Текст книги "Приключения дрянной девчонки"

Автор книги: Дарья Асламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– Значит, тебе нужно попасть в Тбилиси, – сказал один из диспетчеров. – М-да, проблема. На сегодня есть всего один рейс. В пять часов вечера должен прилететь самолет из Грузии. Если на нем будет русский командир экипажа, считай, тебе повезло, с ним мы договоримся. А если грузинский состав, тогда могут возникнуть сложности. Но все равно есть надежда. Ты сейчас погуляй в аэропорту часок, чтоб тебя никто здесь не застукал. А потом приходи, попробуем что-нибудь сделать.

Я вылетела из диспетчерской как на крыльях. Покружив вокруг здания аэропорта, я нашла какой-то странный выход и оказалась в зале для иностранных пассажиров.

"Извините, а как выйти отсюда?" – спросила я у служащей. Та зарилась на меня: "А как же вы сюда попали?" удилась, – заканючила я. – А сейчас опазды". Она с недовольным видом указала мне минут я уже сидела в машине Андрея, Меня распирало от гордости, и Советов сказал:

"Немедленно хочу с тобой переспать". – "Но, дорогой, где?" – "Поехали в лес", – прошептал он с вожделением.

Мы нашли в нескольких километрах от аэропорта чудесную солнечную полянку, где, казалось, не ступала нога человека. Я приоткрыла дверь машины, чтобы чистый воздух вошел в прокуренный салон. Андрей набросился на меня как на желанную добычу с поцелуями, похожими на укусы, задрал мое платье и нетерпеливо вошел в меня. Мои ноги в туфлях на высоких каблуках упирались в потолок автомобиля, сиденье издавало жалобные стоны, намереваясь развалиться на куски под нашей ритмичной тяжестью. Он делал мне больно, удовлетворяя свою страсть как животное, и, как ни странно, эта разнузданность возбудила меня. Я, не стесняясь своих чувств, закричала так, что смолкли лесные птицы. И уже на вершине блаженства почувствовала, как кто-то смотрит на нас.

Мы лежали, расслабленные, не в силах пошевельнуться, и вдруг я увидела, как из чащи выезжают на лошадях две женщины. Они ехали не торопясь, с оттенком презрения поглядывая на нас. И даже лошадь неодобрительно заржала. Только когда они исчезли из виду, я подумала, что мне следовало бы опустить непристойно расставленные ноги. "Интересно, как они попали сюда?" – прошептала я. Советов лишь пожал плечами.

Мы вернулись во Внуково, я взяла свою дорожную сумку и велела Андрею ждать меня в течение часа. Если я не вернусь, значит, мне повезло и я улетела в Тбилиси. В аэропорту все оказалось не так просто. Я не встретила ни одного человека в летной форме, а без сопровождающего меня никто не пустит на поле с большой сумкой. Уже было пять часов, а я все еще металась по зданию из одного зала в другой. Наконец я заметила в кафе подходящего мужчину. Он аппетитно уминал солянку. Я налетела на него как тайфун и добрые десять минут умоляла его о помощи. Он оказался бортинженером из Петропавловска-на-Камчатке, летящим на родину как обычный пассажир, но имеющим право на всякие льготы как работник "Аэрофлота". Сначала он отказался наотрез, но потом не устоял под шквалом моих аргументов. План мой был великолепно прост. Бортинженер проходит через контроль с моей сумкой, через пять минут появляюсь я, тыкаю охраннику под Нос свое удостоверение (он меня должен помнить) и говорю, что забыла свой блокнот в диспетчерской, когда брала интервью.

Так все и получилось. В четверть шестого я уже сидела в диспетчерской и распивала чаи в ожидании тбилисского экипажа. На мое счастье, командиром оказался русский, Николай Пырьев, спокойный и снисходительный к дамам мужчина.

Он рассеянно заметил, что я могу хоть сейчас отправляться в самолет. Один из диспетчеров по имени Василий вызвался меня проводить. Мы шагали по полю, ныряли под брюхами самолетов, и я почти оглохла от шума, когда Вася ткнул пальцем в огромную серую птицу и сказал, что это, кажется, наша. Самолет оказался совершенно пустым, я распрощалась с любезным диспетчером и зашла в пилотскую кабину. Там я нашла на полочке початую бутылку коньяку и хлебнула для храбрости.

Мне казалось, что вот-вот меня найдут и выкинут, как безбилетного пассажира.

Явилась стюардесса и подозрительно спросила, что я здесь делаю. Я ответила, что жду командира корабля Николая Пырьева. Она потянула носом воздух, почувствовала запах коньяка, но ничего не сказала. Одарив меня напоследок неодобрительным взглядом, она покинула пилотскую кабину.

Это был самый странный полет в моей жизни. Никогда я не видела, чтобы в один самолет набивалось столько народу. Я вообще удивляюсь, как он взлетел. Все проходы были забиты людьми, они стояли как в автобусе, держась за верхние полки, и беспрерывно курили. Некоторые даже умудрялись выпивать стоя. В двух туалетных кабинках тоже сидело по человеку с чемоданами. Они расположились на крышках унитазов, предварительно застелив их газетами. В пилотской кабине помимо экипажа сидело еще пять человек. Мне пришлось наблюдать, как летчики управляют самолетом, и это сильно действовало мне на нервы. Они с садистским удовольствием показывали мне грозовые облака и рассказывали, что может случиться, если мы попадем в самый центр грозы. Командир поведал историю, как в одном полете молнией разбило лобовое стекло.

К'4 самолет коснулся посадочной полосы города Тбиси охватило чувство торжества. Я все-таки сделала выступил в роли катализатора химическую реакцию гордости. С дрУ1"о** рутила легкую досаду. Он слишком хорошо играет на моих душевных струнах, как профессор 3августа. Вчера снова пыталась нежно попенять Андрею на его неблаговидное поведение. Но это все равно что мертвому делать припарки. Он не ведает раскаяния. Давеча, когда мы возвращались с вечеринки, он вел машину в нетрезвом виде, распевая фальшивым голосом детские песенки. На перекрестке нас остановил красный сигнал светофора. Андрей повернул ко мне голову и, лучась от нежности, сказал: "Если б ты знала, как я тебя люблю!" При этом он от избытка чувств непроизвольно нажал на газ, и мы въехали в стоящий перед нами "Москвич" пегого цвета. "Да иди ты к черту с такой любовью!" – в сердцах воскликнула я. Мы вышли из машины и вступили в изнурительные переговоры с владельцем пострадавшего "Москвича" и его другом. Андрей предложил пять тысяч за ремонт, вполне приличную, на наш взгляд, сумму. Но приятель хозяина машины вошел в раж и, истошно крича и матерясь, потребовал двойное возмещение ущерба. "У тебя недурные аппетиты, – заметил Андрей, – но шесть тысяч – мое последнее предложение". Наш оппонент завопил, что это грабеж среди бела дня. "Правильно, грабеж, – вздохнул Андрей, – только не днем, а глубокой ночью, на безлюдной дороге". И быстро, сквозь зубы, велел мне садиться в машину. Еще ничего не понимая, я вернулась к нашему старенькому "жигуленку" и уселась на переднее сиденье. Через стекло я наблюдала, как спорящие энергично жестикулируют и с пеной у рта доказывают собственную правоту. Я со страхом подумала, что пострадавшая сторона сейчас перейдет к кулачным действиям. Но Андрей вдруг резко повернулся и направился к нашей машине. Он забрался в салон, нажал на газ и круто повернул руль, чтобы обогнуть бросившихся наперерез автомобилю противников. Один из них успел ударить кулаком по дверце, но было уже поздно – "жигуленок" взревел и умчался вперед, как резвый конь.

Когда мы подъехали к дому, Андрей с ребячливой улыбкой сказал: "Ты сегодня очаровательно выглядишь, моя ласточка!" (Последнее слово входит в список обязательных ласковых обращений к моей персоне, который я повесила над нашей кроватью и заставляю Андрея повторять его каждое Утро.) В ответ я вылила на него ушат грязных слов, оставивших его совершенно равнодушным.

До двух часов ночи я бродила по квартире, кипя бессильным гневом. Голый Андрей привольно раскинулся на широкой кровати и сладко похрапывал во сне. Я собрала по дому Все мужские носки и натянула их один за другим на его ноги, Я пытаюсь распутать переплетенные в моей душе нити добра и зла. Мне трудно применить абстрактные понятия морали к моему конкретному поступку, вернее, я не хочу этого делать Я заглушаю голос совести и стараюсь все свести к беззлобной выходке шалой девчонки. Так гораздо проще. Завтра… у меня появится много врагов и недоброжелателей. Мне кажется, я вижу толпу злобных насмешников, которые показывают на меня пальцем. Я чувствую, что этот поступок изменит всю мою жизнь. Только бы знать, в худшую или в лучшую сторону? К чему он приведет – к падению в пропасть всеобщего презрения или к взлету славы, к возможности писать книги и выплескивать себя миру? Как бы я хотела заглянуть в магический кристалл, чтобы увидеть цепь событий будущей жизни. Меня бы порадовала сейчас встреча с тремя ведьмами, что предсказали судьбу Макбету. Завтра… Я пишу эти строки, чтобы избавиться от тоски. Ведь только бумага терпелива и способна выслушать, люди вечно торопятся. Мне страшно. Окажется ли карта, которую я выбросила на игорный стол, выигрышной? Сорву ли я банк? Люди сочтут меня циничной, но только я знаю, сколько наивной романтики скрывается за этим показным цинизмом, сколько детских книжных иллюзий, сколько мечтаний о театральных страстях и роковых встречах. Я втайне стыжусь их и прикрываюсь бравадой многоопытной женщины, взирающей на мир холодными глазами.

Завтра… А настанет ли оно когда-нибудь, это завтра? Минуты тянутся как часы, сигареты закончились, десятая чашка чая выпита. Я пытаюсь читать, но книга выпадает из моих рук. Я подхожу к окну, дышу на холодное стекло и на матовом облачке пишу знак вопроса. Жду, когда он растает, снова туманю стекло своим дыханием и рисую восклицательный знак. Завтра…

25 декабря

…А потом нам пришлось сменить квартиру-Стены нашего дома стали прозрачными, как стекло. Нам казалось, что мы живем в большом аквариуме и случайный прохожий может подсмотреть интимные подробности нашей жизни. Телефон звонил беспрерывно, бесцеремонные люди в любое время суток врывались в квартиру с требованиями интервью, фотографий и съемок для телевидения. В основном это были иностранные корреспонденты. Российская пресса еще стыдливо молчала. Моя статья в «Собеседнике» «Записки дрянной девчонки» – один из самых дерзких фарсов года – взорвала общественное мнение страны, добавила изюминку сексуальных приключений и приправу авантюризма в пресное тесто обыденной Меня и Андрея захлестнул лестный и обременительный поток общего внимания, и мы не в силах были противостоять его напору: «Ах, интервью! Очень мило. Конечно, заходите, будем рады. В 12 ночи?! Не слишком ли поздно? Сколько будет длиться съемка? Пять часов? Разумеется, я не могу отказать коллеге».

Фотографы и телевизионщики располагались в нашей квартире, как у себя дома. Они загромождали дом аппаратурой, снимали со стен непонравившиеся картины, переставляли мебель по своему усмотрению, стремясь извлечь из нашего бедного жилища максимум элегантности, соблазнительной интимности. Мы бродили по дому, шалея от их наглости и ослепительного света прожекторов, задыхаясь от сигаретного дыма и путаясь в многочисленных проводах. Для создания более раскованной обстановки фотографы привозили с собой шампанское для меня и водку для Андрея. В полночь, несмотря на декабрьские морозы, климат в квартире по нежной расслабленности и знойной романтике равнялся средиземноморскому.

Помню, однажды, когда съемки для какого-то французского журнала затянулись до глубокой ночи, я раскинулась на диване, совершенно голая и умиротворенная, не стесняясь присутствия трех мужчин-фотографов. Я для них была не конкретной женщиной, а символом восхитительного приключения, яркой легкомысленной бабочкой, дорогостоящей игрушкой, которую надо красиво подать на страницах журнала. Они испытывали вдохновение повара перед грандиозным банкетом, который украшает жирную уточку петрушкой, укропом, поливает ее острым, возбуждающим аппетит соусом.

По замыслу, я тоже должна была возбуждать аппетиты, Поэтому меня пудрили, румянили и одевали в кружевное белье, чтобы от моего вида у мужчин потекли слюнки. Меня Удивило, что Андрей вдохновенно обсуждает вместе со всеми мои эротические позы. "Неужели ты не ревнуешь?" – спросила я его. "Нет. Это просто работа фотомодели. Съемки у Фотографа все равно что прием у врача – там тоже раздеваться без стеснения", – ответил он.

Съемки для телевидения потребовали от меня не только Терпения, но и физической выносливости. По сценарию, я должна была бежать по длинной лестнице к Белому дому в туфельках на высоченных "шпильках" и через десяток-другой ступенек эффектно скидывать шубу, оставаясь в одном купальнике, затем с радостной улыбкой подниматься на самый верх и исчезать за поворотом. Этакое эротическое видение у подножия Дома Большой Политики. Замысел был прекрасен, но в день съемок стоял двадцатиградусный мороз, снимали несколько дублей, шуба не желала изящно скидываться каблуки туфель застревали в снегу. Я хохотала истеричным смехом, покрывалась "гусиной" кожей и спотыкалась о ступеньки на бегу. На пятом дубле группа депутатов, выходящая из Белого дома, узрела эту фантастическую картину – девушку в купальнике, бегущую по снегу к политическому Олимпу. К нам кинулся разъяренный милиционер, и мы едва успели скрыться на своей машине.

В следующем кадре я должна была играть с котенком, лежа на тахте. Для этой цели я выпросила у подруги Юлии индифферентного пушистого персидского кота, который, как всякое животное аристократического происхождения, был от рождения полным кретином и мог есть, только если его кормили с пальца. Пока оператор готовился к съемкам, я чесала кота за ухом, он мурлыкал и казался довольным жизнью. Но как только заработала камера, он выпустил когти и вцепился мне в грудь. Героически улыбаясь, я попыталась оторвать от себя взбесившееся животное, что мне удалось ценой кровавых полос, оставленных его когтями. (Позже я посоветовала Юлии свести этого вырожденца с какой-нибудь здоровой дворовой кошкой, чтобы смешать гнилую аристократическую кровь с бодрой плебейской. Но выяснилось, что Мартин – так звали персидского кота – не способен вести нормальную половую жизнь, ему нужна подставка под задние ноги, чтобы совершить сей сладостный процесс.) Мое тело столько разглядывали, фотографировали и снимали на видео, что мне стало казаться, что оно мне больше не принадлежит. Его лишили интимности. Размноженная журнальными и газетными снимками, я стала общественной собственностью. Мне захотелось спрятаться в мягкое теплое птичье гнездышко, недоступное чужим взорам.

И мы переменили квартиру. Этому была еще одна причина. Странные люди подходили к моим друзьям в редакции "Комсомольской правды" и говорили: "Если вам ваша девочка дорога, спрячьте ее подальше. Когда утихнет шумиха вокруг ее имени, ею займутся". По-моему, когда говорят "сиД мо", лучше кричать "караул" на каждом углу. Разумеется, я т преминула сообщить об угрозах во всех интервью. Но из сторожности мы переехали на новое место.

Через четыре дня я выхожу замуж за Андрея, но мне с трудом удается сосредоточиться на этом торжественном событии. У меня совершенно нет времени для подготовки к свадьбе. Андрей же, этот мученик предприимчивости, тоже слишком занят делами своей фирмы. Обычно вокруг будущих молодоженов суетятся многочисленные родственники. Мамы, папы, дедушки и бабушки берут на себя все хлопоты. А мы, дети общежития, привыкшие к самостоятельной жизни, вынуждены сами думать о всех мелочах. В прошлую субботу мы нашли часок для похода в магазин "Гименей" за свадебной фатой. Господи, какими неприкаянными и одинокими мы почувствовали себя в толпе невест, женихов и их родственников! Почему никто не шепчет нам советы, не выбирает наряды, не рассматривает нас придирчиво, вертя, как кукол, перед зеркалом? Мы чересчур долго жили вместе и слишком много видели грустного в жизни, чтобы относиться всерьез к этой сентиментальной идиллии. И все же какой-то древний женский инстинкт требует от меня соблюдения всех правил церемониала – фаты, символа непорочности, для той, что давно утратила невинность, белых перчаток, цветов, платья – белого, как лепестки яблоневых весенних цветов.

Вчера я достала из шкафа свадебное платье, купленное, если мне не изменяет память, три года назад. Оно слегка помялось и чуть-чуть пахнет пылью. Я рассматривала розы, прикрепленные к лифу платья, когда-то раскрашенные умелой Юлией лаками для ногтей, перебирала складки ткани и смеялась над причудами судьбы. Думала ли я той весной, подавая заявление в загс вместе с Андреем, что шутка станет реальностью, что легковесные отношения будут продолжаться годами и свяжут двух непохожих людей непостижимыми таинственными нитями? Как странно, что часто мелкие слу-м11пустяковые встречи и желания являются поводами для крупных событий. Как необъяснимо плетется, ткань судьбы

29 декабря

. Я бесстыдно счастлива. Пишу эти строки в "полночь. Я еще не успела отколоть фату с волос и осознать значение события, но, кажется, торжественная увертюра состоялась. Советов спит прямо в парадном костюме и самым в°3мУтительным образом храпит. Первая брачная ночь явно не состоится по причине фантастического пьянства жениху И хотя он меня не слышит, я громко восклицаю: «Ты пьян м любви, моя радость!» Я хохочу во все горло и целую его. °' Теперь все по порядку. Утро прошло нелепейшим образом. Очередь брачующихся в загсе, холодная казенная атмосфера, какие-то чинные пожилые пары, стесняющиеся самцу себя и своего счастья, торопливая процедура заключения брака. Мы неловко надеваем друг другу кольца. Советов раз. волновался так, что даже забыл меня поцеловать. Он растерян, скован, и я, кажется, слышу, как скачет в груди его сердце. Я расстроена обыденностью обстановки и полным отсутствием контакта с женихом. После того как мы поставили свои подписи под документом, Андрей тут же уехал на работу, а я домой – готовиться к вечернему торжеству.

Эта скомканная процедура довела меня до слез, и я, как водится, порыдала, соблюдая древнее женское правило. "Ну, ты прямо классическая невеста, – удовлетворенно заметила моя сестра Юля. – Даже без слез не обошлось". Она взялась за мои волосы и соорудила мне чудную прическу – ну просто стихотворение из локонов. Приехали мои родители и принялись хлопотать вокруг меня. И я наконец-то почувствовала приближение праздника.

В шесть часов вечера, по дороге в ресторан, мы вдруг вспомнили, что забыли пригласить фотографа. "Как же так! – воскликнула Валентина Федоровна, мама Андрея. -У вас ведь ничего не останется на память. Вы должны обязательно где-нибудь сфотографироваться". Тут Андрей вспомнил, что около "Макдоналдса" всегда торчит фотограф, щелкая моментальные снимки "Поляроидом". Нам пришлось выйти на Пушкинской площади, и на память мы получили единственную свадебную фотографию на фоне рекламы гамбургеров.

Праздник ждал нас в Царицыно, в ресторане "Усадьба"' Это маленький старинный особняк в чудесном парке, неподалеку от церкви. Под Новый год его украсили голубым елями с блестящими фонариками – настоящая рождественская сказка. Шел обильный снегопад, укутывающий дерев белым пушистым мехом. Стояла такая тишина, какая быва только в лесу.

В особняке – прекрасная старинная мебель, израз печи, фарфор, оружие и выставка драгоценных кРУж1ло яиц в стиле Фаберже. И все это на один вечер пРинадлемам нам. Гости еще не прибыли. Я бродила по чудесным обняка, не в силах скрыть восторга, и любовалась своим осаждением в огромных зеркалах. Старинное стекло показывало образцовую невесту, принцессу из сказки.

Белое лицо в В мке темных волос, счастливая улыбка, тонкий стан, подчеркнутый пышной юбкой. Блестя свадебным нарядом, я изучала розовый налет невинности.

В семь вечера начали съезжаться гости. Мы принимали их у входа в особняк, все это напоминало картину из книги прошлого века – хозяин и хозяйка открывают бал.

Вышколенные официанты разносили шампанское. Затем гостей пригласили в банкетный зал. Нас с Андреем и наших свидетелей посадили за отдельный стол на небольшом возвышении, откуда можно было обозревать все застолье. В необычайно высокие хрустальные бокалы налили искрящееся шампанское, я пила его как дурманящий напиток счастья. Я совершенно не помню, что мы ели, слишком у меня кружилась голова. Я бесстрашно выставляла напоказ свою радость. Плевать на злопыхателей, которые уверяют, что наш брак не продержится и года.

Маленький оркестр играл старинные романсы, скрипки выводили душещипательные мелодии. Я совсем спятила от шампанского и любви. Гости разбились на два лагеря – жениха и невесты, и все проводили время в свое удовольствие. Моя подруга из Финляндии Хеля великолепным серебристым голосом пела пронзительные русские песни. Жизнь представлялась большим подарком, пиршеством любви. Я нашла нечто теплое и пушистое, именуемое настоящим чувством, и с сумасшедшим восторгом нежности готовилась вступить в новую жизнь.

Я присоединилась к своим друзьям-мужчинам и на последующие два часа совершенно потеряла из виду своего новоиспеченного мужа. Впрочем, я и не нуждалась в его присутствии, мне достаточно было знать, что он где-то неподалеку. Мне хотелось щедро делиться со всеми счастьем. Танцевала' пела, кокетничала, болтала глупости, наклоняясь к мужчинам и томным голосом говорила: "В этом платье похожа на лебедушку, прикрытую белыми перьями. Неправда ли, я сама невинность?" У мужиков в глазах читался скливый страх: "Невеста совсем сдурела и начинает прижать. Сейчас вся свадьба кинется нас бить", ели дождавшись подачи сладкого, я подхватила свою юбку, в которой так приятно кружиться побежала к выходу. За окном падал легкий белый пух, я выскочила на крыльцо и с разбега прыгнула прямо в мягкий сугроб. Мне показалось, что я взбиваю перину, из которого летят снежные перышки. На крыльцо уже выбежали люди которые что-то кричали мне и смеялись. Щеки мои горели душе пели скрипки, а тело потеряло свой вес. Меня увели дом, отряхнули от снега. Праздник заканчивался, гости натягивали шубы и шапки. Я отыскала Андрея, вдрызг пьяное но делающего попытки держаться прямо. Он смотрел сквозь: меня куда-то далекодалеко. Мне пришлось вернуть его на землю вопросом: "Ты сможешь вести машину?" Он рассеянно кивнул и ответил: "Только медленно-медленно".

Мы ехали по скользкой дороге с преувеличенной осторожностью, ползли, как улитки, сквозь снежный поток. Я вдруг с удивлением поняла, что и Андрей, и я праздновали свадьбу как бы отдельно друг от друга, не интересуясь ни мнением, ни впечатлениями партнера. У каждого было свое маленькое личное торжество, прощание с легкомысленной юностью. Меня клонило в сон, на улице разыгралась метель, ветер швырялся снежками, а я представляла себе нашу теплую комнату и широкую постель, где каждый вечер крепко сплетаются два тела. Мне стало уютно, я подумала, что колесо судьбы повернулось. Мне выпала удачная карта. 75 февраля 1993 года. Сначала все было прекрасно. Наши отношения обрели четкую форму. Я из тех женщин, которым для душевного равновесия необходим жесткий корсет семейной жизни, отчасти сковывающий движения, но не дающий клониться под невзгодами. В качестве жены-дилетантки вела жизнь одалиски в своей квартире бонбоньерке. Приголубленная мужем, я нежилась в крытом от бурь домашнем мирке, спрятанная, как жемчужина в раковине. Мир снаружи вонял, вопил, смердел, но до меня не доходили его запахи краски.

Но, к несчастью, на свете существуют газеты, почта и телефон. Я обнаружила, что некоторые мои друзья вычеркну меня из сферы своего покровительства. Ко мне приход ужасные письма, в которых женщины с пуританскими склонностями, не знающие другого огня, кроме кухонного обжигали меня ненавистью только за то, что я успешно пользовала оружие своего пола. В одном письме я про такие строки: "Я испугалась за своего десятилетнего сына вдруг такая же подколодная змея, мерзкая жена, как пи прицепится к моему сыну? О горе всем матерям! править на медобследование в психдиспансер, так как она социально опасна и мы боимся за своих детей". Так называемых домашних женщин оскорбляла несправедливость моего семейного счастья – по их понятиям, я его не заслуживала.

С Газеты развязали истерический язык сплетни. Журналисты слетались на мое прошлое, как пчелы на мед. В искаженном фокусе всеобщего внимания я выглядела роковой хищницей, высасывающей мозги, кровь и сперму несчастных мужчин. Михаил Жванецкий в одном из интервью сказал: "…Я понял, что путь Дарьи Аслановой очерчен мужскими трупами. Этими павшими телами, как тараканами, когда мы их морим дустом… Я чувствовал, что она несет в себе что-то такое. Это был дуст".

В газетных заметках злобы было больше, чем у ос. Из "Московского комсомольца" я узнала, что моими обожателями были лишь лысые дядечки далеко не комсомольского возраста, что я всегда вела себя как шлюха и при каждом удобном случае раздевалась. А лондонская газета "Индепендент" заявила: "Момент публикации может навести на мысль, что это был грязный трюк ельцинского окружения". (Упаси меня боже вмешиваться в политику!) Из мелких скандальных газет я узнавала, что я ненасытно, увлеченно занимаюсь мастурбацией и опубликовала на Западе свою книгу с огромным количеством порноснимков. Да, можно захлопнуть двери своего дома, закупорить все щели, не снимать телефонную трубку, но затхлый запах грязных сплетен все равно пробьется сквозь все преграды.

Иногда мне казалось, что всю эту шокирующую хронику я читаю о какой-то другой женщине с моим именем. Мое мирное домашнее существование не соответствовало роковому образу, созданному газетами. Подобно большинству известных женщин, я не оправдывала своей репутации.

Журнал "Деловые люди", подготовивший статью обо мне, предложил опубликовать мой телефон, с тем чтобы я могла найти издателей для своей будущей книги. Я опрометчиво огласилась. Телефонный номер сопроводили следующим текстом: "Тем, кто не прочь попасть на страницы воспоминай Дарьи Асламовой, по ее просьбе сообщаем телефон". Заявление с весьма прозрачным смыслом: "Те, кто хочет побасХтаться в постельке с Дашей, поторопитесь". К счастью, я переменила место жительства, а в квартиру с указанным в журнале номером телефона въехала приличная семья с Детьми. Новая хозяйка квартиры, молодая женщина а Почтенного нрава, ежедневно выслушивала страстные телефонные признания распаленных мужчин, читавших сое "Записки дрянной девчонки". Ей обещали доставить райское наслаждение, уверяли, что приехали с другого конца страны с единственной целью – переспать с ней. Бедна дама потом жаловалась: "Мне все время кажется, что сейма ворвется толпа мужчин, чтобы меня насиловать".

Ханжество наших людей поразительно. Одна женщина-режиссер хотела снять обо мне документальный фильм и решила, что наиболее подходящим местом для съемок является казино. В Москве сотни игорных заведений. Мы обзвонили множество казино, и везде нам отказали. Мы услышали две причины отказа: боязнь вызвать гнев чеченской мафии и высоконравственный моральный облик директоров заведений, не желавших опускаться до общения с такой падшей женщиной, как я. На меня наклеили этикетку "яд". По казино пронесся циклон добродетели. Мне казалось, что мы звоним в дом политпросвещения, а не в места, где ловкими способами выколачиваются деньги. Можно подумать, в казино играют только мальчики из церковного хора.

Из газет я узнала, что заработала кучу долларов на своей публикации и интервью.

Единственный крупный валютный заработок, который мне предложили, – деньги за съемки в немецком документальном фильме о моей работе в качестве военной журналистки. Фильм должен сниматься в Абхазии, и это довольно опасный способ улучшить свое материальное положение. Такое лестное, но страшноватое предложение получила от немецкого телекорреспондента Адриана. Мы беседовали с ним о войне в маленьком ресторане со швейцарской кухней, золотые дрожащие огоньки свечей и легко белое вино "шабли" придавали особый шарм нашему разговору. Война казалась чем-то далеким и ненастоящим, каким то киношным приключением с хорошим концом.

Но ехать фронт, вспоминать старую науку страха с привкусом тошноты мне не хотелось. "Две тысячи марок за три дня работы" кинул мне аппетитную наживку Адриан. Я сразу представила себе, какие наряды я смогу себе купить и какие рестораны посетить. Меня возбудило звучание этой круглой красивой цифры – две тысячи марок. Я, как глупая рыба, заглот! наживку и попалась на крючок.

Вчера я выбирала себе в магазине эффектные свитера поездки в Абхазию. Господи! О чем я думаю, собираясь войну?! Не о том, что меня могут ранить или убить, не о трудностях пути, не о работе в тяжелых условиях, а лишь с к я буду выглядеть. Нет, я неисправима. Пусть все кругом К пит огнем, но макияж в любых обстоятельствах должен быть безукоризненным, а костюм сидеть безупречно. 24 февраля. Буйная грязь – вечная спутница войны. Три дня я слушаю, как чавкает под ногами земля, превратившаяся в ледяную жижу, и проклинаю собственное кокетство. Вместо того чтобы надеть в дорогу непромокаемые удобные кроссовки на толстой подошве, я предпочла изящные сапожки на каблуках. Теперь у меня вечно мокрые замерзшие ноги, я постоянно хлюпаю носом и имею жалкий вид. Зима в Абхазии – самое пакостное время. Пальмы, укрытые снегом, холодное серое море, с грохотом набегающее на берег, чахлые цветочки, окруженные островками льда.

Перенасыщенный ледяной влагой ветер пронизывает до костей.

Нашу журналистскую троицу – Адриана, оператора Юру и меня – поселили в общежитии для беженцев, где нет отопления, горячей воды, не работает канализация, а по вечерам отключают электроэнергию. Спать можно только в одежде, под тремя одеялами, но все равно я просыпаюсь по ночам, стуча зубами от холода. Вещи невозможно высушить, они постоянно пропитаны влагой. Целыми днями я мечтаю о горячей ванне и теплом туалете с удобным унитазом, в котором, представьте себе, есть вода. Но все эти чудеса цивилизации остались в Москве.

По вечерам мы втроем пьем малиновый чай, предусмотрительно захваченный Юрой из дома, и треплемся без передышки, обсуждая дневные впечатления. Адриан и я вечно спорим. Сталкиваются разные взгляды на войну – цивилизованный, европейский, которого придерживается Адриан, Уповающий на мирные переговоры, гуманитарную помощь и Разумное разрешение конфликтов, и дикий, с примесью Азии, свойственный мне, всегда берущей в расчет жестокие законы человеческой природы, не подчиняющейся доводам рассудка. Я знаю, что если отважная кавказская раса берется оружие, то это надолго. Выстрелы в этих краях – единственные аргументы, национальное тщеславие – единственный закон. Стало модным подвергать свою жизнь опасности. видела в местной больнице мужчину, раненного в голову, которому Удалили часть мозгового вещества. Теперь у него на У страшная пульсирующая впадина. Я слышала, как врач успокаивал его: "Мы тебе установим такую пластинку в черепе, что никакая пуля не пробьет; Через несколько месяце снова будешь воевать!" Здешние люди, едва затронутые цивилизацией и способные на любое бесчинство, действуют, не ведая нерешительности, свойственной утонченным, впечатлительным натуру Адриан пытается найти объективные причины ожесточенности кавказских войн, я же отношусь к ним как к стихийному бедствию, как к грозному явлению природы, перед которым следует смириться и отступить в страхе, как отступает человек перед землетрясением или извержением вулкана Мужчины нуждаются в войне, как и в сексе. Кто из них хоть раз заглянул в обольстительное лицо зла, тот не в силах отвести зачарованного взора.