Текст книги "Засыпайка в рыбацкой деревне"

Автор книги: Дагмар Нормет

История шестая,
в которой Мати и Тупс выполняют важное задание, а морской владыка Нептун держит речь

Невидимый Мати стоял на палубе траулера. И не мог понять, как сюда попал. Помнил только, что натянул волшебную шапку и что прапрадедушка с Майли, увидев Засыпайку без шапки, тут же уснули. Потом у него зашумело в ушах, замелькало перед глазами и на тебе! – он стоит на борту большущего судна, изо всех сил прижимая к груди Тупса.

Невидимый щенок лизнул невидимого хозяина в невидимую щеку. Этот знак преданности утешил и приободрил Мати, потому что – если честно – на громадном корабле Мати чувствовал себя совсем маленьким и беспомощным. Как ребенок, заблудившийся в незнакомом городе. К тому же в сердце мальчика закралось крохотное подозрение – уж не заколдован ли траулер «Эрик»?! – ни одной живой души не видно.

И все же какие-то звуки говорили о том, что работа идет полным ходом: гудели моторы, лязгали цепи кранов, поскрипывали лебедки. Мати опустил Тупса на палубу и пошел на звуки. Какое-то время он двигался вдоль высокого белого строения, похожего на многоэтажный дом с круглыми окошками. Он посмотрел вверх и увидел висящие над головой три белые лодки, по борту которых большими буквами шла надпись «Эрик». Наверное, это были спасательные шлюпки.

В конце концов он вышел на корму, и сердце его заколотилось. Но нет – дяди Томаса среди людей на корме не было.

Мати понаблюдал, как мощный кран втянул на палубу набитую рыбой сеть. Рыба исчезала в трюме, будто в огромном животе корабля.

– Нам надо разыскать дядю Томаса! – напомнил Тупс.

– И разыщем! – уверенно сказал Мати.

– Смотрите, собака! – крикнул человек, стоявший возле трюмного люка.

Мати сгреб Тупса в охапку – только его и видели!

– Померещилось! – засмеялся другой моряк.

– Это он по своей Джеки заскучал! – крикнул третий.

Невидимый Мати шмыгнул в какую-то белую дверь. А теперь куда? Длинный, полутемный коридор, и в обоих его концах под потолком горят электрические лампочки.

– Ищи, Тупс, ищи!

Наконец-то. Спрыгнув, Тупс радостно залаял, принюхался тут, там и косматым вихрем помчался по коридору. Мати тоже пришлось припустить, чтобы не отстать от друга. Они неслись по нескончаемо длинным переходам, поднимались и спускались по тесным лесенкам, заглянули в салон и столовую и, наконец, опять очутились на открытой палубе, теперь на самой верхней. Далеко внизу море катило свои волны.

Но Тупс не дал хозяину полюбоваться размерами судна. Пес подлетел к белой железной двери, стал скрести ее лапами и залился сумасшедшим лаем. Едва Мати успел подхватить Тупса на руки, дверь открылась, и выглянул не кто иной, как дядя Томас. Пока дядя Томас удивленно озирался – кто это здесь гавкает? – невидимые гости проскользнули в штурманскую рубку.

Ох, до чего тут было интересно! Похоже на кабину водителя автобуса, но места гораздо больше. В окне передней стенки плескалось море. Под окном – длинный пульт управления с блестящими кнопками и стрелками. А в самой середине рубки – здоровенный штурвал! По обе стороны от него стояла какие-то сложные аппараты – уже потом дедушка рассказал о них Мати. Похожий на будильник – это компас, который показывает стороны света и направление движения судна. А экран вроде телевизора, по которому бежали зигзаги, – это эхолот, или, как сказал дедушка, глаза и уши траулера. Он нужен для разведки – показывает, как движется в море косяк рыбы.

Неизвестно, сколько еще стоял бы Мати, рассматривая рубку, не цапни Тупс хозяина за ухо. Песика нисколько не интересовала машинерия, он не понимал, отчего медлит Мати. Надо же выполнить задание – а потом глазей, сколько душе угодно!

И вот Мати опустил шнурок, приносящий счастье, в карман штурмана. Теперь ему надо было три раза повернуться на левой пятке, чтобы попасть обратно на «Морскую птицу», а он все тянул – хотел увидеть, что будет дальше.

Вполне возможно, ничего особенного и не случилось бы, но дядя Томас вдруг расчихался. Он полез в карман и вместе с платком достал шнурок.

Ну и чудеса! Томас уставился на талисман, как на привидение, пощупал, повертел его. Никаких сомнений – шнурок для часов, тот самый! Мати едва успел отскочить – так круто повернулся Томас и схватил трубку телефона, висевшего на задней стенке рубки.

– Тийт, это ты? – крикнул штурман в трубку.

– Это Томас. Мне бы радиограмму домой отправить, чтобы старики не волновались. Да, адрес прежний. Пиши: «Все в порядке. Шнурок для часов оказался при мне. Приветствую. Томас». Точно. Будь здоров!

Озорник Мати не утерпел и, пока дядя Томас говорил по телефону, нарисовал на листке блокнота человечка с собакой и печатными буквами вывел:

ПРИВЕТ АТ МАТИ И ТУПСА.

Рисунок он пристроил на пульт управления, три раза крутанулся на пятке – и бац! – шлепнулся вместе с Тупсом на палубу «Морской птицы».

Как только Засыпайка задом наперед нахлобучил свою шапку, пра-пра-и-так-далее-дедушка и Майли открыли глаза.

– Ну, как? – спросил Засыпайка.

– Порядок! – с гордость ответил Мати. Он собрался рассказать о том, что было на траулере, как вдруг раздался такой вой – у него даже мурашки по спине побежали.

– Что это? – испуганно спросил Мати.

– Сирена, – отозвался прапрадед. – Это предупреждение, чтобы в густом тумане не столкнуться с другим кораблем.

Жгучее южное солнце стояло прямо над парусником, лучистое небо и море были одно синее другого, и цепочка дельфинов тянулась до самого горизонта.

– Да ведь нет никакого тумана! – теперь заговорил и осмелевший Засыпайка.

– Это знак, – улыбнулся старый морской волк. – К нам пожалует высокий гость.

Ребята с любопытством огляделись – поблизости не было видно ни одного корабля, в небе – ни одного самолета. Откуда взяться высокому гостю? Уж не со дна ли морского?

Но именно оттуда он и появился. Внезапно океан за бортом «Морской птицы» вспенился, забурлил, и на поверхности воды появилась золотая корона! Потом показалась голова, которую венчала корона, и из волн восстал сам владыка морей. В одной руке Нептун держал золотой трезубец, в другой – фолиант в деревянном переплете. Опираясь на трезубец, Нептун ступал на борт «Морской птицы».

Вместо волос из-под короны торчала бурые водоросли, а одеянием служили зеленые, пахнувшие тиной подводные растении. Бороду из морской травы украшали сверкающие золотые рыбки.

– Здравствуй, капитан «Морской птицы»! – молвил высокий гость.

– Приветствую, бог морей! – ответил прапрадедушка и в знак приветствия поднес руку к фуражке. Вот так, с поднятой рукой, он почтительно стоял перед повелителем морей и океанов.

– У тебя на корабле новые люди, – сказал Нептун.

– Это мои гости. Они приплыли на «Кясму».

Нептун перегнулся через поручень и взглянул вниз. Теперь и он увидел кресло-качалку, которое тихо покачивалось под боком «Морской птицы». Кустистые брови владыки морей высоко взлетели от изумления.

– Вот оно как, гм, да-а, – протянул он, – чего только в мире не встретишь.

Потом он раскрыл свою толстую книгу и спросил:

– Есть ли в команде «Кясму» молодые, еще не крещеные моряки?

– Есть, – ответил прапрадедушка.

– Их имена! – потребовал Нептун.

– Мати с хутора Кивинеэме, младший.

– Должность? – спросил владыка морей, занося имя Мати в толстую книгу.

– Капитан.

– Следующий! – потребовал Нептун.

– Засыпайка.

– Должность?

– Штурман.

– Следующий!

– Майли с хутора Таммекингу.

– Должность?

– Кок.

– Следующий!

– Тупс.

– Должность?

– Корабельный пес.

– Порядок, – произнес Нептун и захлопнул книгу. Вы внесены в регистр моряков.

Он трижды ударил своим трезубцем о палубу, и тут, откуда ни возьмись, появилось огромное деревянное корыто, до краев наполненное водой.

– Сейчас начнется обряд крещения, – тихо объяснил предок.

– Но у меня уже есть имя, – сказал Засыпайка. Ему это переполненное корыто не понравилось. А круглое бревно, положенное поверх бадьи, нагоняло на него страх.

– Конечно, конечно, – успокоил Засыпайку прапрадедушка. – Однако Нептун должен окрестить каждого юного морехода, впервые пересекающего экватор. Только после этого он станет настоящим моряком.

Владыка морей откашлялся – словно гром ударил средь бела дня.

– Теперь тихо, – скомандовал прапрадед. – Нептун будет речь держать.

– Гром небесный, ветра посвист! – загремел владыка морей. Его мохнатые брови поднимались и опускались в такт речи, а золотые рыбки, которые резвились в бороде, замерли с открытыми ртами, чтобы не пропустить ни одного словечка своего повелителя.

 
Гром небесный, ветра посвист!
Буря в море, волны пляшут.
Гром небесный, ветра посвист!
Слушай заповедь нашу!
Тринадцать и пятница —
Два срока заклятые —
Несчастье приносят во все времена.
Смотри, будешь каяться,
Коль в море окажешься —
Корабль, точно щепку, закрутит волна.
Крысы сухопутные,
Сони непробудные,
Никогда на море вам не бывать!
Вон оно ревет,
словно бегемот,
так что стынет в жилах кровь и не
сдо-бро-вать!
 

Да-да! Вода хоть и мокрая, но настоящий моряк из любой переделки выйдет сухим.

 
И ссорам – раздорам
не место на море.
Мы их с корабля побросаем долой.
Нам дружба подмогой
на трудной дороге.
Нам солнце – попутчик, звезда – рулевой.
Капитан на корабле,
как учитель на земле.
Слово капитана на море – закон.
До небес он вознесет
и в лепешку он сотрет.
В море правда и добро, и судьба – все он.
Гром небесный, ветра посвист!
Буря в море, волны пляшут.
Гром небесный, ветра посвист!
Слушай заповедь пашу!
 

Повелитель вод умолк. Золотые рыбки у него в бороде позакрывали рты и встопорщили плавника. Неподвижные глазки уставились на команду «Кясму».

– Мати из Кивинеэме младший! – вызвал Нептун.

– Иди, сядь на бревно! – шепотом подсказал прапрадедушка.

Мати влез на бревно, лежавшее поперек корыта. Оно оказалось мокрым и скользким, и Мати стоило немалых усилий, чтобы удержаться на нем.

– Какую бороду будешь брить – белую или коричневую? – спросил Нептун.

– Белую, – наугад ответил Мати.

Владыка ударил трезубцем о палубу, и перед ним возникла русалка.

Русалка стояла, опираясь на мощный рыбий хвост. Длинные зеленые волосы облепили ее мокрое тело. В одной руке у нее была розоватая раковина, в другой – большая кисточка из водорослей.

Русалка окунула кисточку в морскую раковину и размазала по щекам Мати какую-то беловатую пену. Мальчик украдкой лизнул ее языком – вкусно, прямо как взбитые сливки!

– Смело брей бороду! – наставлял прапрадед.

Мати облизал все сливки, до которых мог дотянуться языком. Потом стал помогать себе пальцами, потерял равновесие и плюхнулся в воду.

– Порядок, – произнес Нептун, когда мальчик, с которого лило ручьем, выбрался из корыта.

– Капитан Мати из Кивинеэме, младший, посвящен в моряки. Теперь очередь штурмана.

– Нет-нет, – струхнул Засыпайка. – Я уступаю свою очередь даме!

– Вежливость украшает моряка! – похвалил его бог морей. Он раскрыл свой регистр и трубным голосом прочел:

– Майли из Таммекингу, кок!

Майли живехонько влезла на бревно.

– Какую бороду будешь брить – белую или коричневую? – спросил Нептун. Майли выбрала коричневую.

Русалка обмакнула кисть и намазала Майли подбородок и щеки коричневой пеной.

Майли высунула язык во всю длину и попробовала – это был шоколад! Но раньше, чем слизать весь шоколад, Майли захотела посмотреть – какова она с бородой. Она наклонилась, чтобы увидеть в воде свое отражение, заскользила по бревну вперед и – бултыхнулась в воду.

– Порядок, – произнес Нептун, когда мокрющая Майли оказалась на палубе. – Корабельный кок Майли из Таммекингу посвящена в моряки. Теперь очередь за штурманом.

– С нашим удовольствием! – воскликнул Засыпайка, низко поклонился и сорвал с головы волшебную шапку.

И вся компания моментально уснула. Владыка морей спал стоя, опираясь на золотой трезубец. Русалка свернулась в клубочек, положив голову на хвост, как на подушку. Штурман «Морской птицы» привалился спиной к крестильной купели, у него на руках спали Мати, Майли и Тупс.

Засыпайка с удовольствием посмотрел на дело своих рук и принялся за лакомство. Перво-наперво попробовал взбитые сливки из морской раковины и заел их шоколадом. Потом взял еще немного шоколада и заел его сливками. И еще немного сливок заел шоколадом. А шоколад – сливками. Когда ему стало не по себе, Засыпайка сунул руку в корыто и обрызгал себе лицо. Потом надел шапку и прогудел басом:

– Порядок, штурман Засыпайка посвящен в моряки.

Нептун, который как раз в этот момент разлепил глаза, услыхал слова Засыпайки и принял их за свои собственные.

– Порядок, штурман Засыпайка посвящен в моряки, – повторил он для верности. Возникла небольшая суматоха из-за Тупса – жгучее южное солнце все припекало и, нарушив порядок церемонии, он сам сиганул в корыто. Щенок, отфыркиваясь, выпрыгнул, и никто глазом моргнуть не успел, как он досуха вылизал обе морские раковины.

По счастью, Нептун не рассердился на такое самовольничание – корабельному псу многое прощается. Каждому новоиспеченному моряку была выдана грамота с печатно. В ней говорилось, что моряк такой-то и такой-то пересек экватор на паруснике «Кясму», внесен в регистр владыкой морей Нептуном и по всем правилам посвящен в моряки. Грамота с нарисованными по углам якорями, русалками и альбатросами выглядела очень нарядно и внушительно.

Снова загудела сирена, и Нептун со свитой скрылись в пучине.

– Нам, наверное, тоже пора в обратный путь, – сказал Засыпайка.

– Бывайте здоровы! – растроганно произнес штурман «Морской птицы».

– Знаешь, прапрадедушка, – заговорил Мати, – а ведь о тебе не забыли. В Кясму на кладбище тебе поставили памятник.

– Ах ты, селедка на клотике! – удивился старый моряк, – памятник, значит! Хотелось бы мне посмотреть на него собственными глазами.

– Поехали с нами! – сказал Мати.

– Да, да! – поддержала Майли. – Поехали!

– Не могу, – серьезно ответил капитан «Морской птицы». – В Южном море есть остров Памяти. Там теперь моя родная гавань.

– Майли, за тобой пришел дядя Яак, – разнесся в экваториальном зное веселый голос бабушки Салме.

«Морская птица» устремилась в даль и скоро скрылась за горизонтом сверкающим видением.

История седьмая,
в которой камень говорит «Бе-э!», у Алины не дымит труба, а Тинка-Шерстинка сердится

Первое, что сделал Мати, проснувшись утром, – выглянул в окно: на месте ли море? Ведь сказала же бабушка Салме: «Раз море уходит, жди вёдра». Вёдро – это теплая, сухая погода. А сейчас хорошая погода нужна была Мати позарез. Из-за его друга Засыпайки. Ему очень хотелось облазить весь поселок Кясму, а делать а это под дождей – никакого удовольствия, да и если честно, то гулять под дождем Мати не разрешалось.

Так вот, Мати выглянул в окно. За кустом сирени синело море. Оно и не думало исчезать. Мати чуть было не обиделся, но тут заметил, что море сверкает и лучится как-то по-особенному. Он соскочил с кровати – и бегом во двор.

Весь мир был залит солнцем! Наконец-то!

Мати отворил калитку и оторопел: прямо перед ним, в ромашках и тростнике, паслось огромное стадо овец! Их было так много, что Мати даже в голову не пришло посчитать. Откуда они взялась? У бабушки было всего-то три овечки и пара ягнят. А тут серые овцы заполонили весь берег. Одни пощипывали траву, другие полеживали себе на белом песочке, а самые смелые забрели довольно далеко в море, так что из воды виднелись только их круглые спины.

– Бяша, бяша, бяша! – позвал Мати.

Овца, щипавшая траву под кустом шиповника, подняла голову, посмотрела на него водянисто-серыми глазами и что-то проблеяла в ответ. Должно быть, сказала: «Доброе утро! Сегодня прекрасная погода, не правда ли?!» Мати погладил кудрявую, мягкую овечью шубку.

Зато другая овца не обращала на Мати никакого внимания. Она развалилась у самой кромки воды – половина на песке, половина в воде. Волны окатывали ее спину.

Мати вытянул руку – погладить и эту, но сразу же отдернул: спина была твердокаменная и холодная! Вовсе это не овца, а большой серый валун. Мати огляделся: овцы и береговые камни перемешались, попробуй отличи. Те, что ели, надо думать, были овцы, а другие, неподвижные, – верно, валуны. Мати присел на камень поменьше. Но тот задвигался, поднял голову и сказал: «Бе-э!»

– Доброе утро, ваше городское величество! – послышался сзади веселый бабушкин голос. Она стояла у калитки, а лицо ее сияло.

– Бабушка, на берегу куча овец, – растерянно произнес Мати.

– Не больше вчерашнего – три овцы и два ягненка, ровно пять. А все остальные – валуны.

Мати уставился на нее круглыми от изумления глазами.

– Столько камней! Как она сюда попали за одну ночь?

– Валуны были здесь всегда, – ответила бабушка, – но когда вода в море поднимается, она их закрывает. Тогда идут дожди. А когда море уходит, камни появляются, и наступает теплая погода.

Это объяснение Мати понравилось, берег и правда сегодня был куда просторней, чем раньше, а камней появилось – прямо как грибов после теплого дождя. Еще больше их было в воде у берега. Море убежало далеко – значит, будет тепло и сухо!

Бабушка подошла к овечке, похлопала ее по спине, дала кусок хлеба и надела ей на шею веревку.

– Бабушка, куда ты ее ведешь? – встревожился Мати.

– Сегодня будем их стричь, – сказала бабушка и повела овцу на скотный двор. Остальные овечки перестали есть, забеспокоились и, толкаясь, побежали за подругой.

– Стойте, стойте! Куда понеслись! – осадила их бабушка и закрыла калитку. – Подождите, погуляйте пока по бережку. У нас в парикмахерской очередь.

На дворе появился дед – пришел помочь бабуле. Он уложил овцу на бок и связал ей ноги.

– Тихо, тихо, – уговаривал он овечку. – Никто тебя не обидит! – Дед сел на траву. Большими руками он поддерживал овечью голову.

Овца таращила глаза и тяжело дышала.

– Она же боится, – посочувствовал ей Мати: он по себе знал, что стрижка – занятие довольно противное.

– Малышка – ей всего пять месяцев, – объяснила бабушка. – Еще ни разу не видала, как их тут чекрыжат. – С ножницами в руках она опустилась на колени рядом с овцой.

– Бороденку долой! – весело скомандовал дед.

Бабушка начала с шеи. Осторожно срезала один завиток за другим. Ножницы проворно щелкали, а бабуля тем временем говорила:

– Мягче ягнячьей шерсти нет. В старину, когда шерсть чесали и пряли дома, из нее делали кофточки и носочки малышне. А теперь на фабрике все в одну кучу валят. Несешь шерсть – получаешь взамен пряжу. И знать не знаешь, с чьей овцы.

Стриженая овечка выглядела чудно, будто девушка с белой лебединой шеей и в толстой серой шубе.

Овца подняла голову и заглянула Салме в глаза – может, хватит?

– Потерпи еще немного! – успокоила ее бабуля и принялась стричь широкую спину. Крупные клочья ложились на траву пышным мягким ворохом.

– Вообще-то овец перед стрижкой моют, – продолжала бабушка, – но я боюсь. Море еще холодное. Вдруг простынут. Лучше положу шерсть в ванну, да отнесу к морю, там с порошком и отмою.

Мати следил, как постепенно овца скидывала шубу. Она становилась белой, как свежевыпавший снег – только кончики ушей серые да серое пятно на морде.

– Хвост не забудь! – заметил дедушка. – А то будет как у лисы.

Чик-чикнули ножницы, и от пышного хвоста остался тонюсенький обглодыш.

– Овца – животное нетребовательное, – бабушка все нахваливала своих подопечных. – Там, где коровы ничего не найдут, овечка всегда отыщет, чем поживиться.

И вот дело сделано. Растерянная овца стояла, не смея двинуться с места, тощая, жалкая – сама на себя не похожая.

– Вот и все, – засмеялся дед, – следующий!

Бабушка отвела стриженую овечку на берег, к остальным, и надела веревку на шею большой овце. Но вместо того, чтобы сразу пойти обратно, она загляделась на извилистую линию берега.

– Что ты там увидела? – полюбопытствовал Мати.

– Да вот смотрю: у Алины уж который день труба не дымит. Что там стряслось? Сходи-ка ты к ней в Лиллесалу – вдруг она захворала.

– Прямо сейчас? – с затаенной радостью спросил мальчик.

– Сначала переоденься и поешь хлеба с молоком. Ты же еще не завтракал.

Мати на скорую руку проглотил в кухне бутерброд, запил его молоком, надел чистую рубашку, новые носки и тенниски. Потом вспомнил о расческе – это случалось не часто! – и, пригладив волосы, выскочил во двор.

Дед с бабулей продолжали стрижку. Мати остановился и глубоко вздохнул. Скотный двор пестрел ромашками. Терпко пахли их желтые пуговки. Теплый цветочный аромат сливался с духовитым дыханием моря и рыбацких сетей. А тут еще порыв ветра донес с берега нежный запах шиповника. Ромашки, и море, и рыбачьи сети, и шиповник – все это вместе – запахи Кивинеэме, летнего Кясмуского дома.

– Тупс, пошли! – позвал Мати.

Двигаясь вдоль береговой тропы, он перескакивал с камня на камень, стараясь сегодня прыгнуть дальше, чем вчера. Тупс прыгал наперегонки с хозяином. Так, что ни день, они ставили новые рекорды.

Вдруг Мати замер. Его внимание привлек большой чайкин камень, лежавший в море неподалеку от берега. Всего несколько дней назад они с Засыпайкой удивлялись, до чего терпеливо сидит мама-чайка на своем каменном гнезде, а сегодня Мати заметил на большом камне два крохотных серых колючка. Неужели птенцы? Их надо срочно показать Засыпайке! А кстати, куда он пропал?

– А никуда! – раздался обиженный голос. С шуршанием раздвинулся тростник меж камней, и вот Засыпайка уже стоял перед мальчиком.

– Ты за все утро ни разу обо мне не вспомнил! Дурацкая овца тебе важнее друга… И вообще – у меня ноги насквозь промокли. Так и насморк можно подхватить! – И Засыпайка расплакался.

Только этого не хватало! У Мати даже в мыслях не было огорчать друга. Но что правда, то правда: пока он смотрел, как стригут овец, Засыпайка совсем вылетел у него из головы.

– Как же ты промочил ноги? – забеспокоился Мати.

– Свалился в воду, – Засыпайка все еще дулся. – Полез на камень – посмотреть, вылупились ли птенцы, поскользнулся и полетел в воду. У вас тут вообще, куда ни пойди – одна вода. В городе гораздо лучше.

У Мати сердце екнуло – не собирается ли Засыпайка бросить его? Он сел на камень, стянул тенниски, носки:

– Живо обувайся! Согреешься!

Засыпайка оттаял.

– Ты куда собрался? – спросил он, завязывая тенниски.

– Бабушка велела посмотреть, почему у Алины труба не дымит. Вдруг она заболела.

– Та самая Алина, что вела корабль?

– Та самая.

– Пошли! – сказал Засыпайка.

Домик Алины притулился под старой раскидистой березой. Домишко желтый, крыша зеленая. Из кухонной двери вырвалось облачко пара, и в нос ударил запах уксуса. Алина стояла у плиты и длинной палкой помешивала пенящееся в котле синее варево.

– Бабушка велела посмотреть, отчего у тебя труба не дымит, – сообщил Мати.

– Есть еще добрые люди на свете! – вздохнула Алина. – Зимой, да, случилось как-то раз, что я слегла, и ни рукой, ни ногой не могла двинуть. Пришли деревенские посмотреть – отчего это моя труба не дымит и плита не топится. Не испустила ли дух Алина? Дров натаскали, плиту растопили. Вот оно как. А ты отправляйся и скажи бабушке, что теперь, пока лето и тепло, труба моя небо коптить не будет. Потому что – видишь – я электрическую плиту купила.

Мати любовался новехонькой электроплитой, а сам воображал белую струйку дыма над зеленой крышей. Длинный шлейф превратился в светлые волосы, а дом – в корабль. Мальчик глядел на хлопочущую у плиты старую женщину и пытался представить, как юная Алина в лунном свете стоит у штурвала и ведет караван судов в родную гавань.

– Алина, а правда, что ты водила корабли?

– Приходилось, – кивнула Алина, помешивая варево.

Улыбнулась сама себе и добавила:

– Было бы мне шестнадцать, а не шестьдесят один, я бы опять, не раздумывая, пошла в море. Море – это моя жизнь, а корабль – моя мечта.

Алина умолкла и засмотрелась на свой котел, будто видела в нем не отдававшее уксусом варево, а бескрайнее синее морс.

– Что это ты варишь? – спросил Мати.

– Шерсть крашу. – Алина выудила моток ниток, внимательно его осмотрела и снова опустила в краску. – Васильковая получится, на загляденье! Эту краску я в магазине купила. Вообще-то я крашу травками, растениями, как матери наши делали. Природные краски, они получше будут, понежнее. Из березовых листьев красивый зеленый получается, из ольховой коры – желтый, а из сосновой – коричневый.

– А что ты с нитками будешь делать?

– Ковер буду ткать.

– Такой? – Мати погладил ногой полосатый сине-серо-желтый половичок на кухонном полу.

– Это лоскутный. А я хочу сделать шерстяной, на стену, – Хозяйка помолчала и добавила: – раньше, когда еще отец с матерью были живы, а я бегала с длинными косами, здесь, в нашей бухте, всегда зимовало с полсотни кораблей. Голые мачты торчали, как спички. Но весной лед таял, море опять вскрывалось, и наступал день, когда все корабли поднимали паруса. Вот была красота – словами не расскажешь.

Мати от всей души пожалел Алину.

– Зато теперь ты делаешь чудные ковры, – сказал мальчик, чтобы хоть чуть-чуть утешить ее. – У нас в Кивинеэме два твоих ковра, и у тебя в комнате на полу такие коврики – глаз не отвести.

– Я задумала сделать особенный ковер: на нем будет весна, будут паруса и…

Алина запнулась на полуслове с открытым ртом и изо всех сил зажмурила глаза. Потом закрыла рот и открыла глаза: не обманывает ли ее зрение?

Нет! Все так и есть: тенниски Мати разгуливали по кухне сами по себе! Синие тенниски с белым рантом прошествовали мимо плиты к двери. Дверь сама собой отворилась, и тенниски, переступив порог, направились в комнату. Тупс с любопытством шел за ними следом.

– Мати, твои тенниски! – к Алине вернулся дар речи. – Твои тенниски…

Но Мати уже вскочил в комнату и закрыл за собой дверь.

– Тенниски видны! – зловеще прошептал он.

– Не может быть! – Засыпайка в сомнении повернул шапку козырьком назад.

– Сам посмотри!

Засыпайка надел волшебную шапку правильно и исчез. Он проверил себя: пошевелил руками, но не увидел их. Ног тоже нет. Ничего не видно. А тенниски нахально торчали посреди пола, словно и не были сейчас надеты на ноги невидимого Засыпайка. Что бы это значило?

Когда Алина вошла в комнату, Мати как раз надевал свои тенниски.

– Ох, уж этот Тупс, – притворно досадуя, произнес он. – Ему, видите ли, тапки мои погрызть захотелось!

– Это Тупс их притащил? – с сомнением спросила Алина.

Тупс возмущенно залаял.

– Мои нитки! – вспомнила Алина и кинулась в кухню к красильному чану.

– В жизни не грыз тенниски, – заявил обиженный Тупс. – Терпеть не могу резину!

– Резиновые подошвы! – протянул огорошенный Засыпайка, став видимым. – Ну, конечно! Как я сразу не догадался на резину волшебная сила моей шапки не действует!

– И сразу на меня все сваливать! – огрызнулся Тупс, продолжая подвывать и тявкать.

– Дурья башка! – взорвался Мати. – Что же, по-твоему, надо было рассказать ей про Засыпайку?

– А почему бы и нет? – щенок чуть присмирел. – Она человек понятливый.

– Очень даже понятливый! – произнес кто-то тоненьким голоском.

КТО?

Засыпайка вопросительно взглянул на Мати. Мати – на Тупса.

Тупс принялся обнюхивать комнату, обошел кресло-качалку и встал перед круглой корзинкой, в которой Алина держала шерсть. Щенок с урчанием косился на большие желтые, красные, зеленые и лиловые клубки. Особенно опасными казались ему тонкие вязальные спицы, которые шипами торчали из начатой рукавички.

Тупс предостерегающе зарычал.

Желтый клубок шевельнулся.

Тупс чуть отступил, сердито замахал хвостом и зарычал громче.

Клубку это не понравилось. Раз! – он выпрыгнул из корзины и укатился под кресло-качалку.

Засыпайка для порядка оглядел комнату: на полу – желто-коричневый полосатый ковер, на кровати – покрывало с вышитыми растениями и птицами. На книжной полке под окном – белая морская раковина гигантского размера. На стене картина – трехмачтовый парусник. И – ни души. Неужели тоненький голосок раздавался из клубка? Засыпайка соединил концы указательных пальцев и пробормотал:

 
Трипс, трапс, трулль
Восемь дырок,
Пять кастрюль!
 

И тут клубок завертелся волчком! Закрутился быстро-быстро и превратился в желтое пятно, потом в желтое облако.

Глядь! – под креслом-качалкой лежит на животе бабулька в полосатой юбчонке.

– Ай-ай-ай! – запричитала она и потерла макушку, которую украшал чепчик с кружевной каймой.

– Что с тобой? – участливо спросил Мати.

– Бесстыжий мальчишка! – фыркнула бабка. – Качалка огрела меня по голове, а он еще спрашивает, что со мной.

Но Мати уже и сам догадался, что произошло. Старушка, явившись из клубка, не уместилась под качалкой в полный рост. Она ударилась головой о сиденье кресла и растянулась.

– Как тебя зовут? – заносчиво спросил Засыпайка. В жизни он не видел, чтобы кто-то рождался из клубка шерсти. Внезапное появление и исчезновение он считал только своей привилегией.

– Я – Тинка-Шерстинка, – сказала бабулька, выбираясь из-мод кресла-качалки. Она стояла перед Засыпайкой – толстенькая, с круглыми щечками: точь-в-точь кукла в народном костюме. – А вы кто такие? И что вам от меня надо?

Но в это самое время открылась дверь, и в комнату вошла Алина. Засыпайка повернул шапку в нормальное положение и исчез. А Тинка-Шерстинка опять обернулась желтым клубком и юркнула в корзину.

– Сняла чан с плиты, – сказала хозяйка. – Теперь пусть остынет. А мы тем временем сходим в магазин. Хлеб нужно купить, да и конфеты нам тоже не помешают, как ты думаешь?

А что тут думать. Мати конфеты никогда не мешали.