надо собраться с мыслями. "Слишком много вина с утра, – подумала я, чувствуя отрезвление. – А нужен ли мне этот писаный красавчик? Я достаточно с ним поигралась. Лучше сбежать, и как можно быстрее". Я натянула платье на еще мокрое тело, сунула ноги в туфли, спустилась по лестнице в вестибюль и легкой тенью выскользнула на улицу. Да здравствует свобода от собственных желаний! Надо на время укротить свою кровь, иначе я пересплю с половиной Белграда.

26 мая. Легко не замечать войну, сидя в Белграде, трудно игнорировать ее в Вуковаре – городе, разрушенном на 8о процентов. Он стал центром паломничества журналистов, которые приезжают сюда, как на экскурсию, полюбоваться скелетами домов с пустыми глазницами окон, оплетенными кустами крупных алых роз, и заминированными полями, заросшими дикими маками. На всем лежит печать бесцельного черства. Эта сюрреалистическая красота, достойная картин Пикассо, таит в себе смерть – 16оо трупов извлекли из-под Руин, а сколько еще осталось!

Не хватает рабочих рук, чтобы разбирать завалы. Каждая улица была ареной какой-нибудь кровавой драмы– Камю утверждал, что самый удобный способ познакомиться с городом – – это попытаться узнать, как в нем Работают, как здесь любят и как здесь умирают. Работа в городе мертвых замерла, выполняется только самое необходимое, что должно поддерживать жизнь, любовь только поднимает голову, а своей смертью за последние два года здесь никто не умирал.

Да В Вуковаре я отправилась в одно из подразделений ругского батальона, где привела в шок молоденьких солдат. Если бы к ним явилась инопланетянка, они были бы меньше удивлены. За последний год они не видели ни одной русской жен шины.

Эти грубоватые ребята, весьма косноязычные, потребовали у меня карточку аккредитацию ООН, которой у меня разумеется, не оказалось. Тогда они заявили, что им запрещено разговаривать с журналистами без соответствующего разрешения ООН. Я прикинулась возмущенной: "Вы что, хотите сказать, что я приехала за тысячу километров, чтобы услышать такое теплое приветствие?" Они смутились и сказали, что просто боятся пускать меня внутрь, поскольку начальство отсутствует. Их неправильная речь резала мой слух. Наконец один из них решился и пригласил меня в казарму.

"А какие у вас тут развлечения?" – спросила я, осмотрев казенное серое помещение. "Только настольный теннис", -ответили мне. "Так давай поиграем. Все равно делать нечего до прихода вашего командира".

Мы весело перекидывали мячик, похожий на солнечный зайчик, случайно залетевший через окно в казарму. Он все время спрыгивал со стола и норовил ударить по тусклому каменному полю. Приходилось становиться на четвереньки и шарить в поисках мяча под солдатскими шкафами. За этим занятим нас застал румяный молоденький лейтенант. Его красивые каштановые брови удивленно поползли вверх.

"Это еще что за явление?!" – воскликнул он. "Не видите – в теннис играем! Что ж тут странного? – весело сказала я, протягивая ему руку. – Давайте знакомиться.

Даша, русская журналистка, приехала по заданию "Комсомольской правды".

Хорошенькой лейтенанта звали Мишей, и он первым делом озабоченно спросил: "Вас уже покормили?" "Какое там! – возмущенно ответила я. – Меня даже не хотели пускать сюда!" "У нее нет аккредитации ООН", – уныло оправдывался дежурный. "Но покормить-то все равно надо", – рассеянно заметил Миша. Съев в столовой несколько гамбургеров, йогуртов я сказала Мише, что здесь можно неплохо жить мне, что ему пришлось дать большую взят дать в Югославию.

Это вызывает немалое удивление англичан: "Как вы можете платить за т"уэпасное место?!" Просто англичане никоП мийских войсках и им трудно поверить, что нищенская зарплата в 8оо долларов и апельсины к завтраку манна небесная для русских парней, привыкших к грязным казармам, отсутствию горячей воды и к перловой каше. Тебе придется трудно без карточки ООН, – сказал Миша – Никто не даст тебе интервью, это запрещено. _ А как же я могу получить эту карточку? – Пресс-центр находится в Хорватии, в Загребе. _ Но я-то нахожусь на сербской стороне. Как же мне перейти линию фронта? Только с помощью ООН. Но никто мне не поможет, поскольку у меня нет аккредитации. Получается замкнутый круг.

– Да, задачка, – сказал, вздыхая, Миша. – Я должен отвезти тебя к командиру батальона и вообще отчитаться перед начальством, что прибыла журналистка.

Мы вышли из столовой и направились к стоянке джипов, мимо футбольного поля, где бегала целая команда отборных красавцев. "Это британский медвзвод, – объяснил Миша. – Пойдем, я познакомлю тебя с их капитаном". Мы подошли ближе, и к нам подбежал слегка вспотевший черноусый джентльмен. Он тут же расплылся в широчайшей улыбке, обнажавшей безупречные белые зубы. Такие зубы могут быть только у мальчиков, которые все детство питаются исключительно фруктами, йогуртами и овсянкой. "Майкл", – представился он, крепко сжав мою руку. Я подумала, почему меня так возбуждают военные? Наверное, я слишком хрупка от природы, и потому меня всем телом тянет к силе, символом которой во все времена был мужчина-солдат. Майкл обрадовался, узнав, что я приехала на два дня. "Я приглашаю вас завтра на праздник, – торжественно заявил он. – Наш медвзвод устраивает его в честь окончания своей миссии на сербской земле. Вы будете единственной леди на завтрашнем вечере". Приятно, черт побери, быть единственной дамой на празднике в окружении английских офицеров, но, боюсь, на целый взвод меня не хватит. Я поблагодарила за приглашение, не говоря ни "да", ни "нет", и сказала, что сейчас нам, к сожалению, пора идти. Миша повез меня по улицам Вуковара – города цветов, тишины и развалин. Алые розы на сером фоне казались капельками крови. Во всем этом есть какая-то мертвая красота. Тебе не кажется? – спросила я лейтенанта. Да, страшная, гнетущая красота. Я первое время не мог привыкнуть. Все время казалось, что мертвецы ночью выходят. Начальство батальона встретило меня как почетную гостью. Мне отвели хорошенький гостевой домик, на стол поставили превосходное красное вино, но моя попытка получить информацию от командира Николая Ивановича закончилась ничем. Это было все равно что выжимать воду и сухой губки. Я с рассчитанной наивностью хлопала глазами3 перепробовала несколько интонаций – от легкой девичьей придурковатости до усталого тона светской львицы, – но все было бесполезно. По-видимому, Николай Иванович принадлежит к тому твердолобому типу мужчин, которые наслаждаются своей непреклонностью и страсть как боятся хоть в чем-то нарушить правила – будь то семейная мораль или статья воинского устава.

Мы беседовали с ним до трех часов ночи, и я убедилась, что его пугают собственные желания. Он был не в силах отпустить меня и в то же время страшился моей близости. Но я по опыту знаю, что самое захватывающее – будить зверя в мужчинах подобного типа. Они долго раскачиваются, но если вдруг трогаются с места, их не остановить. Если бы меня не клонило в сон, я бы соблазнилась трудностью задачи. 27мая. Люди в Вуковаре отличаются необычайной живучестью. Их не пугают привидения, которые затевают ночные прогулки. В разбомбленных домах, в которых сохранились первые этажи, жители устраивают кафе и рестораны. Сегодня меня пригласили в подобный ресторан. Я отправилась туда в компании русского полковника Леонида, милейшего человека, сербского бизнесмена и журналиста местного радио. Мы заказали рыбу, и нас просили обождать полтора часа – рыбу еще надо выловить в Дунае или выбрать ее из сегодняшнего улова местных рыбаков и затем изжарить особым способом. Мы решили прогуляться среди живописных развалин, чтобы скоротать время и нагулять аппетит, и вскоре наткнулись на странное зрелище – стайку щебечущих девушек в огромных шляпах и вечерних платьях. Тут же суетились гримеры и парикмахеры. "Это показ мод, – с гордостью сказал мне модельер С мо Демонич. – Мы хотим продемонстрировать всему Ч) город продолжает жить и радоваться". СтранН \юдать типичную атмосферу конкурса красоть чунесших сотни вздохов, улыбок, плачей, люО снимали местных хорошеньких девчуше

_ кто бы мог полуразрушенным потолком бывший музейный особняк! Девушки, непрофессиональные модели невысокого роста, страшно стеснялись, застенчиво хихикали и ходили чуточку неловко, боясь сделать неверный шаг. Я уже приняла утреннюю дозу алкоголя, и меня понесло: "Я могу показать вам, как надо двигаться! Я работала некоторое время манекенщицей". Меня тут же поволокли в гримерную, подправили макияж, сделали мне высокую прическу, открывающую шею, и надели на меня длинное вечернее платье из черного трикотажа с откровенным разрезом и оригинальной отделкой из белой тесьмы, без рукавов, обнажающее мои тоненькие бледные руки.

Шею обмотали длиннющей ниткой искусственного жемчуга. Я вышла в зал вольной походкой уличной шлюшки и сорвала аплодисменты. После показа модельер преподнес мне черное платье, и я подумала, что, пожалуй, это самый странный подарок в моей жизни – платье из Вуковара, города, практически стертого с лица земли.

Потом мы обедали в ресторанчике, беседа текла свободно, размоченная белым вином.

Ничто так не располагает к общению, как бутылка доброго вина. "Поверишь ли, в Афганистане мне было легче, – говорил полковник Леонид. – Там все было ясно – война. Здесь мы находимся меж двух огней, контролируем так называемую розовую зону – нейтральную полосу между сербами и хорватами, и наши задачи довольно неопределенны. Мы скорее дипломаты, чем воины. Мы должны улаживать конфликты, по возможности не применяя оружия.

В январе была жуткая ситуация. В южном секторе хорваты прорвались через заслон УНПРОФОРа (войска ООН) и Убили много мирных сербов. Реакция на эти события не заставила себя ждать. 3оо вооруженных сербов окружили наши казармы в Вуковаре и велели нам убираться восвояси. Что я мог сделать? Стрелять? Немыслимо. Уходить?

Невозможно, наш батальон обязан охранять британский медвзвод, который уже стал собирать чемоданы. Я пошел на переговоры и применил откровенный шантаж: "Вы войдете в казармы только через мой труп. Я как русский офицер обязан выполнять свой долг. Если я застрелюсь, вас обвинят в убийстве служащего ООН". Много было эмоций, но в конце концов Все уладилось.

Русские в Вуковаре – гарант спокойствия, потому что Югославия – единственная страна в Европе, где еще искренне любят. В этой любви есть что-то детское, простодушное, сербы всячески стараются доказать свою благожелательность".

Да, сербы любят говорить: "Нас вместе с русскими двести миллионов". Пушкина, не смущаясь, называют великим сербским поэтом: "Гений принадлежит всему человечеству дорогуша. Пушкин в такой же степени ваш, как и наш". Любой уважающий себя фольклорный ансамбль с успехом исполняет русские романсы. Может быть, сербам нравится та тоска, что дрожит в золотой музыке.

Я вдруг загорелась одной идеей: "Леонид, поехали сейчас всей компанией в Белград, устроим развеселую ночь по ресторанам. Я мечтаю послушать сербские песни. Поехали. Сегодня суббота, можно гульнуть". – "Но ты же приглашена на вечеринку к англичанам, они даже гонцов прислали с официальным приглашением". – "Это все неинтересно. Европейские мужчины – вырожденцы. Только здесь живут люди бурлящей крови. Едем в Белград". Наши сербские друзья с энтузиазмом поддержали мое предложение.

Ах, что это была за ночка! Яростно заливались соловьи, опьяненные лунным светом, круглый фонарь луны покачивался в небе и отражался в дунайских волнах. За один вечер мы сменили пять ресторанов. Нас было семь человек – две сербские журналистки, директор вуковарского радио, двое сербских бизнесменов и мы с Леонидом. Уже во втором ресторане мы перешли на язык жестов и улыбок. Слова не требовались. Сербы не любят длинных тостов, они говорят "живели" (нечто вроде "будем здоровы") и опрокидывают стаканчик. Звучала щекочущая нервы музыка, дерзко захватывающая душу. Я была в коротком красном платье и с высокой вечерней прической, сделанной на вуковарском показе мод. Какой-то старик с палочкой упал передо мной на колени, поцеловал мне руки и торжественно заявил, что перед красотой нужно преклоняться. Она – творение господа и наделена божественной силой.

Что за мужчины сидели в ресторанах – высокие, смуглые, полные причуд! Я глаз не могла оторвать от их цыганской красоты. Недаром сербы славятся по всей Европе своей романтической внешностью. В их жилах течет отменная, разжиженная кровь, от них разливаются мощные волны жизненной энергии.

Мы много пели, Леонид и я – русские романсы, наш друзья – лихие сербские песни.

Настоящая эмоциональна оргия! Последнее заведение, которое мы посетили, – цыганский ресторан на берегу Дуная. Тихонько плескалась река, я чувствовала мягкую усмешку неба над головой и думала, что так не бывает – май, Белград, Дунай, молодость, вино, ошеломляющее Разум– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Цыгане со сладкими черными глазами пели с надсадом свои атанинские песни. Особенно хорош был один – совсем старик, с лицом, оплетенным сетью морщин, седыми кудрями и взглядом, пробирающим до костей. Он наклонялся волнующе близко к моему лицу, заглядывал прямо в душу, и из его золотого горла неслись дрожащие от истомы, растопляющие сердце звуки. От этой зажигательной, вихревой музыки у меня появился неудержимый танцевальный зуд в пальцах Ног. Не в силах усидеть на месте, я вскочила и закружилась по залу и тут же попала в чьи-то объятия. Партнеры менялись один за другим, мелькал калейдоскоп незнакомых лиц, чьи-то руки сжимали мой стан. И вот уже ночь перевалила за половину, меня отвезли в отель, я, не раздеваясь, упала на кровать и заснула с улыбкой, чувствуя во рту вкус клубники со сливками, отведанной напоследок в ресторане. 28 мая. Меня разбудил телефонный звонок. Я с трудом дотянулась до аппарата, сняла трубку и выдохнула хриплое "алло".

– Привет, это Бани. Уже десять утра, и я жду тебя внизу. Мы едем завтракать.

– Кто-кто?

– Бани. Мы вчера вместе были в ресторане и договорились завтра ехать в Боснию, в Сараево. А сегодня мы решили встретиться и обсудить детали.

Человек, говоривший со мной по телефону, так же скверно знал английский, как и я, но отличался большим терпением. Он несколько раз повторил свои слова, чтобы я наконец-то Усвоила информацию.

– Дайте мне хотя бы полчаса, чтобы привести себя в порядок, – слабым голосом сказала я.

– Хорошо, жду, – бодро ответил голос.

Я положила трубку и напрягла память, чтобы установить личность человека, с которым у меня назначена встреча. голове у меня постукивали молоточки. Кажется, это дородный мужчина лет тридцати семи, с хитрыми узкими глазами и обаятельной улыбкой, владелец фирмы, торгующей автомобилями. С какой стати он везет меня в Боснию? Ему что, делать нечего? Времени для размышлений у меня не было, я смыла вчерашний грим и наложила новый, приняла душ брила ноги, сунула в рот жвачку, чтобы отбить запах перегара. Несколько минут колебалась с выбором наряда: одеться поскромнее или вызывающе? Лучше выглядеть сексапилъ но – этот человек может мне понадобиться, и я выбрала свое" любимое зеленое платье и соломенную шляпу. У платья есть один секрет – оно так коротко, что, когда садишься напротив мужчины, он имеет возможность наблюдать соблазнительный треугольник трусиков.

Я спустилась в холл походкой королевы, оставляя за собой шлейф духов "Сальвадор Дали". Бани поцеловал мне руку и наговорил комплиментов. Глаза его смотрели оценивающе. Мы сели в его шикарный серебристо-серый "Мерседес" и поехали завтракать в ресторанчик на открытом воздухе. Солнце светило по-летнему жарко.

Мы откушали молоденького барашка в остром томатном соусе, запивая его терпким красным вином, и мою любимую клубнику со взбитыми сливками. Я вела себя как институтка, стараясь видимостью беззащитности и доверчивости возбудить в Бани покровительственный инстинкт. Невинность в сочетании с эротическим платьем – беспроигрышный вариант. Сила женщин в их мнимой беспомощности. Ни одна банальная истина так не оправдывает себя в жизни, как эта.

Мы едва понимали друг друга. У меня сложилось ощущение, что я выучила одну половинку английского разговорника, а Бани другую. Нам приходилось больше обращать внимание на модуляцию голоса и мимику собеседника, чем на значение слов. "Боже мой! Как же мы будем общаться в трехдневной поездке?" – в панике думала я.

После завтрака мы колесили по городу, заезжая то в одно кафе, то в другое выпить стаканчик вина или кампари. Бани беспрерывно фотографировал меня. Мы больше жестикулировали, чем разговаривали, но кое-что я все же понимала. Бани спросил меня, в какой машине я предпочитаю ехать Сараево – в "Мерседесе" или в "Пежо".

Победило тшеславие. "Конечно, в "Мерседесе"!" – завопила я, не думая о том что на узких горных дорогах разумнее использовать небольшой юркий "Пежо", чем громоздкий "Мерседес".

Бани завез меня к себе домой, чтобы показать мне любительский видеофильм, снятый им в Сараеве. У него хорошенькая двухкомнатная квартира на первом этаже двухэтажного дома, с большой террасой. В гостиной висит огромная фотография Бани, лежащего в обнимку с девицей потрясающей красоты. "Моя маленькая авантюра", – сказал Бани с улыбкой, заметив, что я разглядываю фото. В гости к нему зашел сосед, они занялись какой-то деловой беседой, а мне поставили кассету с фильмом и налили превосходного французского розового шампанского. Замелькали кадры насилия, несчастий и ужаса. В фильме были страшные сцены передачи убитых пленников с мусульманской стороны на сербскую.

Плачущие жены и матери, обглоданные смертью чипа, гробы с клубками белых червей.

Шампанское застряло у меня в горле, и я почувствовала приступ дурноты. Таинство смерти, открытое всем глазам. Бани посмотрел на меня и испугался:

– Что-нибудь случилось? Тебе плохо?

– Нет, все в порядке.

– Может быть, выключить фильм?

– Нет, ничего, я досмотрю.

Бани мельком взглянул на экран, показывавший обугленные трупы. "Это называется "гриль по мусульмански", – сказал он. – Пленные зажаренные живьем на вертеле".

Слово "вертел" договорила я после выразительного жеста Бани. Да, черный юмор здесь в большом ходу. Бани вернулся к своему разговору и шампанскому, а я подумала о том, что человеческая психика великолепно умеет защищаться от перегрузок, точно отмеряя меру радости и горя. Наступает момент, когда переполненная чаша не приемлет ни капли, когда любая добавка не ощущается. Это можно наблюдать в местах, страдающих хроническим воспалением, – в "горячих точках". Люди, обреченные жить в них, бережно сохраняют, как хрустальный сосуд, свое душевное равновесие и ясными глазами смотрят в лицо любой опасности. Вот, например, мани, не раз бывавший в самом пекле, или его сосед, потерявший на войне близких друзей и родственников, – они с собой простотой говорят о таких вещах, от которых у нормального человека волосы встанут дыбом. Чувствительность Их притупляется, их трудно чем-либо удивить, сердца черствы. Загрубевшие душевные ткани и парализованные нервные клетки защищают организм и от повседневного шока. •Жизнелюбие жителей "горячих точек" и их упорное желание наслаждаться радостями бытия до некоторой степени шокируют журналистов. Но было бы глупо упрекать их в бессердечности. Они принадлежат другому миру, и не в их привычках рвать на голове волосы из-за того, что ежедневно жестокие жернова перемалывают десятки, а то и сотни ней.

Ночью я долго не могла уснуть и ворочалась с боку на бок. Фильм населил мое воображение ужасными картинами Я слишком впечатлительная натура и заранее переживаю все опасности. Во сне я видела жареных пленников. 29 мая. Мы выехали из Белграда в 9 часов утра на хорошей гоночной скорости. Бани был возбужден и чрезвычайно весел, я напряжена и неуверенна, с одной мучительной мыслью в голове: не потребует ли Бани плату за свои услуги? На языке вертелась фраза из романа Виктора Гюго: "Мужчина с женщиной наедине не подумает читать "Отче наш".

"Мне бы надо быть с ним полюбезнее, – решила я. – Все-таки он из-за меня бросил на три дня работу". Я принужденно улыбнулась, и тут Бани дотронулся до моего обнаженного плеча, где розовело пятнышко от укуса комара. Меня бросило в жар.

"Тебя покусали ночью?" – спросил Бани. "О черт! – подумала я. – Уже начинает приставать". Я по-женски насторожилась и решила атаковать первой.

– Бани, я тебя боюсь, – жалобным голосом сказала я.

– В самом деле? – удивленно спросил он.

– Ну, ты и я будем вместе три дня, мужчина и женщина в таких сближающих обстоятельствах – это опасно. Ведь я замужем.

Бани развеселился.

– Даша! Ты в моих руках! – радостно вскричал он, бурно жестикулируя и бросая на произвол судьбы руль машины. Но, по-видимому, на моем лице отразился такой страх, что Бани решил меня успокоить: – Не бойся, девочка, я тебя не трону. Все будет хорошо.

Последующий путь мы молчали, мчась по дороге со скоростью двести километров в час. Меня раздражало мое неумение распоряжаться английскими словами и очень вольно' истолкование ответов Бани. Неуклюжие фразы, выкатывавшиеся из моего рта, приобретали какую-то неприятную Двусмысленность от неточного употребления слов. Чтобы молчание не сделалось тягостным, я поставила кассету бешено латиноамериканской музыки, чей ритм соответствовав нашей скорости.

На границе с Боснией у нас проверили документы и обыскали машину. Пограничник нашел на заднем сиденье тяжелый американский пистолет. Бани холодно посмотрел оружие и что-то сказал по-сербски, забрал у него свое оружие положил его в карман куртки. Пограничник лишь пожал Босния – это уже другое государство, где гуляет ветер войны. Вокруг толпились горы, меня угнетало оглушающее безмолвие леса, грозное, как молчание заряженной пушки. Бани ехал настолько быстро, насколько это позволяла опасная горная дорога. Он рассказал мне, как однажды попал в этих местах в засаду. По дороге двигалась целая колонна машин, самую первую из них изрешетили пулями. Она взорвалась, перекрыв движение всей колонне. Люди вынуждены были принять бой.

За два часа мы не встретили ни одной машины. Все словно вымерло. Это безлюдье действовало мне на нервы, особенно когда мы проезжали через мертвые, разоренные и брошенные села. Первых людей мы увидели уже довольно высоко в горах, в поселке, куда мы заехали выпить чашку чая в каком-нибудь баре. Пришельцы здесь были в диковинку. Нас все внимательно рассматривали, и я ежилась от этих пристальных взглядов и заметного похолодания. Небо, загроможденное тяжелыми серыми тучами, готовилось пролиться дождем. Первые капли застучали по стеклу, когда мы снова тронулись в путь.