Текст книги "Чеченцы в Русско-Кавказской войне"

Автор книги: Далхан Хожаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Народ чтит память своего героя – борца против царизма и любит его за мужество и отвагу, за честь и доброту, за твердость слова и чистоту поступков, за верность мужской дружбе, которой он дорожил, и чеченскому народу, который он любил больше жизни.

Усми Саадола

О гехинском наибе Саадоле (Iусми СаIдулла) рассказывают предания горских чеченцев Аргунского ущелья.

«Саадола был уроженцем аула Ботурча в Дишнийн-мохк (по данным поэта Апти Бисултанова, Саадола был из села Нихала в Аргунском ущелье. – Д. X.). До того, как присоединиться к имаму Шамилю, Саадола с друзьями самостоятельно совершал набеги на царские укрепления.

Однажды, придя к русским в крепость, он предложил свои услуги какому-то царскому генералу. Саадола объявил, что знает, где находится Шамиль, и берется за хорошую плату привести его живым или принести его голову. В помощь себе Саадола попросил 40 лучших офицеров. С этими 40 офицерами Саадола пришел в местность Чишки и, оставив их в лесу, наказал им не спать, пока не вернется. Те долго ждали его прихода, но сон сморил их, и офицеры уснули. Следивший за ними Саадола вернулся и отрубил всем своей шашкой головы. С этой добычей он пришел к имаму Шамилю. Шамиль ласково принял известного наездника и обещал Саадоле наибство, если тот принесет голову царского полковника.

Саадола пошел в засаду. Тогда была очень холодная зима. Аргун обычно подмерзал кое-где, но в эту зиму он весь покрылся льдом. Саадола, оставив коня, пополз через реку по льду к русскому лагерю, находившемуся в местечке ToгIe чу. В этом лагере царский полковник показывал мастерство рубки саблей, тренируя кавалеристов. Он был в белой одежде и белой шапке.

Солдаты заметили, что по льду через реку кто-то движется, но полковник, занятый учением, не обращал на их призывы внимания. Саадола, приблизившись на короткое расстояние, выстрелил из ружья. Лошадь рванулась, и раненый полковник, стараясь не упасть, пригнулся к шее лошади. Подскочивший же в это время Саадола срубил шашкой ему голову. И в создавшейся панике, под градом выстрелов благополучно скрылся с его головой. За этот подвиг Шамиль дал ему наибство.

Как-то, уже будучи гехинским наибом, Саадола находился в свите имама Шамиля, у небольшого озера возле села Гатен-кала, в местечке Кхаа кхоре (К трем грушам). У имама был прекрасный скакун, который не знал удара плети, очень своенравный, несшийся как ветер, на котором Шамиль не раз выходил из беды.

Наибов раздирало соперничество. Многим не нравился выскочка Саадола. Решив опозорить его перед имамом, они начали предлагать Шамилю, чтобы Саадола искупал его скакуна в озере. Имам согласился. Саадола вскочил на скакуна, ударил его изо всех сил плетью. Конь взвился и, прыгнув прямо в середину озера, скрылся вместе с Саадолой под водой. Вторым ударом плети Саадола заставил выскочить коня на берег. Шамиль, подстрекаемый наибами, попросил показать Саадолу искусство джигитовки (динхьавзор). Саадола начертил перед пропастью шашкой черту и, отъехав, погнал коня прямо на обрыв. Доскакав до черты, он сдавил обеими руками круп коня, и тот сел на задние ноги, встав на дыбы перед самой пропастью. Саадола проделал это вторично. Имам был восхищен...» (Рассказал З. Амагов, житель г. Грозного.)

Сведения о Саадоле имеются и в русскоязычных документах, а также в арабоязычных хрониках горцев.[28]28
  См., например: [Движение горцев, с. 498, 518, 519, 520, 521, 649; Хроника, с. 242].


[Закрыть]

Молодечество Саадолы описал в своих воспоминаниях генерал В. А. Полторацкий, с 1846-го по 1854 годы служивший на Кавказе. В рассказе об уничтожении жителей аула Дубы, а затем ответном натиске горцев на отступающий царский отряд 6 марта 1847 года он пишет: «Вот мчится ко мне горсть всадников; один из них на темно-сером коне пригнулся к передней луке, из чехла выхватил винтовку и, грациозно-ловко перекидывая ее со стороны в сторону, стремительно во весь карьер несется вдоль всей моей цепи. Батальонным огнем, наудалую, провожают молодца все семь взводов наших, но он, целый и невредимый, вихрем летит вперед к авангарду и, завернув коня вправо, врезывается один в середину ошеломленных его дерзостью донских казаков. Ловко, отважно и лихо всадник сделал между ними вольт и тем же путем не далее, как на 20 шагов от цепи, скачет снова мимо нее, не обращая внимания на возобновившуюся по нему пальбу, а только, поравнявшись со мною, дает, наконец, выстрел и сам невредимо и безнаказанно сворачивает скакуна своего к восторженно встретившей его толпе чеченцев. Но пуля этого сорви-головы джигита не пропала даром, а вершка на два от моего левого колена глубоко засела в живот моего бедного гнедого... По сведениям лазутчиков, отважный джигит на сером коне, ворвавшись в самую середину “гаврилычей” (прозвище донских казаков. – Д. X.) и ранивший затем моего гнедого, был не кто иной, как знаменитый наиб Саибдула, ближайший сосед и друг Дубы.

Этот наездник и богатырь не впервые оказывал чудеса храбрости, чем и славился в Большой и Малой Чечнях и высоко ценился самим Шамилем» [Полторацкий, с. 78—79].

И вновь воспоминания горцев: «...Саадола участвовал и в убийстве несархоевского Малсага. Малсаг был очень заметным, красивым, смелым, стройным и благородным человеком. Желая покутить и попировать в Петербурге, он трехмесячный путь совершал за день и, покинув, возвращался обратно за ночь.

Его очень любил русский царь, однако потом из-за подозрения, навеянного интригами царского двора, в том, что сын царя родился от Малсага, царь и его князья возненавидели Малсага и отдалили его от двора.

Однажды Малсаг поехал в Воздвиженку (Чехгири-гIала) с несколькими несархойцами к своим друзьям – русским офицерам. Имам Шамиль узнал об этом и велел наибу Бетигову Саадоле принести его голову в Ведено.

Наиб с воинами поехал делать засаду. В это время Малсаг с несархойцами и с офицерами из крепости, вызвавшимися проводить его, выехали из Воздвиженской крепости. В погоне за ними мюриды приблизились к группе Малсага. Возбуждение всадников передалось лошадям, лошади ринулись в разные стороны, охватывая несархойцев и царских офицеров кольцом. Офицеры, увидев опасность, бросили Малсага и его товарищей и кинулись в бегство. Кольцо вокруг несархойцев сомкнулось. Группа Саадолы начала скакать по кругу.

Малсаг спокойно разложил на землю бурку, положил на нее ружье, пороховницу и то, что нужно было для боя, и лег сам. Саадола закричал Малсагу, что имам Шамиль приказал Малсагу, сдавшись, предстать перед имамом в Ведено, и тогда его оставят с головой и свободным или, если он не согласится, отрубив, принести имаму голову Малсага.

Малсаг, решив продать свою голову подороже, произнес:

– Не верится мне, что вас имам послал. Поверю я вам, если среди вас окажется наиб Саадола.

Надеялся Малсаг, что Саадола отзовется и, никогда не промахивающийся, Малсаг сделает первый выстрел. Но один из мюридов, поняв намерение Малсага, опередил Саадолу:

– Этого имама Шамиля имамом Шамилем сделавшие, этого Шатоевского Ботака Шатоевским Ботаком сделавшие, этого Саадолу Саадолой сделавшие ведь мы, горские молодцы (ламанхой кIентий), являемся. Произносимое нами слово ты словом не считаешь?

Тут ответил Малсаг, что чем он, представ перед имамом Шамилем, сдавшись, вызовет смех наибов, пусть лучше, узнав, что красивую голову Малсага, которой несархойцы клянутся, отрубили, несархойцы плачут.

Начали стрелять мажарские ружья, размахивать начали терсмаймунами – шашками. Падать начали несархойские гордые молодцы.

Смертельно раненный Малсаг, оглядев убитых друзей, воскликнул, обращаясь к Саадоле:

–Ва, Саадола, о тебе все рассказывают как о прославленном знаменитом молодце. Ведь мы одного народа, ведь мы вайнахи (вай цхьаьна ма деций, вай вайн нехан ма деций). Оттого что тавлин (суьйли) Шамиль сказал принести Малсага красивую голову, которой несархойцы клянутся (Малсаган хазчу кортор дуй бууш), если ты Малсага голову отдашь имаму Шамилю, то наш народ (вайн нах) осудит тебя, говоря, что Саадола, голову отрубив, имаму Шамилю отдал, и поэтому тело Малсага без красивой головы в могилу положили.

Саадола, выполнив последнюю просьбу Малсага, отдал тело, не отрубая головы, оставшемуся в живых несархойцу и вернулся к имаму Шамилю.

Имам Шамиль сказал Саадоле:

–Кто ты такой, чтобы не принести голову Малсага, когда я приказал принести? Ведь теперь голова Саадолы будет на виселице висеть.[29]29
  Имам не вешал, но в этом предании говорится о виселице – память о казнях горцев царскими палачами.


[Закрыть]

Но Саадола, собрав своих приверженцев, не стал дожидаться покорно решения своей судьбы и ушел от имама». (Рассказал в г. Грозном З. Амагов со слов жителя с. Шульта Атсаламова Идриса в 1985 г.)

Еще один вариант предания о гибели Малсага зафиксирован Апти Бисултановым в 1980 году у жителя села Урус-Мартан Асхаба Тагаева (1910 г. р.):[30]30
  Опубликовано в кн.: Сказки, сказания и предания чеченцев и ингушей (с. 368—369).


[Закрыть]

«Среди наибов Шамиля наибольшим мужеством прославился наиб по имени Саадула. Он не боялся никаких трудностей и исполнял все повеления Шамиля. В то время в Ингушетии жил весьма известный мужчина – Назрановский Малсаг. Он не пошел за Шамилем, и имам за это его возненавидел и все искал возможности расправиться с ним. Однажды Шамилю сообщили, что Назрановский Малсаг едет в Чечню. Тогда Шамиль послал своего наиба Саадулу, чтобы он на пути следования Назрановского Малсага устроил засаду.

– Или приведи мне плененного Назрановского Малсага с головой на плечах, или принеси голову, снятую с тела убитого Назрановского Малсага, – наказал он наибу.

Пошел Саадула исполнять приказ Шамиля. Он устроил засаду у дороги, выходящей из гор на равнину. Ехал по этой дороге Назрановский Малсаг. Он доехал до моста, где Саадула устроил ему засаду. Вышел Саадула ему навстречу, поприветствовал его и сказал:

– Меня послал Шамиль и наказал: или привести тебя плененного с головою на плечах, или принести твою голову, снятую с твоего тела.

Тогда ответил ему Назрановский Малсаг:

– Чтобы не смеялись надо мною назрановцы, говоря, что я сдался, чтобы спасти свою жизнь, я предпочитаю, чтобы они плакали, причитая, что мою голову снесли наибы Шамиля.

Разошлись они двое, обнажили сабли, сошлись и начали сражаться. Поединок затянулся, и солнце стало клониться к закату. Никто из них не выказывал усталости. Но Саадуле повезло: изловчившись, он нанес Назрановскому Малсагу опасную рану. И тогда Назрановский Малсаг сказал ему:

– Ты, Саадула, настоящий мужчина; не будь ты таким, тебя не чтили бы столь высоко в Чечне. Ты победил меня. Я прошу тебя об одном: когда помру, не уродуй мое тело, лишив его головы. А чтобы Шамиль убедился, что я убит, сними и отнеси ему мои офицерские погоны.

Саадула исполнил завещание Назрановского Малсага. Подождал наиб, пока герой помрет, затем снял с него погоны и поехал к Шамилю.

Узнав о возвращении Саадулы, Шамиль сам пошел к нему навстречу и спросил:

– Или ты привел мне плененного Назрановского Малсага с головой на плечах, или ты принес его голову, снятую с его тела?

Саадула ответил Шамилю:

– И не привел я тебе плененного Назрановского Малсага с головой на плечах, и не принес его голову, снятую с тела. И если тебе нужно свидетельство о гибели Назрановского Малсага, вот тебе офицерские погоны, снятые с его плеч.

Увидя погоны, Шамиль, говорят, презрительно усмехнулся:

– У торговцев немало имеется таких погон, мне нужна была голова Назрановского Малсага.

И ответил тогда имаму наиб Саадула:

– Я скорее готов отречься от тебя и покинуть твое войско, чем, подчинившись тебе и исполняя твою волю, уничтожать лучших мужчин своего народа и быть проклятым среди своих людей!

Так и ушел Гехинский Саадула, а имам из-за своей чрезмерной жестокости лишился своего лучшего наиба».

Дальнейшая судьба Саадолы сложна и противоречива.

По преданиям жителей села Гехи, Саадола, сын Усмы (Iусми СаIдола), возглавил в 1865 году переселение чеченцев, карабулаков (орстхой) и ингушей в Турцию. Согласно документам, поддавшись провокационной пропаганде царских колонизаторов и османских властей, не желая покоряться царизму, в Турцию уходят с родной земли 23057 человек (5 тысяч семей) чеченцев, карабулаков и ингушей. Возглавили переселение кавказских горцев (всего их ушло 493000 человек) из Чечни и Ингушетии начальник Чеченского округа генерал-майор Муса Кундухов и начальник Урус-Мартановского участка бывший наиб Шамиля Усманов Сайдулла.

«Хлебнув сполна всех “прелестей” обещанного “рая”, пройдя унижения, позор на чужбине, теряя умирающих от голода и болезней родных и близких, потеряв Родину, горцы осыпают проклятиями тех, кто повел их в чужеземные пустыни. Переносить проклятия приходится и Саадоле, сыну Усмы. Саадола возглавляет теперь горцев, желающих во что бы то ни стало вернуться домой, на родину. Но тут железной хваткой стискивают горцев султанские власти. Чеченцы и ингуши во главе с Саадолой поднимают восстание, с оружием в руках пробиваясь к Кавказу. Саадола пропал без вести, неизвестно пока, погиб он или с ним произошло что-либо другое».[31]31
  Рассказал житель г. Грозного Борха Амирханов в 1988 г. Его предок – один из вернувшихся из Турции гехинцев.


[Закрыть]

Мемуары генерала Муса-паши Кундухова

«В конце февраля 1865 года Лорис получил приказание Великого князя приступать к подготовке чеченцев к переселению. Вместе с этим всем начальникам областей было предписано следить за движением вверенных им народов.

Также и я получил от Лориса официальное письмо о начатии переселения. Не теряя времени, пригласил я к себе в дом чеченского многоуважаемого наиба Саадуллу и почетного карабулакского старшину Алажуко Цугова с почетными людьми. Объяснив им прошлое и настоящее их положение, я спросил их, что ожидает их в будущем на Кавказе.

Они в один голос ответили, что кроме нищеты и обращения в христианство ничего лучшего не предвидят. Убедив их в истине этой, я предложил им оставить со слезами Кавказ и переселиться со мной в Турцию, где правда не найдем таких удобных земель, какими завладели у нас по праву сильного русские, но где при труде не будем иметь ни в чем недостатка и будем всегда готовы, как только представится случай, с помощью турок прогнать врага нашего с Кавказа.

Когда некоторые из них, предпочитая скорее расстаться с жизнью, нежели с родиной, начали говорить в пользу восстания (попробовать еще раз свое счастье), то я им сделал следующий вывод:

– Мы знаем, – сказал я, – что на земном шаре нет нации, стоящей ниже евреев. Все народы название их употребляют вместо многозначительного ругательства. Всякий назвавший в порыве сильного гнева противника своего не только в глаза, но и за несколько сот и тысяч верст жидом, чувствует, что гнев его смягчается. Но между тем было бы несправедливо отрицать, что в этой нации есть много честных, умных, образованных и благомыслящих людей. Следовательно дело в том, что эти несчастные жиды не имеют своего отечества, не на что им опираться, нечем гордиться и не к чему стремиться, вот по этой-то несчастной причине лишились они даже человеческого достоинства и униженно живут и хлопочут только для живота своего под гнетом народов, на земле коих они живут...

Не желая своему потомству подобной участи, я обязан искать ему отечество и выбор мой, как мусульманина, пал на Турцию, где безукоризненно слившись сердцем и душой с османами, он будет с ними делить скорбь и радость своего отечества, имея по умственным способностям своим открытую дорогу к высшим государственным должностям.

А здесь стыдно и грешно нам слиться с врагом, лишившим нас отечества и всех прав.

– Согласитесь, – продолжал я, – что мы горюем и опасаемся не за себя, а за будущее (за потомство). Оно ни в коем случае не поставит нам в вину, что с лишком столетняя кавказская война лишила нас национальности, но непременно будет укорять нас, если мы под предлогом родины (которая уже нам не принадлежит) оставим его здесь без отечества в глубоком унижении.

Одним словом, безотрадно окинув взглядом будущность нашей родины, я нахожу ее для нас невыносимо гадкой и душной и потому разум требует от нас из двух зол выбирать меньшее.

Они все без малейшего возражения согласились переселиться, спросив только, переселение совершится морем или сушею?

Я объявил им, что переселение совершится сухим путем по военно-грузинской дороге и со всеми удобствами.

Они остались очень довольны и поклялись готовиться к переселению, не делая беспорядков в крае.

Саадулле я приказал внушить переселенцам не трогаться с места, пока не переселятся все мои родственники с моим семейством.

Командующий войсками, опасаясь восстания, имел почти во всех аулах лазутчиков, которые, как всегда в таких случаях бывает, снабжали его и его начальников округов тревожными слухами, до крайности Лориса изнурявшими.

...Первая партия с семейством и родственниками моими была отправлена из Владикавказа 25 мая. Затем, каждый раз пропуская один день, выступали другие партии, и таким образом отправив до трех тысяч дворов, я остальных поручил наибу Саадулле, а сам с тяжелым чувством и сокрушенным сердцем простился с милой родиной.

Обратился к Всевышнему с усердной молитвой дать мне возможность в числе турецких войск с правильно устроенными мухаджирскими войсками вернуться на Кавказ и избавить его от ненавистного ему правительства».

Солтамурад Беноевский

В невыносимые годы русского господства и национального унижения сколько раз взывали чеченцы к памяти своих великих предков:

– О, Байсунгур Беноевский! Где ты?

– Повешен.

– Вара Беной-Атагинский?

– Убит.

– Ума-хаджи и Дада Зумсоевские?

– Повешены.

– Алибек– хаджи Зандакский?

– Повешен.

– Где ты, чеченский волк Солтамурад Беноевский?..

...Шел 1807 год. Продолжались нескончаемые многовековые русско-чеченские войны.

Отряд беноевцев возвращался домой после кровопролитного Ханкальского сражения против русских войск генерала Булгакова, пришедших с огнем и мечом на чеченскую землю. Чеченцы остановились перед одним из подъемов на отдых. Неунывающие горцы смеялись и шутили, вспоминая смешные ситуации из сражения в Ханкале.

Лишь серьезный Солумгири, как всегда, погрузился в думы.

– Что задумался? – спросил его подошедший товарищ. Сев рядом, он настроил свой дечик-пондар (национальный музыкальный инструмент) и, перебирая пальцами струны, запел звучным, сильным голосом:

 
Споем про турпала Нохчо!
Неохотно приближаешься к старости,
Неохотно удаляешься от молодости.
Не хотите ли, добрые молодцы,
Про турпала Нохчо послушать песню?
Как искры сыплются от булата,
Так мы рассыпались от турпала Нохчо.
Родились мы в ту ночь,
Когда от волчицы родятся щенки.
Имена нам были даны в то утро,
Когда ревел барс:
Такими произошли мы от предка нашего турпала Нохчо!
 

Обступившие его чеченцы в восторге восклицали: «ХIайт, маржа дуне яI!», салютуя выстрелами из пистолета. Разгоряченного Солумгири обнял подошедший к воинам путник:

– Солумгири! Я принес тебе хорошую новость. У тебя родился сын!

Солумгири выстрелил в воздух и в награду за весть отдал в подарок свой пистолет. Своего первенца Солумгири нарёк Солтамурадом...

Солумгири был узденем среднего достатка. В хозяйстве имел несколько быков, верховую лошадь, пару упряжных лошадей. Две небольшие отары паслись в Беное и в местечке рядом с Бачи-юртом. Всего в его семье было 3 сына и 4 дочери.

Самым старшим сыном в семье Солумгири был Солтамурад. Младше Солтамурада на три с половиной года был Муна и на шесть с половиной лет – Ханмурад.

Солтамурад рос серьезным и ответственным ребенком, характером был в отца. Как старший из детей, он рано стал помогать отцу в хозяйстве, смотрел за братьями и сестрами.

Мальчишеских обид не прощал, и хотя не был задирист, но когда вынуждали, дрался до конца, молча, упорно и отчаянно. Очень скоро упрямый мальчишка, которого невозможно было победить, завоевал авторитет среди сверстников.

Люди рассказывают, что когда Солтамураду исполнилось тринадцать лет и беноевский отряд с другими чеченцами выступил к грузинской границе для боев с вторгнувшимися в Чечню русскими войсками, то к ним попытался присоединиться и Солтамурад. Воины, сказав, что он еще мал, не взяли его с собой, но Солтамурад тайно обошел их, и когда отряд был уже далеко от родного селения, вышел к ним навстречу. Воинам пришлось взять его с собой. В бою с царскими войсками Солтамурад получил ружейную рану в левое плечо. Таким был его первый бой с царскими захватчиками.

Солтамурад с детства буквально впитывал в себя предания и рассказы стариков об исламе, истории чеченцев, их происхождении и знаменитых героях. Как-то он спросил у своего отца Солумгири, откуда происходят чеченцы. Отец после некоторых раздумий ответил:

– Люди рассказывают по-разному, но я расскажу тебе только то, что слышал от ученых мулл (а они читали в старых чеченских хрониках – тяптарах, написанных на арабском языке).

Говорят, что общий предок всех нохчий был потомком пророка. Он являлся правителем страны Шам и носил титулы «шахин-шах» («царь-царей») и «сейс-дуль умараи султану салатини» («князь правителей и властелин властителей»). Этот Сайд-Али был 107-м потомком родоначальника всех людей пророка Адама. Брат Сайд-Али Гази-Хамзат правил в Нахчуване. У Сайд-Али было три сына: Абулхан, Рашидхан и Хамзатхан. После смерти их отца в 70-м году после смерти пророка, да будет над ним всегда благодать Всевышнего, их царская власть перешла в руки людей неправедных, а престол их отца занял Омар-бен Хасан аш-Шами. Братьям пришлось бежать в Нахчуван. Они ушли в КагIазман, где жили родственники их отца, в том числе их дядя Гази-Хамзат. Там прожили десять лет. В этом городе смерть забрала их младшего брата Хамзатхана. Оттуда братья ушли в Арзуман, где умер Рашидхан, а оттуда в город Халаб. В этом городе остался жить сын Рашидхана. Далее они по берегу моря пришли в страну абзеков, где сын Абулхана женился на дочери абзекского князя Сурхи. Затем после ссоры с абзекскими князьями переселились на реку Басхан, где построили башню, а оттуда переселились в Нашху. В Нашхе от них образовалось 13 тайпов. Уже из Нашхи нохчий стали расселяться по всем направлениям. Предок беноевцев Биан через Аргунское ущелье, где было основано поселение Оргун с башнями, через Тевзане пришел сюда и основал селение Бена. Я назову тебе имена наших предков, но не могу тебе сказать, точно ли я запомнил их и всех ли перечислил.

Моего отца, то есть твоего деда, звали Тур, его отца Оьлкъа, затем Мохьмад, Юьрташ, Iубайд, Элдар, Жоба (этот Жоба является родоначальником нашего рода – гара, Жоби-некъе), Бахьанда, Йовта, Хурсул (Хурсул принял ислам), Тур, Биан (основатель Беноя), Ал (Эл), Ул, Уз, Iамирхан. А далее имена предков я точно не припомню: то ли Рашидхан, то ли Оргун, его отец Сайдхан и его дед Абулхан (сын Сайд-Али аш-Шами). Люди по-разному говорят.

У беноевцев девять родов-гаров. Люди одного гара считаются родственниками. Эти гары таковы: Жоби-некъе, Уонжби-некъе, Iасти-некъе, Ати-некъе, Чупал-некъе, Очи-некъе, Доьвши-некъе, а также Эди-некъе и Гуьржмахкахой.

Все мы, беноевцы, – тайповые братья и равны между собой. Мы всегда помогаем друг другу и защищаем друг друга. Над нами шутят люди из окружающих селений, называя нас «большеногими беноевцами», потому что у нас очень много людей крупного телосложения. Люди уважают нас за бесхитростность, прямоту, верность слову и бесстрашие. Наш тайп самый сильный и многочисленный в Чечне. Мы чистые чеченцы. Может быть, потому, что чеченцы происходят из царского рода, они не признают князей и власти над собой. Все чистые чеченцы называют себя «оьзда нах» – узденями, то есть свободными и благородными людьми.

Солтамурад хорошо запомнил слова отца.

В 19 лет Солтамурад женился. У него родились три сына – Туьршил, Демилха и ТIема.

Со своими братьями Муной и Ханмурадом Солтамурад участвует в боях чеченцев против войск Ермолова. Солтамурад вместе с другими беноевцами воевал под знаменами имамов Авко из Герменчука и Мухаммеда. Как и другие, восхищался бесстрашием и удалью предводителя Чечни Тайми Биболта.

...Наступило временное перемирие в русско-чеченских войнах. Но это было лишь затишье перед грозой. С 1828 года в горном Дагестане начинается антирусское движение под руководством имама Гази-Мухаммеда из аварского селения Гимры. Весной 1830 года это движение охватывает Чечню. Беноевцы, селение которых посещал со своими проповедниками Гази-Мухаммед, были увлечены обаянием нового имама и последовали за ним. Беной стал опорой имама в Чечне.

Шли жестокие сражения с царскими войсками. Сплоченные единым порывом чеченцы и дагестанцы наносили поражения русским, захватывали укрепления. 1 ноября 1831 года конница Гази-Мухаммеда ворвалась в Кизляр и частично сожгла его. Солтамурад был в первых рядах мюридов.

Весной 1832 года под Гудермесом чеченцы в конном бою разбили наголову Гребенский казачий полк. По приказу Гази-Мухаммеда две трофейные царские пушки Байсунгур и Солтамурад со своим отрядом увезли в Беной.

В Беное, бывшем опорной базой последователей имамов Шамиля из Гимров, Ташу-хаджи из Эндери и других, Солтамурад завороженно слушал проповеди тестя Гази-Мухаммеда шейха Мухаммеда ал-Яраги, просто и доходчиво раскрывающего перед душами правоверных таинства ислама.

Летом и осенью 1832 года войска генерала Розена прошлись по Чечне, оставляя за собой смерть и разрушение. После ожесточенного сопротивления беноевцы отошли в леса. Войска генерала сожгли Беной и другие чеченские селения и ушли в горный Дагестан, преследуя имама Гази-Мухаммеда.

17 октября 1832 года последняя крепость имама – аул Гимры – была взята штурмом, а Гази-Мухаммед героически погиб, пронзенный царскими штыками. Тяжелораненый Шамиль сумел пробиться через окружение. В январе 1833 года в ауле Гоцатль имамом Дагестана был провозглашен соратник Гази-Мухаммеда Хамзат-бек.

Другой соратник Гази-Мухаммеда Ташу-хаджи Эндерийский в 1834 году ушел в Чечню. По приезде в Беной он остановился в доме отца Солтамурада Солумгири, с которым у него завязалась большая дружба. Жители Беноя по достоинству оценили ученость, ум, святость и мужество шейха Ташу-хаджи. Вскоре у шейха Ташу-хаджи (ученика шейха Мухаммеда ал-Яраги) появилось много приверженцев и мюридов среди ичкеринских чеченцев. Солумгири и его сыновья прилагали все усилия для выполнения поручений шейха Ташу-хаджи. Уже в августе 1834 года царское военное командование обращает внимание на деятельность Ташу-хаджи, который все более распространяет свое влияние в Чечне.

19 сентября 1834 года был убит кровниками имам Дагестана Хамзат-бек. Через несколько дней в ауле Гоцатль имамом Дагестана избирают Шамиля. 12—15 июня 1835 года произошли бои между отрядами подполковника Пулло и имамом Чечни Ташу-хаджи на Аргуне. Солтамурад с другими беноевцами сопровождал Ташу-хаджи почти во всех походах. В том же году Ташу-хаджи признал Шамиля имамом и стал его наибом в Чечне.

С февраля 1836 года Солтамурад в составе отряда Ташу-хаджи участвовал в походе в горный Дагестан, где Шамиль подчинил себе многие селения.

В 20-х числах августа 1836 года Пулло с царским отрядом быстрым маршем прошел до села Зандак. Аул был сожжен после боя. На призыв о помощи сошлись ополченцы из окрестных селений. Подошедшие беноевцы и жители других аулов во главе с Ташу-хаджи вынудили царский отряд отступить.

В 1837 году, в конце февраля—начале марта, враг вновь вторгся в Ичкерию. 1 марта у селения Алерой произошел бой между отрядом соратника Ташу-хаджи Уди-муллы и войсками генерала Фези. Из Чечни генерал Фези продолжил поход в Дагестан против Шамиля. 7 июля 1837 года у Тилитля Шамиль заключил с Фези перемирие. Но перемирие это было недолгим. Уже в августе произошло между ними новое сражение.

В этом же году состоялось событие, вызвавшее много разговоров в горах. Это был приезд на Кавказ русского царя. 7 октября 1837 года император Николай I прибыл в Тифлис. Посещение Кавказа русским царем предполагало переход к более жестокому и быстрому введению русских колониальных порядков. Так и получилось. Назначенный 30 ноября командиром Отдельного Кавказского корпуса генерал от инфантерии Головин по указанию царя начинает вводить на оккупированной территории русское управление.

В 1838 году траур опустился на мусульман Дагестана и Чечни. Умер святой эфенди Мухаммед ал-Яраги. А в 1839 году в связи с вводом в плоскостной Чечне русского управления начинаются волнения среди равнинных чеченцев.

По поручению своего мюршида Ташу-хаджи (или, как называли его чеченцы, Воккха хьажа – Старший Хаджи) Солтамурад, Байсунгур и другие ездили по селениям Чечни, призывая людей к газавату.

Одновременно Ташу-хаджи разрешал тяжбы, возникавшие между жителями Ичкерии. Так, например, разбирая спор беноевцев по поводу желания некоторых разделить урочища между фамилиями, шейх постановил, что урочище Беной-Ведено должно быть в нераздельном пользовании аула, потому что прежде на месте расчищенной поляны был общебеноевский лес.

С тамадой Беноя Байсунгуром Солтамурада связывали давняя дружба и родство. На дочери Байсунгура МацIа был женат брат Солтамурада Муна. Муна, по рассказам, был физически очень сильным человеком и храбрым воином. В схватках с царскими войсками он был ранен 12 раз. Первая его жена, из очень бедной беноевской семьи, умерла от болезни. Умер и их 3-летний сын. Во второй раз Муна женился в начале 40-х годов на дочери Байсунгура.

Рассказывают, что перед этим Муна совершил подвиг. На хребте Энгана-дукь расположились лагерем царские войска, шедшие на Беной. В этот день Муна, подкравшись к белой палатке царского полковника, поджег ее, и когда полковник выскочил оттуда, Муна застрелил его из пистолета, прыгнул к склону и покатился с обрыва. Сопровождаемый выстрелами, которые, за исключением нескольких неопасных ран, не принесли ему особого вреда, Муна спасся в лесу.

После этого подвига он и женился на дочери Байсунгура. Маца умерла в 1862 году. От нее у Муны было три сына: Гарда, Гарби, Джаби – и дочь Забанат.

Солтамурад в Беное пользовался не меньшим влиянием и авторитетом, чем Байсунгур. Рассказывают, что когда нужно было назначить наиба Беноя, то Солтамурад обратился с просьбой к Байсунгуру принять на себя эту должность, так как Солтамурад и другие не видели на это место более подходящего, болевшего за общее дело человека. Байсунгур, отказавшись от должности, напротив, предложил стать наибом Солтамураду. Но Солтамурад возразил, сказав, что он не доверяет до конца Шамилю. Байсунгур заметил: «А что же ты мне предлагаешь стать наибом человека, которому не доверяешь?» Разговор перевели в шутку, и должность наиба опять осталась незанятой.

Уже во всех округах и обществах были назначены наибы, и лишь Беной оставался без наиба. Поэтому почетные люди всех аулов выражали лидерам беноевцев свое недовольство. Солтамурад организовал собрание беноевцев, на котором предложил избрать наибом Байсунгура.