Текст книги "Как вы мне все надоели !"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Да, Жилло, ты прав, Жилло, но жизнь человеческая коротка, вот вроде моей, а искусство вечно, и потому на первом месте должно быть именно святое искусство... – принялся канючить ювелир. – Перед искусством моя совесть чиста!

– А провались ты в болото! – рявкнул Жилло, вырвался – и к двери.

– Стой! – уже куда более бодрым голосом заорал вслед ювелир. – Я старый и больной человек, я, может, при последнем издыхании, но я сейчас встану и за тобой следом поплетусь! И я буду идти за тобой, пока ты не согласишься стать моим наследником! Только ты и сумеешь сберечь коллекцию!.. Вот умру, таскаясь за тобой, – что ты на это скажешь? А ведь умру, право, умру! И коллекцию мою разграбят, продадут по одному перстеньку...

– Но почему ты так решил? – пораженный отчаянием ювелира, спросил Жилло. – С чего ты взял, что я буду беречь твою дурацкую коллекцию? Да я, когда в кошельке пусто будет, без всяких угрызений совести ее распродавать начну!

– Не начнешь, – твердо сказал ювелир. – Ты хотя бы посмотрел, что у тебя такое в карманах лежало?

– Еще чего, – пожал плечами Жилло. – Что я, девица на выданье, что ли – побрякушками развлекаться?

– А ты посмотри, посмотри, миленький... – и ювелир потыкал пальцем в сторону стола, где кучкой лежали цепи, пряжки, браслеты и прочие блестящие штучки.

В великом недоумении взял Жилло браслет, поднес к носу – и сказал: "Ого!" На центральной пластине того браслета был тончайшим резцом награвирован золотой цветок, тот, что на королевском перстне.

– Пряжку поясную погляди, там по краю узор вьется, – посоветовал ювелир. – Медальон открой! Там этот цветок, как живой, даже роса на нем блестит прозрачная. Ложку тоже разгляди – цветок и по одну сторону черенка, и по другую... И обрати наконец внимание, какая тонкая работа! Теперь те мастера повывелись, которые эти цветы сделали. Один я остался...

– Тьфу ты... – только и мог сказать Жилло.

– Так сходишь ты за нотариусом? – спросил ювелир.

– Видно, придется... Но, старый ты черт, если это новая ловушка есть кому вышибить твои хитрые мозги, когда я в подземельях замка окажусь!

На том и порешили.

Дедуля и Малыш, узнав, что вот так просто попадает им в руки ювелирова коллекция, совсем на радостях рехнулись – к Жилло целоваться полезли. Он пробовал внушить братцам, что обязан сохранить коллекцию в целости, даже напомнил, что ювелир пока жив, хоть и скрипит. Какое там! Сопроводили братцы Жилло к нотариусу, сопроводили нотариуса с Жилло к ювелиру, пробежались по окрестным улицам – нет ли где засады. А потом сели в соседнем кабачке ждать наследника.

Наследник же совсем умаялся и взмок, отвечая на простые вопросы нотариуса. Тому непременно нужно было вписать в бумаги фамилию Жилло. И выяснилась совсем дурацкая вещь. Жилло знал фамилию дряхлого деда, у которого жил – Таденав, но полагал, что был сыном его старшей внучки. И встал вопрос: если эта внучка была дочерью дедова сына и родила Жилло в девичестве, то он тоже Таденав, но если она была дочерью дедовой дочки, то фамилия у нее может оказаться совсем другая. Жилло обнаружил, что знать ничего не знает о своей родне, да и откуда? Вырос у деда, в горах, там же учился травознайному делу, охотничал немного, потом приключения начались. Главное, не понять теперь, где все это было. И дед, скорее всего, давно помер. Вот такая дребедень...

Кончилось тем, что ювелир уплатил нотариусу сколько-то там денег – и тот не стал придираться. Таденав так Таденав. Кому какое дело?

Ошалев от долгого и путаного разговора, очутился Жилло на улице наследником ювелира и опять угодил в объятия братцев-воришек, безмерно гордых удачей вожака.

– Пошли в погребок! – потребовал Малыш. – Это дело обмыть надобно!

Жилло и сам понимал – это сделать необходимо. За полчаса и фамилию приобрел, и наследство. И еще – столько за последнее время было разных похождений, что не мешало бы расслабиться. Пусть за чаркой, пусть за моряцким ромом! Граф жив, принцесса жива, красавицу зовут Неда – дела не так уж и плохи!

И вот просыпается Жилло этак около полудня. В голове помойная лохань плещется, во рту – драгунский эскадрон ночевал. Сидит напротив Дениза, вид у нее брезгливый и брюзгливый.

– А дружки твои холодной водой во дворе спасаются, – говорит. – Суют по очереди голову в ведро. Может, тоже попробуешь?

– Охо-хонюшки... – отвечает Жилло. – Где это я? Ой, батюшки, руки-ноги как не мои...

– Хорошо бы они у тебя вовсе отвалились, – ворчит Дениза. – Не умеешь пить – не берись.

– Да умею я пить... – бормочет Жилло. – Мы со старым графом в Дундаге... Мы знаешь как пили?..

И приходит ему в голову, что ювелир прав – умирающему человеку надо вовремя завещание составить. Тем более – владельцу замечательной коллекции. И вспоминает он, что теперь ему есть кому имущество в наследство оставлять! И опять голова его шмякается от собственной невыносимой тяжести на подушку – потому что Жилло понятия не имеет, какая могла бы быть у Виго фамилия... Словом, осталось только послать за гробом и могильщиком.

– Сейчас я тебе помочь попытаюсь, – говорит, сжалившись, Дениза и уходит. Куда? Приподнимается Жилло на локте – а он, оказывается, у стола на скамье лежит. Даже до постели не дотащился...

И входит тут старуха с котом. И смотрит она на страдальца, а физиономия у нее веселая.

– Хорош, голубчик! – говорит. – Сейчас тебе отвар приготовлю, полегчает. Впрочем, так тебе и надо. Не умеешь пить – не берись.

Замахнулся бы на нее Жилло – да плечо к скамье кто-то гвоздем приколотил, не отодрать.

Ну, пока старая ведьма его отпаивала и воспитывала, Дедуля с Малышом тоже человеческий образ себе вернули. Сели все трое обедать – и от сытной еды стало им чудесно.

Подавала служанка, а старуха тут же к столу примостилась, кусок себе в рот, кусок – на пол, для кота.

– А где же Дениза? – спрашивает Малыш.

– Она в перечную лавку побежала, – говорит служанка. – У скорняка свадьба в доме, нам все мясное и пироги заказали, а скорняк любит, чтобы во рту горело. Ну и вообще в хозяйство нужно пряностей подкупить.

– Кое-что и у меня бы нашлось, – вставляет старуха. – В лавке с нее дорого возьмут, а я бы и так дала за ее доброту. Ну, поел, Нариан? Поел? Тогда – пошли.

И удалилась – но не к выходу из погребка, а совсем даже в другую сторону, туда, где кухня и обе кладовки.

Понял Жилло – она к себе в подвальчик потайным ходом вернуться хочет. Но следом не побежал. Достаточно ему пока было знать про этот ход самому, а давать объяснения Дедуле с Малышом как-то не хотелось.

К концу трапезы и Дениза пожаловала.

– Выметайтесь, – говорит, – чтоб я вас тут сегодня больше не видела. Из-за вас, пьянчужек, я с утра не могла погребок открыть. Разлеглись тут!

– У тебя же два парня здоровенных на черной работе, – напомнил Жилло. – Вынесли бы нас на свежий воздух, во двор, под липу.

– Стыд и срам! – отрубила Дениза. – Это чтобы из моего погребка пьянчужек в бессознательном виде выносили? Да еще сразу троих? Враги мои этого не дождутся! У меня приличное заведение!

– Видно, очень ты свой погребок любишь, а, Дениза? – спросил Дедуля.

– Вот ты такое дело заведи, а потом и спрашивай – люблю, не люблю, сердито ответила она. – Погребок меня кормит-поит, и не одну меня, а повариху, парней, служанок. Да и потише ты про любовь... услышат, беды не оберешься.

– Тоже верно, – согласился Дедуля. – Ну, я так полагаю, надо бы нам с Малышом прогуляться, послушать, чего добрые люди говорят. Как твоего графа-то звали?

– Иво оф Дундаг, – сказал Жилло. – Я уж не знаю – вряд ли он к лекарю пошел бы, как вы полагаете? Может он знать, что лекарь его продал, или не может?

Переглянулись Дедуля с Малышом и плечами пожали.

– Это ты у своего графа спрашивай, – отвечает Дедуля. – Кто я тебе, колдун, маг, что ли – мысли отгадывать? Я вот сейчас побегаю по городу, новости соберу. Это я могу. А ты, вожак, отлежись лучше. Слабоват ты по спиртной части. Будем впредь иметь это в виду.

Ушли Дедуля с Малышом в разведку. Жилло задремал. И видится ему Девичья башня, видится в зарешеченном окне красавица Неда. И еще одно окно, и там – принцесса Амора.

– Ангерран, братик мой! – зовет Амора.

И третье окно, и за решеткой – граф оф Дундаг.

– Я люблю тебя, – говорит он. – Слышишь? Я тебя люблю!

И еще одно окно, а там ювелир притулился в амбразуре.

– В мои годы остается только высокое искусство, – шепчет. – Рядом с ним все – ерунда.

И пятое окно, там – лекарь. Молчит. Дуется.

А Жилло как будто по наружной стене башни мухой ползает, думает – чью решетку первой вынимать. Карниз под ногой крошиться стал, кирпичина поехала, повис Жилло на одной руке – ужас! Помогите!

Бу-бух! Тресь!..

Столбы какие-то деревянные... Темница низкая, без окон и дверей... Да что же это такое?

А это Жилло с лавки свалился и под стол угодил. Правильно сказали старуха с Денизой – не умеешь пить, не берись.

Вышел он во двор погребка, лекарство Дедули и Малыша употребил ведро с холодной водой. Мудрое лекарство, прямо на глазах от него умнеешь.

Пришли и братцы-воришки.

– Удивительное дело! Весь Кульдиг в изумлении! Выпущен твой граф из подземелья, – сказали. – Куда подевался, никто не знает. А самое любопытное – принцессу Амору в городе видели! Ее в открытой коляске катали. Ну, ничего не понять!

Жилло основательно почесал в затылке. Мудрит чего-то Равноправная Дума... и не миновать идти к лекарю. Если граф захочет своего слугу отыскать – то куда он еще за этим непутевым слугой направиться может? Где еще о нем хоть слово скажут?

Ну, пошли к лекарскому дому. Кинули камушком в окно. Вызвали стряпуху Маго.

– Да, был молодой граф, – говорит она. – Вещи свои забрал, обоих коней под уздцы взял и ушел. Вот и все, что о нем знаю. Они с господином... ох, с братцем лекарем о чем-то поспорили. Для Жилло весточки не оставил...

Вот так. Крутись, Жилло, в чужом городе, как знаешь!

Дедуля с Малышом подсказали – вряд ли он далеко ушел на ночь глядя, надо бы по окрестным кабачкам пробежаться, по тем, где конюшни для проезжающих держат. Скорее всего, там молодой граф и остановился, не зная, чего бы дальше предпринять.

Носились они втроем, носились – глубокая ночь настала. Городские ворота до рассвета заперли. Стало быть, надо в погребок к Денизе возвращаться.

Идут Жилло, Дедуля и Малыш ночным городом. На улицах – не души. Самые запойные пьяницы – и те уже лежат в полном блаженстве. Так что можно идти посреди узкой улочки в ряд. А на всякий случай – ножи у бедра держать. Мало ли какое приятное знакомство ожидается?

И точно – услышали стук башмаков. Бежит кто-то параллельной улицей, спешит, а совсем вдали вроде цокот. Переглянулись. Поднялись на чье-то высокое крыльцо. Сверху-то удобнее...

Стук изменил направление – прямо к ним понесся. И выбежал на невеликую площадь человек. А за ним – огромный, чуть не с коня, кабанище. Тот самый!

Пока Жилло с братцами стояли, окаменев, нагнал кабан человека, сбил с ног, перевернул рылом на спину. Человек закричал, кабан клыками в грудь ему ударил, вспорол кафтан, выдернул клыки, второй раз нацелился...

Видеть это было выше сил человеческих. Потеряв разумное соображение, соскочил Жилло с крыльца, бросился сверху на кабана, ударил ножом – а нож от жесткой щетины отскочил. Дернулся кабан в сторону – и на другой нож налетел. Третий его сзади достал. Это Дедуля всем весом навалился на рукоять – и пробил-таки дубленую шкуру! А ножичек – почти в фут длиной, серьезный ножичек, прямо посмотреть на него приятно.

Взревел кабан дурным воем. Стряхнув в себя братцев-воришек и Жилло, отскочил. Дедуля еле умудрился нож спасти – не оставлять же его в кабаньем боку! Хлынула черная кровь.

И опять – стоят трое человек с ножами, а напротив – бешеная тварь, мерзкий вонючий оборотень. И помочь некому – далеко старуха со своим диковинным котом.

– Нариана бы сюда! – воскликнул Малыш. – Нариан! Кисонька! Сюда, мой маленький! Сюда, котище мое драгоценное!

При одном имени клыкастого котишки попятился кабан. Что-то между ними, видно, было нехорошее. Попятился, задом на каменную тумбу налетел, тумба накренилась. И, теряя кровь, понесся прочь...

– Ну, спасибо кисоньке, – сказал, вытирая о замшелую стенку нож, Дедуля. – Впервые вижу, чтобы от котов польза была.

– А ты уверен, что это – кот? – резонно спросил Жилло. – Тоже ведь оборотень!

И подошел к спасенному, нагнулся над ним. И узнал его.

Это был моряк Мак. Он лежал без сознания, с грудью, вспоротой клыками кабана. Жилло прикоснулся – и отдернул руку, ощутив кровь.

– К старухе! – немедленно решил Дедуля. – Она перевяжет. Не к лекарю же думскому, в самом деле!

Посадили Мака на сложенные в узел руки, понесли. Впереди – Малыш, он самый высокий, ему в паре несподручно. За ним – Жилло с Дедулей, они примерно одного роста, вот и тащат раненого. Так и добрались до старухиного подвальчика.

Двор оказался закрыт. То есть, хоть лбом колотись – никто отворять не выйдет. Как быть?

– Придется Денизу будить, – сказал Жилло. – Она откроет. Мало ли какой денежный гость пожаловал? Она своей наживы не упустит.

– А чем нам Дениза помочь может? – спросил Малыш. – Она же не знахарка.

– Увидишь, – пообещал Жилло.

И давно уж он не видывал такой недовольной женщины, как поднятая из постели Дениза. Только-только работников спать отпустила, только-только сама прибралась да улеглась – здравствуйте!

Однако, увидев раненого, Дениза сразу сменила гнев на милость постелила для него на лавке старую простыню, велела раздеть, сама где-то между кладовок скрылась. Жилло так и понял, что потайным ходом за старой ведьмой отправилась.

Расстегнули они с Малышом кафтан на Маке, кое-как стянули – сверточек на пол вывалился. Подобрал его Дедуля, развернул – а это вишневого бархата кусок с семью углами по краю, с тремя золотыми розами. И распорот острым клыком.

– Вот в чем кабанище клыками застрял, – сообразил Дедуля. – Гляди, Жилло, эта вот штуковина твоему дружку жизнь, может быть, спасла!

Развернул Жилло бархат.

– Очень мне это все не нравится, – говорит. – Ведь Мак не просто так ночью по городу слонялся. Его капитан Шмель ко мне послал. Это же – мое имущество, ребята! Что могло случиться? Ума не приложу! В беду капитан попал, что ли?

– Он тебе знак подает, – отвечает Дедуля. – Но только Мак и может объяснить, что это за знак такой. Где треклятая старуха застряла?!

– А вот я тебя, красавец мой, за такие слова на табуреточку усажу – и просидишь ты на ней сутки, как приклеенный, – пообещала, внезапно появляясь, старуха. – Я умею! Ну, кого там свиньи покусали?

– Какие свиньи, бабка! – воскликнул Жилло. – Кабан вот такого роста! Представляешь, ночью по городу кабан шастает и на людей нападает! Я ведь его во второй уже раз вижу.

– Во второй раз, говоришь? – спрашивает ехидная старуха. – Здоров же ты пить, голубчик. Я удивляюсь, что ты вчера только одного кабана вот такого роста увидел, а не целое стадо.

– Знаешь что, бабушка? – и Жилло оттянул ее в сторонку. – Ты про кабана у своего милого котика Нариана спроси. Сдается мне, что он тебе человеческим голосом куда больше моего расскажет.

– Что может мой котик знать о кабанах? – удивляется ведьма. – Сидит себе дома, ест, спит да мурлычет.

– А почему тогда, стоило Малышу позвать "Нариан!", кабанище деру дал? – тихонечко спрашивает Жилло. – Совпадение? Котик-то у тебя, бабушка, приметный. Шуба черная лохматая, клыки янтарные. А я целого тигра вороного ночью видел. Тоже лохматый и тоже с янтарными клыками. Так что не морочь мне голову, старая карга, а лучше раненым займись!

Усмехнулась старуха.

– Сердит ты, как я погляжу, Жилло, – говорит. – Ну да ладно. Насчет кота как-нибудь потом все объясню. И пора бы нам познакомиться. Зовут меня тетка Тиберия. Вот так и обращайся. Не то тебе Нариан больше Неду не покажет.

И заткнулся Жилло.

Выложила старуха на стол свои знахарские припасы – и сверточек вишневого бархата обнаружила. В складке золотой цветок притаился. Подняла старуха глаза на Жилло – и был в этих глазах веселый вопрос. Жилло его как будто ушами услышал.

– Да понимаешь ли ты, сынок, что это такое? – спросили глаза. – И чувствуешь ли ты, что этой бархатной штуке радоваться надо?

И сразу же отвернулась тетка Тиберия, взяв со стола, что надо, и раненым занялась. Мало ли что там на столе разбросано? Не ее, мол, дело.

Дедуля Жилло в сторонку оттянул.

– Слушай, вожак, что бы это значило? Дениза эту ведьму, не выходя из погребка, привела!

– Просто у погребка есть еще один выход – в тот дворик, – объяснил Жилло. – Похоже, что старухин подвал – тот самый выход и есть. При случае очень даже удобно.

– Да мы с Малышом тоже так подумали.

Старая ведьма перевязала Мака, настоем снотворным его попотчевала и велела мужчинам отнести его к ней в подвальчик. Там, мол, она сможет ночью к нему вставать и повязку бальзамом смачивать. Оказалось, правильно догадался Жилло. И намучились же Дедуля с Малышом, протаскивая Мака потайным ходом! Главное, лишний раз его не пошевели – стонет!

Уложив моряка на свою постель, выпроводила тетка Тиберия всех троих. Обещала утром, когда Мак придет в себя, немедленно позвать. Вернулись они в погребок и сели втроем за длинный стол.

Обычно за тем столом человек двадцать помещались, да еще три столика поменьше стояло под окошками, которые едва светились впритык к потолку. И редко когда пустовали тяжелые табуреты и скамьи у столов. Дело Дениза наладила бойкое, к ней иногда и из Коронного замка за пирогами и паштетами присылали. Потому сейчас и было Жилло странно смотреть на пустой погребок, освещаемый единственным подсвечником.

Лежал на непокрытом столе тот загадочный вишневый бархат. И вышла откуда-то из глубин погребка Дениза, все еще в ночной сорочке и шали поверх нее. Волосы аккуратно подобраны под ночной чепец, на ногах туфельки без задников с большими помпонами – ну, аппетитный кусочек. Малыш, понятно, сразу к ней подвинулся.

Оказалось, Дениза нитку нужного цвета с иголкой принесла.

– Надо бы эту штуку зашить, – сказала. – Как обещала. Потом я на ней кровь холодной водой быстренько замою. Благо пятна небольшие.

Удивился Жилло – кто этих женщин поймет? Человека иногда за человека не считают, но красивую тряпицу уважают в любых условиях.

Освободил Дедуля место на скамейке, подсвечник поближе подвинул. Дениза растянула в руках вишневый бархат, нашла самую крупную прореху, задевшую даже золотые цветы.

– Если сразу же не схватить края, золотая нить посыплется, объяснила она. И склонилась над рукодельем, мелко-мелко делая незаметные стежки.

Дениза трудится, молчит. Жилло на нее смотрит. Дедуля стол пальцем колупает. Малыш песенку мычит – и начал он с чего-то знакомого, вроде бы с "В саду боярышник расцвел", а домычался до того загадочного куплета, который они с братцем неизвестно где подцепили.

Дениза вдруг пропела:

Если честь прорастает сквозь ночные века,

значит, стоит на свете жить...

Я скроЮ орифламму, раздобуду шелка

и усядусь прилежно шить...

Замерли трое мужчин, ждут – что дальше?

Негромкий звонкий голос, казалось бы, без ведома занятой делом хозяйки, вывел:

Мы – бойцы, мы – бастарды, мы услышали весть,

мы примчимся издалека!

Нам досталась от бабок потаенная честь

королевского перстенька!..

– Ну, ну?.. – выдохнул Жилло.

Ему отвечал ему голос Денизы, а отведенная в сторону иголка чудом миновала глаз:

Это властное тело и надменная бровь,

и повадка – господень дар...

Собирается вместе королевская кровь,

как заметила Жанна д'Арк...

Жилло и Дедуля переглянулись. Что еще за Жанна вплелась в их песню? Приложив к губам палец, Дедуля бесшумно скользнул на пол и оказался у ног Денизы. Просунув голову между ее коленями и рукодельем, он глядел на нее снизу вверх, а она и не замечала.

– Что это такое было, Дениза? – очень тихо спросил Дедуля.

– Песня, – как бы в полусне, отвечала Дениза. А ловкие пальцы втыкали иглу с одной стороны орифламмы, доставали с другой, и бархат срастался, рана исцелялась, цветок на глазах воскресал.

– О чем эта песня? О чем она, Дениза? Скажи мне...

– О королевской крови...

– А орифламма?

– Орифламма – святое знамя...

– Ты шьешь святое знамя, Дениза?

– Я шью орифламму...

И она опять запела:

Собирается вместе, и течет напрямик,

и с утесов, и с кораблей,

и возводит на троны их законных владык

наших братьев и королей!..

– Как это – с утесов и с кораблей? Это что же получается – целый поток крови? – задал еще один вопрос Жилло.

– Недосуг заводить мне разговоры, дружок, кони бесятся за стеной, уже не отвечая, вывел слова голос Денизы. – Орифламма дошита, вот последний стежок... Все, кто любит меня, за мной!..

Опять переглянулись мужчины, опять уставились на Денизу в ожидании. Но песня, очевидно, этим и кончилась.

– Дениза, Дениза, а кто это – Жанна? – спросил Дедуля.

– Какая Жанна? – удивилась Дениза и теперь только заметила мужскую физиономию почти на своих коленях. – Ну-ка, встань, тоже место себе нашел! Может, ты тут заснуть собрался?

Поскольку Дедуля не торопился, очень недовольная Дениза от него отодвинулась.

– Вроде ровно получилось, а, Жилло? – спросила она, разглядывая шитье. – Ну, золотую нить я прихватила, это главное, прочее завтра доделаю. Теперь застирать бы надо. И будет как новенькая...

– Что – новенькая? – спросил снизу Дедуля.

Посмотрела Дениза на бархат в своих руках.

– Или я с ума спятила, или я откуда-то знаю, что это называется орифламма, – говорит. – И цветы на ней – розы! Что это? Жилло! Кто мне это мог сказать?

– Уж не я во всяком случае, – Жилло даже рукой отстранился. – Я сам впервые это слово слышу.

– С вами, голубчиками, пожалуй, не то что спятишь, а вообще человеческий образ потеряешь! – подумав, оценила ситуацию Дениза. – Вы как хотите, а я спать ложусь. Если в пять утра вставать, то конечно – к полуночи мерещиться начнет... А мне с утра пироги печь, на рынок за говядиной бежать, еще с пекарем разбираться!

Оставила она троих приятелей в пустом погребке. Прислушался Жилло на кухне плеск. Значит, Дениза все-таки возится с орифламмой. Можно бы и спать укладываться... Однако не тянет.

Отвел Жилло Дедулю с Малышом в тот закуток, который ему Дениза тогда еще выделила, там кровать стояла, а в ларе нашлись тюфяки. Как хорошая трактирщица, Дениза держала дома немало постельного белья, на случай, если в Кульдиге очередное сборище Равноправного Народа затеют и со всего государства люди съедутся. Постелили Дедуля с Малышом себе на полу, а Жилло на кровать улегся. Но сна – ни в одном глазу.

– Слышь, Дедуля?.. – позвал наконец Жилло.

– Спит, – отвечал Малыш.

– А ты не спишь?

– Так ведь и ты не спишь.

– Надо бы заснуть, наверно...

– Да вот и я пытаюсь...

Сел Жилло на кровати.

– У меня от мыслей скоро голова треснет, – пожаловался. – Я ведь всю жизнь как-то без рассуждений прожил. Травознаем был – все просто, запомнил, как что называется, где растет и когда собирать... Охотничал тоже без сложностей, слугой в замке стал – вообще замечательно, думать ни к чему! Подай-поднеси-убери-застели-сопроводи! В свободное время можешь книжку приятную почитать, с девицами подурачиться, за кружкой чего-нибудь этакого посидеть. А тут – ломай себе голову, да и только! Вот почему графа и принцессу пощадили? Куда графа нелегкая понесла? Что за оборотень вторую ночь с нами встречается? Откуда у волчьей бабушки Мартины королевский перстень? А главное – в чем это я провинился, за что именно мне эти загадки разгадывать?

– Душновато здесь, вот нам и не спится, – сказал Малыш, вставая. Вот и мучаемся над всякими загадками. Ишь, как высоко здесь окна...

Встав на ларь, он открыл маленькое узкое окошко.

– А нам с Дедулей, думаешь, легко? Что мы в этой жизни умеем, кроме как девчонок обнимать и чужое имущество присваивать? Он говорит – удерем отсюда, в приличном государстве людьми станем! А я думаю – кому мы, к лешему, нужны в приличном государстве? Он говорит – женимся, а я думаю на ком? Кому нужны два дармоеда?

– Стой, Малыш... Стой, как стоял!.. – вдруг приказал Жилло и, сорвавшись с кровати, скользнул вдоль стены к ларю.

– Ты чего это, вожак? – удивился Малыш.

– Стой ты! – и, распластавшись по стене, Жилло протянул руку в темноту за окошком. Вытащил он оттуда уже не просто прядь – а целый конский хвост золотых кудрей.

– Понял? – спросил.

– Что – понял?

– Их днем в городе по волоску находят, а тут – гляди, сколько! Значит, только что их и срезали! Ну, пропади я пропадом, а эту загадку сейчас разгадаю!

И Жилло решительно полез в окошко.

– Ты спятил, вожак? Зачем тебе эта зараза?

– Никакая не зараза, – уже наполовину на улице, отозвался Жилло. Подпихни меня, Малыш! Я эту заразу лет примерно восемнадцати в виде колечка на палец надел, и ничего! Да ты не бойся, пихай, что есть сил!

Выбрался Жилло на улицу и Малыша за собой вытащил, вспомнив, кстати, про застрявшего в калитке вороного мерина. Прихватили они и бутылку с отбитым дном, в ее горлышко была вставлена свеча. Простенько и удобно.

– Мы сейчас на оборотня напоремся, – предупредил Малыш, доставая нож.

– Оборотень в берлоге своей лежит и рану зализывает, – буркнул Жилло. – Дедуля его хорошо приколол... Идем! Волосы откуда-то сверху слетели!

– С крыши, что ли?

– А если и с крыши?! – совсем уж разъярился Жилло. – Я сказал, что узнаю сегодня, откуда они берутся, значит, узнаю! Думаешь, я на крышу не залезу?

– Залезешь, вожак, – без особого энтузиазма согласился Малыш.

Задрал Жилло голову, завертелся на месте, высвечивая дом за домом. Крыш не видно – высокие они, черепичные, видны только карнизы с узорными игрушечными перильцами.

– Во! – вдруг дернул его Малыш, тыча пальцем в человеческую фигуру на крыше у самого водостока.

Оба замерли.

– Тьфу ты! – сказал наконец Жилло. – Да это же болван каменный! На нем волосы не растут!

И как бы в доказательство из темноты возникла еще одна густая золотая прядь. Прилетела и повисла, светясь, у Малыша на плече.

– Ага! – рявкнул Жилло. – Во-он где они свою цирюльню открыли! Ну, доберусь я сейчас до этих цирюльников!

Можно сказать, в три прыжка оказались Жилло с Малышом у старой городской стены. Она в незапамятные времена была вполне боевой и годной к употреблению, но потом город разросся, построили другую, а кусок этой так и остался торчать чуть ли не посреди Кульдига. С наружной стороны к ней пристроили дома, что для владельцев было даже и выгодно – не нужно возводить четвертую стенку. А с внутренней она мало для чего была пригодна – вся изрезанная глубокими нишами. В военное время эти ниши закладывали мешками с песком, а в мирное они находили применение только при ярмарках тогда каждая ниша становилась временной лавкой заезжего торговца.

Над нишами шла низенькая и узкая деревянная галерейка, наполовину разломанная. Была она устроена для арбалетчиков в те времена, когда арбалет был последним визгом военной техники. На расстоянии полутора футов друг от дружки были там в стене высокие амбразурки с кулак шириной, и оттуда стреляли арбалетчики.

Так вот, выскочили Жилло и Малыш к стене и сразу же за угол отскочили. Если голову задрать – как раз та картина получается, какая им надобна.

Свесив ноги вниз, сидят на галерейке рядышком очень красивые мужчина и женщина. Мужчина в сверкающем серебряном плаще со знаками вышитыми, женщина – вся в черном бархатном, только ножки видны в золотых башмачках. Мужчина – с длинными светлыми кудрями, а поверх них – диадема с цветными камнями. В руке у него – тоненький прутик. Женщина – с непокрытой головой, но почему-то отхватывает у себя ножницами прядь за прядью и пускает по ветру. И от мужчины серебристое свечение, а от женщины – золотистое. Стало быть, колдуны или маги.

– Замаялась я с твоим подарочком, Маргарелон, – говорит она. – Если через день не стричь – по полу волочиться будут. Я уж думала – может, в клубок их мотать и носки вязать? Все ж польза для хозяйства! Избавь, а?

– Ты уж однажды засела на болоте носки вязать, – отвечает Маргарелон. – Хватит, пожалуй? Опять же, поделом получила. На долгую, даже на вечную память. Там заклинание без ограничения было, а встречного заклинания не скажу – и не проси!

– Как у вас дело продвигается? – спрашивает она. – Есть надежда?

– Никак! Мы и малым кругом собирались, и большим кругом, и в магические звенья – ничего не получается. Унес Алькуин эту тайну с собой в могилу.

– Да-а... – и красавица хмыкнула. – Ведь что интересно – даже не маг первой ступени, обычный деревенский колдун! Мастер пропавших коров отыскивать! Знаток поросячьих хвороб! И такое заковыристое заклинание придумал, что его теперь все Премудрое Светлое воинство разгадать не может! Стыд и позор на наши головы...

– Потому что это было его предсмертное заклинание, – напомнил Маргарелон. – Его хижину уже окружили и подожгли, а он все еще духов выкликал, рассказывают. Себастьян-Аметист там поблизости был, звон от знаков услышал. Сперва вроде обычный звон, потом такой, что мороз по коже. Посмотрел он в зеркало, огонь увидел, голос услышал, но помочь уже не успел. Ну и вот итог. Целое государство страдает...

– Если бы страдало... Уснуло в них человеческое, Маргарелон. Я тут уже не первый месяц – и страшно мне. Родители здесь детей не любят, Маргарелон. Я уж думаю – может, не уснула в них любовь, а вовсе умерла?

– Уснула, – твердо отвечал Маргарелон. – Это Себастьян точно слышал Алькуин приказывал уснуть... И вера уснула. Только надежда чуть трепещется. Наделал нам хлопот покойник Алькуин! Я уверен, что он тогда, в горящей хижине, и не подумал, что когда-нибудь потребуется обратное заклинание!

– Ты бы тоже не подумал. Для него главное было – детей спасти. Я вот пыталась понять – может, в том, предсмертном, срок был указан? Скажем, на тридцать три года? Прошло-то всего восемнадцать!

– Думаешь, мы слишком рано за дело взялись? – и маг вздохнул. – А я вот думаю, не опоздали ли мы. Твой приятель Озарук сперва не слишком ретиво государством командовал, но понемногу власть в ручонки свои хилые забирает. Видели мы в магическом зеркале, как он на дудочке играл. Он, подлец, еще к зеркалу повернулся и кулак показал.

– И я видела. Добился-таки, чтобы под его дудочку не три глупые девчонки, а целое государство плясало. Но Озарук свое получит не раньше, чем мы королевских детей найдем. А искать их, скажу я тебе, морока! Иногда совсем уж кажется – вот он, Ангерран! Вот она, Дезире! Вот он, Леон! Сейчас встряхнется и все вспомнит! А через секунду – нет, не они. Глаза как будто те – взгляд не тот! Стать как будто та – повадка не та! Кровь голоса не подает. Молчит! Хоть прямо садись на башню и кукарекай, чтобы наконец она проснулась!

– Наделал нам хлопот Алькуин... – опять вздохнул Маргарелон. – Мы уже сорок одно встречное заклинание предлагали. Нет! Не срабатывает! Ну, скажи ты мне, пожалуйста, что может прийти на ум человеку перед самой погибелью?