Текст книги "Токеа и Белая Роза"

Автор книги: Чарльз Силсфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Нахмурив лица, смотрели пауни на следы пришельцев, но Черный орел сказал свое слово, и они протянули руки бледнолицым в знак мира. А бледнолицые отвечали им угоном коней и вымогательством мехов. Черный Орел стоял на своем, но народ стал пропускать его уговоры мимо ушей, и пауни подняли свои томагавки. И покрылась густой травой тропа, соединяющая два народа.

Черный Орел был на охоте, он как раз готов был пустить пулю вслед убегающему оленю, но на пути его оказалась группа вооруженных бледнолицых. Встретив гордый взгляд воина, она возжаждали крови. Не успел он вымолвить слова, как пуля пробила ему сердце. Бледнолицые ускакали, оставив его со смертельным свинцом в груди.

Большой небесный свет потух за краем земли, а Кора все не могла дождаться возвращения любимого мужа. Объятая страхом, она сидела в сумраке вигвама, прислушиваясь к каждому шороху, припадала ухом к земле, чтобы уловить приближение легких шагов Черного Орла. Но ничего, кроме воя койотов и топота бизоньих табунов, не доносилось до ее слуха. Тогда она обвила рукой Эль Золя и вместе с ним поспешила в лес.

Долго пришлось им идти по слабому следу вождя, прежде чем они услышали предсмертный хрип раненого. Тусклый свет луны падал на окровавленную грудь. Кора опустилась на землю рядом с супругом. Вопль скорби и отчаяния заставил его приоткрыть глаза.

"Ступай, – сказал Черный Орел, – и позови сюда всех вождей и воинов пауни".

Сын стрелой полетел к вигваму, его крик разбудил всю деревню, к умирающему вождю сбежались все пауни. Он нашел в себе силы для последнего слова:

"Пуля бледнолицых разбила грудь вождя, ему уже не подняться, ему навеки спать в земле, но душа Черного Орла узрит лик восседающего на облаках Ваконды, он будет молить его обо всем, чего хотят пауни. Для Эль Золя он попросит душу великого воина и силу бизона. Слушайте, мужи, речь умирающего вождя. Эль Золь унаследовал от матери кровь верховных вождей каманчей, самого могучего народа среди краснокожих. К ним должен поспешить мой сын в сопровождении благородных каманчей, которые были ему верной стражей.

Он отправится в путь, как только боевой конь будет убит на могиле отца. Каманчи примут его как вождя, они научат его усмирять мустангов и побеждать врагов, они вложат в его руки исполинскую мощь, в его ноги быстроту оленя. Они сделают его могучим повелителем, смеющимся над врагами. Когда Эль Золь проведет в зеленых лугах каманчей семь лет и семь зим, он вернется на родину отца и поведает его народу обо всем, что увидел. Он поведет пауни за собой через голубые горы. Слушайте, братья мои, прощальные слова Черного Орла. Пауни – великие воины, но число их невелико, а бледнолицые – смертельные враги краснокожих племен. Души бледнолицых темны и лживы, их языки черны от ядовитых речей, они ненасытны, их руки вечно тянутся к последнему, что еще осталось у краснокожих. Они пришли к нам со словами о мире, но в душах вынашивали измену. Они выкурили снами трубку мира, но пустили пулю в Черного орла, когда встретили его на одинокой тропе. Дети мои смелы, но их мало, бледнолицых же больше, чем деревьев в лесу. Эль Золь станет вождем каманчей и еще больше укрепит узы, которыми связал Черный Орел два народа. Земля каманчей лежит от нас на удалении многих солнц, языку не вымолвить, сколько у них коней и бизонов. Мои дети должны идти в страну каманчей. Эль Золь, пробыв там семь лет и семь зим, очистит их тропу от терний. Но еще не настал срок моим братьям мстить за смерть Черного орла, ягуар выслеживает и скрадывает добычу, потом собирается для прыжка и лишь тогда нападает. Мои братья должны накопить силы, объединиться с каманчами. Если они выхватят томагавк сейчас, они исчезнут с лица земли. За вождя отомстит рука, в которой сольются и сила пауни, и сила каманчей. На зеленых лугах каманчей вырастет дерево свободы краснокожих народов и соберет их под свои широкие ветви – оно будет подобно вечной скале, укрытой снегами. Народ Мексики переломит железный прут, которым сечет его злой вождь, живущий по ту сторону Соленого моря.

Воины Мексики и каманчи навсегда зароют томагавк войны".

Когда ветер развеял серебристые облака, закрывающие бледный ночной свет, пауни увидели, как застывает лицо Черного Орла, это был тот миг, когда душа его устремилась к Великому Духу.

Ваконда милостивой улыбкой ответил на просьбу вождя. Эль Золь с матерью и братьями вернулся в землю каманчей, туда, где глаза его впервые увидели небесный свет, и каманчи надели ему на голову сверкающий золотой обруч и венец из разноцветных перьев. Они повели его в зеленые прерии и показали необозримые владения, которые отныне принадлежали ему, потом перед ним склонились мужчины, женщины и рабы, готовые служить ему верой и правдой. Семь лет провел он со своим народом, а после, следуя воле отца, вернулся к пауни. Он соединил два народа таким союзом, что они уподобились двум ветвям одного дерева. Он проложил и расчистил новые тропы. Дважды сменился зеленый покров земли, пока жил Эль Золь в вигваме своего отца, часто сходились туда люди, чтобы услышать слово вождя, но сердца многих из них тянулись к воде, по которой в юности скользили пауни на своих каноэ, их глаза тосковали по могилам предков. Они покорно внимали Эль Золю, но сердца их были там, в прежних вигвамах и в буйных лугах, которые так не хотелось уступать осаджам. Но голос Ваконды, услышанный из уст Черного Орла, был сильнее желаний, и пауни повиновались ему. Эль Золь не мог больше оставаться у пауни, он должен был исполнить волю отца. И каманчи стали братьями воинов Мексики, совладельцами обширных земель. Вожди и бледнолицые воины Мексики пустили по кругу трубку мира.

– Братья-мексиканцы, братья окони! – воскликнул молодой вождь, указав рукой в сторону заката, – тропа Эль Золя ведет туда, к заходящему светилу, которое поздно встает, но долго светит.

Рассказ Эль Золя так потряс души индейцев, что все они вскочили на ноги и, не дождавшись решения старших, в один голос провозгласили свою волю, означавшую, что молодой вождь отныне носит сан мико.

Старый мико поднялся с той величавой неторопливостью, которая подобает истинному королю, и сказал:

– Рука мико слаба и ненадежна, как ветвь усохшего дерева, а рука Эль Золя крепка. Старое дерево умирает, но дает побег, он разрастется и укроет братьев мико от непогоды и палящего солнца. Эль Золь станет добрым мико окони, когда Токеа уйдет у отцам.

Он снял с головы корону из перьев и увенчал ею Эль Золя. Окони по обычаю низко склонились перед новым вождем, каманчи приветствовали его как брата, и с веселым гулом индейцы стали расходиться.

17

Жители деревни отвели гостям вигвамы и окружили пауни всяческой заботой.

Их гости относились к тем племенам, которые имели довольно смутное понятие о ремеслах и домашнем хозяйстве. Поэтому гости с немалым удивлением отнеслись к тому обилию вещей, которыми располагали их краснокожие братья. Для пауни, не знающих никаких занятий, кроме охоты и обмена своих трофеев на самые необходимые предметы, многое было в диковинку. Шерстяное одеяло казалось им пределом роскоши, а разнообразная одежда, мебель, утварь и орудия землепашества озадачивали тем более, что хозяева не жалели своего индейского красноречия на рассказ о назначении и применении этих вещей.

Ну, а вид всевозможного оружия просто завораживал.

Промысел пирата, равно как и умелые руки женщин, сделали окони обладателями изукрашенных ружей, а именно в них больше всего нуждались пауни. Однако замешательство гостей длилось недолго. Вскоре недоверчивость более слабых окони и гордость вольных охотников пауни растворилась в чувстве взаимного расположения.

Когда же наконец все расселись пировать на площадке перед вигвамом совета и каждый пауни увидел перед собой калебасу с драгоценной огненной водой, гости просто онемели от изумления. Канонда загодя начала приготовления к пиршеству, ее почти расточительная щедрость явила глазам новых братьев такие сокровища индейской кухни, о которых те и мечтать не могли. Даже мико пребывал в необычном для него беспечно-радостном состоянии, и многие впервые увидели, как лучатся весельем глаза вождя. Сбылась его давняя мечта: Канонда обручалась с сильнейшим из вождей; окони, те, что остались с мико, вливались в могучее племя. Счастливый поворот событий вселял в него надежду на грозную месть бледнолицым недругам.

Строгие правила индейского этикета не разрешали Эль Золю до поры видеть свою невесту. Но когда оба вождя вернулись в вигвам, Токеа взял молодого вождя за руку и повел его в маленькую комнату.

– Бери ее, – сказал старик, указывая на дочь, – она твоя, и пусть не ржавеет цепь, которая связала тебя с Токеа.

Канонда медленно приблизилась, руки были сложены на груди, голова смиренно опущена.

– Канонда не забыла Эль Золя? – тихо спросил юный вождь. – Желает ли она идти с ним в зеленые степи каманчей, в край заходящего солнца?

– Спаситель мой! Повелевай мною! – прошептала она, пряча лицо у него на груди.

Влюбленные обнялись, и в этот момент послышался подавленный вздох. Эль Золь шагнул в глубь вигвама и увидел Белую Розу, она забилась в угол своей постели и прикрыла платком шею. Когда Эль Золь приблизился к ней, она поднялась, чтобы сказать ему приветственные слова, однако, видимо, догадавшись о причине его появления, поспешно отступила. Слегка озадаченный Эль Золь вернулся к Канонде. Дело в том, что Роза понимала, что своим присутствием мешает влюбленным и давно пыталась покинуть вигвам, но каждый раз возвращалась назад из боязни встретить пирата. Таким образом она стала свидетельницей счастливейших минут своей подруги. Но радость за Канонду постепенно уступала место иным чувствам, и вот на глаза ее навернулись слезы, и она вдруг разрыдалась. Канонда мгновенно высвободилась из объятий жениха и, опустившись на колени перед своей подругой, прикоснулась ладонями к ее вискам и с невыразимой нежностью поглядела в глаза Белой Розе.

– Не плачь, милая Роза. Ты отправишься с нами. Канонда, как и прежде, будет тебе сестрой, а Эль Золь станет твоим братом. Его глаза не упустят ни одной твоей слезы, а уши – ни единого вздоха.

Она подвела девушку к своему жениху и тот взял ее за руки.

– Сестра Канонды станет сестрой Эль Золя. А широкие степи примут ее как Белую Розу окони. Эль Золь будет гордиться новой сестрой в своем вигваме.

– Благодарю тебя, брат мой, – с достоинством ответила девушка. – Есть хоть одна душа, готовая принять всеми покинутую Розу. А мико пирату Соленого моря... – она запнулась.

– Пусть пират поищет себе другую, – быстро, чтобы избежать неловкого молчания, возразил Эль Золь. – Белая Роза будет вольно и счастливо жить среди каманчей, и ни один из моих братьев не позволит кому-либо омрачить ее взгляд.

– Благослови тебя Господь, благородный Эль Золь, – Роза почтительнейше склонилась перед вождем и отступила на шаг. В это время у входа в вигвам послышались грубые мужские голоса. Эль Золь мгновенно откинул бизонью шкуру, и взору его предстал Лафит с обнаженной шпагой. Тот осыпал яростной бранью охраняющих вход четверых каманчей.

Одному из них он успел перерубить копье. Старый мико бросился разнимать споривших и сам едва избежал удара.

– Я полагаю, мне не надо просить разрешения у этих дикарей для разговора с вами, – надменно отчеканил пират.

– Мой вигвам открыт для всех, но мои братья охраняют его, потому что их вождь пришел сюда посмотреть на дочь мико. Она станет его женой.

– Мико! – с напыщенным видом воскликнул пират. – Я пришел попрощаться с вами. Вы избрали иной путь. Что ж, в добрый час! А в знак того, что я не таю зла, примите вот это.

Он положил на стол карабин и какой-то ящичек.

– Брат мой, – голос мико выдавал некоторое смущение, – неужели брат мой покинет вигвам на закате дня? Не пожелает ли он отведать небогатого угощения краснокожих?

– Лафит достаточно горд для того, чтобы пригубить кубок человека, не принявшего протянутую руку. Желаю тебе удачи в делах с новыми союзниками. Прощай, мико!

– Стой! – сказал мико, пристыженный таким отношением к его гостеприимству. – Мой брат должен забрать все, что дарил Белой Розе. Золото, кораллы и все остальное.

Он быстро прошел в маленькую комнату и вскоре появился с охапкой платьев и грудой всяких драгоценных безделушек.

Пират никак не ожидал столь щепетильного расчета.

– Оставьте у себя. Для меня это не имеет ценности, – сказал пират и быстро удалился. Через несколько минут его лодка скрылась за тростником.

Неожиданный объезд пирата произвел тягостное впечатление на мико, и всех прочих смутил. К пиру приступили молча. Токеа нелегко было пережить разрыв с французом. Старик никогда не испытывал ни симпатии, ни доверия к бледнолицым. С юных лет познавший предательскую тактику своих недругов и научившийся платить им той же монетой, мико ожесточился душой. Но маска, избранная Лафитом для общения с Токеа, столь разительно отличалась от холодной, брезгливо-насмешливой мины американцев, что предводитель окони был, пожалуй, недалек от душевного расположения к нему.

Пауни вместе с окони кружились в танце под звездным небом на берегу Натчеза. Лишь глубокой ночью смолкли звуки музыкальных инструментов. И хотя порой в непроглядной тьме еще можно было услышать возгласы и обрывки разговора, вскоре смолкли и они. Старый мико повел Эль Золя в свой вигвам.

– Канонда! – ласково окликнул Токеа.

Дочь уже стояла перед отцом, как всегда скрестив на груди руки. Меланхолическая улыбка на испуганном лице не могла ввести его в заблуждение: по щекам катились слезы. Извечная веселость, казалось, навсегда покинула Канонду. Токеа взял Эль Золя за руки и, возложив их на плечи дочери, передал ему свою отцовскую власть над девушкой. Потом накрыл ладонями ее голову и сказал:

– Пусть Великий Дух даст вам много отважных воинов!

– Неужели Эль Золю придется ввести в свой вигвам тоскующее сердце? с мягким укором спросил жених.

– Эль Золь Канонде дороже жизни, он – самый любимый цветок ее сердца, голос его – музыка, а его любовь для нее – источник жизни, но грудь Канонды тесна и вот-вот разорвется. Великий Дух что-то ей шепчет, но она не может сказать в ответ ни слова.

Канонда обняла Розу и поцеловала ее в губы. Потом вместе с женихом двинулась к выходу, но вдруг застыла как вкопанная и, снова подбежав к розе, обняла ее.

– Роза, – шептала она, – ты будешь для мико дочерью вместо Канонды?

– Буду, – задыхаясь от плача, ответила Роза.

– Поклянись Великим Духом, что не оставишь его.

– Клянусь.

Мико сделал знак, и Канонда понуро присоединилась к жениху. Вслед за Токеа они пошли в вигвам совета.

18

Было за полночь. Со стороны берега к вигваму мико крадучись приближался человек. Рука его прикрывала обнаженную саблю. Подойдя к кустам, окружавшим хижину, он боязливо огляделся, затем повернулся, намереваясь столь же бесшумно вернуться назад, как вдруг почувствовал на своей шее лассо и был опрокинут на землю. Сабля выпала из рук еще до того, как он сообразил перерубить ею удавку. Все случилось так быстро и незаметно, что группа вооруженных мужчин, стоявших в каких-нибудь тридцати метрах от вигвама, пребывала в полном неведении об этом происшествии. Внезапно неизвестно откуда раздался голос, способный разбудить и мертвецов в могилах. Со страшным грохотом распахнулась дверь вигвама совета, и несмотря на вспышки оружейных выстрелов, гремевших с берега, мелькнула мускулистая фигура. Человек вышел из хижины, держа в руках что-то тяжелое, и тут же исчез в зарослях кустарника. Послышался второй голос. Он был подхвачен десятками других, как эхо вторивших ему из-за каждого кустика. Звук был так жуток и оглушителен, словно его исторгали демоны в аду. А в это самое время со стороны берега грянули залпы, и хижины одна за другой стали озаряться голубоватым дрожащим огнем, который подползал к крышам, разгорался, принимая ярко-красный цвет.

Среди этого ада послышался голос, подобный рыку разъяренного льва. Это был крик Эль Золя, обращенный к воинам.

Только что он безмятежно спал, убаюканный ночным напевом юной супруги, как вдруг раздался тот страшный крик. Подхватив одной рукой любимую, другой – боевой нож и карабин, он бросился вон и был встречен мушкетным огнем. Молодой вождь почувствовал обжигающую боль в левой руке.

– Не бойся, Канонда, – хрипло забормотал он, рванувшись к лесу. – Ты со мной.

Она не отвечала, голова была опущена. Он почувствовал, как судорога пробежала по всему ее телу. На мгновение грудь Эль Золя сдавило от страшного предчувствия, но он тут же успокоил себя: кровь на ней – это его кровь, кровь из раны Эль Золя... Он уходил от огня невидимых врагов, и из каждой хижины, из-за каждого куста почти инстинктивно пробирались к нему его воины. Не успел он достичь края леса, как едва ли не все пауни уже были возле него.

– Это пират, – шепнул он возлюбленной. Он поцеловал ее в губы и осторожно положил на траву.

Затем, встав в середину боевого кольца воинов, издал воинственный клич.

– Вот вам верность бледнолицего вора! – сказал он, указав на пылающие хижины.

Вокруг молодого вождя внезапно воцарилась тишина, нарушаемая лишь горестными возгласами подбегающих воинов. Это были опоздавшие пауни и окони, которые после хмельной трапезы и глубокого сна не сразу могли понять, кто же их враг.

– Где мико? – вопрошали полсотни голосов.

Никто им не ответил, только со стороны берега раздался душераздирающий женский крик. Эль Золь весь обратился в слух. Он уже наметил план боя и отдавал отрывистые приказы.

Один из каманчей, сопровождаемый несколькими пауни и окони, исчез в кустах. А сам Эль Золь с тремя одноплеменниками и десятками пауни стремительно двигался вдоль опушки леса.

У залива они заметили блеск мушкетных стволов; это был, по всей видимости, довольно сильный пикет, охраняющий лодки. На подкрепление ему время от времени отправлялись другие пираты. Между пикетом у залива и основным отрядом, продвигавшимся к хижине мико, было расставлено еще несколько постов на случай поддержки с флангов.

Судя по всему, пират намеревался похитить мико и его приемную дочь. Возможно, это ему и удалось бы, если б не двое каманчей, которые по обычаю своего племени несли охрану у жилища вождя во время его брачной ночи. Однако и они в полной мере насладились гостеприимством хозяев. И хотя их чувства были притуплены действием огненной воды, индейское ухо не могло не уловить крадущихся шагов бледнолицых.

Пират за два года достаточно изучил нравы индейцев, чтобы не затеять заварухи при свете дня, когда каждый из его головорезов мог бы стать удобной мишенью для укрывшихся в траве краснокожих. Он выбрал ночь. К тому же он делал ставку на устрашающий вид загоревшихся хижин.

Двух лучших стрелков он посадил как можно ближе к вигваму совета, дав им одно-единственное задание – уложить молодого вождя, – в нем он чувствовал самого опасного противника. Сам же с отборными молодчиками продвинулся к хижине мико, окружил ее и захватил обоих ее обитателей. Можно предположить, что и такой трезвенник, как мико, на сей раз изменил своей всегдашней умеренности и посему стал легкой добычей. Пирату удалось провернуть свою операцию так быстро и четко, что мико и Роза были окружены и взяты в плен еще до того, как раздался яростный крик Эль Золя.

Пират построил свой отряд в маленькое каре и через большую поляну, поросшую кое-где манграми и миртовыми кустами, двинулся к прибрежному лесу. Шли быстро: индейцы как вымерли. Отряд уже подходил к берегу и был в нескольких шагах от выставленного там пикета. Еще несколько мгновений – и пираты усядутся в лодки, один-другой гребок – и они уже недосягаемы для пуль и стрел индейцев. Преследование на каноэ – пустое дело.

Пират уже собирался окликнуть часовых, как вдруг прямо перед его носом зашевелился кустарник, и он увидел множество полуобнаженных фигур, поистине красных в отблесках зарева.

– Изготовьсь! – скомандовал Лафит своим людям, которые еще продолжали бравый строевой шаг, с некоторым удивлением поглядывая на шевелящиеся кусты. Лафит бросил Розу в объятия одного из матросов, а мико втолкнул в лодку. Старик повалился, как обрубок дерева; глаза убийц смотрели сквозь частокол штыков. При этом никто не проронил ни звука.

Банда начала перестраиваться для нападения. И тут раздался воинственный рев сотен индейцев. Он на мгновение замер, а потом повторился вновь, слившись с пронзительным криком скво и девушек. Этот жуткий хор начал песню смерти, – как бесноватые носились они вокруг пепелищ.

И вдруг с неукротимой яростью индейцы разом кинулись к берегу.

Пират скривился в зловещей ухмылке.

– Выдвинуть резерв! – скомандовал он пикету и вновь замолчал, выжидая, когда обезумевшая толпа окажется на расстоянии девяти шагов и подставит себя под дула мушкетов. Пираты услышали его хриплое: "Огонь!"

И первые ряды нападающих пошатнулись, и пролилась первая кровь. Индейцы смешались и отпрянули, но уже через несколько секунд снова отчаянно бросились на врага. Пираты хладнокровно перекинули мушкеты из одной руки в другую и выхватили пистолеты. Второй залп привел индейцев в полное смятение. Обрыв был усеян телами убитых и раненых. С воем отчаяния оставшиеся в живых скрылись за кромкой берега.

– Марш! – рявкнул Лафит, и пикет двинулся к лодкам.

Но в этот решающий момент раздались какие-то странные шлепки по воде. Лафит обернулся и увидел в реке четверых своих гребцов, оставленных им для охраны лодок. Сначала их головы чуть виднелись над водой, а затем исчезли, чтобы больше уже не появиться. В тот же миг яхта и маленькая лодочка, приводимые в движение какой-то невидимой силой, вырвались на середину реки.

– Проклятый мексиканец! – прохрипел пират. Он послал вслед лодке пару пистолетных выстрелов, но в ответ услышал смех, донесенный ветром.

Пираты обалдело смотрели на свою удаляющуюся флотилию...

Но вот они собрались с духом, перезарядили оружие и с твердокаменной решимостью приготовились к отражению новой атаки. Ждать пришлось недолго. Первый залп, второй, еще более прицельный, уложили на землю добрую треть. А тут еще раздался леденящий душу воинственный клич, и вновь разъяренные индейцы ринулись на матросов. Затем последовала новая порция огня с лодок, в тот же миг Эль Золь со своими лучшими воинами как дьявол налетел на пиратов. Сражение было коротким. Не в силах противостоять краснокожим, атакующим и спереди и сзади, пираты, парализованные страхом, побросали оружие и сломя голову бросились в воду, чтобы спастись от томагавков беспощадных врагов.

Один лишь капитан, кажется, преисполнился твердой решимости продать свою жизнь, как можно дороже. Повернувшись спиной к обрыву, он взял саблю в правую, а пистолет – в левую руку и какое-то время отбивался от окони, которые с бесстрашием безумцев кинулись на него. Одному Лафит снес голову, второму продырявил грудь. Но не успел он еще раз занести саблю, как почувствовал на шее петлю и повалился на землю.

Долгий, наводящий ужас крик по всему берегу означал полную победу индейцев.

19

Никакими словами не описать то прискорбное зрелище, какое являла собой сожженная деревня.

Перед площадкой, на которой стоял вигвам совета, образовали широкий круг из сорока убитых индейцев; все они были усажены на землю и прислонены спинами к стволам деревьев. На каждом были украшения и одежда воина. Перед Великим Духом следовало явиться во всем блеске своего облачения, только тогда можно рассчитывать на его милость. Возле каждого пауни стоял боевой конь, далекий путь в вечнозеленые луга полагалось совершать с оружием, поэтому воинам и тут не пришлось расставаться с карабинами или копьями. Перед каждым из окони было воткнуто в землю несколько стрел, на которых с помощью небольшой сети крепились ружья, томагавки и боевые ножи. Поодаль, у хижины мико, покоилось тело его мертвой дочери. Канонда была обряжена в свою свадебную одежду, а перед ней горкой возвышались все прочие ее платья. Уши и запястья украшены золотыми серьгами и браслетами. Две пули, предназначенные ее возлюбленному, прошли через ее сердце. Но даже на мертвом лице ее можно было заметить кроткую улыбку.

На пепелище вигвама совета был разложен огромный костер, предназначенный для тел и отрубленных голов полусотни пиратов. С голов были содраны скальпы. Чуть поближе к склону лежали на траве капитан пиратов и еще двенадцать пленников, связанные по рукам и ногам ремнями из бизоньей кожи. Эти молча ждали своего приговора.

Для убитых индейцев за костром были вырыты могилы, выложенные корой хлопкового дерева. Перед каждой могилой воткнут в землю пропитанный кровью шест, к нему прикреплены военные трофеи убитого. С самого края находилась могила Канонды. Она также была выстлана корой и обтянута шелковой тканью. В изголовье лежала подушка. Возле каждой могилы были посажены побеги мангров и пальм. Обряд захоронения длился всю ночь и все утро, он совершался с необычайным усердием и прерывался лишь горестными стенаниями. Напротив убитых полукругом уселись трех племен, скрестив ноги, закрыв лица одеждами и опустив головы на грудь. Головы были непокрыты, косицы на затылках пауни сбились на сторону.

Впереди всех восседали мико и вождь каманчей. Токеа казался спокойным, но его мертвенно-застывший взгляд, нахмуренный лоб и мученическая складка у рта говорили о том, что в сердце его поселился ледяной холод.

Эль Золь мужественно противился горю, но в его опущенных глазах стояла невыразимая боль. Он то и дело вставал, бросал долгие взгляды на мертвую невесту, точно пытался воспламенить в ней жизнь.

Была здесь и та, чье сердце изнемогало в невыразимых муках. Белая Роза потеряла единственную на свете поистине родную душу. Ничего не замечая вокруг, смотрела она на свою бездыханную сестру. Далее сидели плачущие девушки и скво.

Этот траурный плач длился не менее часа. Но вот послышались громкие стоны, исторгнутые старой скво. С возрастающей мощью они подхвачены гортанными голосами индианок.

Вскоре раздались глухие удары индейского барабана и заунывные звуки флейты, голоса, звучащие в унисон, стали сливаться в песнь смерти. Простой и величавый распев нарастал, потом с той же постепенностью снижался и, затихая, замер совсем. Наступила полная тишина. Все будто окаменели. Но спустя время послышался ропот. Он становился все громче. Скво выбирались из круга и окружали пленных, как бы роились вокруг них. Послышались голоса, зовущие к мести, и опять они были подхвачены хором и утонули в диком яростном вое.

– Эль Золь, – глухо произнес мико, – мои братья хотят слышать голос Великого Духа, чтобы он успокоил ожесточенные души их убитых братьев.

Молодой мексиканец ничего не ответил, он рассеянно огляделся вокруг, словно очнувшись от глубокого сна. Наконец сказал:

– Мои братья могут дать волю языкам, чтобы Эль Золь услышал их слова.

Совет начался. Взоры индейцев обратился к поднявшемуся с места окони. Он начал славить отвагу павших, их ловкость на охоте и мудрость в вигваме совета. Он говорил о горе вдов и сирот, о предательстве пирата и закончил речь тем, что простер руку в сторону убитых, которые могут предстать перед Великим Духом и без своих врагов. Второй воин говорил живо и пылко, еще более возбудив снедавшую индейцев жажду мести.

– А что скажет мудрый Тлахтала? – обратился Эль Золь к одному из каманчей, который лежал на одеяле, едва придя в себя после двух сквозных ранений.

– Эль Золь, – ответил воин, – знает законы каманчей.

– Подобает ли каманчам расправляться с вором, привязанным к столбу?

Раненый презрительно мотнул головой.

– А как бы поступили каманчи?

– Они послали бы за худшим из апачей, чтобы он повесил вора на дереве.

– У Эль Золя душа каманчей. Он сделает так, как говорит брат.

Горящие нетерпением взгляды индейцев сошлись на Токеа и Эль Золе. Старик поднялся, но это стоило ему невероятных усилий. Казалось, что ему тяжко вымолвить даже несколько слов. Но он сказал, что хотел. И его немногие слова обжигали, в них клокотала жажда мести. Пираты должны быть приговорены к смерти.

Теперь окони с нетерпением смотрели на молодого мексиканца.

Обычай казнить врагов у могил своих соплеменников или на общем сходе отнюдь не связывается в сознании североамериканских индейцев с варварской жестокостью. Этот обычай был освящен веками и возвышен до ранга самых почитаемых племенных традиций. Иное дело – каманчи. Их обычаи выгодно отличают их от обитателей великих лесов. Давно и прочно осев на плоскогорье Санта-Фе, вкушая все прелести мягкого великолепного климата и соприкасаясь с испанцами, они мало-помалу смягчились нравом и далеко ушли от необузданных родичей.

Молодой вождь смотрел на случай с пленным пиратом иначе, нежели мико. Поэтому стоило только Эль Золю подняться, как воцарилась мертвая тишина.

– Разве не сошлась тропа моих братьев окони с тропой каманчей? глухим голосом начал он. – Разве не хотят они услышать слова каманчи, который, сражаясь за них, получил две смертельные раны, чтобы его братья в родных вигвамах поведали родичам, как чтут их мудрость новые братья?

Его слушали молча, робко и настороженно. Молодой вождь повернулся к раненому воину, из горла которого уже вырывался предсмертный хрип. Но по обычаям племени умирающий должен был всячески скрывать угасание сил.

– Не скажет ли мой брат своим новым братьям, как бы поступили каманчи со своими пленниками?

– Они бы их привязали к столбу, – тяжело дыша проговорил раненый, левую ногу и левую руку, а правые оставили бы свободными. Вернули бы пленным оружие. И шестеро юных воинов поодиночке вступали бы с ними в бой. Если пленный упадет, победитель может лишить его жизни и сжечь его тело. Если же будут повергнуты шестеро краснокожих юношей, пленник становится каманчи.

Эль Золь дал передохнуть говорящему и задал новый вопрос:

– А что делают каманчи с ворами, которые крадут их коней и скот?

– Они зовут худшего из апачей, чтобы он вздернул воров на дереве и отдал на съедение стервятникам, – из последних сил вымолвил воин. Вопросы вождя заставили его продлить мгновения жизни, а ответив на них, он распластал на земле свое уже мертвое тело. Каманчи подняли его и усадили впереди всех убитых.

Хотя до окони дошел далеко не весь смысл слов, сказанных на языке пауни, они все же могли уловить, что их погибшим друзьям и братьям не дают взять в далекий путь скальпы пиратов. Среди старых скво поднялся рокот недовольства. Старухи поднялись со своих мест и начали какой-то странный танец.

– Кровь наших мужей и детей зовет к мести. Воры подняли топор. Пора нам окунуть в крови наши ножи! – возвысился чей-то голос.

Мужчины одобрительно загудели. Старухи вдруг ринулись к обреченному на казнь пирату, вслед за ними побежали девушки, они в свою очередь увлекли за собой юных воинов, и вот уже все скопом в ярости бросились на Лафита.