Текст книги "Первая могила справа"

Автор книги: Даринда Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Это его ты сегодня видела? – наконец уточнила она.

– На складе, да. А еще утром, когда в офисе появился Рейес.

– Это существо было там?

– Нет. Я начинаю думать, что они с Рейесом похожи. Правда, Рейес живой, он человек, но в последнее время я постоянно замечаю эти пятна и во сне занимаюсь сумасшедшим сексом, а потом он оказывается у меня в ванной…

– В ванной?

– …он назвал меня «Датч» в день, когда я появилась на свет, совсем как Рейес, только Рейес был слишком мал, когда я родилась, так откуда он узнал? Откуда Злодей узнал, как Рейес назовет меня пятнадцать лет спустя?

Чашка выскользнула из моих пальцев, и Куки поставила ее на стол.

– Хватит с тебя кофе.

– Извини, – пробормотала я, скривив губы в глупой улыбке.

– Начнем с самого начала. – Она ободряюще похлопала меня по руке. – Если только ты не хочешь сперва рассказать о том, что было в ванной.

Я хмыкнула:

– Я тебе о стольком не рассказывала, Куки. К этому непросто привыкнуть.

– К тебе же я привыкла.

Я снова хмыкнула, взяла чашку и допила остатки кофе.

– Когда ты впервые увидела это существо?

– В день, когда появилась на свет. – Она что, не слушала? – В тот день я впервые увидела Злодея, – пояснила я, показав для ясности в воздухе кавычки.

– Злодея?

– Он как дым. Неизвестное существо или монстр, который появляется только в критических случаях. В основном когда моя жизнь в опасности. Надо запастись попкорном.

Куки подвинулась на краешек стула.

– Он был с тобой в тот день, когда ты родилась?

– Ага. Я зову его Злодеем, потому что «гигантский слизняк, который пугает меня до глубины моей любимой, единственной и ненаглядной души» звучит слишком длинно.

Она кивнула, с нетерпением ожидая продолжения рассказа. Куки уже поняла, что он несколько отличается от банальных баек о привидениях, обитающих на чердаке в доме чьей-нибудь любимой тети. Моя история не для посиделок у костра и ночных девичников. Это объясняет и отсутствие других слушателей.

– Кто бы он ни был, как я уже говорила, он оказался рядом со мной в день моего рождения.

Куки замерла с чашкой в руке, не донеся ее до рта. У нее едва слюнки не текли от предвкушения. Только тут до меня дошло, как же ей хотелось знать больше. И насколько мое молчание ее задевало.

Нахмурив брови, подруга спросила:

– А откуда ты это узнала? Тебе кто-то рассказал?

– Рассказал что? – Моя чашка опустела. На ней была изображена тигровая лилия – мой любимый цветок. Я внимательно ее рассматривала, чтобы не глазеть на фото Рейеса.

– Что это огромное зловещее существо было с тобой, когда ты родилась.

– Что-что? – О чем это она? Очевидно, я незаметно для себя заснула.

– Откуда ты узнала, что он был там в день твоего появления на свет?

Ах вот оно что. Верно, она же еще об этом не знает.

– Я помню все начиная с первого дня.

– Первого дня?

Я кивнула, впервые заметив, что один лепесток тигровой лилии касается края чашки.

– С первого дня чего? Первого класса в школе? Бури в пустыне? Менструального цикла? – Тут ее осенила догадка, и Куки задохнулась от радости. – Ну конечно! С тех пор, как у тебя начались месячные. Это гормональное, верно? Тогда ты обо всем догадалась?

Я усмехнулась. Было забавно наблюдать за ней.

– С первого дня жизни. Моего бытия. Моего земного существования.

– Я тебя не совсем понимаю.

– С того дня, как я родилась, – повторила я, закатив глаза. Обычно Куки соображает быстрее.

Она ошарашенно замолчала, что было странно.

– Понимаю. Это всех удивляет. – Я обвела пальцем самый яркий оранжевый лепесток и добавила: – Очевидно, мало кто помнит день своего появления на свет. – Лепестки раскрывались взрывом красок; посередине, в беззащитной сердцевине бутона, оттенок был темнее.

Наконец к Куки вернулся дар речи.

– Мало кто? – проговорила она. – Ты шутишь? Скорее уж никто.

– Да, это странно. – Я очертила пальцем контуры следующего лепестка. – Я все помню так, словно это было вчера. Правда, вчерашний день помню смутно. – Лепестки кончились, я подняла глаза и уставилась на фотографию Рейеса. Я буквально чувствовала боль и муку, написанные на его лице. Яркий цвет его карих глаз темнел к зрачкам, самому уязвимому месту.

– О господи, Чарли, неужели ты помнишь, как родилась?

– Я помню его.

– Это чудовищное создание?

– Злодея. Остальное тоже помню – например, как врач перерезал пуповину, а акушерки меня вытирали.

Куки в изнеможении откинулась на спинку стула.

– Он назвал меня по имени. По крайней мере, мне показалось, что это было мое имя.

Подруга задохнулась от изумления:

– Он назвал тебя «Датч»?

– Да, но почему? Откуда он мог узнать?

– Что ты от меня хочешь? У меня пока и история про первый день никак в голове не укладывается.

– Ты права, извини. Но не могла бы ты соображать поживее? У меня столько вопросов.

На ее лице отразилось сомнение.

– Хочешь огорошить меня очередной сногсшибательной новостью?

Я пожала плечами:

– Вообще-то нет. Не считая того, что я с самого первого дня знаю все языки, которые когда-либо существовали на свете. Об этом, пожалуй, стоит упомянуть.

Я слишком устала, поэтому не могу утверждать наверняка, но у меня возникло отчетливое ощущение, что Куки упала в обморок.

Глава 10

Не бойтесь ангела смерти.

Просто держите с ней ухо востро.

Шарлотта Дэвидсон

– Я подняла глаза и увидела его.

Куки замерла с кусочком попкорна у рта и слушала мой рассказ с круглыми от изумления глазами. А может, с первобытным, пробирающим до костей страхом. В ту минуту трудно было понять.

– Злодея, – проговорила она.

– Да, но если хочешь, можешь для краткости звать его Злой. Кто бы он ни был, он стоял и смотрел на меня, а я была голая, в плаценте (хотя тогда не обратила на это внимания). Помню только, что он меня загипнотизировал. Казалось, он все время в движении, куда-то течет.

– Как дым.

– Как дым, – повторила я, выхватила у нее из руки масляный кусочек попкорна и сунула себе в рот. – Кто успел, тот и съел.

– А ты помнишь что-нибудь до него? – полюбопытствовала Куки, потянулась за другим кусочком попкорна и снова замерла, не донеся его до рта. Я старалась не расхохотаться, чтобы ее не спугнуть.

– Немного. Конечно, я не помню сам процесс рождения или что-то в этом роде – и слава богу, потому что это было бы ужасно. Только то, что было после. Но очень смутно. Все, кроме него. И мамы.

– Постой, – Куки подняла палец, – как мамы? Ведь твоя мама умерла в день, когда ты родилась. Неужели ты ее помнишь?

Слабая улыбка показалась на моем лице.

– Куки, она была такая красивая. Она стала моим первым… э-э-э, клиентом.

– Ты хочешь сказать…

– Да. Она ушла через меня. Мама излучала свет, тепло и бескорыстную любовь. Тогда я этого не понимала, но она сказала, что счастлива отдать жизнь, чтобы я жила. Благодаря ей я успокоилась и почувствовала, что меня любят. Это было очень кстати, потому что Злой меня напугал.

Куки скользнула по мне взглядом и уставилась в пространство, обдумывая мой рассказ.

– Все это как-то… даже слов не подберу…

– Я знаю, в это невозможно поверить.

– Поразительно. – Она перевела взгляд на меня.

Неожиданно мне стало легко. Можно было догадаться, что Куки мне поверит. А те, с кем я росла, мои близкие, никогда не верили, что я помню, как родилась.

– Значит, в каком-то смысле ты все-таки знала свою маму?

– Да.

Становясь старше, я поняла, что у многих детей не было и того. Я всегда буду благодарна маме за те минуты, что мы провели вместе.

– И знаешь все языки, на которых когда-либо говорили на свете?

Обрадовавшись перемене темы, я ответила:

– Все до единого.

– Даже фарси?

– Даже фарси, – ухмыльнулась я.

– Вот это да! – почти прокричала она. Должно быть, Куки в голову пришла какая-то мысль. Потом ее лицо омрачилось, и она с обличительным видом показала на меня пальцем: – Я так и знала. Я знала, что ты поняла, что нам сказал тогда в супермаркете тот вьетнамец. Я видела это по твоим глазам.

Я улыбнулась и посмотрела на фото Рейеса, не в силах отвести от него взгляда.

– Он сказал, что ему нравится твоя задница.

Она задохнулась от возмущения:

– Наглый недомерок.

– Еще он сказал, что очень тебя хочет.

– Жаль только, что он такой мелкий, что потерялся бы у меня в декольте.

– Наверно, поэтому ты ему и понравилась, – прыснула я.

Куки надолго замолчала. Я дала ей время осознать услышанное. Наконец она спросила:

– Как такое вообще возможно?

– Не расстраивайся, – решила я ее подразнить, – едва ли он поместился бы у тебя в декольте. Хотя наверняка с удовольствием попробовал бы.

– Нет, я про языки. Это…

– Круто? – с надеждой перебила я.

– …поразительно.

– Ага. Наверно.

– А ты понимала, что тебе говорят, в день, когда родилась?

Задумчиво наморщив нос, я призналась:

– Пожалуй, да. Конечно, не буквально. У меня не было ни схемы, ни прошлого опыта, с которым можно было бы соотнести слова, и я не знала значений, с которыми они ассоциируются. Тех, кто общался со мной, я понимала скорее чутьем. Причем ходить и говорить я начала примерно тогда же, когда обычные дети. Но когда со мной заговаривали, все понимала. И не важно, на каком языке объяснялись люди. Я понимала, что они говорят.

Компьютер уснул, и я пошевелила мышкой, чтобы вернуть фотографию Рейеса.

– Я поняла первые слова, которые произнес папа, – продолжала я, стараясь не выдать грусти. – По крайней мере, большую часть. Он сказал, что мама умерла.

Куки покачала головой:

– Бедная моя.

– Думаю, папа знал. Он чувствовал, что я его понимаю. Это был наш маленький секрет. – Я подхватила горсть попкорна и отправила в рот кусочек. – Потом он женился на моей мачехе, и все изменилось. Она почти сразу решила, что я сумасшедшая. Все началось с того, что мне нравились мексиканские сериалы.

– Чарли, ты не сумасшедшая.

– Да ладно. Я ее не виню.

– И зря, – отрезала Куки. – Я тоже мать. И матери так себя не ведут – хоть родные, хоть приемные.

– Да, но твоя Эмбер-то не ангел смерти.

– Какая разница. Дениз – твоя мачеха. И точка. Можно подумать, ты стала серийной убийцей.

До чего же здорово, когда кто-то целиком на моей стороне. Папа всегда меня любил и принимал без оговорок, но никогда так не защищал. Думаю, Куки не побоялась бы за меня в одиночку вступить в схватку с мафией. И наверняка победила бы.

– Значит, когда ты родилась, он назвал тебя «Датч»?

– Да.

– Это было до или после того, как мама ушла через тебя?

– После, но я все равно не понимаю. Откуда он знал? До сегодняшнего вечера я не обращала внимания, что Злой тогда не назвал меня по имени. Он не сказал «Шарлотта». Он произнес «Датч» точно так же, как Рейес в старших классах школы. Откуда он знал? – Я силилась разгадать загадку, и от напряжения у меня голова шла кругом.

– Ответь мне на один вопрос, – в раздумье наморщив лоб, попросила Куки. – Когда ты впервые увидела Рейеса, не заметила в нем ничего необычного?

– Кроме того, что его избил чокнутый папаша?

– Да.

Я глубоко вздохнула и задумалась.

– Знаешь, тогда я, наверно, этого не понимала. Может, и было что-то необычное, даже сверхъестественное, но я так нервничала, что решила, будто мне со страху показалось. Рейес был великолепен. Красивый, гибкий и быстрый. Само совершенство.

– Судя по тому, как ты его описываешь, он и правда сверхъестественное существо. Меня удивляет уже то, что он после таких побоев ушел на своих ногах, как и ты чуть ли не каждую неделю.

– Никогда об этом не задумывалась. – С волнением и удовольствием вспоминая ту ночь, я представляла себе Рейеса. – Знаешь что? – осенило меня. – Он действительно был необычный. Какой-то таинственный. Непонятный.

– Здесь явно не обошлось без чудес.

Не будь я так измотана, я бы рассмеялась.

– Да ты знаток!

– Еще какой, если речь идет о таинственных красавцах.

Я все-таки хихикнула.

– Сколько раз ты видела Злого? – спросила Куки. Похоже, она приняла на веру все, о чем я ей рассказала. Это хорошо. Продуктивно. И дешевле, чем идти к психологу.

– Не так уж много.

– И что происходило, когда ты его видела?

Я взяла чашку и отпила глоток горячего шоколада, на который переключилась по настоянию Куки.

Она положила руку мне на плечо и посмотрела на меня с пониманием.

– В парке. С дочкой Джонсонов.

Изо всех сил стараясь казаться безразличной, я поставила чашку на стол. Воспоминание о дочке Джонсонов задевало меня за живое; казалось, будто кто-то провел пальцем по обнаженному нерву. Я пыталась помочь несчастной матери выбраться из пучины отчаяния, в которую она погрузилась, когда исчезла ее дочь. А вместо этого оказалась в центре общегородского скандала, ставшего для моей мачехи последней каплей. С того дня она от меня отвернулась, чтобы уже никогда не поворачиваться.

Да, тот случай задел меня до глубины души, но бывало и хуже. Были и другие раны, которые никак не заживали, и о них-то Куки почти ничего не знала.

– Да. – Я вздернула подбородок. – В парке. Тогда я увидела его в третий раз.

– Но ведь твоей жизни ничего не угрожало. Или я не права?

– Ты права, но он, очевидно, считал иначе. Он сходил с ума от злости, потому что мачеха при всех орала на меня благим матом. – Я понурилась, вспоминая. – А потом влепила мне пощечину. Меня это возмутило. – Я впилась взглядом в Куки, пытаясь объяснить, до чего боюсь его. – Я думала, он ее убьет. Он трясся от злости. Я это чувствовала: меня как будто легонько било током. Мачеха при всем честном народе ругала меня на чем свет стоит, а я шепотом умоляла его не трогать ее.

Куки сочувственно поджала губы:

– Чарли, мне ужасно тебя жаль.

– Да ладно тебе. Я просто не понимаю, почему так его боюсь. Самой не верится, что я такая трусиха.

– Мне жаль, что ты его боишься, но я имела в виду твою мачеху.

– Нет-нет, что ты. – Я покачала головой. – Я сама во всем виновата.

– Тебе было всего пять лет.

Проглотив ком в горле, я кивнула и пояснила:

– Ты же не знаешь, что я натворила.

– Ее поведению нет оправдания, разве что ты облила ее бензином и подожгла.

Я улыбнулась уголком губ:

– Уверяю тебя, в той ситуации ни одного нефтепродукта не пострадало.

– Что же было дальше? Со Злым?

– Думаю, он меня услышал. Он ушел, но с большой неохотой.

Куки понимающе кивнула и заметила:

– А в следующий раз он наверняка появился, когда ты была в колледже.

– Ого, да ты схватываешь на лету!

– Ну ты же рассказывала, как на тебя напали вечером по дороге домой с занятий, но не говорила, что он там был.

– Да, был. Он спас меня – как тогда, в четыре года.

У Куки лицо вытянулось от изумления.

– В четыре года? А что случилось, когда тебе было четыре? Постой-ка, он же спас тебя, когда на тебя напали в колледже? Но как? – Подруга засыпала меня вопросами. Я поняла, что то, как я его называю и как описала Злодея, сбило Куки с толку и теперь она на самом деле считает его чудовищем. В каком-то смысле так оно и было.

Но рассказать ей, как именно он меня спас, я не могла. Я не скажу ей, пока не буду уверена, что она правильно примет мои слова.

– Он… вынул из меня нож того парня.

– О боже, Чарли. Я и не думала… ты упоминала об этом вскользь, небрежно. Твоя жизнь подвергалась опасности?

Я пожала плечами:

– Ну, может, чуть-чуть. У него был нож с выкидным лезвием. Не думала, что такие еще делают. Разве это не запрещено законом?

– Он появляется, когда твоя жизнь в опасности, – задумчиво повторила Куки, – и он спас тебя, когда тебе было четыре года? Так что же случилось тогда?

Я поерзала на стуле; тело болело почти нестерпимо.

– Меня похитили. Скорее даже не похитили, а просто увели.

Куки ахнула от изумления и закрыла рукой рот.

– Что-то в моем пересказе картина получается мрачноватой, – пожаловалась я. – Я ною больше, чем девочка-эмо в своем блоге. На самом деле все не так уж страшно. Сказать по правде, у меня было счастливое детство. Куча друзей. В основном среди мертвых, но все же.

– Чарли Джин Дэвидсон, – предупредила меня Куки. – Нельзя упомянуть о том, что тебя похитили, и не объяснить подробно.

– Хорошо, если тебе правда хочется знать. Но это неинтересно.

– Мне правда хочется знать.

Глубоко вздохнув, я начала:

– Это случилось здесь.

– Где? В Альбукерке?

– В этом доме. Когда мне было четыре года.

– Ты жила здесь раньше?

Мне вдруг показалось, что я на приеме у психотерапевта, и воспоминания обо всем, что случилось со мной хорошего и плохого, хлынули, точно гной из раны. Но то, что произошло в этом доме, было самым ужасным. Нож вонзился в мое тело очень глубоко, и я даже испугалась, что его весь не достанут. По крайней мере, без общего наркоза.

– Нет, – ответила я, отхлебнула и, прежде чем проглотить, подержала на языке густой и теплый шоколад. – Я здесь раньше не жила. Но еще до того, как этот бар купил папа, тут любили отдыхать копы. Папа несколько раз брал меня с собой на их сборища – самые невинные, типа дней рождения и прочего. Иногда ему нужно было перекинуться парой слов с коллегой: на дворе стояли восьмидесятые годы до нашей эры. – Куки удивленно наморщила лоб, и я пояснила: – Эры сотовых телефонов.

– А, понятно.

– В тот раз я расстроила мачеху: сообщила ей, как бы между прочим, что ее отец скончался, прошел через меня и просил ей кое-что передать. Она еще не знала, что он умер, пришла в ярость и отказалась меня выслушать. Даже не позволила передать, о чем просил отец. Ну и ладно, я все равно ничего не поняла. Что-то про синие полотенца.

– Она не выслушала тебя, даже когда узнала, что он действительно умер?

– Именно так. К тому времени Дениз возненавидела все, что имело хоть какое-то отношение к смерти.

Куки глубоко вздохнула, точно пыталась успокоиться.

– Эта женщина не перестает меня удивлять.

– Попробовала бы ты ее мясной рулет. От него у кого хочешь на груди волосы вырастут.

Подруга хмыкнула:

– Спасибо, мне и своих волос хватает. Давай-ка лучше о том вечере в семействе Дэвидсонов.

Я пожала плечами:

– Ты многое теряешь.

– Значит, тебе было четыре года.

Вот ведь настырная.

– Да. Четыре. Я, как всегда, обиделась, и когда мы подъехали к бару, где папа пил пиво, Дениз оставила меня на скамейке возле кухни и пошла ябедничать на меня отцу. Я обожала бывать на кухне, но так разозлилась и обиделась, что решила сбежать. Когда мистер Данлоп, повар, отвернулся, я тихонько улизнула.

– Девочка в четыре года одна ночью на Сентрал? Самый страшный родительский кошмар.

– Вот-вот. Я решила проучить Дениз, – пояснила я. – Разумеется, я была не самым смышленым ребенком на Сентрал. Но стоило мне выйти за дверь, как я передумала. Не то чтобы я испугалась. Мне не бывает страшно, как большинству людей. Просто я… чувствую опасность. Но не успела я рвануть обратно, как любезный незнакомец в плаще предложил мне помочь найти маму. Как ни странно, вместо того чтобы отправиться в бар – я ведь знала, что она там, – мы вошли в дом.

– Мамочки мои, – с отчаянием в голосе прошептала Куки.

– Ничего особенного не произошло. – Я пожала плечами. – Как я и говорила, Злой меня спас. – Стараясь не придавать случившемуся значения, я добавила: – Хотя сейчас мне почему-то кажется, что тот дядька и не думал помогать мне искать маму.

Куки потянулась ко мне и надолго заключила в объятия. Они напомнили мне об уютных зимних вечерах у камина. И почему-то о жареном зефире.

Спустя где-то час и двадцать семь минут я промычала:

– Пусти… задыхаюсь…

Куки откинулась на спинку стула, задумчиво нахмурив брови:

– Это только мне так кажется или действительно дико жить в доме, где тебя когда-то похитили?

– Гм. Это только тебе так кажется, – снизила я излишне зловещий пафос истории.

Я радовалась, что Куки не стала выпытывать подробности. Дьявол в деталях, а у меня не было настроения связываться с нечистой силой.

– А еще в старших классах один парень пытался переехать меня на джипе своего отца, – припомнила я другой случай. – Так Злой впечатал его автомобиль в витрину. – При мысли об этом я улыбнулась.

– Тебя пытались сбить на машине в старших классах школы? – ужаснулась Куки.

– Всего один раз, – ответила я.

Она потерла переносицу и спросила:

– Значит, ты видела Злого только эти несколько раз?

Я подсчитала в уме, загибая пальцы.

– Да, кажется, это всё.

– И нам надо выяснить, какую роль в этом играет Рейес?

– Точно. А еще пожарить зефира.

– Тогда я чувствую, что просто обязана, как твоя подруга и доверенное лицо, – спокойно продолжала Куки, – подробно проанализировать то, что случилось в ванной.

Я подавила смешок.

– Не уверена, что сцена в ванной играет сколь-нибудь существенную роль. Скорее… ну я не знаю… несущественную.

– Чарли, – предостерегающе зарычала Куки, – давай выкладывай или умрешь медленной и мучительной смертью. Кто был с тобой в ванной? Рейес? Злодей? Облегчи душу.

– Ладно, – сдалась я, – ты помнишь, что Рейес назвал меня «Датч» в тот вечер? Мне тогда было пятнадцать. Так?

– Так, – согласилась она. Ей явно не терпелось перейти к сцене в ванной.

– Ты знаешь, что мне вот уже месяц каждую ночь снится прекрасный незнакомец, верно?

– Верно, – подтвердила она, немного смягчившись.

– Так вот сегодня тот парень из снов написал на запотевшем зеркале «Датч» и назвал меня так в ванной.

– Это уже что-то. – Куки подвинулась на краешек стула и замерла: ее осенила догадка. – Значит, парень из снов – это Рейес?

– Именно это я и хотела сказать. Сегодня до меня дошло, что Злодей назвал меня «Датч» в день, когда я родилась.

Куки растерянно поджала губы:

– Кто же все-таки был с тобой в ванной?

Я с восхищенной улыбкой уставилась на сидевшую рядом со мной подругу.

– Я только что призналась тебе, что этот огромный и страшный Злодей следует за мной по пятам, периодически спасая мне жизнь, что я помню день, когда появилась на свет, и знаю все языки, когда-либо существовавшие на Земле, а ты не завизжала и не выбежала из комнаты. Почему ты мне так веришь?

После продолжительного раздумья Куки задала встречный вопрос:

– Ты нарочно хочешь сменить тему?

Едва не согнувшись пополам от смеха, я схватилась за ноющие ребра и завопила:

– Хватит! Не смеши меня. Мне больно.

– Извини.

Непохоже было, чтобы она раскаивалась.

– Что тебе удалось выяснить насчет тюрьмы? – поинтересовалась я, сквозь слезы взглянув на экран. – Рейес еще там? Он… жив?

– Служащий сказал мне только, что Рейес по-прежнему значится в списке заключенных и сидит в блоке «D». Но, признаться, мне показалось, что он чего-то не договаривает.

– Завтра поеду туда.

– В тюрьму?

– Да. – Я щелкнула по папке «Кадровый состав» со списком сотрудников и выделила фотографию Нила Госсета. – Я училась в школе с заместителем начальника тюрьмы.

– Правда? Вы дружили или наоборот?

Мне тоже хотелось бы это знать.

– Трудно сказать. Если бы я вдруг загорелась посреди школьной столовой, едва ли он пожертвовал бы хоть каплю своей драгоценной мочи, чтобы меня потушить, но потом ему наверняка стало бы стыдно.

– Ничего себе, – проговорила Куки, с изумлением глядя на статью, которую держала в руках. Я наклонилась, поморщившись от боли, прочитала последний абзац и застыла на месте.

Дело Рейеса расследовал дядя Боб. Черт.