Текст книги "Свет в тумане (СИ)"

Автор книги: Дарья Иорданская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Лакей поднял сонную старушку и повел к двери. Разговор между тем заглох сам собой. Атмосфера располагала к рассказыванию мрачных и страшных историй, но компания была исключительно неподходящая. В гостиной посидели еще полчаса, вяло перебрасываясь самыми общими фразами. Потом леди Флоранс поднялась и любезно предложила показать гостям их комнаты.

Гостем Реджинальд себя не ощущал, скорее уж – пленником. Ловушка ко всему прочему была медовая, на такую ос ловят. Леди Флоранс опиралась на его локоть, наваливаясь пышной мягкой грудью, и щебетала, щебетала. Реджинальд не прислушивался. Женщины, подобные Флоранс Хапли, по опыту судя, в принципе не способны сказать что-то полезное.

Первыми ее осмысленными словами были:

– Вот ваша комната, милый Реджи. Располагайтесь.

Спальня сохранила свое убранство века с XVIII: темные вощеные панели с резьбой, массивная мебель, широкая кровать под балдахином. На полу пестрый ворсистый тюркестанский ковер. С портретов на стенах мрачно смотрели розовощекие дамы и кавалеры кисти местного мастера.

– Вам нравится? – по-своему расценила паузу леди Флоранс.

– Вполне, – отозвался Реджинальд, посчитав это слово максимально безличным. Вполне – и все тут.

– Рада угодить вам, милый мой, – промурлыкала женщина, беря Реджинальда за лацканы пиджака.

За обедом она все норовила общупать его, а все остальное время бросала недвусмысленные призывные взгляды, от которых делалось неловко. Впрочем, те же взгляды доставались и Верне, и вандомесцу, и секретарю. Должно быть, любой мужчина моложе сорока попадал в список Флоранс Хапли. Она была настойчива и бесцеремонна, и то ли себя считала неотразимой, то ли Реджинальда – дешевой игрушкой. Руки леди Флоранс он сумел перехватить, когда половина пуговиц на рубашке уже была расстегнута.

– Миледи!

– Милый Реджи…

– Господин Эншо, – Реджинальд сумел наконец отстраниться, взял женщину за плечи и теперь удерживал на приличном расстоянии. – Уж и не знаю, за кого вы меня приняли, но {это} меня не интересует. Прошу, оставьте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Леди Флоранс покраснела, лицо ее пошло некрасивыми алыми пятнами. Губы задрожали. Оттолкнувшись, она вышла из комнаты молча. Хорошо, что в бурю не выгнала. Реджинальд поборол недостойное желание сделать ставку, кто станет следующим ее увлечением: секретарь? Художник? Верне?

Развернувшись на каблуках, леди Хапли удалилась по коридору, тяжело, гневно печатая шаг, и лишь на третьем шаге вновь приняла вид, приличествующий знатной даме. Прислонившись к стене, Реджинальд проводил ее взглядом. Пожалуй, не следовало ссориться с этой женщиной; как и кузен, она могла знать что-то о замке, склепе, похороненных там людях, но Реджинальда не покидало ощущение, что ради ответов придется торговать собой, а на такое он был не согласен.

14.

В больших домах, подобных имению Хапли – или Дерованов, скажем, – комнаты носили красивые, даже вычурные названия. Отец всегда посмеивался над Розовыми, Гардениевыми, Померанцевыми гостиными, и это ироничное отношение передалось со временем Мэб. Предоставленная ей спальня называлась «Лилейной» и была украшена, причем чрезмерно, изображением геральдических лилий, отчего выглядела дешевой декорацией к приключенческому кинофильму о средневековье. Здесь прекрасно смотрелась бы драка на эспадах, а потом герой мог бы покачаться на люстре, которая также имелась в интерьере, и тоже была украшена лилиями, отлитыми из бронзы. Постель выглядела устрашающе, особенно парчовый балдахин на высоких резных столбиках; лилии были и здесь, в резьбе и в узоре на парче. Под ним прекрасно можно было бы устраивать засаду или же пытаться совратить или изнасиловать главную героиню. Последнее в фильмах, конечно же, не изображалось, но зачастую предполагалось. Лилиан де Гиш, манерная инженю, недавно обретшая популярность, могла бы падать на эту чудовищную постель, заламывая белые руки и прикрывая густо накрашенные глаза.

Единственной приметой времени была небольшая электрическая лампа на столике. Включив ее, лакей удалился. Мэб провела пальцами по рельефному изображению лилии на стеклянном абажуре и присела на край постели – матрас слишком мягкий, Реджинальду бы понравился – и сцепила пальцы на коленях. В этой комнате она чувствовала себя неуютно.

– Надеюсь, вы удобно устроились, леди Мэб?

Мэб быстро вскинула голову. Верне стоял в дверях, рукой опираясь на косяк, и перегораживал проход. От этого становилось не по себе, словно мужчина перекрывал ей путь к бегству. Да только, отчего бы Мэб бежать? Разве что от этого человека, который вызывал нервную дрожь и отвращение, и с трудом верилось, что еще совсем недавно Мэб находила его очаровательным.

Она встала, сделала несколько шагов к камину и кончиками пальцев коснулась кочерги с вычурной ручкой из слоновой кости. Не то, чтобы Мэб собиралась ею отбиваться, но так определенно было спокойнее.

– Что вам нужно?

– Мы расстались не лучшим образом, леди Мэб, а я хотел бы продолжить дружбу.

Голос обволакивал, гипнотизировал, ему хотелось подчиняться, не прислушиваясь к словам. Веки сами собой опускались, ресницы путались. Пришлось ущипнуть себя за руку, чтобы очнуться.

– Уйдите. Я не хочу вас видеть.

– Леди Мэб… – голос Верне зазвучал еще мягче, проникновеннее; потек отравленным медом. – Давайте уладим это недоразумение между нами.

Голосу этому хотелось поддаться, хотелось соглашаться со всем, ковром стелиться под ноги.

– Грубо, очень грубо, – проворчала Мэб. – Уйдите, Кристиан, не испытывайте судьбу.

Верне, заставив ее вздрогнуть, сделал шаг и стиснул руку. Пальцы его были горячи, точно раскаленный кусок железа. Его прикосновение вызвало дрожь отвращения, с которой не сразу удалось справиться. Выражение лица, взгляд Верне совершенно переменились, он из беспечного красавца-повесы превратился в монстра. В глазах его светилась ярость.

– Хорошо, леди Мэб, начистоту! Вы…

– Отойди от нее! – резкий окрик Реджинальда заставил Мэб вздрогнуть, но больше от облегчения, чем от неожиданности или страха.

– Реджинальд!

Верне, в свою очередь, не удивился, не отступился, а только крепче стиснул руку Мэб. Наверняка там завтра появятся синяки. Боль и эта мысль заставили Мэб возненавидеть его еще сильнее. Реджинальд схватил Верне за плечо и дернул на себя, заставляя разжать пальцы. Ногти царапнули по коже, оставляя красноватые следы, и Мэб стиснула зубы, чтобы не застонать. Она не собиралась доставлять Верне такое удовольствие. Только когда Реджинальд схватил миллионера за грудки и прижал к стене, Мэб накрыла пострадавшую руку ладонью и постаралась толикой магии унять боль.

– Убирайся, Верне! Если ты еще раз окажешься рядом с Мэб…

Ярость в голосе Реджинальда парадоксальным образом польстила Мэб, хоть ей обычно и претило насилие.

– Предоставим {леди} Мэб решать самой, – ухмыльнулся Верне, особенно выделив слово «леди», и прозвучало это так, словно он уверен в ответе заранее.

– Вышвырни его, – попросила Мэб и отвернулась.

За спиной ее была какая-то возня, потом хлопнула дверь. Мэб на мгновение затаила дыхание. Спустя мгновение на плечи ей легли теплые руки, затем – поцелуй в шею и знакомый аромат трав.

– Все в порядке?

– Ненавижу этого человека! – Мэб повернулась и крепко обняла Реджинальда, спрятав лицо у него на груди. – Отвратительный тип!

Руки провели по ее спине вниз, потом вверх, легли на затылок, мягко массируя. Пальцы запутались в волосах.

– Он больше не будет тебе докучать, обещаю, – Реджинальд поцеловал ее в висок, потом в щеку, в шею. Мэб вскинула голову, подставляя губы для поцелуев.

– Что ему от меня нужно? – пусть Мэб того и не хотела, но прозвучало это жалобно. Новый поцелуй заставил ее умолкнуть.

Жакет оказался на полу, блуза была расстегнута, а бретелька нижней сорочки сама соскользнула с плеча, когда Реджинальд отстранился. По коже прошелся неприятный холодок. В эту же минуту в ставни ударил порыв ветра, и что-то загудело в трубе. Мэб содрогнулась и немеющими пальцами вцепилась в отвороты Реджинальдова жилета. Он мягко отнял ее руки.

– Нужно запереть дверь. Если, конечно, ты не хочешь среди ночи общаться с леди Флоранс.

– О, леди Флоранс… – Мэб разжала пальцы. – Она положила на тебя глаз.

– Как и на любого другого мужчину, – Реджинальд повернул ключ в замке и вернулся к Мэб. – На чем мы остановились?

– О, Небо! – Мэб положила руки ему на грудь и медленно начала расстегивать пуговицу за пуговицей. – Ты говоришь как герой пошлой радиопостановки!

– Впредь буду молчать, любовь моя, – хмыкнул Реджинальд и вновь поцеловал ее.

15-16

15.

В комнате было темно из-за плотно закрытых ставен и задернутых штор, и невозможно было определить,  который сейчас час. Впрочем, с постели вставать не хотелось вовсе. Реджинальд шевельнулся, удобнее устраивая на плече голову Мэб, и расслабился, положив руку на ее голую спину. Следы на запястье практически сошли на нет, больше исчезла. Возможно, все тревоги были беспочвенны. Напряжение последних недель сделало его подозрительным и заставило на время забыть о том, насколько капризна и непредсказуема магия. В это утро все казалось легким, объяснимым и приятным.

А потом, когда Реджинальд совсем расслабился, разнежился и хотел уже разбудить Мэб нежным поцелуем, чтобы приятно начать это утро, тишину прорезал истошный вопль. Мэб подскочила, всполошенная, и едва успела схватиться за плотную портьеру, прежде чем начала падать. Реджинальд подхватил ее и прижал к себе.

– Что… что случилось?

– Сейчас посмотрю, – Реджинальд разжал объятья и поднялся. Мэб удержала его за запястье.

– Осторожнее.

Реджинальд улыбнулся чуть снисходительно, хотя на самом деле не испытывал беспечности и опасался того, что может происходить в этом странном доме. Наскоро одевшись, он повернул ключ и выглянул в коридор. На плечо ему сразу же легла рука. Реджинальд обернулся и смерил Мэб взглядом. Растрепанная, небрежно замотанная в простынь, она была необычайно хороша, и хотелось, позабыв обо всех странностях, немедленно вернуться в постель и понежиться еще немного, а не кидаться навстречу новым приключениям и почти наверняка – неприятностям.

– Ты бы оделась, – проворчал Реджинальд и шагнул в коридор.

Изящные, хотя и немного вычурные часы-артефакт на столике показывали девять. В отдалении слышались топот, голоса, но это были обычные звуки большого богатого дома, где много слуг. Определить, где недавно кричали, было невозможно.

Минут десять Реджинальд плутал в сплетении коридоров, поражаясь бессмысленной планировке имения Хапли, и наконец вышел в холл. В центре его стояла юная племянница барона, простоволосая, босая, в одной сорочке. У ног ее, у самого подножия лестницы, лежал куль темного тряпья. Реджинальд моргнул. Тело. Еще один покойник. Очнувшись от минутной прострации, он бросился к застывшей девушке и накинул ей на плечи свой пиджак.

– Давайте отойдем.

Девушка всхлипнула и послушалась. Реджинальд отвел ее в сторону, усадил на стул и принялся, присев на корточки, растирать холодные, судорогой сведенные пальцы. Холл между тем наполнился народом, а вместе с ним – шумом и бессмысленными причитаниями.

– Выпейте чаю, дорогая, – Мэб опустилась на соседний стул и заставила девушку сделать глоток. Судя по запаху, в чашке был не столько чай, сколько крепкий бренди. – И давайте уведем вас отсюда…

Ифигения Хапли двигалась безвольно, сонно, напоминая куклу в театре. Позволила поднять себя на ноги, обнять за плечи и покорно пошла следом за незнакомой женщиной в указанном направлении. Мэб обернулась через плечо.

– Мы будем в той пошлой гостиной с диванами.

Реджинальд кивнул и вернулся к телу. Удача Мэб, до сей поры действующая исправно, привела их в странное место. Уже второй мертвец за два дня, своеобразное семейство, Верне в качестве почетного гостя, и совершенно некого расспросить о гробнице Хапли, а ведь только ради этого они прибыли сюда. Все шло наперекосяк и, определенно, в отпуск следовало поехать куда-нибудь еще.

– Бедняжка Жокетт… – медоточивый голос Флоранс Хапли прозвучал над самым ухом. Реджинальд почти ощутил спиной прикосновение ее мягкой груди. – Нельзя было оставлять ее одну. Я знала, что однажды произойдет какой-нибудь несчастный случай. И вот – она свалилась с лестницы.

Реджинальд присел на корточки и, стараясь ничего не касаться, осмотрел распростертое на полу тело. Домочадцы Хапли – Верне и леди Гортензия со спутником в холл не вышли – подались вперед.

– Только если по дороге госпожа Жокетт налетела затылком на бронзовую чушку, леди Флоранс, – покачал головой Реджинальд и указал на рану под запекшейся коркой крови. – Звоните в полицию. Боюсь, это убийство.

16.

Оцепенение спало, едва юная Эффи Хапли оказалась в гостиной. Она зарыдала в голос, размазывая слезы по лицу, зарыдала громко и истово, точно оплакивала что-то бесконечно дорогое. Одна ладонь была раскрыта, вторая сжата в кулак. Мэб приняла в своей жизни достаточно экзаменов, чтобы узнать, когда дети что-то прячут.

Ифигения Хапли начала икать и проговорила через силу:

– Принесите, пожалуйста, воды…

И еще крепче стиснула кулак.

– Что у вас тут, Эффи?

Пальцы сжались еще крепче, почти впились ногтями в ладонь. Девушка смертельно побледнела и отшатнулась. Врала она скверно, много хуже учеников Мэб.

– Покажите.

– Я… вы… вы не имеете права! – пискнула девушка.

– Потом вы на меня пожалуетесь тетке, к ней и без того есть разговор. Покажите.

Мэб использовала свой обычный «профессорский» взгляд, с которым изымала шпаргалки и запрещенные на занятиях артефакты. Он срабатывал не всегда, но у юной Ифигении Хапли было немного опыта общения с людьми. Под этим взглядом она медленно разжала кулак.

Пуговица. Обыкновенная темно-серая пуговица, дешевая, вырезанная из коровьего рога. Такие пришивают на среднего качества мужские костюмы. Бросив на нее взгляд, Эффи Хапли побледнела еще сильнее, а потом плотно, в тонкую линию сжала губы. Она выглядела настоящей героиней, способной молча выдержать любые пытки ради правды. В Абартоне Мэб часто встречала таких вот героев обоего пола.

– Чья это пуговица?

Девушка вновь сжала кулак, да так, что костяшки побелели, стиснула зубы.

– Вам лучше сказать мне, Эффи, – мягко увещевала Мэб. – Вам есть что скрывать?

В глазах Эффи Хапли плеснула паника, а потом она словно очнулась.

– Есть у вас право спрашивать?

– Нет. Но, верите ли, я хочу вам помочь.

– Не верю, – хмуро кивнула девушка, обхватив себя руками. – Вы, Флоранс, этот крысеныш Бли – все одинаковые.

– А господин Верне? – заинтересовалась Мэб.

– Я не имею дел с господами, подобными Верне. Меня предупреждали на его счет.

– Вот как… – хотела бы и Мэб, чтобы кто-то в начале мая предупредил ее о натуре этого человека. – Что ж, тем лучше для вас. И, конечно, пуговица принадлежит не господину Верне. И едва ли Пьеру Бли, с его-то экстравагантной артистической натурой. Мартин Рорри?

В глазах Ифигении Хапли отразилась паника. Она еще крепче стиснула пуговицу, словно собиралась защищать ее ценой своей жизни. Ясно было, что от девушки ничего не добьешься, да и нет у Мэб такого права. И все же, она предприняла последнюю попытку. Взяв Эффи Хапли за руку, Мэб сказала, как только могла, проникновенно:

– Моя дорогая, если вам потребуется помощь, придите ко мне. За помощью, за советом – не важно. Придите. Вы всегда можете найти меня в Абартоне.

– Да, – буркнула девушка. – Возможно.

Подобрав подол сорочки, она выскочила из комнаты. Хлопнула дверь. Мэб медленно опустилась на ближайший диван, расправив юбку. За каким бесом сунулись они в эту историю?

– Это убийство.

Мэб подняла взгляд на Реджинальда.

– Просто потрясающе!

– Сначала барон, затем старая нянька, знаток преданий. У кого теперь спрашивать о мавзолее?

– Ну да, – фыркнула Мэб. – От нас хотят скрыть правду! Остается только Мартин Рорри. И то нам надо спешить, ведь он, кажется, убийца.

– Не повод для шуток, – вздохнул Реджинальд. – В доме уже побывала полиция, они, кажется, дежурили неподалеку. Нам до окончания расследования запрещено покидать имение. Я послал в гостиницу за нашими вещами.

– Ничего не понимаю в расследованиях, – проворчала Мэб. – Из Абартона нас вышвырнули в разгар дел безо всяких проблем. И, полагаю, не позволят вернуться до конца каникул.

– Ты ничего не понимаешь в политике, – вздохнул Реджинальд. – Совет попечителей уже нашел виноватых. Или назначил, что в данном случае вероятнее. И ему не нужны лишние свидетели.

– Но это же…

– Ужасно, – согласился Реджинальд. – Сосредоточимся на делах насущных. Грюнар и Юфемия. Если с зельем и чарами что-то не так, нам с тобой уже не важна будет вселенская несправедливость.

Мэб до боли прикусила губу. Реджинальд был самым неприятным образом прав. Мертвецам правда ни к чему.

– Я поговорю с секретарем, пока им не заинтересовалась полиция.

– Хорошо, – вздохнула Мэб. – Мне что прикажешь делать?

– Поболтай с леди Флоранс, собери интересные местные сплетни. И… – Реджинальд сжал руку Мэб. – Держись подальше от Верне. Мне этот тип не нравится.

– Едва ли больше, чем мне, – проворчала Мэб. – Я к нему не подойду.

Привстав, Мэб поцеловала Реджинальда в уголок рта и вышла, ворча себе под нос. В этом году у нее выходил чрезмерно увлекательный отпуск.

Впрочем, долго дуться Мэб не могла. Победило природное любопытство. Забежав в уборную, роскошную, отделанную мрамором и хрусталем, Мэб привела себя в порядок, поправила одежду и уложила растрепанные волосы с помощью малой толики магии. Теперь она себя чувствовала увереннее и готова была встретиться хоть с Флоранс Хапли, хоть с самой королевой.

Леди отыскались в еще одной роскошной гостиной, обставленной в недавно вошедшем в моду сылуньском стиле, с низкими резными столиками и смешными табуретами-бочонками красного лака. Диваны больше походили на садовые скамейки, жесткие, также резного дерева, заваленные маленькими вышитыми шелком подушками. Так выглядела комната мечты в представлении матери, во всяком случае последний год с небольшим. По наблюдениям Мэб, мечты матери менялись слишком часто.

Леди Флоранс, сидя у окна, картинно перебирала четки. Леди Гортензия черкала что-то в маленьком блокнотике, то и дело постукивая изящным бальным карандашом по тыльной стороне ладони. В комнате висел слабый и безвольный кофейный аромат.

– Чаю, – попросила Мэб у замершего возле двери лакея и опустилась на диван. Был он жесткий и крайне неудобный, со слишком широким сиденьем и непропорционально короткими ножками. – Доброе утро.

– Если вы так считаете, леди Мэб, – отозвалась ворчливо Флоранс Хапли. – Еще одна смерть в нашем доме! Бедная старая Жокетт!

Мэб кивнула глубокомысленно и перевела взгляд на фрейлину. И как прикажете тут выуживать «интересные сплетни»?

– Все как в детективе леди Бресмунд! – всплеснула руками Флоранс Хапли. – Я боюсь! Кто станет следующей жертвой?!

– Если как в детективе, то тогда, наверное, вы, – саркастически отозвалась леди Гортензия. – В подобных книгах юные девушки обычно выживают. Или оказываются убийцами. Скажите, леди Флоранс… а что здесь делает господин Верне?

Мэб вздрогнула. Ее и саму чрезвычайно занимал, даже нервировал этот вопрос. Но откуда такой интерес у королевской фрейлины?

– Он гостил у барона, – пожала плечами Флоранс Хапли. – Обсуждал какие-то деловые вопросы.

– Деловые… Ее величество встревожена деятельностью Верне.

Мэб подвинулась ближе.

– Что с ней не так?

– Этот господин скупает старые поместья. Вам, леди Мэб, он подобных предложений не делал?

Мэб нахмурилась. Те предложения, что делал ей Кристиан Верне, сложно было озвучивать в приличном обществе. Но вчера он начал что-то говорить. На мгновение стало досадно, что Реджинальд прервал и вышвырнул его.

– Нет. Однако господин Верне навещал мою мать. Не думаю, что ему удалось уговорить ее на что-то подобное.

– Все так думают, – изящно повела плечами фрейлина. – Но однако леди Бонфлан и Эвер продала свое поместье пять лет назад. Не советуясь с короной.

– И много он уже купил? – в глазах Флоранс Хапли загорелся жадный интерес.

– Ее величество и я не располагаем такими сведениями, – спокойно отозвалась леди Гортензия и умолкла.

Что ж, кое-какие сплетни Мэб все-таки добыла. И с одной стороны они никакого отношения не имели к их делу, а с другой – поведение Верне нервировало не на шутку.

– Леди Флоранс, – Мэб поднялась. – Могу я воспользоваться вашим чарофоном?

17.

Смерть старой нянюшки вызвала настоящий переполох. Возможно, в большом городе дело бы пустили на самотек, но на острове госпожа Жокетт оказалась заметной фигурой. У каждого здесь была пара историй про нее. По всему выходило, что госпожа Жокетт – безобидная славная старушка, которая любит детей и кормит всех подряд карамельками. Однако же, кто-то проломил ей череп.

– Неслыханно! – воскликнул Пьер Бли не без удовольствия.

Мужчины устроились в курительной, еще одной комнате, обставленной в «педжабарском стиле», если так можно было назвать эту безвкусицу. Комната была достаточно велика, чтобы не сталкиваться между собой, даже не видеть друг друга – все благодаря расписным ширмам. Это было очень хорошо, потому что Реджинальд боялся не сдержаться при виде Верне. Того скрывало кресло, и все на данный момент было прекрасно. Присутствие колониального миллионера выдавали только колечки дыма; на них можно было не обращать внимание.

Куда сильнее Реджинальда занимал Мартин Рорри. Полиция, занятая осмотром тела и места преступления, пока еще не обратила внимание на секретаря, но это был только вопрос времени. Молодой человек заметно нервничал, был бледен, истекал потом и не знал, куда ему деть руки. Реджинальд не знал, убийца ли перед ним или просто перепуганный мальчишка, да его это и не слишком занимало. Сейчас важно было переговорить с Мартином Рорри, пока им не занялись полицейские. Наверняка потом Реджинальд будет презирать себя за такое поведение, но – потом.

Как и Режинальд, Рорри не курил. Он занял место у окна и с тоской смотрел в сад. Пальцы нервно барабанили по резному полированному столику.

Реджинальд сел рядом. Секретарь при его появлении вздрогнул и скрестил руки на груди в беспомощном защитном жесте. Пареньку определенно было что скрывать.

– Я слышал, барон увлекался историей семьи?

Рорри вздрогнул и заметно расслабился. Это была явно не та тема, что его беспокоила.

– Да, господин Эншо. Это была, наверное, единственная страсть барона. Он мечтал восстановить родовой замок, хотя едва ли представлял, сколько это будет ему стоить. И он писал о своей семье книгу.

– Книгу? – оживился Реджинальд.

Рорри хмыкнул.

– Вы ведь понимаете, семья не была особенно примечательна. Весь свой век бароны коротали на острове, не вмешиваясь в дела политические. Участвовали в паре войн, но неизменно возвращались сюда. Материала явно не хватает, и по большей части барон записывал байки, которые любит рассказывать о Хапли Жокетт… Любила…

Секретарь помрачнел и снова замкнулся в себе.

– А как же Грюнар и Юфемия? – спросил Реджинальд, надеясь еще раз разговорить молодого человека.

Рорри только пожал плечами.

– Эта старая глупая легенда уже никому не интересна. Все мы ее слышали не одну сотню раз. Барон одно время надеялся выкопать что-то новое, утверждал, что его дед на что-то там намекал. Его светлость дни и ночи проводил в семейном архиве, но… – секретарь махнул рукой и отвернулся к окну.

– Но?

Рорри досадливо поморщился.

– Архив в ужасном состоянии. Он огромен, кое-кто из баронов любил писать мемуары, и даже слишком. Но все это веками собиралось бессистемно и до последнего момента хранилось в замке. Некоторые бумаги безнадежно повреждены сыростью.

– Могли бы мы с леди Мэб взглянуть на эти бумаги?

Мартин Рорри сощурился подозрительно. Реджинальд принял самый невинный вид и заговорил мягким увещевательным тоном, который использовал порой на педсоветах, желая повлиять на коллег и ректора. Даже на Мэб этот тон пару раз действовал.

– Мы с леди Дерован, помимо прочего, заняты исследованиями сложных редких зелий и…

– А-а, Грёзы? – Мартин Рорри отмахнулся.

– Я бы на вашем месте не относился к этому легкомысленно, – покачал головой Реджинальд. Воспоминания об эффекте зелья были все еще свежи.

Секретарь пожал плечами и, вытащив связку потертых медных ключей, отцепил один.

– Это на чердаке. Потайная лестница из библиотеки: нужно повернуть влево чучело ворона. Спросите леди Флоранс для приличия, но думаю, она не станет возражать.

Реджинальд забрал ключ, положил в жилетный карман и вовремя: в дверях появился полицейский инспектор в сопровождении пары констеблей. Вид у них был суровый, а дубинки в руках выглядели угрожающе. Мартин Рорри побледнел, взгляд его метнулся от полицейских к окну, словно ища пути к бегству. Окно было в тяжелой свинцовой раме, сделанной так, чтобы легко противостоять непогоде. Мимолетно секретарь глянул на Реджинальда, прося поддержки, а потом поднялся.

– Господа?

– Господин Рорри, пройдите с нами, – сухим официальным тоном велел инспектор.

– Это… это арест? – голос молодого человека дрогнул.

– Пока это – дело добровольное, господин Рорри.

Секретарь вымучил улыбку, кивнул Реджинальду и последовал за полицейскими. Констебли с дубинками шли по обеим сторонам и выглядели угрожающе. Место Рорри незамедлительно занял Пьер Бли.

– Они с бароном повздорили несколько дней назад, – сообщил художник доверительным тоном. На Реджинальда пахнуло слишком сладким для мужчины парфюмом. – Должно быть, наш Мартин и…

Художник умолк с самым многозначительным видом и подмигнул. Накатило чувство брезгливости. Пьер Бли был Реджинальду глубоко антипатичен, он не выносил подобных людей. Что он за художник, сказать сразу было нельзя, но Реджинальд готов был голову позакладывать, что мальчишка – бездельник вроде тех, кто учится в Королевском Колледже.

– Этот Рорри всегда был с придурью, – Бли раскурил темно-коричневую сигарету, источающую назойливый сладкий фруктовый запах. – Мы ведь учились вместе, знаете? В Вандомэ. Уиллем был талантлив, весьма, весьма… Видели в Педжабарской гостиной натюрморт с битой птицей?

Реджинальд покачал головой. В той комнате слишком много было всего и невозможно было разглядеть детали. Впрочем, Бли не интересовал ответ, он вообще обращал на собеседника крайне мало внимания.

– Это работа Уиллема. Рорри отчаянно ему завидовал. Да и я, признаться, чуток… Рорри выгнали после одной неприятной истории, и мы с ним не виделись до этого лета. А Уиллем… Не нужно ему было возвращаться на этот остров. Невольно поверишь в проклятие, а?

И Бли, отвлекшись от своей персоны, поднял наконец глаза на Реджинальда.

– Что с ним произошло?

Бли пожал плечами.

– Утонул. Как и все Хапли.

– Барона задушили, – напомнил Реджинальд.

– И сбросили в воду, – ухмыльнулся Бли, стряхивая пепел. – Так уж у них повелось. Слышали, что говорят про всех этих прославленных предков вроде Грюнара и Юфемии? Утонули во время Великого наводнения, и даже тел не нашли.

– У них гробница в Мавзолее, – напомнил Реджинальд.

Бли снова пожал плечами с полнейшим безразличием.

– Ну, может быть. Господин Верне! Господин Верне!

Завидев вставшего с кресла миллионера, художник подскочил и заговорил что-то жарко о картинах, мешая роанатские слова с вандомэсскими и явно продолжая прерванный разговор. Реджинальд отвернулся к окну, не желая встречаться с Верне взглядом. Ему теперь доставало тем для размышлений, и с лихвой.

18.

Трубку взял Фердрен, много лет прослуживший в семье Дерован и приобретший привычку говорить с ленцой и снисходительностью даже с хозяевами. Так мать представляла себе «правильного» дворецкого и старательно воспитывала в Фердрене нужные качества. При этом дворецкий был существо тишайшее, застенчивое, даже пугливое, и Мэб никогда не понимала, как всё вышеперечисленное в нем уживалось.

– Фердрен, maman дома?

– Леди Мэб! – в надменном голосе дворецкого прозвучали отголоском теплые нотки. Он всегда любил старшую дочь хозяина. – Ее светлость в саду, устраивает чаепитие с леди Летицией и леди Кассандрой.

– А-а, сестры Бонфлан? – Мэб кивнула. Младшая из дочерей этого баснословно богатого и родовитого семейства жила неподалеку, и мать обожала приглашать сестер на чашку чая. Это была в ее представлении «подходящая компания». Будь Мэб мужчиной, и матушка, должно быть, уже устроила с одной из дочерей Бонфланов брак. – Я хотела бы поговорить с maman немедленно.

– Минутку, миледи.

Положив трубку рядом с чарофоном – Мэб воочию видела эту картину, всю степенность и многозначительность движений, – Фредрен вышел на поиски хозяйки. Мэб села на подлокотник дивана и стала разглядывать свои перекрещенные щиколотки. Ожидание могло затянуться, если мать все еще злится.

Поцелуй в шею заставил ее вздрогнуть.

– У нас есть возможность сунуть нос в архив Хапли, – Реджинальд продемонстрировал старый медный ключик.

– Откуда?

– Спер, – хмыкнул Реджинальд. – Рорри дал его, прежде чем бедолагу увели для «беседы». Предупредил, что там беспорядок, но, полагаю…

– С моим даром мы найдем нужные бумаги, – кивнула Мэб. – Я только задам маме пару вопросов. Если она пожелает со мной разговаривать, конечно. Что с Рорри, кстати?

Реджинальд пожал плечами. Заложив руки за спину, он прохаживался по комнате, изучая развешенные на стенах картины. Живопись была средней руки, должно быть – работы покойного Уиллема Хапли. Мэб слышала, он был художником.

– Классовая солидарность: парень невиновен, – произнес наконец Реджинальд.

– Откуда такая уверенность?

Реджинальд пожал плечами.

– Сказал же: классовая солидарность.

– А к Пьеру Бли ты ее не испытываешь? – хмыкнула Мэб.

– С чего бы? Он вандомэссец.

В трубке в этот момент наконец щелкнуло, и голос Фредрена надменно произнес:

– Ее светлость велела передать, что не желает говорить с вами, миледи.

Парадоксальным образом в речи дворецкого смешались надменность и сожаление.

– А она не говорила, что у нее больше нет дочери?

Бедолага Фредрен издал странный звук, словно бы подавился воздухом. Мэб вздохнула.

– Скажите maman, что я в поместье барона Хапли и, вероятно, буду здесь еще несколько дней. Я буду ждать ее звонка.

Положив трубку на рычаг, Мэб потерла разнывшийся лоб.

– Маменька в своем репертуаре… Ну что, идем, взглянем на архив барона?

– Сперва не мешало бы спросить позволения леди Флоранс, – Реджинальд поморщился, его эта перспектива явно не радовала. – Или леди Ифигении.

Мэб покачала головой.

– Девочка в расстроенных чувствах. Она нашла у тела своей няньки пуговицу, с рубашки Рорри, я полагаю.

Реджинальд вскинул брови.