Текст книги "Сентябрь 1939 (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Раковский пробубнил что-то невнятное, на что майор-переводчик, уже чуть пришедший в себя, спокойным тоном перевёл:

– Совместные операции невозможны без предварительного обсуждения плана атаки, постановки боевой задачи и налаженного взаимодействия. Вы, как кадровый военный, не можете этого не понимать…

– Как раз понимаю. Потому прямо сейчас предлагаю вам разработать план совместной атаки на высоты 324 и 374 – и как можно скорее нанести удар, пока к немцам не подошли подкрепления!

Выслушав моё предложение в переводе майора, Раковский ожидаемо покачал головой:

– Мы не можем обсуждать с вами боевое взаимодействие, пока политическое и высшее военное руководство Польской Республики не достигнет с Советским Союзом требуемых соглашений. Мы военные и выполняем приказы…

– Стоп. А теперь, господин майор, постарайся перевести так, чтобы меня, наконец, УСЛЫШАЛИ. Никакой Польской Республики де-фактор уже не существует. Большая часть её территории оккупирована вермахтом – а исторические области западной Белоруссии и Украины заняты советскими войсками, введенными на территорию Польши для защиты наших соотечественников. Столица в осаде – а все высшее военное и политическое руководство, на которое вы ссылаетесь, трусливо бежало заграницу! Таким образом, именно вы, в сущности, являетесь последним не сложившим оружие войсковым соединением свободной Польши. И только от вас зависит, останется ли такое государство на мировой карте по окончанию войны! Реальному союзнику, оказавшему нам реальную помощь на поле боя, пойдут на встречу. Но если вы позволите сражаться за вас чужой армии… Что же, в таком случае вините только себя в том, что в истории павшей республики вы запомнитесь трусами, не проявившими ни должной силы воли, ни должной смелости.

Получилось резковато – как кажется, я сумел задеть все возможные больные точки панов-офицеров. Переводчик аж побледнел от негодования и напряжения – ещё бы, ведь ему это ещё переводить! Догадавшись о внутреннему душевном состоянии последнего, я поспешил добавить:

– И не смейте сглаживать углы, господин майор. Перевод исключительно слово в слово! Ибо я хочу уже наконец понять, имею ли я дело с боевыми офицерами – или же паркетными шаркунами, в жизни не нюхавшими пороха!

Майор медленно, чуть запинаясь, начал переводить – а я посмотрел прямо в глаза Сикорскому, спокойно и чуть насмешливо. Впрочем, ни один мускул на лице бригадного генерала так и не дрогнул, а взгляд его оставался все таким же отчужденно холодным… И тем менее, выслушав переводчика, он согласно кивнул головой, медленно и неспешно заговорив – я смог различить на слух лишь знакомое «так».

– Пан бригадный генерал согласен на совместную атаку занятых немцами высот, однако предлагает разделить силы и сохранить раздельное командование во время наступления. Также он предлагает разделить цели и направление ударов…

Ну, это уже хлеб! Однако прежде, чем я успел бы обрадоваться своему первому дипломатическому успеху, справа раздался звенящий от напряжения голос моего начштаба:

– Пётр Семёнович, на связи комбриг Шарабурко. Вас требует…

Глава 6

– … твою мать! Ты что там творишь, Фотченков, под трибунал захотел⁈ Да тебя расстреляют к е…

Поток забористой, этакой «рабоче-крестьянской» речи постепенно обретает смысл. Первые пару минут Шарабрко просто давал выход эмоциям, что не слишком-то его красит прежде всего, как командира высшего звена.

С другой стороны, окажись я на его месте без всяких «послезнаний», то кричал бы также самозабвенно, даже крепче. Хотя, куда уж крепче… Вообще, мата в повседневной жизни не приемлю. И потому, что дети не должны слышать его дома – иначе нечего потом удивляться, что нежно любимое чадушко начинает материться в первом классе. И потому, что когда-то я прочел, что многие матерные слова имеют тюркские или монгольские корни, вроде «хуай» – нападать. Получается, что матерясь, мы изъясняемся на ломанном языке поганых, орды которых некогда пришли на Русь с Батыем, и на пару столетий отбросили русских в развитии… Устроив нашим предкам полноценный геноцид.

То есть матерясь, мы говорим на языке победителей, на полторы сотни лет обративших наших предков в рабство. Все равно, что изъясняться на немецком после Второй Мировой в той альтернативной ветке, где нацисты победили…

Однако в экстренных ситуациях меня как и большинство других людей что называется, прорывает. Как прорвало сейчас и Шарабурко. Тем не менее, как человек опытный в подобных разговорах с начальством, я ответил спокойно и сдержанно:

– Товарищ комбриг, простите, связь сильно барахлит. Что вы хотели уточнить?

Секунд пятнадцать пауза – после чего из рации раздаётся удивлённое с некоторой примесью даже восхищения:

– Ты что, Фотченков, издеваешься? Что у тебя там происходит⁈

Вот, теперь уже пошёл конструктив…

– Товарищ комбриг, докладываю. При приближении ко Львову установлено, что в городе идут бои немецких и польских частей. Ночью мной были отправлены делегаты связи на двух бронеавтомобилях БА-10, попавших в немецкую засаду на выезде из города. Оба броневика уничтожены, экипажи убиты. Далее, утром, при проследовании колонны разведроты старшего лейтенанта Чуфарова, по нашим машинам был открыт огонь, мы потеряли ещё два бронеавтомобиля и один танк. В ответ уничтожено три немецких орудия и расчёты. После чего противник вышел на связь – и я потребовал вывода германцев из города, дав на раздумья полтора часа. Однако при следовании через город основных сил батальона, третья рота капитана Кругликова и приданный ей десант был обстрелян пулеметно-пушечным огнём фрицев, убиты несколько кавалеристов, сожжен ещё один танк. Также был выявлен факт установки мин на пути нашей колонны. В ответ капитан Кругликов атаковал вражеский батальон в районе железнодорожного вокзала и разбил его – от пленных, в частности, мы узнали о гибели делегатов связи. Кроме того, первая рота попала под воздушный удар вражеских пикировщиков, понесла большие потери. Немецкую авиацию отогнали наши «соколы» – сбили двух бомберов и истребитель, потеряв в бою одного пилота и И-16.

Мой расчёт оказался верен: «выговоревшись» при полном безмолвии с моей стороны, Шарабурко выплеснул эмоции и слегка даже подустал. Потому теперь выслушал меня до самого конца – и только после хрипло выдохнул:

– Ну и кашу ты заварил, Фотченков! А расхлебывать ее мне…

– Никак нет, товарищ комбриг. Все четыре акта агрессии последовательно спровоцированы немцами. Насколько мне известно, Львов входит в зону советского влияния и находится к востоку от «линии Керзона». Соответственно, нарушение договорённостей и военная агрессия исходит с германской стороны – с чем я и рекомендую ознакомить командарма и вышестоящее руководство. Что же касается ответственности – то я, как командир вступившей в бой части, и буду её нести.

– Больно раздухарился ты, Пётр Семенович! Нести ответственность… И ведь понесешь! Ты не имел права выдвигать немцам ультиматум без согласования со мной и армейским командованием!

Тон комбрига, осуществляющего общее руководство операцией по захвату Львова, звучит сварливо, неприязненно. Но сам Шарабурко находится сейчас с основными силами собственной пятой кавалерийской дивизии, а также большей частью моей бригады в Тарнополе. Лошадям требуется отдых – а танкам, наверное, небольшой ремонт… И горючее. Так что реальной обстановки комбриг не знает – и я позволяю ответить себе достаточно свободно:

– Зато по уставу, товарищ комбриг, я имел право уничтожить противника, внезапно открывшего огонь по моим боевым машинам и кавалеристам сопровождения.

Думаю, поддевка мне вполне удалась. И хотя я совершенно не знаю, что на самом деле полагает устав в данной ситуации (как там все описывается?), однако же мой аргумент Шарабурко принял.

– Выходит, обманули немцы… Что планируешь делать?

– Бить врага доступными силами и средствами. Пока что немцы оседлали господствующие высоты над городом сравнительно небольшими силами – но подкрепление придёт им на помощь в любой момент. А если придёт, враг получит в руки и готовые позиции для размещения артиллерийских батарей, и удобный плацдарм для развития дальнейшего наступления в город.

Небольшая пауза, затем короткий вопрос:

– Справишься своими силами?

– Никак нет. Но я договорился с поляками о совместных боевых действиях. Однако переоценивать их возможности не следует – потому я как можно скорее жду танки моей бригады и бойцов пятой кавалерийской! Особенно нужна артиллерия – вся доступная! – орудия ПВО и зенитные пулеметы. При необходимости реквизируйте весь доступный польский автотранспорт в Тарнополе, но ускорьте переброску подкреплений! Кроме того, запрашиваю воздушный удар на высоты 324 и 374 в городской черте Львова – удар следует нанести не позже, чем через три часа.

Шарабурко, как кажется, несколько даже опешил от списка моих требований:

– Ты часом не перегрелся на солнце-то, Пётр Семёнович? Чего раскомандовался⁈ Какой автотранспорт, какой такой налет на высоты? Заварил кашу – вот сам и расхлебывай!

А вот это уже перебор… Невольно разозлившись, я повысил голос:

– Ещё раз, товарищ комбриг! Немцы заняли господствующие над городом высоты, серьёзно укрепились. Подарить им ещё день на переброску резервов – значит отдать инициативу в руки врага. А наступать мне придётся без артиллерийской поддержки! И в атаке будут гореть не только мои танкисты, но и ваши кавалеристы понесут потери – большие потери! Так что поддержка с воздуха обязательна – она сохранит жизни многим нашим бойцам. А без своевременно подкрепления мне высоты не удержать! И все последующие потери при штурме окажутся напрасны, так как враг выбьет нас и успеет закрепиться по Львове!

Сделав короткую паузу, я веско добавил:

– И если за начало конфликта с немцами я ответственен – и я отвечу. То задачу захватить Львов получили лично вы, товарищ комбриг. Я, если что, и в бою погибнуть могу – а вот почему города не заняли и не удержали, когда была такая возможность, спросят уже именно с вас.

Я специально выделил интонацией конец фразы, как бы намекая, что Шарабурко в случае потери Львова ничего хорошего не ждёт… И вновь недолгое молчание – после чего комбриг (а ведь мы с ним в одних званиях!) спросил совсем иным тоном:

– Потери?

Я чуть помялся, после чего тяжело выдохнул:

– Большие. В бою на вокзале и под бомбежкой две с половиной сотни кавалеристов убитыми и ранеными. Танков и броневиков – практически половина машин.

Честно сказать думал, что Шарабурко вновь разразится гневной отповедью – но тот лишь сухо ответил:

– Сделаю, что смогу.

Как только я завершил сеанс связи, ко мне подошёл начштаба, осторожно поинтересовавшийся:

– Ну как?

Я внимательно посмотрел на полковника, между делом успевшего доложить мне о нападении на делегатов связи – информацию о котором добыл у пленных Кругликов. Весьма важный эпизод, идеально укладывающийся в картину именно германской агрессии – причём никак не связанный со мной! Во взгляде полковника лишь искреннее сочувствие – и ни следа затаенной издевки или же мрачного удовлетворения.

Да нет, начштаба мужик нормальный, он с самого начала поддержал идею «возмездия» за нападение на разведку – и за потерянный броневик едва ли не в лицо высказал! Такой вряд ли станет интриговать и пытаться подставить, надеясь занять командирскую должность – хотя в настоящий момент возможностей для подставы выше крыши…

– Нормально. Запросил поддержку с воздуха и подкрепления, Шарабурко обещал сделать все, что сможет.

Глаза у Василия Павловича удивлённо округлились – он явно ожидал иного результата! Во взгляде его словно бы восхищение промелькнуло, Дубянский покачал головой – но ответил бодро, даже как-то радостно:

– Ну, силен ты, Пётр Семёнович, ох силен!

– Да хватит тебе, Василий Павлович, это ж начальство, а не германцы… Пойдём лучше с нашими новыми союзниками обсудим план атаки на высоты – у нас на все про все три часа.

Немного помявшись, я уже неуверенно добавил:

– Успеем хоть?

Но начштаба только энергично кивнул:

– Если поляки телиться не будут, должны.

Командир 101-го отдельного танкового батальона капитан Акименко Кирилл Дмитриевич тихим ходом вел машины второй роты, а также уцелевшие «бэтэшки» старшего лейтенанта Чуфарова к высоте 374 «Кортумова гора» – старательно избегая широких и просторных городских улиц. На броне десант спешенных кавалеристов – позади же топчется сводный батальон польских пограничников, толкающих перед собой шесть стареньких трехдюймовок… Но «белым» никакой веры нет – наверняка залягут, как только немцы полоснут по наступающей пехоте из пулеметов!

Кирилл Дмитриевич невесело усмехнулся. Для того танки и идут впереди пехоты, чтобы подавить огневые точки. Вопрос только в том, что и «бэтэшки» комбата окажутся под огнем фрицевских ПТО…

Капитан тяжело вздохнул – ему очень не нравился план комбрига. Ведь согласно последнему три машины роты с наиболее опытными мехводами станут кружить перед немецкими позициями, поливая их огнем из пулеметов – и вызывая артиллерийский огонь на себя. В то время как сразу шесть танков с лучшими наводчиками будут спешно гасить проявившие себя орудия и пулеметы… Тем же самым займутся и польские артиллеристы, развертывания которых комбат дождется во чтобы то ни стало! И, наконец, оставшиеся четыре машины под командой Чуфарова рванут на высоту с десантом на броне, спеша выйти к немецким гаубицам – и уничтожить их.

После чего атаку должен развить польский батальон при поддержке оставшихся в строю танков…

Иными словами наступление на высоту – занятую, по меньшей мере, пехотным батальоном немцев – проводится без полноценной артиллерийской подготовки, для проведения которой комбриг назначил самих танкистов! Но будь у немцев одни лишь легкие противотанковые орудия, эффективно поражающие «бэтэшки» метров за пятьсот, это один вопрос. Благо, что Фотченков озвучил действительно дельную мысль – навесить на лобовую проекцию корпуса запасные гусеничные траки, а вдоль бортов уложить стволы срубленных деревьев. Погасить удар бронебойной болванки такие нехитрые приспособы действительно помогут.

Но одно дело «колотушки» калибра 37 миллиметров – и совсем другое немецкие гаубицы. Даже непрямое попадание их осколочных снарядов гарантированно выведет танк из строя, выбьет экипаж. Про прямое и говорить нечего – от машины останется горящий металлолом, а экипаж можно смело записывать в «без вести пропавшие»: вместо танкистов придется хоронить кучку золы… Конечно, Акименко не поставит машины огневой поддержки вплотную рядом друг с другом – но экипажам и без того предстоит смертельная рулетка.

Как впрочем, и тем «смертникам», кого капитан определил вызвать огонь на себя. И про «смертников» – это не про неуважение, это про настрой самих танкистов… Слова Фотченкова о том, что подобный прием наши военспецы умело воплотили в жизнь во время боев за высоту «Пингаррон» в Испании, в долине реки Харама, никого не убедили. Не смог подсластить пилюлю и тот факт, что первая атака состоится на высоту 324 – начнут ее поляки раньше по времени, а поддержат их уцелевшие танки комрот один и три, а также выделенные комбригом пушечные броневики.

Но на взгорье у Збоища у немцев вроде как нет тяжелой артиллерии – и польскую атаку предварит огонь бронепоезда «Смелый», вооруженного трехдюймовками и гаубицами-сотками! Кстати, два французских танка «рено», сражавшихся еще в Первую Мировую, также примут участие в общем наступлении – вместе с уцелевшими польскими танкетками; и те и другие сняли с бронедрезин «Смелого» по настоянию Фотченкова.

В этом вопросе комбриг, конечно, большой молодец. Ляхи ох, как не хотели выделять «Смелого», ох как противились – боясь подставить свою главную мощь под выстрелы германских гаубиц! Справедливости ради стоит отметить, что во Львов прорвалось сразу два бронепоезда – но второй получил повреждения в первой половине дня и был эвакуирован.

Ну и понятно, что «Смелый» останется заложником движения по железнодорожной ветке – достаточно разрушить рельсовую колею одним точным попаданием, и отступить назад ляхи уже не смогут. А их бронированную машину неторопливо и со вкусом расстреляют гаубичные фугасы фрицев… Хотя сам капитан в душе немного даже сомневался – а что, если комбриг специально подставляет главную ударную мощь белополяков под вражеский огонь? Паны сегодня вроде бы и союзники – но как повернет завтра?

В общем, «Смелый» откроет огонь, пока германские гаубицы с высоты 374 не проявят себя, ответив бронепоезду; последний постарается отступить, а польская пехота начнет атаку на высоту 324… И, наконец, пойдут вперед первые три танка из роты Акименко, вызывая огонь на себя.

Плохо, что экипажи перед боем пришлось перетасовывать – так, один из танков Чуфарова занял младшей лейтенант Малютин, уже потерявший собственную «бэтэшку», но неплохо врезавший немцам в ответ. Вроде правильно – но командира занятой машины, оставшегося безлошадным, крепко обидели! В других экипажах меняли мехводов – а «смертников» выделили по одной машине от каждого из взводов. Вроде и логично – ведь командовать ими во время маневров все равно не выйдет. С другой стороны, экипажи чувствуют себя реально брошенными… Впрочем, могло быть и хуже – если бы исходя из логических соображений, комбат вывел бы из числа «разведчиков» командиров машин. Из пушек ведь не стрелять, а с пулеметом и башнер справится! Действительно, лучшего способа официально объявить оставшихся членов экипажей «смертниками» не найти…

– Эх, где наша не пропадала!

Комбат хлопнул себя по колену, волевым усилием прогоняя дурные мысли. У него есть боевой приказ – и он его выполнит! И его подчиненные также выполнят боевой приказ – чего бы этого танкистам не стоило… Все, закончилась мирная служба у армейцев – война! И рисковать собой придется, никуда от этого не денешься…

А в том, что война действительно началась, что случившиеся столкновения уже никак не назвать случайными и проигнорировать, Кирилл Дмитриевич нисколько не сомневался. В этом не сомневаются и экипажи, видевшие сожженные на вокзале и после бомбежки «бэтэшки» – и помогавшие выгрести из сгоревших машин дымящиеся, страшно обугленные останки танкистов.

Война… Но не мы ее начали – ее начали немцы.

…– Товарищ комбриг, командарм на связи!

Вид вбежавшего на командный пункт младшего лейтенанта Андрея Сорокина, командира бронемашины БА-20 откровенно пугает – выпученные глаза, чуть трясущиеся губы, ошарашенный взгляд… И бледное, бескровное лицо.

– Ты чего, лейтенант? Успокойся.

Но откровенно дрожащий мамлей лишь испуганно выдавил:

– Товарищ комбриг, в-вас командарм Голиков вызывает…

Также обернувшийся к Сорокину начштаба невесело хмыкнул:

– Чую, воздушного удара по высоткам мы так и не дождемся.

Однако за попыткой пошутить кроется глубокая тревога – я вижу это по глазам Дубянского. И очевидно, волнения полковника не напрасны – судя по тому, что командир радийного броневика вбежал сюда, словно ошпаренный, Голиков явно «не в духе». Что там говорил комиссар – что командарм мне благотворит?

Ну, посмотрим…

Лишь бы не отдал прямого приказа покинуть город! Хотя что мне мешает сослаться на неисправную связь, и «не воспринять» команду «вследствие неустойчивой радиосвязи», а? Понятно, что после за такое могут и к стенке поставить – но не все ли мне равно⁈ Один раз, получается, уже умер – а будущую жену теперь вряд ли увижу даже младенцем, коли все же удастся уцелеть… Зато раскручивающийся маховик войны Голиков теперь вряд ли остановит. Мне продержаться хотя бы до начала совместного штурма высоток, а уж там…

Но додумать, покидая вынесенный к высоте 374 командный пункт, я не успел. На моих глазах в корму пулеметного броневика вдруг врезалась бутылка с бензином, мгновенно полыхнувшая ослепительно ярким, пламенным цветком! А я, замерев на пороге от неожиданности, полетел наземь, сбитый со спины Дубянским… Уже в падении услышал выстрел – предназначенная мне пуля свалила Сорокина, столь же бестолково замершего в дверном проеме…

– Слава Украине!

Глава 7

…– Ну что командир – не будет нашего авианалета? Так что ли?

Малютин предпочел промолчать, никак не реагируя на ехидное замечание мехвода. Экипаж не спешил принять нового командира – тем более, что последний успел потерять собственную машину и вовсю рисковал собственными подчиненными в ненужном, по мнению механика-водителя, бою. Возрастной старшина (ему где-то за тридцать) неплохо устроился в армии, освоил Т-26, затем БТ-5 и, наконец, «семерку»; в полку он был на хорошем счету именно как водитель. Пусть и не столь резвый, умелый и рисковый – в отличие от мехводов отправленных в «разведку боем» экипажей.

Относительно сытая жизнь военного, хорошо обеспеченного по меркам простого рабочего (и уж тем более колхозного крестьянина!), романтический ореол танковых войск, успешно поддерживаемый советской пропагандой… Чего бы не служить? Женился, двое детей уже – и тут на тебе, война. Война… Причиной которой, возможно, послужил новый командир машины!

Башнер в отличие от старшины, молодой еще боец срочной службы в бутылку не лез, на конфликт не шел и общался с Малютиным вежливо по-уставному, но не более. Грядущий бой пугал парня не меньше, чем мехвода – хотя жениться и обзавестись мальцами он не успел… Но разве кто-то об этом задумывается – у кого там сколько детей, когда просто страшно? Когда просто хочется жить?

Младший лейтенант проверил заряжающего перед боем – какие снаряды подает по команде, как работает со взрывателем, устанавливая на осколочное или фугасное действие; в нормальной обстановке парнишка вроде не путался, орудие знает. Ну, а в общении с мехводом Малютин ограничился всего одним приказом:

– В бою делай, что я говорю. В точности!

– Есть в точности!

Механик, старший мамлея по возрасту, при этом показушно-дурашливо скривился; Илье эта улыбка не понравилась, как и развязность старшины, однако он предпочел не обострять перед боем. Просто кивнул в ответ – коротко, по-деловому: «мол, принимается».

Ну а в драке пусть только попробует взбрыкнуть! Впрочем, не тот человек – одно дело подначки, но совсем другое саботировать боевой приказ, да еще под вражеским огнем. А ежели что, так получит каблуком сапога по затылку, чтобы в себя пришел…

И вот уже «бэтэшки» группы прикрытия выходят на исходную позицию; немецкие «колотушки» точно бьют метров за пятьсот, эта эффективная дистанция их огня. На большом расстоянии точность их пальбы уже упадет – да и маленькая, легкая болванка вряд ли возьмет лобовую броню «бэтэшки». А вот последние вполне могут накрыть расчеты противника и за семьсот, и за восемьсот метров… Комбат, следующий в составе «группы прикрытия», решил подойти на восемьсот. И как только загремели выстрелы бронепоезда, открывшего огонь по взгорью у Збоища, Акименко передал приказ командирам взводов выдвигать на огневой рубеж.

Остальные танки группы, не имеющие раций, по умолчанию исполняют указание «делай как я»…

Также вперед двинулись и те экипажи, кому предстоит вести «разведку боем». До огневого рубежа тихим ходом вместе со всеми – но затем смельчакам придется рвануть вперед на всей скорости, зигзагами, поливая огнем курсового пулемета вражеские позиции… И вызывая огонь немецких ПТО на себя.

Мамлей Малютин отнюдь не трус, это признают даже недоброжелатели – но оказаться на месте тех, кому придется играть в кошки мышки со смертью, он откровенно не желал… Хотя кто сказал, что под ответным огнем взвода тяжелой немецкой артиллерии больше шансов уцелеть? Впереди гулко бахнуло: гаубицы на высоте открыли огонь по бронепоезду – и машины Чуфарова тотчас ускорились, выходя на огневой рубеж.

– Приготовились, сейчас начнется… Мехвод, позицию меняем только по моей команде! Башнер, взрыватели ставь на осколочный, и заряжай без команды!

– Есть!

Илья не запомнил имен бойцов своего нового экипажа. И дело даже не в том, что они как-то не так приняли его (буквально в штыки, если серьезно). Просто впервые побывав по огнем в настоящем бою, посылая снаряды во врага и принимая их в свой танк, а после спасаясь из горящей машины – ощущая спиной жар проникших в боевое отделение языков пламени… Все это было слишком много для одного дня. Малютин ходил после утреннего столкновения, словно в воду опущенный, не веря толком, что уцелел! И тут вдруг снова в бой… Сейчас-то Илья пришел в себя, прилипнув к перископу и вцепившись чуть дрожащими пальцами в маховики ручного поворота башни – готовый как можно скорее наводить орудие на пушки врага. И все равно едва не пропустил момент, когда танки разведроты замерли на месте – уже покинув узкие городские улочки и заехав в парковую зону «Кортумовой горы».

– Стой!

– Стою…

Машина резковато тормознула на месте – а голос мехвода хрипло отозвался в пока еще исправно работающих наушниках. Мамлей же зло скрипнул зубами, только теперь осознав, что танкистам предстоит бой в «зеленке», где прицеливанию – и выявлению целей! – будет мешать густая растительность… Пусть местами и прореженная – после штурма высота немцами, сумевших выбить отчаянно обороняющихся польских солдат на второй день штурма. Ну, и после неудачной попытки «пшеков» отбить ее обратно.

Между тем, машины «взвода смертников» (как зло окрестили сами себя танкисты, отправленные в «разведку боем») уже рванули вперед, не собираясь терять время и жевать сопли. Набравшие ход «бэтэшки» ломанулись сквозь парк рассерженными секачами, оставляя за собой широкие просеки. Даже не пытаясь объезжать встретившиеся на пути молодые деревья, танки просто ломают их тяжелыми ударами бронированных корпусов! Но хорошо все же, что это парк, а не лес, и местные березки не стеной стоят… Первые сто метров до немецких позиций разведка пролетела за считанные секунды – и, плюнув на все, мамлей высунулся из башни, надеясь засечь вспышки выстрелов немецких ПТО на своем участке. Да, в таком варианте шальная пуля и осколок могут обезглавить экипаж – зато Малютину будет проще заметить орудия противника…

Илья вздрогнул от неожиданности, когда раздался первый взрыв; но это не был выстрел «колотушки» или гаубицы. Нет, одна из «бэтэшек», набрав ход, налетела на мину… Однако разогнавшийся километров до тридцати в час на открытом участке БТ-7 успел проскочить противотанковый блин прежде, чем сработал взрыватель. Возможно, не совсем исправный… Мина рванула уже под задними катками, выбив их и порвав гусеницы. Мгновенно задымило моторное отделение, а экипаж спешно полез из люков наружу… И тут же в сторону танкистов потянулись светлячки пулеметных трассов.

Крепко ругнувшись сквозь стиснутые зубы (только мин еще не хватало!) Малютин мгновенно нырнул в машину, приникнув к прицелу и схватившись за маховики наводки. Доворот башни по горизонтали и орудия по вертикали мамлей выполнил за секунду – умело поймав в перекрестье прицела вспышки пламени на раструбе вражеского пулемета… И спешно нажал на педаль спуска.

– Выстрел!

Вражеские очереди оборвались; лязгнул открытый башнером затвор пушки – после чего заряжающий спешно выбросил в раскрытый люк стрелянную, воняющую сгоревшим порохом гильзу. Следом он сноровисто загнал в казенник еще один осколочный, чавкнувший смазкой снаряд… А между тем, танки взвода разведки подобрались к немцам уже на пятьсот метров, открыв огонь из пулеметов – длинными очередями. Вряд ли башнеры что-то видят и бьют прицельно – скорее всего, лупят в белый свет, как в копеечку, надеясь подавить собственный страх.

Но вопреки всему немцы молчат…

Молчат пока и танки группы прикрытия. Командиры машин все как один напряженно вглядываются в оптику перископов – надеясь засечь вспышки вражеских выстрелов на своем участке. Малютин же вновь высунулся в раскрытый люк, будучи уверенным, что расчеты немецких гаубиц вряд ли засекли его первый выстрел. Хотя после второго позицию придется точно менять… Но как бы напряженно Илья не вглядывался вперед, он едва не пропустил слитный залп огрызнувшихся огнем немецких ПТО!

Противотанкисты расчетливо подпустили советские «бэтэшки» на триста метров – после чего открыли убийственный огонь накоротке. Один из танков получил сразу два попадания – в лобовую проекцию корпуса и в башню. Два попадания, два пробития… Экипаж не спасла ни массивная маска пушки, ни навешанные на лоб корпуса гусеничные траки, разлетевшиеся в стороны от страшного удара. Обездвиженная машина замерла на месте с задраенными люками; увы, ни один из них так и не приподнялся, выпуская танкистов из нутра «бэтэшки»…

Впрочем, немцам этого показалось мало, и в начавшую медленно дымить машину всадили еще пару болванок – танк стремительно вспыхнул, но не взорвался. Надеясь хоть как-то повысить шансы «смертников», их не стали загружать осколочными снарядами, передав дополнительный боекомплект группе прикрытия.

Накрыли немцы и вторую машину – болванка также пробила башню, начав рикошетить внутри ее, калеча и убивая экипаж… Мехвод, залитый кровью товарищей, закричал от шока, круто развернув танк – и погнал его вдоль склона, сумев инстинктивно спрятать борт от болванок. Теперь фрицам не хватает отрицательного угла вертикальной наводки, чтобы поразить ходовую «бэтэшки»… Впрочем, в башню немцы закатили еще парочку болванок – но не сумев добить машину, они вновь засветили свои позиции.

А в следующее мгновение по обозначившим себя расчетам ударили осколочные гранаты танковых «сорокопяток»! Вроде бы и легкие, всего два с небольшим килограмма – однако сотня осколков косит все живое за пятнадцать метров. И это именно сплошная зона поражения, а не дальность полета отдельных фрагментов… Советские танкисты, однако, успели сделать всего пару выстрелов – после чего в воздух взлетела красная ракета.

Башнер Малютина первым заметил ее в раскрытый люк:

– Красная, командир!

Мгновение промедлив, мамлей зло крикнул:

– Вперед!

Красная – это сигнал атаки для всех, и танкистов, и польских солдат. Однако в изначальном плане вперед должна была пойти группа танков с десантом на броне – прорваться к гаубичной батарее и порубить там все живое из спаренных пулеметов, фугасами и осколочными гранатами. Перед подачей же красной ракеты танки из группы прикрытия должны были взять на броню кавалерийский десант…

Комбат, однако, изменил план. Акименко прикинул, что потеряет больше танков, когда на редкую цепочку «бэтэшек» обрушатся гаубичные снаряды – чем даже в лобовой атаке на высоту с неподавленными ПТО! В конце концов, большую часть немецких «колотушек» успели засечь и подавить за первые два выстрела – все-таки к прицелам встали лучшие наводчики… А оставшиеся орудия танкисты все одно расстреляют – хотя бы и за счет большего числа «бэтэшек».