Текст книги "Шайтан-звезда (Часть 2)"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Хашим негромко рассмеялся и поцеловал себе левую ладонь.

– Свет еще не видывал такого завистника, как этот аш-Шамардаль, весело сообщил он. – Он, сидя перед скатертью с десятком блюд, завидует собаке, которая бежит мимо с обглоданной костью. Он и к магам-то приблудился только из-за своей проклятой зависти! Но он терпелив, как кошка, которая караулит возле норки мышь.

– Погоди, о дядюшка, – Джейран устремилась вслед за аш-Шамардалем, так что Хашим еле поспевал за ней. – Погоди, ради собак! Мне нужен именно этот человек!

Она вспомнила, что имя рыжебородого завистника упоминал гуль-оборотень Хайсагур, и оно было каким-то образом связано с ее гороскопом.

– А зечем тебе может быть нужен гнусный завистник, о звезда? осведомился, пыхтя, Хашим. – Разве мало нас в последнее время постигло бедствий, что ты ищешь еще одно? И подумай – за ним послали после того, как цирюльник получил письмо от той франкской старухи! Тебе непременно нужно подставить свою шею и шеи наших мальчиков под зубы этого вонючего шакала?

Джейран остановилась, чтобы старик отдышался, и с тоской посмотрела вслед уходящему аш-Шамардалю.

– Нет, о дядюшка, я не ищу новых бедствий, – хмуро сказала она. – Но этому человеку известно некое дело, связанное с гороскопом одной женщины...

– Он составил фальшивый гороскоп? – обрадовался Хашим. – Иного я от него и не ждал, о звезда! Он исказил положение созвездий, потому что ему заплатили за это! И он исказил твое положение на небе – я понял, о звезда, я понял, зачем он нужен тебе! Однако давай сперва убедимся, что нашей военной добыче не будет от него угрозы. Очень уж мне не нравится, что он получает письма от франков и связан с цирюльниками.

Джейран подумала, что скоро кончится то время, когда Шайтан-звезда не появляется на небе, и когда она все же появится – бедный старик сойдет с ума от расстройства и разочарования. Ведь не может же так быть, чтобы звезда одновременно подмигивала с небес и разъезжала с ним рядом на вороном жеребце, одетая в мужскую фарджию и прикрывающая синий знак на левой щеке концом тюрбана.

– И кроме того, я озабочена судьбой того горбуна, – добавила девушка. – Я непременно должна понять, что связывает этих двух...

Она вспомнила лицо юноши – и беспредельно счастливое, в мнимом раю, и перепуганное, и окаменевшее от упрямства, когда он толковал о своей преданности скрытому имаму, посулившему ему загробное блаженство... Он был тех же лет, что ее мальчики, – и не менее нуждался в заботе старших, чем они.

Джейран казалось, что ее счеты с раем и фальшивой Фатимой были сведены в тот час, когда она привела туда свой отряд и дала мальчикам возможность набрать полные тюки дорогой добычи. Оставалась еще тревога за Абризу – но уж за это исчадье шайтана Джейран теперь могла не беспокоиться! Абриза наверняка уже вовсю хозяйничала в царском дворце Хиры, разрешая и запрещая, давая и отнимая. Джейран благоразумно не вспоминала ничего из того, что было связано с ее глупой доверчивостью и страхом в подземельях райского хаммама. Но стоило появиться Хусейну – и в сердце девушки проснулась злость.

Она способствовала разорению гнусного рая, не более. Другие выгнали из него Фатиму вместе с гуриями, другие отомстили и за ту банщицу, от которой остались лишь сношенные туфли. Сейчас Аллах предоставил Джейран возможность разобраться наконец в этом запутанном деле и спасти хоть одного человека из тех, чью судьбу исказил и переменил рай. Хусейн был для нее сейчас собратом по несчастью, но она уже не была молчаливой дурочкой с умелыми руками. За ее спиной стоял маленький отряд, всего тридцать острог, но этот отряд похитил с помоста для казни и возвел на престол царского сына!

– Ничего хорошего, о звезда, – ответил, прерывая ее размышления, Хашим.

В душе своей Джейран уже вошла в дом цирюльника, уже увела оттуда под предлогом, который наверняка безупречно сочинит Хашим, горбатого юношу, уже нашла возможность расспросить его подробно, уже сдала с рук на руки Вави и Бакуру, чтобы они присмотрели за ним...

– Обрати внимание, о звезда, на соседний дом, – сказал Хашим как раз в тот миг, когда она приказывала мальчикам развязать тюки и дать Хусейну чистое белье. – Похоже, в нем сейчас никто не живет. Что, если мы расспросим соседей о его хозяине и снимем его на месяц? Он стоит выше, чем дом цирюльника, так что с его крыши мы сможем заглянуть во двор и кое-что узнаем и о аш-Шамардале, и о горбуне, и о цирюльнике с его темными делами. А если ты захочешь войти в сношения с горбуном, то и такая возможность найдется. Хотя я и не понимаю, для чего это тебе нужно.

– Все дело в гороскопе, о дядюшка, – туманно объяснила девушка, ибо этого вполне должно было хватить и хватило с избытком. – А что касается дома то тут ты прав. Но давай обойдем весь квартал – может быть, по ту его сторону найдется другой пустующий дом, расположенный более удачно. Этот же никуда от нас не денется. Покарауль ворота цирюльничьего дома, а я пойду на поиски и скоро вернусь.

– На голове и на глазах, о доченька! – согласился старик.

Джейран, полная самых благих намерений относительно Хусейна, завернула за угол, потом за другой угол – и оказалась в совершенно пустынном переулке. Сперва она решила, что там действительно нет ни души, но вдруг заметила человека, который крался вдоль стены. Джейран никогда не видела, как подкрадываются айары, но если бы ей пришлось искать сравнение для этой походки, при которой нога мягко перекатывается с пятки на носок, колени присогнуты, спина округлена, а тело подается вперед, то она сказала бы, что это несомненно поступь айара.

Видимо, этот человек не привык к такого рода передвижению, поскольку когда он замер, прислушиваясь, то сразу же выпрямился, и оказалось, что он – немалого роста.

Что-то в развороте его плеч и во всей повадке показалось Джейран удивительно знакомым. А когда он, уловив неслышный для нее звук, повернул голову, то ей достаточно было увидеть очертания щеки и короткой бороды.

Это был человек, из-за чьей недоступной близости Джейран накликала на свою голову столько неприятностей! Это был хозяин хаммама!

Сердце девушки взмыло от волнения к облакам, а пятки перестали ощущать камни мостовой, так что она пошатнулась.

Мужчина, любовь к которому в течение шести лет опаляла и иссушала ее сердце, стоял сейчас, повернувшись к ней вполоборота, несколько подавшись всем телом вперед, высокий и тонкий, словно самхарское копье, прямое и смуглое. И он был одет не в дорогие пестрые одежды зажиточного купца, в каких Джейран привыкла видеть его, а в серо-коричневую фарджию, перехваченную широким кожаным поясом с металлическими бляшками, как надлежало бы воину. К поясу был подвешен ханджар в ножнах, а за спиной болтался на ремне круглый кожаный щит. Рука бывшего избранника души Джейран, сухая и смуглая рука, умевшая так восхитительно растирать спины и бедра, сжимала большую изогнутую джамбию, направленную острием вверх.

И он замер, словно барс на скале, подстерегающий добычу. А затем, чуть присев, скользнул за угол и пошел, извернувшись боком, одновременно прижимаясь к стене правым бедром и спиной, выставив перед собой правую руку с джамбией. И он исчез, словно пленительный, но бестелесный призрак!

Меньше всего на свете Джейран ожидала встретить здесь хозяина своего хаммама и бывшего повелителя своей души.

Испуг ее был велик и многогранен.

Прежде всего, она вспомнила, что по закону принадлежит этому человеку, так что он вправе позвать вали со стражниками и вернуть себе свою сбежавшую собственность. Вообразив это бедствие, Джейран напрочь забыла, что стоит ей позвать – и три десятка юных воинов разорвут хозяина хаммама в мелкие клочки.

Затем девушка испугалась собственного внезапного желания – выйти, броситься к нему, чтобы он узнал ее и вновь приблизил к себе!

И, наконец, она вспомнила, что этот мужчина отныне для нее – запретен. Ведь в ту минуту, когда душа расстается с телом, она поклялась Аллаху, что не будет между ними ничего из близости! Вали со стражниками, собственные порывы и гнев Аллаха – все это, мгновенно перемешавшись у нее в голове, привело к тому, что разум ее окончательно рассорился с ногами. И пока она ужасалась карам, грозящим клятвопреступнице, эти ноги, мягко ступая по каменным плитам, бесшумно несли ее вслед за хозяином хаммама, неведомо зачем попавшим в этот город, да еще в наряде бывалого воина. Более того – и руки девушки отреклись от повиновения...

Джейран обнаружила это, когда вслед за хозяином хаммама скользнула за угол. В ее правой руке также была джамбия – и девушка даже не удивилась тому, как оружие туда попало. Ей стоило немалого труда остановить себя на этом пути.

Что бы ни затевал хозяин хаммама – ей больше не было доли ни в его трудах, ни в его радостях. Лишь сейчас она окончательно осознала это – и настолько велико было бессилие девушки перед лицом Аллаха, принявшего ее клятву и сохранившего ей жизнь, что слезы выступили на глазах.

Следовало бежать опрометью от этого человека, чтобы зародившийся соблазн, не имея для себя пищи в виде стройного стана и красивого мужественного лица хозяина хаммама (да и наряд воина, как известно, придает очарования даже самому ничтожному из мужчин), умер мучительной смертью, не успев довести Джейран до греха клятвопреступления.

Следовало бежать – ибо она была уже не той бессловесной и покорной девочкой, которая осмеливалась лишь созерцать избранника издали. После всех своих похождений Джейран поняла, что стремительная отвага, даже не обремененная разумом, достигает большего, чем осторожная мудрость. И она боялась того, что в ней проснется веселое бешенство, продиктовавшее план спасения аль-Асвада, подобно тому, как знаток преданий диктует их сидящим в ряд писцам.

Следовало бежать – и она вернулась к Хашиму, сдерживая себя, всего лишь быстрым шагом, чтобы не обеспокоить старика понапрасну.

Впрочем, ее лицо так явно выражало смятение мыслей, что старик устремился к ней, и ухватился за ее руку обеими руками, и уставился ей снизу в глаза, ожидая наихудших известий.

– О дядюшка, мы не можем больше оставаться в этом городе, клянусь собаками! – воскликнула Джейран. – Ради веры, придумай что-нибудь, чтобы нам уехать отсюда и увести мальчиков!

– А что случилось, о звезда? И разве может случиться такое, с чем бы ты не справилась? – осведомился Хашим.

– Я встретила здесь человека, которого не желаю видеть! И не желаю находиться в одном городе с этим человеком! – хмуро ответила она.

– Разве он имеет власть над тобой?

Джейран промолчала – и Хашим, которому непременно хотелось все понимать по-своему, вдруг выкатил глаза и быстро закивал, тряся узкой дородой.

– Я понял, о звезда! Это аш-Шамардаль! Горе нам, ты встретила мага, который властен над тобой и может пустить в ход сильные заклинания! Но кто бы мог подумать, что это – гнусный завистник аш-Шамардаль?

Девушка не стала спорить.

Она лишь вздохнула.

– Он непременно похитил эти заклинания у кого-то из настоящих магов! продолжал старик. – О звезда, мы найдем того, кого он обокрал, клянусь псами, и сыщем управу на этого сквернавца!

– Не надо искать управу на аш-Шамардаля! – испугавшись, что старик, пожалуй, и впрямь кинется на поиски знакомого мага, возразила Джейран. Прежде всего нам следует покинуть этот город, ты понял меня?

Хашим задумался.

– Мы наймем комнату без окон в самом уважаемом из ханов, и сложим там добычу, и опечатаем двери, и хорошо заплатим хозяину хана, а сами выедем из Эдессы и поместимся в ближайшем караван-сарае, – поразмыслив, сказал он. Каковы твои замыслы, о звезда?

– У меня нет замыслов... – и, поняв, что звезда не вправе так отвечать, Джейран поправилась: – У меня пока нет замыслов. И я охотно бы отправилась сейчас на остров Серендиб, или к зинджам, или в Китай!

– А мальчики? – спросил Хашим. – Неужели ты хочешь покинуть нас? Ведь мы погибнем без тебя, о звезда, в этом мире, где все признали Аллаха и нет ни одного сторонника нашей веры! Мы уже чуть не погибли в Хире. Что мы будем делать без тебя?

Мальчики умели делать лишь одно – сражаться. Каждый из них был храбрецом, подобным горящей головне, и Джейран гордилась ими, но она предпочла бы, чтобы в будущих сражениях их возглавлял кто-нибудь другой.

Хашим изогнулся так, чтобы, всем видом являя беспредельную покорность, сбоку и снизу заглядывать ей в глаза.

– Придумай что-нибудь, о дядюшка, – обреченно сказала Джейран. – Найди для них какое-нибудь занятие... Хотя бы охранять караван... А я, разумеется, поеду вместе с ними, я их не покину...

– Хвала псам! – обрадовался Хашим.

А между тем мужчина, который лишил Джейран остатков разума и, что еще хуже, совести, продолжал красться вдоль стены, выставив перед собой джамбию с тем расчетом, чтобы нанести врагу удар без замаха, снизу вверх, и распороть ему живот, и вытащить кривым лезвием его мерзкие внутренности!

– Погоди, о Барзах, погоди! .. – бормотал он. – Я выследил тебя, о гнусный, о скверный! И если мне удастся отомстить – пост и паломничество для меня обязательны, клянусь Аллахом! И я раздам неслыханную милостыню, и ни один нищий не уйдет от меня без кошелька с золотыми динарами! И в каждом кошельке будет сто динаров... о Аллах, и увесистыми же получатся эти кошельки... драные халаты нищих не выдержат этой ноши за пазухой, и кошельки своей тяжестью прорвут ткань, и рухнут, и правоверные кинутся их подбирать, и возникнет суматоха... Нет, о Аллах, я погорячился, и довольно будет с этих голодранцев по пятидесяти динаров...

Свирепый мститель проскользнул в открытые ворота и замер, оглядывая двор.

Там было пусто.

Салах-эд-Дин затаился, прислушиваясь.

В это время дня здесь полагалось бы отдыхать в тени у водоема всем обитателям жилища, и кто-то наверняка тут был, и этот человек скрылся, оставив на ковре не только верхние шаровары и фарджию, но также и тюрбан. Причем тюрбан он не размотал и не сложил благопристойно, как подобает правоверному, уважающему в тюрбане свой будущий саван, а растянул едва ли не через весь двор.

– Может быть, я перепутал ворота? – сам себя спросил Салах-эд-Дин. Может быть, презренный Барзах нанял не этот дом, а соседний, и лежит сейчас совсем на другом ковре у другого водоема, и его тюрбан – при нем? Но что же за неряха живет тогда в этом доме – один, без женщин и невольников, которые присмотрели бы за его имуществом?

Салах-эд-Дин выглянул из ворот на улицу и, тыча пальцем в воздух, пересчитал стоявшие вдоль нее дома.

– Не может быть – это нужный мне дом, клянусь Аллахом! .. пробормотал он. – Но где же тогда Барзах? Что с ним стряслось? Может быть, он в приюте уединения? Но что же должен съесть человек, чтобы, спеша туда, уронить и размотать собственный тюрбан? О Аллах, этот несчастный и туфли разбросал...

Подойдя поближе к водоему, Салах-эд-Дин обнаружил и другие потерянные вещи, свидетельствовавшие о том, что их владелец предавался отдыху, не помышляя о неприятностях. Это был дорогой стеклянный кубок с заостренным дном, из тех, что втыкают в густой и высокий ворс ковра, и маленький серебряный кувшин для вина, и блюдо с финиками, и книгу аль-Мусаббихи, которую, очевидно, Барзах боялся не осилить без вина, а называлась она "Изложение религий и культов", а пространностью и весом намного превосходила Коран.

Озадаченный Салах-эд-Дин постоял немного над всем этим беспорядком.

– О правоверные! – наконец осторожно позвал он, перекладывая джамбию острием вниз и так сгибая кисть руки, чтобы клинок слился с пестрым рукавом. – Ради Аллаха, отзовитесь!

Никто не ответил ему. И тогда Салах-эд-Дин, уже догадываясь о случившемся, пошел вдоль размотанного тюрбана, и дошел до стены, и увидел на ней следы, оставленные подошвами упиравшихся сапог.

– О Аллах, за что ты караешь меня? – возопил тогда мститель. – Разве я желал дурного этому человеку? Я хотел всего лишь восстановить справедливость! А ты допустил, чтобы его похитили, и теперь его жизнь подвешена на волоске, и бедствия грозят ему! О Аллах, другие люди убьют его, а как же я? Подумал ли ты обо мне, допуская это безобразие, о Аллах?..

* * *

Стрелка на деревянной накладке водяных часов ползла чересчур уж медленно, так что аш-Шамардаль не знал, на что себя употребить – он уже полностью приготовился к посещению знатной гостьи, однако неточно рассчитал свои усилия.

Он еще раз оглядел разложенное на столике хозяйство мага – книги, свернутые таблицы, позеленевшие медные сосуды, помеченные еврейскими письменами ножи, талисманы из числа тех, изготовление которых приписывают Сулейману ибн Дауду, хотя это и сомнительно, ибо они написаны на белом китайском шелку сирийскими письменами, китайский же шелк появился в здешних краях незадолго до пророка Мухаммада, а также ярко-красные круги, каждый весом в полритля, со строчками, подобными следам муравьев, с обеих сторон, выточенные из больших кусков карнеола.

Немало лет ушло у аш-Шамардаля на то, чтобы собрать все эти сокровища, испытать их и убедиться в их полной непокорности. Он не мог извлечь из них ни малейшей для себя пользы – и хранил для случаев, подобных сегодняшнему, когда нужно было ослепить своим могуществом человека неопытного.

Абд-Аллах Молчальник приподнял дверную занавеску.

– Я слышал в конце улицы шум, о шейх! – сообщил он. – Клянусь Аллахом, это едут франки!

– Пойди встреть их и приведи сюда! – немедленно приказал аш-Шамардаль, ибо если бы Абд-Аллах принялся повествовать о франках, это затянулось бы надолго.

И вскоре, волоча за собой непременную суконную мантию, обшитую мехом, вошла женщина преклонных лет, высокая и статная, привыкшая повелевать.

На голове у нее был белый платок, много раз перевитый, так что его складки охватывали шею, прикрывали лоб и подбородок, а также образовали на затылке нечто вроде тюрбана.

– Привет, простор и уют тебе, о госпожа! – сказал, делая два шага ей

навстречу, аш-Шамардаль.

и, поскольку женщина смотрела на него с недоумением, добавил на языке франков:

– Добро пожаловать в это скромное жилище!

– Здравствуй и ты, о мудрец, – сердито отвечала женщина. – Я много слышала о тебе. Жаль, что твое путешествие затянулось и мне пришлось остаться в Эдессе, пока ты не вернулся.

– Разве мало в землях арабов сведущих людей? – спросил аш-Шамардаль. Мои знания скромны и ничтожны, о госпожа. Желаешь ли ты составить гороскоп или погадать?

– Оставим гороскопы и гадания глупым девчонкам! Разве ты не получил моего письма? – строго спросила гостья.

– Я получил твое письмо, высокородная Бертранда, и я ждал твоего прихода на следующий день, как в нем было написано. Но я понапрасну прождал тебя, а потом важные дела призвали меня – и я вынужден был заниматься ими. А теперь я вернулся, и послал невольников узнать, не уехала ли ты, и вдруг оказалось – ты ждешь моего возвращения!

– Мне много рассказывали о тебе, о мудрый аш-Шамардаль, – сказала Бертранда, оглядывая помещение в поисках сидения, но видя лишь ковры и подушки. – И немалого труда стоило проведать, где ты бываешь. Я ждала бы тебя и дольше, если бы потребовалось! Никто, кроме тебя, не раскроет тайны вот этого ожерелья!

Она развязала висевший на поясе кошель и достала оттуда то черное ожерелье, что, переходя из рук в руки, доставляло столько хлопот своим владелицам.

Аш-Шамардаль протянул руку – и рука его наполнилась прохладными камнями. Каждый из них он разглядел на свет.

– Это прекрасное произведение магов, о госпожа, – сказал он. – Оно из тех предметов, через которые раскрывается доступ к Вратам огня. Разве ты не знала этого?

– Ты спроси еще, знаю ли я, что Врата огня бывают двоякого свойства! воскликнула старуха. – И это ожерелье, как нетрудно догадаться, позволяет своим владельцам насыщаться темным и дымным, а не светлым пламенем!

– У него не может быть владельцев, ибо камни в нем – женского рода, так что пользу оно приносит лишь женщинам, – заметил аш-Шамардаль.

– Оно перестало приносить пользу двадцать лет назад, о аш-Шамардаль. Я, видишь ли, обладаю некоторыми знаниями, а годы мои велики, и я хотела передать их наследнице... – Бертранда вздохнула. – Может быть, ты предложишь мне присесть?

– Ко мне, о Хусейн! – негромко позвал аш-Шамардаль, и горбатый ученик брадобрея сразу же явил свое красивое лицо в шели между дверными занавесками. – Принеси столик, накрытый, как подобает, для благородной женщины. Стой! Ей еще понадобится скамеечка!

– А разве у нас есть скамеечка кроме той, на которую ставят ноги посетители, когда... – начал было удивленный юноша.

– Ты принесешь ее и накроешь ковриком, а сверху положишь большую подушку, набитую кусочками беличьих шкурок, и смотри – возьми самую большую и дорогую из наших подушек! – торопливо приказал мудрец.

Хусейн, не возражая более, исчез, хотя точно знал, что ни дорогих и ни дешевых подушек, набитых кусочками беличьего меха, в хозяйстве у Абд-Аллаха Молчальника не было и быть не могло.

И он принес скамейку с ковриком и подушкой, и установил их на ковре, и сходил за столиком, и принес его, и водрузил между мисок кувшин, накрытый зеленой шелковой салфеткой.

Бертранда, кряхтя, уселась и продолжила свою речь.

– Есть ли у тебя ученики, о аш-Шамардаль? – спросила она.

– Разумеется, о госпожа.

– У вас на востоке и у нас на западе в это понятие вкладывают разный смысл. Вы передаете знания и приемы своей магии, силу же ученик обретает сам. Мы передаем силу, унаследованную от давно ушедших учителей, а приемы магии зависят от того, какие предметы попадут ученику в руки. Взять хотя бы это ожерелье... – Бертранда взяла его с ладони аш-Шамардаля и встряхнула. Я непременно должна была передать силу, о мудрец! Моя сила приходила ко мне через Врата огня посредством этого ожерелья! И я избрала для этого дитя благородного рода, дочь своего племянника, графа Беранже де Сюрвиля.

– Берр-ан-Джерр, о госпожа? – на арабский лад переспросил аш-Шамардаль, и в его блеклых, упрятанных под безволосыми и нависающими бровными дугами глазах вспыхнуло любопытство.

– Можно называть его и так. Эмир Берр-ан-Джерр... Я по некоторым признакам определила, что его жена родит дочь, сильную духом и стойкую в бедствиях. Я ждала эту девочку сильнее, чем ее отец и мать! И она родилась, и я взяла ее на руки, и я обрадовалась великой радостью! А потом сон сморил нас всех. Я заснула в кресле, а когда проснулась и встала – то ожерелье скатилось с моей шеи. А ведь оно было застегнуто накрепко, и его замок был заговорен! Я сперва не поверила, что ожерелье утратило силу. Но потом, когда я склонилась над колыбелью, то увидела в ней совсем другого ребенка!

– Продолжай, о госпожа, – усмехнувшись в жесткие рыжеватые усы, сказал аш-Шамардаль.

– И я поняла, что все напрасно. Замок моего племянника охраняли надежные люди – никто не мог подменить девочку. Однако с ней что-то произошло. И то, что я не узнавала ее лица, могло означать еще и то, что маг, более сильный, чем я, зачем-то вмешался и передал ей много из моей силы и моих способностей. И я возненавидела Амбруазу-Клотильду за то, что она лишила силы мое ожерелье! А она возненавидела меня, и росла своевольной упрямицей, и слушала только свою няньку, которая даже не могла выговорить ее имени и звала ее Абризой! А потом мы отправились в паломничество, и приехали в Святые Земли, и тут она сбежала в Хиру, прихватив с собой семейные драгоценности, в том числе и это ожерелье! Вообрази же мое удивление, о аш-Шамардаль, когда два дня назад я обнаружила его в лавке ювелира!

– Эта женщина могла продать его или попросту потерять, – еще не понимая бурного волнения старухи, произнес мудрец.

– Неужели ты, взяв его в руки, ничего не ощутил? – спросила Бертранда.

Аш-Шамардаль понял, что мудрецу и магу непременно положено ощутить нечто, исходящее из ожерелья. Старуха только что говорила, будто оно утратило силу, – так что бы это могло быть?

– С этим ожерельем произошли некие изменения... – задумчиво, как бы подыскивая верное описание для своих ощущений, сообщил мудрец. – И эти изменения его свойств весьма удивительны...

– Еще бы они не были удивительны! Ожерелье вернуло силу и я снова смогла надеть его на себя и застегнуть замок! Но когда я захотела испытать его, оно словно обезумело!

– А что ты хотела сделать, о госпожа? – осведомился аш-Шамардаль, которому было любопытно, на что способно это произведение магов.

– Я хотела... – Бертранда отчего-то смутилась. – Неважно, чего я хотела, я своего добилась, но сразу после этого я заснула – а проснулась три дня спустя! И вот причина того, что я не приехала к тебе, как собиралась.

– Раньше с тобой такого не случалось, о высокородная Бертранда? забеспокоился аш-Шамардаль. – Ты уже не так молода, а когда женщина близится к преклонным годам, с ней случаются приступы необъяснимой сонливости... с мужчинами, впрочем, тоже...

– При чем тут преклонные годы! – воскликнула раздосадованная старуха. То, что произошло, не имеет отношения к моим годам! Раньше я не раз проделывала такие штуки при помощи ожерелья – и никакой сон меня не брал! Теперь же из-за него я опозорилась и осрамилась! Моим слугам стоило большого труда скрыть всю эту историю!

– Последний раз ты проделывала с ним штуки двадцать лет назад, если не ошибаюсь? Ведь именно тогда оно потеряло силу? – уточнил аш-Шамардаль.

– Да, тому скоро двадцать лет... – Бертранда задумалась. – О мудрец, я хочу знать, что с ним произошло! Изучи его, исследуй его! Я хочу, чтобы оно служило мне по-прежнему! Я заплачу тебе так, что ты не будешь на меня в обиде!

– О госпожа, это – оружие женщин, и мне трудно будет самому разобраться в его свойствах. Я не хочу обманывать тебя и притворяться всеведущим, клянусь Аллахом! – в этих словах аш-Шамардаля почти не было лжи. Расскажи, на что оно было способно, укажи мне путь! И тогда я займусь им, и испытаю его, и пойму, как с ним следует обходиться, даже если это потребует десяти лет жизни!

– Ты хочешь сказать, что мне еще десять лет придется ждать моего ожерелья? – старуха вскочила со скамеечки.

– О госпожа! – аш-Шамардаль воздел руки. – Ты можешь на это время выбрать себе взамен любой из этих талисманов!

Он указал на столик, где лежали собранные за много лет непокорные сокровища.

Бертранда склонилась над ними – и безошибочно ткнула пальцем в один из карнеоловых кружков.

– Вот этот! – потребовала она.

– О госпожа, твой взор подобен орлиному! – восхитился аш-Шамардаль вполне естественно. – Великие мудрецы и маги не выбрали бы этого талисмана среди десятка подобных! Бери его – и объясни, каковы были свойства твоего ожерелья.

– Оно увеличивает силу вдвое, а то и втрое, – сказала старуха. – Если его владелица пускается бежать – то обгоняет самого быстрого коня. Оно обостряет все чувства и страсти, живущие в женщине, выявляет все ее скрытые способности. Но у него есть еще одно качество, бесценное для знающего. Согласись, если тебе нужно разрушить стену или настичь всадника – ты можешь отдать приказ своим людям, и они обойдутся при помощи кирки и лопаты, или при помощи другого коня, так что магия в этих делах необязательна.

– Что же это за качество? – сдерживая нетерпение, спросил аш-Шамардаль.

– Оно изменяет твою внешность в глазах других людей, – прошептала старуха. – Ты можешь представить им образ человека, живущего на другом конце земли, и действовать, как бы нося на себе этот образ наподобие одежды.

– Сохранило ли оно это качество?

– Да, будь оно проклято!

Аш-Шамардаль сопоставил слова Бертранды – и вышло, что она, заполучив ожерелье и уверившись в его силе, явилась кому-то в чужом образе, и натворила каких-то позорных дел, но потом неожиданно заснула – и морок спал, обнаружив ее истинное лицо.

Трудно было даже вообразить, что бы это могло быть за дело, но аш-Шамардаль слышал немало историй про плутни и шашни арабских старух и здраво рассудил, что у франков старухи занимаются точно такими же пакостями. Арабская старуха, скорее всего, напустила бы на себя вид молодой красавицы и провела ночь с молодым красавцем. Неужели и Бертранда?..

Вообразив себе молодого франка, обнаружившего наутро в своей постели возлюбленную семидесяти или даже более лет от роду, аш-Шамардаль не рассмеялся, как полагалось бы слушателю забавных историй. Он не был по природе склонен к веселью – как, очевидно, и Бертранда. Он покивал головой, молча соглашаясь с тем, что зрелище должно было получиться срамное.

Тут край дверной занавески приподнялся.

– О господин! – позвал Хусейн. – Мой господин Абд-Аллах зовет тебя, ибо случилось нечто важное!

– А что важное может случиться у этого бездельника? – буркнул аш-Шамардаль, всем видом показывая Бертранде, насколько высоко он стоит над цирюльником. – Почему бы ему самому не прийти и не осведомить нас об этом?

– О господин, он сидит в темном чулане и зовет тебя оттуда! – отвечал растерянный юноша. – И он не может покинуть чулана!

– Прости, о госпожа, – аш-Шамардаль сдержанно поклонился. – Этот человек оказывает мне приют, когда я приезжаю в ар-Руху, и если ему вдруг стало плохо в домике с водой, мой долг – пойти и помочь ему, клянусь Аллахом! Дождись меня, о высокородная Бертранда, а пока ты можешь посмотреть мои талисманы и амулеты. Кое-что из них я готов продать знающему человеку или выменять...

– Я посмотрю их! – старуха немедленно склонилась над столиком, а аш-Шамардаль поспешил вслед за Хусейном.

– Разве он не в приюте уединения? – спросил мудрец, видя, что юноша ведет его в совсем другую сторону.

– Нет, о господин, я же сказал – он в темном чулане! Вот светильник.

Чтобы попасть туда, куда для неизвестной надобности забрался Абд-Аллах, аш-Шамардалю пришлось согнуться вдвое. Он оказался в узком и загроможденном всяческим старьем помещении, но цирюльника сразу не увидел. Зато он услышал голос Абд-Аллаха и поморщился, ибо человек этот вызывал у него немалое раздражение.

– Потерпи, ради Аллаха, заклинаю тебя, о сильнейший, о свирепейший, о непобедимейший из всех созданий Аллаха, равных тебе по высокому положению! – произнес этот знакомый гнусавый голос, почему-то идущий как бы из-под земли.

Аш-Шамардаль остановился и вознес над головой светильник.

– С кем это ты беседуешь, порази тебя Аллах? – брюзгливо осведомился мудрец. – И куда ты запрятался, о сквернейший среди скверных?

– Я тут, я тут, о повелитель мудрых! – завопил Абд-Аллах, сам при этом не показываясь.

– Почему я не вижу тебя? – спросил аш-Шамардаль. – Разве ты добыл перстень Сулеймана ибн Дауда, делающий его обладателя незримым?

– Ничего он не добыл, порази его Аллах в печень и в селезенку! прозвучал рокочущий голос. – Но он настолько разозлил меня своими пространными речами, что я готов был убить его.