Текст книги "Чеченцы в Русско-Кавказской войне"

Автор книги: Далхан Хожаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Ичкеринское сражение 1842 года и разгром армии Воронцова в Дарго

Блестящей победой чеченского духа и чеченского оружия в Кавказской войне можно назвать Ичкеринское и Даргинское сражения. К сожалению, сведения о них очень скупы. В русской историографии XIX века и в дальнейшем, вплоть до сегодняшнего дня, история этих сражений в Чечне либо замалчивалась, либо подавалась заведомо искаженно. Изгнавшей Наполеона империи трудно было признать, что столь сокрушительное поражение одна из лучших в Европе армий потерпела от значительно уступавшего в численности и вооружении ополчения кавказских горцев.

Чечня, май 1842 года

В мае 1842 года 500 чеченских воинов под началом наиба Малой Чечни Ахверды Магомы и имама Шамиля ушли в поход на Кази-Кумух в Дагестан.

Воспользовавшись их отсутствием, 30 мая генерал-адъютант П. Х. Граббе с 12 батальонами пехоты, ротой саперов, 350 казаками и 24 пушками выступил из крепости Герзель-аул по направлению к столице Имамата Дарго. Десятитысячному царскому отряду противостояло, по сообщению А. Зиссермана, «по самым щедрым расчетам до полутора тысяч» ичкеринских и ауховских чеченцев.

Возглавляемые талантливым чеченским полководцем Шоаипом-муллой Центороевским, чеченцы готовились к сражению. Наибы Байсунгур и Солтамурад организовали беноевцев на строительство завалов, засек, ям, приготовление провизии, одежды и военного снаряжения. Андийцам, охранявшим столицу Шамиля Дарго, Шоаип поручил при приближении врага уничтожить столицу и вывезти всех людей в горы Дагестана. Наиба Большой Чечни Джаватхана, тяжело раненного в одном из недавних сражений, заменил его помощник Суаиб-мулла Эрсеноевский. Ауховских чеченцев на борьбу с завоевателями поднимал их молодой наиб Улубий-мулла.

Остановленный героическим сопротивлением чеченцев у аулов Белгатой и Гордали, уже ночью 2 июня отряд Граббе начал отступление. Огромный урон врагу нанес отряд беноевцев во главе с Байсунгуром и Солтамурадом. Царские войска были разбиты наголову, потеряв в бою 66 офицеров и 1700 солдат убитыми и ранеными. Чеченцы потеряли убитыми и ранеными до 600 человек. Были захвачены 2 пушки и почти все военные и продовольственные запасы противника.

3 июня Шамиль, узнав о движении русских к Дарго, повернул назад в Ичкерию. Но к приезду имама все уже было кончено. Чеченцы громили превосходящего, но уже деморализованного противника. По воспоминаниям царских офицеров, «...были батальоны, которые обращались в бегство от одного только лая собак».

Вся Чечня праздновала победу. Шоаип-мулла Центороевский и Улубий-мулла Ауховский были награждены двумя трофейными расшитыми золотом знаменами и орденами в виде звезды с надписью «Нет силы, нет крепости, кроме Бога единого». Байсунгур Беноевский получил медаль за храбрость. Были награждены и многие другие воины, в том числе и Солтамурад из Беноя. Поощрения получили также беноевские командиры Баршкхин Бира (старший брат Байсунгура), Рамзин Iада, Болатан Тимаркъа, Мусхин Жаапар, Iемазан ТIалбиш, Хухан Iарби и другие.

Чечня, май 1845 года

В мае 1845 года царская армия несколькими крупными отрядами вторглась в пределы Имамата. В начале похода для действий по разным направлениям было создано 5 отрядов. Чеченским руководил генерал Лидерс, Дагестанским – князь Бейбутов, Самурским – Аргутинский-Долгоруков, Лезгинским – генерал Шварц, Назрановским – генерал Нестеров. Главные силы, двигавшиеся к столице Имамата, возглавил сам главнокомандующий русской армией на Кавказе граф М. С. Воронцов.

Не встречая серьезного сопротивления, 30-тысячный отряд прошел горный Дагестан и 13 июня вторгся в Андию. Старики рассказывают: царские офицеры хвастались, что они берут горские селения холостыми выстрелами. Говорят, проводник-аварец отвечал им, что они еще не дошли до осиного гнезда. В ответ на это разозленные офицеры пинали его ногами.

6 июля один из отрядов Воронцова двинулся из Гагатли в Дарго. В отряде было более 8 тысяч пехоты, 1200 конницы, 350 артиллеристов и 16 орудий.

Дорога на Дарго шла по пересеченной местности, посреди леса. Чеченцы уже давно знали о приближении этой военной экспедиции и следили за ее маршрутом. В ночь с 5 на 6 июля по всей Чечне мчались гонцы с призывом встать на защиту Родины. Цель экспедиции чеченцы разгадали сразу, и к Дарго шла помощь из других мест Чечни. По рассказам даргоевцев, во главе прибывших отрядов чеченцев был поставлен 22-летний наиб Хатат, сын Амерхана из Дарго, так как он хорошо знал местность, пользовался доверием имама и, несмотря на молодость, был известен храбростью и умением руководить людьми в бою. Хатат же, как и все наибы, подчинялся Суаибу-мулле Эрсеноевскому, который осуществлял общее командование.

По преданию, когда войска Воронцова подходили к Дарго, то Шамилю через лазутчика-дагестанца доставили записку, что якобы чеченцы его предали и готовятся сдаться русским. В записке далее просили Шамиля покинуть Чечню и возвратиться в Дагестан. Этой подложной запиской царское командование хотело выманить имама из Чечни в почти готовый уже покориться Дагестан. Записку эту Шамиль показал Хатату, на что тот ответил, чтобы Шамиль завтра с подзорной трубой поднялся на гору неподалеку от места, где планировалось дать бой царским войскам, и следил за битвой.

Шамиль последовал его совету и наблюдал за началом боя, но когда сражение развернулось полным ходом, не выдержал и с двумя пистолетами в руках ворвался в гущу сражающихся. Его с трудом удержали телохранители и отвели на прежнее место, так как царские офицеры и солдаты могли узнать имама и весь огонь направить на Шамиля, чтобы погубить его.

...Сначала дорогу царским войскам преградили немногочисленные успевшие подойти жители ближайших чеченских селений Большое Дарго, Беной, Белгатой, Центорой, Энгеной и другие. Вместе с чеченцами был и небольшой дагестанский отряд, посланный имамом из Дарго.

По рассказам стариков, в лощине при подходе к Дарго войскам Воронцова была устроена засада протяженностью чуть более километра. Несколько сот чеченцев, укрывшись за завалами из больших деревьев с переплетенными ветвями (было сделано 20 завалов), планировали пропустить царский отряд в глубь леса и начать сражение.

По обе стороны дороги все высокие деревья были подрублены так, чтобы в любой момент можно было их повалить. По договоренности, главная засада не должна была себя выдать до тех пор, пока с последнего завала не раздастся выстрел.

Дорога то круто поворачивала в сторону, то круто поднималась, то опускалась. И на каждом таком опасном месте солдаты боялись идти вперед, за что их ругали офицеры. На одном из подъемов где-то в середине засады страх обуял солдат, и тогда генерал-майор Фок вышел вперед с саблей на плече и браво зашагал вперед. Оказавшийся поблизости в засаде чеченец по имени БIаьштиг из аула Беной не смог упустить такого удобного случая и выстрелил в генерала. Пуля попала Фоку в голову и убила его наповал.

Тогда прогремели выстрелы с головной засады, а затем зазвучали со всех сторон. Подрубленные деревья сразу были повалены, и весь отряд царской армии лишился возможности отступить. Так началось знаменитое в истории русско-кавказских войн Даргинское сражение.

Теряя раненых и убитых, царские войска шли вперед: чеченцев было слишком мало, чтобы остановить их. На отдельных участках мюриды пропускали часть отряда без сопротивления, затем отрезали его от основных сил, окружали и полностью уничтожали ружейным огнем и кинжальными атаками.

Рассказывают, что в боевое ополчение чеченцев хотели войти трое мальчиков, но их не пустили, так как они были слишком юны. Тогда они вышли далеко вперед всех чеченцев и из-за завала открыли огонь по царским солдатам. Двое заряжали, а третий стрелял. Все трое мальчиков погибли в бою.

Всего, по официальным данным, в этом бою было ранено и убито 160 солдат и офицеров. Погибло также много лошадей.

Дарго по приказу Шамиля был сожжен и оставлен чеченцами.

Воронцов считал, что основные силы горцев разбиты и окружены, полагая, что с часу на час придет с капитуляцией Шамиль. Но он жестоко ошибся.

Один из участников похода генерал Бенкендорф писал: «В день занятия Дарго силы Шамиля были слабее наших, но уже на другой день вся Чечня и весь Дагестан собрались вокруг него, и теперь многочисленный противник словно громадный муравейник окружил нас со всех сторон...»

7 июля к Шамилю отовсюду начали стягиваться отряды чеченских наибов. С ополчением беноевцев подошли Солтамурад и Байсунгур.

В ночь с 7 на 8 июля Шамиль на военном совете приказал устроить засаду в лесу для перехвата русского транспорта, который, по данным чеченской разведки, должен был прибыть из Андии в Дарго через два дня. Весь день и всю ночь воины Солтамурада рубили завалы.

Самый крупный отряд ополчения составляли беноевцы. Под началом Байсунгура и Солтамурада был пятисотенный полк ополченцев. В рядах ополченцев из Беноя и других сел было много женщин и подростков.

8 июля в местности между Белгатоем и Дарго произошел бой, в котором царские войска потеряли 187 солдат и офицеров убитыми и ранеными.

В этом бою погиб молодой дагестанский наиб Шамиля Хитын из селения Данухи общества Гумбет. Было ранено несколько человек из Беноя.

Посланный Воронцовым отряд генерала Пассека, натолкнувшись на упорное сопротивление, отступил.

9 июля 4-тысячный отряд под командованием генерала Клюки фон Клугенау по приказу Воронцова двинулся за провиантом из Дарго к дороге от Речельского перевала.

К Шамилю прибыли в этот день плоскостные чеченцы.

9 и 10 июля произошло сражение чеченцев с отрядом Клугенау.

Чеченцы отрезали отдельные части от основных сил, окружали и затем уничтожали их. Мюриды стремительно атаковывали русских и тут же исчезали из виду, не прекращая стрелять. Неудержимые в ярости беноевцы во главе с Байсунгуром и Солтамурадом буквально расколошматили колонну царских войск, вырезая шашками и кинжалами из русских рядов целые подразделения. На дороге из мертвых тел солдат громоздились целые завалы.

Потери несли и чеченцы. Упал с оторванной рукой наиб Байсунгур. Пал со сквозной штыковой раной в грудь кадий Беноя Джонха. Пал насмерть пораженный орудийным ядром командир беноевской сотни Рамзин Ада.

Разъяренные беноевцы с остервенением кидались врукопашную и резали солдат, как волки, попавшие в отару овец. Старожилы селения Дарго утверждают, что только за один час рукопашной битвы было зарублено 750 солдат и офицеров царской армии. Раненый Солтамурад продолжал командовать беноевскими ополченцами. Русские несли огромные потери. Погибли генералы Викторов и Пассек. Количество раненых и убитых перевалило за тысячу...

В Даргинском сражении прославился беноевец – меткий стрелок Ходу. По преданиям, Ходу перед Даргинским сражением заготовил 1200 зарядов к своему ружью, и он уверял, что ни одна пуля из них не пропала даром, попадая или в солдата или в лошадей.

Даже чеченские женщины с кинжалами нападали на солдат, забирая в плен целые подразделения. Отчаяние и паника, охватившие царских солдат, были столь сильны, что при виде выскочившего из леса горца солдаты, бросая ружья и плача, становились на колени и наклоняли шеи под чеченские кинжалы.

День, солнечный и ясный поутру, когда начиналось сражение, закончился сильным ливнем. Окровавленную почву смывало дождем в реку Ясса (Аксай), и река стала красной от крови. По официальным данным царского военного командования, только 9 и 10 июля было убито 2 генерала, 17 офицеров, 537 солдат, а ранено 32 офицера и 738 солдат. Чеченцы захватили также 3 орудия.

Остатки изнуренного и окровавленного войска Клугенау были спасены от полного уничтожения подошедшей помощью. Солдаты назвали это сражение «сухарной оказией».

13-дневное сражение в Ичкерии закончилось победой горцев. Только из-за внезапной смерти жены Шамиля, на похороны которой имам отлучился 18 июля, гибели 16 июля Суаиба-муллы и благодаря подошедшей на помощь Воронцову колонны генерала Фрейтага царская армия была спасена от полного уничтожения.

20 июля жалкие остатки российской армии вернулись из Мескеты в укрепление Герзель-аул. По заниженным официальным данным, потери царских войск в этом походе составили 3003 солдата, офицера и генерала убитыми, ранеными и пропавшими без вести. По данным же военных историков царской России, потери составили не 3 тысячи, а 5 тысяч человек.

А чеченский народ вновь хоронил лучших своих сынов и дочерей, отдавших жизнь за свободу и независимость Родины. Вновь на чеченских кладбищах выросли целые рощи высоких деревянных шестов с флажками на верхушках – холламы (шахиды). Наибы хоронили своих героически погибших соратников: Суаиба-муллу из Эрсеноя, Элдара – наиба Ичкерии, Хитына из Гумбета, дылымского Хаджи-бека, андийского Мамада и других. Плечом к плечу с чеченцами и дагестанцами «за нашу и вашу свободу» воевали и погибли в Даргинском сражении бежавшие от царской неволи поляки, русские, казаки и украинцы.

Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном (в 1854–1855 гг.) пребывании в плену у Шамиля семейств:

Покойного ген.-м. князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии.

Отрывок из рассказа покойного генерал-майора князя Орбелиани о своем плене у Шамиля в 1842 году

«... В первых числах мая Шамиль получил уведомление, что небольшой отряд русских разбил при Раче  горцев под начальством Гаджи-Яги и Абдурахман-Дибиря (карахского наиба). Вследствие чего Шамиль приказал наибам Чечни и Ауха, то есть ичкеринскому Шуембу, шубутовскому Джават-Хану, ауховскому Улу-Бею и Большой Чечни Ахверды-Магомету, собрать отборной конницы 500 человек. В несколько дней она изготовилась и должна была под начальством Ахверды-Магомета отправиться в Казикумухское Ханство. По этому случаю упомянутые наибы Чечни прибыли в Дарги и, с позволения Шамиля, пришли, в сопровождении телохранителей своих, посмотреть на нас. Нас вывели из ямы и представили им. Таким образом познакомился я с некоторыми из сподвижников Шамиля.

...Шуемб небольшого роста, лицо смуглое с небольшими рябинками, ловкий во всех приемах и в особенности верхом. Он известен, как человек с хитрым и бойким умом, как отличный рубака, лихой наездник и искусный предводитель с бою.

Улу-Бей молодой человек, не более двадцати пяти или, много, тридцати лет, хорош лицом и сложением. Смелые набеги и отличная храбрость поставили его наряду с предыдущими; сам же он себя ставит выше Шуемба, которого вообще (как можно было заметить из некоторых выражений, произнесенных в нашем присутствии) не очень жалует и уважает. Как Улу-Бей, так и Шуемб имели на груди, выше патронников, серебряные пятиугольные звезды <…>

Шуемб и Улу-Бей ругали перед нами русских, говорили, что Шамиль, взяв нас в плен, доберется теперь до Клюгенау и до Граббе, а потом (если Бог поможет) возьмет Тифлис и самого сардаря, истребит гяурское войско и приведет к нам на собеседование в яму богатых армян, грузин и русских. Эта хвастливая выходка сопровождалась общим хохотом.

...В половине мая горцы двинулись к Казикумуху, за ними выехал туда же и сам Шамиль, оставив Чечню в распоряжении Шуемба и Улу-Бея, на которых он надеялся как на самого себя. В конце этого месяца даргинцы стали поговаривать, что русские идут в Чечню.

1-го июня генерал Граббе вступил в ичкеринские леса...

Шуемб и Улу-Бей встретили генерала Граббе с ичкеринцами и ауховцами; прочие не поспели или не хотели участвовать; мы сами видели до ста человек андийцев, спокойно оставшихся в Даргах. Оба наиба беспрестанно посылали к семейству Шамиля с просьбой переселиться в Андию или в дальнейшие горы Дагестана; они приказывали сказать, что будут защищаться до последнего дыхания, что русским нет почти возможности дойти до Даргов, но что при всем том, нельзя за все ручаться, потому что генерал Граббе, если захочет, настоит на своем, несмотря ни на какую потерю. Это общее мнение всех горцев о генерале Граббе, и убеждение это так пугало чеченцев, что они хотя и полагали, что русские никогда не дойдут по этой дороге до Даргов, однако ж начали переселяться в безопаснейшие места. Семейство Шамиля, со всем имуществом его переехало в Андию.

...После отступления генерала Граббе из ичкеринских лесов нас опять погнали в Дарги и снова засадили в прежнюю яму. Через несколько дней прибыл и сам Шамиль, спеша на помощь Чечне и семейству своему, полагая их все еще в опасности. Не застав русских, он начал показывать как бы неудовольствие за то, что отвлекали его от казикумухских дел, где, как он говорил, став в тылу русских, лишил бы их всякой возможности получать подвозы и хотел выморить голодом; но скоро досада его прошла и он чрезвычайно ласково принял наибов Шуембу и Улу-Бея, которым за храбрость и мужественное отражение русских в кровавом ичкеринском деле, подарил два наших знамени, доставшихся ему в Казикумухе от жены Аслан-Хана, которому пожалованы они были графом Паскевичем-Эриванским, за удержание спокойствия во всем Дагестане во время персидской войны».

Хроника Мухаммеда-Тахира ал-Карахи. О дагестанских войнах в период Шамиля.

Глава о набегах на Кучулик (с. 144–147).

«Когда имам вышел для оказания помощи (наибу Гази-Гумука) и направил туда войска, то проклятый граф, начальник неверных, с многочисленным войском и обильным снаряжением отправился к семье имама в Дарго. Он шел со стороны Кучулика между двумя вилайетами храбреца Шуайба и Уллубия, наиба Ауха.

В это время известный храбрец шейх Мирза ад-Дилими направился к наибу Уллубию и нашел его со склоненными рогами и опечаленного. Его привели в замешательство дела своей семьи и ее охрана. Затем шейх Мирза направился к Шуайбу. Его он нашел подобным льву, приготовившемуся к прыжку. Он уже строил завалы поперек дороги, по которой направлялись русские, и решил преградить ее. Шейх Мирза спросил его: “Ну, как ты себя чувствуешь?” – “Я имею твердое намерение оказать сопротивление и не поворачивать вспять перед врагом”, – ответил Шуайб. “А как твои войска?” – спросил Мирза. “Так, как им надлежит быть, – ответил Шуайб. – Русские пройдут здесь только тогда, когда убьют меня, выпустят по капле мою кровь и растопчут мой труп ногами”.

Затем шейх Мирза вернулся к Уллубию, ободрил его и помог собраться с силами. Шуайб, да помилует его Аллах Всевышний, тайно приказал семье и домочадцам имама переселиться в Андию и забрать с собой туда все пожитки и их имущество и не оставлять в Дарго ничего, даже ломаной ложки. Он приказал также сжечь дома семьи имама в Дарго, если туда приблизятся русские. А публично он во всеуслышание заявил: “Пока я жив, русские не приблизятся к Дарго”. Затем, когда проклятый начальник двинулся со своими дьявольскими войсками, его удерживал бывший с русскими Хасиль Муса ал-Яхсави. Он говорил ему следующее: “Истинно, в лесах Чечни – львы-наездники. А в вилайетах имама – самые отчаянные храбрецы. Так не ходи же к ним для того, чтобы отдать им одежды солдат и побросать трупы для собак и волков”. Но он не обратил на это внимания и разговаривал с Хасиль Мусой с присущей ему гордостью и надменностью. Русские выступили с их тщеславием и кичливостью.

В течение первого дня они не встретили никого, кто предстал бы перед ними с оружием. Тогда этот начальник, издеваясь над Хасиль Мусой, спросил его: “Где же те львы и герои?” – “Подожди до завтра”. – отвечал Хасиль Муса.

На третий день, когда войска графа только что собрались выступить, против них развернули военные действия и спереди, и сзади, и справа, и слева войска упомянутых наибов, андальцы и Сухайб, заместитель Джавад-хана. Сам Джавад-хан был ранен до этого в одной битве и вскоре умер от полученной раны, да помилует его Аллах Всевышний.

Джавад-хан, будучи ранен, кусал свои пальцы от сожаления, что он не мог подняться для этой битвы.

С ними (войсками русских) сражались, их убивали и забирали в плен. Когда те приблизились к Бальгиту и Гудару, русские обратились в беспорядочное бегство. Убивали и множество косили их так, что бывало отделят их отряд отступающих, напав на них спереди и окружив их, избивают до тех пор, пока полностью не уничтожат. И так продолжалось и продолжалось».

Поход в Кабарду

Не имея сил самим восстать против царской администрации, кабардинцы неоднократно приглашали к себе имама, обещая присоединиться к нему с 5 тысячами всадников и поднять соседнее с ними племя абадзехов, которое поставит Шамилю до 3 тысяч всадников. «Если бы это действительно случилось, то Шамиль мог бы располагать тогда двадцатитысячным отрядом и с этой силой завладел бы военно-грузинской дорогой, прекратил бы сообщение с Тифлисом и по терской линии и разрушил бы наши укрепления в Чечне. Наконец, все мирные горцы взялись бы за оружие и отложились от нас. Этого было бы весьма достаточно, чтобы нанести на долгое время, так сказать, чувствительную рану и в несколько дней разрушить наши многолетние труды», – писал офицер Куринского полка Николай Горчаков.

В ответ на предложения кабардинцев Шамиль со своей стороны дал торжественное обещание снести все укрепления и военные поселения (станицы) по Тереку и впадающим в него рекам.

В первых числах апреля 1846 года за Кубань начали проникать слухи о намерении Шамиля вторгнуться в районы, находящиеся под контролем царской администрации. Еще ранней весной здесь собирались для тайных совещаний приверженцы Шамиля. 12 апреля абадзехи получили от имама письмо, в котором он укорял закубанские народы в намерении вступить в подданство России и обещал или сам прибыть к ним, или прислать доверенное лицо «с вооруженной силой».

9 апреля начальник левого фланга генерал-лейтенант Фрейтаг получил сведения, что Шамиль отдал приказание всем горским народам северного и южного Дагестана быть готовыми к выступлению в поход. Такой же приказ был послан и чеченским наибам, которые должны были по прибытии Шамиля или его доверенного лица в плоскостную Чечню присоединиться к дагестанским военным отрядам.

В одном из писем, доставленных лазутчиком к Фрейтагу в Грозный, говорилось: «От эмира всех мусульманских народов и султана тех, кто признает единого Бога, братьям моим Бате (качкалыковский наиб. – Д. Х.) и Талгику (наиб Большой Чечни – Д. Х.). Да хранит вас Всемогущий Бог от неверных и злонамеренных козней. Я приказал всем наибам собрать вверенные им части войск в будущую субботу (13 апреля) прежде полудня. То же самое должны будете исполнить и вы. Шали я назначу сборным пунктом, куда и сам прибуду с несколькими орудиями в означенное время. Орудия я хочу поставить возле самой неприятельской дороги. Прошу хранить это в тайне от жителей».

С письма была снята копия, а подлинник возвращен лазутчику, который, получив свои несколько сребреников, отправился по назначению. Тотчас было дано знать начальникам всех частей и велено принять меры предосторожности, были созваны резервы.

Но произошло то, что никому из царского командования и в голову не могло прийти. Никто так и не понял значения слов «неприятельская дорога».

Противоречивые слухи о направлении удара войск Шамиля то на шамхальство и Кумыкскую плоскость, то на весь левый фланг, то на Военно-Грузинскую дорогу, Владикавказ и Назрань сбивали царское командование с толку.

10 апреля были получены новые сведения о том, что Данил-бек с андалальцами и Лабазан с андийцами прибыли в новую резиденцию имама – Ведено; Джемал эд-Дин с кавалерией выступил к Шали, а Нур-Али-мулла с пехотой двинулся Шаро-Аргунским ущельем к Шатою.

Тревога охватила Владикавказский военный округ. И для нее имелись серьезные основания. 14 апреля были получены сведения о сборе в аккинском обществе отряда, который, по мнению лазутчиков, намеревался через село Цори проникнуть в галгаевское общество и затем в Джейрахское ущелье.

15 апреля вечером сильный чечено-дагестанский отряд под руководством наиба Чеберлоя и Шубута (Шатой) Нур-Али-муллы вступил в село Гуль аккинского общества горной Чечни и двинулся к селу Цори с намерением поднять против русских галгаевское и джейрахо-мецхальское общества и, прорвавшись через Джейрахское ущелье, занять Военно-Грузинскую дорогу.

Старшины, явившиеся к царским наместникам в село Пемат с этим известием и с просьбой о помощи от имени цоринского и галгаевского обществ, говорили, что никогда прежде в горах не было таких сборов. Но царскому командованию было не до помощи горным ингушам. 15 апреля начальник Владикавказского округа генерал Нестеров спешно сосредоточил все вверенные ему войска на передовой линии Владикавказского округа – в крепости Назрань. Был приостановлен также вывод войск 5-го пехотного корпуса в Россию, что сыграло немаловажное значение в последующих событиях.

12 апреля начальник левого фланга генерал-лейтенант Фрейтаг узнал, что в Шали находится сам Шамиль. 13-го числа вся чеченская кавалерия начала стягиваться к Шалинской поляне. В предгорных аулах Большой Чечни и у реки Мичик сосредотачивалась пехота горцев. Вечером весь отряд Шамиля переправился через Аргун и подошел к гойтинскому лесу.

15 апреля утром Шамиль стоял на реке Фортанге, недалеко от Ачхоевской поляны. В 2 часа дня Шамиль выступил с Фортанги и, повернув на запад, стал подходить к Ассе, где в это время у северного края Военно-Грузинской дороги маневрировал Нур-Али. Сделав ложный маневр, с наступлением темноты Шамиль неожиданно вернулся на прежнюю позицию и ночью все войско двинул вверх по Сунже, к одному из ее правых притоков – Яндырке.

Ночью под прикрытием конницы Шамиль скрытно переправил через Сунжу пехоту с артиллерией, а затем и кавалерию, которая все время шла в арьергарде, чтобы затаптывать следы от пушек. Получив о передвижениях Шамиля противоречивые сведения, Фрейтаг из Казах-Кичу двинулся вслед за имамом.

Группировка же генерала Нестерова была скована маневрами Нур-Али и дезинформацией, что часть отряда Шамиля в 5 тысяч человек идет к Владикавказу.

16 апреля 10-тысячный отряд Шамиля двинулся мимо Константиновского укрепления к реке Курп в Малую Кабарду. Переночевав на этой реке у Ахлова-аула, Шамиль послал наибов Саадолу и Атабая поднять на восстание жителей Малой Кабарды, а сам двинулся к Большой Кабарде.

С имамом было шесть чеченских наибов: Атабай, Саадола, Дуба, Талхиг, Бота, Гойтемир Ауховский; дагестанцы: андийский наиб Лабазан, аварский Хаджи-Мурат, койсубулинский Ибрагим-хаджи, андалальский Муртузали – брат Кибит-Магомы Тилитлинского. Кроме того, к нему прибыли ополчения с Аварского Койсу, из Гидатля и Ахваха. Под личным предводительством Шамиля находилась вся кавалерия, а из пехоты он оставил при себе только тысячу человек. Из артиллерии, которой командовал наиб Яхья-хаджи Казикумухский, он взял с собой 7 (по другим данным – 8) полевых орудий на упряжках из сильных, отборных лошадей, по восемь при каждом орудии, 16 зарядных ящиков и 40 вьюков с запасными снарядами. За ним следовало до 60 вьюков с казной и лично ему принадлежавшим имуществом; съестные запасы перевозились также на вьюках, по одному на каждые 7 человек. Порядок шествия отличался некоторою торжественностью: впереди ехали дагестанские наибы с кавалерией, за ними Шамиль, окруженный сотней приближенных телохранителей с винтовками на плечах, за Шамилем артиллерия и обоз под прикрытием тысячи человек пехоты; шествие замыкали чеченские наибы с кавалерией.

«В отряде Шамиля находились лучшие представители, джигиты, цвет фамилий Чечни, Андии, Салатавии, вообще нагорного и северного Дагестана», – писал Н. Горчаков.

Никогда имама не видели таким приветливым и веселым. Он строго запретил грабить и прибегать к насилиям и говорил: «Я никого не буду принуждать; они сами последуют тому, что будет угодно Богу». Со всеми встречавшимися по дороге он обходился ласково, а одного казака, попавшего в плен, приказал немедленно отпустить и нитки не позволил тронуть на нем.

О настоящей цели похода Шамиля никто из его приближенных ничего не знал до последней минуты. Он говорил своим наибам, что если его поход в Кабарду увенчается успехом, то двинется на запад, за Кубань, где его с нетерпением ожидают абадзехи и выселившиеся кабардинцы; к абадзехам, главному племени, пристанут шапсуги, натухайцы и все другие племена, населяющие береговую полосу.

Наконец-то сбывались давние мечты Шамиля об освобождении Кавказа от чужеземного ига!

Чеченская кавалерия Саадолы, Дубы и Атабая поднимала восстание в аулах Малой Кабарды и одновременно совершала маневр вниз по Тереку, отвлекая царские войска от главного отряда имама и дезинформируя Фрейтага: якобы Шамиль повернул обратно. Разительно изменились казалось бы навечно покоренные кабардинцы: «Со стороны неприятеля не приходилось ему (Фрейтагу. – Д. Х.) воспользоваться ни одним лазутчиком. Так неподатливо держали себя на этот раз горцы», – вспоминал Горчаков.

Вся Малая Кабарда, молниеносно вспыхнув, восстала и присоединилась к Шамилю. Царские офицеры из малокабардинцев в панике бежали с имуществом и семьями в леса, Большую Кабарду и за Терек, в станицы. Часть жителей аула Бековичи бежала за Терек, в Моздок, бросив и предав пламени свое селение. 17 апреля заняв Бековичи, против Моздока стоял Хаджи-Мурат со своим отрядом.

Восставшие жители Малой Кабарды, предав пламени свои селения, под прикрытием наиба Саадолы последовали за Шамилем в Большую Кабарду. С имуществом и семействами, на 500 арбах, они потянулись в леса.

В это же время (17–20 апреля) Данил-бек, оставшийся в Имамате, по заданию Шамиля объявил сбор ополчения и начал распускать ложные слухи о готовящемся вторжении в Тарковское шамхальство и на Кумыкскую плоскость. «Восстание в Кабарде могло распространиться на кумыкское владение, жители которого, как и всех вообще мусульманских провинций, не отличались непоколебимой преданностью русскому престолу и очень легко могли увлечься примером соседних народов», – писал царский офицер.

Собранные Данил-беком отряды двинулись к центру Кавказской линии, и в Дагестане на некоторое время воцарилось спокойствие.

17 апреля на рассвете Шамиль переправился через Терек ниже Татартупского минарета, возвестив орудийным салютом о вступлении в Большую Кабарду. На левом берегу к нему навстречу выехали князья и уздени Большой Кабарды, которых он благословил и одарил оправленными в серебро шашками и кинжалами.

18 апреля утром началась переправа через Терек бежавших из Малой Кабарды жителей. В 6 верстах от аула Эльхотово (напротив Змейской станицы) по всем направлениям тянулись арбы и скакали всадники. Терек был буквально запружен обозами беженцев, рогатым скотом и лошадьми.