Текст книги "Сценарий убийства"

Автор книги: Д. Баффа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Откинувшись в кресле, Стэнли Рот как-то странно посмотрел на меня.

– У Джека Уолша нет ничего: ни таланта, ни денег – вообще ничего… И вот в результате трагедии все захотели с ним говорить, задать вопросы, услышать его мнение. Суд еще не начался, а он уже успел убедить каждого в том, что это я убил Мэри Маргарет. Кто такой Джек Уолш? Возможно, сейчас он один из самых влиятельных людей в Лос-Анджелесе.

9

Стэнли Рот стоял на ступенях бунгало, а Джули Эванс уходила прочь по узкой белой ленте тротуара. Сверху доносился шелест пальмовых листьев, трепетавших под напором ветерка – несильного, но уверенного, прилетевшего откуда-то с Тихого океана – из мест, скрытых за далеким горизонтом и недоступных взору. Прислонившись к проему открытой двери, Рот смотрел на Джули с полуулыбкой, как обычно улыбается мужчина, взгляд которого вдруг попал на понравившуюся ему женщину. Такой женщиной оказалась Джули Эванс, но могла стать первая встречная – любая девушка, которая выглядит «на все сто» и сама знает об этом. Но главное – она должна знать, что хорошо выглядит, и знать, что это также хорошо известно окружающим. Девушка понимала, что на нее смотрят, и хотела, чтобы на нее смотрели. На ускользающий миг она давала вам некое право или знание – кто она на самом деле.

Свернув за угол к парковке, где стояла ее машина, Джули скрылась из виду. Она исчезла, но Рот продолжал неподвижно смотреть в опустевшее пространство. Улыбка играла на его губах, словно песня, продолжающая эхом звучать в сознании после того, как затихла музыка. Стоя рядом, я невольно оказался захвачен его настроением. Я наблюдал за этой красивой женщиной так, как привык наблюдать за любой девушкой, красивой и незнакомой, которую не встречу уже никогда. Наблюдал со смутной надеждой – вдруг когда-нибудь?.. Аромат летнего вечера, запахи жасмина и сочной, только что подстриженной травы, лимонных и апельсиновых деревьев, бугенвиллеи и спадавшая жара – все это вместе вызывало воспоминания о ночных желаниях. Иногда разделенных, иногда украденных и спрятанных на дне сознания мгновениях необузданного счастья.

Рот смотрел вокруг, медленно скользя взглядом по пустому бездонному небу, зависшему над вершинами пальм.

– Так было во времена моего детства, в южной Калифорнии. Лето было именно таким: сходить в кино, если есть на что, потом стоять где-нибудь в сторонке, рассматривая девчонок, которые ни за что на тебя не взглянут. Ведь у тебя нет машины, или ты не умеешь играть в баскетбол – все равно почему… Лучшие девчонки в твоей жизни – те самые старшеклассницы, что никогда не смотрели на тебя второй раз.

Рот по-мальчишески провел по носу тыльной стороной пальца. Взглянув на меня, он вдруг улыбнулся:

– Соня Мелинкофф – так ее звали… Реши она выйти за меня замуж – и я заправлял бы машины до конца жизни. Впрочем, не думаю, чтобы когда-нибудь пожалел об этом. – Опустив взгляд, он снова посмотрел на пальмы. Улыбка медленно пропала. – Будьте осторожнее, общаясь с Джули. Она вполне лояльна по отношению ко мне, но если придет время и она решит, что это больше не в ее интересах, она предаст – не то чтобы не подумав дважды, нет – скорее вообще не задумываясь. Она уже говорила, что думает, будто я это сделал? То есть убил Мэри Маргарет. Что, нет?

– Почему вы так решили?

Я сказал просто так, не будучи уверен, что в точности известно Роту и что именно он хотел узнать.

– Так говорила или нет? – дружелюбно улыбаясь, настаивал Рот, так, словно в этом не было ничего особенного, словно на самом деле он подразумевал эту черту во всех, по крайней мере в тех, кто занимался одним с ним бизнесом и преследовал в первую очередь личный интерес.

– Нет, не говорила. – Это не было ложью и не выглядело правдой. По крайней мере всей правдой. – Она не говорила, что думает, будто вы убили жену, – добавил я, стараясь увязать смысл сказанного Джули с контекстом разговора, состоявшегося в первый день нашего знакомства. – Она говорила, что вы действительно могли совершить это в состоянии аффекта. – Прежде чем Рот успел ответить, я спросил, не меняя интонации: – Так ли произошло на самом деле? Действительно ли она сделала что-то ужасное и довела вас?

Я все еще не был уверен. Иногда казалось, я видел лишь то, что Стэнли Рот оставлял на поверхности, – касавшееся его взглядов, склонностей и обычных фактов биографии. Возможно, этим всегда ограничивается наше знание о любом человеке – поверхностным суждением или мнением, которое мы ошибочно принимаем за собственное. Ощущение пришло внезапно, став почти открытием.

Я в первый раз осознал: вместо того чтобы оказаться человеком более мудрым и более сложным, чем мир, созданный им на экране, Стэнли Рот мог просто делить с аудиторией одно и то же заблуждение, слепую веру в счастливый финал и в то, что зло никогда не уходит прочь безнаказанным.

И я понял другое: возможно, именно это доказывало правоту Джули Эванс, предположившей, что Стэнли Рот действительно мог убить жену, если она совершила что-то ужасное, вызвала приступ ярости и заставила Рота поверить, что ей нет прощения.

Прежде чем Рот начал убеждать в своей невиновности, мне пришлось напомнить:

– Но вы ударили ее, и вы говорили мне, как после сделанного аборта подумали, что она заслуживает смерти.

Взглянув на меня, Рот выругался в пространство, потом развернулся и вошел в бунгало.

– Слушайте, – сказал он, опускаясь в стоявшее возле стола кресло, – если хотите выйти из этого дела – убирайтесь к черту. Только прекратите спрашивать, я ли это сделал. Вам тысячу раз сказано: я этого не делал. Нужно повторить еще?

– Вы говорили не тысячу раз! – резко возразил я. – Если быть точным, всего три раза: первый – в день, когда мы встретились, второй – два дня назад, во вторник, когда я познакомился с результатами анализа ДНК. Только что был третий раз.

С недовольным видом Рот бессильно опустил руки и вытянул ноги. Как мне показалось, он пробурчал что-то себе под нос.

– Я не делал этого, – произнес он неожиданно вяло. – Я понимаю, факты говорят не в мою пользу. Не знаю, каким образом на одежду попала кровь, и не понимаю, откуда взялась эта рубашка. Я не прятал ее в корзину.

Верится с трудом. Положим, мне удалось поверить, но что решит суд присяжных? Результаты экспертизы не обсуждаются, и это настоящее проклятие адвоката. Зато прекрасный шанс для обвинения.

Рот утверждал, что спал в другой комнате, поскольку собирался на съемки и должен был рано встать. Стэнли Рот не ночевал в комнате, где убили Мэри Маргарет, но окровавленную рубашку обнаружили в плетеной корзине, стоявшей именно в его комнате, у входа в ванную. И кровь принадлежала Мэри Маргарет.

Мрачно насупившись, Рот сунул руки в карманы и поерзал в кресле.

– Довольно глупо, не правда ли? Сначала я убил Мэри Маргарет, перерезав ей горло, а потом, несмотря на то что у меня хватило ума надежно избавиться от орудия преступления, спрятал рубашку, испачканную ее кровью, в корзину для грязного белья у моей собственной ванной!

Смысла в этом не было, по крайней мере с его точки зрения. В этом состояло доказательство, которое Рот искал, в надежде что оно должно так же убедить всех остальных.

– Это очевидно! – настаивал Рот. – Неожиданно воодушевившись, он вскочил на ноги. – Хотите еще? – Рот задал вопрос, смешивая для себя вторую порцию виски с содовой. Когда я отказался, он даже переспросил: – Уверены?

Вернувшись к креслу, Стэнли не стал садиться и остановился, опершись рукой о спинку. Пригубив виски, Рот погрузился в свои мысли, прикидывая, как лучше использовать обстоятельство, о котором только что сказал. Перед его режиссерским взором одна за другой проходили самые разные сцены.

– Я не мог сделать ничего столь глупого. Но кто-то положил рубашку в корзину. Меня нарочно подвели под обвинение в убийстве Мэри Маргарет. Это не было случайной идеей, посетившей убийцу после совершения преступления. Все заранее спланировано. Прийти ночью не только для того, чтобы убить Мэри Маргарет Флендерс, но чтобы в этом преступлении обвинили Стэнли Рота. – Последнюю фразу Рот нарочно произнес от третьего лица. Обернувшись и держа ладони сложенными вместе, он мрачно смотрел на меня. – Вы хотя бы рассматривали такую возможность? Что настоящей причиной убийства Мэри Маргарет было желание обвинить меня в этом преступлении? Возможно, весь сценарий написан, чтобы устранить меня.

– Но кто? – спросил я. – Кто мог пойти на такой риск: убить вашу жену, убить Мэри Маргарет Флендерс лишь для того, чтобы обвинили вас? Если они хотели вас устранить, почему не убили?

Не говоря ни слова, Рот выдвинул ящик стола, достал из него маленький затертый ключик, отпер другой ящик, двойной, находившийся справа внизу. Потянувшись вниз, Рот достал оттуда рукопись, судя по толщине, состоявшую примерно из ста страниц текста. Сунув стопку бумаги под локоть, он встал. Я заметил название, мелькнувшее на белом ярлычке, приклеенном к синим корочкам. Название состояло из двух слов.

– «Блу зефир»? Вы делаете фильм о студии?

Сменив спортивную рубашку на ветровку, Рот взял бейсболку с длинным козырьком и темные очки.

– Поднимайтесь, – сказал он, направляясь к двери с рукописью, зажатой под локтем. – Поедем прокатимся.

Рот оказался у выхода прежде, чем я успел ответить.

– Возьмем вашу машину, – сказал он, как только я подошел к двери. – Пускай репортеры на улице думают, что вы уезжаете, а я остаюсь здесь.

Когда машина выехала из ворот, Рот согнулся в три погибели на переднем сиденье. В этой нелепой позе, с надвинутой на самые глаза бейсболкой он проехал несколько кварталов. Затем, выпрямившись и посмотрев, нет ли кого сзади, попросил меня остановиться. Выйдя из машины, он подошел к моей двери.

– Ничего, если я поведу? – Мы поменялись местами, но прежде чем отъехать от бордюра, Рот передал мне рукопись. – У меня есть копия. Лежит в надежном месте. Возьмите этот экземпляр и прочитайте. Над рукописью я работал пять лет, каждую свободную минуту. Она – лучшее, что мне удалось, – уверенно сказал Рот. – Возможно, лучшее из всего, что создано кем-либо.

Доехав до Санта-Моники, Рот оставил машину на улице, следующей за городским парком. Водрузив ноги на лавку, мы уселись на стол для пикника и стали смотреть на океан, лежавший за выбеленным песчаным пляжем. На распахнутом перед нами просторе горизонта медленно исчезало солнце. На темнеющем небе появилась первая звезда. От моря потянул чистый и прохладный бриз. У самого прибоя в мелких, не достигавших щиколоток волнах весело резвились полураздетые дети. Закинув за плечо связанные вместе сандалии, по пляжу бегала симпатичная девушка лет семнадцати или восемнадцати. Легко взрывая песок, девушка ускользала от пытавшегося ее догнать неловкого юноши.

– Когда я попал сюда в первый раз – еще ребенком, страстно желавшим снимать кино, – то жил именно здесь. Я вырос недалеко от Модесто, в Долине. Вы когда-нибудь бывали в тех местах? Жара, сушь, местность плоская, как стол, и сотня миль до океана.

В глазах Рота появилось тоскливое выражение. На его лице странным образом выделялись глаза. Нельзя сказать, чтобы его лицо выглядело привлекательным, как бывает у других, не важно, мужчины или женщины. Достигнув пятидесятилетнего рубежа, некоторые мужчины приобретают своего рода обаяние, едва уловимо меняясь, и не то чтобы становятся красивыми, просто выглядят интереснее. Кажется, будто они знают, чего хотят, и привыкли всегда это получать. Стэнли Рот был начисто лишен такого шарма. Узкие, сжатые в кривую линию губы, глаза с тяжелыми веками и оттянутыми вниз уголками. Слишком длинный и широкий нос, казавшийся чересчур тупым и массивным. Узкий, скорее, женственный подбородок выдавал натуру нерешительную и застенчивую.

Впечатлению совершенно не соответствовал взгляд. Впрочем, это не бросалось в глаза сразу. Лишь побыв со Стэнли рядом и как следует изучив это лицо, вы начинали понимать, насколько точно взгляд соответствовал эмоциональному состоянию Рота.

Глаза почти никогда не выдавали его реакцию, нервозность или возбуждение. Эффект выражался в совсем незначительных изменениях – например, насколько широко открыты его глаза или насколько плотно они прикрыты. Глядя на вас с совершенно каменным лицом, Рот мог одним взглядом выразить все, что чувствовал, или, точнее говоря, показать те чувства, которые хотел открыть вам как истинные.

Рот смотрел туда, где на поверхности океана лежала серебряная дорожка, соединявшая ночь с тем, что еще осталось от дня.

– Я приходил сюда каждый вечер и наблюдал, как меняется свет, когда солнце окончательно садится и небо теряет красно-оранжевый оттенок, как начинается вечерний бриз, прохладный и тихий. И как вскоре после этого все: небо, океан, горные вершины на севере, – все погружается в синий полуночный сумрак. – Подперев рукой подбородок, Стэнли Рот улыбнулся, вспомнив времена, когда все, чего он достиг, было мечтой. – Вот поэтому я и назвал студию: «Блу зефир». Странно, да? Для меня это название имело такое огромное значение, что я полагал, будто его смысл поймут и другие. Этого не произошло. До сих пор никто не задал мне вопроса: что означает «Блу зефир» и почему мы назвали студию именно так?

Схватившись за край стола, Рот уперся взглядом в лавку, на которой мы примостили ноги. Затем, тяжело вздохнув, медленно поднял голову и вновь посмотрел на далекий горизонт.

– Этот цвет… Он не совсем полуночно-синий. Скорее, напоминание о песне Дюка Эллингтона. Помните? «Настроение индиго». В этом есть какая-то тоска, есть что-то рвущее сердце. Оно есть в музыке и в цвете. И в том, как с океана приходит бриз, каждый вечер, в одно и то же время. Думая о том, что мне нравилось тогда, когда я впервые пришел на это место, совершенно новое для меня, как и сам Лос-Анджелес, я понял: дело именно в этом миге, когда ты сидишь здесь, у самого океана. Момент окончания дня, час между днем и ночью, когда можно слушать тишину и бриз приносит воспоминания о юности, когда девушки были прекрасны и кажется, что все будет так, как должно быть. Вот почему я назвал студию «Блу зефир»: «Блу» – потому что индиго – цвет ночи, и «зефир» – потому что так называется западный бриз. Ветер, который приносит мечту.

Встав, он сделал несколько шагов к океану, словно хотел следить за тем, что находится на краю горизонта, до тех пор, пока его линия не исчезнет навсегда, растворившись в ночи.

– Я не хотел быть просто еще одним директором студии. Я не хотел, чтобы студия «Блу зефир» стала очередной киностудией, – сказал Рот, поворачиваясь ко мне. – Когда я пришел сюда тридцать лет назад, то хотел совершить что-то значительное. Собирался стать новым Орсоном Уэллсом. Я хотел снять фильм не хуже «Гражданина Кейна». Нет, даже лучше…

– Вы получили «Оскара».

– Можете вспомнить название фильма?

Наверное, его удивило бы только одно: если бы я сразу вспомнил название, а не принялся вместо этого оправдываться, говоря, что вспомню, пожалуй, если немного подумаю.

– Но вы помните название «Гражданин Кейн», не так ли? Великий фильм. Некоторые считают, что это самая великая кинокартина по сей день. Во всяком случае, картина попала в разряд вечных. Всегда найдутся желающие ее посмотреть. Когда умер Орсон Уэллс? Думаете, когда пройдет столько же лет с моей смерти, кто-нибудь вспомнит мои фильмы? Да, я получил премию киноакадемии. Взгляните как-нибудь на ежегодный список победителей. Сколько названий и сколько имен вы помните? А почему? Потому что большая их часть этого не заслужила.

Упала ночь, и на небе больше не осталось ни пятнышка света. Включились высоченные фонари, расставленные вдоль дорожки на металлических стойках. Рот так и не снял темные очки. Возможно, давно привык видеть в темноте. Подняв воротник куртки, он сунул руки в карманы.

– Все думают, я счастливчик – или, вернее, думали, пока была жива Мэри Маргарет. Думали, у меня есть все. Не только деньги, не только жена-кинозвезда, не только награда киноакадемии, собственная студия и все, что с этим связано. Нет, больше, чем все это в частности или сложенное вместе, я был счастлив потому, что был Стэнли Ротом, и все, абсолютно все знали, кто я такой. Я был известен. Нет, – он решительно замотал головой, – нет, я был знаменитостью, одним из тех, кто знаком каждому, с кем хочется постоять рядом. Это самое захватывающее. Я ни разу не появился на экране, никогда не делал того, что делал Хичкок, и не отвел себе ни одной, самой маленькой роли. Но я попадаю на обложки журналов куда чаще любой кинозвезды. Не могу показаться на публике без того, чтобы не попросили автограф.

Рот выпрямился и запрокинул голову, ловя воздух широко раскрытым ртом. Продолжая держать руки в карманах, он пару раз подпрыгнул на прямых ногах, потом замер в неподвижности, часто моргая, словно хотел избавиться от всего, что теперь казалось несущественным, неправильным.

– Нельзя сказать, что я напрасно стал знаменитым. Это вовсе не было моей целью. Первый фильм, та первая картина, которую мне дали снимать, – она была лишь работой, то есть тем, что мне хотелось сделать как можно лучше. Я не предполагал создать что-то серьезное. Надеясь хотя бы не провалиться, я не думал о наградах. Сюжет был обыкновенный. Ничего особенного – простая история и заурядные характеры, но картина всем понравилась. Так понравилась, что я закончил фильм полноправным режиссером. И никто не требовал от меня фильмов, которые заставляли бы думать, лишали душевного комфорта. У меня открылся дар снимать такое кино, которое хотят смотреть все, кино такого рода… Ладно, вы знаете, какого рода…

Рот пожал плечами, как бы приглашая к осуждению всего, им созданного, и того, кем он сам стал в итоге.

Наклонившись к столу, я следил за тем, как Рот меряет шагами лужайку. И ждал продолжения.

Остановившись, Рот сердито топнул ногой.

– В этом причина создания студии «Блу зефир». Причина, по которой я хотел, чтобы студия принадлежала мне одному. Я собирался снимать те фильмы, которые считал нужным снимать. Мне хотелось создать нечто серьезное, нечто значительное – такое, что публика помнила бы так, как она помнит «Гражданина Кейна».

– Но были и другие великие киноленты, – заметил я, озадаченный явным преклонением перед созданием Орсона Уэллса. – Вы забыли про другие.

– Я изучал «Гражданина Кейна» – изучал, как мог, всесторонне, – сверкнув глазами, ответил Рот. – Я смотрел фильм снова и снова, десятки раз читал сценарий. Мне хотелось докопаться до истины: почему этот фильм представляет собой великое произведение? Меня не интересовала техника – способ, которым Уэллс снимал разные черно-белые планы, или визуальная художественность фильма… Все это гениально, но я имею в виду то, что лежит за техникой. Этот фильм можно смотреть сейчас, через пятьдесят лет после выхода на экран, и он все еще захватывает воображение. Почему? Потому что фильм снят о человеке – Уильяме Рэндольфе Херсте – и потому, что фильм показывает, кем был этот человек. – Казалось, Рот жаждал поделиться своими мыслями. – Херст представлял собой первую настоящую знаменитость мира массмедиа. Этот человек не только определял мысли людей через газеты, которыми владел. Более того: он стал знаменитым потому, что не скрывал сосредоточенного в его руках влияния. Подумайте об этом. Потребовалось время, чтобы я понял, как сегодня снять гениальный фильм. Понять, кто является фигурой, подобной Херсту, – медиазнаменитостью. Не артистом, исполняющим чью-то роль, а человеком, реально всем управляющим и определяющим будущую историю – так же, как Херст контролировал выпуск новостей.

Теперь я понял, что имел в виду Рот. И он это понял.

– Да, именно. Это я, Стэнли Рот. Я – Чарлз Фостер Кейн. А «Блу зефир» – фильм, который я собираюсь снять, это следующий «Гражданин Кейн». Прочитайте сценарий, – настойчиво попросил Рот. – Вы увидите, не ошибся ли я. Это рассказ о том, как некто, вознамерившийся создать великие кинофильмы, оказался захваченным обаянием гламурной жизни, погряз в царящих в Голливуде коррупции и телефонном праве и забыл все, во что верил. Забыл потому, что слишком зациклился на успехе. Хотите знать, кто убил Мэри Маргарет, желая подвести меня под обвинение в убийстве? Хотите знать, почему они не убили меня, если хотели убрать со своего пути? Потому что они желали опорочить. Опорочить, ибо это единственный способ заранее дискредитировать фильм, который будет снят независимо от того, жив я или умер. Единственный способ избавиться от фильма про студию «Блу зефир», способного разрушить карьеру сразу нескольких наиболее влиятельных граждан города, – это уничтожить репутацию его автора. Что, как не обвинение в убийстве собственной жены, служит такой цели лучше всего?