Текст книги "Свет в тумане (СИ)"

Автор книги: Дарья Иорданская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Пуговицу? Возле тела? Как в детективах леди Бреслунд?

– Улика смехотворная, – кивнула Мэб. – Но девочка перепугалась и едва ли станет теперь с нами разговаривать. Во всяком случае, мыслить ясно у нее явно не получается.

Реджинальд вновь поморщился и вложил теплый ключ в руку Мэб.

– Я поговорю с леди Флоранс. Жди в библиотеке.

Реджинальд ушел, и в голову сразу же полезла несусветная чушь. Непристойным картинкам, мелькавшим перед глазами, позавидовал бы и «Воскресный джентльмен». Мэб попыталась урезонить разыгравшееся воображение и отправилась в библиотеку.

Подобно всем прочим старым семействам, Хапли могли похвастаться внушительной коллекцией книг. И собирались они так же бессистемно, как и в семье Дерован. Порой казалось, что для подобных собраний действует непреложное правило: никаких каталогов, никакой логики, никакой системы. Мэб провела пальцами по корешкам, затертым от времени. Сельское хозяйство, фехтование, магия, ноты, художественная литература – все вперемешку. Разобраться здесь может только хозяин. Отец Мэб содержал библиотеку в точности так же.

– Леди Флоранс на хранилище абсолютно наплевать. Ее собственные слова.

Мэб обернулась и внимательно оглядела Реджинальда с ног до головы. Это было глупо, даже стыдно, но Мэб все искала что-то. Следы помады, может быть?

– И чем тебе пришлось ради этого пожертвовать?

Реджинальд фыркнул.

– Леди Хапли занята, ей не до простых смертных. Когда я уходил, она красиво расправляла на своих ушках лапшу Верне.

– Он скупает старые поместья. Полагаю, – Мэб поморщилась. – Полагаю, он нацелился на имение Хапли.

– Зачем?

– Что зачем? – удивилась Мэб.

– Зачем колониальному миллионеру, сделавшему деньги на… на чем он там разбогател? Неважно. Зачем ему кусок земли посреди островка Хап-он-Дью?

Мэб пожала плечами. Реджинальд же словно потерял к разговору интерес, занятый изучением библиотеки. Он погладил корешки книг, вытащил пару наугад и пролистал. А потом взялся за роскошное чучело ворона и повернул. Целая секция шкафа съехала в сторону, открывая потайной проход, уводящую вверх винтовую лестницу. Реджинальд растер ладони, зажег на пальцах пламя и начал осторожно, освещая путь, подниматься. Мэб, ухватившись за его локоть, пошла следом.

Лестница пугающе скрипела под ногами, отзываясь на каждый шаг целой симфонией звуков. От старых кирпичных стен веяло сыростью, и исходил несильный, но отчетливый запах плесени. Этот тайный проход походил на склеп больше, чем сам склеп, и кожу холодили неприятные предчувствия.

Наконец лестница закончилась, уперлась в массивную, металлом окованную дверь. Реджинальд взял ключ из пальцев Мэб, вставил в ржавчиной тронутую скважину и с трудом повернул. Спустя полминуты сражения с разбухшей от сырости дверью они наконец очутились на чердаке.

Помещение было сравнительно невелико, и казалось еще меньше из-за заполняющих его ящиков и коробок. Окна запылились и давали недостаточно света, а магическое свечение странным образом рассеивалось. Мэб с Реджинальдом отыскали несколько стеклянных масляных ламп, зажгли, и к запаху сырости и плесени прибавилась тяжелая вонь горящего жира. Мэб чихнула.

– Неудивительно, что барон все это забросил…

Реджинальд оглядел ряды коробок и ящиков. Они были расставлены хаотично. На некоторых – наклейки и бирки, другие без каких-либо опознавательных знаков. Понять, что где лежит не представлялось возможным.

– Сможешь использовать Дар?

Мэб пожала плечами. Чисто теоретически ее Дар идеально подходил для поисков, на практике же так его применять практически не приходилось. Не в таких масштабах, во всяком случае. Разве что для того, чтобы найти в книге нужную страницу. Мэб подобралась, вдохнула побольше воздуха, точно как-то могла этим помочь, и пошла по комнате, едва касаясь коробок кончиками пальцев. Чисто теоретически, она просто откроет коробку наугад, и там будет нужное. На практике это и с книгами не всегда срабатывало.

– Смелее, – подбодрил Реджинальд.

Мэб зажмурилась и, полагаясь на удачу, ткнула в коробку наугад. Послышалось шуршание, запах плесени и влажной бумаги усилился, а потом Реджинальд с сожалением произнес:

– Кажется, это оно, но вот только прочесть…

Мэб открыла глаза, обернулась и разочарованно застонала. Старинные манускрипты, беспорядочно сваленные в коробке, потемнели от сырости, и разобрать написанное было невозможно. Кое-где расплылись чернила, а некоторые бумаги покрывали неприятные бурые и зеленые пятна. Реджинальд перебирал их, то и дело брезгливо морщась, после чего вытер пальцы платком.

– Оно. Во всяком случае, бумаги относятся примерно к середине XVI века. Вот только…

Мэб вытащила свой платок и приложила к лицу, стараясь хоть немного сбить запах плесени. Прогундосила:

– Аббервиль.

– Что, прости?

– Аббервиль, – Мэб отняла платок ото рта. – Доцент. Я с ним виделась только мельком, парень все время в работе, но на кафедре его хвалят. Он разрабатывает какие-то новые методы реставрации манускриптов. В начале того года у него была грандиозная ссора с химиками на тему: «Что лучше – реактивы или заклинания».

– Не слышал, – покачал головой Реджинальд.

– Грандиозная – это по меркам исторического факультета, – усмехнулась Мэб. – Такой не было со времен Великой Войны за Гранты 1915 года. О ней ты тоже едва ли слышал.

– И кто в этот раз победил?

– Аббервиль. Потом, правда, оказалось, что заклинания не со всеми материалами работают, и воители решили объединить усилия. А затем все затихло.

– Значит, – хмыкнул Реджинальд, – скорее всего у них что-то получается. Нужно уговорить леди Флоранс пожертвовать эти бумаги Университету. Или леди Ифигению.

– И обе леди не очень-то к нам благоволят, – вздохнула Мэб. – Пошли, не могу тут больше находиться. В горле першит.

19.

Обед сегодня накрыли рано. Мэб и Реджинальд едва успели спуститься и переменить пыльную одежду на чистую, когда раздался пронзительный гонг. Звук был резкий, протяжный, и долго еще напоминал о себе звоном в ушах, заставляя морщиться. Реджинальд понимал, что невозможно иным способом созвать к столу людей в таком огромном доме, и все же ему в этом гонге виделось какое-то излишество, даже что-то неприличное. Может – артефакт?

Мэб коснулась его руки.

– Идем?

– Идем, – кивнул Реджинальд последовал за подоспевшим лакеем, который созывал гостей вдобавок к гонге.

Обед накрыли в маленькой столовой. Она отличалась куда меньшей помпезностью, даже простотой убранства, а окна выходили в заросший пышно цветущий сад. Запустение – пришло на ум Реджинальду. Запустение, вот что можно сказать об имении Хапли несмотря на пышную роскошь обстановки.

На этот раз он так вцепился в руку Мэб, что рассадить их по разным концам стола невозможно было, не вызвав скандала. Впрочем, леди Флоранс, кажется, утратила к нему интерес. Она появилась в столовой под руку с Верне, села с ним рядом и щебетала, щебетала точно глупая первокурсница. Все прочие начали обед в мрачном молчании или – в холодном безразличии – как леди Гортензия, крошащая хлеб в тарелку, или ее юный спутник. За столом отсутствовали двое, что заставляло то и дело поглядывать на дверь. Если Мартин Рорри у полицейских, то куда подевался Пьер Бли?

Впрочем, хмыкнул про себя Реджинальд, у вандомэсца такой длинный и злой язык, что будь это и в самом деле детективный роман, его бы сейчас вылавливали из моря.

Бли появился одновременно с супницей, такой большой, что нести ее пришлось двум лакеям. Плюхнувшись на стул напротив Реджинальда, он схватил салфетку и принялся торопливо заправлять ее за ворот. Вандомэсец был лихорадочно возбужден и просто жаждал поделиться чем-то с прочими гостями. Прихлебывая суп, начисто лишенный манер, с набитым ртом, он объявил с затаенным удовольствием:

– Мартина арестовали.

Ахнула Ифигения. Пробормотала что-то неразборчиво леди Гортензия. Верне отложил ложку.

– В самом деле? Из-за няньки или из-за барона? О, простите мое любопытство, милая Флоранс.

Он улыбнулся, и Реджинальд впервые ощутил волны магии, исходящие от этого типа. Как густые, тяжелые испарения педжабарских болот. Появилась мысль поработать над «пудреницей» и попытаться ее немного перенастроить, чтобы изучать Дар, понять подлинную природу способностей Верне. И найти уже артефакту нормальное название!

– Я слышал, что он старушку Жо-Жо стукнул, – резкий голос Бли вернул от размышлений к реальности. – Но может и барона. Они ссорились на прошлой неделе, сам слышал.

– Ну полно вам, – мягко улыбнулась Флоранс Хапли. – Кузен был вспыльчив, мы все с ним не по одному разу ссорилисб.

Вроде бы леди Флоранс пыталась свести все к шутке, переменить разговор, но у Реджинальда возникло удивительно стойкое ощущение, что она подливает масла в огонь. И с удовольствием.

– Ссорились, леди Эф, – ухмыльнулся вандомэсец. – Несколько дней назад он назвал мои картины «жалкой мазней» и «дерьмом», а я его – старым говнюком.

– Пьер, – неискренне пожурила леди Флоранс.

– Но я не грозился его убить.

– Дядя ценил Мартина, – голосок Ифигении Хапли звучал слабо и тихо, но был полон возмущения. – И Мартин никогда… никогда…

Девочке лучше бы было смолчать. Реджинальд знал ее всего сутки, но прекрасно видел: влюблена, по уши влюблена. Семье такое ясно и подавно. И несложно догадаться, из-за чего была ссора.

– Эффи, милая, как же ты наивна, – вздохнула Флоранс Хапли. – Этот человек не заслуживает такоц пылкой защиты. Да, я не хотела упоминать об этом, но он действительно ссорился с Оуэном. Из-за тебя, моя милая. Потому что Рорри просил твоей руки. Но это невозможно, деточка! Он – секретарь, ты, пусть и незаконная, но дочь барона. Да, Рорри, кажется, наш дальний родич, но о той семье и говорить не стоит. Он заморочил тебе голову, понадеялся разбогатеть за счет твоего приданного.

Бледная рука сжала вилку, и теперь изящный серебряный прибор выглядел грозным оружием.

– Не смейте клеветать на него! Мартин… Мартин…

Флоранс Хапли томно и фальшиво вздохнула.

– Не хотела и этого говорить, девочка, но… этот твой Мартин и мне оказывал знаки внимания.

Вилка царапнула по скатерти.

– Что… вы…

– Я должна это вслух произнести? Мартин Рорри был моим любовником.

Ифигения Хапли вскочила из-за стола, опрокинув тарелку, уронив бокалы. Послышался звон бьющегося стекла.

– Вы… вы… я…

Лицо девушки пошло некрасивыми пятнами. Потом она развернулась и выбежала из комнаты. Над столом повисла молчание, тяжелое и какое-то… ошарашенное. Первой его нарушила Флоранс Хапли.

– Уилкинс, уберите осколки и несите жаркое.

– Благодарю, – рука Мэб легла Реджинальду на плечо. – Я сыта. По горло.

Склонившись, она шепнула едва слышно, касаясь губами уха:

– Я успокою девочку, а ты послушай, что еще они будут говорить.

Реджинальд кивнул и проводил Мэб взглядом. Судя по прямой спине и стиснутым кулакам она была в ярости.

– Леди Мэб нездоровится? – сладким тоном спросила Флоранс Хапли.

– Вероятно, – Реджинальд без стеснения принялся рассматривать женщину, пытаясь понять, мерзкая она или жалкая.

– Бедная Эффи, – вздохнула Флоранс притворно. – Девушку в ее возрасте так просто обмануть. Не переживайте, Пьер, она рано или поздно оценит преданность.

Реджинальд откинулся на спинку стула, ощущая себя зрителем в партере. Несомненно, это был спектакль, разыгранный для гостей: его, Мэб, леди Гортензии, может быть – для Верне. Но – зачем?

Реджинальд осадил себя. Он – университетский профессор, а не частный сыщик или полицейский. Он здесь если и должен что исследовать, то мавзолей и архив Хапли. Его дело – артефакты и зелья.

Потом вспомнилась Лили, чью смерть забыли. Замели под ковер, точно сор. Перед самым отъездом Реджинальд напомнил Арнольду о бедной девочке, но… университетская полиция бесполезна, а столичную наверняка пришлют лишь ради проформы, раз уж разогнали тех, кто может протестовать и настаивать. Нет сейчас в Абартони ни его, ни Мэб, ни кураторов Колледжа Королевы Шарлотты. Интересно, а кому позволили остаться?

– Реджинальд! Так что вы думаете?!

– А? – Реджинальд очнулся и посмотрел на Флоранс Хапли. – О чем?

– Об архиве нашей семьи! – нетерпеливо проговорила женщина.

Верне смотрел слишком внимательно для человека, испытывающего праздный интерес.

– Что его проще сжечь, чем разобрать.

Флоранс Хапли улыбнулась, точно прозвучала милая, остроумная шутка. А потом спросила:

– И все же, он что-нибудь стоит? Можно его продать?

20.

Эффи Хапли рыдала, сидя на ступенях большой лестницы в холле. Рыдала горько, самоотверженно, обхватив колени, уткнувшись в них лицом. Ткань платья заглушала всхлипывания, и оттого они звучали еще горше. Мэб подошла, села рядом и уставилась на мыски своих туфель. Слов утешения у нее не было. Она вообще была в этом не слишком хороша. Тем более здесь и сейчас. Мэб попыталась себе представить, что чувствует эта девочка, незаконнорожденная, которой то и дело напоминают об этом.

Не выходило, конечно.

– Ты… – Мэб прокашлялась. – Не принимай близко к сердцу…

– Мартин не мог никого обуть. Он… Он… – Эффи Хапли вскинула головы и посмотрела на Мэб в упор. – Вы считаете меня глупой?

Мэб покачала головой.

– Вовсе нет.

– Он не стал бы убивать дядю. Он его уважал, несмотря на разногласия. А Жокетт… Мы любили ее. Никто бы не поднял на няню руку.

Однако же, кто-то поднял, – заметила Мэб про себя, но не стала произносить это вслух.

– Вы мне поможете? – спросила Эффи Хапли с надеждой. – Вы обещали… Мне больше не к кому обратиться.

Мэб вздохнула.

– Лучше всего господину Рорри поможет адвокат.

Глаза Эффи вспыхнули гневом.

– Говорю же, он невиновен!

– А адвокатов нанимают только преступники?

Глаза потухли. Девушка вся как-то сдулась, сгорбилась. Захотелось обнять ее, прижать к себе и гладить по голове, как маленького ребенка.

– Я не знаю, как быть… Они валят все на Мартина, он ведь… он… Он – никто, и бедный, и…

– Ваш полицейский инспектор показался мне разумным человеком, – заметила Мэб. – Он, кстати, тоже «никто», если говорить о происхождении. И едва ли богат. Если он арестовал господина Рорри, значит есть какие-то улики.

– Они фальшивые! – вскинулась Эффи.

Пришлось положить ей руку на плечо, успокаивая, заставляя опуститься обратно на ступеньку.

– Не горячись. Я излагаю факты. Сейчас они таковы: твой дядя и нянька мертвы. В обоих случаях есть мотив: дядя отказал Рорри в браке с тобой, госпожа Жокетт что-то знала. В обоих случаях должны быть улики и свидетели против господина Рорри. Так факты выглядят на первый взгляд.

Эффи поджала губы.

– У Мартина есть мотив только если он боялся, что дядя лишит меня наследства. Но Мартину не важны были деньги. Он… он любит меня. И уж точно он не стал бы… – Эффи передернуло. – С тетей…

Мэб вновь опустила взгляд на свои туфли, словно они могли дать ответы на все эти вопросы.

– Я все сделаю, – повторила Эффи. – Лишь бы только Мартин…

Почему, скажите на милость, все эти странные проблемы, тайны, преступления и приключения сваливаются на голову Мэб в последние месяцы? Может быть, это проклятие? Некоторые действуют специфически. «Я не сыщик, – напомнила себе Мэб. – Я университетский профессор. Откуда мне знать, кто и за что убил Хапли, и что могла рассказать старая нянька? И что мне за дело до всего этого?»

Нянька. Рассказаь.

Мэб поднялась, старательно, по краю обошла то место, где лежало еще недавно тело Жокетт и замерла перед старинным портретом в тяжелой золотой раме. Смотреть было не на что, портрет был скверный, такой встретишь в каждом провинциальном собрании. Средней руки местный художник кое-как намалевал своего господина. Однако, эта убогая живопись не отвлекала от мыслей.

Что могла рассказать нянька…

– Мы не можем скорее всего доказать, что господин Рорри никого не убивал.

– Но… – Эффи вскочила, и Мэб взглядом усадила ее на место.

– Если ты права, и твой Мартин – хороший человек… Крайне сложно найти доказательства его невиновности. Но можно найти доказательства виновности других.

– Как?!

Мэб пожала плечами. Сама она до сих пор не очень хорошо представляла, что будет делать. Она никогда не была большой поклонницей детективов, и оказавшись вживую на страницах книги леди Бреслунд, несколько растерялась.

– М-м-м… госпожа Жокетт была очень разговорчива вчера. Если ее действительно убили, то сделано это из-за того, что она вчера сказала или могла сказать. И кем-то из присутствующих ночью в доме. На господской половине, – уточнила Мэб. – В людской наверняка разместили полицейских, и мимо них нелегко было прошмыгнуть.

– И? – теперь Эффи Хапли глядела с надеждой. – Что она сказала?

– Я… не помню, – вздохнула Мэб. – Это лучше всего спросить у Реджинальда.

21.

Флоранс Хапли напомнила Реджинальду сказочное чудовище, питающееся чужими страданиями. Подобный монстр по легенде обитал в паре кварталов от того месте, где он родился, и потому жизнь на тех улицах была так беспросветна. Монстр обрекал на нищенствующее существование. Такова была и леди Флоранс. Ее племянница ушла и больше не слышала, а Флоранс Хапли все лила и лила грязь, рассказывая о Мартине Рорри.

– Поговорим о чем-нибудь другом, – потребовала наконец леди Гортензия, поджав капризно губы. – Эта тема мне наскучила.

Кажется, впервые в жизни Реджинальд был солидарен с королевской фрейлиной и горячо ратовал за смену темы.

– В самом деле, леди Флоранс, – встрял Верне. – Поговорим о другом. Уже известно, когда будут оглашать завещание?

Леди Гортензия опередила Реджинальда. Сощурившись, она произнесла сухо:

– Что у вас за интерес, господин Верне?

– Вы так подозрительны, леди Гортензия, – рассмеялся миллионер.

– Я служу при дворе. И, к слову, «подозрителен» применяют прежде всего к тому, кто выглядит и ведет себя подозрительно, а не к тому, кто подозревает.

В ответ Верне расхохотался.

– Вы, все же, прелестное создание, леди Гортензия.

Фрейлина промолчала, но на лице ее было отчетливо написано: я кто угодно, но только не прелестное создание. Реджинальд с некоторым трудом подавил смех.

– Удовлетворю ваше любопытство, леди Гортензия. Я всего лишь хочу знать, с кем мне продолжить переговоры. Я хочу приобрести у семьи Хапли несколько картин.

– Да вы коллекционер, господин Верне? – саркастически хмыкнул Реджинальд.

– У меня широкий кругозор, господин Эншо.

И, повернувшись к Флоранс Хапли, Верне завел какой-то беспредметный, на грани флирта разговор.

– Я прогуляюсь, – Реджинальд бросил на стол салфетку. – Благодарю за обед.

К немалой досаде Гортензия Паренкрест нагнала его в холле. Она, как и Флоранс Хапли, в точности соответствовала представлению Реджинальда о знатных дамах: высокомерная, самоуверенная, манипулирующая. И к тому же, не позволяющая не обращать на себя внимание. Всегда в центре. И – что особенно опасно – неглупая.

– Этот Верне – темная лошадка.

– Несомненно, миледи, – согласился Реджинальд.

– Я имею в виду его интерес к картинам, – леди Гортензия подошла к портрету хозяина дома и провела пальцами по раме. – Пыль. Если где-то здесь не спрятан поздний Базиле Мондо, мне этот интерес непонятен вовсе. Здесь довольно заурядное собрание провинциальной мазни, в каждом поместье есть такое же.

Реджинальд не слишком обращал до этой минуты внимание на картины, да и не разбирался в них. А следовало бы изучить коллекцию внимательнее. Интерес к ней Кристиана Верне вызывал подозрение. Впрочем, леди Гортензия оказалась права: картины как картины. По больше части 0 мазня, что было видно даже такому дилетанту, как Реджинальд. И тем удивительнее был интерес к такой невыразительной коллекции Верне.

– Надо же! Софонисба де Линси! – леди Гортензия привстала на цыпочки, рассматривая пасторальный пейзаж. – У нас висит нечто подобное. Леди Софонисба раздаривала их всем знакомым. Вам Верне не нравится?

Реджинальд пожал плечами. Он не желал обсуждать этого человека. И не желал говорить о причинах своей неприязни. И, по правде говоря, он вообще не желал о чем-либо говорить с леди Гортензией.

– Это тоже дешевка, – фрейлина щелкнула по краю рамы. – Совершенно не понимаю. А вы?

Реджинальд вновь пожал плечами, ища вежливый способ избавиться от Гортензии Паренкрест. На его счастье в этот момент в комнату заглянула Мэб.

– Прогуляемся? – Реджинальд предложил ей руку.

– Если полиция нас из дома выпустит, – фыркнула Мэб.

– Вылезем в окно?

Леди Гортензия несколько мгновений переводила взгляд с Реджинальда на Мэб и обратно, а потом кривовато улыбнулась. Хотя, наверняка, королевские фрейлины на улыбаются криво, это называется как-то по-другому.

– Ясно, ясно, я тут лишняя.

И леди Гортензия вышла из комнаты. Мэб закрыла за ней дверь.

– Ну? Ты что-нибудь выяснил?

22.

Сложно было не согласиться с леди Гортензией: коллекция баронов Хапли не представляла ни малейшего интереса. Картины были заурядные, а те, что принадлежали кисти покойного сына Хапли, так и вовсе дрянной пачкотней.

– Или Верне извращенец, или безумец, или мы чего-то не знаем, – подвела итог Мэб.

– Последнее вероятно, – кивнул Реджинальд, выглядывая в окно. Мэб присоединилась к нему. – Полицейские уходят…

– Ура! Блокада снята! – Мэб поманила замершего на пороге лакея. – Разузнайте, можно нам уже уехать.

Лакей вышел в комично попытке выглядеть одновременно степенно, и в то же время поторопиться. Вернулся он пару минут спустя, запыхавшийся.

– Полицейский разрешил всем покинуть усадьбу, миледи. И вас зовут к чарофону. Аппарат в соседней гостиной.

– Мама… – Мэб поманила Реджинальда за собой. – Идем, это не займет много времени.

В конце-концов, всегда можно бросить трубку.

Мэб нехотя выпустила руку Реджинальда, войдя в гостиную, и коснулась чарофонной трубки. Что ж… нельзя тянуть с этим вечно. Мэб медленно приложила трубку к уху.

– Добрый день, Maman.

– Ах, Мэб! Дорогая! Лорд Хапли! Какая прекрасная партия!

– Па… Подожди, о чем ты? – опешила Мэб.

Однако мать всегда нелегко было сдвинуть с накатанной колеи.

– Древний, почитаемый род. И – остров! Целый остров! Твой отец всегда восхищался Хап-он-Дью!

Мэб застонала. Желание матери выдать дочь замуж давно уже толкает на почти безумные поступки. Попытка породниться с бароном-затворником – еще не худший вариант.

– Maman, мне надо задать вопрос, это важно. Кристиан Верне…

– Кто это? – с подозрением перебила мама.

– Кристиан Верне, миллионер из Колоний. Он ведь приезжал весной в поместье?

– Верне… Верне? – в голосе матери звучало сомнение. У нее всегда была скверная память на то, что она почитала несущественным.

– Миллионер из Педжабара.

– А-а-а, – в голосе прозвучали брезгливые нотки. – Черноногий? Кажется, у него среди предков затесались туземцы.

Что ж, одно теперь прояснилось точно: Верне врал. Мать совершенно точно не давала своего благословения.

– Зачем он приезжал?

– О, дорогая! Как же все упомнишь? – отмахнулась мать.

– Он просил тебя продать поместье?

– Что? А, да. Вероятно… да, просил, – в голосе зазвучала знакомая брезгливость. – Я прогнала его, конечно. Потом он увлекся Анемоной и оставил эти глупости.

– Анемоной? – удивленно переспросила Мэб. – Да, да, спасибо, Maman. Я еще позвоню тебе. До свидания.

Опустив трубку на рычаг, Мэб повернулась к Реджинальду.

– Я перестала хоть что-то понимать. Кузина Анемона?

– А что не так?

– Кузина… как бы это сказать… – Мэб сощурилась, подбирая слова. – Не тот класс. Верне она едва ли приглянулась бы.

– Надеялся, что она как-то повлияет на твою мать? – предположил Реджинальд.

Мэб покачала головой.

– Никто и ничто не может повлиять на мою мать, и это становится ясно очень быстро. И уж точно не Анемона. Матушка представляет ее гостям, как… она бы так пуделя представляла, будь у нее нее. И поэтому интерес Верне подозрителен.

– Вернемся в гостиницу, – со вздохом предложил Реджинальд.

– Я обещала Эффи спасти Мартина Рорри.

Мэб того не хотела, но слова прозвучали обреченно и отчасти повинно. Опять они ввязались в темное дело, которое никоим образом их не касалось. Реджинальд вновь вздохнул и точно ребенка потрепал Мэб по волосам.

– И как мы это сделаем?

Хороший вопрос. Мэб неуверенно покачала головой, показывая, что у нее нет ответа.

– Доказать его невиновность мы не можем, – голос Реджинальда все еще звучал недовольно, но в нем слышались уже знакомые азартные нотки. – Остается только найти другого виновного. Это в том случае, если сам Рорри не виноват, конечно.

– Верне? – предположила Мэб. – Флоранс Хапли?

– Ты говоришь так потому, что они тебе не нравятся? – поинтересовался Реджинальд с усмешкой. – Что-то такое говорила старая нянька… М-м-м… Я почти не прислушивался… Ладно, вернемся в гостиницу, там планы строить сподручнее.

Мэб кивнула и послала лакея за чемоданами.

23.

Персонал гостиницы был так же погружен в траур по барону, однако, в отличие от дома Хапли, здесь не делали поспешных выводов. Более того, здесь следом за Эффи Хапли не верили в виновность Мартина Рорри. Это обнаружилось, стоило переступить порог: хозяйка выскочила из-за стойки с юношеской прытью и учинила взволнованный допрос. Правда ли, что Мартин Рорри арестован? Что говорят в Большом Доме? Твердые ли против него улики? Реджинальд и Мэб, ошарашенные приемом, не успевали вставить и слово. В конце концов, хозяйка немного остыла и, подхватив гостей под руки, увлекла их в столовую. Судя по всему, она полностью закрыла глаза на аморальное поведение постояльцев, теперь, как единственные надежные информаторы, они были в фаворе, а потому на столе появился «особый чай» с травами и варенье, сваренное хозяйкой лично.

– Так что из рассказанного правда, господин Эншо?

– Рорри арестован и обвиняется в двух убийствах, – ответила Мэб и надкусила тост с вареньем. Блаженно сощурилась. – М-м-м! У вас, госпожа Альден, значительно вкуснее, чем в доме барона.

Вопреки ожиданию хозяйка не оскорбилась, лишь поджала губы.

– Прежде все было по-иному. Пока не приехала Флоранс Хапли.

– И при чем тут леди Флоранс? – удивился Реджинальд и отчего-то представил эту самодовольную особу на кухне, у плиты. Повариха из Флоранс Хапли наверняка была никудышная. Впрочем – Реджинальд бросил взгляд на Мэб – никогда не стоит судить по внешности.

– Да какая она леди! – фыркнула хозяйка. – Какая леди, прости Господь?! Она еще девчонкой отсюда с мужчиной сбежала, и потом столько лет в Руальесе ноги на сцене задирала и называла себя актрисой.

Ясно, – кивнул Реджинальд молча. – Нарушение устоев. А то уже начало казаться, что госпожа Альден в своей неколебимой вере и слепом почтении роду Хапли меры не знает.

– А когда Флоранс Хапли вернулась, – продолжила хозяйка, – сразу же завела свои порядки. Уволила слуг, кухарку, наняла новых – с материка. А потом еще этого художника, Бли пригласила.

– А разве не барон? – удивилась Мэб.

– Его светлость мальчишку едва терпел.

– Какие разные выходят истории… – Мэб взяла салфетку и медленно, один за другим вытерла пальцы.

– Вы мне не верите? – набычилась госпожа Альден.

– Вам – верю, – покачала головой Мэб. – Скажите, а еще один его гость, Верне, давно он приехал?

– Верне? А, тот миллионер из газет? Примерно неделю назад. Все обхаживал его светлость, а может и Флоранс, уж не знаю. Сюда заходил.

– Сюда? – удивился Реджинальд. – Он хотел у вас поселиться?

Куда больше в его представлении колониальному миллионеру подошла бы белая яхта, приютившаяся в бухте.

– Нет конечно, – рассмеялась хозяйка. – Разве мы для такого хороши? Ему ведь целый остров подавай. Он, читали, недавно прикупил три в Расколотом заливе? А сидонцы свою землю дорого ценят. Нет, он хотел купить у нас картину.

Мэб и Реджинальд переглянулись.

– Картину?

– Я не продала, – с довольным видом ответила госпожа Альден.

– А какую именно картину? – уточнил Реджинальд.

Хозяйка пожала плечами.

– Ту, что висит в холле, господин Эншо. Морская. Она в нашей семье столько лет, как можно ее продать?

– Это полотно известного художника? – уточнила Мэб, сощурясь и пытаясь припомнить, что за морской пейзаж висит в холле.

– Да Бог с вами, миледи! Картина как картина, – махнула рукой хозяйка. – Есть у нас семейное придание, что это подарок барона, да только глупости все это. Мы, конечно, всегда уважали его светлость и всю их семью, но с чего бы им делать нам такие подарки?

– Которая из картин имеется в виду? – Реджинальд, оживившись, отодвинул рюмку и встал из-за стола. – Нужно взглянуть на нее.

Хозяйка в своем определении, простом и четком, оказалась права: картина как картина. Пусть и весьма искусно написанная, возможно дорогая, но ни Мэб, ни Реджинальд сказать этого не могли, а узнать руку художника – и подавно. Впрочем, картина столь явно превосходила все то, что висело в поместье Хапли, что уже одно это делало ее особенной, а интерес Верне – подозрительным. Мэб протянула руку, желая коснуться рамы, но Реджинальд перехватил ее запястье.

– Это может быть артефакт.

– А может – утраченный шедевр, – парировала Мэб.

– Останешься без пальцев, будешь этой мыслью утешаться.

Мэб фыркнула и пробормотала, что кое-кто первый полез щупать гробы в мавзолее, и неизвестно еще, что все обошлось. Реджинальд ее не слушал. Руки его скользнули по воздуху над рамой, точно ощупывал, кончики пальцев слегка светились. Госпожа Альден следила за этими манипуляциями с интересом, а Мэб они почему-то пугали. В картине, в поместье Хапли, в самом острове ей теперь виделось нечто зловещее. Тревога росла иррациональная, почти осязаемая, пока не заполнила Мэб изнутри. И, прежде чем удалось что-либо сообразить, она схватила Реджинальда за руку, не позволяя тронуть картину.

– Нет!

– Что случилось? – Реджинальд, удивленный, обернулся и посмотрел на нее.

– Не знаю. Просто – нет. Тебе можно запрещать и хватать людей, а мне нельзя? – Мэб разозлилась вдруг, так же без причины и разжала пальцы. – Делай что хочешь.

Реджинальд отступил.

– Идем.

Твердые пальцы сжали руку Мэб, и Реджинальд потащил ее за собой к лестнице. Гнев схлынул, остался почему-то страх, влажный и липкий. Понимание, что Реджинальд скажет сейчас что-то, что Мэб услышать не хочет. С ней уже бывало такое, когда много лет назад, еще в юности один приятель хотел просить ее руки.

В номере Реджинальд развернул ее резко, заставив испуганно охнуть.

– Реджи!

– Ты что-то почувствовала?

Вопрос задан был неприятным тоном, он сам по себе сбивал с толку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Боль. Когда ты пытался оторвать мне руку. Ты вообще-то соизмеряй силу. Ты профессор или чемпион по армрестлингу?

Теплые губы нежно коснулись запястья.

– Прости.

Следующий поцелуй достался сгибу локтя, потом плечу – едва ощутимый сквозь ткань платья, а потом Реджинальд крепко, но нежно обнял ее.

– Ты что-то почувствовала, когда я собрался коснуться картины?