Текст книги "Сентябрь 1939 (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Вдруг взлетевшую с высоты 324 красную ракету он просто не увидел…

Между тем, к «бэтэшке» Кругликова пристрелялась одна из «двоек» – две очереди бронебойно-трассирующих легли точно в башню, в клочья разорвав мешки с землей. Последние не могли их остановить, хоть и погасили силу ударов – но по лобовой броне будто рубанули огромным зубилом! Капитана крепко тряхнуло внутри машины – и первая его болванка махнула мимо цели; мешали целиться и мелкие комочки земли, налипшие на прицел снаружи… Плюнув на все, Андрей приказал зарядить один из немногих осколочных – и подловил-таки настырную «двойку» во время смены позиции. Граната ударила рядом, но осколки ее ожидаемо зацепили гусеницы – а близкий разрыв вмял один из катков.

– Бронебойный!

Башнер мгновенно закинул снаряд в казенник, лязгнул затвор пушки – и тут же в лоб бэтэшки врезалась германская трехдюймовая болванка… Брызнули оранжевые искры расколотой ударом брони, а слева послышался страшный шлепок о мягкое; вдруг сильно запахло кровью. От сильнейшего толчка капитана сбросило с сидения – и он уже рефлекторно, ведомый твердым желанием довести дело до конца, нажал рукой на педаль спуска.

– Выстрел…

Капитан старался не смотреть в сторону заряжающего. Он твердо понял, что Вани больше нет: так много крови из несмертельной раны столь быстро не натечет – а раненый даже без сознания ворохнется или издаст какой стон… Но нет, тишина в башне буквально мертвая, только порох шипит в снарядных гильзах.

А ведь осколочные гранаты, пусть их и расстреляли в большинстве своем, все еще остались в боеукладке…

– Илья, уходим! Быстрее!

Люк мехвода в передней части корпуса лязгнул словно в ответ командиру; Андрей же, поднявшись на ноги, потянулся к танковому «Дегтяреву». Бой только начинается, и если придется воевать в пехоте, то хотя бы с пулеметом, а не простым «наганом»… Лишь бы только успеть выбраться прежде, чем рванут снаряды!

Старший лейтенант Малютин видел, что Кругликов сильно увлекся расстрелом легких немецких танков. Но без рации он не мог связаться с капитаном – а последний вел бой через узкий телескопический прицел, расстреливая «панцеры» на левом фланге… Однако у лейтенанта (уже лейтенанта, повышенного комбригом в звании еще за прошлый бой!) перископ во время германской артподготовки уцелел – и он успел заметить опасность со стороны сильных немецких танков. А его первый выстрел даже опередил экипаж германской «четверки», подбивший командирскую машину… Ведь пушка-огрызок этого панцера все одно способна взять тридцать пять миллиметров брони даже за километр! Но свою болванку Малютин поспешил вложил в башню «тройки», двигающейся на фланге средних панцеров.

Это была ошибка. За полкилометра с лишним, что отделяли «бэтэшку» лейтенанта до германского танка, слабосильная пушечка последнего может взять двадцать пять миллиметров брони от силы. Условно тяжелые «четверки» опаснее – к тому же их просто больше. А Малютин впервые дал маху: его болванка лишь вскользь зацепила бортовую башню вражеского танка, оставив на ней светящуюся от жара борозду… Впрочем, немецкий экипаж крепко тряхнуло от удара – и ответный снаряд лишь толкнул «бэтэшку» Ильи в борт волной сжатого воздуха.

Зато вторая болванка лейтенанта вломила шаровую установку курсового пулемета Т-3 – уделав осколками германского мехвода и пробив тонкую перегородку моторного отделения. Подбитая машина тут же задымила – но и танк Малютина засекли; огонь с коротких остановок открыли сразу шесть панцеров разом…

Выручая товарища, открыл огонь третий уцелевший танк; экипаж его выбрал целью тяжёлый, отличающийся внешней массивностью Т-4. В нем угадывалась прочная броня – а массивная, хоть и короткая пушка калибра 75 миллиметров была опасна любому советскому танку… Командир всадил болванку в корпус, рассчитывая ударить в шаровую пулеметную установку, вмять её внутрь. Но ударил рядом, чуть смазал – а лобовая броня корпуса, кустарно наращенная танкистами за счёт ещё одного броневого листа до пяти сантиметров, выдержала удар.

Танк Малютина получил сразу два попадания – и если мелкая болванка «тройки» застряла в маске орудия, то калиберный бронебойный снаряд «четвёрки» прошил её насквозь, угодив в боеукладку… Экипаж спасло то, что в ней практически не осталось осколочных гранат – но командира машины контузило динамическим ударом и ранило осколками брони. Заряжающий и механик едва успели вытащить его наружу прежде, чем ещё одна болванка прошила лоб башни и начала рикошетить внутри…

Чуфаров, не видя смысла рисковать под огнём в танке с неисправным орудием, успел вывести свою «бэтэшку» из капонира, дав ровный малый газ. А третий исправный танк продолжил воевать, ещё разок пальнув в сторону неотвратимо приближающихся панцеров… Увы, командир промахнулся – толчок сжатого воздуха пролетевшей рядом трехдюймовой болванки сбил прицел. А ещё раз пальнуть ему просто не дали – сразу два точных попадания тряхнули «бэтэшку»… Секунд тридцать спустя из люка в передней части корпуса выбрался оглушенный, залитый кровью товарищей мехвод.

…И все же одну четвёрку советским танкистам достать удалось – неожиданно для всех ожил танк из числа «неподвижных огневых точек». Возможно, его экипаж был сильно оглушен во время артподготовки, возможно были раненые, кому оказывалась помощь… А возможно, командир машины решил просто подождать, не рискуя открывать огонь издалека.

Но когда ударная группа немецких панцеров завернула вправо, лбом к танкам Кругликова, «четвёрки» оказались повернуты бортом к высоте. За что и поплатились… Экипаж уцелевшей «пушечной» огневой точки действовал наверняка – сперва всадил фугас в ходовую, и уже только после зарядил болванку в борт обездвиженной «четвёрки». Врезали по моторному отделению, где толщина брони всего-то миллиметров двадцать… И пробили – только искры брызнули, когда болванка проломила борт! Массивный Т-4 вспыхнул не хуже «двойки», подбитой Кругликовым в начале боя – а смелый экипаж поспешил покинуть обреченную, обездвиженную машину прежде, чем оставшиеся панцеры её расстреляют.

Приказ Фотченкова, пусть и в нарушение устава, допускал это возможным…

Глава 16

…– Танки прорвались! Танки идут!!!

Чей-то отчаянный, заполошный крик ударил по нервам не хуже, чем сирены пикирующих «лаптежников». Потеряв голову от страха, из траншей взвода старшины Фролова выскочил один, потом другой боец. Но Сергей разъяренным медведем метнулся следом; догнав одного красноармейца, он подсек его ногу на шаге – а второго рванул за шиворот, толкнув к окопам:

– Куда побежали, твари⁈ Немцы вас из пулеметов уделают! Гранаты готовьте и не ссыте раньше времени…

Старшина, повышенный в звании за встречный бой, где его кавалеристы изрубили германских саперов, затолкал обоих беглецов в окопы – добавив в их адрес пару крепких бранных слов. Нервы играли у всех, включая и Фролова – но после ранения комбрига, стрелявшего из пулемета по бомберам (и крепко подковавшего один из них!), Сергей не мог и помыслить, что его бойцы оставят высоту без драки. Крепок новоиспеченный старшина характером – но ведь не только в характере дело! Разок побывав в бою под огнем «машиненгевера» (не говоря уже о налете «лаптежников»), Фролов ясно понял – на склоне бегущих наверняка посекут пулеметными очередями, огнем скорострельных пушек. Хоть какой-то шанс у его бойцов был только в окопах – и старшина рассчитывал использовать этот шанс на максимум!

Ну, а если и предстоит сгинуть – то хотя бы не за понюх табака, расстрелянным в спину. Нет, нужно драться до последнего, нанося врагу ответный урон…

– Господи! Спаси, сохрани и помилуй!

Да, Сергей уже побывал в бою – но новая драка обещала быть совсем иной, куда более жестокой. Сама земля дрогнула под тяжестью танков, показавшихся из рощи на левом склоне… Легкие машины? Конечно, они действительно легче, чем «бэтэшки» или ветеран Т-26. Но все однов ведь несколько тон стали и брони, ведущие непрерывный пулеметно-пушечный огонь… Мало никому не покажется – а с губ сами собой срываются слова короткой молитвы, что Сергей слышал по детству из уст бабки, а иногда и матери.

Танки шашкой не порубить, с танками на равных не схватиться – и если уцелеют сегодня спешенные кавалеристы, то не иначе, как чудом.

Бежать-то все равно нельзя…

Схватив массивное противотанковое ружье польской выделки, с длинным стволом, что венчает дульный тормоз, Сергей почувствовал себя немного увереннее:

– Не трусьте, братцы! Танкисты до конца дрались, даже поляки крепко огрызнулись! Чем мы хуже⁈

Четыре «бэтэшки» капитана Михайлова, пережившие обстрел, действительно дрались до конца. Они подбили с десяток легких немецких панцеров – а в короткой дуэли с германскими «тройками» и «четверками» сожгли три сильные вражеские машины. Включая и два Т-4 более ранних модификаций, чьи экипажи не позаботились кустарным усилением брони… Но ведь по «бэтэшкам» Михайлова вели огонь восемь пушечных панцеров с отличной цейсовской оптикой и лучшими наводчиками, в них били подобравшиеся поближе «двойки».

Советских танкистов просто задавили числом…

Неожиданно для всех ожила противотанковая батарея поляков. Открыли огонь два орудия, каким-то чудом уцелевшие во время вражеской артподготовки и последующего за тем пожара. Оглушенные, наверняка пораненные артиллеристы били часто, много мазали – и все же сумели поджечь два легких танка, подобравшихся к их позициям… Очереди автоматических германских пушек не оставили ни единого шанса смелым ляхам, вспомнившим национальную шляхетскую храбрость.

И все же артиллеристы выполнили свой долг до конца, сражаюсь за свою землю. Ну, по крайней мере, они считали ее своей…

Однако теперь артиллерийского щита у спешенных всадников уже нет – и их единственный шанс подпустить врага поближе, а затем закидать из окопов бутылками с горючкой и связками ручных гранат. Первые красноармейцы получили от ляхов по две штуки на брата – комбриг выбил их у панов, аргументируя тем, что бутылки с «зажигалкой» успешно применялись против бронетехники в Испании. Причем чаще ими пользовались «регулярес» Франко, его отборные марокканские солдаты – те еще головорезы, грабители и убийцы, но смелости и воинской смекалки им не занимать. Регулярес могли устроить танковую засаду прямо на деревьях, забрасывая бутылки с горючкой на моторное отделение проезжающих внизу танков.

Еще комбриг вспомнил случай, когда «бэтэшки» шли в атаку по низине – и бутылки с горючкой летели в новенькие республиканские танки с обрывов… Деревья на высоте еще остались, но никто не рискнул бы залезть на них, встречая врага броском горючки. Так что Фотченков советовал бойцам подпускать машины поближе и стараться закинуть бутыль с горящим фитилем на жалюзи моторного отделения. В крайнем случае, швырять их прямо в лоб башни – никакого урона не нанесешь, но огонь и дым хотя бы временно ограничат видимость экипажа.

Гранатные же связки, весящие по меньше мере килограмм, раздали самым подготовленным, физически крепким бойцам. Их предлагалось забрасывать под днище танка или также на корму… Во время утреннего инструктажа с командирами рот, взводов и отделений, все это звучало логично и толково – и говорил повоевавший в Испании комбриг уверенно, со знанием дела. Теперь же… Даже сам Фролов, на что он слыл решительным малым, не мог и представить, что ему хватит выдержки подпустить многотонную махину вражеского танка поближе – когда сама земля дрожит под его гусеницами! А после швырнуть гранатную связку под гусеницы – выпрямившись в окопе в полный рост под пулеметными очередями, бьющими едва ли не в упор…

И все же для большинства бойцов это действительно единственный шанс справиться с танком. И пока еще этот шанс у них есть: вражеская пехота сильно оторвалась от своих панцеров, вынужденных совершить обходной маневра из-за минного поля. Не полезли на противотанковые мины и сами зольдаты – хотя, насколько Фролову было известно, те не взрываются, если просто наступить сверху… Но ведь немцы не могли знать, что перед северным склоном горы выставлены лишь противотанковые блины, а противопехоток-то нет!

К слову говоря, когда панцеры начали обходной маневр, наступил удобный момент, чтобы открыть крепкий огонь по германской мотопехоте. Но в те мгновения мало кто из красноармейцев стрелял… Полнокровный «стрелковый батальон» (если равнять кавалеристов с обычной пехотой) понес большие потери из-за налета бомберов – и особенно, во время артподготовки. Тяжелые снаряды перепахали траншеи, обвалили ходы сообщений, разорвав единую линию обороны на несколько изолированных друг от друга очагов… А многие неопытные красноармейцы (хотя у кого там вообще был боевой опыт⁈) пытались бежать во время налета и обстрела высоты.

Абсолютное большинство их догоняли осколки, пули бомберов, глушила взрывная волна… Впрочем, от близких разрывов шестидюймовых гаубичных снарядов и бомб-«полусоток» не спасали и траншеи – так, например, прямо в «лисьей норе» завалило землей и тяжело контузило младшего лейтенанта Таранца, командира взвода. А его обязанности пришлось исполнять Фролову, как раз вчера повышенному в должности до младшего комвзвода… Сергей сосчитал уцелевших бойцов – после чего приказал оказать помощь раненым, собрать гранаты и уцелевшие бутылки с горючкой, почистить оружие. Под его началом осталось всего четырнадцать человек, способных вести бой – и еще шестерых раненых, наскоро перевязав, перенесли в отсечный ход траншеи. Тут бы Ии м ударить по немецкой пехоте! Благо, что во взводе уцелел ручной «Дегтярев» – но прежде, чем старшина приказал бы бойцам открыть огонь, прозвучал заполошный крик «танки»…

Теперь же панцеры принялись давить линию траншей, зайдя к ним с фланга – расстреливая бойцов из пулеметов и пушек. Несколько человек на глазах старшины выскочили из окопов и бросились бежать – но их ожидаемо скосили огнем скорострельные машиненгеверы…

Поляки копали извилистые траншеи на совесть, не пытаясь их спрямить – в противном случае немцы расстреляли бы кавалеристов в пару очередей. Причем укрыться от огня танков можно и в отсечных ходах, и в углублениях огневых точек… И вот, из запасной ячейки пулеметчиков вдруг вылетела тяжелая связка гранат! Впрочем, отчаянного бойца все-таки подвели нервы – или же глазомер: связка не долетела до головной «двойки» метра полтора. Но разбрасывая осколки и комки земли во все стороны, гранаты ухнула крепко: взрывом сорвало гусеницу, повредило ведущее колесо – танк замер. Скрученная гусеница не даст колесам проворачиваться, любой мало-мальски опытный мехвод об этом знает.

А смелый боец уже швырнул в лоб панцера бутылку со смесью керосина и бензина, подпалив пропитанный горючкой фитиль спичками. Бутылка долетела до цели – и разбилась о лобовую броню под башней; полыхнуло крепко, языки пламени закрыли обзор экипажу. Вновь открыла огонь автоматическая пушка, но огонь это вышел слепым – очереди полетели в молоко, разбрасывая пучки трассеров сильно выше окопов…

Наглый, самоуверенный танкист наполовину высунулся из башенного люка, уверенный в том, что русские «иваны» прижаты огнем и не посмеют даже носа показать из своих нор! Но он ошибся: нестройным залпом грохнули сразу несколько трехлинеек – и танкист дернулся, выронил огнетушитель из раненой руки… Однако к огневой точке смелого гранатометчика уже подошла пулеметная «единичка».

Легкий, пулеметный танк, фактически танкетка? Все так – но скажите об это бойцу, на которого прет пять тонн железа и крупповской стали… Немцы действовали наверняка: прижав смельчака огнем спаренных пулеметов, панцер быстро наехал на окоп – и начал крутиться на одном месте, обваливая края траншеи гусеницами многотонной машины… Он просто давил живого человека – чей обреченный крик старшина Фролов расслышал сквозь шум боя.

И этот отчаянный зов о помощи отозвался в сердце Сергея такой болью, что он решился открыть огонь куда раньше, чем планировал изначально…

Прицельные приспособления польских противотанковых ружей рассчитаны на дистанцию боя всего в триста метров – но и на этой дистанции они вряд ли возьмут более десяти миллиметров брони. О чем поляки честно предупредили – потому Фролов и рассчитывал подпустить вражеские машины хоть немного поближе… Хотя для того, чтобы вести огонь по танкам накоротке, требуется недюжинная храбрость! И возможно, одна из причин промедления старшины заключалась в том, что неосознанно он все же надеялся растянуть те мгновения, пока еще можно хорониться за бруствером.

Однако гибель обреченного бойца, сумевшего дать отпор сильному пушечному панцеру, отрезвила старшину, подстегнула к действиям. Пробежав по окопу до места обвала, Сергей взгромоздил на уцелевшую часть бруствера громоздкое и тяжелое ружье (килограммов десять, не меньше!). Утопить сошки, покрепче упереть приклад в плечо – наверняка ведь отдача будет крепкой… Коробчатый магазин на четыре патрона уже воткнут в приемник снизу – осталось только передернуть рукоять затвора, досылая патрон в ствол.

Необычно громко лязгнул затвор – а старшина, словно забыв дышать, приник к ружью, тщательно целясь… «Единичка» еще кружится над окопом наверняка уже раздавленного бойца, расстояние до нее метров двести пятьдесят – и первый выстрел ПТР грохнул салютом в честь павшего храбреца! Тщательно целившийся Сергей мягко потянул спусковой крючок на выдохе – и не промахнулся: зеленый светлячок трассера рассыпался искрами на бортовой броне «единички»… И ничего. Танк продолжил крутящееся движение вокруг своей оси, разворачиваясь в сторону Фролова.

– Ах ты ж шалава!

Сергей лихорадочно передернул затвор, досылая новую пулю; он подловил панцер на развороте в свою сторону, и вновь попал в борт – теперь уже правый! И вновь впустую – хотя из места пробития вроде потянула тонкая струйка дыма, но танк уже завершил разворот, довернув лоб к бронебою…

– А-а-а!!!

Старшина, нутром почуяв вражескую очередь, успел нырнуть на дно траншеи, сорвав ружье с бруствера. В следующее мгновение густой веер пуль срезал его, на спину Фролову посыпались комья земли, шлепнулось что-то горячее… Это была пуля, сперва завязшая в бруствере.

Не сразу, но Сергей заставил себя приподняться над землей – и, угнувшись, побежать по траншее, меняя позицию… Но когда он вновь высунулся наружу, то увидел «единичку» на прежнем месте. Причем командир машины высунулся из башенного люка наружу, надеясь потушить пока еще разгорающееся пламя. Выходит, Фролов все-таки сумел поджечь машину – пусть и не так эффективно, как это сделала бы пушка!

Впрочем, дымит «единичка» уже вполне себе явственно… Но шанс потушить ее (и позже восстановить) у немцев еще имеется.

– Ни хрена у тебя не получится, паскуда!

Еще два торопливых выстрела – первый, слишком поспешный, ушел в молоко; от сильной отдачи задрало ствол, а старшина не шибко крепко упер сошки в землю. Но вторую пулю Фролов вложил точно промеж лопаток немца! Тяжелый удар швырнул танкиста на броню, а Сергей вновь едва успел нырнуть вниз: по бронебою открыла огонь «двойка», и очередь ее срезала не только бруствер, но и верхнюю часть стенки окопа.

Хуже того, раздался резкий металлический лязг – один небольшой снаряд задел ствол ПТР, разрубив его практически пополам. Панцер резанул очередью метров с трехсот пятидесяти и было уже покатил дальше… Но тут его сильно тряхнуло – в моторный отсек ударила бронебойная болванка, и вражеская машина практически мгновенна полыхнула.

Видя, что панцеры без шансов давят окопы, комбат рискнул бросить в бой свой последний резерв – пушечный броневик БА-10 с «сорокапяткой» в танковой башне. Последний стремительно выехал на гребень высоты с южного склона – незамеченный фрицами, усердно расстреливающими окопы… Первый же точный выстрел поджог опасную «двойку», вторую болванку смелый экипаж закатил в лоб «единички», повернувшей к броневику. Есть попадание! Но нутром чующий опасность мехвод уже дал задний ход, намереваясь спрятать машину за гребнем, а там и сменить позицию…

Наверное, он успел бы увести броневичок из-под огня, если бы с коротких остановок ударили средние танки. Но рассеивающийся на расстоянии пучок трассеров скорострельной 20-миллиметровки догнал машину, разбил движок… Мехвод все же сумел кое-как скатить броневик вниз – а после бросился с огнетушителем гасить пламя, охватившее нос машины.

Сергей Фролов успел немного прийти в себя; он бросился к полузасыпанной ячейке раненных бронебоев, где должны были остаться сменные стволы – но не успел ничего раскопать трясущимися от напряжения пальцами. Танки были уже близко, они катили прямо на его траншеи – а красноармейцы дошли до предела, готовые вскочить и бежать…

– Все братцы, не трусить! Степан, давай за мной! Попробуем закатить связки под гусеницы!

Когда боец хотя бы пытается воевать, страх понемногу отпускает – сейчас Фролов познал истинность этого утверждения на себе. Долговязый и жилистый старшина, он и сам получил гранатную связку – а вместе с ним широкий и плечистый ефрейтор Степан Волошин, до армии увлекавшийся гирями, турником. Вместе они дружно рванули к завалу, обрубившему траншею – и замерли, вслушиваясь в неумолимо приближающиеся очереди пулеметов.

Вблизи вдруг ударила автоматическая пушка «двойки», вспоров дно траншеи ровной строчкой – но гранатометчики уже успели добежать до искусственной перемычки, а прочие бойцы Фролова схоронились в укрытиях. Сергей почуял дрожь земли под тяжестью девятитонного танка, прущего на окоп – и тут-то старшину прижал ко дну окопа липкий страх; ему сразу вспомнился смелый боец, сгинувший под гусеницами «единички». Как же страшно быть заживо похороненным в толще земли, обваливающейся под тяжестью крутящегося сверху танка! Когда ты начинаешь невольно задыхаться – а обвалившаяся траншея словно чья-то огромная пасть стискивает тебя, ломая кости…

Но если не можешь бежать и схорониться – бей, скорее бей! Это желание было столь сильным, что Фролов невольно завыл, стиснув рукоять гранаты побелевшими от напряжения пальцами… Однако нужно было выждать, выждать, пока танк подойдет вплотную к окопу!

– Господи, помоги…

Наверняка у Сергея не выдержали бы нервы – если бы он не видел результата недолета при броске гранаты. Но ефрейтор Волошин уже перевел предохранитель, открыв красный маркер на рукояти «эргэдэшки», что в основе связки; ему осталось лишь встряхнуть ее перед броском. Но Фролов живо представил себе, как выпрямившийся товарищ сходу словил очередь пулемета или пушки – и рухнул обратно в окоп с дымящейся гранатой, уже поставленной на боевой взвод… И успел перехватить руку товарища, отчаянно зашипев:

– Спокойно! Пусть подойдет ближе – тогда мы будем в мертвой зоне!

Но ефрейтор с округлившимися, ошалевшими глазами словно не услышал товарища, не понял, что ему говорят – и рванул руку с гранатой из цепкого захвата старшины…

– Бутылку! Бутылку держи! На лоб бросай!

Сергей протянул Степану бутыль с горючкой – и тот ее перехватил, все же выпустив связку «эргэдэшек». Фролов попытался было зажечь фитиль трясущимися от напряжения пальцами (вот уже второй раз с ним такая напасть) – но спички не хотели загораться, ломались… И Волошин, не в силах больше терпеть, резко выпрямился, бросив бутыль с горючкой в танк.

Раздался звон разбившегося о металл стекла – а в ответ вновь ударила очередь автоматической пушки. Но ударила над траншеей – и трассирующие снаряды прошли выше остолбеневшего Степана. Значит, красноармейцы уже в мертвой для танка зоне… Значит, настало самое время бросить противотанковую связку.

Старшина ухватился за «эргэдэшку» товарища с уже сдвинутым предохранителем – и туго примотанными проволокой к гранате четырьмя «стаканами» РГД-33 без ручек; резко встряхнул… И быстрой скороговоркой просчитал про себя «двадцать два, двадцать два», на что потребовалась чуть больше секунды.

После чего резко распрямился – и расчетливо забросил зашипевшую «эргэдэшку» под днище танка! Танка, подобравшегося к траншее всего-то на пяток метров…

Экипаж «двойки» чересчур увлекся расстрелом оглушенных большевиков в окопах; пока шли к высоте, было действительно страшно – но немногочисленные русские танки быстро сожгли средние «тройки» и тяжелые «четверки». Вела огонь в сторону вражеских панцеров и «двойка», и даже достала кого-то в борт… Но на перепаханной гаубичными снарядами и бомбами-полусотками высоте мало кто мог оказать достойное сопротивление бравым зольдатам. Вжавшиеся в землю азиаты, что они могли поделать панцерам, защищенным отличной крупповской броней?

То, что два германских экипажа уже накрылось на высоте, увлекшиеся расстрелом бегущих красноармейцев танкисты не заметили. Зато они умело всадили очередь во вражеский броневик с его опасной пушкой-«сорокапяткой», способной переломить ход боя! Заметив же движение в одной из траншей, немцы смело покатили в ее сторону – готовясь прижать русских огнем автоматической пушки и спаренного пулемета.

А уж затем раздавить их гусеницами…

Немцы действовали нагло, нахраписто, опираясь на страх необстрелянных бойцов перед танками – и до поры у них получалось неплохо. Но когда на лобовой броне разбилась бутылка с горючкой, мехвод невольно сбавил ход; герр офицер соображал недолго, после чего быстро приказал:

– Дай малый ход назад.

Мехвод совсем недавно с азартом крутил машину на осыпающихся окопах азиатов – а теперь послушно выполнил приказ командира. Но не успел он пропятиться и метра, как о низ корпуса лязгнула граната – точнее гранатная связка, закатившаяся под днище. Мехвод понял, что произошло, надавил на газ, спасая себя и машину – но неожиданно умелый, расчетливый бросок гранаты с секундной задержкой не оставил ему шансов… Связка рванула под тонким (всего-то пять миллиметров) днищем, выбив передние катки панцера – и прошила ноги отчаянно вскрикнувшего водителя парой крупных осколков, продырявивших броню.

Но разве кто-то мог ожидать столь умелых действий от русского старшины? Впрочем, Фролов и сам ничего подобного от себя не ожидал. Он просто услышал как-то о практике броска гранаты с секундной задержкой, вчера вот попробовал, вроде получилось… А сегодня смог побороть свой страх, пересилил нерешительность – и вторую связку гранат закинул уже на крышку корпуса; глухо хлопнул новый разрыв! Правда, он только оглушил экипаж панцера, не сумев пробить брони – но осколки влетели в смотровую щель мехавода и разбили триплекс, оборвав крик раненого… Кроме того, вспыхнула горючка на лобовой броне, мешая обзору из «двойки» – а старшина, уже нисколько не трясущимися пальцами зажег фитиль на второй бутылке:

– Конец тебе, падаль…

Ярко вспыхнул фитиль, пламя обожгло пальцы – но в горячке боя Сергей не почувствовал боли, рывком выпорхнув из окопа. За ним последовал и Степан, рванув шашку из ножен – вчера он зарубил фрица, и теперь рефлекторно схватился за рукоять надежного оружия, дарующего хоть какую-то уверенность… Открылся командирский люк, наружу высунулся офицер с взведенным «вальтером» – и первым он увидел «козака» с обнаженным клинком. Хлопнули два выстрела, Степан осел на подломившихся ногах… Но уже взметнулось пламя на моторном отделение, а горящая жидкость потекла внутрь, сквозь жалюзи. Яркая вспышка на мгновение ослепила танкиста – а потом вдруг острая боль пронзила его грудь.

И в глазах потемнело, несмотря на разгорающийся рядом огонь…

Закинув бутыль с горючкой на моторный отсек панцера, Фролов рванул из кобуры самовзводный наган лейтенанта Таранца – и дважды нажал на спуск. Первый раз промахнулся – но второй пулей угодил под сердце, смертельно ранив вражеского офицера… Третий танкист слышал выстрелы, но сперва не смог пролезть в люк – мертвый командир перевалился грудью через край. Кроме того, выбираться наружу было просто страшно – ведь в их экипаже не было автомата Фольмера! Это оружие шло на вооружение мотопехоты лишь малыми партиями и только иногда (поштучно!) попадало в танковые экипажи. А с пистолетом много не навоюешь… Из-за собственной нерешительности танкист потерял драгоценные секунды – а потом густой черный дым повалил внутрь боевого отделения. Невольно вдохнув его, заряжающий закашлялся, почуяв, что закружилась голова… Он попытался было выбраться – но оступился, не смог сразу подняться на командирское сидение, чтобы вылезть из люка.

А потом надышавшийся гари танкист потерял сознание…

Это был короткий, ничего не решающий эпизод боя – и, наверное, «взвод» старшины Фролова добили бы другие немецкие панцеры. Однако командир полка дал срочный приказ на отступление – и танкисты, еще не понимая, в чем дело, развернули машины назад.

Но между тем, ход сражения перемалывали другие силы – совсем иного порядка! Во-первых, при охвате «Кортумовой горы» на правом фланге, немецкие танки столкнулись с пехотным батальоном польской пограничной стражи, выдвинувшейся на подкрепление русским. Поляки быстро залегли под плотным огнем пулеметов и автоматических пушек – но с 324-й тут же ударили уцелевшие трехдюймовки, чьи фугасы при точном попадании сносят с погон башни легких панцеров! А осколки запросто дырявят кормовую броню, разбивают ходовую… Однако, пожалуй, это было не самым страшным. Ведь бронепоезд «Смелый», не обнаруженный германскими летунами, выдвинулся на огневой рубеж по сигналу красной ракеты – и обрушил на легкие танки огонь двух гаубиц-соток!

Благо, что экипажу «Смелого» уже довелось повоевать с фашистскими панцерами, и опытные наводчики пристрелялись быстро…

На левом же крыле поля боя показались «бэтэшки» подкрепления. Их первыми заметили экипажи «четверок», только-только подобравшиеся к подъему на высоту – и открыли огонь едва ли не с километровой дистанции… Ударили вроде неплохо, несмотря на значительное расстояние; одну болванку сумели закатить в стык башни и корпуса советской машины. Мгновением спустя башню сорвало с погон и подбросило в воздух мощным взрывом, развалившим танк изнутри… У этой «бэтэшки» боеукладка была полной, с полуторным боезопасом.

Задымили еще два советских танка – но остальные машины, набрав скорость, сблизились с врагом и открыли огонь с коротких остановок. В сущности, танковая «сорокапятка» берет лобовую броню Т-4 также за километр! Ведь без кустарного усиления экипажем (строго запрещенным в войсках!), та составляет всего лишь тридцать миллиметров от силы…

И на сей раз численное превосходство пушечных советских машин было на стороне танкистов 24-й лтбр – пять уцелевших «троек» и «четверок» были расстреляны в считанные минуты. После чего «бэтэшки» Воронина (потеряв, правда, еще одну машину) начали как в тире выбивать пулеметные «единички» и «двойки» за полверсты… И наконец, довершая неожиданный для врага контрудар, в сторону гаубичных батарей и резерва 2-й танковой дивизии панцерваффе полетели две эскадрильи бомбардировщиков «СБ» в сопровождении трех звеньев «ишачков».