Текст книги "И в сердце нож"

Автор книги: Честер Хаймз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4

Гости ринулись к двери, чтобы поскорее оказаться внизу. Но не успели Аламена и Мейми выйти, как зазвонил телефон.

– Кто это так поздно? – удивилась Аламена.

– Спускайся, я сниму трубку, – сказала Мейми.

Аламена молча вышла.

Мейми зашла в спальню и сняла трубку с телефона на ночном столике.

– Алло! – сказала она.

– Вы миссис Пуллен? – спросил мужской голос, причем такой неотчетливый, что она так и не разобрала, кто это.

– Да.

– Перед вашим домом лежит покойник.

Мейми была готова поклясться, что в голосе послышалась усмешка.

– Кто вы? – подозрительно спросила она.

– Никто.

– Ничего в этом смешного нет, это не повод для шуток.

– Я не шучу. Не верите – подойдите к окну и убедитесь.

– Почему, черт возьми, не позвать полицию?

– А может, вы бы не хотели, чтобы об этом узнала полиция?

Внезапно разговор утратил всякий смысл для Мейми. Она попыталась собраться с мыслями, но так устала, что у нее гудела голова. Сначала преподобный Шорт выкинул фортель, потом выяснилось, что Вэл лежит с ножом в груди. А Джо лежит в гробу. Этого ли не достаточно, чтобы рехнуться?

– Почему, черт возьми, я могу не хотеть, чтобы об этом узнала полиция? – свирепо спросила она.

– Потому что он из вашей квартиры.

– Откуда вам это известно? Я его у себя сегодня не видела.

– Зато я видел. Я видел, как он выпал из вашего окна.

– Что? А, так это преподобный Шорт. И вы видели, как он подал?

– Ну да. А теперь лежит в корзине у бакалеи. Он погиб.

– Ничего подобного. Он даже не ушибся. Преподобный Шорт поднялся обратно.

Собеседник промолчал, и она продолжала:

– Это не Шорт, это Вэл. Вэлентайн Хейнс. Его зарезали ножом.

Она подождала ответа, но в трубке было лишь молчание.

– Алло! – крикнула она. – Алло! Вы слушаете? Если вы такой приметливый, как же вы этого не заметили?

Она услышала тихий щелчок.

– Подлец повесил трубку, – пробормотала она себе под нос. – Странно все это – ни в какие ворота не лезет.

Мейми постояла некоторое время, пытаясь понять, что к чему, но мозги упорно отказывались работать. Затем она подошла к туалетному столику и взяла коробку с нюхательным табаком. Понюшка немного привела ее в порядок, и острое чувство паники прошло. Из уважения к гостям она не нюхала табак весь вечер, хотя обычно постоянно прибегала к этому средству.

«Господи, если бы был жив Джо, он бы знал, что делать», – подумала она, медленной шаркающей походкой двинувшись в гостиную.

Комната была заставлена грязными стаканами, тарелками с остатками еды, пепельницами, полными тлеющих окурков. На вишневом ковре была невообразимая грязь. Сигареты прожгли дырки в обивке стульев, оставили отметины на столешницах. На рояле лежала тлеющая сигарета. Это было похоже на ярмарку, когда уехал цирк. Пахло смертью, ландышами, едой, потом, и все это в совокупности создавало в душной комнате невообразимую атмосферу.

Мейми проковыляла через комнату и остановилась у бронзового гроба, где лежал ее супруг.

Большой Джо был одет в кремовый летний костюм, светло-зеленую крепдешиновую рубашку, шелковый коричневый галстук с ангелами и подковообразной заколкой с брильянтами.

Его крупное широкое коричневое лицо было чисто выбрито, от большого рта лучами разбегались морщины. Похоже, ему недавно был сделан массаж. Жесткая седоватая курчавая шевелюра Джо была после его смерти коротко острижена, и теперь он был тщательно причесан. Это сделала Мейми. Она же обрядила его в последний путь. Руки Джо были сложены на груди так, что виднелись алмазный перстень на левой руке и масонский с печаткой на правой.

Мейми сняла кольца, положила их в глубокий передний карман своего длинного черного шелкового платья, которое волочилось по полу. Затем закрыла гроб.

– Ну и поминки! – сказала она вслух.

– Он отошел в мир иной, – скрипучим голосом произнес преподобный Шорт.

Мейми вздрогнула. Она его не заметила.

Он сидел, ссутулившись в пухлом кресле, уставясь в противоположную стену.

– А что вы думаете?! – вспыхнула она. Смерть Вэла заставила ее забыть всю светскость. – По-вашему, я бы похоронила его и живым?

– Я это видел, – произнес преподобный Шорт, не обращая внимания на ее слова.

Она удивленно уставилась на него.

– Это вы про Вэла? – догадалась она.

– Женщина, полная похоти и блуда, поднялась из геенны огненной и ударила его ножом в сердце.

Не сразу Мейми поняла смысл его фразы.

– Женщина? Вы это видели?

Мейми почувствовала, как комната накренилась.

– Да смилуется Господь, – сказала она.

Она вдруг увидела, как Большой Джо в гробу, рояль, а также телевизор с радиолой начали медленно возноситься к небесам. Темно-красный ковер тоже стал подниматься, он раскинулся перед ее взором словно бескрайний вишневый океан, куда она и рухнула лицом вниз.

– Грех, похоть, мерзость перед лицом Всевышнего, – прохрипел преподобный Шорт, а потом добавил уже шепотом: – Она всего-навсего шлюха, о Господи!

Глава 5

Автоматический лифт стоял на первом этаже, и большинство скорбящих гостей не стали дожидаться, пока он поднимется, а ринулись вниз по лестнице. Но их уже успели опередить.

По обе стороны корзины с трупом стояли Дульси и Чинк и смотрели друг на друга. Чинк был крупным желтым мужчиной, несмотря на молодость, уже сильно располневшим. На нем был бежевый летний костюм. Он склонился над корзиной.

Первый из гостей услышал, как Дульси воскликнула:

– Тебе незачем было его убивать.

На что Чинк ответил страстно:

– Даже из-за тебя? – Но тут он осекся и процедил сквозь зубы: – Замолчи и оглохни.

Она больше не сказала ни слова, пока гости не окружили корзину, высказываясь насчет того, кто в ней находится:

– Это же Вэл!

– Если это не он, то тогда святой Петр.

Аламена протиснулась поближе, чтобы лучше разглядеть покойника. Официант вагона-ресторана сказал:

– Убили вроде бы одним ударом, причем прямо тут…

Голос за спиной Аламены отозвался:

– Не иначе. Больше крови нет нигде.

Покойник вытянулся во всю длину на матрасе из мягкого хлеба так, словно корзина была предназначена именно для него. Левая рука, на которой сверкало золотое кольцо, лежала ладонью вверх на груди, под ней виднелся черный вязаный шелковый галстук и песочного цвета шелковая летняя рубашка. Правая рука лежала ладонью вниз, прикрывая среднюю пуговицу оливкового габардинового пиджака. Ступни смотрели носками вверх и врозь, выставляя напоказ резиновые подошвы почти не ношенных легких английских туфель.

Нож вонзили чуть ниже левого нагрудного кармана пиджака, из которого высовывалась белая полоска носового платка. Нож был с костяной ручкой и кнопкой, выбрасывающей лезвие, – таким охотники свежуют дичь.

Рубашка, галстук и пиджак были в пятнах крови. Кровь попала и на вощеную бумагу, в которую были завернуты батоны, и на бок плетеной корзины. На тротуаре крови не было.

На лице застыло выражение крайнего удивления. Слегка выпученные глаза уставились куда-то чуть выше ног.

Лицо было красивое, с гладкой коричневой кожей, и его черты слегка напоминали лицо Дульси. Голова была непокрытой, с курчавыми черными, обильно напомаженными волосами.

После обмена репликами наступила гробовая тишина: всем стало ясно, что убийство было совершено прямо здесь.

– Какой у него удивленный вид! – сказала, глядя в пространство, Дульси.

– Ты бы тоже удивилась, если бы тебе в сердце всадили нож, – мрачно отозвалась Аламена.

Внезапно у Дульси началась истерика.

– Вэл! – закричала она. – Вэл, милый, я ему покажу…

Она бы упала на грудь покойнику, если б Аламена быстро не оттащила ее в сторону, а там уже гости занялись ею, не пуская к корзине.

Она отбивалась от них и кричала:

– Отпустите меня, сволочи! Это мой брат, и один гад за это ответит.

– Бога ради, замолчи! – прикрикнула на нее Аламена.

Чинк уставился на нее, лицо его было искажено гримасой ярости. Аламена замолчала и взяла себя в руки.

Из дверей соседнего дома появился цветной полицейский. Увидев толпу, он выпрямился и начал приводить в порядок свою форму.

– Что случилось? – спросил он громким, но неуверенным голосом. – Кто-то пострадал?

– Даже очень, – фыркнул остряк из толпы.

Полицейский протиснулся к корзине и уставился на труп. Воротник его синей форменной рубашки был расстегнут, и от него разило потом.

– Кто его зарезал? – спросил блюститель порядка.

– Какой ты любопытный! – высоким фальцетом отозвался Поросенок.

Полицейский поморгал, потом вдруг улыбнулся, обнажив ряд желтых зубов.

– Ты не с эстрады, дружище?

Все взгляды устремились на него. В сером рассветном полумраке лица превратились в темные пятна. Всем хотелось знать, что он будет делать.

Но полицейский стоял ухмыляясь и не делал ровным счетом ничего. Он не знал, что делать, и не очень из-за этого волновался.

Где-то вдалеке послышалась сирена. Толпа стала таять.

– Всем оставаться на месте, – скомандовал полицейский.

На Седьмой авеню замигал красный глаз патрульной машины. Она со скрежетом развернулась и сделала двойную парковку. С противоположной стороны выскочила вторая, а из-за угла, со 132-й улицы, и третья, чуть было не столкнувшись со второй. Четвертая вылетела на Седьмую со 129-й и, визжа сиреной, помчалась совсем в другую сторону.

В пятой патрульной прибыл белый сержант из участка.

– Никому не расходиться, – зычно распорядился он.

К этому времени из окон стали высовываться полуодетые жители окрестных домов. Кое-кто выбежал на улицу.

Сержант приметил белого человека в белой рубашке с короткими рукавами и брюках хаки, стоявшего чуть поодаль.

– Вы работаете в этой бакалее? – спросил его сержант.

– Я управляющий.

– Тогда откройте магазин. Мы соберем там подозреваемых.

– Я протестую, – заявил управляющий. – Меня сегодня обокрал черномазый прямо у меня на глазах, а полицейский его не смог задержать.

Сержант уставился на цветного полицейского.

– Это был его дружок, – донес управляющий.

– А где он сейчас? – спросил сержант.

– Понятия не имею. Мне пришлось вернуться, чтобы открыть магазин.

– Вот и открывайте, – буркнул цветной полицейский.

– Если что-то пропадет, отвечать буду я, – добавил сержант.

Управляющий молча пошел открывать.

К обочине в конце квартала незаметно подрулил черный седан, и из него тихо вышли двое высоких чернокожих в черных костюмах. У костюмов был такой вид, словно в них спали. Чернокожие вышли и зашагали к месту происшествия. Слева пиджаки у них оттопыривались. Сверкающие ремни портупеи пересекали перед синих рубашек.

Один из них с обожженным кислотой лицом задержался у дальнего края толпы, второй прошел вперед.

Внезапно кто-то громко крикнул:

– Смир-рно!

– Рассчитайсь! – добавил второй.

– Детективы Могильщик Джонс и Гробовщик Джонсон по вашему приказанию явились, генерал, – пробормотал Поросенок.

– Господи! – ахнул Чинк. – Нам только не хватало этих головорезов.

Сержант сказал, подмигнув белому полицейскому:

– Ведите их в магазин, Джонс и Джонсон. Вы-то знаете, как с ними обращаться.

Могильщик мрачно на него покосился.

– Для нас они все одинаковые, комиссар, – буркнул он, – черные, белые, голубые, пегие. – И, обернувшись к толпе, добавил: – А ну вперед, братцы кролики.

Пока полицейские загоняли в стойло подозреваемых, к магазину подъехал и затормозил большой кремовый «кадиллак» с откидывающимся верхом. Сейчас, впрочем, верх был опущен. На каждой дверце было изображено по игральной карте. В уголках каждой из них были нарисованы соответственно пики, черви, трефы и бубны. Каждая дверца была величиной с дверь амбара.

Одна из дверц распахнулась, и из «кадиллака» вылез человек. Он был высок ростом, но его шесть футов не производили особого впечатления из-за покатых плеч и длинных рук. На нем был серо-голубой шелковый костюм, светло-желтая шелковая рубашка, на галстуке было вышито оранжевое солнце на синем утреннем небе. Туфли начищенные, темно-коричневые, на резиновой подошве, заколка для галстука в виде маленькой десятки червей – с опаловыми червами. Три кольца, в том числе массивный золотой масонский перстень, алмаз желтой воды в золотой оправе, а также большой пестрый камень неизвестной разновидности, также в золотой оправе. Запонки – золотые квадратики с брильянтовыми глазками. Столь большое количество золота он носил на себе не из тщеславия. Он был профессиональным игроком, и это был его портативный банк, которым можно было воспользоваться в случае крайней необходимости.

Голова его не была покрыта. Курчавые, подернутые сединой волосы были коротко острижены. В рассветном сумраке его крупное узловатое лицо напоминало, что его хозяин повидал виды. Посредине лба виднелся сизый, чуть вздутый шрам, от которого отходили ответвления, напоминавшие щупальца осьминога. Это придавало ему выражение постоянного неудовольствия, способного перейти в ярость. Это впечатление усиливали карие мутные глаза, в которых тлели угольки, готовые вспыхнуть настоящим пожаром.

У него был вид крепкого, крутого, уверенного в себе человека, которому сам черт не брат.

– Джонни Перри! – воскликнули, или пробормотали, или произнесли про себя все собравшиеся здесь гарлемцы. Его знали и потому побаивались.

Дульси помахала ему рукой из магазина.

Джонни подошел к полицейским, стоявшим у дверей. Походка у него была пружинистая, и ступал он на носки, словно боксер на ринге. Полицейские слегка занервничали.

– Что стряслось? – спросил он сержанта.

Наступила мимолетная пауза.

Затем сержант кивнул в сторону корзины на тротуаре:

– Человека убили. – Казалось, слова эти исторг из него огонь, загоревшийся в глазах вновь прибывшего.

Джонни посмотрел на корзину, подошел и пристально уставился на труп. Минуту-другую он стоял как вкопанный. Когда он вновь подошел к дверям, лицо его приобрело фиолетовый оттенок и щупальца осьминога, казалось, ожили. Глаза тлели, словно промокшая древесина, прежде чем загореться ярким пламенем. Но в голосе были те же ровные интонации игрока.

– Кто его убил?

Сержант посмотрел ему в глаза и ответил:

– Мы пока не знаем. А вы?

Джонни выбросил вперед левую руку, потом быстро убрал ее в карман. В другой карман пиджака он сунул правую руку. Он промолчал.

Дульси протиснулась к витрине и постучала по стеклу.

Джонни бросил на нее взгляд, затем сказал сержанту:

– Там моя жена. Выпустите ее.

– Она в числе подозреваемых, – безучастно отозвался тот.

– Убили ее брата, – пояснил Джонни.

– Вы можете увидеться с ней в участке. Сейчас подъедет машина, – все так же безучастно сообщил сержант.

В мутных глазах Джонни заплясали язычки пламени.

– Отпустите ее, – сказал Могильщик. – Он сам ее приведет.

– А кто его, черт возьми, приведет? – рявкнул сержант.

– Мы с Эдом, – сказал Могильщик.

На Седьмой авеню показался первый из полицейских фургонов. Сержант распахнул дверь бакалеи и сказал:

– Ну ладно, давайте их выводить.

Дульси оказалась третьей. Она стояла, а полицейские обыскивали двоих мужчин перед ней. Один из полицейских попросил ее сумочку, но она бросилась мимо него в объятия Джонни.

– Джонни, – повторяла она сквозь рыдания, пачкая его костюм помадой, краской для ресниц и орошая его слезами.

Он обнял ее с нежностью, неожиданной для человека его наружности.

– Не плачь, детка, – сказал он. – Я найду эту сволочь.

– Лучше залезайте в фургон, – сказал один из белых полицейских, подходя к Дульси. Могильщик жестом руки велел ему отойти. Джонни повел Дульси к своему «кадиллаку», так, словно она сделалась инвалидом.

Из магазина вышла Аламена и, пройдя к «кадиллаку», села рядом с Дульси. Никто не сказал ей ни слова.

Джонни завел мотор, но перед ним как раз остановилась машина от коронера. Из нее вышел помощник коронера с черным чемоданчиком и двинулся к трупу. Из подъезда вышли двое полицейских, а с ними Мейми Пуллен и преподобный Шорт.

– Идите к нам! – крикнула им Аламена.

– Слава Богу! – произнесла Мейми и, медленно протиснувшись между машинами, села на заднее сиденье «кадиллака».

– Преподобный Шорт! – крикнула Аламена. – Вам тоже есть местечко!

– Я не поеду с убийцей, – проскрежетал он и заковылял к только что подъехавшему второму фургону.

Полицейские как по команде посмотрели сначала на него, затем на «кадиллак».

– Снимите с меня ваше проклятие! – пронзительно крикнула Дульси, снова впадая в истерику.

– Замолчи, – велела Аламена.

Джонни, не глядя по сторонам, двинул машину вперед, и сверкающий «кадиллак» поехал. Маленький черный седан с Гробовщиком и Могильщиком следовал за ним.

Глава 6

Предварительный допрос проводил другой сержант – детектив Броди из отдела по расследованию убийств, а помогали ему участковые детективы Гробовщик и Могильщик.

Допрос проводился в звуконепроницаемой камере без окон на первом этаже участка. Гарлемский преступный мир называл ее «Стукачиным гнездом». Поговаривали, что, каким бы крутым ни было яичко, стоило ему повариться в этой камере, из него вылуплялся стукач.

Трехсотваттовый прожектор был направлен на деревянную табуретку, наглухо приклепанную к доскам пола в центре комнаты.

Сиденье было до блеска отполировано брюками и юбками тех, кому пришлось отвечать здесь на вопросы детективов.

Сержант Броди сидел, поставив локти на большой обшарпанный стол, стоявший у стены возле двери. Стол находился за пределами круга света, в котором поджаривались допрашиваемые.

У одного конца стола примостился полицейский стенографист с блокнотом в руке. Гробовщик маячил длинной призрачной тенью в углу. Могильщик стоял у другого конца стола, водрузив ногу на единственный пустой стул. Оба детектива были в шляпах. Главные действующие лица, родные и близкие Вэла – Джонни и Дульси Перри, Мейми Пуллен, Аламена, преподобный Шорт и Чинк Чарли, – находились в следственном отделе этажом выше.

Прочих загнали в «коровник» в подвале и выводили по четыре человека.

Вид покойника и поездка в полицейском фургоне выбили хмель из многих голов. Усталые разноцветные лица мужчин и женщин выглядели под прожектором зловеще, словно африканские военные маски.

После того как записывались их имена, фамилии и адреса, сержант Броди задавал обычные в таких случаях вопросы безучастным полицейским голосом:

– Не ссорился ли кто-то на поминках? Не дрался? Никто при вас не упоминал Вэлентайна Хейнса? Кто из вас видел, как уходил Чарли Чинк Доусон? Когда? Один или нет? Когда ушла Дульси? До него или после?

Кто из вас видел, как уходила Дульси Перри? До того или после того, как вернулся преподобный Шорт?

Сколько времени прошло между возвращением преподобною Шорта и тем, когда все пошли посмотреть на корзину? Минут пять? Больше? Меньше? Кто-нибудь уходил в этом промежутке? Были ли у Вэла враги? Никто не питал к нему злобы? Не было ли у него неприятностей?

Среди задержанных было семь человек, не присутствовавших на поминках. Броди поинтересовался, не видели ли они, как кто-то падал с третьего этажа, не проходил ли кто-то мимо этого дома, не проезжал ли на машине. Никто ничего не видел. Все клялись, что были дома в постелях и вышли на улицу, лишь когда приехали полицейские.

– Никто из вас не слышал никаких выкриков? – продолжал допрос Броди. – Не слышали ли шума машины? Или вообще каких-то подозрительных звуков?

Ответы на все эти вопросы были отрицательными.

– Ладно, – прорычал он. – Все вы крепко спали сном праведников, видели во сне ангелов небесных, ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете. Отлично…

Каждому из допрашиваемых Броди предъявлял нож, извлеченный из тела убитого. Никто его не опознал.

В промежутках между вопросами и ответами было слышно, как скрипит перо стенографиста, изводящего лист за листом.

Когда вводили очередную группу, содержимое карманов каждого вываливали на стол. Сержанта интересовали только ножи. Если лезвие оказывалось длиннее двух дюймов, разрешенных законом, он вставлял их в ложбинку между крышкой стола и верхним ящиком и легким нажатием ломал их. По мере того как допрос продолжался, в ящике росла горка сломанных лезвий.

Покончив с последней группой, Броди взглянул на часы.

– Два часа семнадцать минут, – подвел он итог, – а выяснил я всего-навсего, что в Гарлеме живут столь респектабельные люди, что руки у них всегда чистые.

– А что вы ожидали? – спросил Гробовщик. – Что кто-то возьмет да расколется?

– Мне прочитать стенограмму? – спросил стенографист.

– Ну ее к черту. В отчете коронера сказано, что Хейнса убили там, где и был обнаружен его труп. Но никто не видел, как он туда прибыл. Никто точно не помнит, когда Чинк ушел из квартиры. Никто не знает, когда ушла Дульси. Никто точно не может сказать, выпадал преподобный Шорт из окна или нет. Ну, можно в это поверить?

– Почему бы нет? – сказал Гробовщик. – Это Гарлем, а в нем всякое бывает. Гарлемцы совершают нелепые поступки по самым невероятным причинам. Мы, гарлемцы, готовы поверить во что угодно, – сказал Гробовщик.

– Вы надо мной не смеетесь?

– Нет, просто пытаемся объяснить вам, что эти люди не такие простачки, – сказал Гробовщик. – Вы хотите найти убийцу? Отлично. Я верю, что это мог сделать любой из них, только вот надо найти улики.

– Ладно, – вздохнул Броди. – Давайте сюда Мейми Пуллен.

Гробовщик ввел в комнату Мейми Пуллен, поставил свободный стул у стола так, чтобы она могла опереться на него рукой, а также повернул прожектор, чтобы тот не бил в глаза.

Первое, что бросилось в глаза Броди, – это черное шелковое платье, шлейф которого волочился по полу, – форма хозяек публичных домов в двадцатые годы. Затем его взгляд упал на мужские ботинки, видневшиеся из-под платья, остановился на платиновом кольце с брильянтом в два карата на ее скрюченном коричневом пальце, потом задержался на белом яшмовом ожерелье, опускавшемся почти до пояса, с черным ониксовым крестиком. Затем сержант уставился на коричневое старое морщинистое лицо, на котором страх и горе оставили свой след, на стянутые в пучок прямые седоватые волосы.

– Это сержант Броди, тетушка Мейми, – пояснил Могильщик. – Он должен кое-что у вас спросить.

– Здравствуйте, мистер Броди, – сказала она, протягивая через стол свою узловатую правую руку без колец.

– Скверное дело, – отозвался сержант, пожимая руку.

– Смерть одна не ходит, – отозвалась Мейми. – Так было всегда. Умирает один, потом другой и так дальше. Похоже, так угодно Всевышнему. – Затем она подняла голову, чтобы взглянуть на полицейского, который был с ней так учтив, и воскликнула: – Господи, да это же маленький Джонс! Я помню, когда ты еще мальчишкой бегал по 116-й улице. Я не знала, что это тебя зовут Могильщиком.

Могильщик смущенно улыбался, словно мальчишка, которого застали, когда он воровал яблоки.

– С тех пор я маленько вырос, тетушка Мейми…

– Как бежит время! Как говорил Большой Джо, его не догонишь. Тебе сейчас лет тридцать пять.

– Тридцать шесть. А это Эд Джонсон, мой партнер.

Гробовщик вышел из укрытия. Мейми чуть не ахнула, увидев его лицо.

– Боже, что… – начала она и осеклась.

– Один подонок плеснул мне в лицо кислотой, – сказал Гробовщик, пожимая плечами. – Профессиональный риск, тетя Мейми. Я как-никак полицейский. Без этого нельзя…

– Я помню, читала об этом в газетах, только не знала, с кем именно это случилось. Я все больше сижу дома. Выходила только с Джо, но теперь вот его не стало… – Затем она добавила с чувством: – Надеюсь, того, кто это сделал, посадили в камеру, а ключ выбросили.

– Его давно похоронили, – буркнул Гробовщик.

– Эду пересаживают кожу с бедра, – пояснил Могильщик. – Но на это нужно время. Не меньше года, говорят.

– Ну а теперь, миссис Пуллен, – твердо сказал сержант, – я бы хотел услышать от вас, что же произошло в вашей квартире вчера вечером, а точнее, сегодня утром.

– Расскажу что знаю, – вздохнула она.

Когда она закончила свой рассказ, сержант сказал:

– Ну что ж, по крайней мере теперь хоть понятно, что произошло в вашем доме после возвращения преподобного Шорта и до того, как обнаружили труп. Кстати, как по-вашему, он действительно выпал из окна спальни?

– Ну да. А то зачем же ему было говорить, что он выпал, если бы он никуда не выпадал? Да и как он мог оказаться за дверью? Разве что выскользнул незамеченным.

– Но вам не кажется это странным? Выпал из окна третьего этажа…

– Ничего странного, сэр. Он человек болезненный, и у него еще бывают трансы…

– Он эпилептик?

– Нет, религиозные трансы. Его посещают видения…

– Какие?

– Да всякие! Он рассказывает о них в своих проповедях. Он вылитый пророк, Иоанн Богослов.

Сержант Броди, будучи католиком, ничего толком не понял, и Могильщик стал объяснять:

– Иоанн Богослов – пророк, который видел семь завес и четыре всадника Апокалипсиса. Гарлемцы очень уважают святого Иоанна. Это единственный пророк, который в своих видениях увидел выигрышные номера. Апокалипсис – это Библия гадалок и предсказателей, – добавил Могильщик.

– И не только это, – возразила Мейми. – Святой Иоанн видел, как прекрасен рай и как ужасен ад.

– Хорошо, но вернемся к убийству. У Чинка были какие-то основания пытаться убить преподобного Шорта, – спросил Броди, – кроме того, что тот был пророком?

– Нет, сэр, абсолютно никаких. Просто от падения у преподобного помутилось в голове и он не очень соображал, что говорит.

– Но до этого у них с Чинком, кажется, была ссора?

– Да никакая это не ссора. Просто преподобный и он не сошлись во взглядах на тех, кого я пригласила на поминки. Но это вообще-то не их дело.

– А что за раздоры были между Дульси и Шортом?

– Да ничего особенного. Просто преподобный считает, что Дульси надо беречься от греха, а она постоянно его осаживает. Но я-то думаю, что он тайно в нее влюблен и очень этого стесняется, ведь он как-никак проповедник, а она замужняя женщина.

– В каких отношениях преподобный был с Джонни и Вэлом?

– Они уважали намерения друг друга – вот и все.

– Сколько времени прошло между уходом Дульси и вашим заходом в спальню?

– Да нисколько! – уверенно отвечала Мейми. – Она еще не успела спуститься.

Броди задал еще несколько вопросов насчет гостей, но ситуация с Вэлом не прояснилась.

Тогда Броди зашел с другой стороны:

– Вы не узнали того, кто звонил вам, когда вы уже увидели покойника?

– Нет. Голос был далекий и невнятный.

– Но так или иначе звонивший знал, что в хлебной корзине лежит труп?

– Нет, все было не совсем так. Тот, кто звонил, и словом не обмолвился насчет Вэла. Он говорил о преподобном Шорте. Он видел, как выпал из окна преподобный, и решил, что он помер. Потому-то он и позвонил.

– Откуда он мог знать, что тот помер, если он не подходил к корзине?

– Не знаю, сэр. Он, похоже, просто решил, что раз человек упал с третьего этажа, так и помер. Особенно если лежит и не шевелится.

– Но согласно показаниям потерпевшего, преподобный Шорт встал и поднялся в квартиру сам.

– Не знаю. Я рассказываю, как все было. Кто-то позвонил, сказал насчет покойника, а когда я сказала, что это Вэл, то человек тут же повесил трубку. Видать, удивился.

– Это не Джонни?

– Нет, сэр. Тут уж я могу сказать точно. Его голос я бы обязательно узнала.

– Он ваш крестный сын или пасынок?

– Ни то ни другое. Но мы относились к нему как к сыну. Когда он вышел из тюрьмы…

– Из какой?

– Из тюрьмы штата Джорджия. Он там отсидел…

– За что?

– Убил человека, который избивал его мать… Своего отчима. Они жили в гражданском браке. Его мать была беспутной особой, но Джонни вырос хорошим мальчиком. Ему дали год каторжных работ.

– Когда это случилось?

– Он вышел на свободу двадцать шесть лет назад. Пока он сидел, его мамаша уехала с другим мужчиной, а мы с Джо как раз собирались на север. Мы и захватили его с собой. Тогда ему было двадцать лет.

– Значит, сейчас ему сорок шесть.

– Ну да, а Джо нашел ему работу на железной дороге.

– Официантом?

– Нет, на кухне. Джонни не мог обслуживать клиентов из-за шрама.

– Из-за какого шрама?

– Из-за того, который он получил в драке, когда еще сидел. Он подрался с другим заключенным. Они играли в карты, и тот сказал, что Джонни обманом выиграл у него никель. А Джонни всегда был честный, как не знаю кто. Вот они и взялись за кирки…

– Когда он открыл здесь свой игорный клуб?

– Клуб «Тихуана»? Лет десять назад. Большой Джо дал ему денег. Но до этого у него было другое, маленькое игорное заведение.

– Он женился на Дульси, когда открыл клуб «Тихуана»?

– Нет-нет, он женился на ней всего полтора года назад. Это было второго января прошлого года. А до этого он был женат на Аламене.

– Он официально женат на Дульси или просто с ней жил? – Броди понимающе посмотрел на Мейми.

Она выпрямилась на стуле:

– Все совершенно законно. Мы с Большим Джо были свидетелями. Они поженились в Сити-Холле.[2]2
  Сити-Холл – здание муниципалитета.


[Закрыть]

– В Гарлеме тоже женятся, – мягко напомнил хмыкнувшему было сержанту Могильщик. Сержант почувствовал себя на тонком льду и сменил тему:

– Джонни обычно носил при себе много денег?

– Не знаю.

– А сколько у него в банке? Сколько вложено в недвижимость?

– Не знаю, сэр. Большой Джо, может, знал, но мне не говорил.

Сержанту пришлось оставить эту тему.

– Не могли бы вы тогда мне сказать, что за важный вопрос бы обсуждали с Дульси… с миссис Перри, до того важный, что вы для этого заперлись в ванной?

Мейми растерянно посмотрела на Могильщика. Тот сказал:

– Мы ничего не имеем против Джонни, тетя Мейми. Нас не интересует ни его клуб, ни его доходы, ни что-то другое в этом роде, это все заботы федерального правительства. Мы просто пытаемся понять, кто убил Вэла.

– Господи, для меня это тайна тайн. У Вэла не было ни одного врага во всем мире.

Сержант оставил это без комментариев и спросил:

– Так вы с Дульси говорили не о Вэле?

– Нет, сэр. Я просто спросила у нее о размолвке, что произошла между Джонни и Чарли Чинком в клубе Дики Уэллса в субботу вечером.

– Из-за чего? Из-за денег? Из-за игорных долгов?

– Нет, сэр, Джонни страшно ревнует Дульси. Рано или поздно из-за нее он кого-нибудь убьет. А Чинк считает, что для женщин он – дар небес. Он постоянно вертится вокруг Дульси. Люди говорят, что просто так, но…

– Какие люди?

– Взл, Аламена, да и сама Дульси. Но поди разбери, что на уме у мужчины, когда он вертится вокруг женщины. А Джонни такой горячий, такой необузданный, что я боюсь, не ровен час будет кровопролитие.

– Какую роль во всем этом играл Вэл?

– Вэл всегда был миротворцем. И поддерживал Джонни. Большую часть времени он тратил, чтобы уберечь его от неприятностей. Но и он ничего не имел против Чинка.

– Значит, враги Джонни – это враги Вэла?

– Нет, сэр, я бы так не сказала. Вэл не из тех, у кого есть враги. Он и с Чинком всегда прекрасно ладил.

– Что за женщины у Вэла?

– Никакой постоянной женщины у него нет. По крайней мере я о такой не слыхала. Хотя бывали у него увлечения. Последней вроде была Куколка. Он говорил, что никому не даст себя захомутать.

– Скажите мне вот что, миссис Пуллен. Вам не показалось ничего странного в позе убитого?