Текст книги "Сентябрь 1939 (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Фюрер остановил речь «Лиса» небрежным жестом руки:

– Вильгельм, используйте их в наших интересах столько, сколько потребуется. Можете обещать им автономию… Да можете обещать им все, что угодно. Когда же местные нацисты перестанут быть полезны – их ждёт участь штурмовиков Рема. Ещё одна ночь «длинных ножей»…

Канарису осталось только кивнуть – в то время как сам фюрер продолжил после небольшой паузы, с коротким смешком добавив:

– Что же касается самих «украинцев» – то можете не сомневаться, это русские… Я родился в Австро-венгрии – и знаю все фокусы Габсбургов, пытавшихся удержать развалившуюся империю. Они настраивали хорватов против сербов – и украинцев против русских, стремясь не допустить их единения в случае войны. Хотя по обе стороны границы жили одни и те же недочеловеки… Между тем, украинцы были представлены в Галицком сейме заместо русских лишь в 1895-м году – таким образом, этот «народ» старше меня всего на четыре года. Вы не находите это странным, Вильгельм? У нас нет никаких «союзников» на Украине – есть только слуги и помощники.

Вице-адмиралу осталось лишь согласно склонить голову, принимая все доводы фюрера – в то время как последний пафосно закончил собрание:

– Итак, камрады, жребий брошен! Война!

Все присутствующие разом поднялись из-за стола, синхронно вскинув руки в нацистском салюте – после чего фюрер обратился к Гессу:

– Рудольф, я прошу тебя остаться.

Некоторое время спустя, когда лидер германских нацистов остался наедине со своим заместителем, он обратился к нему, уже не сдерживая раздражения:

– Это столкновение спутало все мои планы! Сталин не стал бы заключать мирного договора, если бы изначально готовился к драке… Это все наши вояки, желающие успеть проглотить лишний кусок, жаждущие новых наград и славы! Сдался им Лемберг сейчас⁈ Через пару лет он все равно стал бы нашим… Но уже после того, как мы заняли бы Францию – обезопасив свой тыл в войне с большевиками!

Несколько обескураженный такой отповедью, Гесс растерянно заметил:

– Н-но мой вождь… Тогда я не понимаю, почему вы…

Однако на сей раз хозяин вагона обрушился с критикой уже на своего секретаря:

– Не понимаешь «почему»? А кто первым заговорил про национальный позор в случае, если мы спустим большевикам разгром Шернера в Лемберге⁈

Однако приступ ярости оказался довольно коротким – фюрер быстро взял себя в руки, продолжив уже совсем иным тоном:

– Впрочем, все это было бы не так и болезненно, не будь это правдой… Армии уже достаточно потери фон Фрича и отставки фон Бломберга. Моё бездействие в ответ на столкновение в Лемберге генералы не простят…

И тут же перевод темы разговора в совершенно иное русло:

– Рудольф, теперь нам жизненно необходимо донести до Невилла такую простую, но столь важную мысль: если бритты хотят поучаствовать в разделе России и урвать себе вкусные куски… То во-первых, англичане обязаны лишить всякой поддержки Кароля II – тем самым мы ускорим приход к власти Антонеску и «Железной гвардии». Румынская нефть обязательно потребуется нам в войне с Россией!

Гесс лишь молча кивнул, соглашаясь с фюрером, в то время как тот продолжил:

– Во-вторых, финны должны предоставить нам не только плацдарм для наступления на Петербург – они также обязаны вступить в войну на нашей стороне. Пусть английский посланник постарается убедить Маннергейма… В-третьих, польское правительство должно костьми лечь, но не дать своим воякам драться в союзе с большевиками, как в Лемберге! И, наконец, в-четвертых – если хотя бы один английский или даже французский бомбер ударит по нашим промышленным объектам в Рурской области, то джентльменскому соглашению конец. Тогда я вспомню, что Англия официально объявила нам войну – и тогда немецкие подлодки начнут в Атлантике свободную охоту!

– Плеть и пряник, мой вождь, плеть и пряник… Но я уверен, что лорд Чемберлен не проявит сейчас столь преступной политической близорукости!

– Очень на то надеюсь…

Глава 11

… – Швыдче, швыдче работайте! Время дорого, времени у нас в обрез!

На самом деле ляхи не нуждаются в моих понуканиях – запасники копают на совесть, оборудуя целую сеть разветвленных траншей с отсечными ходами, укрытиями в виде «лисьих нор», запасными позициями, спешно укрепляя деревом стенки окопов. Отдельные группы роют специальные танковые капониры – там, где кроны деревьев наиболее густо смыкаются над головой; чтобы спрятать крупную боевую машину по самую башню (а БТ-7 габаритами не сильно-то уступает «тридцатьчетверке»), необходимо вырыть довольно большую яму! Да ещё и оборудовать её спуском-аппарелью…

У меня осталось меньше половины танков – из которых свыше трети получили серьёзные повреждения. У комбата Акименко и в группе Чуфарова в общей сложности уцелело всего пять танков – из четырнадцати, начавших штурм высоты. Советские конструкторы хоть и усилили броню на БТ-7, но немцы расчетливо подпускали наши машины на близкую дистанцию – и били в упор, наверняка. Сказалась и насыщенность егерей пушками – каждую высоту защищало по восемь «колотушек» и два зенитных автомата. Плюс мины и некоторое число трофейных противотанковых ружей, кои сами поляки не успели толком освоить…

Увы, атака на высоту 324 «бескровной» также не получилась. Имея в своём распоряжение по взводу танков (три машины у Кругликова и две у Михайлова), а также два пушечных бронеавтомобиля и два старых польских «Рено», ротные потеряли в атаке ещё три «бэтэшки». Один танк сгорел с целиком накрывшимся экипажем, одна машина выбыла с напрочь разбитой ходовой – в ней погиб механ, но башнер и командир машины сумели вовремя потушить «бэтэшку»…

Третьей порвали гусеницы связкой гранат, повредив ведущее колесо – а обездвиженный танк поймал болванку в сочленение башни и корпуса! После чего башня перестала поворачиваться… Экипаж машины не иначе в рубашке родился: танк не сгорел после прямого попадания – и никто не добил обездвиженную машину. Более того, застрявшую болванку после удалось выбить кувалдой – а гусеницу натянуть за счёт траков с разбитых танков.

Увы, в отсутствие рембригады, худо-бедно удалось починить ещё лишь две машины – силами самих танкистов. То есть справились там, где ремонт ограничивался натяжением гусениц… А так, в драке за вторую высоту накрылся ещё один пушечный броневик и «реношка», неизвестное число польских танкеток. Уцелевшие машины с бронедрезин с пеной у рта забрал командир «Смелого»… Зато в качестве трофеев нам перешли три противотанковых пушки. Правда, только одна с уцелевшей панорамой – но целиться наши могут и через ствол, по трассеру… За отсутствием другого оружия «безлошадным» артиллеристам сгодятся и трофейные «колотушки».

И все же большую часть машин с разбитой ходовой и неисправным мотором можно использовать в качестве неподвижных огневых точек; мы отбуксировали их в капониры. Корпус скрыли землёй – а над поверхностью теперь торчит лишь башня, для верности обешанная мешками с грунтом… Такие огневые точки с башнями от Т-26 вовсю устанавливаются на старой границе, так называемой «линии Сталина». А мешки с землёй на танке – это ноу-хау янки, они так защищали свои «Шерманы» от фаустпатронов. У немцев куммулятивных снарядов пока вроде нет (слава Богу!) – но чуется мне, что такой мешочек все равно способен чуток погасить удар бронебойной болванки калибра 37 миллиметров.

А там и осколок авиабомбы остановит…

Так вот, неподвижных огневых точек мы оборудовали пять штук – четыре пулеметно-пушечных, и одну пулеметную (ствол танкового орудия на ней повредил крупный осколок). Плюс вырыли ещё десять капониров для исправных танков, оборудовали позиции взвода трофейных немецких ПТО – а заодно и для противотанковой батареи из шести шведских «бофорсов», что я выцыганил у поляков. С учётом же того, что капониры с танками и батареи ПТО на флангах мы максимально замаскировали (чему способствует парковая зона на «Кортумовой горе»), завтра, как я надеюсь, врага встретит двадцать четыре исправных орудия! Хорошо ещё, бронебойные болванки практически не растратили – хотя осколочных гранат к танковым «сорокапяткам» кот наплакал… Но плюс трофейные мины, уложенные с северного, танкоопасного направления, плюс с десяток противотанковых ружей, переданных моим кавалеристам. Есть, чем встретить панцеры!

Если такие появятся… Но по данным польской разведки, на Львов как раз идёт восемнадцатый армейский корпус, включая вторую танковую…

Кавалеристы и танкисты мои пока отдыхают – ночь, а на рассвете выйдут на подготовленные ляхами позиции. Помимо охраны временного госпиталя (один взвод кавалеристов и пушечный БА-10) и моего КП (ещё один взвод и экипаж геройского пулеметного броневика), высоту будет защищать порядка трехсот бойцов 5-й кавдивизии. Полноценный батальон – а там, при случае, на помощь подойдёт и резерв польской пехоты… По моему настоянию Сикорский сейчас также спешно крепит оборону второй высоты – так называемого «Взгорья». В свое время немцы довольно легко захватили обе высоты – ключевые над городом! – обороняемые незначительными силами ляхов. К примеру, на нашей, 374-й, дралась лишь рота солдат и пара орудий… Серьёзное упущение Сикорского!

Но именно защиту высот я постарался максимально обеспечить. Так, «Кортумову гору» заняли мои танкисты и кавалеристы, 324-ю – две полнокровные батареи модернизированные царских «трехдюймовок», взвод зениток «Бофорс» и два батальона польской пехоты. Оставили мы ляхам также и единственную трофейную гаубицу… Оборона наша построена таким образом, что гарнизон 374-й защищает поляков от прямого вражеского штурма – а их артиллерия прикрывает подступы к нашей обороне с севера. Для чего к нам проложена телефонная связь и приставлены корректировщики… Кроме того, обученная кадровая пехота польского пограничного корпуса выступает в качестве нашего резерва.

Наконец, в самом крайнем случае, остатки моего гарнизона могут отступить к 324-й – а отступление наше прикроет огонь «Смелого»…

Раненые. Я проводил в полевой госпиталь полковника Дубянского, радуясь тому, что наши раненые так быстро получат необходимую квалифицированную помощь. Когда-то читал, что достаточно высокий процент потерь Великой Отечественной – это раненые, слишком поздно получившие необходимую медицинскую помощь… А тут госпиталь – сразу после боя!

Реальность же оказалась довольно жёсткой – я сперва просто опешил, зайдя в тускло освещенное помещение (ну как же, светомаскировка), наполненнное криками, стонами, горячечным бредом… И стойким запахом медикаментов, все одно неспособным заглушить тяжёлые запахи крови, гноя, нечистот… Есть раненые в брюшную полость; я старался не смотреть на них – а потом уткнулся взглядом в какой-то бордовый цветок на ноге одного из бойцов. Крупный такой, насыщенного мясного цвета… Подумалось на мгновение, что кто-то из поваров так неудачно выложил мясо на ужин рядом с раненым.

И только потом понял, что это мясо есть рваная рана, оставленная парой крупных осколков… Неужели человек с такой раной ещё жив – и находится в сознании⁈

Честно скажу – раньше я думал, что стоек к виду крови, больше десяти раз сдавал её в качестве донора. Но тут меня откровенно замутило. Удержал на ногах лишь острый страх, пронзивший вдруг сознание – что обо мне подумают подчинённые, если я вот так вот грохнусь в обморок⁈ Мысль вроде иррациональная – но удержала на плаву.

Второй раз чуть ли не спекся, увидев обожженных танкистов. Там, где дикий жар коснулся тела раненых, комбезы их буквально вплавились в кожу. А одному танкисту пламя лизнуло лицо – и вместо привычных черт на нем застыла какая-то спекшаяся маска… И это все я! Я, своими руками толкнул этих людей в бой, погнал под пули и снаряды!

Зараза, после таких «экскурсий» можно в одночасье стать убежденным пацифистом – если психика не подведёт и с ходу умом не тронешься. Но мне «везёт», у меня послезнание – а там и трагедия на станция Лычково, где фрицы разбомбили эвакуационный поезд с детьми, и подвешенные на колючей проволоке младенцы, и раздавленные танками гражданские… Фотокарточки, врезавшиеся в память, что не дают теплохладно рассуждать о страшной стистике Великой Отечественной. Миллионы убитых, замученных, изнасилованных женщин и детей – такова цена германской оккупации.

И если началом войны в 39-м я сумею хотя бы на треть, на четверть – да даже на десятую часть сократить гражданские потери русского и прочих советских народов… Все это не зря – ведь и десять процентов от пятнадцати миллионов убитых немцами гражданских, это ещё целых полтора миллиона спасенных человеческих жизней.

И тогда любые жертвы простых бойцов и командиров не напрасны…

– Господин генерал! Я прошу вас обеспечить раненых красноармейцев и советских командиров квалифицированной медицинской помощью наравне с польскими солдатами и офицерами. Мои люди дрались вместе с вашими, плечом к плечу – и остаточный принцип оказания им помощи неприемлим! Однако, если моих раненых – всех, кого возможно – поставят на ноги, то это будет наиболее наглядный и показательный пример союзнической верности. И я гарантирую, что моё командование учтет этот факт при назначение нового командующего польской армии!

Я обратился к сопровождающему меня в госпитале Сикорскому через переводчика; лицо генерала осталось непроницаемым, но он согласно кивнул:

– Мы заверяем вас, что русским солдатам будет оказана соответствующая медицинская помощь – наравне с польскими воинами. Однако и вы, пан генерал, должны пройти перевязку.

– Да куда там! Вон какие тяжёлые, куда мне с моей царапиной!

Однако Сикорский уже подозвал одного из врачей; меня быстро, но довольно умело перевязали, заодно удалив из раны несколько нитей, вбитых пулей. А ведь остались бы, то и воспаление неминуемо накрыло бы – и как бороться с ним без пенециллина и прочих антибиотиков⁈ Впрочем, большинство моих раненых с этой проблемой ещё столкнуться…

Вместо обезболивающего дали кружку разбавленного медицинского спирта. Дома я честно не употреблял – алкоголь мне просто не нравился. К тому же я всесторонне разделся позицию Саши Шлеменко, прославленного русского рукопашника, убежденного в том, что русскую нацию сознательно спаивают. Однако теперь, в качестве анестезии, махнул не глядя – даже не почуяв градуса… И тут же встрепенулся, услышав в городе пару одиночных винтовочных выстрелов – а затем густые очереди вдруг замолотившего пулемёта.

– Не бойтесь, пан генерал. Мы учли ваше возмущение действиями украинских националистов в нашем тылу в период осады города – и приняли необходимые меры.

Тут лицо переводчика кровожадно скривилось – ну что же… Что сеете, то и пожнете, верно?

Вообще, как мне успели уже объяснить, польская жандармерия не так, чтобы совсем уж не ловила мух. И перед самой войной прошли масштабные аресты среди оуновцев – и сочувствующих «мазепинцам» (старый термин Первой Мировой – просто «бандеровцами» они ещё стать не успели). Однако жандармам не хватало ни людей, ни полномочий в условно мирное время – да и командование явно недооценивало угрозу со стороны местных национальналистов.

Что же, теперь оценили! Оказалось кстати, что это было не первое нападение, 14 сентября польских солдат уже разок обстреляли оуновцы, но из-за немцев не до них было… А тут у Сикорского появилось и время, и мотивация, и возможность выделить пару батальонов, чтобы раздавить «пятую колонну» – и на сей раз он её не упустил.

Хотя бы одной проблемой меньше – более всего я боялся, что оуновцы могут напасть на госпиталь с моими раненными. Охрану я все равно не убрал – мало ли что? Но на сердце стало спокойнее…

После госпиталя мы убыли на высоту – где я принялся «руководить» фортификационными работами. Без верного помощника в лице начальника штаба сперва даже растерялся – но быстро соориентировавшись, вызвал к себе обоих уцелевших ротных и комбата Акименко. С ними мы поделили сектора обороны, распределили уцелевшие машины между ротными, выбрали места для танковых капониров… Не знаю, удалось ли мне пройти по грани между «комбриг молодец, прислушивается к подчинённым, учитывает их мнение» и «комбриг ни хрена без нас не соображает и не может принять решения самостоятельно» – или я всё-таки уронил авторитет в глазах подчинённых. Но даже если и так, куда важнее было правильно выбрать позиции и грамотно распределить танки – чем продемонстрировать окружающим вопиющую некомпетентность начальника-самодура.

А комбата, кстати, я решил оставить на КП – без него бой мне просто не вытащить… Ничего, с оставшимся десятком исправных танков ротные как-нибудь справятся – а экипажи неподвижных огневых точек вообще сами по себе. Им, ежели что, из капониров уже не выехать, маневренный бой на встречных курсах с немцами не провести…

И вот я распоряжаюсь польскими запасниками, занимающимися саперными работами на высоте. Дико хочется спать, вновь начала ныть раненая рука – но малый запас спирта в фляжке лучше не транжирить… Одновременно с тем напряжение и ощущение того, что без моего контроля и догляда укрепления просто не будут готовы к утру, меня не покидают.

Есть и ещё одна важная проблема – вражеские пикировщики. Батарея зенитных «Бофорсов» и парочка крупнокалиберных зенитных пулеметов «гочкис» на высоте 324, это, конечно, очень хорошо. Они должны прикрыть нас, когда «юнкерсы» обрушаться на «Кортумову гору»… Но я абсолютно уверен в том, что как только с воздуха ударят по «Взгорью», ляхи будут защищать лишь себя.

Выход напрашивается один единственный – утром нужно будет срочно сформировать пулеметно-зенитные расчёты, выдав им трофейные МГ-34 и «Зброевки». Мы захватили одиннадцать пулеметов – семь «машмнегеверов» и четыре поделки братьев-славян. К МГ-34 нам досталась даже пара исправных станков с зенитными прицелами в комплекте… Надо только заранее снарядить ленты бронебойно-зажигательными и бронебойно-трассирующими пополам – ну, а заодно и разобраться с зарядкой и сменой стволов. А заодно и предохранителями…

Так-то в свое время я из голого любопытства смотрел ролики, как это все делалось. Кроме того, в армии довелось как-то зарядить, а там и пострелять с ПКМ… Осталось теперь только вспомнить, что к чему!

И конечно, в грядущем бою кавалеристы-зенитчики вряд ли кого смогут сбить. Но густой пучок трассеров прямо в лицо вполне способен напугать немецкого пилота, заставив уйти с курса при штурмовке, сбросить бомбы в стороне. А нам большего и не надо…

Ну вот, считай, занятие себе на остаток ночи нашёл. Ещё бы хоть пару часов урвать на сон перед рассветом, иначе завтра совсем никакой буду… Точнее, уже сегодня – потому вернее сказать просто «утром». До рассвета осталось всего-то около четырех часов…

Внезапная догадка вдруг осенила разум, заставив ненадолго взбодриться: нужно обязательно предупредить Сикорского, чтобы с госпиталя и прочих лазаретов сняли всякие указательные знаки и обозначения, вроде «красных крестов»! При бомбардировке Варшавы последние служили фрицам лишь в качестве целеуказателей, не оберегая раненых – а лишь обрекая их на мучения и смерть.

Уже рванув в сторону только-только оборудованного командного пункта, я успел мельком подумать ещё о двух вещах. Первое и печальное – похоже, Шарабурко так и не пришлёт мне подкреплений из Тарнополя, моих же танкистов. Хотя какие могут быть подкрепления командиру, проигнорировавшему приказ командующего армии освободить должность и приготовиться вывести личный состав из Львова⁈

Но вторая мысль оказалась ещё более грустной – я вдруг понял, что у меня совсем нет времени рефлексировать по семье. И вот сама эта мысль ожидаемо пронзила сердце острой болью…

Ладно, нужно скорее предупредить Сикорского – а затем ещё понять принцип действия трофейных пулеметов… И под занавес – хотя бы немного поспать. Как бы странно это не звучало – но если все пойдёт как надо, завтра нас ждёт очень тяжёлый бой.

А затем и ещё тяжелее!

Пока немцы не выбьют нас из Львова – или пока мы не разгромим все идущие к городу части восемнадцатого армейского корпуса…

Глава 12

…– Братцы, все понимаю, страшно. Пикировщики когда на цель заходят, вой стоит – словно иерихонская труба! Но ведь когда немец на цель заходит, его и достать можно – особенно если поняли, куда бомбу метит. Пикирует «лаптежник» под углом градусов в шестьдесят, курс держит – вот тут-то его бронебойно-трассирующими и зажигательными встретить, посылая очереди встречным курсом! Второй момент – когда «юнкерс» бомбу сбросил, он из пикирования выходит и набирает высоту, подставив пузо. Секунд пять у вас есть – он ведь практически неподвижно зависает… Главное не теряться – а вести по врагу ответный огонь, мешая прицельно бомбы метать.

Бойцы, определенные в зенитчики, смотрят на меня собранно и сосредоточенно, внимательно слушают, согласно кивают. Но я вроде бы уже все рассказал, что когда-то сам слышал и читал:

– Ну, коли так, братцы – у кого еще есть вопросы по пулеметам немецким? Нет? Тогда получить оружие – и разойтись по огневым точкам!

– Вопросов нет, товарищ комбриг – и страха нет! Врежем немцам, долго нас помнить будут!

Ответил мне рослый белокурый малый в лихо заломленной кубанке – а остальные кавалеристы горячо поддержали товарища:

– Да!

– Петро верно говорит!

– Вломим фрицам, забудут сюда дорогу!

– Ну коли так – хвалю, орлы!

…Огневая точка зенитчиков – все та же стрелковая ячейка, соединенная с прочими траншеями ходами сообщений; была мысль оборудовать ее персональной «лисьей норой», но от этой идеи отказались. Уж слишком велик будет соблазн забиться в нее во время налета – вместо того, чтобы стрелять в самолеты, сбивая им курс! Нет, подразделение живо, пока оно воюет – а если перестают люди драться, все вместе выполняя единую боевую задачу, тогда уже гибель неминуема.

И для подразделения, и для самх бойцов…

Однако же польские зенитчики подали хорошую идею – разнести огневые точки моих пулеметчиков по позициям кавалеристов так, чтобы те прикрывали каждый свой сектор неба над высотой. Вроде разумно… Но как говорится – гладко было на бумаге, да забыли про овраги!

Посмотрим, как пойдет…

Вернувшись на КП, переоборудованный поляками из уцелевшего немецкого блиндажа, я тяжело, устало вздохнул; пока провозился с «машинегевером», пробуя зарядить ленту, снять с двухпозиционного предохранителя, поменять ствол, прошло куда больше времени, чем рассчитывал. В итоге поспать толком не удалось – и, покемарив с полчаса, я поднялся уже на рассвете, инструктировать зенитчиков.

Одновременно с тем вскрылась и другая, совершенно неожиданная для меня проблема. Как выяснилось, у моих бойцов не было с собой никакого НЗ – сухого пайка из стандартной тушенки, галет, концентрированных гороховых супов или пшенных каш. Какую-то еду мужики прихватили с собой из Тарнополя – хлеб, сухари, колбасы, но этой провизии хватило подкрепиться только утром прошлого дня, незадолго до боя на вокзале.

Вечером же подкреплялись трофеями: у немцев имелся какой-никакой остаток консервов и галет в ранцах – часть которых к тому же утекла к полякам… А я, провозившись на высоте и с ранеными, совершенно упустил из виду столь очевидный и необходимый для бойцов фактор, как элементарное питание, горячую пищу! И к своему стыду задумался об этом, лишь когда польский посыльный передал мне гостинец от Сикорского – пару бутербродов с мягким пшеничным хлебом, маслом и краковской колбасой, а также флягу с крепким таким, рьяным кофе. Последний, впрочем, густо посахарили – так что пить все же можно; пары глотков хватило, чтобы взбодриться, а вот бутерброды я отдал экипажу броневика, выручившего нас с оуновцами… Посыльного же мы с Акименко отправили назад с настоятельной просьбой к Сикорскому не жмотиться – и обеспечить наших людей горячим.

При этом, однако, у меня чуть от сердца отлегло – опытный комбат ведь тоже не вспомнил про питание людей после боя! Хотя, по совести сказать, ему простительно – капитан чудом уцелел в драке, потеряв большую часть роты, сгоревшей на его глазах… А сравнивать ожесточенную схватку за высоту со стычкой с оуновцами – ну просто некорректно.

– Несут поляки горячее. Вон, тянут уже полевую кухню.

Капитан указал на подножие склона высоты, откуда еще вчера начинался штурм «Кортумовой горы» – и, взяв бинокль, я действительно рассмотрел две полевые кухни. Вот только хватит ли двух штук и на танкистов, и на спешенную кавалерию?

– Товарищ комбриг, немцы!

– Товарищ старший лейтенант, немцы!

Федор Вячеславович Чуфаров, начавший было писать письмо родителям, быстро отложил в сторону химический карандаш и клочок бумаги, где только и успел вывести «Здравствуйте папка и мама!» – после чего встал к панораме. Востроглазый наблюдатель Васька Филимонов вовремя разглядел вражеский дозор – и довернув перископ, отправленный в боевое охранение разведчик и сам рассмотрел четыре мотоцикла, небольшой броневик с открытой башней, и полугусеничный бронетранспортер. В десантном отделение последнего старлей разглядел трубу миномета – самый ее верх, но Чуфаров итак понял немецкую задумку. Броневик радийный, задача экипажа передать доклад командованию о результатах разведки. Мотоциклисты – это и неплохое прикрытие с их пулеметами в колясках, и подобраться поближе могут, посмотреть, что к чему… А если обнаружат что подозрительное – так минометчики из БТР отстреляются, провоцируя противника открыть ответный огонь. Ну, или дымовую завесу поставят, прикрывая отступление.

– Михалыч, по моей команде – заводи машину! Вася, осколочный, на фугас!

Две «бэтэшки» Чуфарова (третью, обстрелянную вчера из противотанкового ружья, решили с собой не брать – еще неизвестно, как поведет себя ходовая) схоронились в небольшой, да и не сильно густой рощице чуть в стороне от северного склона «Кортумовой горы». Позиция наиболее подходящая, чтобы спрятать машины от воздушной разведки противника – но наземная разведка конечно же обнаружит танки… Однако в этом ведь и вся соль – ударить первыми, не дав врагу выявить замаскированные капониры с танками и батареи ПТО! К тому же немецкая разведка вроде не представляет советским танкистам значимой угрозы…

Старлей расчетливо подпустил уже свернувших с дороги и двинувших в сторону высоты фрицев метров на пятьсот; первая цель – радийный броневик. Его подбил – немец, считай, без связи остался! Но когда Чуфаров уже приготовился нажать на спусковую педаль (взяв небольшое упреждение на движение вражеской машины), немецкий наблюдатель, торчащий из открытой башни броневика, словно что-то почуял, принявшись внимательно всматриваться в сторону рощи из отличного цейсовского бинокля. А как только он заметил что-то подозрительное, тотчас дал сигнал – и германский бронеавтомобиль «хорьх» резко свернул в сторону.

Дал газку и водитель мотоцикла «цундапп», двинувшийся было в сторону засады – а теперь спешно разворачивающийся полукругом…

Одновременно с тем Чуфаров, опоздав всего на мгновение, нажал на педаль спуска – но его граната пролетела рядом, лишь задев броневик тугой волной сжатого воздуха, и рванула метрах в пятидесяти позади.

– Михалыч, давай!

Обе «бэтэшки» стремительно вылетели навстречу немцам – причем второй экипаж удачно вложил фугас буквально под люльку разворачивающегося мотоцикла! Взрыв подбросил оторванную люльку в воздух, разбросав посеченных осколками разведчиков в стороны… В ответ ударила автоматическая пушка «хорьха», хлестнув бронебойными по командирскому танку. Ударила из мелкой автоматической пушки KwK 38, за пятьсот метров способной взять лишь четырнадцать миллиметров брони – но очередь словно зубилом хлестнула по лобовой броне «бэтэшки», здорово тряхнув машину!

А экипаж БТР уже выпустил первый дымовой снаряд, рассчитывая поставить завесу на пути советских танкистов.

– Бежишь, тварь… Вася, давай еще фугас!

– Гусеницу порвало, командир!

Мехвод без команды остановил странно дернувшуюся в сторону машину, верно угадав разрыв трака. Башнер же, болезненно шипя от боли, загнал снаряд в звонко лязгнувший казенник орудия; лобовая броня танка выдержала удар с внешней стороны – но отскочивший изнутри осколок рассек лоб заряжающего… Что впрочем, только подстегнуло Чуфарова. Старший лейтенант мгновенно взял упреждение по курсу рванувшей назад машины; немецкий мехвод спешил увести броневик из-под огня, выжав максимум из семидесяти пяти лошадок германского движка! Но, уповая на скорость, уже побывавший под польским огнем и прекрасно знавший, что происходит с экипажем сгоревшей бронетехники, он пренебрег маневром – и гнал по прямой, не пытаясь вилять, пока офицер спешно вызывал штаб дивизии… Фугас старшего лейтенанта рванул под брюхом «хорьха», подбросив броневик в воздух и вырвав заднее левое колесо.

А следующий проломил тонкое днище толщиной всего в пяток миллиметров…

Вторую «бэтэшку» боевого охранения вел в бой младший лейтенант Малютин. Наводчик-снайпер, он за два дня принял уже третий экипаж; его предшественник во время боя на высоте стрелял в немцев из нагана, но и сам поймал случайную пулю в руку… Впрочем, дурная слава Малютина выровнялась тем фактом, что прежние экипажи, дравшиеся под его началом, уцелели в бою. Так что и новый принял его куда как радушнее – тем более ведь свой же, разведчик!

Теперь же танкист-снайпер упрямо погнал танк в обход, параллельно уходящей немецкой разведке – оставляя слева столбы быстро густеющего дыма. И пусть толщина брони на «бэтэшках» оставляет желать лучшего – но быстрый и маневренный танк вскоре догнал «ганомаг» с минометом в открытой рубке.

– Короткая!

БТ-7 младшего лейтенанта резко остановился на месте – но успевший вчера разбить нос Малютин устоял на ногах, разминувшись лицом с панорамой. Пара секунд доводки – и вот уже мамлей поймал в перекрестье прицела двери десантного отсека «ганомага».

– Выстрел!

Фугас ожидаемо проломил тонкую кормовую броню, рванув внутри рубки – а следом еще взрыв, яркая вспышка пламени! И дым, много дыма – сдетонировал боезапас миномета-восьмидесятки, не оставив экипажу ни единого шанса…

Мамлей уже не стал преследовать резво уходящих по дороге мотоциклистов. Те наверняка не успели рассмотреть расположение советских танков и батарей на высоте – а уж что она занята большевиками или поляками, никто из немцев итак не сомневался! Но Малютин видел, что танк командира не смог продолжить преследования – и решил подъехать посмотреть, требуется ли ему помощь.

Ведь если вскоре начнется вражеский авианалет, то обездвиженный советский танк будет буквально обречен…

Короткая схватка боевого охранения с вражеской разведкой оставил двоякие впечатления – с одной стороны, Чуфаров и Малютин неплохо выступили против немцев, сходу разбив две боевые машины. И собрать разведданные фрицы точно не успели… Но с другой, неожиданными были повреждения на танке Чуфарова, коий едва добрался до высоты, с трудом заехав в капонир. Бронебойные снаряды немецкой автоматической пушки калибра двадцать миллиметров не только гусеницу порвали, но и ведущее колесо танка повредили. А один из снарядов едва не влетел в смотровую щель мехвода… Выходит, мои танкисты вполне себе уязвимы в драке даже с немецкими «двойками» – особенно, если маневренный бой случится накоротке.