Текст книги "Конец лета (др. перевод)"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я же сказала тебе. Я не готова.

– Ерунда! Если ты не позвонишь сама, я сообщу ему номер твоего телефона. Уже давно пора явить миру гору твоих шедевров, которые стоят в студии лицом к стене. Это преступление, Дина. Ты ведешь себя неправильно. Иисус, когда я вспоминаю тот хлам, который я рисовала и разбивалась в лепешку, чтобы продать…

– Это не было хламом. – Дина ласково взглянула на подругу. Но они обе знали, что работы были не так уж хороши. Ким намного удачнее давалось искусство организации рекламных объявлений, сочинения названий и оформления выставок, нежели искусство живописи.

– Это былхлам, и мне на это наплевать теперь. Мне нравится то, что я делаю сейчас. А что ты думаешь о себе?

– Мне тоже нравится то, что я делаю.

– А что это то? – Кимберли почти не скрывала своего огорчения, что было заметно в ее словах. Она всегда ощущала досаду, когда речь заходила о работах Дины.

– Чем ты сейчас занимаешься?

– Ты знаешь чем. Я рисую, забочусь о Марке и Пилар, веду хозяйство. Я постоянно занята.

– Да, ты постоянно о ком-то заботишься. А о себе? Разве для тебя было бы так уж плохо увидеть свои работы, выставленные в галерее, а не только в офисе своего мужа?

– Где они висят, не имеет значения.

Она не осмеливалась сказать Ким, что они уже давно не висели и в офисе. Марк нанял нового оформителя шесть месяцев назад, который заявил, что ее работы «слабые и унылые», и убрал их совсем. Марк принес все картины домой, включая маленький портрет Пилар, который теперь висел в зале.

– Для меня важен сам процесс рисования, а не демонстрация результатов.

– Это похоже на игру на скрипке без струн, черт возьми! Это бессмысленно.

– В этом есть смысл для меня. – Она говорила мягко, но твердо, и Ким покачала головой, пока они выбирались из машины.

– Я думаю, ты ненормальная, но я все равно люблю тебя.

Дина улыбнулась, и они направились ко входу в гостиницу.

Остаток времени они провели незаметно. Походили по магазинам, снова ужинали в «Пайн Инн». Во второй половине дня в воскресенье Дина еще раз выбралась на пляж. Теперь она знала, где он жил, различив его дом, скрытый за деревьями. Она знала теперь, какой близкой ей стала картина Уайета. Она прошла вперед, но не увидела его там и даже рассердилась на себя за то, что ее интересовало, появится ли он на пляже. А почему он должен появиться? И что она сказала бы, если бы он появился? Поблагодарила бы его за то, что он не сообщил Кимберли о встрече с ней? И что? Какое это имело значение? Она знала, что не увидит его снова.

Глава 5

Когда зазвонил телефон, она все еще находилась в студии, сидя поодаль от полотна, стараясь оценить проделанную утром работу. Это была ваза с тюльпанами, которые роняли свои лепестки на стол из красного дерева на фоне голубого неба, проглядывавшего через распахнутое окно.

– Дина? – Она была ошеломлена, услышав его голос.

– Бен? Как вы узнали номер моего телефона? – Она почувствовала, как теплый румянец разливается по щекам, и была действительно сердита на себя за то, что испытывала подобное чувство. – Ким?

– Разумеется. Она заявила, что, если я не выставлю ваши работы, она прекратит наше сотрудничество.

– Она не говорила этого! – Румянец разлился еще шире, когда она засмеялась.

– Да. Она только сказала, что у вас очень хорошо получается. Знаете что, я обменяю моего Уайета на одну из ваших работ.

– Вы с ума сошли. И Ким тоже!

– Почему вы не даете мне самому делать выводы? Не возражаете, если я появлюсь у вас около полудня?

– Сегодня? Сейчас? – Она взглянула на часы и покачала головой. Было уже больше одиннадцати. – Нет!

– Понимаю. Вы не готовы. У художников всегда так. – Его голос был таким же приветливым, как и на пляже.

Она уставилась на телефон.

– В самом деле. Я не могу. – Она перешла почти на шепот.

– Завтра? – не требовательно, но твердо сказал он.

– Бен, действительно… это не совсем так. Я… – Она запнулась и услышала его смех.

– Пожалуйста. Я на самом деле очень хотел бы посмотреть ваши работы.

– Зачем? – Она почувствовала, что ведет себя весьма глупо, задавая такой вопрос.

– Потому, что вы нравитесь мне. И я хотел бы посмотреть ваши работы. Это очень просто. Разве в этом есть что-то особенное?

– Пожалуй, что и нет. – Она не знала, что еще сказать в ответ.

– Вы будете завтракать с кем-нибудь?

– Нет. – Она снова тяжело вздохнула.

– Не надо говорить так печально. Я обещаю, что не буду использовать ваши полотна в качестве мишени для игры в дартс. Честно. Верьте мне.

Странно, но это было так. Она верила ему. Что-то было в его манере говорить, в его взгляде, который она хорошо запомнила.

– Я думаю, что могу довериться вам. Хорошо. В таком случае в полдень.

Ни один из тех, кто отправлялся на гильотину, никогда не произносил слова столь решительно. Когда Бен Томпсон вешал трубку, он улыбнулся сам себе.

Он был на месте точно в полдень. С корзиной, в которой были французские булочки, хороший кусок сыра, а также полдюжины персиков и бутылка белого вина.

– Этого хватит? – спросил он, выкладывая свои богатства на столик.

– Очень мило. Но вам действительно не стоило приезжать. – Она выглядела напуганной, наблюдая за ним из-за стола. На ней были джинсы и забрызганная краской рубашка, волосы были уложены в слегка сплетенный узел. – Я очень не люблю, когда меня ставят в неловкое положение. – На лице ее появилась тревога, пока она наблюдала за ним, и на какое-то мгновение он прекратил раскладывать фрукты.

– Я не ставлю вас в неловкое положение, Дина. Я действительно очень хочу увидеть ваши работы. Но абсолютно ни черта не значит, что я думаю. Ким сказала, что вы хорошо рисуете. И вы знаете, что это так. Там, на пляже, вы сказали мне, что вся ваша жизнь – в живописи. Ни один человек не может шутить с этим. И я не собираюсь этого делать. – Он сделал паузу, затем продолжил, понизив голос: – Вы видели некоторые работы, которые мне очень нравятся, в моем коттедже в Кармел. Эти вещи мне действительно интересны. Они интересны и вам. Если вам нравится мой Уайет, это доставляет мне радость, если же он вам не нравится, это никоим образом не изменит моего отношения к этой картине. Ничто из того, что я увижу, не сможет помешать вам продолжать свое дело или даже изменить ваше отношение к нему. Никто не сможет когда-либо что-нибудь здесь изменить.

Она молча кивнула, затем медленно направилась к стене, у которой стояли, опираясь друг на друга, спрятанные и никем не замечаемые двадцать картин. Ничего не говоря, она повернула их наружу одну за другой, бросая свой взгляд только на краски на полотнах, пока она их поворачивала. Она не смотрела на него, пока наконец он не сказал:

– Стоп.

Она с удивлением подняла глаза и увидела его опершимся на ее рабочий стол с непонятным выражением в глазах.

– Вы что-нибудь чувствовали, когда рассматривали Уайета? – Он изучал ее лицо и задержался на глазах.

Она кивнула.

– Я чувствовала очень многое.

– Что именно?

Она улыбнулась.

– Сначала, очутившись в вашем доме, я испытала удивление. Но затем что-то похожее на благоговение, на радость от созерцания этой картины. Я чувствовала, как эта женщина притягивает меня, как будто я уже знала ее прежде. Я почувствовала все, что, на мой взгляд, Уайет хотел сказать мне. И на мгновение была зачарована этим.

– Так же, как и я вашими словами. Вам никогда не приходило в голову, как много вы вложили в эти картины или насколько они прекрасны на самом деле? Вы никогда не задумывались над тем, как это захватывает и притягивает всякий раз, когда вы поворачивали их лицом? Они необыкновенны, Дина. Представляете ли вы, насколько они действительно хороши? – Он улыбался ей. Она почувствовала, как сильно бьется в груди ее сердце.

– Мне они нравятся. Но это потому, что эти картины мои.

Теперь она вся сияла. Он сделал ей необыкновенный подарок, и она знала, что все его слова идут от чистого сердца. Такое случилось впервые за все то время, когда кто-либо видел нарисованное ею, когда кто-либо этим заинтересовался.

– Они не только ваши. В них вся вы.

Он прошелся рядом с одним из полотен и молча уставился на него. Это была картина, запечатлевшая молодую девушку, склонившуюся над ванной – Пилар.

– Это – моя дочь. – В этот момент она наслаждалась картиной. Ей захотелось показать ему остальные полотна.

– Это очень красивая работа. Покажите мне еще.

Она показала ему все свои работы. Когда они закончили осмотр, она была вне себя от удовольствия. Они ему понравились, он полюбил их! Он понимал ее картины. Ей захотелось броситься ему на шею и засмеяться.

Он открыл бутылку вина.

– Вы понимаете, что это значит, не так ли?

– Что? – Ею вдруг овладело беспокойство, но не очень сильное.

– Что я не отстану от вас, пока вы не определитесь в своих отношениях с галереей. Как вы насчет этого?

Она широко ему улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

– Я не могу.

– Почему нет?

– Это не для меня.

И Марк будет не в восторге. Он скажет, что эта затея вульгарна и смахивает на коммерцию – хотя репутация галереи Томпсона говорила сама за себя, и там не было места вульгарности, и семья Бена была хорошо известна среди представителей искусства в течение многих лет. Когда она вернулась из Кармел, то постаралась разузнать о нем все. У его деда была одна из лучших галерей в Лондоне, а у его отца – в Нью-Йорке. Несмотря на свои тридцать восемь лет, Бен Томпсон обладал в мире искусства полной свободой действий. Это она тоже вычитала.

– В самом деле, Бен, я не могу.

– Какого черта вы не можете. Послушайте, не упрямьтесь. Приходите в галерею и посмотрите вокруг. Вам будет намного легче, когда вы увидите, что там находится.

После этих слов он внезапно очень помолодел, и она рассмеялась. Она знала, что там находится. Она и это выяснила тоже. Писарро, Шагал, Кассат, одна картина Ренуара, одно великолепное полотно Моне, некоторые работы Коро. Также несколько хорошо сохранившихся произведений Поллока, одна работа Дали и еще одна Де-Конинга, которую Бен редко выставлял. У него были собраны их лучшие полотна. В том числе несколько хорошо подобранных произведений неизвестных молодых художников, и он хотел поставить ее в один ряд с ними. Чего еще она могла желать? Но что она скажет Марку? Я должна. Он попросил меня. Я хотела…

– Нет. – Он совсем ничего не поймет. И Пилар тоже. Она посчитает это показухой, неприятной во всех отношениях.

– Вы не понимаете.

– Совершенно верно. – Он протянул ей кусок французской булки с сыром. Двадцать две картины, расставленные по всей комнате. И они все ему нравились. Она просияла, когда взяла хлеб у него из рук.

– У меня есть еще тридцать в мансарде. И сверх того пять у Ким.

– Вы сумасшедшая.

– Ошибаетесь.

Он вручил ей персик.

– Да, вы сумасшедшая. Но я не буду вам перечить. Почему бы вам не прийти на открытие выставки, которое состоится завтра вечером? Вам это ничего не будет стоить, не так ли? Или вы даже и этого боитесь? – Сейчас он выводил ее из себя, и она не была уверена, что это ей нравится.

– Кто сказал, что я боюсь? – Она выглядела очень юной, когда впилась в сочный персик и потом вдруг улыбнулась.

– Кто это сказал? А по какой же еще причине вы не хотите выставляться?

– Потому что это не имеет значения.

– Это для вас не имеет значения. – Но к этому моменту они уже оба смеялись и пили уже по третьему бокалу вина. – В любом случае вы мне нравитесь, – объявил он. – Мне часто приходится иметь дело с такими же чокнутыми, как вы.

– Я не чокнутая. Всего лишь упрямая.

– А вы выглядите точь-в-точь, как мой Уайет. Вы не замечали этого? – Его глаза снова остановились на ней. Он поставил свой бокал. Некоторое время она колебалась, затем кивнула.

– Замечала.

– Только я могу видеть ваши глаза. – Он долго смотрел в них, затем отвел взгляд в сторону. Это были именно такие глаза, какие, ему всегда казалось, должны были быть у той женщины на картине. – У вас прекрасные глаза.

– У вас тоже. – Ее голос напоминал дуновение Легкого ветерка в комнате, и они оба погрузились в воспоминания об их совместной прогулке в Кармел.

В течение некоторого времени он не произнес ни слова, он только молча сидел, разглядывая ее картины.

– Вы сказали, что это ваша дочь. Это действительно так? – Он снова посмотрел на нее, желая узнать что-нибудь еще.

– Да. Ей почти уже шестнадцать. Ее зовут Пилар. И она очень, очень хорошенькая. Значительно лучше, чем она выглядит на картине. Я сделала несколько ее портретов. – Она с тоской подумала о картине, которую отверг тот оформитель в офисе Марка и которая теперь висела в прихожей. – Некоторые из них весьма неплохо получились. – Сейчас с ним она чувствовала себя свободно, и никто не мешал ей любоваться своей работой.

– Где она сейчас? Она здесь?

– Нет. – Дина долго смотрела па него. – На юге Франции. Ее… мой муж – оттуда родом.

Она хотела сказать, что Марка тоже нет дома, что он находится в Греции, но это смахивало на измену. Зачем говорить ему об этом? Что она хотела от этого человека? Он уже сказал, что ему нравятся ее работы. Чего еще могла она желать? Она хотела спросить, женат ли он. Но это тоже показалось ей неправильным. Какой смысл был во всем этом? Он был здесь из-за ее работ. И не имеет значения, насколько добрыми были эти бездонные глаза цвета морской волны.

– Вы знаете, – он с сожалением посмотрел на часы, – я бы не хотел этого говорить, но я должен отправляться на работу. У меня назначена встреча в три часа в офисе.

– В три? – Она бросила взгляд на часы. Было уже без четверти три. – Уже? Как быстро пролетело время! – Но они просмотрели большое количество ее работ. Она поднялась с печальным выражением в глазах.

– Вы придете завтра вечером? На вернисаж? – Его глаза говорили о том, что он очень хочет, чтобы она пришла. Она не понимала, почему.

– Я постараюсь.

– Пожалуйста, Дина. Я буду рад. – Он коснулся ее руки и затем, окинув комнату благодарным взглядом, с улыбкой вышел из студии и сбежал по ступеням вниз. – Я сам найду дорогу. До завтра!

Его слова еще звучали в воздухе, когда она погрузилась в удобное белое кресло и огляделась вокруг. Здесь были четыре или пять картин с Пилар, но ни одной с Марком. И на какое-то мгновение она никак не могла вспомнить его лицо.

Глава 6

Дина припарковала свой синий «ягуар» напротив галереи через улицу и не спеша перешла дорогу. Она все еще не была уверена, правильно ли поступила, придя сюда. Был ли в этом смысл. А что, если и Ким будет там? Она будет выглядеть совсем глупо. Что, если… но, вспомнив его взгляд, она толкнула тяжелую стеклянную дверь и вошла.

Внутри два официанта в черных жилетах были к услугам каждого, попеременно наливая виски и шампанское. Хорошенькая молодая женщина приветствовала гостей, среди которых были в основном очень богатые люди или художники. Дина догадалась, что это была выставка работ одного немолодого человека. Он стоял с видом победителя, гордый, в окружении друзей. Его картины были со вкусом расставлены, в них было что-то от Ван Гога. И вдруг она увидела Бена. Он стоял в дальнем конце комнаты и был очень красив в своем светло-голубом костюме в полоску. Его взгляд пронзил ее насквозь; она увидела, как он улыбнулся и с достоинством покинул группу людей, с которыми стоял. Через мгновение он уже был с ней рядом.

– Итак, вы пришли, да? Я рад. – На какой-то миг их глаза встретились, и она почувствовала, что не сможет сдержать улыбку. Подавить такую улыбку было невозможно. Она была рада видеть его снова. – Шампанское?

– Благодарю вас. – Она взяла бокал, протянутый ей одним из официантов. Бен, держа ее легко за локоть, сказал:

– У меня есть кое-что в офисе, что я хочу вам показать.

– Гравюры? – Она почувствовала, что краснеет. – Как ужасно, что я так сказала.

– Вовсе нет. – Он тоже рассмеялся. – В прошлый вечер я купил небольшую картину Ренуара.

– О Боже, где вы ее достали? – Она последовала за ним вниз по длинному бежевого цвета ковру.

– Я купил ее в одной частной коллекции. У одного милого старика, который говорит, что она ему никогда не нравилась. Я выложил за нее невероятную сумму.

Он отомкнул дверь офиса и быстро шагнул внутрь. Там, у самой дальней стены, стояла, опершись на нее, картина с изображением прелестной обнаженной женщины, невероятно хрупкой. Манера письма была столь отчетлива, что не возникало сомнения в авторстве.

– Разве она не прекрасна?

Бен смотрел на картину, как на свое новое дитя, за которое он был безмерно горд. Дина ответила улыбкой на вспыхнувший свет в его глазах.

– Она удивительна!

– Благодарю вас.

Он посмотрел на Дину так пристально, как если бы хотел что-то сказать, но не решился. Вместо этого он стал разглядывать другие картины, улыбкой приглашая ее последовать его примеру. У него была еще одна известная работа Эндрю Уайета, висевшая над его столом.

– Она мне нравится тоже. Но не так, как та, другая.

– И мне тоже.

В мыслях они тотчас же вернулись в Кармел. Молчание было прервано стуком в дверь. Молодая женщина, которая встречала гостей у входа, жестами просила Бена выйти.

– Привет, Салли. Что случилось? Да, это Дина Дьюрас, она собирается выставляться у нас впервые.

Глаза Салли удивленно округлились. Она подошла, улыбаясь, с протянутой рукой.

– Это прекрасная новость!

– Не спешите! – Дина, смущенно улыбаясь, взглянула на Бена. – Я вам не обещала этого.

– Нет, но, я надеюсь, вы согласитесь. Салли, подтверди, какие мы хорошие, мы никогда не обманываем художников, никогда не вешаем их картины вверх ногами, не рисуем обнаженным натурам усы.

Дина, рассмеявшись, покачала головой.

– В таком случае ваша галерея мне не подходит. Я всегда хотела, чтобы одна из моих натурщиц была с усами, но у меня не хватало смелости нарисовать их самой.

– Мы это сделаем для вас.

Все еще улыбаясь, Бен повел их в зал, по дороге беседуя с Салли. На выставке нашлось уже трое покупателей, и она хотела обсудить с ним цену одной из картин. Сам художник хотел больше.

– Я скажу ему, что мы компенсируем разницу на другой картине. Он же уже согласился относительно цены на эту. Да поможет Бог Густаву, но из-за него у меня вся голова седая.

– Что уж говорить о моей. – Салли показала на свои естественные светло-пепельного цвета волосы и вернулась обратно.

Бен стал представлять Дину присутствующим. Она вдруг почувствовала себя, как дома, бродя по галерее, знакомясь с художниками и коллекционерами. Ее удивило, что среди гостей не было Ким. Она сказала об этом подошедшему к ней Бену.

– Ее здесь нет? Я думала, что ей надо бы быть.

– Пожалуй, нет. Видимо, она продумывает новую рекламу для йогурта. Честно говоря, без нее нам здесь как-то проще. Если она хочет иметь дело с живописью, ей лучше выкинуть из головы йогурт. Что вы на это скажете? – Дина рассмеялась, принимая от него еще один бокал шампанского. – Вы знаете, – продолжал он, – вчера я получил огромное удовольствие. Ваши работы необычайно хороши. И я не отстану от вас, пока вы не согласитесь.

Дина с улыбкой посмотрела на него, потягивая шампанское. Она не успела возразить, как их разговор был прерван появлением нескольких коллекционеров, которым был нужен Бен. Ему пришлось заниматься с ними почти до девяти.

Дина медленно прохаживалась по галерее, наблюдая за поведением будущих покупателей и восхищаясь работами Густава. Едва она остановилась перед одной из его картин, как услышала позади себя знакомый голос. Она удивленно обернулась назад. – Изучаешь технику, Дина?

– Джим! – Она посмотрела в его смеющиеся глаза, зеленые, как у большинства ирландцев. – Что ты здесь делаешь?

– Не спрашивай. Приобщаюсь к культуре, я полагаю. – Он слегка помахал рукой группе людей у двери. – Они затащили меня сюда. И то только после того, как мы несколько раз хорошо выпили.

– Любитель искусства до мозга костей. – С лица ее не сходила обычная милая улыбка, но где-то в глубине появилось неприятное ощущение. Ей не хотелось видеть здесь Джима Салливана. Она пришла, чтобы увидеться с Беном… не так ли? Разве она пришла сюда для того, чтобы посмотреть на коллекцию? Она была в этом полностью уверена, но, возможно, Джим догадается. Возможно, он увидит нечто новое в ее лице, глазах, душе. Как бы оправдываясь, она перешла на знакомую тему: – Ты что-либо слышал о Марке?

Он внимательно посмотрел на нее.

– А ты?

Она покачала головой.

– На следующий день после его отъезда я получила телеграмму, в которой он сообщал, что не смог позвонить из-за разницы во времени, и тогда я съездила на выходные в Кармел. С Ким, – добавила она быстро, хотя в этом не было необходимости. – Возможно, он пытался тогда дозвониться до меня. А теперь он, вероятно, в Афинах.

Салливан кивнул и обратил взор к своим друзьям. Дина посмотрела в ту же сторону и увидела девушку с каштановыми волосами, в платье из шелестящего шелка, выделяющуюся среди остальных. Манекенщица Джима – наверняка это была она.

– Вероятно, так, – продолжал Джим. – Ну, ладно, моя любовь, мне пора двигаться. – И, как бы следуя запоздалой мысли, он поцеловал ее в щеку и, отстраняя от себя, взглянул на нее снова. – Ты не хочешь поужинать с нами?

Она моментально покачала головой.

– Я… я не могу… Мне надо домой… правда. Спасибо все же.

Черт возьми! Почему она себя чувствовала так неловко? Ей ведь нечего было скрывать. Но, похоже, он не заметил в ней ничего нового. А почему он должен заметить? Что изменилось?

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Ну ладно. Я тебе позвоню. – Он снова поцеловал ее в щеку и присоединился к друзьям. Через минуту их уже не было. Она отсутствующим взглядом посмотрела им вслед. Он не ответил на ее вопрос, слышал ли он что-либо о Марке. Вместо этого парировал ее вопрос своим, слышала ли она о нем. Она удивилась, почему он об этом спросил.

– Вы выглядите невероятно серьезной, Дина. Обдумываете контракт с нами? – В его тихом голосе появились дразнящие нотки, и она обернулась к нему с улыбкой. Она не заметила, как он подошел к ней.

– Нет. Я думаю, что мне пора домой.

– Уже? Не будьте глупенькой. Кроме того, вы ничего не поели. – Он взглянул на нее на мгновенье. – Мое предложение поужинать может вас заинтересовать? Или ваш муж будет против?

– Вряд ли. Он на все лето уехал в Грецию. – Их взгляды встретились и не отрывались друг от друга. – Ужин был бы подходящей идеей. – Почему бы нет? Она улыбнулась и выбросила Джима Салливана из головы.

Бен дал понять Салли, что уходит, и незаметно для оставшихся приглашенных они вышли через стеклянную дверь на улицу. Их сразу окутала прохлада летнего тумана.

– Иногда это напоминает мне о Лондоне, – сказал он, – я часто бывал у деда там ребенком. Мой дед был англичанином.

Она рассмеялась над его таинственным замечанием.

– Да, я догадываюсь.

– Вы приехали на своей машине? – спросил Бен. Она показала в сторону синего «ягуара». – Ничего себе! Это впечатляет. У меня маленькая немецкая машина, о которой здесь никто и не слышал. Ей почти не нужен бензин, и она меня быстро доставляет туда, куда мне нужно. Если вам неудобно, чтобы вас видели в такой невзрачной модели, мы можем отправиться в вашей.

На мгновение она подумала, что поехать в машине Марка будет неловко, хотя она всегда брала ее, когда ездила куда-либо в гости по вечерам. Это было делом привычки.

– Я бы предпочла поехать в вашей.

– В «Этуаль»? – спросил он, испытывая ее, с некоторым колебанием.

– Мне бы хотелось поехать в какое-нибудь место, столь спокойное и непритязательное, как ваш автомобиль. – Он одобрительно улыбнулся, и она рассмеялась. – Я подозреваю, вы не любите быть на виду, кроме как в области искусства.

– Вы угадали. К тому же моя экономка оставит меня немедленно, если я появлюсь в «роллс-ройсе». Она считает весь этот «вздор» на стене возмутительной вещью. Однажды я повесил картину с изображением обнаженной француженки, и она сняла ее со стены, как только я уехал из Кармел. Когда я вернулся, картина была завернута в простыню. Я вынужден был забрать ее в город. – Она рассмеялась, пока он открывал для нее дверь машины.

Он привез ее в маленький итальянский ресторан, спрятанный в небольшой улочке, рядом с заливом, и они проговорили почти весь вечер об искусстве. Она рассказала ему о годах странствий в Европе и Штатах с отцом, о посещении музеев везде, где они были. Он, в свою очередь, рассказал ей о том, как выучился искусству живописи сначала у деда, а потом у отца, посещая большие аукционы картин в Лондоне, Париже и Нью-Йорке.

– Но я никогда не думал, что займусь бизнесом.

– А почему бы нет?

– Я хотел заняться чем-либо более увлекательным. К примеру, участвовать в скачках на родео или стать шпионом. Я мечтал быть шпионом, пока мне не исполнилось девять лет, но мой дед настоял на том, что эта профессия не пользуется уважением в обществе. Подчас я не уверен, что и наш бизнес – достойное занятие. На деле, когда я был в колледже, мне хотелось быть среди: тех, кто изучает проблему подделок в живописи. Некоторое время я обучался этому, но без особых успехов. Надеюсь, сейчас я в этом стал разбираться намного лучше.

Дина улыбнулась. Судя по коллекциям картин в галерее и в его доме в Кармел, она была уверена, что это так.

– Скажите мне, – внезапно произнес он, – сколько лет вы замужем?

Ее удивил столь неожиданный вопрос личного плана. Он никогда не затрагивал эту тему ранее.

– Восемнадцать. Мне тогда было девятнадцать.

– Значит, вам сейчас… – И он начал считать на пальцах, что рассмешило ее.

– В ноябре мне исполнится сто три года.

– Ну нет. – Он поморщился. – Разве не сто два?

– По крайней мере. А что же вы? Были ли женаты?

– Однажды. Недолго. – На мгновение он отвел глаза. – Я боюсь, что не смог отличить подделку в этой области. Она пригласила меня в замечательную поездку, и эти дни были чудесными. А затем все было кончено. – Он улыбнулся и встретился снова с ней взглядом.

– Детей нет?

– Ни одного. Это – единственное, о чем сожалею. Мне бы хотелось, чтобы у меня был сын.

– И мне тоже.

В ее голосе появились такие щемящие нотки, что он, внимательно взглянув на нее, сказал:

– Но у вас прелестная дочь.

– У меня было два сына. Но они оба умерли сразу после рождения.

Сведения такого рода, сказанные во время ужина в присутствии не очень знакомого человека, кое-что значили. Он посмотрел ей в глаза и увидел там то, что хотел увидеть.

– Я сожалею.

– Я тоже. И тогда, как ни дико это звучит, рождение Пилар было своего рода несчастьем. Ведь у французов рождение девочек не вызывает восторга.

– А вы хотели восторгов? – Это его развеселило.

– По меньшей мере. – И с улыбкой добавила: – С оркестром и медными трубами. И парадом.

– Никто не может винить вас. Дочь была третьим ребенком? – Вместо ответа Дина кивнула. – Вы очень близки?

Он ждал утвердительного ответа на свой вопрос и удивился, услышав, что это не так.

– Как раз сейчас нет, но мы снова будем, обязательно. В данный момент ей тяжело оттого, что приходится разрываться на части между французским и американским домами. А такого рода вещи не проходят бесследно.

– Возможно, ее возраст, пятнадцать лет, тоже играет роль? – Он вспомнил с ужасом, как вела себя его сестра в эти годы. – Она похожа на вас? – Вспоминая отдельные черты ее лица на портретах в доме Дины, ему было трудно сопоставить их.

– Нисколько. Она – вылитый портрет своего отца. Она очень хороша.

– То же могу сказать и о ее матери.

Дина немного помолчала, а потом с улыбкой вымолвила:

– Благодарю вас, сэр.

Их беседа снова вернулась к проблемам искусства. Он старался более не затрагивать болезненные темы личного характера. И она подчас спрашивала себя, слушает ли он ее? Он, казалось, изучал ее все это время, и его выразительные глаза были красноречивее слов. Была уже полночь, когда они наконец отправились домой.

– Я прекрасно провела вечер. – Она одарила его благодарной улыбкой, когда он подъехал к ее припаркованному «ягуару».

– И я тоже. – Он не сказал больше ни слова. Она завела мотор, и он на прощанье помахал ей рукой. В заднее зеркало она увидела, как он направляется к своей машине, держа руки в карманах и склонив в раздумье голову.

* * *

Она уже выключила свет и забралась в постель, когда зазвонил телефон. По его характерным несмолкающим звукам она поняла, что вызывает междугородная линия.

– Дина? – В трубке послышался голос Марка.

– Здравствуй, дорогой. Ты откуда?

– Из Рима. Я остановился в «Хасслере», если я тебе буду нужен. У тебя все в порядке? – Но связь была очень плохая. Его голос был слышен с трудом.

– У меня все хорошо. А почему ты в Риме?

– Что? Я плохо слышу…

– Я спросила, как ты очутился в Риме?

– Я здесь по делу. По поводу фирмы «Салко». Но на этой неделе я увижу Пилар.

– Передай ей мою любовь. – Она сидела в темноте и кричала в трубку, чтобы он мог ее услышать.

– Я плохо тебя слышу.

– Я сказала, передай ей, что я люблю ее.

– Хорошо. Обязательно. Нужны ли тебе деньги?

– Нет, у меня есть. – Какие-то непонятные, бессмысленные звуки раздались в трубке на мгновение. – Я люблю тебя.

По какой-то причине, непонятной самой, ей нужно было сказать ему это и услышать от него то же самое. Она нуждалась в его близости сейчас, а он находился так далеко от нее.

– Я люблю тебя, Марк. – Без видимой причины она вдруг почувствовала, как слезы застилают ей глаза. Она так хотела, чтобы он услышал ее, ей так хотелось выговориться. – Я люблю тебя.

– Что?

И затем их разъединили насовсем.

Она быстро набрала номер телефонистки междугородной станции и попросила ее связаться с гостиницей в Риме. На это ушло не менее двадцати пяти минут. На проводе наконец послышался голос телефонистки из «Хасслер»:

– Pronto [17]17
  Слушаю (итал.).


[Закрыть].

Дина попросила вызвать синьора Дьюраса. Она слышала, как они звонили ему в номер, но тот не отвечал. В Риме было уже десять утра.

– Мы сожалеем. Синьор Дьюрас ушел.

Она лежала в темноте и мысленно вспоминала вечер, проведенный с Беном.