Текст книги "Сентябрь 1939 (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Зато при подъеме по склону фрицы не смогут задействовать гаубицы – по крайней мере, по «разведчикам» тяжелые орудия ни разу не ударили…

Комбат рассчитал все верно – гаубичный снаряд взорвался недалеко от стоянки Малютина, когда «бэтэшка» мамлея уже двинулась вперед. Но и теперь ударная волна с такой силой толкнула машину в корму, что её аж подбросило – мощный толчок свалил и командира, и заряжающего… Да и по броне градом хлестнули как комья земли, так и осколки! Экипажу Ильи крупно повезло, что большая часть их потеряла силу и срикошетила от установленной под наклоном брони.

Но повезло так не всем – одна из «бэтэшек» получила серьезное повреждение ходовой, крупный осколок гаубичного снаряда порвал гусеницу. А неподвижный танк – мертвый танк… Только приказ комбрига, предписывающий покидать подбитые машины, сохранил экипажу жизнь. Десяток другой секунд спустя второй снаряд гаубицы добил бэтэшку, исчезнувшую в болезненно-яркой вспышки пламени… Хуже того, сильный взрыв заставил польскую пехоту испуганно завлечь. И только наследная гордость польских офицеров заставила их поднять подчиненных и упрямо погнать вперед.

Не хотелось панам пасовать перед коммуняками…

– Если увидишь бугорки сырой земли – или наоборот, осевшие участки почвы с пожелтевшей травой, то объезжай их! Там мины!

– Есть!

Мехвод ответил Малютину уже без прежнего нарочитого выпендрежа, звенящим от напряжения голосом. Да и у самого мамлея сердце бешено колотиться в груди; на участке его подъема ни одна из пушек не засветилась. И теперь Илья напряженно ждал, когда впереди сверкнёт вспышка пламени – а в машину с маху ударит бронебойная болванка! В утреннем бою удары болванок по броне младший лейтенант ощущал, словно удары по своему телу, чуял их буквально нутром…

Однако большую часть подъема экипаж миновал благополучно – впрочем, что значат пара минут жизни, когда напряженно ожидаешь вражеского выстрела или мины под гусеницами⁈ К тому же Малютин быстро нашел объяснение «молчанию» фрицев – подпускают поближе, как и машины «смертников»… Но Илья был прав лишь отчасти – группа прикрытия с ходу выбила половину германских ПТО, проявивших себя огнем по танкам разведки. И теперь оставшиеся три пушки действительно молчали, подпуская «бэтэшки». Зато вели огонь немецкие гаубицы!

Правда, несмотря на приказ полковника выкатить их на прямую наводку, с учетом оборудования капониров на высоте, гаубицам уже не хватало отрицательного угла доводи – накрыть прущие вверх по склону советские танки. Зато цепочка разрывов накрыла польскую пехоту, заставив залечь добрую половину сводного батальона погранцов.

Кроме того, у фрицев остался еще один козырь в рукаве – автоматические зенитные пушки…

Последние открыли огонь, как и уцелевшие «колотушки» – за триста метров. На этой дистанции бронепробиваемость германских зениток составляет двадцать миллиметров… Так что удара не выдержала даже лобовая броня двух попавших под трассирующие очереди «бэтэшек».

Илье вновь повезло, его танк двигался чуть в стороне от ближней зенитки, подбившей мгновенно загоревшийся слева танк. Но вечно везти не может – фрицы уже начали спешно разворачивать и перезаряжать автоматическое орудие…

– Короткая! Короткая, твою же ж…!

Мамлей даже не надавил, а ударил по правому плечу мехвода сапогом, отчаянно докручивая маховик наводки. Если бы старшина затормозил вовремя, младший лейтенант уже поймал бы зенитку в прицел! Все равно ведь не уйдешь от трассирующих очередей на пересеченной местности… Механик наконец-то затормозил – а Илья, проклиная его на чем свет стоит, навел пушку на цель, всем нутром понимая, что не уже успевает!

Но на войне ошибки допускают с обеих сторон; экипажу Малютина в противники достался не слишком опытный расчет, впервые встретившийся в бою именно с танками. Сыграло свою роль и то, что мехвод проехал чуть вперед – сбивая прицел командиру, но также уводя машину с линии вражеского огня… Немцы поспешно открыли огонь, опередив младшего лейтенант – но ударили, не подправив прицел, надеясь успеть догнать танк очередью. Вражеские трассы просвистели всего в метре от башни «бэтэшки» (а ведь более опытные артиллеристы вложили бы очередь в ходовую!) – зато лейтенант не промахнулся, врезав осколочным в торчащий из капонира тонкий ствол и верхнюю часть лафета… Граната угодила в тело одного из зенитчиков, прошив его на сквозь – и взорвалась, ударив в заднюю стенку капонира, в одно мгновение выкосив расчет.

– Ура-а-а-а!

Не сдерживая эмоций, закричал от радости заряжающий – а взбешенный Малютин приложился сапогом по затылку мехвода, заревев, словно одуревший от голодухи медведь:

– Вперед! И еще раз не выполнишь приказа в бою, лично расстреляю!

– Что, сам за рычаги сядешь?

– И сяду! А наводчиком возьму заряжающего из собственного экипажа!

Командир, конечно, явно перегибал палку – но едва-едва разминувшись со смертью, он не владел собой; мехвод это ясно понял. Потому молча двинул машину вперед, крепко сжав рычаги передач подрагивающими от напряжения пальцами.

Из шести танков «группы прикрытия» до позиций немецкого батальона доехало только две машины – собственно Акименко и младшего лейтенанта Малютина. Зато группе Чуфарова, ведущего целый взвод на прорыв к гаубицам, откровенно повезло – осилили подъем без потерь. Впрочем, командир разведчиков старался ехать чуть медленнее, надеясь не растерять десант, вот его «бэтэшки» и не попали под раздачу… Однако стоило танкам подойти вплотную к немецким окопам, как на десантниках тотчас скрестились очереди как минимум двух ручных пулеметов! Они сбросили с брони трех или четырех бойцов – в то время как остальные поспешили спрыгнуть самостоятельно.

Кроме того, в ходовую замыкающего группу танка прилетела бронебойная пуля трофейной польской ПТР. Потом еще одна, и еще – пока, наконец, четвертая пуля не надорвала гусеницу, лопнувшую на очередном витке катков… «Бэтэшка» замерла – а командир сумел засечь длинный ствол противотанкового ружья и облачко пыли, поднятого при выстреле дульным тормозом.

Развернув башню, он всадил фугас в окоп увлекшегося пальбой немецкого расчета, не догадавшегося подготовить запасную позицию и сбежать. Фугас снес верхнюю часть бруствера и рванул в окопе; взрыв подбросил в воздух оторванную руку одного из стрелков – и смятый, покореженный ствол ПТР… Бледный от напряжения танкист продолжил аккуратно и точно всаживать гранаты в проявившие себя огневые точки, заткнув оба пулемета. И как только они замолчали, уцелевший десант одним отчаянным рывком занял участок окопов на месте прорыва! А частые выстрелы трехлинеек не дали подобраться к танку немецким гранатометчиком со связками «колотушек»…

Кавалерийский десант выручил подбитый танк – в вот последняя машина из взвода «смертников» уже горела на линии немецких окопов… Обезумевший от страха и ненависти к фрицам мехвод повел подбитую «бэтэшку» прямо на немецкие окопы, принявшись утюжить их и давить немцев всей массой четырнадцатитонной махины. Легкий танк? По сравнению с громадами Т-28 и Т-35 да – но не для простого зольдата, всем телом ощущающего дрожь земли и сжавшегося на дне осыпающегося окопа!

Вильнув машиной, мехвод сбил корпусом попытавшегося было выпрыгнуть юнца, подмяв несчастного гусеницами – после чего дико, безумно захохотал, принявшись кружить над траншеей, осыпая ее стенки гусеницами:

– За тебя, Коля! За тебя, Степан!

Выкрикивая имена погибших товарищей, чья кровь все еще лилась сверху, не владеющий собой мехвод пропустил гранатометчиков… А те закинули на корму связки «колотушек» и бутылки с бензином. Гранаты проломили тонкий броневой лист, прикрывающий мотор сверху – после чего внутрь залилась горючая смесь, воспламенившая машину… Но обреченный мехвод продолжал давить немецкие окопы уже вовсю горящим танком!

Пока не потерял сознание, надышавшись густым черным дымом…

Комбат Акименко видел лишь конец этой схватки – и ясно понял, что соваться к окопам вплотную никак нельзя. Взрыв даже легкой ручной гранаты может повредить гусеницу, тяги – а обездвиженный танк, это мертвый танк. Приказав башнеру бить из пулемета по окопам, чтобы немцы и головы не смели поднять, он выпустил еще одну красную ракету, а затем и еще – в надежде подогнать польский батальон, до того залегший на склоне!

Благо, что орудия ПТО и зенитки танкисты повыбили – да и сам капитан записал на свой счет две вражеских пушки… Причем его экипаж также угодил под очередь зенитного автомата. Но по счастливой случайности, та ударила по толстому стволу ясеня, уложенному вдоль борта… Твердую и вязкую древесину в точке удара размочалило едва ли не в труху – однако крепкое дерево погасило удар бронебойных трассеров. И пока расчёт зенитки заряжал очередной коробчатый магазин в приёмник автоматической пушки, комбат успел поймать вражеское орудие в перекрёстье прицела – и нажать на спуск.

Другой снаряд – бронебойную болванку немецкой «колотушки», предназначенную Акименко – словно бы принял на себя другой экипаж. На самом деле два танка шли рядом, ротного командира и комбата; когда последний сошёлся в поединке с зениткой, ротный двинул «бэтэшку» вперёд, невольно закрыв собой товарища… Болванка угодила точно в сочленение между башней и корпусом машины, насквозь прошибив тонкую броню.

Мгновенная детонация подбросила башню танка метра так на три…

Однако это был последний точный выстрел немецкого расчёта – Акименко сумел засечь противника, а опытный механик быстро вывел комадирский танк из-под огня. Очередная болванка лишь толкнула в башню потоком сжатого воздуха – комбат же с короткой уделал расчёт ПТО осколочной гранатой… И вот теперь красная ракета для поляков – в надежде, что невольные союзники не подведут, что выручат остатки погибающей на высоте танковой роты!

Однако паны-офицеры трусами не были отродясь; они вовсю гнали свою пехоту вперед, на «Кортумову гору» – гнали отборным матом и выстрелами из пистолетов над головами солдат! Впрочем, последним уже не требовались понукания – закусившись, они и сами рвались вперед по склону, цепко сжимая в руках «маузеры» польского производства. Кто-то стрелял на ходу, кто-то кричал или матерился, кто-то пытался справиться с отказавшим вдруг затвором – карабины польской выделки особой надежностью не отличаются… Но бежали наверх все, готовые – и даже жаждущие схватиться, наконец, с немцами, когда у последних уже нет преимущества в огневой мощи!

А пока батальон пограничников только шел в атаку, взвод Чуфарова уже подобрался к гаубичной батарее, стреляя на ходу из пушек и пулеметов – надеясь притупить страх… Старший лейтенант вовремя заметил промоину, ведущую стороной к батарее – и успел нырнуть в нее, уводя за собой один из танков. Но вторая машина получила гаубичный снаряд прямо в лоб – страшный удар вмял броню внутрь, напрочь оторвав ствол пушки; последующая же детонация развалила танк изнутри.

Но две «бэтэшки», пропав из вида на несколько секунд, вынырнули из промоины уже в стороне, сбоку от артиллеристов. И немцам пришлось потратить несколько столь драгоценных в бою мгновений, чтобы развернуть двухтонные махины орудий в сторону советских танков…

Чуфаров хладнокровно приказал остановить машину – и, задержав дыхание до самого выстрела, точно всадил фугас в закругленный сверху щиток немецкой пушки! Фугасная граната проломила тонкую сталь противопульного щитка – и рванула уже в капонире; между тем заряжающий по команде старлея выбросил из открытого люка дымовые шашки, маскируя машину и имитируя подрыв «бэтэшки»… Расчет второй немецкой «стопятки» попал под очереди стремительно сближающегося с гаубицей танка. Свирепо оскалившийся башнер, сцепивший зубы с такой силой, что вот-вот начнут крошиться, от души лупил длинными очередями, на перегрев ствола – так что затвор «ДТ» вскоре благополучно заклинил. Однако накоротке он свалил одного артиллериста, ранил еще двух – и фрицы так и не успели развернуть орудие навстречу советскому танку…

Немцы все равно сгоряча пальнули – но ожидаемо промазали. А «бтэшка» влетела прямо в капонир, раздавив гусеницами станины и кого-то из расчета – может, заряжающего или снарядного… Остальные пушкари бросились прочь – пока крутящийся в капонире танк пытался выбраться из западни. Тогда не пришедший ещё в себя командир вылез из люка – и принялся спешно разряжать в немцев семизарядный наган, сопровождая каждый выстрел крепкой, забористой руганью…

Расчет третьей гаубицы решил не играть в героев в схватке с двумя маневренными, быстрыми советскими танками, подобравшимися вплотную. Тем более что на помощь расчету уже подкатил полугусеничный тягач! Спешно разрядив орудие в сторону замершего у траншей танка (из-за спешки и промазали), фрицы сноровисто свели станины и прицепили их к тягачу, готовые уже рвануть прочь… Однако продуманные решения на войне не всегда оказываются верными. Командир орудия дал команду эвакуироваться, хоть снаряд уже был в стволе – а ведь он мог подбить танк Чуфарова, как только последний двинулся бы вперед. Все равно вторая «бэтэшка» не смогла быстро выбраться из капонира: одуревший механик дуром газовал, раздавив аппарель – когда нужно было мягко, плавно вывести по ней машину.

Конечно, германский офицер не мог этого знать – да и Чуфаров не лез на рожон раньше времени, хотя заряжающий уже загнал фугас в казенник. Но когда впереди послышался шум мотора, старший лейтенант рискнул двинуть вперёд. Заметив же тягач с гаубицей на прицепе, старлей довольно оскалился – и всадил гранату в открытую рубку машины! Туда, где собрался немецкий расчет…

Чуфаров не промахнулся – и проломивший борт фугас рванул внутри, устроив в «десантном» отсеке кровавую кашу. Немецкий мехвод, правда, не пострадал, с испуга вдавив педаль газа в пол, надеясь уйти с пушкой от советского танка! Но не пожалев бронебойной болванки, старший лейтенант всадил ее в мотор тягача.

Немецкая машина тотчас сбавила ход…

Последний акт драмы разыгрался с началом польской атаки. Белополяков можно считать кем угодно и сколь угодно обвинять их «войско» в слабости, в неспособности на равных драться с вермахтом – и все укоры будут справедливы, но! Немцы побеждали их за счет лучшей организации армии и кратного превосходства в техническом оснащении – а вот в рукопашной бой пошел на равных… Там, где выстрелы гремят в упор, а смерть приближается к врагу на остриях заточенных штык-ножей – там ляхи не спасовали, с отчаянной яростью бросившись в драку! Замелькали штыки, захрустела разрываемая ими плоть – а приклады заклинивших карабинов с такой силой обрушились на добротные немецкие каски, что дерево не выдержало, раскалываясь от ударов… Редкие выстрелы зольдатских «маузеров» и офицерских «вальтеров» не остановили отчаянного польского натиска – а бронетранспортеры на сей раз ничем не смогли поддержать свой десант. Едва они только сунулись вперед – как тут же поймали несколько бронебойных болванок от трех советских танков. Уцелевшие БТР попятились назад, пытаясь подхватить бегущих за ними горных егерей…

Но и лобовая броня «ганомагов» не способна выдержать удара разогнавшейся до малинового свечения болванки. Не говоря уже о корме и бортах – тем не остановить и фугаса! А ведь именно в корму бронетранспортера, эвакуировавшего полковника Шернера и штаб кампфгруппы, угодила фугасная граната… Устроив в десантном отделение настоящую мясорубку.

Глава 8

… – Слава Украине!

Твою ж налево… Да откуда⁈ Чего-чего, а боевого клича украинских националистов я здесь и сейчас услышать не ожидал… И собственно, очень зря – ведь Львов всегда был «столицей» местных нацистов! В бывшем австрийском Лемберге Габсбурги активно поддерживали националистическую идеалогию «украинствующих» униатов, намекая, что могут принять их в австро-венгерскую семью как равных. На самом же деле имперская верхушка противопоставляла своих «украинцев» лояльным Российской империи русинам, сохранившим верность Православной церкви… Причём последним в годы ещё Первой Мировой австрияки устроили полноценный геноцид с истреблением гражданского населения в концлагерях.

Разделяй и властвуй, все по классике! Кстати, австрийцы не только настроили своих «украинцев» против русин и собственно Российской империи, но также и католиков-хорватов (своих подданных!) против православных сербов. Второго политического противника и потенциального врага… И это при том, что по крови и происхождению хорваты и сербы – братья! Однако уже в годы Второй Мировой братья-хорваты устроили братьям-сербам полноценный геноцид – дошло до соревнований, кто больше зарежет гражданского населения «серборезами» или забьёт «сербомолотами».

Но это дела балканские – а вот местная «оун» (организация украинских националистов) перед началом Второй Мировой как раз искала контакты с немцами… Боевые отряды в её составе существовали со времен Гражданской (всякие «сичивые стрильцы») – так что нечего удивляться и удару в спину… Сам дурак, что не подумал ранее о подобной возможности – и оставил при штабе единственный пулеметный броневик!

Все эти рассуждения и воспоминания безумным калейдоскоп мыслеобразов промелькнули в голове – пока ещё Сорокин падал на спину. В то время как из подворотни на противоположной стороне улицы выскочил тучный здоровяк в кепи и вислыми седыми усами, сжимающий в руках маузеровский карабин:

– Слава Украине!

Крепкий и упитанный, словно кабанчик, оуновец ринулся в нашу сторону с бешено выпученными глазами – потрясая карабином с примкнутым штыком. Кажется, это он кинул бутыль с зажигалкой и первым выстрелом уложил Сорокина – а вот второй сделать уже не смог; что-то не так с затвором… Я отстраненно подумал, что «маузер» его наверняка польского производства, первых серий – у тех часто были проблемы с затворами. А ещё мимоходом отметил, что руки здоровяка дрожат, отчего блестящий штык-нож ходуном ходит.

Дрожат не иначе как от страха и напряжения…

Все это я отмечаю про себя с удивительной чёткостью и точностью, наблюдая за происходящим словно бы со стороны, как-то отстраненно. Также шок… А между тем, за седоусым украинцем из-за подворотни вынырнули ещё несколько человек; вразнобой ударило несколько поспешных, неточных выстрелов. Однако среди нацистов есть и грамотный стрелок, упрямо и решительно вскинувший к плечу родную трехлинейку… Тщательно целиться, падла!

– Петя, назад!

Первым опомнился Дубянский; рванув из кобуры самовзводный «офицерский» наган с потертой рукоятью, он принялся спешно стрелять с колена. Завалился на полпути здоровяк с маузеровским карабином, получив сразу две пули в грудину; пошатнулся стрелок с трехлинейкой, схватившись за раненую в локоть руку… Вторая пуля ударила его чуть повыше ключицы, толкнув стрелка назад – а ещё трое бежавших в нашу сторону оуновцев завалились прямо на брусчатку, защелкав затворами.

– Назад!!!

Начштаба крепко рванул меня, слепо схватив правой рукой за гимнастерку; наган он перехватил левой – и ещё дважды пальнул в ближнего к нам, растянувшегося на брусчатке нациста… Я не увидел, попал полковник или нет. Рывок Дубянского был такой силы, что я невольно поднялся на ноги – и дёрнулся назад к дверному проёму! Но тут с дороги грянул ответный выстрел – и Василий Павлович с болезненным вскриком пошатнулся, привалившись к стене.

Наверное, залегшие стрелки добили бы нас обоих… Раненого в плечо начштаба, расстрелявшего все, кроме одного, патроны нагана. И меня, бестолково замершего на месте от растерянности и шока – вытянувшегося во весь рост! Да бестолково дергающего клапан на кобуре отчаянно дрожащими руками…

Заревел движок горящего с кормы бронеавтомобиля – а из башни, уже повернувшейся в сторону оуновцев, ударил вдруг пулемёт. Одна, вторая очередь – и вот уже стрелки безжизненно распластались на брусчатке, испачкав её собственной кровью.

Странно, я успел списать броневик со счетов – даже не подумав, что моторное отделение его расположено впереди. А горящая корма не имеет никаких щелей, в кои мог бы затечь горящий бензин… Но как же медленно тянется для меня скоротечный на деле бой!

Наконец-то справился с клапаном кобуры, рванув рифленую рукоять ТТ. Для танкиста пистолет не по уставу, танкисты вооружены наганами на случай, если придётся стрелять сквозь узкие амбразуры боевой машины… Интересно, а в жизни хоть раз такое было, чтобы экипажу довелось в бою пострелять из амбразур танка?

Глупый, ненужный сейчас вопрос… Пистолет стоит на предохранительном взводе – но опустив курок большим пальцем вниз, я сноровисто передернул затвор, досылая первый патрон в ствол.

В магизине осталось ещё семь…

Некстати вспомнилось, как руководитель школьного военно-патриотического клуба, «казак» Слава показывал тэтэшник нам, тогда ещё старшеклассникам. Не знаю, был ли казаком Слава по крови, но по духу точно им был – и не каким-то ряженым клоуном, а воевавшим в Чечне отставником… Вот он и показал нам фокус с предохранительным взводом курка на пистолете ТТ – и как с него курок снять.

Честно сказать, никогда не думал, что это знание мне пригодится!

Увы, пригодится: бой ещё не окончен. Если первую группу оуновцев, выбежавших из-за ближней подворотни, достойно встретил Дубянский и добил экипаж броневика, то вторая показалась из-за дальнего угла стоящего напротив дома. Стрелок, умело спрятавший корпус за кирпичной кладкой и целящийся с левого плеча – и два рванувших к броневику «гранатометчика» с толовыми шашками в руках. Бикфордовы шнуры последних вовсю дымятся…

– Ах вы твари!

Я открыл не шибко-то и прицельный, беглый огонь в сторону «гранатометчиков» – дав выход напряжению, охватившему все моё естество с началом боя. Дрожащими руками, по бегущим оуновцам получилось откровенно плохо – первый, второй, третий выстрел в молоко… И только четвертым удалось зацепить одного из гранатометчиков уже в момент броска!

Совсем молодой ещё русый парень дёрнулся, но устоял на ногах. Однако бросок толовой шашки вышел неточным: она не долетела до броневика, к тому же упала сильно правее… Зато второй оуновец закинул взрывчатку точно под заднюю ось «бэашки»!

– Уходи!!!

Правую руку вдруг что-то обожгло; не обращая внимания, я закричал мехводу, отчаянно махнув рукой – и боец меня понял, резко дав газку… Тол рванул позади броневика, крепко тряхнув машину – а сильный толчок воздуха бросил меня на спину.

Спасая от второго, более точного выстрела – пуля ударила в кирпичную кладку точно над моей головой.

Первого выстрела я не услышал в горячке боя – вот почему с каждым мгновением все сильнее жжёт бицепс… Про стрелка-оуновца я просто забыл. Однако же боль словно отрезвила меня, как-то успокоила что ли. Привалившись спиной к стене и даже не пытаясь встать, я поднял пистолет на уровень глаз – совместив планку мушки и прорезь целика на одной линии с головой вражеского стрелка.

Между нами метров тридцать от силы…

Одновременно с тем сердце моё словно замерло, а в груди захолодело – оуновец уже передернул затвор карабина; третьей пулей он не промажет… Я это не сколько понял, сколько почувствовал – и все равно неспешно, даже как-то мягко потянул за спуск.

Голова врага дёрнулась, откинулась назад – и неестественно выгнувшись, стрелок рухнул спиной наземь. А я только теперь выдохнул, как-то даже удивленно таращась на срезанного мной нациста. Неужели попал⁈

А ведь стоило мне хоть чуть-чуть дернуться, качнуться – и пуля ушла бы в сторону…

Над головой захлопали частые пистолетные выстрелы – из окон здания, служащего нам импровизированным командным пунктом, наконец-то открыли огонь поляки. Впрочем, как долго длится огневой контакт? Минуту, полторы от силы? Ощущение времени у меня сильно сбилось – оно и понятно, всё-таки первый бой… Ляхи срезали целящегося в меня гранатометчика, успевшего достать пистолет из кармана и придерживающего раненого товарища. Столь же молодой оуновец, он не сразу нажал на спуск – занервничал, испугался? Шок первого боя, как и у меня? Не успел дослать патрон, не снял с предохранителя? Просто растерялся? Не знаю… Против броневика парень действовал умело, грамотно – но может и духа ему хватило лишь на отчаянный рывок к броне и бросок толовой шашки?

Так или иначе, поляки срезали обоих; вновь застрочил «дегтярев» броневика, открывшего огонь вдоль улицы. «Бэашка» теперь сдает назад, уже практически потухшей кормой к КП, не прекращая палить из пулемёта – невольно прикрыв огнём и нас с начштаба… Дубянский рывком поднялся на ноги и с трудом ввалился в дверной проем, кивком головы приглашая за собой. Бледный от боли, он упрямо закусил губу, не выпустив нагана из пальцев; разрядив остаток обоймы в сторону оуновцев, вновь показавшихся из-за угла соседнего дома, я нырнул вслед за товарищем.

– Обоих подковали, мрази!

Василий Павлович добавил ещё парочку непечатных, крепких выражений, после чего обернулся ко мне – и неожиданно подмигнув, с лёгким оттенком бравады заметил:

– Ничего, мы им также крепко врезали – так что ли, Пётр Семеныч⁈

Мне осталось лишь молча кивнуть, на что начштаба добавил:

– Стрелка хорошо уделал, прямо в лоб! Взял себя в руки, а то ведь по началу-то растерялся… Да с кем не бывает, Семеныч, война! Бывал в бою раньше, нет – а когда от риска отвык и пули над головой засвистели, то и руки невольно затрясутся… Верно я говорю?

– Верно…

Я отозвался эхом, не желая развивать разговор. Настоящий Фотченков – командир боевой и бывалый, в Испании в танках сражался, был ранен. Но для меня это первый бой, едва не ставший последним… Хотя в сущности, какой это бой по сравнению с тем, что уже кипит на высотах? Ну, судя по звукам артиллерийской канонады уже кипит… Да никакой! Так, мелкая стычка, перестрелка с террористами. Думаю, подготовленные солдаты тем же числом нас обязательно положили бы.

– Жаль только Сорокина, хороший был малый.

Василий склонился над погибшим командиром машины, чьи глаза, увы, уже неподвижно замерли – устремив свой взгляд в потолок. Вместе с начштаба мы с трудом сдвинули его в сторону, освободив проход, Дубянский забрал револьвер погибшего – а я указал на окровавленное плечо товарища:

– Палыч, тебя перевязать надо.

– Индивидуальные пакеты в машине имеются…

– Наверняка и у ляхов что-то найдём.

У панов офицеров, однако, ничего не нашлось – но оуновцы, получив жесткий отпор у штаба (в основном от экипажа геройского броневика), отступили. Так что я забрал индивидуальные пакеты из машины и кое-как перевязал полковника – благо, что пуля прошла навылет. Сложного, на самом деле, ничего нет – один из двух марлевых тампонов (тот, что неподвижный) требуется прижать к ране с одной стороны, второй наладить к выходному отверстию и туго перемотать бинтом. Хотя, конечно, все кажется таким простым на словах – на самом же деле от одного вида рваного человеческого мяса дурно становится… Да и полкан, хоть и бодрится, на самом деле потерял много крови – и теперь бледный, едва держится, чтобы не провалиться в спасительный сон. Я было предложил Палычу отдохнуть – но начштата решился во чтобы то ни стало дотянуть до окончания штурма высоток.

К слову, все сильнее ноет и мой поцарапанный бицепс… Хотя при перевязке выяснилось, что речь идёт вовсе не о «царапине»: вражеская пуля вырвала добрый клок мяса. В бою-то боль особо не чувствовалась из-за адреналинового коктейля в крови – а вот теперь рана буквально горит, и пить все время хочется…

Про вызов комкора я совершенно забыл – и только когда в помещение штаба аккуратно зашёл водитель, в нерешительности замерший в дверях и ищущий меня взглядом, на ум отчего-то сразу пришёл Голиков. Быстро кивнув Сикорскому, я покинул командный пункт, следуя за водителем… Генералу, кстати, я уже успел высказать о работе польской жандармерии и полиции. Как и о том, что думаю о командующем гарнизоном осажденного города – где боевики умудряются нанести удар в тыл! Причём в выражениях не стеснялся, хотя новый переводчик, по всей видимости, и пытался сгладить углы… Тем не менее Францишек сильно побледнел, на скулах его заиграли желваки. На некоторое время он покинул командный пункт – а из соседней комнаты отчётливо раздался крик бригадного генерала, распекающего подчинённых по телефонной связи…

Ну, очевидно, теперь и мне доведётся выслушать много нелицеприятного на свой счёт.

Нырнув в довольно узкое нутро бронеавтомобиля, отчётливо пахнущего гарью (хотя бензин лишь оплавил краску – это вам не заводская «КС» с температурой горения 1000 градусов!), я вновь похвалил экипаж:

– Братцы, наградные на вас подпишем, как только начштаба в себя придёт. Молодцы, орлы! Как оуновцам врезали, а⁈

Бойцы смущённо промолчали – но судя по блеску глаз водителя, похвала моя пришлась к месту, порадовала… Сам же я нетвердой рукой взял тангенту рации – и, глубоко вдохнув, словно перед нырком в ледяную воду, негромко произнёс:

– Комбриг Фотченков на связи.

Рация захрипела тяжёлым, этаким даже давящим голосом:

– Фотченков, что там у тебя? Почему сразу не ответил?

– Товарищ комкор, командный пункт был атакован украинскими националистами. Убит командир радийной машины, ранен начальник штаба Дубянский.

Голиков довольно резко – и неожиданно для меня переспросил:

– А сам?

– Сам… Также ранен, но легко.

– Понял… Что с немцами, почему Шарабурко запросил авиационную поддержку? Что там вообще происходит у вас, Фотченков⁈

Под конец вопроса голос командующего армии всё-таки срывается на крик. Я же стараюсь отвечать спокойно – хотя собственное раздражение в груди постепенно нарастает:

– Авиация была нужна в качестве поддержки для штурма высот 374 и 324, занятых немцами.

– Ты что, Фотченков, совсем с ума сходишь⁈ Какой штурм, у нас приказ с немцами в бой не вступать! Комбриг, ты знаешь, что такое приказ⁈

– Товарищ комкор, я знаю, что такое приказ. Но очевидно немцы подобного приказа не имели! В течение текущего дня врагом из засады были атакованы делегаты связи, разведчики старшего лейтенанта Чуфарова – а днем первая и третья роты моего батальона. Одна попала под воздушный налёт фрицев, вторая вступила в бой с немцами в районе железнодорожного вокзала – после того, как её головной дозор обстреляли из пулемёта. Враг был разбит и выбит с занимаемых позиций – сейчас же идёт совместный с поляками штурм ключевых высот, занятых немцами.

Как ни странно, Голиков дал мне выговориться – и только после ответил, едва сдерживая эмоции:

– Фотченков! Да ты хоть понимаешь, что за нарушение приказа пойдёшь под трибунал⁈ Что ты творишь…

Выдержка окончательно изменила комкору, сорвавшемуся на крепкую брань – и мне пришлось дослушать её до конца… Чтобы после яркого, насыщенного замысловатыми эпитетами монолога командующего сухо и деловито поинтересоваться: