Текст книги "Первая могила справа"

Автор книги: Даринда Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Маладец

Надпись на футболке

С трудом преодолев полтора десятка метров через улицу до задней двери отцовского бара, я размышляла о том, по какой причине все три адвоката могли остаться на земле, вместо того чтобы отправиться в мир иной. По моим расчетам, погрешность которых составляла двенадцать процентов, исходя из радиуса соответствующего доверительного интервала и предупреждений службы здравоохранения, остались они не ради мексиканского фастфуда.

Я задержалась у входа, чтобы убрать в сумку солнечные очки и дать глазам привыкнуть к тусклому освещению в баре.

Бар моего отца великолепен, и это еще мягко сказано. В главном зале потолок, как в соборе, все отделано темным деревом и увешано картинами в рамах, большую часть которых закрывают медали и флажки с различных полицейских сборищ. Если войти с черного хода, то по правую руку будет барная стойка, посередине круглые столики и стулья, а по краям – высокие круглые столы, как в бистро. Но главной гордостью бара была искусная, выкованная более века назад композиция, окружавшая зал, точно древний карниз. Она вилась по периметру, притягивая взгляды к западной стене, где возвышался величественный кованый лифт. Такой увидишь только в кино или в очень старых гостиницах. Все его шестеренки и блоки были открыты для глаз любопытной публики. Правда, на второй этаж он поднимался целую вечность.

Большую часть верхнего этажа занимал мой офис; у него был свой вход сбоку здания – живописная лестница в новоанглийском стиле. Но я усомнилась, что одолею ее без невыносимой боли. Поскольку невыносимой мне казалась любая боль, я решила воспользоваться лифтом в баре, несмотря на все его недостатки.

До меня донесся голос отца, и я улыбнулась. Папа всегда действовал на меня, как дождь на выжженную солнцем пустыню. В детстве он не дал мне пересохнуть и замкнуться в себе. Это было бы просто неприлично.

Я вошла внутрь и заметила его высокую, стройную фигуру; он сидел за столом вместе с моей противной мачехой и старшей родной сестрой. Если папа был дождем, то они скорпионами, и я давным-давно научилась их избегать. Моя мама умерла в родах – истекла кровью, рожая меня. Я не люблю об этом вспоминать. Не прошло года, как папа женился на Дениз. Даже не спросив, что я об этом думаю. Мы с Дениз никогда особенно не ладили.

– Привет, милая, – сказал папа, когда я, напялив солнечные очки, попыталась незаметно проскользнуть мимо них. Сама не понимаю, почему решила, что солнечные очки меня спасут.

Я расстроилась было, что меня заметили, но потом осознала, что это все равно бы произошло. Чертов лифт гудел громче джипа «шевроле» и тащился, как раненая улитка. Дениз наверняка бы заметила темноволосую девушку в очках, поднимающуюся возле нее на лифте.

Я побрела к столику.

– Позавтракай с нами, – предложил папа. – Я с тобой поделюсь.

Дениз и Джемма принесли отцу поесть, чтобы тот не умер с голоду. Меня они явно не ждали – ну надо же! – несмотря на то, что я живу в двух шагах от задней двери.

Джемма не удосужилась поднять глаза от буррито. Ведь от кивка может растрепаться прическа. Дениз только вздохнула на папино приглашение и разрезала буррито, чтобы предложить мне.

– Спасибо, я уже поела, – отказалась я.

Тогда мачеха подняла глаза; видно, мой ответ ее рассердил. Это я умею.

– И что же ты ела? – язвительно поинтересовалась она.

Я задумалась. В вопросе крылся подвох, и я это чувствовала. Она притворялась, что ее волнует мой рацион, чтобы я поверила, будто ей не наплевать. Я молчала, точно язык проглотила: меня не поймаешь на такую дурацкую уловку.

Но мачеха прожгла меня властным взглядом, и я сдалась.

– Бублик с черникой.

Она раздраженно закатила глаза и снова принялась за буррито.

Фу. Чуть не влипла. Кто бы мог подумать, что упоминание о бублике с черникой способно так разозлить мою мачеху? Наверно, стоило на всякий случай упомянуть клубничный сливочный сыр. Нелегко смириться с тем, что ты не оправдала надежд женщины, которая тебя вырастила, но, черт возьми, я сделала все, что могла. Она осталась бы недовольна, даже изобрети я колесо. Или стикеры для записок. Или костный мозг.

Папа поднялся со стула, чтобы меня поцеловать, и тихонько вздохнул, увидев синяки. Я уверена, что Дениз тоже заметила – ее глаза расширились на сотую долю дюйма, потом она справилась с собой, – но поскольку мачеха предпочла притвориться, будто все в порядке, я тоже решила не заострять на этом внимание.

Я приспустила очки и кивком позвала папу поговорить. Он замолчал, поднял брови, обиженный, что я не хочу ничего объяснять при моей противной мачехе, а потом чмокнул меня в лоб.

– Сейчас поднимусь.

Он дал понять, что все равно ждет объяснения.

– Буду наверху, – ответила я, открывая дверь лифта, – если ты меня дождешься.

Папа рассмеялся.

Дениз вздохнула.

Воспитателя из моей мачехи не получилось. Наверно, все душевные силы ушли на мою старшую сестрицу, поскольку к тому времени, когда Дениз принялась за меня, заниматься воспитанием ей уже было лень. Правда, она поделилась со мной кое-какой житейской мудростью. Именно она сообщила мне, что у меня внимания не больше, чем у комара, – имелось в виду, что я слышу только то, что хочу слышать. По крайней мере, мне кажется, она так сказала. Я не слушала. Ах да, еще мачеха предупредила меня, что всем мужчинам нужно только одно.

А вот за это спасибо небесным силам. Мне от мужчин, в общем, тоже ничего особо не надо.

Но, положа руку на сердце, можно ли винить Дениз? Ведь у нее была Джемма. Джемма Ви Дэвидсон. Единственная и неповторимая.

Соперничать с ней было трудно. К тому же мы с Джеммой – полная противоположность. Она голубоглазая блондинка. А я нет.

Джемма всегда училась на «отлично». Я же получала в основном четверки.

Пока Джемма зубрила, я прогуливала уроки.

Пока сестра занималась иностранными языками, я занималась кое-чем другим со смазливым итальянским парнем с нашей улицы.

Наконец Джемма поступила в колледж и спустя три года окончила его с отличием, получив степень бакалавра психологии. Я тоже поступила в колледж и спустя три с половиной года стала бакалавром социологии – с наивысшим отличием.

Джемма так и не простила мне, что я поставила ее в неловкое положение. Но это подстегнуло сестру продолжить образование – как часть нашего бесконечного соперничества за звание лучшей, похожего на борьбу за выживание, только не с такими благородными намерениями. Став магистром, Джемма не остановилась. Ей нужна была ученая степень. Она ее и получила в лице женатого профессора по фамилии Роланд. А потом и диссертацию защитила – как раз к тридцати годам.

Ей явно стоило больше внимания уделять профессору.

Дениз тоже меня не простила. Когда Джемма оканчивала колледж, в глазах нашей мачехи блестели слезы радости. На моем выпускном Дениз закатывала глаза чаще, чем героиновый наркоман со счетом в трастовом фонде. Наверно, она злилась, что из-за меня пришлось пропустить субботнюю встречу в клубе садоводов. А может, ее взбесила футболка с надписью «Маладец», которую я надела под блестящую выпускную мантию.

Но папа мной гордился. Долгое время я делала вид, что этого достаточно. Думала, что в один прекрасный день Дениз обнаружит в себе сверхчеловеческую способность гордиться более чем одним человеком.

Этот день так и не настал. И я нарочно сделала то, чего и ждала от меня Дениз. Я ее разочаровала. В очередной раз. Мачеха считала, что место женщины – в классе у доски. Я же отправилась на встречу с будущими работодателями, которую устраивали в университете, и завербовалась в Корпус мира. Мне было намного проще огорчить Дениз, чем выбиваться из сил, чтобы соответствовать ее ожиданиям. К тому же косые взгляды и печальные вздохи так не ранят, когда они заслужены. Не говоря уже о том, что мне несколько раз доводилось работать с военными, и оказалось – кто бы мог подумать! – среди них полным-полно мужчин в форме. Буквально каждый первый. Красотища!

Наконец лифт дополз до второго этажа. Я помахала папе и шагнула в коридор, который вел к задней двери моего офиса. С парадного, наружного входа, которым я обычно пользовалась, посетители попадали в приемную; за ней находился мой кабинет.

Был еще и третий вход, пользоваться которым было чуть сложнее, – пожарная лестница за домом. Поэтому, когда я увидела в коридоре Гаррета, который ждал меня, прислонившись к двери моего кабинета, я подумала, что он, наверно, вскарабкался именно по ней и влез в окно.

Пижон.

– Ты разве забыл, что мой папа – бывший полицейский? Что тебе здесь надо? – раздраженно осведомилась я. Гаррет был в белой футболке, темном пиджаке и джинсах, которые сидели на нем отлично.

Он выпрямился и вопросительно приподнял бровь.

– С чего это ты решила предпочесть лестнице лифт, который ползет медленнее, чем кукурузная патока?

Черт возьми, Гаррет просто красавец – смуглый, с дымчато-серыми глазами, – вот только мне до этого не было никакого дела. Если на мгновение я и прониклась к нему симпатией, то теперь это чувство подавили возмущение и злость. И я понимала, что так будет всегда.

Я скорчила сердитую гримасу, отперла тяжелую деревянную дверь и посмотрела мимо Гаррета на трех дожидавшихся меня призраков.

– Рада, что вы с нами, – сказала я Барберу. – Стоя вы гораздо выше.

Сассмэн шутливо толкнул его локтем, а Гаррет стремительно прошел в мой кабинет, очевидно, чтобы не наблюдать, как я разговариваю с обоями.

– Прошу прощения, что так себя вел, – извинился Барбер. – Я просто немного растерялся.

От его извинений меня охватило чувство вины за собственную грубость. Может, мне нужно научиться вести себя деликатнее. Однажды я записалась на уроки самообладания, но преподаватель вывел меня из себя.

– Не мне вас судить. – Я похлопала Барбера по плечу. – Я-то не умирала. По крайней мере, официально.

– Официально? – переспросил Сассмэн.

– Долгая история.

– Да-да, – вмешалась Элизабет, – можно нам войти? Думаю, у меня осталось не так много времени, и хочу наглядеться на этого высокого темнокожего красавца. И почему я его не встретила вчера? Умерла бы счастливой.

Я понимала, о чем она. Те же чувства я испытывала к Рейесу.

Мы вошли в кабинет, служивший также выставочным залом моей подружки Пари. На стенах висели темные абстрактные картины, запечатлевшие жизнь Сентрал. На одной была изображена жуткая девушка-гот, отстирывающая кровь с рукавов. Девушка похожа на меня; шутка художницы – я ненавижу стирать. К счастью, меня трудно было узнать в буйстве оттенков серого.

Еще Пари делала татуировки; ее салон находился неподалеку. Это она придумала татуировку, украшавшую мою левую лопатку: маленькая смерть, закутанная в просторный плащ с капюшоном, из-под которого смотрят большие невинные глаза. Пари обожает шутки, понятные только своим.

Гаррет повернулся ко мне. Я постаралась не встречаться с ним взглядом. Вместо этого повесила сумку, включила кофеварку, и тут вошла Куки.

– Ты уже здесь, дорогая?

– Я вернулась! – крикнула я. – И включила кофеварку.

Я держу в офисе кофеварку якобы для того, чтобы следить, сколько кофе пьет моя подруга. На самом же деле – вместо сухих духов.

– Кофе. Слава богу, – произнесла Куки, открыв дверь между кабинетом и приемной. – Ой. – Она заметила Гаррета. – Мистер Своупс, я не знала…

– Он уходит, – отрезала я.

Гаррет улыбнулся мне, затем обрушил всю мощь своей асимметричной ухмылки на Куки.

Ублюдок.

– Вот это да, – восхищенно протянула Элизабет. – Вот об этом я и говорила.

Подавив беспомощный вздох, я наблюдала, как Куки, пробормотав что-то о работе с документами, помахала мне и закрыла за собой дверь, оставив нас наедине.

– Я понимаю, что она чувствует, – промурлыкала Элизабет.

Я плюхнулась за стол, а Гаррет уселся напротив.

– Ну? – начала я.

– Ну? – передразнил он.

– Я тебя сюда не приглашала. Чего тебе, Своупс? У меня три убийства, мне надо работать.

Похоже, его развеселила моя дерзость.

– Я просто думал, что мы могли бы как-нибудь сходить выпить кофе.

– Ого, – проговорила Элизабет, – вы пойдете пить кофе? Я должна это видеть!

Я послала ей хмурый взгляд.

– Никуда мы не пойдем.

Гаррет опустил голову, стараясь сохранять самообладание, чем достал меня окончательно.

– Слушай, я тебе уже все сказала. Хочешь, верь, хочешь, не верь. Второе предпочтительнее. Дверь там. Всего хорошего. Убирайся к черту.

Своупс поднял голову; лицо его было серьезно, но, вопреки моим ожиданиям, он не разозлился, хотя я его послала.

– Во-первых, – устало произнес он, – не хами. Я никак не могу поверить в то, что ты мне рассказала. Дай мне время.

– Не дам.

– Во-вторых, – продолжал он, не смутившись, – как раз об этом я хотел с тобой поговорить.

– Нет.

– Я хотел узнать, как это происходит?

– Легко.

– Ты все время видишь призраки?

– Два раза в месяц по выходным и по праздникам.

– То есть они повсюду?

– Заливается ли вода лягушке в задницу? – спросила я, откинувшись на спинку кресла и задрав на стол ноги в грязных туристических ботинках.

Я положила ногу на ногу, скрестила руки на груди и уставилась на Гаррета, с нетерпением ожидая, что он решит. Верить мне или нет.

Я называю это «озарением» – момент, когда люди начинают задумываться, действительно ли я вижу привидения. Разумеется, их по-прежнему терзают сомнения. Большинство ломает голову, пытаясь найти объяснение – любое, какое угодно – тому, как у меня это получается.

Я жила и дышала, а Гаррет Своупс изо всех сил старался понять. В конце концов, покойники не разгуливают по улицам, расследуя собственные убийства. Привидений не существует. Все, что я рассказала, невозможно.

Озарение – как перепутье, и пресловутому страннику нужно выбрать, по какой дороге идти. К несчастью, тропка, ведущая к вере в то, что Чарли видит призраки, извилистей, чем безопасная торная дорожка к убеждению, что Чарли сошла с ума. Никому неохота выглядеть дураком. В девяти из десяти случаев именно эта причина не дает людям поверить мне.

Гаррет несколько секунд смотрел мне в глаза, потом перевел взгляд на мои пальцы. Я буквально слышала, как у него в голове скрипят колесики. Спустя некоторое время я решила, что их не мешало бы хорошенько смазать.

– Откуда ты узнала, где искать тело мисс Эллери? – наконец спросил он.

– Я не собираюсь объяснять по второму разу.

– Серьезно…

– Нет.

Помолчав, он поинтересовался:

– И ты умеешь это с пяти лет?

Я фыркнула.

– Я вижу призраки с рождения. Это моему отцу понадобилось пять лет, чтобы мне поверить. Но когда я ему сказала, где искать тело пропавшей девочки, до него дошло, что я – настоящее сокровище.

– Ты о дочке Джонсонов? – уточнил Своупс.

Я постаралась не морщиться. Не люблю к этому возвращаться. Если бы меня спросили, я ответила бы, что мне трудно найти менее приятное воспоминание. В день, когда случилась «Катастрофа с дочкой Джонсонов», как я это называю, Дениз свернула на проторенную дорожку: предпочла мне не поверить и поклялась никогда больше об этом не говорить. В тот день я поняла: то, что я делаю, – ненормально. И некоторые люди – даже мои близкие – будут меня за это презирать. Разумеется, мачеха, надававшая мне пощечин перед толпой зевак, не завоевала моей любви.

– Все в порядке? – забеспокоился Сассмэн.

Чуть не забыла, что они здесь. Я сдержанно кивнула.

– Знаете, – вмешалась Элизабет, – мне кажется, он искренне пытается вам поверить.

Я скривилась и скептически посмотрела на нее. И очень зря – она же просто хотела помочь.

– Они сейчас здесь? – спросил Гаррет.

Я вздохнула; мне не улыбалось выслушивать его обвинения. Но раз уж он сам спросил…

– Да.

Он вынул записную книжку.

– Не могла бы ты спросить мисс Эллери, когда у нее день рождения?

– Нет.

Элизабет шагнула вперед:

– Двадцатого июня.

Я взглянула на нее:

– Он знает, когда ваш день рождения. Он просто меня проверяет.

– Нет? – разочарованно переспросил Гаррет. Казалось, он хотел услышать мой ответ, хотел поверить мне. Пусть и на пять минут. Знаю я таких – они верят, пока все благополучно. С ними нужно держать ухо востро. У них есть отвратительная привычка ударить исподтишка, когда я меньше всего этого ожидаю.

– Скажите же ему, – настаивала Элизабет.

– Вы не понимаете, – пояснила я. – Такие, как он, никогда не поверят окончательно. У него обязательно останутся сомнения. Он будет вечно меня допрашивать, выуживать сведения, которые ему уже известны, чтобы посмотреть, как я сяду в лужу. – Я оглянулась на Гаррета. – Так что пошел он к черту.

– Элизабет, – вмешался Сассмэн, – может, нам лучше…

– Нет! – крикнула она так, что я подпрыгнула, и Гаррет тут же уставился на меня. – Скажите ему. – Она подбежала к столу и наклонилась ко мне. – Ему нужно преодолеть себя и поверить вам. Он не знает, что теряет. Так и проживет всю жизнь с одномерным представлением о мире. У него не будет ни ориентира, ни надежды на то, что люди, которых он любил и потерял, перейдут в лучший мир. Что у них все будет хорошо.

Я поняла, что Элизабет говорит не о Гаррете. О себе.

Я встала и подошла к ней:

– Элизабет, что с вами?

Она чуть не плакала. Я заметила, что в ее тусклых глазах блестят слезы.

– Я столько хочу рассказать сестре, но она такая же, как он… как я. Я бы вам тоже никогда не поверила. – У нее бессильно опустились плечи. Элизабет бросила на меня виноватый взгляд. – Простите меня, Шарлотта, но это правда. Я бы вам никогда не поверила. И она не поверит.

Я с облегчением улыбнулась. И это всё? С такой проблемой мне приходилось сталкиваться бессчетное количество раз.

– Элизабет, – сказала я, – из всех задач, которые нам предстоит решить, эта самая простая.

Гаррет наблюдал за нашим – точнее, моим – разговором, но, к его чести, ничем не выдал своих эмоций. Я часто думала, до чего смешной, должно быть, кажусь живым, когда разговариваю сама с собой, бурно жестикулирую и обнимаю воздух. Правда, у меня не всегда есть выбор. Раз уж Гаррет отказался уйти, придется ему познакомиться с моим миром. Я не стану сдерживать себя в угоду его изысканным представлениям о правилах приличия, да еще у себя в офисе.

Элизабет всхлипнула:

– Что вы имеете в виду? Почему это просто?

– Вы оставите записку.

– Записку?

– Конечно. Я всегда так делаю. Так меньше приходится объяснять, – заявила я, обведя комнату рукой. – Вы мне продиктуете записку, я ее напечатаю – разумеется, поставив дату до вашей смерти, – а потом она чудесным образом отыщется среди ваших вещей. Что-то наподобие писем на тему «если вдруг со мной что-нибудь случится». Вы расскажете ей все, что хотели, а мы сделаем вид, будто вы напечатали это незадолго до смерти. Если хотите, у меня даже есть знакомый, который для верности может подделать вашу подпись.

– Кто это? – поинтересовался Гаррет.

Я послала ему предостерегающий взгляд. То, о чем я говорю с умершими, его не касается.

На лице Элизабет отразилось изумление.

– Отлично. Я же адвокат. Я точна, как десятичная система Дьюи. Сестра непременно в это поверит.

– Разумеется, поверит, – кивнула я, похлопав Элизабет по плечу.

– А можно я напишу жене? – спросил Сассмэн.

– Конечно.

Мы посмотрели на Барбера, ожидая, что он тоже захочет кому-то написать.

– У меня только мама. Она знает, как я к ней отношусь, – пояснил он, и я задумалась, радоваться мне или огорчаться, что у него только мама.

– Вот и хорошо, – ответила я ему, – жаль, что немногие признаются близким в своих чувствах.

– Ага. Я смертельно ненавижу ее с десяти лет. Так что ничего нового я бы ей не написал.

Я постаралась ничем не выдать своего потрясения.

Но Барбер все равно заметил.

– Поверьте мне, это чувство взаимно.

– Хорошо, значит, две записки.

– Кстати, – задумчиво проговорила Элизабет, – когда у нас начинается лето?

– Хотите дождаться? Но еще долго, – удивилась я.

Она пожала плечами, кивнула на Гаррета и приподняла идеально очерченные брови.

– Ах вот оно что! – Я едва не расхохоталась. – Кажется, двадцатого июня.

Гаррет открыл рот от изумления. Элизабет сложила руки на груди и улыбнулась, лучась самодовольством.

– Верно, – кивнул Гаррет. – У Элизабет Эллери день рождения двадцатого июня.

Я бросила на нее оскорбленный взгляд:

– Вы меня провели.

– Я же адвокат, – усмехнулась она, как будто это все объясняет.

Да, она мне очень нравилась. Я вернулась за стол и плюхнулась в кресло под обычные фанфары.

– Она меня провела, – пояснила я Гаррету.

Он ухмыльнулся, но уже иначе. Его улыбка изменилась, и я догадалась почему.

– Нет уж. Нет-нет-нет-нет-нет, – проговорила я, погрозив ему пальцем. – Даже не начинай.

– Что не начинать? – невинно переспросил он.

– Ты так на меня смотришь, будто я знаю ответы на все вопросы в мире. Это не так. Я не предсказываю будущее. Не вижу твоего прошлого. Не гадаю по руке и прочей фигней не страдаю. Я не…

– Но ты ведь экстрасенс, верно?

– Чувак, – я наклонилась к нему через стол, – я такой же экстрасенс, как, скажем, морковка.

– Но…

– Никаких «но»!

Терпеть не могу это слово. Оно не имеет ко мне никакого отношения. Я зажала уши руками и запела.

– Что ты как маленькая.

Гаррет был прав. Я показала ему язык и опустила руки.

– Послушай, даже у меня больше вопросов, чем ответов. Я уверена, что мои способности скорее похожи на шизофрению, чем на что-то сверхъестественное. Спроси кого угодно. Если бы я была едой, то только ореховым кексом с цукатами.

– Шизофрения, – с сомнением протянул он.

– Я слышу голоса. Разве это не шизофрения?

– Но ты же только что сказала…

Я подняла указательный палец, чтобы его остановить. Хотя средний был бы уместнее. Мне нужно было кое-что объяснить Гаррету, чтобы не сдать завоеванные позиции.

– Послушай, когда люди, вот как ты сейчас, уже почти мне поверили, они начинают бессовестно этим пользоваться. Допрашивают меня, задают дурацкие вопросы, интересуются, где будет следующее землетрясение или какие числа выиграют в лотерею. Я не шучу. Ты когда-нибудь видел в газетах новость «Экстрасенс выиграл в лотерею»? Я не экстрасенс. Я даже не верю, что они существуют.

– Объясните же ему, кто вы, – взволнованно проговорила Элизабет, пока Гаррет листал блокнот.

Я послала ей убийственный взгляд. Не помогло. Наверно, потому что она и так умерла.

– Серьезно, – не сдавалась Элизабет, – скажите ему. Он почти вам поверил. Ему это понравится.

– Не понравится, – процедила я сквозь зубы, забыв, что я единственная из живых в комнате, кто ее слышит.

– Человек, обладающий сверхчувственным восприятием. – Гаррет поднял на меня глаза. – Определение экстрасенса.

– Ладно, может, и так, – согласилась я. – Но я все равно ненавижу это слово. И все его скрытые смыслы.

– Хорошо. – Он пожал плечами. – А что и кому не понравится?

– Тебе.

– Что? Твои способности?

– Не совсем.

– Тогда что?

И в самом деле – что? Если бы ему действительно хотелось это знать, я бы ему лично приготовила энчиладу. В конце концов, он же мне поверил. Стоит ли на этом остановиться? Ведь ни папа, ни дядя Боб не знали, кто я на самом деле. Как-то не было необходимости им об этом говорить. Они мне верят, и этого достаточно. Но раз уж я наплевала на то, что Гаррет обо мне думает…

– Хорошо, – вызывающе бросила я. – Я тебе все расскажу. Тогда ты наконец уйдешь?

Он замялся, но еле заметно кивнул.

– Я… Дело в том, что я… Что-то вроде… Черт! – Наконец собралась с духом и выпалила: – Я ангел смерти. Единственный в своем роде.

Вот и все. Я это сказала. Раскрыла карты, разрядила атмосферу, распахнула душу, торжественно поклявшись разоблачить все штампы. Но Гаррет даже не дрогнул. Не рассмеялся. Не вскочил со стула и не пошел к двери. Он не шелохнулся. Не сдвинулся ни на дюйм. Я засомневалась, дышит ли он, и тут меня осенило. Своупс блефовал. Я ждала, как он себя поведет, а он не сводил с меня серых глаз и не думал реагировать. Надо признать, у него хорошо получалось напускать на себя равнодушие. Я так и не узнала, о чем он думал.

– Мне кажется, он вам поверил. – Элизабет наклонилась, посмотрела на Гаррета и обернулась ко мне.

Я тщательно проконтролировала выражение собственного лица, чтобы на нем не читалось ничего, кроме сомнения.

– Что это значит? – наконец подал голос Гаррет.

Я посмотрела на него:

– Ты обещал, что уйдешь.

– Только если ты все мне расскажешь, – парировал он.

Черт возьми.

– Ладно. Ты спрашиваешь, что это значит? Откуда мне знать? Просто ангел смерти, и все.

– Я имел в виду, что ты делаешь?

– Ах, ты об этом. Помогаю людям перейти.

– Перейти?

– Ну, в иной мир, – пояснила я, удивляясь его невежеству.

– Как?

Вот зануда.

– Извини. – Я вскочила, пододвинула ближе офисную разновидность двухместного диванчика и вернулась в кресло. Адвокаты подались вперед, чтобы не пропустить ни слова из моего рассказа. – Сядьте, пожалуйста. Когда вы так надо мной нависаете, я нервничаю.

– Да, конечно, – ответили они и втроем уселись на диванчик. Я подавила смешок.

– Как? – повторил Гаррет.

Опять допрос с пристрастием. Я глубоко вздохнула, перебирая в уме все, что успела рассказать Своупсу. Это могло быть использовано как оружие против меня. Такое случалось и раньше, причем с людьми, которым я доверяла намного больше, чем Гаррету. Но дело зашло слишком далеко.

– В общем, я пытаюсь помочь им понять, почему они не перешли, – сообщила я, добавив в голос металла. – Потом провожаю их к свету.

– Какому свету?

– К единственному известному мне свету, – уклонилась я от прямого ответа. Научилась этой тактике у одного лейтенанта, с которым встречалась в колледже.

Но Своупс не клюнул.

– Гм. Так к какому свету?

Я замялась. Мы подошли к области сокровенного знания. Часть его вообще предназначена только для умерших. Едва ли честное признание в том, что я делаю, поможет Гаррету поверить мне. Скорее он выбежит за дверь. Может, игра и стоит свеч…

– Ко мне, – призналась я самодовольно и чуть вздернула подбородок. Точно школьница, бросающая вызов хулигану.

Гаррет взял секунду на размышления.

– К тебе?

– Ко мне, – подтвердила я с тем же высокомерием. Ну давай, Фома неверующий, насмеши меня. Поставь мои слова под сомнение. Докажи, что я не права. Якобы. – Говорят, я очень яркая.

Неожиданно до меня дошло, что я сделала. Выболтала слишком много. Отпустила свою гордость на вечеринку, а кончилось все пробами на съемки в порнухе. Как приземленно.

Гаррет откинулся на спинку кресла, смерил меня взглядом с головы до пят, а потом пристально уставился мне в глаза.

– Значит, ты помогаешь им понять, почему они не перешли.

Теперь мне точно не увильнуть от этого дурацкого разговора. Не удивительно, что гордыню считают одним из смертных грехов.

– Да, – ответила я.

– И провожаешь их к свету.

– Да.

– Этот свет – ты.

– Да.

– Значит, когда мы переместимся, – уточнил Сассмэн, – то пройдем через вас?

Я оглянулась на него. Похоже, перспектива, которую на тысяче других планет сочли бы святотатством, заинтриговала его, хоть и заставила содрогнуться.

– Да, вы пройдете через меня. Ангела смерти, – пояснила я.

– Ух ты, – протянул Барбер. – Ничего круче я сегодня не слышал.

– Ты – вход, – не унимался Гаррет.

Я пожала плечами:

– Можно и так сказать.

Он впился в меня глазами, и я насторожилась. На его лице появилась озадаченная улыбка.

– Вы ему очень нравитесь, – заметила Элизабет.

Я пропустила ее реплику мимо ушей и взглянула на часы:

– Надо же, как время летит.

Где, черт возьми, дядя Боб?

– Значит, духи, которые не перемещаются в мир иной, бродят по земле, проходят сквозь нас, а мы даже не замечаем? – спросил Гаррет, не желавший прекращать дознание.

Я вздохнула. Так можно продолжать дни напролет.

– Нет. Они существуют в том же времени и пространстве, только на другом уровне. Как фотография, на которой одно изображение наложилось на другое. А я просто могу одновременно находиться на обоих уровнях.

– Тогда ты – настоящее чудо света. – Его глаза заблестели от восторга.

Это уж слишком. Образно выражаясь, я и так до сих пор подбираю челюсть с пола, потому что он поверил всему, что я сказала.

– Ну так что? Пойдем выпьем кофе? – предложил Гаррет еще раз.

– Но я же тебе все объяснила.

– Милая моя, я подозреваю, что ты только начала. – Я замялась, и он продолжал: – Мы же друзья.

Я поджала губы и напомнила ему:

– Если ты забыл, мы не друзья. Твоими стараниями за последний месяц мне это стало предельно ясно. Мы не приятели, не товарищи. Между нами нет ничего, даже отдаленно напоминающего дружбу.

– Тогда любовники? – предположил он.

Наконец-то. Я никак не могла понять, в какую игру он играет – хотя была уверена, что не в «Монополию» и не в шашки, – но отказалась в ней участвовать. Я поднялась, обошла вокруг стола и нависла над ним. Угрожающе. Как Дарт Вейдер, только с большей емкостью легких. Бросив на Своупса многозначительный взгляд, я указала ему на дверь:

– Мне нужно работать.

Он посмотрел на дверь, на которую я указывала, намекая, что пора через нее выйти.

– Тебе нужно работать? С этой дверью? – поддразнил он. Остряк выискался.

– Что?

– Ты собираешься ее покрасить?

– Нет.

– К твоим волосам подойдет глубокий темно-коричневый цвет. – Гаррет поднялся. Теперь он возвышался надо мной. Взглянув на меня, но уже иначе, без насмешки, он наклонился и нежно произнес: – Или золотой… к твоим глазам.

– С ума сойти, – прокомментировала Элизабет.

Ее коллеги, откашлявшись, деликатно вышли из комнаты. Элизабет неохотно последовала за ними в приемную, она же священные владения Куки, которая, черт возьми, никому не позволяла забыть об этом.

Гаррет ждал, что я соглашусь пойти выпить с ним кофе. Вдруг краем глаза я уловила расплывчатое пятно, пронесшееся мимо, как Супермен. Оно двигалось так быстро, что, когда я обернулась, уже никого не увидела. Пятно приблизилось, дотронулось до моей руки, коснулось губ и погрузилось в меня, наполняя все тело теплом.

Все мое нутро затрепетало; задохнувшись от изумления, я откинула голову назад. Гаррет шагнул ко мне и схватил за руки, чтобы я не упала. Только тогда я заметила замешательство, написанное на его лице. Он притянул меня к себе. Тут ощущение тепла меня отпустило, и Гаррет отшатнулся, как будто его оттолкнула неведомая сила.

Своупс споткнулся, но устоял. Мы таращились друг на друга круглыми от удивления глазами. Я отошла на шаг и оперлась о стол; у меня подкашивались ноги.

– Это был… один из них? – наконец спросил Гаррет, рассеянно потирая грудь, куда его, видимо, ударило загадочное существо. Он обвел комнату диким взглядом и, нахмурившись, посмотрел на меня.

– Нет, – ответила я, стараясь дышать медленнее, – что-то другое.

А что именно, я не знала. Но догадывалась, и мне совсем не нравилось направление, которое приняли мои мысли. Вдруг это Злодей? Но если так, то почему он здесь? И сейчас? Моей жизни вроде бы не угрожает опасность.

Мне трудно было скрыть страх. Я его редко испытываю. Конечно, Гаррет почувствовал, что я боюсь. Меня не на шутку раздражало, что он это видит.