Текст книги "Конец лета (др. перевод)"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Grazie, Signore… Signora Duras [29]29
  Спасибо, синьор… синьора Дьюрас (итал.).


[Закрыть].

Консьерж в гостинице «Хасслер» чинно поклонился Шантал и Марку, когда, расплатившись по счету, Марк более чем щедро вознаградил его чаевыми. Такси уже стояло в ожидании пассажиров рядом со входом в отель. Все чемоданы были уложены в багажник, и водитель поджидал их, чтобы отвезти в аэропорт.

Шантал странным образом сохраняла молчание всю дорогу, пока они ехали к аэропорту. Наконец Марк оторвал свой взгляд от окна и заставил себя обратить на нее внимание.

– Ты уверена, что поступаешь так, как сама того желаешь?

– Абсолютно.

И все-таки ему было не по себе. Она не вела себя столь упрямо никогда ранее. Она настояла на том, что не собиралась прятаться ни в Сан-Ремо, ни в любом другом городе на Ривьере. Она хотела вернуться в Париж и ждать его там, пока он общается со своими родственниками на Антибе. Неужели для того, чтобы иметь возможность встретиться в выходные со своим любовником, тем самым, который предложил ей выйти за него замуж? Марк понял, что означала эта угроза, выраженная не столь открыто. Он почувствовал прилив ревности, граничащей с готовностью на любой безумный шаг.

– И все же, что ты собираешься делать в выходные дни? – В голосе его появились резкие нотки, но она встретила его взгляд с полным спокойствием, пока автомобиль выбирался из пробки.

– Я займусь своим делом на работе. Я не могу все оставить на попечение Мари-Анж. С моей стороны нехорошо перекладывать все на нее, пока мы разъезжаем с тобой. Пока у меня есть время, я могла бы забежать к себе на работу и посмотреть, что там происходит.

– Меня впечатляет твоя преданность делу. Это нечто новое, не так ли? – Никогда прежде он не разговаривал с Шантал в такой саркастической манере.

Но и она ему отвечала тем же самым.

– Нет, совсем нет. Ты не так часто бываешь там рядом со мной. А что же, ты считаешь, я собиралась делать?

– Твое вчерашнее сообщение не прошло незамеченным, Шантал.

– Я сказала, что кое-кто попросил меня выйти замуж. Я не сказала, что согласилась.

– Как удобно! Можно предположить, что предложение поступило сразу же после беседы во время завтрака и чаепития. Я полагаю, что вы знаете друг друга довольно хорошо.

Шантал не ответила. Пока у Марка Эдуарда внутри все клокотало от ярости, она разглядывала ландшафт из окна. Черт возьми, что она хочет от него? Ну не мог он бывать с ней чаще, чем всегда, и он едва ли мог сделать ей предложение. У него была Дина.

Но голос Шантал вдруг прозвучал неожиданно мягко, когда она сказала:

– Не беспокойся об этом.

– Благодарю тебя. – Он вздохнул и взял ее руку. – Я люблю тебя, дорогая. Пожалуйста, пожалуйста, постарайся это понять.

– Я пытаюсь очень и очень. Больше, чем ты думаешь.

– Я знаю, как это трудно для тебя. Для меня тоже. Но, по крайней мере, не сталкивай лбами меня с тобой, моей матерью и Пилар. Это просто несправедливо. Я обязан их тоже видеть.

– Возможно, и я тоже. – В ее голосе зазвучала такая печаль, что он не знал, что еще сказать. Будь он менее рассудительным человеком, он мог бы решиться позабыть о благоразумии и взять ее с собой, но он не мог этого сделать.

– Дорогая, мне жаль. – Он нежно обнял ее за плечи и притянул поближе к себе, не встречая сопротивления. – Я попытаюсь найти какой-то выход. Хорошо? – Она кивнула, не сказав ничего, но слеза повисла на кончиках ее ресниц, и он почувствовал, что его сердце было готово разорваться на части. – Это всего на несколько дней. Я вернусь обратно в воскресенье вечером, и мы сможем поужинать у Максима перед тем, как отправиться в Афины.

– Когда мы уедем туда?

– В понедельник либо во вторник.

Она снова кивнула. Всю оставшуюся дорогу до аэропорта он сидел, прижав ее к себе.

Дина повернула ключ в двери и, остановившись на миг, прислушалась, нет ли Маргарет в доме. Но в нем было пусто. А у Маргарет к тому же это был свободный день. Неужто? Разве прошли не недели? Не месяцы, не годы? Разве она ушла с Беном не в предыдущий вечер, ушла, чтобы насладиться любовью с ним в первый раз? Неужели прошло только восемнадцать часов с того момента, как она покинула этот дом? Закрывая за собой дверь, она слышала, как бьется сердце. У него в доме было так спокойно, пока она принимала ванну и одевалась. На террасе она смотрела, как возятся друг с другом две маленькие птички; потом она, приводя в порядок постель, послушала одну из его пластинок. Уходя, она вытащила сливу из большой фруктовой корзинки в кухне, и у нее появилось ощущение, что она прожила там много лет, как если бы этот дом был не только его, но и ее. А теперь она снова вернулась к себе домой. В дом Марка, в дом месье и мадам Дьюрас. Она посмотрела на их фотографию в серебряной рамке, которую они сделали во время их первого летнего отдыха на Антибском мысе. Неужели это она? С рюмкой белого вина в руке она стояла совсем беспомощная, в то время как Марк беседовал со своей матерью, на голове которой покоилась громадная соломенная шляпа. Как беспомощно она чувствовала себя снова, глядя на фотографию, как неуютно ей было в этой комнате. Она остановилась у входа в гостиную с шелковыми обоями светло-зеленого цвета и ковром из Обюссона и подумала, что при виде этой комнаты ей уже было холодно. Но это был ее дом. Это было то место, где она жила, именно здесь, а не в маленьком доме на холме, где она только что провела ночь в объятиях незнакомого мужчины. Что же она делала, черт возьми?

Она выпростала ноги из сандалий и босиком прошла в холодную зеленую комнату, сев осторожно на кушетку. Что она сделала? Впервые за восемнадцать лет она обманула Марка, и это все оказалось таким естественным и обычным. За одну лишь ночь ей показалось, что она совсем не знала Марка, как если бы она была замужем за Беном. Она достала небольшую фотографию Пилар, тоже в серебряной рамке, и увидела, что ее рука дрожит. На Пилар был костюм для игры в теннис; ее снимали, когда она была на юге Франции. Дина смотрела на нее почти отрешенно. Она даже не услышала настойчивое звучание звонка. Только через две или три минуты она сообразила, что кто-то был за дверью. Она вскочила испуганно и положила фотографию Пилар на стол. Пока шла к двери, мучительно соображала: кто это мог быть? Кто знал о ней? А что, если это Бен? Она не готова была его сейчас увидеть. То, что они сделали, было нехорошо. Она должна сказать ему об этом, она должна остановиться сейчас, пока не поздно, пока ее размеренный уклад жизни не затрещал по швам… до того…

– Кто там?

Незнакомый голос сообщил ей о том, что для нее есть пакет. Нерешительно она открыла дверь и увидела посыльного.

– Но я ничего не заказывала…

А потом она догадалась: это были цветы от Бена. В какое-то мгновение ей захотелось вернуть их обратно, отослать назад, сделать вид, что ночью ничего не произошло и никогда более не произойдет. Вместо этого она, взяв сверток, отправилась с ним в комнату, где вынула карточку, и перед тем, как прочесть ее содержание, подержала в руках какое-то время:

«Приходи побыстрей ко мне, моя любимая. Я жду тебя в пять.

Я люблю тебя. Бен».

Я люблю тебя, Бен.Она еще раз пробежала глазами записку, и глаза наполнились слезами. Я люблю тебя, Бен.Было уже слишком поздно отступать. Она тоже полюбила его.

Она взбежала наверх к себе в комнату и упаковала небольшую сумку. Затем отправилась в студию. Она возьмет немного: один или два холста, краски; на время ей этого хватит. Она не пробудет там больше чем несколько дней. И это все.

Она оставила Маргарет номер телефона и объяснила, что гостит у подруги. В пять тридцать она вернулась в его дом. Припарковав свой «ягуар» в полуквартале от него, она с некоторым колебанием направилась к двери. Что она делает, черт возьми? Но он уже услышал ее шаги на ступеньках крыльца. Она еще не успела позвонить, как он открыл дверь с поклоном и улыбкой, жестом руки приглашая ее войти.

– Входи. Я жду тебя уже так давно! – Он бесшумно закрыл за ней дверь. На мгновение она остановилась, глаза ее закрыла пелена из слез.

– Дина? У тебя все в порядке, любимая? – В его голосе была тревога, и она кивнула. Медленно он обнял ее.

– Ты боишься?

Она открыла глаза и после некоторого колебания снова утвердительно кивнула головой.

Но Бен только улыбнулся и, прижав крепко к себе, прошептал ей в волосы:

– И я тоже.

Глава 10

– Итак, малышка, оторвись от подушки, твоя очередь. – Бен нежно дотронулся до ее спины, и Дина застонала.

– Неправда. Я готовила завтрак вчера. – Она улыбнулась в подушку и зарылась в нее лицом.

– Знаешь ли ты, что я люблю тебя, хотя ты и лгунья. Я готовил завтрак вчера и два дня тому назад, и еще четыре дня до этого. В целом, я полагаю, ты задолжала мне три завтрака подряд.

– Это – ложь! – Она посмеивалась.

– Черта с два. Я же сказал тебе, это и есть демократия!

Он тоже засмеялся и попытался вернуть ее тело, нагую красоту которого он так любил, в прежнее положение, чтобы увидеть наконец ее лицо.

– Я не люблю демократию!

– Не пройдет. Я хочу кофе и гренки, поджаренные по-французски, и яйца.

– А что, если я это не стану делать?

– Тогда сегодня вечером будешь спать на террасе.

– Я это знала. Мне нужно было привезти с собой Маргарет.

– A menage à trois [30]30
  Любовный треугольник (фр.).


[Закрыть]? Это звучит мило. А готовить она умеет?

– Лучше, чем я.

– Хорошо. Мы пригласим ее приехать к нам сегодня. – С довольной улыбкой на лице он стал кататься по кровати. – Все же поднимай-ка свою попку с кровати и корми меня.

– Ты начисто испорчен.

– А мне это нравится.

– Ты растолстеешь. – Она села на краю кровати, разглядывая его тело, в котором не было ни грамма лишнего веса. – К тому же яйца не очень хорошая еда, в них много карбогидратов, или холестерола, или хромосом, или еще чего-то и… – Он указал ей жестом в направлении кухни, скорчив гримасу, и Дина поднялась со словами: – Я тебя ненавижу.

– Я это знаю.

Смеясь, она исчезла на кухне. Они были вместе уже две недели, которые казались одним мгновением в жизни. Они вместе и готовили, и делали все работы по дому. Маленькая забавная женщина в летах приходила дважды в неделю делать уборку в доме, остальное Бен любил делать сам, и Дина нашла, что помогать ему в этом доставляет ей удовольствие. Они вместе ходили на рынок, готовили ужин, отполировывали медные вещи, боролись с сорняками, растущими вместе с цветами на террасе. Она наблюдала, как он роется в каталогах по поводу предстоящих аукционов, а он смотрел, как она рисует карандашом, работает пастелью или пишет маслом. Он был первым, кому она позволила наблюдать за своей работой. Они читали детективы, и смотрели телевизор, и ездили на прогулки; они бродили по пляжу поздно вечером и дважды ездили на ночь в его дом в Кармел. Она сходила на вернисаж в его галерее и побывала с визитом у одного художника в качестве его жены. Казалось, что другой жизни не было до этого момента, и ничего иного не будет потом – у них было только то время и та жизнь, которую они проводили вместе.

Дина поставила поднос с завтраком для Бена и принесла его газету.

– Знаешь ли ты кое-что? Ты мне нравишься. И это правда.

– Для тебя это новость. Ты боялась, что испытание демократией сломит тебя?

– Возможно. – Она присела, слегка пожав плечами, со счастливой улыбкой на лице. – Уже давно я не заботилась ни о себе, ни о ком-либо еще на практике. Я отвечала за каждого, но я не помню, когда готовила завтрак в последний раз. Или делала хотя бы одну из тех вещей, которые мы сделали с тобой вместе.

– Я не люблю зависеть ни от кого, включая горничных. В целом я люблю вести простой образ жизни.

Она улыбнулась про себя, вспомнив, как за день до этого в Лос-Анджелесе он купил три роскошные картины за немалую сумму, но она знала тем не менее, что он говорил правду. Расточительность не была в его характере. Он был свидетелем ее в свои детские годы как в доме своего отца, так и его родителей. Он вполне довольствовался небольшим домом в Сан-Франциско и незамысловатым коттеджем в Кармел.

Он перегнулся через кровать, чтобы поцеловать кончик ее носа, затем снова откинулся на подушки, держа поднос с завтраком, который она приготовила для него.

– Я люблю тебя, Дина. – Он покорно улыбался. – Теперь скажи, когда же ты заключишь контракт с галереей?

– Ты снова возвращаешься к этому? Это тебя интересует более всего. Ты просто хочешь, чтобы я связала себя обязательством с твоей галереей. Я знала это! Я знала это! – Она рассмеялась, увидя, как он уклоняется от подушки, запущенной ею в его сторону. – Чего только некоторые не сделают ради того, чтобы заставить художников работать на них!

– Итак? Ты согласна?

– Конечно, нет! Придумай что-нибудь получше, чем это!

– Получше? – Он посмотрел на нее страшным взглядом и отставил в сторону поднос. – Что ты имеешь в виду, говоря «получше», почему я… – Он закрыл ей рот поцелуем и притянул ее тело к себе. – Лучше?.. – Теперь они смеялись оба.

Только через полчаса они наконец освободились друг от друга и перевели дыхание.

– Итак, это было лучше? – спросил Бен.

– Намного.

– Прекрасно. – Он взглянул на нее, полный счастья, лежа на кровати. – А теперь ты готова для контракта?

– Видишь ли… – Она положила голову ему на грудь и, позевывая, посмотрела на него. – Возможно, если ты снова постараешься доказать мне…

– Дина! – Он перекатился к ней и накрыл ее тело своим, угрожающе сжав ее рот обеими руками. – Я хочу, чтобы ты подписала со мной контракт. – Его голос гремел.

Она нежно улыбнулась.

– О'кей.

– Что? – Он внезапно сел, лицо его выражало крайнее удивление.

– Я сказала хорошо. О'кей.

– Ты действительно согласна?

– Да. Я тебе еще нужна? Для галереи, я это имею в виду. – Она широко улыбнулась, вопрошающе посмотрев на него. Вдруг это была всего лишь игра с его стороны.

Но он смотрел на нее, как если бы она была ненормальная.

– Конечно. Ты мне нужна по-прежнему, ты сумасшедшая! Ты самая лучшая из новых художников, которых мне удалось заарканить за последние пятнадцать лет!

Она перевернулась всем телом к нему, изобразив на лице коварную улыбку.

– И кого же это тебе удалось «заарканить» за последние пятнадцать лет?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Я говорю о Густаве. – При мысли об этом оба расхохотались. – Ты серьезно, Дина? Согласна выставить свои работы? – Она кивнула. – Тебе это не обязательно, ты знаешь. Я люблю тебя, даже если ты не позволишь мне показать твои работы.

– Я знаю, но я наблюдала за твоей работой в течение недель, и я больше так не могу. Я хочу в этом тоже принять участие. Я хочу, чтобы и у меня была выставка.

Он рассмеялся.

– Только твоя, да? И никого другого. Хорошо. Согласен. Когда?

– Когда это будет тебе удобно.

– Я сверю свои планы с Салли. Возможно, через несколько недель.

Он занялся завтраком, и веселое настроение не покидало его. Он выглядел так, как если бы она только что родила ему сына.

– Приготовить ли тебе еще что-нибудь? – Она наблюдала, с какой жадностью он расправлялся с остывшими гренками, приготовленными по-французски.

– Все, что от тебя требуется, – принести мне свои картины, с тем чтобы я их выставил. С сегодняшнего дня я готовлю завтрак. Каждый день. Нет, пять раз в неделю. А ты в выходные дни. Идет?

– Превосходно. Я знала, что, уступив, получу преимущества. – Она натянула покрывало до самого подбородка. – Бен, как ты считаешь, я поступаю правильно?

Он догадался, о чем пойдет речь. Сомнение было написано у нее на лице. Но он не собирался потакать ее неуверенности.

– Прекрати. Если ты не перестанешь сомневаться, мы устроим выставку на следующей неделе. У тебя же все хорошо. Ты великолепна, просто фантастична. Ради Бога, Дина, ты самая лучшая из всех молодых художников в этом городе, возможно, и в Лос-Анджелесе. Тотчас же прекрати все и дай мне возможность заняться твоей выставкой. Согласна?

– Согласна.

Она притихла на время, думая о Марке. Как она сообщит ему, что наконец-то решила выставить картины? А нужно ли ему вообще знать об этом? Много лет назад он заявил ей о том, чтобы она выбросила из головы свои мечты о живописи: мадам Дьюрас не имеет права быть какой-либо «художницей-хиппи». Но, черт подери, она не была такой, и какое он имеет право…

– О чем ты думаешь? – Бен наблюдал за ней.

– Ни о чем особенно. – Она улыбнулась. – Я просто размечталась о предстоящей выставке.

– Это так? Ты выглядела так, как если бы тебя собирались избить.

Она вздохнула, затем снова посмотрела на него.

– Я чувствовала, как если бы… Я пыталась представить… что скажу Марку.

– А в этом есть необходимость? – В голосе Бена почувствовалась напряженность.

– Возможно, есть. Я понимаю, что это выглядит безумством для тебя сейчас, но я не хочу быть нечестной по отношению к нему. Хотя бы в этом.

– Это действительно похоже на безумство, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Он не обрадуется, узнав о выставке, не так ли?

– Да, это так. И все же я считаю, что мне следует сказать ему об этом.

– А если он скажет «нет»? – Бен был очень огорчен, и Дина опустила глаза.

– Он не скажет.

Но они оба знали, что это не так.

Марк потихоньку вошел в квартиру. На исходе была вторая неделя, когда он уехал к родным без Шантал. Но те выходные дни, которые он проводил с семьей на юге Франции, были для него неприкосновенными. Раньше она это хорошо понимала. Почему же сейчас создавала проблемы из этого? Перед отъездом в пятницу она едва разговаривала с ним. Он поставил сумку внизу в холле и огляделся вокруг. Ее не было дома. Хотя уже было около десяти вечера. Где же, черт возьми, она была? В другом месте? Но с кем? Он тяжело вздохнул и опустился на диван. Он снова посмотрел вокруг. Она не оставила ему записки. Он взглянул на часы и затем потянулся к телефону. В Сан-Франциско будет полдень, хорошее время, чтобы сообщить Дине о Пилар. Он набрал номер напрямую и подождал, пока появятся гудки в трубке. Он не разговаривал с ней уже неделю. Он был слишком занят, чтобы позвонить. За исключением единственного раза, когда Маргарет сказала ему, что ее не было дома.

– Алло? – Дина ответила, с трудом справляясь с дыханием, пока добиралась наверх в свою студию. Бен только что привез ее сюда. Она обещала ему съездить домой и выбрать двадцать пять ее самых любимых полотен. На это уйдет несколько дней. – Да? – Она все еще пыталась справиться с дыханием и вначале не сразу поняла по звонку, что это был междугородный вызов.

– Дина?

– Марк! – Она уставилась на телефон с таким удивлением, как если бы он явился призраком из прошлого.

– Отчего ты так удивлена? Ведь мы разговаривали последний раз не так давно.

– Да, конечно, прости, пожалуйста. Я просто… Я думала о другом.

– Что-нибудь не так?

– Нет, конечно, нет. Как Пилар? – Она звучала настолько отстраненно, как если бы не знала, что еще сказать. – Ты давно ее видел?

– Только сегодня. Я только что вернулся с Антиба. У нее все прекрасно. Она посылает тебе свою любовь. – Это была ложь, которую он часто превращал в правду. – И моя мать тоже посылает тебе привет.

Дина улыбнулась при этой последней фразе.

– У Пилар все хорошо?

Внезапно разговор с Марком снова напомнил ей о семейных обязанностях. Будучи с Беном, она думала только о нем и о себе. Она думала о своих картинах и его галереях, их вечерах вместе, о приятных моментах совместного времяпрепровождения. С ним она снова чувствовала себя молодой женщиной. Голос же Марка вернул ее к роли матери. Складывалось впечатление, как если бы на время она забыла об этом.

– Да, с Пилар все хорошо.

– Надеюсь, она не купила мотоцикл?

В трубке было полное молчание. И слишком долгое.

– Дина…

– Марк, неужели она? – Дина повысила голос. – Черт возьми, она купила! Я это знала.

– Это не совсем мотоцикл, Дина. Это скорее, скорее… – Он искал слова, но был слишком уставшим, да и куда, черт возьми, пропала Шантал? Было без четверти десять. – Правда, тебе не стоит так волноваться. У нее все будет в порядке. Я видел, как она им управляет. Она очень осторожна. Да и мама не позволила бы ей ездить, если бы она была небрежной.

– Твоя мать не видит ее, когда она ездит вдали от дома. А насчет контроля над Пилар – у твоей матери его столь же мало, как у тебя или меня. Марк, я же просила тебя открыто… – Слезы стали застилать ей глаза. Она снова проиграла битву с ними. Она всегда проигрывала. На сей раз это было связано с опасностью, с тем, что могло… – Черт возьми, Марк, почему ты никогда не слушаешь меня?

– Успокойся. С ней будет все в порядке. Что-нибудь есть у тебя нового?

В этой ситуации она не могла больше сделать ни черта. И она знала это. Разговор о Пилар и ее мотоцикле был исчерпан.

– Не особенно много. – Голос Дины звучал очень холодно.

– Я однажды позвонил; тебя не было.

– Я начала посещать художественную студию.

– Разве нельзя работать дома? – В голосе Марка появились нотки замешательства и даже раздражения.

Дина закрыла глаза.

– Я нашла место, где мне легко работается. – Ее сердце забилось сильнее при мысли о Бене. Что, если Марк догадался? Что, если он узнал? Что, если кто-либо видел их вместе? Что, если…

– Теперь, когда нас всех нет рядом, я не понимаю, почему ты не рисуешь дома. И что это за внезапная страсть к своей работе?

– При чем здесь страсть? Я, как всегда, много рисую.

– Дина, я действительно не понимаю. – Но тон, которым он произнес эти слова, вызвал у нее такое ощущение, как если бы ее ударили по лицу.

– Я получаю удовольствие от своей работы. – Она сознательно разжигала его недовольство и прекрасно понимала это.

– Я не думаю, что тебе стоит называть это работой. – Он вздохнул в трубку и посмотрел на часы.

– Я называю это работой, потому что это действительно так. В следующем месяце в галерее будет выставка моих картин. – В ее голосе прозвучал вызов, и она ощутила, как ее сердце стало биться часто-часто. Он не ответил. И затем:

– Будет что?

– У меня будет выставка картин в галерее.

– Понимаю. – В неприятном тоне его голоса она почувствовала насмешку и в этот момент возненавидела его. – Мы ведем богемный образ жизни этим летом, не так ли? Ну что ж, может быть, это пойдет тебе на пользу.

– Может быть, и так. – Негодяй… Он никогда не понимал.

– Разве для доказательства своей правоты нужно устраивать выставку? Почему бы не обойтись без этого? Ты можешь работать и в той, другой, студии, и этого достаточно.

Спасибо, отец.

– Эта выставка важна для меня.

– Пусть тогда она подождет. Мы обсудим это, когда я вернусь.

– Марк… – Я влюблена в другого мужчину… – Я собираюсь устроить показ картин.

– Прекрасно. Все-таки пусть это подождет до осени.

– Зачем? Чтобы ты меня отговорил от этого, когда приедешь домой?

– Я не буду этого делать. Мы обсудим это чуть позже.

– Это не может ждать. Я и так прождала слишком долго.

– Ты знаешь, дорогая, ты слишком стара для капризных вспышек и слишком молода для климакса. Мне думается, что ты ведешь себя неблагоразумно.

Ей захотелось ударить его, но к тому же на какой-то миг ей захотелось и рассмеяться. Разговор был смешон, и она поняла, что вела себя во многом, как Пилар. Она засмеялась и покачала головой.

– Возможно, ты прав. Но я скажу тебе вот что: ты занимайся своим судебным разбирательством в Афинах; я буду делать все, что посчитаю нужным делать, в живописи, а осенью мы встретимся.

– Означает ли это, что ты советуешь мне заниматься только своим делом?

– Возможно, и так. – Она никогда ранее не была такой смелой, как сейчас. – Возможно, мы оба должны делать то, что считаем правильным сейчас. – Мой Бог, что ты делаешь? Ты говоришь ему… Она задержала дыхание.

– Хорошо, в любом случае тебе стоит прислушаться к мнению мужа, а твой муж безумно хочет спать, поэтому почему бы нам не забыть обо всем этом на время? Мы снова вернемся к этой теме через несколько дней. Согласна? Тем временем никаких выставок. C'est compris [31]31
  Понятно (фр.).


[Закрыть]?

Ей хотелось заскрежетать зубами. Она уже давно не ребенок, а он оставался все таким же. Пилар купила мотоцикл, Дина не должна выставлять свои картины, и мы это все обсудим, «когда у меня будет время». Всегда все делать так, как того желает он, всегда. Но с этого времени с нее достаточно. Дальше так не может продолжаться.

– Я понимаю, Марк, но я не согласна.

– У тебя нет выбора.

Он никогда не был так откровенен. Дина поняла, что он, должно быть, очень устал и, видимо, тоже заметил это.

– Давай закончим, – сказал он. – Я сожалею. Мы поговорим в другой раз.

– Хорошо. – Она стояла молча в студии, ожидая с нетерпением, что он ответит. Он сказал:

«Bonsoir» [32]32
  Спокойной ночи (фр.).


[Закрыть].

И положил трубку. Спокойной ночи. На сей раз она даже не потрудилась сказать, что любит его. «Никаких выставок». Эти слова не выходили у нее из головы. Никаких выставок. Она глубоко вздохнула и опустилась в кресло. А что, если она не послушается его? Что, если она все-таки устроит свою выставку? Могла бы она поступить так по отношению к нему? К себе самой? Хватит ли у нее смелости продолжать делать то, чего она так хотела? А почему бы и нет? Он был далеко. А Бен был рядом. Но она делает это не ради Бена. Она делает это ради себя. Она обвела взглядом комнату, вспоминая о многих годах жизни, проведенных здесь, запечатленных на полотнах, которые никто не видел и никогда не увидит, пока она не поступит так, как, она знала теперь, должна поступить. Марк не сможет остановить ее, и Бен не сможет заставить ее сделать это. Она должна принять решение сама, сейчас. Обязана. Ради себя самой.

Положив телефонную трубку, он взглянул снова на часы. Было уже почти десять, и разговор с Диной не принес ему успокоения. Черт возьми. Он рассказал ей о покупке мотоцикла, хотя и не собирался делать этого. И ее дурацкая выставка картин. Какого черта она не может никак бросить заниматься этой чепухой? И где, дьявол подери, пропадает Шантал? Наливая себе рюмку скотча, он почувствовал, как чувство ревности пронизывает все его тело. Услышав дверной звонок, он, подойдя к двери, чуть приоткрыл ее. У двери стоял старый мужчина небольшого роста. Месье Мутье. Он был славный, как считала Шантал, о нем заботились дочь и служанка. Когда-то он работал юристом, но теперь ему было уже восемьдесят. Он был неравнодушен к Шантал. Однажды прислал ей букет цветов.

– Oui? [33]33
  Да? (фр.).


[Закрыть]– Марк вопросительно посмотрел на него, полагая, что тот был нездоров. Отчего бы иначе он пришел к нему в столь поздний час? – Что-нибудь случилось?

– Я… нет. Я… je regrette [34]34
  Я сожалею (фр.).


[Закрыть]. Я хотел спросить у вас одну вещь. Как мадемуазель?

– Хорошо, благодарю вас, кроме, пожалуй, того, что, насколько я понимаю, она немного запаздывает. – Он улыбнулся пожилому джентльмену в черной домашней куртке и остроносых шлепанцах, несомненно, сшитых его дочерью. – Не хотите ли зайти? – Марк отступил в сторону, мечтая вернуться к рюмке со скотчем, но старик покачал головой.

– Нет, нет… – Он печально посмотрел на Марка. Он сразу все понял. Перед ним был человек, постоянно разъезжающий, никогда не сидящий на одном месте. Он сам был таким. Его жена умерла, а он узнал об этом слишком поздно. – Она не запаздывает, месье. Вчера вечером ее отвезли в больницу. – Он с изумлением смотрел на то, как на лице Марка появляется выражение глубокого отчаяния и потрясения.

– Шантал? Мой Бог! В какую?

– В американский госпиталь, месье. Она была почти в состоянии шока. Водитель «скорой помощи» сказал…

– О Боже! – Марк с ужасом взглянул на старика и бросился в комнату, схватив свой пиджак со стула. Он тут же вернулся и, выйдя вслед за стариком, с грохотом закрыл за собой дверь в квартиру.

– Я должен идти. – О, Боже… О, Шантал… О, нет, нет… Ведь она не ушла с другим. Стремительно сбежав вниз, чувствуя нещадные удары сердца в груди, Марк выбрался на улицу и тут же схватил такси.