Текст книги "Консультант (СИ)"

Автор книги: Даниэль Дакар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

В каждой семье – и в каждом Доме – бывают отщепенцы. Много лет назад нашёлся такой и в Доме Кабрера. Один из братьев Пилар, возмущённый использованием сестры в качестве разменной монеты, решил, что не желает иметь ничего общего ни с семейным бизнесом, ни с семейными капиталами. Вскоре после того, как Пилар вышла замуж за Мори Хаяки, Родриго Кабрера порвал с семьёй, нанялся стюардом на круизный лайнер и отправился на Землю, и не куда-нибудь, а в Ватикан. Где, после прохождения соответствующего курса обучения, был рукоположен в сан. Что любопытно, в Ордене Иисуса. Не самая распространенная история, но случается и не такое. Интересное (с точки зрения Ланы Дитц) началось позже. Или – раньше.

Лет двести назад человек по имени Франклин Рейли (начитавшийся, должно быть, старинной фантастики; да и фамилия вдохновляла), решил, что двадцать четвертый век – это скучно. Вот шестнадцатый – ещё туда-сюда.

Рейли был богат, по-настоящему богат. И для него не составило труда купить недавно открытую планету земного типа, повесить на орбите три крепости и объявить о «средневековой» колонизации.

Правда, добровольцев, согласившихся на процедуру «перезаписи личности», оказалось куда меньше, чем рассчитывал Рейли. Однако его это не остановило. Не хватает тех, кому текущая реальность скучна, уныла и просто не нравится? Тех, кому в текущей реальности ПЛОХО, хватит с избытком.

Пойман, осуждён и каторга светит в полный рост? Кредиторы замучили, хоть в петлю? Ребёнку требуется дорогостоящее лечение? Добро пожаловать в средневековую Европу!

Формально вся эта катавасия была заявлена как научный эксперимент по наблюдению за развитием цивилизации. По какому пути пойдёт новая Старая Англия? А её соседи? Появятся ли параллели с уже известными событиями и научными открытиями? Где и в какой форме возникнут отклонения? Исторические факультеты сразу нескольких крупных университетов с восторгом ухватились за представившуюся возможность.

Однако «научная» составляющая проекта не имела бы никакого смысла при отсутствии связи с внешним миром и возможности осуществлять наблюдение за вновь созданным обществом. Функция обеспечения связи и содействия исследованиям была возложена на католическую церковь и, в частности, иезуитов. А почему, собственно, нет? Разве не они на протяжении столетий занимались, наравне с миссионерской деятельностью, образованием и наукой? Да, не всегда удачно, бывали эксцессы и перегибы, но всё-таки…

В общем, не приходилось уж очень удивляться тому, что добрых сорок лет назад на планету Шекспир прибыл отец Родриго Кабрера. Прибыл, чтобы принять под своё начало небольшой монастырь неподалёку от местного Ноттингема.

– На днях мне сообщили, что около двух месяцев назад мой брат умер.

Мори Пилар говорила медленно, словно через силу.

– Ничего странного, он был уже не слишком молод. Давно жаловался на сердце. Да и уровень медицины на Шекспире… ты понимаешь.

Лана кивнула.

– Я была единственной из семьи, с кем Родриго поддерживал отношения – и связь. Правда, мы не разговаривали, только обменивались письмами. Не часто. Родриго не одобрял ни меня, ни мой образ жизни, ни, кстати, то, что молитвенник и карты Таро лежат у меня на одном и том же столе. И всё же он был моим братом. Да, мне сообщили о его смерти, пусть и с опозданием, однако со всеми подобающими соболезнованиями. Но, видишь ли, сообщение пришло уже после того, как я разложила карты.

Пилар замолчала и требовательно уставилась на свою собеседницу.

– Убийство, – уверенно констатировала Лана.

– И почему ты до сих пор не моя крестница? – несколько картинно вздохнула пожилая женщина, поднося к губам чашку с давно остывшим чаем, испускавшим тонкий аромат жасмина.

– Потому, что я не твоей веры? – с самым непроницаемым видом предположила Лана.

Тема беседы не располагала и к улыбкам, но Мори Пилар вдруг рассмеялась звонким молодым смехом. Даже слёзы на глазах выступили.

– Ох, девочка, ну при чём тут какая-то вера?! Думаю, Иисус очень удивился бы, увидев, во что превратили люди Его учение. И кто называет себя христианами. Взять, к примеру, меня. А, Катрина? Что скажешь?

– Скажу, что не мне судить. Встретитесь – разберётесь.

Пилар прищурилась, от смеха не осталось и следа.

– Определённо, надо тебя крестить. Особенно в свете слухов о новом Доме. Не повредит, уж поверь. Но это потом. А пока…

– А пока ты хочешь, чтобы я смоталась на Шекспир и на месте разнюхала, кому и чем помешал безобидный пожилой аббат с больным сердцем. И выяснила адрес для выставления счёта. Предъявлять его к оплате, понятное дело, будешь ты, но следует определиться с должником.

– Именно.

Лана откинулась на спинку кресла, и некоторое время, опустив веки, вдыхала запах роз и разомлевших от тепла трав.

Приоткрыла один глаз:

– Ну, допустим. И как я туда попаду?

Госпожа Мори коснулась браслета, и почти сразу же за спинкой её кресла возник Иитиро.

– Документы готовы?

– Готовы. Сестра Мария Катарина, назаретанка. С благословения епископа Люсона направлена на Шекспир для осуществления катехитической деятельности. Во искупление чего-то там.

К «чему-то там» Иитиро явно не испытывал ни малейшего почтения.

– Пилар, я всё понимаю, но я – и катехизис?! – ахнула Лана, выпрямляясь. Картинной расслабленности как не бывало.

– Справишься, – отмахнулась госпожа Мори. – Видала я этих монашек, и лучше бы – в гробу, право слово. «Отче наш» – и тот знают нетвёрдо. Важно, что сестра Мария Катарина из ордена назаретанок действительно существует. Она уже вылетела к новому месту службы. С пересадкой на Большом Шанхае. Более того, ей предстоит жить при часовне и учить детей Закону Божию всего-то в паре миль от монастыря, настоятелем которого был мой брат. Удобно, правда? Хотя и странно… одинокая монахиня, служащая в часовне, где нет никакого священника… да уж. Что только не происходит с многострадальным христианством, особенно на планетах, где экспериментируют придурки вроде Рейли! Но речь не об этом. В целом подогнать тебя под её параметры проблемы не составит. Епископ – мой добрый знакомый, с этой стороны твои тылы будут прикрыты.

Похоже, Пилар начала подготавливать почву, не дожидаясь согласия Катрины Галлахер. Была уверена, что ей не откажут? Карты подсказали?

– Допустим, – повторила Лана. – Связь?

– Кольцо ордена. Такие есть у всех монахов и священников, работающих на Шекспире.

– Если там воняет – отберут под любым предлогом. Или без него, – подалась вперед Лана.

– Знаю, – усмехнулась Пилар. – Поэтому мы дадим тебе ещё чётки с наперсным крестом. Функция записи, функция передачи информации. Настраиваются только на тебя. В руках постороннего – пустышка. При разлучении с владельцем автоматически формируют полный пакет наблюдений и очень тихо отправляют его на маленький, незаметный ретранслятор, который подвесили на орбите одновременно с появлением моего брата на Шекспире. Пройдут любой сканер. Дерево – оно дерево и есть…

Ещё одна усмешка. Со всеми своими розами, фарфоровыми чашками и инкрустированными шкатулками Пилар отчасти была похожа на добрую бабушку. Однако любой Серый Волк, обладающий маломальским чувством самосохранения, при виде этой усмешки немедленно сбежал бы из леса в зоопарк. За решётку клетки. И заперся изнутри.

– …но здесь, на Большом Шанхае, иногда вырастают очень странные деревья.

Безумное по всем возможным меркам предприятие начало обнаруживать несомненные признаки здравого смысла.

– На какой адрес уйдет пакет с ретранслятора?

– Сюда, мне. Лично.

– Не годится. Пакет уйдёт адресату, которого укажу я, и только ему. Обещаю, что, насколько это будет возможно, ты не останешься в стороне. Но только после того, как я сочту контракт закрытым.

Некоторое время две женщины, старая и молодая, безмолвно скрещивали клинки взглядов. Лязг и скрежет отчетливо слышались в тёплом благоуханном воздухе, предназначенном для наслаждения процессом дыхания, а вовсе не для того, чтобы дыхание пресеклось навсегда. Искры сыпались снопами, чудом не поджигая антикварную мебель.

Первой отвела глаза Пилар.

Двое темнокожих, умопомрачительно красивых юнцов, плещущихся в душистой воде небольшого бассейна, воззрились на Лану с плохо скрытым недовольством. Которое стало нескрываемым, когда Али, не утруждая себя словами, указал им на дверь.

– Присоединяйся, – бросил он, откинув со лба мокрые косички волос и облокотившись о бортик, когда дверь за его амантами закрылась. – Соку хочешь?

Лана кивнула, распустила завязанное над грудью пушистое полотенце, выданное безмолвным телохранителем, и соскользнула в воду. Добралась до плавучего столика, приняла из рук Али запотевший стакан и с наслаждением сделала глоток. Определить фрукт (или овощ), из которого отжали сок, ей не удалось, но было вкусно. Хоть что-то было вкусно в окружающей действительности.

– Итак? – пару минут спустя поинтересовался Али, видя, что девушка не спешит начинать разговор. – В чём ещё я провинился? Причём до такой степени, что ты не можешь подождать и часа?

Лана поболтала в воде свободной от стакана рукой, провела мокрой ладонью по лицу и растянула губы в невеселой улыбке:

– Не провинился. Скорее, наоборот. Я хочу попросить тебя об услуге… или не услуге… в общем, я улетаю, Али. И вовсе не уверена, что вернусь.

– Не захочешь или не сможешь? – вкрадчиво поинтересовался Али-Баба. Глаза его опасно сощурились.

– Не смогу.

– Чем-то помочь? Улучшить шансы?

– Не в твоих силах. Но есть кое-что, что ты действительно можешь сделать для меня в том случае, если вернуться не получится.

– Выкладывай.

Несколько мгновений Лана позволила себе полюбоваться тем, как играют отблески воды на стенах купальни, потом пристроила пустой стакан на столик, взъерошила волосы и мрачно кивнула самой себе.

– Я изменила завещание, Али. Оно вступит в силу, если я не дам о себе знать в течение года. Теперь мой душеприказчик – ты.

Такого Али-Баба явно не ожидал. Он всплеснул руками, окунулся с головой, вынырнул, и некоторое время смешно фыркал, протирая глаза то ли потому, что их залила вода, то ли просто от крайнего изумления.

– Так, – выговорил он наконец, отплевавшись. – И что же я должен буду сделать в качестве твоего душеприказчика?

– В банке тканей госпиталя Санта Крус лежат на депозите три моих яйцеклетки. Если я не вернусь, можешь поступить с ними по своему усмотрению. Денег у меня на сопровождающем счёте не так уж много, тысяч семьдесят. Галэнов, разумеется. Повторяю, это немного. Но, думаю, на первое время хватит.

– Кисонька, – начал Али с вкрадчивой угрозой в голосе, мурлычущим ноткам которого позавидовал бы любой мрин, – ты, вообще-то, понимаешь, что ради такой перспективы я могу тебя утопить прямо здесь и прямо сейчас?

– Можешь, – хмыкнула Лана, соглашаясь. – Но не станешь. Ты игрок, Али.

Её собеседник некоторое время молчал, в упор разглядывая девушку. Потом вздохнул, в три гребка пересек бассейн и зажал губами мундштук затейливого кальяна, стоящего на бортике. Глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и ещё раз вздохнул.

– Они будут красавцами и умниками. Обещаю. Ещё какие-нибудь пожелания?

– Вырасти их настоящими бойцами. И настоящими шанхайцами. И не застраивай так, как застроил старших.

– Попробую. А что им рассказать об их матери?

– А что ты рассказываешь остальным?

– С матерями остальных я не знаком. И, кстати, никогда не стремился. Среди женщин людей не так уж много.

Лана пожала плечами и отхлебнула сока прямо из узкогорлого кувшина.

– Скажи им… скажи правду. Что их мать была твоей хорошей знакомой. Что, ввязавшись в предприятие с неясным исходом, доверила их судьбу тебе. Что с удовольствием родила бы их сама, но… как это ты говоришь? Кысмет?

Али, подтянувшись на руках, одним гибким движением выбрался из бассейна, обернул бёдра полотенцем и поманил к себе Лану.

– Иди сюда. И прикройся – дети, всё-таки.

Сообразив, чего от неё хотят, Лана вылезла из воды, получше закрепила полотенце на груди, и встала рядом с Али, обняв его за талию. Мужчина усмехнулся, поближе притянул её к себе за плечи и кивнул в пространство:

– Улыбочку!

А ещё минуту спустя, когда Лана уже готовилась закрыть за собой дверь купальни, негромко проговорил:

– Я, конечно, хочу этих детей. Но цена мне не нравится. Возвращайся, Сафия[37]37
  «Чистая» (араб.), смысловой аналог имени Екатерина (Катрина).


[Закрыть]. Пожалуйста, возвращайся.

Глава 12

Одна из трёх орбитальных крепостей планеты Шекспир стремительно приближалась. Лана, уже облачённая в монашеское одеяние и чувствующая себя крайне неуютно без оружия, мрачно глазела на экран.

Мрачность проистекала не только и не столько из предстоящего предприятия, авантюрного даже по меркам любой «горгоны». Лану бесила одежда.

До сегодняшнего дня ей не доводилось носить бельё (рубаху почти до пят), сработанное из льна. Судя по ощущениям – к счастью. Или дело было не в льняной рубахе, а в шерстяной рясе… сутане… В общем, она не стала забивать себе голову правильным именованием неудобной тяжёлой хламиды, ещё и вонючей в дополнение к прочим сомнительным своим достоинствам. Рубаху ей позволили постирать, а вот хламиду… «А что ты хотела, дорогая? Средневековье!» – ехидно ухмыльнулась Пилар.

Ей-то почему не ухмыляться? Она оставалась дома, и, будучи чистокровным человеком, наверняка не почувствовала бы и половины чудовищного амбре, состоящего в равных долях из плохо промытой перед прядением шерсти, тела, которое не мыли вообще, и – как объяснили Лане – луковой шелухи и медного купороса. Вообще-то, НАСТОЯЩИЕ назаретанки носили чёрные и серые одеяния, но на Шекспире все монахи и монахини одевались в коричневое. Да и навряд ли красители, применяемые в древности для получения чёрного и серого цветов, пахли лучше.

К средневековью относились и сандалии – кусок грубо обработанной толстой кожи, кое-как привязанный к ступне, засунутой в растянутый шерстяной чулок грубой вязки, такими же кожаными ремешками. Не «сондерсы», короче. Хотя и (Лана невесело усмехнулась) явный прогресс по сравнению с детством на ферме биологического папаши.

Шерстяное покрывало, напяленное поверх холщового апостольника, сползало на глаза, сужая поле зрения – по меркам мринов – почти до нуля. Клочковатые остатки волос нещадно потели под апостольником и покрывалом и уже сбились в колтуны. Красотка, нечего сказать.

Ладно, разберёмся. Со всем.

– Нервничаешь?

Капитан Силва явно полагал, что подошёл совершенно бесшумно. Лана не стала его разубеждать.

– Не нервничаю. Боюсь.

– Чего? – мгновенно напрягся Аль.

– За тебя. За вас. Не нравится мне всё это. Вот что, Шрам. Тот парень, Диксон, прибыл сюда вполне легально, в составе этнографической экспедиции Уго фон Келлера. Экспедиция числится пропавшей – в провинции, где они работали, вспыхнул мятеж. В той самой провинции, куда мне надо попасть. Смекаешь?

Информация была получена Ланой перед самым отлётом с Большого Шанхая, и теоретически относилась к разряду совершенно секретной. На практике же лейтенант Дитц решила, что отставного капрала Галактического Легиона Альберто Силву следует посвятить если не во все подробности предстоящей ей операции, то, хотя бы, в основополагающие моменты.

– В это время и в этой местности «пропал» почти наверняка означает «погиб». Но уж как минимум один член экспедиции уцелел и выбрался с планеты. Совершенно непонятно, как. И где покойный Диксон болтался почти два месяца между началом мятежа и назначенной Рису встречей на Руби, непонятно тоже. Причём следы он путал, словно ополоумевший заяц, что, как ты помнишь, его не спасло. За Диксоном целенаправленно охотились, нашли и убрали. Более того: столь же целенаправленно охотились за всеми, с кем он мог контактировать, а также за теми, с кем могли контактировать его контакты. Уф, ну я и фразочку завернула… короче. Как только я перейду на станцию, стартуйте. Всё равно, куда. Главное, успейте свалить с линии огня. Его, я думаю, будет до той самой матери. Не спрашивай, почему. Просто сделай. Считай меня дурой, перестраховщицей, кем угодно… но убирайся отсюда, понял?

Капитан Силва кивнул, соглашаясь. На его глазах – и при его прямом участии! – неотёсанная, но способная девчонка превратилась в «клинка». И среди прочих качеств, которые отличали «клинка» от обычного человека, значилось умение видеть на полшага вперёд. Или на шаг – при наличии способностей. Лане Дитц способностей было не занимать. Тут и на три шага хватить могло вполне. А то и на пять.

– Что-нибудь ещё?

– Если я не свяжусь с тобой напрямую в течение недели, сбрось этот информпакет на вот этот адрес, – Лана схватила бывшего наставника за левую руку и торопливо вбивала код, одновременно перекачивая файлы. – Если пассивная связь прервётся, и ты получишь пакет с чёток – выжидаешь три дня, и делаешь то же самое. Понял?

– Да я-то понял. А в течение недели или трёх дней?

– Шрам, не морочь мне голову. Кто здесь ветеран, а кто – какая-то там пацанка? В любом случае, через неделю истекает срок твоего найма. Отправь пакет и – свободен. Всё.

Аль Силва, когда-то – довольно давно – получивший в Галактическом Легионе кличку «Шрам», скептически поджал губы. У него имелись свои собственные взгляды на то, кто здесь ветеран. Два года в десанте и четыре в разведшколе? Да он, капрал Альберто «Шрам» Силва, с его тремя годами на спокойной базе, даже не мальчик. Кроме того, со сроками найма вольный капитан привык разбираться самостоятельно. И не всегда его позиция по этому вопросу совпадала с позицией нанимателя.

– Ладно. Мы уже стыкуемся. Давай на выход. И… – голос вдруг изменил дону Альберто, – не рискуй понапрасну. Храни тебя Господь. Пошла!!!

Станция была самой обычной. Порядком устаревшая (ну, за два-то столетия!), тесная, состоящая почти исключительно из орудийных башен и помещений для расчётов, и по этой причине неуютная. Скученность, рутинная служба и отсутствие не только путных развлечений, но и смены обстановки, превратила местный персонал в скверно организованную стаю. Стаю, не имеющую толкового лидера, и потому вдвойне опасную по причине полнейшей непредсказуемости.

Плохая вентиляция обеспечивала букет запахов, за который на том же Большом Шанхае руководителя Службы воздушного обеспечения, не говоря худого слова, выкинули бы в наружный шлюз.

В такой обстановке говорить о дисциплине было странно, а о безопасности путешественников попросту глупо. На свежее женское личико заглядывались более чем откровенно, и «сестра Мария Катарина» облегчённо вздохнула, когда добралась до челнока, присланного с поверхности. Да, одного бы она убила. Двоих. Ладно, семерых. Ну, пусть десятерых. А дальше-то?

И ещё Лане казалось, что нынешний персонал станции имеет маловато отношения к «Фонду Рейли». Кто бы ни был там руководителем сейчас, через полтораста с гаком лет после гибели основателя, такое зверьё, которое окружало её сейчас, для охраны научного объекта не годилось вообще.

Причин для хорошего настроения не было: суматоха, поднявшаяся сразу после её прибытия, улеглась быстро – и с явным привкусом успеха, густо пропитавшим затхлый воздух. Ловить корабль, на котором она прибыла, никто и не собирался, а вот поднявшаяся и тут же стихшая пальба… переданное по общей трансляции «Огневым постам – благодарность!»… торжествующие ухмылки встречных и поперечных… плохо. Судя по всему, адрес, вбитый по её настоянию в память чёток, не пригодится. Надежда оставалась, конечно, но слабая.

А вот времени для горьких мыслей не было. Совсем. Лану ждало задание, которое следовало выполнить. И даже её собственная жизнь ничтожно мало колебала чаши тех весов, которые она видела, мысленно оценивая ситуацию.

В общем, если бы даже у Ланы Дитц были какие-то иллюзии, они закончились задолго до того, как с ней – уже на планете – поздоровался региональный руководитель встречающей стороны. И этот руководитель не понравился ей абсолютно.

– Приветствую вас на Шекспире, сестра Катарина! – «Марию» отец Пол, каноник собора Святого Варнавы в Ноттингеме, отбросил.

Лану это не удивило, недаром же её многострадальная голова пухла от информации, забитой туда по пути от Шанхая до Шекспира. Удивило другое. Судя по языку тела (язык лица был ей недоступен по причине подобающим образом склонённой головы и потупленных глаз), каноник охотно создал бы условия, необходимые и достаточные для посмертной беатификации[38]38
  В католической церкви – причисление к лику блаженных, предшествующее причислению к лику святых (канонизации). Одним из требований, предъявляемых к кандидату на беатификацию, является наличие факта чуда, произошедшего после смерти кандидата по молитвам к нему. В случае мученической смерти это требование необязательно.


[Закрыть] означенной сестры. Наискорейшей беатификации.

– Благодарю вас, святой отец! – почтительно прошелестела она.

Лана устала. Сначала был перелёт аж с пятью Вратами, заполненный туманом, созданным гипнопедической установкой: местный язык, местная география, вульгарная латынь, катехизис, молитвослов, псалтырь… Потом – грязная и вонючая станция охранения, являющаяся – несмотря на грязь и вонь – неприятно опасной боевой единицей. «Ротой такое можно и не взять, разве что с монитором огневой поддержки», отметила про себя капрал десанта. Лейтенант разведки мрачно кивнула, соглашаясь. Вполне вероятная гибель подразделения поддержки – это если не считать того, что подразделением командовал старый друг, почти второй (в случае Ланы – третий) отец. Затем – спуск на планету, завершившийся в каком-то лесу милях в десяти от здешнего Ноттингема.

Путешествие от места посадки до города в запряжённой пожилым мерином скрипучей телеге тоже не принесло ни удовольствия, ни отдыха. Потому, в частности, что мерин нервничал, а, следовательно, упрямился; то внезапно вставал, как вкопанный, то пытался пуститься вскачь. Что хуже на разбитой просёлочной дороге, сказать было трудно.

Правивший мерином юноша в сутане, ещё более «ароматной», чем та, которую имела несчастье носить Лана, с каждой милей недоумевал всё больше. Взгляды, бросаемые им исподтишка на пассажирку телеги, быстро менялись от удивлённых до враждебных и, хуже того, испуганных. Паренька можно было понять.

Тон кожи Лане выровняли специалисты Дома Мори, и стрелы родовых знаков исчезли до тех пор, пока кожу не протрут соответствующим средством или крепким спиртосодержащим раствором («Постарайтесь не умываться виски, миз Галлахер! – сказал один из специалистов. – Сакэ, в принципе, можно, а виски не стоит»).

Кошачьи глаза скрылись под тонкими гибкими линзами, несущими, помимо камуфляжной, ещё несколько полезных функций. Крепились они хитро, закрывая не только радужку, но и видимую часть глазного яблока. Линзы сужали и без того ограниченное покрывалом поле зрения, однако самопроизвольно съехать набок или выскочить не могли даже в случае обморока, а это было куда важнее удобства. В общем, постарались наниматели на славу.

Но отменить тот факт, что в телеге сидела крупная кошка, а значит – хищник, причем опасный, не могла никакая косметика и никакие ухищрения камуфляжной техники. Поэтому, кстати, на Алайе, родине Ланы, даже в сельской местности лошади использовались крайне редко. Мулы – да, ослиная составляющая снижала уровень возбудимости и нервозности до пригодной к повседневному применению. А вот лошади очень быстро становились совершенно непредсказуемыми. Что и демонстрировал сейчас престарелый коняга. И недоумение возницы быстро переходило в страх.

И вот теперь Лана стояла перед отцом Полом, слушала его голос, полный гостеприимного участия, и – против воли – почти восхищалась этим человеком. Не будь она, пусть и отчасти, кошкой… не получи весьма специфическое образование сначала в действующих частях, а потом под крылышком Дедули Горовица… она бы поверила. И в гостеприимство, и в участие, и в желание помочь.

– Боюсь, сестра, ваше кольцо здесь, на планете, может лишь обозначать принадлежность к особам духовного звания, но не служить средством связи. В соответствии с завещанием покойного Франклина Рейли – да упокоит Господь его грешную душу! – любая связь на расстоянии недопустима до тех пор, пока её не сделает возможной развитие местных технологий. Увы, пока этого не произошло… поэтому ваше кольцо заблокировали ещё на орбитальной станции, а теперь оно подлежит замене.

Сокрушался отец Пол вполне правдоподобно – для сестры Марии-Катарины, простушки-монахини. Лейтенант Дитц знала, что святой отец врёт и не краснеет, но демонстрировать знание благоразумно не спешила. Тем более что объяснение, данное каноником, вполне имело право на существование. И монашку из захолустной обители, несомненно, удовлетворило бы.

Сейчас, по прошествии двух столетий с начала эксперимента Рейли, становилось предельно очевидно, что означенный эксперимент провалился.

Поток научных экспедиций, поначалу бомбардировавший ту часть планеты, что была заселена хроноколонистами, скоро иссяк: смотреть было попросту не на что. Самым подходящим определением для происходящего (точнее, НЕ происходящего) на Шекспире быстро стало слово «стагнация».

Искусства не развивались, наука топталась на месте. Общественный строй даже и не думал выходить за рамки позднего феодализма, более того – в последние лет сто наблюдался заметный откат.

Корабли не отправлялись на поиски новых земель. Обаятельные проходимцы не швыряли свои плащи под ноги правительницам. Правительницы не интересовались со смехом, не будет ли в случае их замужества открытая суша переименована в «Матримонию»[39]39
  Легенда гласит, что Уолтер Рейли бросил свой плащ под ноги Елизавете I, а потом сообщил, что новую землю назвал в честь королевы-девственницы «Виргинией». «А если я выйду замуж, вы переименуете её в Матримонию?» – якобы поинтересовалась в ответ Елизавета.


[Закрыть].

Никто не возразил против продажи индульгенций и, как следствие, принципы Реформации так и не были сформулированы.

Не складывались стихи. То есть, какие-то складывались, конечно, но ничего, равного или, хотя бы, подобного «Так вот оно, то самое лицо, Что бросило на путь скитаний сонмы Морских судов могучих и сожгло Вознесшиеся башни Илиона?»[40]40
  Кристофер Марло, «Трагическая история доктора Фауста», перевод К. Бальмонта.


[Закрыть] или «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось»[41]41
  Уильям Шекспир, «Гамлет», перевод Б. Пастернака.


[Закрыть], так и не сплелось. Театры возникли – кое-где и кое-как, но драматургам было далеко до человека, чьим именем назвали планету.

А самое скверное – не кричал гордый упрямец священникам, требующим покаяния: «И всё-таки она вертится!»[42]42
  Приписывается Галилео Галилею.


[Закрыть]. И яблоки без толку падали с деревьев, не встречая на своём пути подходящей головы.

От размышлений о реалиях планеты Шекспир Лану отвлекло деликатное покашливание. Слева стоял подошедший почти беззвучно старичок в застиранной сутане. Абсолютно лысая голова его не нуждалась в выбривании тонзуры. Старичок почтительно протягивал ей небольшую шкатулку с откинутой крышкой.

В шкатулке лежало с пару дюжин колец, очень похожих на то, которое сейчас оттягивало левую руку Ланы, не привыкшей к таким вещам. Не приходилось, впрочем, сомневаться в том, что шкатулка наполнена «пустышками», абсолютно непригодными для связи.

Что ж, думала Лана, отдавая свое кольцо старичку и копаясь в шкатулке в поисках подходящего размера, предусмотрительность Пилар оказалась на высоте – как и мастерство техников, работающих на дом Мори. Во всяком случае, деревянные чётки и линзы на глазах не вызвали у отца Пола не только нареканий, но даже и банального интереса. А между тем, в наличии сканирующего оборудования конкретно в покоях этого господина Лана не сомневалась. Тем не менее, чётки и линзы остались при ней. Уже хорошо.

А вот то, что добираться до места службы придётся пешком, проходило скорее по разряду плохих новостей. Лана действительно устала, и отправляться в официально заявленный тридцатимильный пеший переход ей не хотелось совершенно. Но – пришлось.

И что хуже всего, ей даже завтрак не предложили, хотя время уже близилось к обеду. Разумеется, некоторое количество местных денег у неё имелось, и еду можно было просто купить, но сам факт! Хорошо хоть дали посмотреть на карту. Грубую, явно неполную, но в её обстоятельствах уже и это было хорошо. Одно дело выучить формальную географию, а получить привязку к местности…

Лана глубоко вздохнула, покорно приняла благословение отца Пола, приложилась (как учили) к перстню на гладкой, холёной руке, затянула потуже пеньковую веревку на пустом животе и спустилась по ступенькам собора. Следовало купить хоть какой-то снеди. Впереди была прогулка… ну пусть не на тридцать миль, но на двадцать пять уж точно.

Длинный летний день уже превратился в вечер, когда Лана вышла, наконец, к огромному озеру. Второй день пути. Куда более интересный, чем первый – не запомнившийся буквально ничем. Точнее, материала для «путевых заметок» хватало, но весь первый день мрина шла по местам обжитым, чем-то напоминающим её далёкую родину.

Да, не было привычного в детстве вельда, здешний Ноттингемшир был, как и на Прежней Земле во времена «доброй Старой Англии», лесным краем. Но разбросанные тут и там деревеньки и небольшие усадьбы вполне могли располагаться и в округе Лазарев на Алайе. Дорога, пусть и не слишком оживлённая, была, тем не менее, прохожей и проезжей.

Лане даже удалось остановиться на ночлег в придорожном трактире. И дородная хозяйка была (за мелкую серебряную монетку) так любезна, что предоставила «святой сестре» место на чердаке, куда, при закрытом люке, не смог бы попасть никто посторонний.

Зато второй день не задался с самого утра. Та же хозяйка убила добрых полчаса, пытаясь отговорить сестру Марию Катарину от дальнейшего путешествия. И перекрестила на прощанье с таким видом, словно не ждала новой встречи.

Буквально через пару часов после того, как Лана покинула трактир, она оказалась на территории, недавно охваченной мятежом. Той самой, где пропала экспедиция фон Келлера, к которой принадлежал покойный Диксон. Той самой, где располагался монастырь покойного (совпадение? ох, вряд ли…) Родриго Кабреры.

Чем дальше, тем меньше лейтенанту Дитц нравилась окружающая действительность. Скорость передвижения заметно упала: приходилось соблюдать предельную осторожность. Но к озеру она, всё-таки, вышла.

Позади остался уставленный прогибающимися от тяжести виселицами пустынный большак и несколько обезлюдевших деревень и хуторов – королевское правосудие было быстрым, непреклонным и не знающим милосердия.

Заваленные падалью колодцы. Потравленные поля. Расколотые придорожные кресты. Пара часовен с выбитыми дверями и следами огня на разграбленных алтарях. Жуткое амбре гниющей плоти сводило с ума, вызывая в памяти ужас Джокасты. И хотя с самого завтрака у Ланы во рту не было и маковой росинки, есть ей не хотелось – разве что блевать.

Встречных и попутных прохожих почти не было. Несколько раз ей попадались бродяги, недооценившие одинокую монашку, «вооружённую» свежесрезанной ореховой палкой. Или переоценившие свои способности по части ограбления и (или) изнасилования. Внушение им божьего страха не составило никакого труда, но и хорошего настроения не прибавило. Что уж говорить о заупокойной службе, отслуженной по просьбе уцелевших жителей деревеньки, от большинства домов которой остались только каминные трубы…

Около часа лейтенанту Дитц пришлось просидеть в кроне старого дуба: банда мародеров устроила на неё загонную охоту. Поймать не поймали, разумеется, и даже не поняли, куда она могла подеваться, но время… время уходило как вода сквозь разомкнутые пальцы.