Текст книги "И в сердце нож"

Автор книги: Честер Хаймз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Глава 19

Когда Чинк вошел в квартиру, где снимал комнату, зазвонил телефон. Чинк был грязный, небритый, а у его бежевого костюма был такой вид, будто в нем спали.

Желтая кожа лица Чинка была как пергамент.

Под его мутными глазами виднелись большие синяки.

Чтобы добиться освобождения под залог, его адвокат внес все деньги, что Чинк получил от Дульси. Теперь он чувствовал себя словно побитая, обиженная собака. Его отпустили, но он не мог понять, не лучше ли ему было вообще остаться в тюрьме. Если полицейские не задержали Джонни, ему лучше было бы куда-нибудь смыться, но нигде в Гарлеме он не мог почувствовать себя в безопасности. Теперь, когда он раскололся, все будут настроены против него.

– Тебя к телефону, Чинк! – крикнула хозяйка.

Он вошел в спальню, где она держала телефон с замочком на диске.

– Алло, – сказал он недовольным голосом и сделал гримасу, чтобы хозяйка не стояла рядом и не подслушивала.

– Это я, Дульси, – услышал он голос в трубке.

– Ох! – только и сказал он, и его руки задрожали.

– Я достала деньги.

– Что? – сказал Чинк таким голосом, будто кто-то сунул ему в живот пистолет и предложил поспорить, заряжен он или нет. – Его арестовали? – непроизвольно вырвалось у Чинка, прежде чем он успел спохватиться.

– Арестовали? – В ее голосе зазвучало подозрение. – Это еще почему? Разве что ты настучал про нож.

– Ты прекрасно знаешь, что я не стучал! – крикнул он в трубку. – Я не такой дурак, чтобы лишиться десяти тысяч. Просто я его весь день не видел.

– Он летал в Чикаго, проверить насчет нас с Вэлом.

– Откуда же у тебя десять тысяч? – поинтересовался Чинк.

– Не твое дело.

Он заподозрил ловушку, но мысль о десяти тысячах заглушила чувство предосторожности. Надо было держать себя в руках. Его так и распирало ликование. Всю жизнь он мечтал стать большим человеком, и вот до счастья было рукой подать. Надо только правильно разыграть хорошие карты.

– Ладно, – сказал Чинк. – Мне плевать, как ты их добыла – украла или зарезала его, главное, деньги у тебя.

– У меня, – подтвердила она. – Но если хочешь получить их, покажи мне нож.

– За кого ты меня принимаешь? – вспылил он. – Приноси деньги – и потолкуем о ноже.

– Нет, приезжай ко мне – получишь деньги, если покажешь нож.

– Я еще не совсем спятил! – крикнул Чинк. – Я не боюсь Джонни, но зачем же самому нарываться на неприятности? Это твой хвост в капкане, так что изворачивайся сама.

– Слушай, у меня все спокойно, – сказала Дульси. – Его нет, и раньше чем завтра вечером он не вернется. У него уйдет весь завтрашний день, чтобы выяснить все, что он хочет. А когда он вернется, меня уже не будет.

– Я ничего не понимаю, – буркнул Чинк.

– Значит, ты не такой смышленый, как я думала. Когда он наведет все справки, то поймет, почему Вэла не стало…

Внезапно Чинк стал соображать, что к чему.

– Выходит, это ты…

– Какая разница, – перебила его Дульси. – Когда он вернется, меня не будет. Только я оставлю ему сувенир…

Чинк вдруг просиял:

– А, так ты хочешь, чтобы я в его доме…

– В его собственной постели, – подтвердила Дульси. – Сукин сын ревновал меня, и совершенно напрасно. А теперь вот я ему за это отплачу.

– Мы ему вместе отплатим, – злобно усмехнулся Чинк.

– Ну так поторапливайся.

– Буду через полчаса.

Дульси отключила телефон в спальне и говорила с телефона на кухне. Повесив трубку, она пробормотала:

– Ну что ж, ты сам напросился, солнышко.

Когда Чинк вышел из лифта, Дульси уже смотрела в глазок и открыла, прежде чем он успел позвонить.

Под халатом у нее ничего не было.

– Входи, солнышко, – сказала она. – Теперь мы тут хозяева.

– Я знал, что рано или поздно до тебя доберусь, – хохотнул Чинк и попытался ее ухватить, но она извернулась и сказала:

– Отлично, но не надо мешкать.

Чинк заглянул на кухню.

– Если ты боишься, можешь обыскать всю квартиру, – усмехнулась Дульси.

– Кто боится? – окрысился он.

Маленькая спальня, в которой жил Вэл, была рядом с кухней, а затем через ванную была большая спальня, за которой располагалась гостиная.

Дульси повела было Чинка в комнату Вэла, но он прошел дальше, заглянул в гостиную, затем замешкался у двери в большую спальню. Дульси заперла ее на тот самый висячий замок, каким недавно воспользовался Джонни.

– Что там? – спросил Чинк.

– Там жил Вэл.

– А почему замок?

– Полицейские заперли. Если хочешь, можешь сломать дверь и посмотреть.

Он засмеялся и вошел в ванную. Ванна наполнялась водой.

– Сначала я приму ванну, – пояснила Дульси. – Если, конечно, ты не против.

– Ты баба первый сорт, – сказал он, беря ее за руку и толкая по направлению спальни Вэла, а там укладывая на кровать. – Я знал, что ты настоящая баба, по не подозревал, что такая…

Он начал ее целовать, но она сказала:

– Дай сперва вымыться. А то я вся потная.

Чинк расхохотался, словно только что удачно пошутил.

– Настоящая стопроцентная баба, – сказал он и вдруг спохватился: – А где деньги?

– А где нож?

Чинк вынул из кармана нож. Дульси показала на конверт на стойке.

Он взял его одной рукой, по-прежнему держа в другой нож, и вытряс на покрывало кровати банкноты. Она тихонько вынула нож из его ладони и сунула в карман халата. Чинк не обратил на это внимания. Он уткнулся носом в деньги, словно свинья в помои.

– Убери их и раздевайся, – сказала Дульси.

– Пусть лежат – приятно посмотреть, – отозвался Чинк.

Она присела за туалетный столик и массировала лицо, пока он не разделся.

Вместо того чтобы забраться под покрывало, Чинк остался лежать на нем, время от времени осыпая себя долларами, будто падающими листьями.

– Приятного времяпрепровождения, – сказала Дульси и вышла в ванную, прикрыв за собой дверь. Ей было слышно, как Чинк то и дело разражался приступами хохота.

Она же быстро перелезла через ванну и вошла в большую спальню. Джонни спал на спине, закинув одну руку на одеяло, а другую спрятав на животе. Он тихо похрапывал.

Дульси затворила дверь в ванную, быстро прошла к радиоприемнику и поставила его так, чтобы он включился через пять минут. Затем она быстро оделась в красный брючный костюм – прямо на голое тело, накинула поверх него халат и вернулась в ванную. Ванна уже наполнилась чуть не до краев. Дульси выдернула затычку, закрыла кран и пустила душ.

Затем она вышла в холл, прошла на кухню, взяла с полки кожаную сумочку и вышла через черный ход.

Спускаясь по лестнице, она плакала и не заметила, как столкнулась с двумя полицейскими в форме. Те расступились, давая ей пройти.

Глава 20

В комнате заорало радио. Оркестр играл рок-н-ролл. Джонни проснулся так, словно его укусила змея, выскочил из постели и схватил пистолет.

Затем он понял, что это радио. Он смущенно хмыкнул и заметил, что Дульси уже встала. Он пощупал внутренний карман пиджака левой рукой, не выпуская пистолет из правой, и обнаружил, что конверт с десятью тысячами исчез.

Он машинально похлопывал рукой по пиджаку на стуле, но глаза его были устремлены на пустую кровать. Он часто дышал, но лицо оставалось непроницаемым.

– Ушла, – пробормотал он. – Выходит, проиграл.

Радио так орало, что он не услышал, как открылась дверь в ванную. Джонни поймал какое-то мелькание краем глаза и резко обернулся.

В дверях стоял Чинк в чем мать родила. Глаза его были как блюдца, рот широко открыт.

Они уставились друг на друга в оцепенении.

Затем на висках Джонни вены набухли так, что, казалось, еще немного – и они лопнут. Осьминог ожил на лбу, и щупальца устроили такую пляску, словно собирались спрыгнуть со лба. В мозгу взорвалась бомба.

Дальше Джонни уже ничего не помнил.

Он стал стрелять в грудь, живот, голову Чинка и нажимал на спуск, пока не расстрелял всю обойму. Затем он подбежал к распростертому телу и стал его топтать, пока два зуба не вонзились ему в пятку. Тогда он нагнулся и стал лупить по лицу Чинка рукояткой пистолета, превращая его в кровавое месиво.

Он не ведал, что творил.

Первое, что он осознал после всего этого, – это то, что его держат за руки двое полицейских в форме, что труп Чинка лежит на полу, частично в спальне, частично в ванной, и что душ поливает пустую ванну.

– Пустите, я оденусь, – ровным голосом сказал Джонни. – Вы же не потащите меня в тюрьму нагишом.

Полицейские отпустили его, и Джонни стал одеваться.

– Мы позвонили в участок, и они вызвали ребят из «убийств», – сообщил один из них. – Никому звонить не будете, пока они еще не подоспели?

– А зачем? – ровным голосом спросил Джонни.

– Мы услышали выстрелы, а задняя дверь была открыта, вот мы и вошли, – сказал второй полицейский извиняющимся тоном. – Мы думали, вы стреляете в нее.

Джонни промолчал. Когда он полностью оделся, приехали сотрудники отдела по расследованию убийств. Они оставались с ним до приезда сержанта Броди.

– Вы его убили, – сказал Броди.

– Похоже, убил, – отозвался Джонни.

Для допроса его отвезли в участок на 116-й улице: этим делом занимались Гробовщик и Могильщик, а они работали в этом участке.

Как и тогда, Броди сидел за столом в «Стукачином гнезде». Могильщик примостился на краешке стола, а Гробовщик затаился в тени.

На часах было 20.37, на улице еще не стемнело, но в камере все равно окон не было.

Джонни сидел на табуретке под прожектором в центре комнаты, лицом к Броди. Вертикально падающий свет причудливо очерчивал шрам на лбу и вены на висках. Но большое мускулистое тело Джонни было расслаблено, а на лице ничего не отражалось. У Джонни был вид человека, сбросившего с плеч тяжкую ношу.

– Почему вы не хотите, чтобы я рассказал то, что мне известно? – ровным тоном осведомился он. – Если вам этого не будет достаточно, можете продолжать допрос.

– Ладно, говорите, – разрешил Броди.

– Начнем с ножа, – сказал Джонни. – Я нашел нож у нее в ящике недели две назад. Во вторник. Я решил, что она купила его, чтобы в случае чего защититься от меня. Я положил его в карман и взял с собой в клуб. Затем я стал думать, как поступить, и решил было вернуть на место, но он попался на глаза Большому Джо. Если она так меня боялась, что держала в ящике под бельем охотничий нож, каким свежуют добычу, на здоровье, думал я. Но Большому Джо нож приглянулся. Он сказал, что хотел бы иметь такой, и я ему его отдал. С тех пор ножа я больше не видел. Потом вы выложили его на этот вот стол и сказали, что этим ножом убили Вэла и что преподобный видел, как Чинк давал этот нож Дульси.

– Вам не известно, что делал с ножом Большой Джо? – спросил Броди.

– Нет. Он только сказал, что боится носить его с собой. «Не дай Бог, – говорит, – выйду из себя, выхвачу его и зарежу кого-нибудь». Он говорил, что этим ножом можно запросто отсечь человеку голову, даже если захочешь только легонько пометить его.

– Вы когда-нибудь такие ножи видели? – спросил Броди.

– Точно такие – нет. Похожие видал. Но вот точно такие – не приходилось.

Как и в тот раз, Броди вынул из ящика стола нож и подтолкнул его через стол к Джонни.

– Это и есть тот самый нож?

Джонни наклонился вперед и взял его.

– Да, но я понятия не имею, как им могли убить Вэла.

– Это не тот нож, которым убили Вэла, – сказал Броди. – Этот нож обнаружили в вашем кухонном шкафу с полчаса назад. – Он выложил на стол второй нож. – Вэла зарезали вот этим.

Джонни смотрел то на один нож, то на другой и молчал.

– Что вы можете сказать по этому поводу? – спросил Броди.

– Ничего, – ровным голосом произнес Джонни.

– Не могло так случиться, что Большой Джо когда-нибудь забыл его у вас в доме, а кто-то нашел и положил на полку?

– Если и забыл, то я про это слышу впервые.

– Ладно, нам все понятно, – сказал Броди. – Теперь вернемся к Вэлу. Когда вы видели его в последний раз?

– Без десяти четыре, когда я вышел из клуба. Я выигрывал, и партнеры никак меня не отпускали, вот я и припозднился. Вэл сидел в машине и ждал меня.

Броди удивленно посмотрел на него:

– Почему он не зашел в клуб?

– Ничего странного в этом нет, – ответил Джонни. – Он любил вот так сидеть в моем «кадиллаке» и слушать радио. И у него, и у нее были запасные ключи. Так, на всякий пожарный случай. Я никогда не пускал его за руль. Он сидел в машине часами. Он вроде как чувствовал себя большим человеком. Уж не знаю, сколько он тогда просидел. Я не спрашивал. Он сказал, что был у преподобного Шорта и хочет мне кое-что передать. Но было уже поздно, и я боялся, что поминки вот-вот закончатся…

– Он сказал, что говорил с преподобным Шортом? – переспросил Броди. – В такое время ночи – или даже утра?

– Да, но меня тогда это не удивило, – ответил Джонни. – Я велел ему погодить и рассказать мне позже, но не успели мы доехать до Седьмой авеню, Вэл сказал, что ему не хочется ехать на поминки. Он сказал, что уезжает утренним поездом в Чикаго, а там, мол, видно будет. Поэтому он попросил, чтобы я его выслушал, потому что это важно. Я притормозил и остановил машину возле дома Большого Джо. Вэл сказал, что был у преподобного в церкви, если это можно, конечно, назвать церковью. Это было в два часа ночи, и у них вышел долгий разговор. Но не успел Вэл продолжить, как я заметил типа, который пробирался по улице, прячась за машинами. Я понял, что он задумал ограбить бакалейщика. Я сказал Вэлу: погоди, сейчас будет комедия. Рядом с бакалейщиком стоял цветной полицейский, Харрис, а из окна спальни Большого Джо кто-то высовывался – тоже, видать, решил поглядеть на комедию. Тип вытащил мешок из машины бакалейщика, но тот увидел и вместе с патрульным побежал его догонять.

– Это нам известно, – перебил его Броди. – Что произошло после того, как преподобный Шорт вернулся в квартиру?

– Я понял, что это преподобный, только когда он вылез из корзины, – пояснил Джонни. – Потеха, и только. Он вылез и стал отряхиваться, как кошка, которая угодила в навозную кучу. Когда я понял, кто это, я сообразил, что он перебрал своего зелья – смесь бренди и опиума. Потом он еще разочек приложился к бутылке и пошел обратно. Он ступал осторожно и то и дело отряхивался – кошка, да и только.

Вэл тоже посмеялся. Сказал, что пьяных ангелы носят. Тогда я решил, что можно неплохо схохмить. Я велел Вэлу лечь в корзину, а сам отправился в ночное кафе Окорока, откуда позвонил Мейми и сказал, что в хлебной корзине под ее окнами покойник. Кафе Окорока на углу 135-й и Леннокс-авеню, и на звонок у меня ушло бы никак не больше пяти минут. Но какая-то цыпочка говорила по телефону, и я боялся, что, когда я дозвонюсь, кто-нибудь уже обнаружит Вэла и шутка пропадет.

– Как вы добрались до кафе? – спросил Броди.

– На своей машине. Доехал до 135-й и развернулся. А когда позвонил Мейми, то оказалось, что Вэла убили. Мейми сама сказала мне по телефону.

– Когда вы ехали по Седьмой, выходил ли кто-нибудь из дома? Никто не попался вам на улице?

– Ни души.

– Вы назвались, когда звонили Мейми?

– Нет, я попытался изменить голос. Если бы она меня узнала, шутка пропала бы.

– Но вы уверены, что она вас не узнала?

– По-моему, не узнала, – сказал Джонни. – Хотя, конечно, не поручусь.

– Ладно, с этим все ясно, – сказал Броди. – А зачем вы ездили в Чикаго?

– Пытался понять, что хотел мне рассказать Вэл перед смертью, – сказал Джонни. – После того как Куколка заявилась ко мне и сообщила, что Вэл собирался получить с меня десять тысяч и открыть винный магазин, я решил узнать, что же такое было ему известно, за что я выложил бы десять тысяч. Он не успел мне сказать, а стало быть, мне пришлось разбираться самому.

– Ну и что, выяснили? – спросил Броди, чуть подаваясь вперед.

Могильщик тоже подался вперед, а Гробовщик шагнул из темноты.

– Да, – ровным голосом ответил Джонни, а лицо его не изменилось. – Вэл был ее мужем. Он, похоже, хотел десять тысяч, чтобы уехать. С Куколкой…

Трое детективов слушали в таком напряжении, словно пытались уловить сигнал тревоги.

– Вы собирались дать ему деньги? – спросил Броди.

– Как видите, нет, – ответил Джонни.

– Это была его идея или ее?

– Понятия не имею. Я не Господь Бог.

– Она могла бы достать деньги для него, если бы он попросил или заставил? – не отставал Броди.

– Не знаю.

– Она могла его убить?

– Не знаю.

– Что делал в вашем доме Чарли Чинк? Он пришел шантажировать из-за ножа?

– Не знаю.

– По всей маленькой спальне были разбросаны сотенные бумажки – всего на десять тысяч долларов, – сказал Броди. – Он пришел, чтобы их получить?

– Вы знаете, что он получил, – отозвался Джонни.

– Но это ваши деньги? – продолжал свое Броди.

– Нет, ее, – возразил Джонни. – Я привез их ей, когда вернулся из Чикаго. Если от меня ей были нужны только они, что ж, пожалуйста. Мне легче было одолжить для нее десять тысяч, чем убить ее.

– Куда, по-вашему, она могла податься?

– Понятия не имею. У нее есть своя машина. «Шевроле» с откидным верхом. Я подарил ей его на Рождество. Она могла поехать куда угодно.

– Ладно, Джонни, на сегодня все, – сказал Броди. – Мы вынуждены арестовать вас по обвинению в непредумышленном убийстве и по подозрению в убийстве умышленном. Можете позвонить адвокату. Вдруг ему удастся добиться вашего освобождения под залог.

– Зачем? – спросил Джонни. – Сейчас я хочу одного: немного поспать.

– Спать лучше дома, – сказал Броди. – Или по крайней мере в отеле.

– Мне и в тюрьме будет спаться неплохо, – сказал Джонни. – Не то что тогда, в первый раз.

Когда Джонни увели, Броди сказал:

– Похоже, она глазная героиня. Неужели она убила своего законного мужа, чтобы он не мешал ей жить припеваючи? А затем, выходит, она устроила ловушку для незаконного мужа, чтобы он убил Чарли Чинка и тем самым сел на электрический стул вместо нее.

– А нож? – напомнил Гробовщик.

– Либо у нее были оба ножа, либо этот она получила от Чинка и перед уходом нарочно оставила на кухне, – сказал Броди.

– Но зачем ей оставлять нож там, где его найдут? – удивился Гробовщик. – Если она и правда заполучила второй нож, проще от него избавиться. Тогда на Джонни точно повесили бы убийство Вэла. Ему было бы невозможно доказать, что он подарил нож Большому Джо – тот ведь уже умер. Если бы не второй нож, дело Джонни было бы совсем скверно.

– Может, Джонни нашел второй нож и сам его выложил? – предположил Могильщик. – Джонни из них самый сообразительный.

– Надо было сделать, как я предлагал, и арестовать ее вчера, – сказал Гробовщик.

– Что толку гадать, надо брать ее сейчас, – сказал Могильщик.

– Ладно, – сказал Броди. – А я пока прочитаю ваши отчеты.

– Пусть только вас не пугают плохие слова. Их там полным-полно, – сказал Гробовщик с серьезным видом.

– Да, – столь же серьезно заметил Могильщик. – И поосторожнее с действующими лицами, а то они в любой момент готовы ожить и пырнуть вас ножом, стоит только отвернуться.

– А! – отмахнулся покрасневший Броди. – Вы, ребята, будете гоняться за самой сексапильной курочкой в Гарлеме. Я вам очень завидую.

Глава 21

Когда они пришли, Мейми гладила одежду, выстиранную с утра Сестренкой. В кухне стоял пар от двух больших утюгов, накалявшихся на электрической плите.

Они рассказали Мейми, что Дульси исчезла, а Джонни убил Чарли Чинка и теперь находится в тюрьме.

Мейми села и заплакала.

– Господи, я так и знала, что будет еще кровь, – проговорила она.

– Куда она может поехать теперь, когда Вэла и Чинка нет в живых, а Джонни за решеткой? – спросил Могильщик.

– Одному Богу известно куда, – простонала Мейми. – Может, к преподобному?

– К преподобному Шорту? – испуганно переспросил Могильщик. – Это еще зачем?

Мейми удивленно посмотрела на него:

– Как зачем? С ней случилась беда, а он служитель Господа Бога, Дульси в глубине души очень религиозна. Она вполне могла обратиться к нашему Создателю в горькую минуту.

– Если это так, то остается надеяться, что преподобный не спятил окончательно, – буркнул Гробовщик.

Пять минут спустя они уже крались на цыпочках по темной церкви. Дыра от выстрела в двери, что вела в комнату преподобного, была заделана куском картона, загораживая свет. Из комнаты доносился скрипучий голос Шорта. Сыщики бесшумно подкрались к двери и стали слушать.

– Но, Господи, зачем вы его убили? – раздался приглушенный женский голос.

– Ты блудница, – проскрипел преподобный Шорт. – Я должен спасти твою душу. Я убил твоего мужа. Теперь я предам тебя в руки Господа.

– Чистый псих, – громко сказал Могильщик.

Внезапно в комнате раздался шорох.

– Кто там? – по-змеиному просвистел преподобный Шорт.

– Полиция! – крикнул Могильщик, прижимаясь к стене возле двери. – Детективы Джонс и Джонсон. Выходите с поднятыми руками.

Не успел он договорить, как Гробовщик кинулся к выходу, чтобы зайти сзади и блокировать окна комнаты Шорта.

– Вам ее не получить, – проскрипел Шорт. – Отныне она принадлежит Господу.

– Нам нужна не она, – сказал Могильщик. – Нам нужны вы.

– Я орудие Всевышнего, – пояснил преподобный.

– Я в этом и не сомневаюсь, – ответил Могильщик, он отвлекал преподобного, давая время Гробовщику добежать до окон. – Наше дело – доставить орудие Господа целым и невредимым в руки правосудия.

Грянул выстрел из дробовика – внезапно, без предупреждающего клацания затвора, и в центре двери образовалась дыра.

– Мимо! – прокомментировал Могильщик. – А ну-ка еще разок из другого ствола!

В комнате опять послышался шорох, и Дульси взвизгнула. Тут же со двора грянули два выстрела из револьвера 38-го калибра.

Могильщик развернулся и ударил в дверь левым плечом. Дверь распахнулась, и он влетел в комнату, размахивая рукой со своим револьвером 38-го калибра. Преподобный Шорт перегнулся через стул, пытаясь поднять с пола дробовик, нашаривая его левой рукой. Правая безжизненно свисала вдоль тела.

Могильщик подался вперед и ударил преподобного по затылку рукояткой длинноствольного, поблескивающего никелем револьвера с такой силой, чтобы оглушить его, не повредив мозга. Когда же преподобный упал со стула на пол, Могильщик переключился на Дульси. Она лежала на кровати на спине, привязанная за руки и за ноги к изголовью и изножью. На ней были только брюки от красного костюма. Из впадины между грудей торчал нож. Она глядела на Могильщика огромными, перепуганными насмерть глазами.

– Плохо мое дело? – спросила она шепотом.

– Не думаю, – сказал Могильщик и, приглядевшись к ней, заметил: – Ты слишком хороша собой. Плохо дело уродливых и старых.

Гробовщик сдирал проволочную решетку с окна. Могильщик подошел к окну и поднял раму. Гробовщик залез в комнату.

– Ну что, надо отправлять голубков в больницу, – сказал Могильщик.

Преподобного Шорта отправили в психиатрическое отделение больницы «Бельвю» на углу Первой авеню и 29-й улицы. Ему сделали укол, и, когда детективы пришли к нему подводить итоги расследования, он вел себя тихо и вполне вменяемо.

Вместе с Гробовщиком и Могильщиком приехал и сержант Броди. Он сел у кровати и начал допрос. Рядом с ним сидел стенографист.

С другой стороны кровати сидел Гробовщик, уставившись в табличку на кровати. Могильщик примостился на подоконнике и смотрел на снующие по Ист-Ривер буксиры.

– Несколько мелких вопросов, преподобный, – жизнерадостно начал Броди. – Во-первых, почему вы его убили?

– Господь повелел мне это сделать, – тихо и спокойно отозвался Шорт.

Броди посмотрел на Гробовщика, но тот не заметил его взгляда. Могильщик проявлял живой интерес к буксирам.

– Большой Джо Пуллен выяснил, что Вэл ее муж и они живут в грехе, хотя ей положено было жить уже с Джонни Перри, – начал преподобный.

– Когда он это выяснил? – спросил Броди.

– Во время последнего рейса, – спокойно отвечал преподобный. – Он собирался поговорить с Вэлом – велеть ему убираться в Чикаго, там тихо оформить развод и исчезнуть. Но Джо Пуллен не успел поговорить: он скоропостижно скончался. Когда я пришел помочь Мейми с похоронами, она мне все это и рассказала. Она спросила у меня совета. Я сказал, что сам этим займусь, поскольку я как-никак был духовным наставником ее, Большого Джо, а также Дульси и Джонни Перри, хотя они не ходили в мою церковь. Я позвонил Вэлу, сказал, что хочу с ним поговорить. Он ответил, что ему некогда разговаривать с разными там проповедниками. Мне пришлось объяснить, о чем у нас будет разговор. Тогда он сказал, что приедет ко мне в церковь вечером во время поминок. Мы договорились на два часа ночи. Похоже, он собирался что-то со мной сделать, но я был начеку и сразу его предупредил. Я дал ему двадцать четыре часа, чтобы убраться из города. В противном случае я обещал все рассказать Джонни. Он согласился. Я был рад, что все так получилось, и поехал к Мейми скрасить ее последние часы с бренными останками ее супруга. Там-то Господь и повелел мне его убить.

– Как это случилось? – мягко поинтересовался Броди.

Преподобный Шорт снял очки, отложил их в сторону, провел рукой по худому лицу, затем снова надел.

– Я нередко получаю повеления от Всевышнего и никогда не оспариваю их. Я был в гостиной, где стоял гроб с останками Большого Джо, и вдруг почувствовал, что меня тянет в спальню. Я понял, что Господь пожелал, чтобы я исполнил Его волю. Я пошел туда, закрыл дверь. Тогда я почувствовал желание посмотреть вещи Большого Джо.

Гробовщик медленно обернулся в его сторону. Могильщик забыл про буксиры на Ист-Ривер и тоже посмотрел на него. Стенографист оторвал взгляд от блокнота и снова опустил его.

– Мне попадались безопасные бритвы, потом попался нож. Господь повелел мне взять его. Я взял, а затем Он приказал мне подойти к окну и выглянуть на улицу. Я подчинился. Затем Господь повелел мне упасть из окна…

– Помнится, вы раньше говорили, что вас вытолкнул из окна Чарли Чинк, – сказал Броди.

– Так мне тогда показалось, – тихим спокойным голосом отозвался преподобный Шорт. – Но позже я осознал: это сам Господь послал меня… Я испытывал желание ринуться вниз, но что-то меня удерживало, вот Господь и решил меня подтолкнуть. Он же поставил эту хлебную корзину, чтобы смягчить удар.

– Раньше вы говорили, это было Тело Христово, – снова напомнил Броди.

– Верно, – признал Шорт, – но с тех пор я пообщался со Всевышним и понял: то был хлеб. Когда я очутился в корзине и понял, что цел и невредим, мне стало ясно: Господь уберег меня от гибели, ибо, по Его замыслу, я должен совершить нечто – я не знал, что именно. Я спрятался в вестибюле внизу и ждал, когда же Господь надоумит меня, что делать. Я стоял сокрытый от посторонних взоров.

– Вы небось решили чуток отлить, верно? – спросил Гробовщик.

– И это тоже было, – признал Шорт. – У меня слабый пузырь.

– Неудивительно, – буркнул Могильщик.

– Пусть продолжает, – сказал Броди.

– Пока я ждал, что Господь меня надоумит, я увидел, как по улице идет Вэлентайн Хейнс. Я понял, что Господь хочет, чтобы я что-то сделал с ним. Я стоял и смотрел. Вдруг он подошел к корзине и лег в нее, словно решил поспать. Он лежал, словно покойник в гробу. Тут-то мне все стало ясно. Я открыл нож, спрятал его в рукав и вышел на улицу. Вэл увидел меня и сказал: «Я думал, вы там, на поминках». Я ответил: «Нет, я ждал тебя». «Зачем?» – удивился он. «Чтобы убить тебя во имя Господа», – сказал я, нагнулся и ударил его ножом прямо в сердце.

Броди обменялся взглядами с Гробовщиком и Могильщиком.

– Ну что ж, теперь все понятно, – заметил сержант и, повернувшись к Шорту спиной, цинично заметил: – Понятное дело – уцепиться за свое безумие.

– Я не безумен, а свят, – отозвался преподобный.

– Ясно, – сказал Броди и, обратись к стенографисту, распорядился: – Подготовьте экземпляр его показаний, чтобы он расписался.

– Будет сделано, – отозвался тот. Закрыл блокнот и быстро удалился.

Броди позвонил конвоиру и вышел из камеры с Гробовщиком и Могильщиком. В коридоре он обернулся к Могильщику и сказал:

– Вы правы: в Гарлеме люди совершают невероятные поступки по невероятным мотивам.

Могильщик только хмыкнул.

– Он действительно псих? – спросил Броди.

– Бог его знает, – отозвался Могильщик.

– Это зависит от того, что, по-вашему, означает быть психом, – уточнил Гробовщик.

– Он был сексуально озабочен и хотел замужнюю женщину, – сказал Могильщик. – Когда смешивается воедино секс и религия, получается безумие.

– Если он будет придерживаться этой версии, то выйдет сухим из воды, – сказал Броди.

– Да уж, – с горечью произнес Гробовщик. – Если бы карты легли чуть иначе, Джонни Перри загремел бы на электрический стул.

Дульси попала в гарлемскую больницу. Рана оказалась неглубокой, нож застрял в грудине. Но она была готова платить, и ее оставили полежать.

Она позвонила Мейми, и та немедленно к ней приехала. Дульси рассказала все и вдосталь выплакалась у нее на плече.

– Ну почему ты раньше не избавилась от Вэла, детка? – спросила Мейми. – Почему ты его не прогнала?

– Я не спала с ним, – сказала Дульси.

– Ну и что! Он был твоим мужем и жил в одном доме с тобой.

– Мне его было жалко, – призналась Дульси. – Он был такой никчемный, но мне все равно было его жалко…

– Господи, – простонала Мейми, – ну почему ты не рассказала полиции, что у Чинка второй нож? Почему ты подстроила, чтобы Джонни его убил?

– Наверное, надо было рассказать, – согласилась Дульси. – Но тогда я совсем запуталась.

– Ну а почему ты не пошла и не призналась во всем Джонни? Почему не спросила у него совета? Он ведь твой единственный заступник.

– Пойти к Джонни? – рассмеялась Дульси, и в ее голосе послышались истерические нотки. – Ну как мне было рассказывать такое Джонни? Я-то думала, это он убил Вэла.

– Он бы тебя выслушал, – сказала Мейми. – Ты просто плохо его знаешь, детка.

– Не в этом дело, – проговорила Дульси сквозь слезы. – Выслушать он, может, и выслушал бы. Но уж возненавидел бы меня – это точно.

– Не плачь, – сказала Мейми, поглаживая ее волосы. – Все уже позади.

– Вот именно – все позади, – горько сказала Дульси. Она закрыла лицо руками и зарыдала. – Я люблю этого негодяя. Но как мне это доказать?

Утро выдалось жаркое. Дети играли на улице.

Адвокат Бен Уильямс добился освобождения Джонни под залог. Из гаража прислали его «кадиллак» прямо к тюрьме. Джонни вышел, сел за руль, рядом с ним сел его адвокат, а водитель, пригнавший машину, устроился сзади.

– Мы добьемся отмены обвинения в непредумышленном убийстве, – сказал адвокат. – Тут не о чем беспокоиться.

Джонни завел мотор, и огромный «кадиллак» медленно тронулся.

– Я беспокоюсь совсем о другом, – сказал Джонни.

– О чем же? – спросил Бен Уильямс.

– Тебе не понять.

Чернокожие дети бежали за «кадиллаком», любовно-благоговейно касались его и кричали:

– Джонни Четыре Туза! Джонни Перри Рыбий Хвост!

Джонни приветственно вскинул левую руку.

– Попробуй мне втолковать, – сказал адвокат. – Я как-никак твой мозг.

– Как может выиграть ревнивец? – спросил Джонни.

– Доверившись своему счастью. Ты прекрасно это знаешь. Ты же игрок.

– Что ж, дружище, – сказал Джонни, – дай Бог, чтобы ты оказался прав.