Текст книги "Сценарий убийства"

Автор книги: Д. Баффа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

19

Часы показывали четверть седьмого вечера. Сидя на краю постели, я тупо смотрел на телефонный аппарат, стоявший рядом на ночном столике, говоря себе, что пора раздеться и принять душ. Пора наконец собраться, убедить себя, что работы очень много, и остаться в отеле – по крайней мере на эти выходные.

Предполагалось, что я сяду на семичасовой авиарейс, а через час буду уже в Сан-Франциско. Марисса всегда встречала меня у трапа самолета. Нужно было позвонить ей из суда, во время перерыва на ленч, но голова была слишком забита мыслями о процессе, чтобы думать о выходных или той лжи, которую предстояло сказать.

Отличное оправдание, чтобы тянуть с принятием решения. Оно позволяло считать, что звонить не нужно, и я сделаю то, что собирался – то есть сяду в самолет, улечу домой на выходные и буду вести себя так, будто вчера вечером у нас с Джули Эванс ничего не было.

Сняв трубку, я быстро набрал номер и глубоко вздохнул, услышав длинный гудок. Унылый взгляд неуверенно блуждал по комнате. На столе грудились сваленные как попало тетради и папки с бумагами, оставшиеся от вечерней подготовки к очередному заседанию, некоторые изученные до конца, другие – отложенные в самом начале.

К моменту, когда Марисса ответила, в голове осталась лишь одна мысль: сопоставление ожидавшей меня напряженной работы и расслабленного отдыха в уютном доме в Сосалито. Пришлось сделать усилие, чтобы не показаться чересчур огорченным.

– Хорошо, что я тебя застал. Боялся, что ты могла уехать из дома.

Марисса казалась понимающей, полной сочувствия и не слишком огорчилась из-за моего отсутствия. Забыв про грустные раздумья, я вдруг подумал, что меня больше бы обрадовала ее обида.

Лежа в постели, я смотрел в потолок, расслабленно думая, что все прошло совсем не так трудно, как я опасался. Эта легкость рождала сомнения, не заподозрила ли Марисса, что я решил встретиться с кем-то еще? Мысль не слишком честная. Как будто не верить мне – проступок менее серьезный, нежели водить ее за нос или открыто предавать.

Впрочем, я уже привык к своему несовершенству, давно научившись в упор не замечать его. Видимо, в этом состояла причина, по которой мне так не понравился тон, с каким, приглашая меня в Санта-Барбару, Джули спросила, поеду ли я в Сан-Франциско. Казалось, напомнив о моих личных проблемах, она испытывала некое удовольствие.

Выйдя из «Шато-Мармо», я замер в желтоватых лучах теплого закатного солнца, ожидая появления белого «мерседеса». Джули обещала подобрать меня ровно в семь. К девяти мы планировали оказаться в Санта-Барбаре. Пробежав пальцами по шершавому пальмовому стволу, я стряхнул с ладони несколько кусочков коры. Потом лениво прошелся по тротуару туда-сюда, поглядывая на улицу. Попинал ногой сумку, сдвинув ее по мягкому асфальту на несколько дюймов, и взглянул на часы. Джули опаздывала на десять минут. Не думая ни о чем, я наблюдал, как под бледно-лиловым небом медленно удлиняются тени от пальм. Подождав еще немного, вернулся в холл и подошел к бару.

Я выпил порцию виски и направился к выходу, когда мне сообщили, что звонила Джули.

– Госпожа Эванс просила перезвонить по этому номеру, – сказал клерк, мельком заглянув в свои записи.

Передав квадратный кусочек бумаги с вензелем «Шато-Мармо», он указал в сторону телефонной кабины у дальнего угла стойки. Я шагнул в указанном направлении, однако тут же остановился, скомкал листок в руке и вернулся в бар. Можно поймать такси и успеть на самолет. Я выпил еще виски. Самолеты на Сан-Франциско летают каждый час. Хотя была пятница, я мог рассчитывать на свободное место. Не успев зарегистрироваться на свой рейс, я определенно попаду на следующий. Даже прилетев в полночь, я имел бы в запасе два выходных, а после всего, что произошло за неделю, было бы весьма неплохо провести дома целых два дня.

От меня требовалось лишь позвонить в авиакомпанию.

Я взглянул на часы и взял еще виски. Было восемь вечера. Опрокинув в себя очередной стакан, я пошел к телефонной кабине.

Секунду поколебавшись, набрал номер и услышал длинные гудки. Я ждал.

– Извини за сегодняшний вечер, – торопливо оправдалась Джули. – Возникли кое-какие дела. Хотела бы, но не могу освободиться рано.

В интонации не было сожаления, и я не почувствовал особого желания идти ей навстречу.

– Я пока на студии, – не дождавшись ответа, пояснила Джули. – И буду на месте еще час. Приехать смогу не раньше девяти тридцати.

Она помолчала, ожидая услышать, что это будет в самый раз.

– Приедем на место около полуночи, – осторожно добавила она. Я продолжал молчать, и настроение Джули заметно упало. – Можем дождаться и выехать утром… Или вообще не ездить.

– У меня хватает своей работы, – наконец ответил я. – Может, завтра… Наверное, нам лучше созвониться утром.

Теперь молчание повисло на ее стороне. Я отчетливо слышал медленно повторявшийся стук. Карандаш или ноготь негромко выстукивал ритм обо что-то твердое – металл или стекло.

– Думаю, я поеду ночью, – неожиданно сказала Джули. – Мне нужно уехать отсюда, и я люблю водить по ночам.

Мы снова пересекли полосу молчания – безмолвную проверку обоюдного желания.

– Как я сказал, у меня есть работа и…

– Я буду на месте еще час или около того, – тихим, спокойным голосом сказала Джули. – Если передумаешь…

Еще оставалось время попасть на самолет до Сан-Франциско. Я посмотрел на стоявшую рядом сумку и вдруг понял, что на поездку куда-либо нужна энергия, которой во мне уже нет. Взявшись за ремень, я повесил сумку на плечо.

Вернувшись в комнату, я сел на кровать и мрачно посмотрел в окно. В затянутых мелкой сеткой оконных проемах метался свет. Из груди сам собой вырвался вздох или стон. Нагнувшись, я развязал шнурки на ботинках.

Упав в постель, я закрыл глаза, едва соображая, что остался один и ничего не должен делать. Сознание постепенно освобождалось от всего, что волновало днем, оставляя во всем теле ощущение тепла. Я лежал неподвижно, чувствуя, как медленно уходит накопленное за день напряжение.

Когда мои глаза вновь открылись, в комнате было темно. На окна время от времени падал свет с улицы. Гадая, сколько прошло времени – несколько минут или целый час, – я включил лампу и понял, что еще не поздно. Пошарив в кармане, вытащил смятый листок с телефонным номером.

На звонок никто не ответил. Джули ушла, и, вероятно, навсегда. Может, она продолжает ждать Стэнли Рота – но явно не меня. С этим нельзя было ничего сделать, да оно и к лучшему. Несмотря на все сделанные ошибки, я сказал Мариссе правду: я остался в Лос-Анджелесе и собирался от души поработать. Пока все нормальные люди отдыхают, я буду гнуть спину над схемой защиты Стэнли Рота, изо всех сил стараясь спасти его жизнь.

Ничто не успокаивает так, как добродетель, – после того, как упустил последний шанс.

Сидя за столом в молчаливом одиночестве, я несколько часов выводил одну строку за другой и все же нисколько не приблизился к разгадке жестокого убийства Мэри Маргарет Флендерс. Кто это сделал? Кому могла принести облегчение ее смерть?

Было уже поздно, когда, закончив работу, я вдруг захотел позвонить Мариссе, пожелать ей спокойной ночи и поделиться тем, как упорно работал над самым трудным из выпавших мне дел. Мне был нужен ее голос. Хотелось еще раз услышать, как звучит чистая, ясная и нежная музыка ее души.

Марисса не ответила, и я задумался – куда она могла уйти?

Попытавшись еще раз окунуться в работу, я тут же понял, что хожу по кругу, так часто думая про одно и то же, что повторение всех этих фактов и бесконечных вопросов скоро начнет раздражать. Впрочем, хотя было за полночь и я устал, спать не хотелось. Я посмотрел на телефон. Почему Мариссы нет дома? Если она решила с кем-то поужинать – почему до сих пор не вернулась домой?

Взяв трубку, я нажал кнопку быстрого набора. Стэнли Рот ответил сразу же.

– Немного поздновато, – пошутил я.

– Поздно для чего? Вы уже позвонили.

– У меня всего несколько вопросов.

– У меня тоже несколько вопросов. Дальше.

Неожиданно вспомнив, я глупо спросил:

– Вы еще там? На студии? Сколько у вас времени на переезд?

– Я же вам говорил: до конца процесса никто не должен ничего знать. Теперь это не важно. Мне не придется съезжать. Бунгало осталось за мной, это входило в сделку. Я сохранил и кое-что еще, – сказал Рот с ноткой удовлетворения и добавил: – Я смертельно устал и должен лечь спать.

Так или иначе, по телефону он не стал бы раскрывать подробности независимо от цены, выторгованной за отставку.

– Есть дело, которое нам нужно сделать вместе. Я хотел бы какое-то время побыть в доме… В «Пальмах», вашем доме.

Рот высказал лишь одно опасение. «Пальмы» стали местом скопления зевак, изо всех сил стремившихся взглянуть на дом, где убили Мэри Маргарет Флендерс. По сравнению с первыми днями их число несколько уменьшилось, но при приближении Стэнли Рота к дому репортеры немедленно набегут вновь.

– Поедем рано утром, – настоял Рот. – Пока не собралась толпа.

Когда он приехал за мной на другое утро, солнце едва поднималось над горами. Безжизненные вершины стояли всего в нескольких милях к востоку, и косые лучи наполняли утренний воздух бледно-желтым золотым сиянием.

Вместо черного лимузина, на заднем сиденье которого мы катались в суд и обратно, или одной из поздних моделей «мерседесов» и «бентли», которыми была уставлена парковочная площадка руководства студии, без нескольких минут семь к входу в «Шато-Мармо» подкатил четырехдверный полуразвалившийся голубой «понтиак».

Рот выглядел таким же изношенным, как и его автомобиль. На нем была зеленая спортивная рубашка с короткими рукавами, давно полинявшая и мятая, словно он в ней спал, и все та же неописуемо выгоревшая ветровка, в которой Рот стоял на пляже, когда вытащил меня из бунгало на студии «Блу зефир» в прибрежный парк Санта-Моники. Из длинных шорт торчали голые ноги в кожаных сандалиях. Рот давно не брился, а нынче утром явно ни разу не провел расческой по спутанным седым волосам, во все стороны торчавшим из-под синей бейсболки. На носу пристроились узкие очки в позолоченной оправе.

Рот напоминал пляжного воришку или хиппи, то есть человека средних лет, воспринимающего мир с позиций двадцатипятилетнего. Ни один охотник за знаменитостями не глянул бы в его сторону, и даже я ни за что не узнал бы Рота, встретив на улице.

Похоже, Рот больше не хотел, чтобы его всюду узнавали. По сути, он уже стал заключенным, приговоренным жить в своем бунгало, на студии, за воротами которой был в безопасности. Оттуда Рот каждый день отправлялся в суд, где его встречали буйная толпа репортеров и грубый свист публики, толпившейся за линией полицейского ограждения и бросавшей ему в лицо обвинения и оскорбления.

Утренняя вылазка в дом, купленный Стэнли Ротом в подарок новой жене, дом, настолько известный, что получил имя собственное, дом, слава которого с некоего момента оказалась связанной с именем жившей и умершей в нем кинозвезды, – такая вылазка вполне могла казаться Роту чем-то вроде пикника в выходной, первого за несколько месяцев. Кто мог осуждать его за желание проделать этот путь незаметно, скрывшись от взглядов и грубых слов незнакомых людей?

У преграждавших въезд в «Пальмы» ворот никого не было. Рот ввел пластиковую карту в узкое окошко черной коробки блока управления. В металлическом ящике находилось переговорное устройство, через которое посетитель должен был назвать себя, прежде чем кто-то внутри приведет механизм ворот в действие.

– Почему вы не ввели код? – спросил я, показывая на клавиатуру, расположенную на той же металлической коробке.

– Так быстрее, – пожав плечами, ответил Рот и положил карту обратно в карман. – Вообще, я не помню кода.

– Тогда у кого есть код? Кому его сообщили?

– Немногим. В основном тем, кто здесь работал: садовнику, человеку, занимавшемуся бассейном, охранникам… Некоторым друзьям. Льюису, разумеется.

– Уирлинг знал код?

Я задал вопрос, когда Рот ехал по извилистой, обсаженной чахлыми пальмами дорожке, поднимаясь на вершину холма к неправдоподобно огромному, основательно выстроенному кирпичному особняку.

– Уирлинг никогда не был другом, – сказал Рот. Помолчав, он горько заметил: – По крайней мере моим другом. Нет, не думаю… Скорее всего она не сказала бы ему код. Но ведь никогда не знаешь наверняка…

– Разве вы не знали про…

– Знал ли я про Уирлинга и Мэри Маргарет? Нет, пока вы не вырвали из него признание. Да, когда я писал сценарий «Блу зефир», такая мысль приходила в голову, но… Я просто думал о том, что может случиться между двумя такими людьми: актрисой, не желающей думать, что она кому-то обязана своей карьерой, и человеком очень богатым, амбициозным и готовым на все, чтобы ее заполучить.

Мы остановились перед домом, и Рот заглушил двигатель. Откинувшись на спинку, он прикрыл глаза и потер переносицу. Снова открыв глаза, он уставился куда-то в пространство.

– А может, на самом деле я знал. Возможно, потому мне пришла идея включить это в сценарий. – Рот повернулся и взглянул на меня так, словно я должен был знать, как оно бывает. – Знал так, как иногда знаешь, даже не сознавая этого факта: по выражению, по движению глаз, по манере держаться на определенной дистанции, по едва заметной задумчивости или высказываниям, ставшим вдруг более осторожными. – Немного помолчав, он улыбнулся: – Или, напротив, по нарочито неосторожным словам – когда кто-то хочет внушить, что скрывать ему нечего. Если в этом есть какой-то смысл, скажу, что я знал, хотя не сознавал до момента, когда вы заставили Уирлинга признаться.

Войдя в дом, Рот остановился посреди гостиной, показывая на толстые потолочные брусья. С оценивающей улыбкой он произнес:

– Вытесаны вручную из английского дуба. Их вывезли из старого замка, где-то в Йоркшире. Потом, четыреста лет спустя, один сильно пьющий актер, ставший богатым и знаменитым за счет фильмов, которые вы не вспомнили бы через десять минут после просмотра, решил, что должен построить дом, который будут помнить благодаря его имени.

Оставив Рота в гостиной, я вышел на улицу и остановился возле бассейна, глядя на место, где убили Мэри Маргарет Флендерс. Чтобы убрать кровь, бассейн осушили. Немного воды оставалось только на дальнем краю. Сливное отверстие забилось листвой, мусором и обрывками желтой пластиковой ленты полицейского ограждения.

Постояв несколько минут, я поднялся в ее спальню. В их спальню, куда не заглянул Стэнли Рот, уезжая утром на съемочную площадку. Вещи Мэри Маргарет, одежда, в которой она вернулась с приема, – все убрали по своим местам. Платье висело в шкафу, туфли стояли на том месте, куда их поставила Мэри Маргарет, драгоценности, спрятанные в шкатулку, обитую черным бархатом, лежали в ящике трюмо.

На вещах не было найдено ни разрезов, ни разрывов, ни любых других следов, говоривших о нападении – о том, что одежду сорвали, а потом тщательно уложили туда, где она обычно хранилась. Мэри Маргарет сняла с себя всю одежду, а потом ее обнаженное тело нашли в бассейне. Но если она отправилась купаться ночью, тогда почему не захватила с собой хотя бы полотенце? Ничего подобного возле бассейна не обнаружили. Либо она с кем-то встретилась, либо вернулась домой не одна. В бассейн она отправилась не для того, чтобы плавать: она пошла туда потому, что бассейн находился вдали от спальни, в которой обычно спал ее муж, и это место казалось самым безопасным, где теплым калифорнийским вечером можно было заняться любовью. Да, прямо здесь, на этом шезлонге, под приглушенные звуки воды, мягко журчавшей через края бассейна.

Но при чем здесь чулок? Тот самый чулок, намотанный вокруг шеи Мэри Маргарет, который держали, пока резали горло? Разделась ли она перед ним сама – перед убившим ее человеком, с которым собиралась переспать, подразнив его этим чулком, заставив поймать и потом, когда он уже держал чулок в руке, позволив тихо вывести себя из спальни? Возможно, она его вела, чтобы осторожно, не разбудив спящего в другой комнате мужа, сойти по ступеням и выйти к бассейну? Или разделась одна, захватив чулок с собой, когда шла к бассейну, – потому что такая игра была привычной и она всегда делала это, дразня и возбуждая его?

Я вышел из спальни, следуя тем путем, которым должна была пройти она, и мысленно представляя варианты: Мэри Маргарет Флендерс, единственным предметом одежды которой был шелковый чулок в руке, спускается по ступеням, и шелк мягко развевается от ее движения вниз по лестнице. Или все было иначе, и она, дразня, тянула к себе один конец чулка, а другой конец прочно держала рука убийцы?

Не замеченные, они закончили путь, выйдя на край бассейна. Но не легли на шезлонг и вовсе не бросились в объятия друг к другу. Полиция обшарила все, не найдя ни малейших улик происшедшего совокупления. Что составляло величайшую, так и не высказанную тайну этого преступления: почему убийца отказался от секса? Она была молодой и эффектной, и фотографии самой желанной в мире женщины побывали на обложках всех американских журналов – а убийца не тронул ее?

Разумеется, ни полиция, ни прокурор не видели тут загадки: ее убил Стэнли Рот. Это объясняло, почему Мэри Маргарет была раздета, и объясняло появление чулка: она как раз раздевалась, когда между ними произошла ссора. Схватив чулок, он по ступеням вытащил ее к бассейну. Чулок он взял потому, что заранее знал, что сделает. Или сразу обмотал чулок вокруг шеи и тащил ее именно за него. В таком случае чулок тоже представлял часть заранее обдуманного плана. Все доказывало, что Рот убил жену не в приступе слепой ярости, но отчетливо сознавая, что делает. При этом он ни разу ее не ударил – ни рукой, ни каким-либо предметом. Обуреваемый злостью, он не взял пистолет, лежавший как раз под рукой, и не выстрелил в Мэри Маргарет. Нет, согласно выводам полиции и по мнению обвинения, Стэнли Рот обмотал чулок вокруг ее шеи и перерезал горло заранее припасенным ножом.

Но если убийца вовсе не Стэнли Рот?

Если Мэри Маргарет Флендерс убил кто-то другой, тогда оставался открытым вопрос, почему убийца отказался от секса с жертвой. Возможно, там, у бассейна, она сказала что-то вызвавшее с его стороны жестокую реакцию? И, как бы там ни было, откуда у него появился нож? Этот факт казался единственным, мимо которого невозможно пройти: убийца совершил преступление именно ножом, и здесь, рядом с бассейном. Кем бы он ни был, убийца пришел, имея нож при себе. Возможно, он захватил его на всякий случай, еще не зная, решится ли на убийство и какой способ выберет. Было ли это актом возмездия или ревности? Что, если Мэри Маргарет решила перестать встречаться с этим человеком, но согласилась на последнюю встречу? Не исключено, что она согласилась переспать с ним, но он убил Мэри Маргарет, не в силах смириться с мыслью, что она будет спать с другими? Возможно, он уже сообщил своей жене, что хочет развестись?.. Возможно…

– Вы еще не пришли к выводам?

Я поднял глаза. Стэнли Рот стоял по другую сторону бассейна, как раз напротив дома, сложив руки на груди. На его губах блуждала ленивая, даже апатичная улыбка.

– Вы так глубоко задумались, что я опасался, не шагнете ли в пустой бассейн, забыв, где находитесь.

Проследив его взгляд, направленный на край бассейна, я тут же шагнул назад.

– Вы действительно не сделали собственных выводов? – спросил Рот, моргая от яркого утреннего солнца.

Я еще немного отошел от края. Пришлось признаться:

– Нет, ничего определенного. Почему вы спросили? Вы что-то поняли?

– Да, – ответил он. – Я понял.

Рот стоял с зажатой в руке бейсболкой, в последний раз окидывая взглядом все вокруг. Повернув седеющую голову сначала в одну сторону, потом в другую, он осматривал сцену, где совершилось преступление, так, будто прикидывал композицию кадра, решая, какой ракурс лучше соответствует его замыслу. Взгляд Рота по несколько раз пробегал по одним и тем же окружавшим нас предметам: дверям дома, цементному полу песочного цвета, на котором была убита его жена, бассейну, теперь пустому, в который упало или было брошено ее тело. И всякий раз взгляд Рота возвращался к дверям.

– Думаете, это сделал Майкл Уирлинг? – Рот напряженно вглядывался в проем двери. Он совсем меня не слышал. – Полагаете, Уирлинг убил ее потому, что она не захотела от вас уйти? Думаете, он убил ее, а потом решил подставить вас?

Если Рот слышал меня, то не обратил никакого внимания. Он взглянул через плечо на подстриженную лужайку, которую окаймлял густой, непроходимый кустарник, закрывавший вид на дом по всему периметру изгороди. Не знаю, то ли он оценивал расстояние, то ли воображал что-то случившееся на лужайке. Пробежав обратно тем же маршрутом, взгляд Стэнли Рота вернулся к бассейну. Я попытался еще раз спросить, не подозревает ли он Майкла Уирлинга. Прежде чем я успел прервать ход его мыслей, Рот предостерегающе поднял руку.

Затем, отвлекшись от своего занятия, Рот все же оценил степень моего раздражения. Беспомощно разведя руками, он вернул бейсболку на голову и пожал плечами, сказав:

– Простите. – Посмотрев в пустой бассейн, Рот поежился. – Мне больше не хочется сюда возвращаться.

Теперь он смотрел туда, где обнаружили ее плававшее лицом вниз тело, только в тот раз бассейн был наполнен водой. Засунув руки в карманы, Рот медленно поднял на меня глаза.

– Я ни за что сюда не вернусь, – печально произнес он. – Собираюсь продать дом, когда процесс закончится.

Я ожидал услышать ответ на вопрос: считает ли он, что его жену убил Майкл Уирлинг, или, по его мнению, это сделал кто-то еще? Впрочем, было совершенно ясно, что Рот не станет говорить на эту тему, пока мы не уедем. Как только мы дошли до машины, он отдал мне ключи, спросив, не против ли я сесть за руль. Хотя до нашего прибытия у ворот никто не стоял, Рот считал, что теперь нас будут ждать.

Он оказался прав. У забора толпились туристы и завзятые демонстранты – люди, захотевшие просто поглазеть, и коробейники, торговавшие футболками и значками. К моменту, когда я увидел собравшихся, сворачивать было уже поздно.

Ворота открылись, и теперь я не мог сделать ничего иного, кроме как продолжать движение. Рот уже перебрался назад и лег на пол салона, спрятавшись под захваченным именно для этой цели коричневым одеялом. Я пожалел, что отказался последовать его совету и не наклеил усы и бороду.

Когда ворота открылись, толпа отступила и раздалась в стороны.

– Это адвокат! – крикнул чей-то голос.

– Антонелли! – заорал кто-то еще.

Толпа сместилась вперед, окружая машину, и те, кто находился сзади, толкали первые ряды. Они боролись друг с другом, хватая передних за плечи, стараясь оттолкнуть, чтобы самим оказаться в первых рядах. Рядом с моим окошком была женщина лет пятидесяти, но тут же исчезла, и на ее месте появилось лицо сорокалетнего мужика. Навалившись на дверь, он громко радовался своей победе: еще бы, ведь нас разделяла лишь толщина автомобильного стекла. Люди обступили машину со всех сторон, они нападали друг на друга, царапались, кричали, бранились и визжали.

Остановившись, я не смог бы тронуться. Не остановившись, мог наехать на одного из этих людей. Придавив педаль тормоза, я налег на клаксон. Неожиданная остановка и неожиданный звук несколько ошарашили толпу. Опустив стекло, я как можно более спокойным голосом, с улыбкой сообщил, что они обязаны пропустить меня, если не хотят оказаться арестованными и надолго сесть в тюрьму.

– Как вы это сделали? – выбравшись из-под одеяла, спросил Рот, когда мы спокойно ехали по улице. Убедившись, что мы далеко от толпы, он перебрался на переднее сиденье. – Не думаю, что нам удалось бы оттуда выбраться, начни они раскачивать машину, – добавил он. – Так как вы это сделали?

– Они не знали, чем, собственно, занимаются, – объяснил я. – Потому и не нашли возражений, когда я объяснил, что нужно делать.

– Да ладно, – пожал плечами Рот. – Впрочем, это помогло…

– Вашими молитвами, – сухо парировал я.

Отвернувшись, Рот посмотрел в окно.

– Я предупреждал насчет маскировки. Вы становитесь чертовски популярным – почти как я.