Текст книги "Жизнь и приключения Мартина Чезлвита"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 64 страниц)

Мистер Бивен писал в своем письме, что в такое-то время, которое весьма счастливо совпадало с их приездом, он остановится в такой-то гостинице и будет с нетерпением ожидать их. Туда они и отправились, не мешкая ни минуты. К счастью, они застали дома своего доброго друга и были им приняты с обычной теплотой и сердечностью.

– Простите меня. Мне поистине стыдно, что пришлось просить у вас денег, – сказал Мартин. – Но посмотрите, на что мы похожи, и судите сами, до чего мы дошли!

– Я не только далек от мысли, что оказал вам услугу, – отвечал тот, – но упрекаю себя в том, что невольно стал первой причиной ваших несчастий. Я не предполагал, что вы поедете в Эдем или что вы вопреки всякой очевидности, не захотите отказаться от мысли, будто здесь легко нажить состояние; я так же не предполагал этого, как не собирался сам ехать в Эдем.

– Я решился на это безрассудно и самоуверенно, – сказал Мартин, – и чем меньше будет сказано по этому вопросу, тем лучше для меня. Марк не имел голоса в этом деле.

– Ну, он, кажется, не имел голоса и в других делах, не так ли? – возразил мистер Бивен с улыбкой, которая показывала, что он понимает и Марка и Мартина.

– Боюсь, что голос он имел отнюдь не решающий, – сказал Мартин, краснея. – Но век живи, век учись, мистер Бивен! Хоть умри, да научись, – тем скорее научишься.

– А теперь, – сказал их друг, – поговорим о ваших планах. Вы хотите вернуться на родину?

– Да, непременно, – поспешно ответил Мартин, бледнея при мысли о каком-нибудь другом предложении. – Надеюсь, и вы того же мнения?

– Конечно. Я вообще не знаю, зачем вы сюда приехали, хотя, к сожалению, это вовсе не такой редкий случай, чтобы нам стоило обсуждать его. Вы, верно, не знаете, что пароход, на котором вы прибыли вместе с нашим другом генералом Флэддоком, стоит в порту?

– Да, и объявлено, что он отправляется завтра.

Новость была приятная, но вместе с тем и мучительная, ибо Мартин знал, что нет никакой надежды получить какую-либо работу на этом пароходе. Денег у него вряд ли хватило бы даже на уплату четвертой части долга; но если бы их и достало на билет, он едва ли решился бы на такую трату. Он объяснил это мистеру Бивену и рассказал, какой у них план.

– Ну, это так же безрассудно, как поездка в Эдем, – возразил его друг. – Вы должны ехать по-человечески – до крайней мере настолько по-человечески, насколько это возможно для пассажира первого класса, – и занять у меня несколькими долларами больше, чем вы хотели. Пусть Марк побывает на пароходе и посмотрит, какие там пассажиры, и если только вы рискнете поехать, не боясь задохнуться в этом обществе, мой совет – поезжайте! Мы с вами тем временем побываем в городе (к Норрисам заходить не станем, разве только вы сами вздумаете), а в конце дня пообедаем все вместе.

Мартину оставалось только выразить благодарность, и, таким образом, все было устроено. Он вышел из комнаты вслед за Марком и посоветовал ему взять билеты на пароход, хотя бы им пришлось спать на голой палубе, что мистер Тэпли, не нуждавшийся в подобных просьбах, охотно обещал.

Когда они с Мартином встретились снова, и без свидетелей, Марк был очень оживлен и, по-видимому, имел сообщить нечто такое, чем немало гордился.

– Я провел мистера Бивена! – сказал Марк.

– Провел мистера Бивена? – повторил Мартин.

– Кок на нашем пароходе взял да и женился вчера, – сообщил мистер Тэпли.

Мартин смотрел на него, дожидаясь объяснения.

– И как только я взошел на пароход и разнесся слух, что я тут, – продолжал Марк, – является ко мне старший помощник и спрашивает, не соглашусь ли я занять место этого самого повара на время обратного рейса. «Ведь для вас это дело привычное, – говорит он, – вы всегда что-нибудь стряпали для других, когда ехали в Америку». Да так оно и было, – прибавил Марк, – хотя раньше мне никогда не приходилось готовить, ей-богу.

– Что же вы ему сказали? – спросил Мартин.

– Что сказал! – воскликнул Марк. – Сказал, что возьму, сколько дадут: «Ежели так, – говорит помощник, – принесите стаканчик рому», – и ром принесли, как полагается. А мое жалованье, – продолжал Марк, ликуя, – пойдет в уплату за ваш проезд; я уже занял койку для вас(верхнюю в углу), положил на нее скалку; так что: «Правь, Британия!», а британцы по домам!

– Какой вы хороший малый! Другого такого не сыщешь! – воскликнул Мартин, пожимая ему руку. – Но каким же образом вы провели мистера Бивена?

– Как, разве вы не понимаете? – сказал Марк. – Мы ничего ему не скажем. Возьмем у него деньги, но тратить их не станем, и у себя не оставим. Мы вот что сделаем: напишем ему записочку, объясним, как устроились, завернем в нее, деньги и оставим в баре, чтобы ему передали после нашего отъезда. Понимаете?

Мартин обрадовался этому предложению ничуть не меньше Марка. Все было сделано так, как предполагал Марк. Они весело провели вечер, переночевали в гостинице, оставили письмо, как было условлено, и рано утром отправились на пароход с легким сердцем, сбросив с себя весь груз несчастий и тревог.

– Благослови вас бог, тысячу раз благослови! – говорил Мартин своему другу Бивену. – Как я отплачу за всю вашу доброту? Как отблагодарить вас за нее?

– Если вы станете богачом или влиятельным человеком, – отвечал мистер Бивен, – вы постараетесь, чтобы ваше правительство больше заботилось о своих подданных, когда они переселяются за море. Расскажите правительству все, что вы знаете об эмиграции по собственному опыту, и объясните, как много страданий можно предотвратить, приложив хоть сколько-нибудь труда.

Дружно, ребята, дружно! Якорь поднят. Корабль идет на всех парусах. Его крепкий бугшприт смотрит прямо на Англию. Америка позади кажется облаком на море.

– Ну, кок, о чем вы так глубоко задумались? – спросил Мартин.

– Я думал, сэр, – отвечал Марк, – что если б я был художником и меня попросили нарисовать американского орла, то как бы я за это взялся.

– Наверно, постарались бы нарисовать его как можно больше похожим на орла?

– Нет, – сказал Марк, – это, по-моему, не годится. Я нарисовал бы его слепым, как летучая мышь; хвастливым, как петух; вороватым, как сорока; тщеславным, как павлин; трусливым, как страус, который прячет голову в грязь и думает, что никто его не видит…

– И, как феникс, способным возрождаться из пепла своих ошибок и пороков и снова воспарять в небо! – сказал Мартин. – Что ж, Марк, будем надеяться.

Глава XXXV

По прибытии в Англию Мартин становится свидетелем церемонии, которая приводит его к радостному выводу, что он не забыт на родине.

Был полдень, и вода стояла высоко в том английском порту, куда направлялся «Винт», когда, любовно подхваченный нарастающим приливом, он вошел в реку и бросил якорь.

Как ни весело было все вокруг – свежо и полно движения, воздуха, простора и блеска, – это было ничто по сравнению с радостью, которая вспыхнула в груди двух путников при виде старых церквей, кровель и почерневших дымовых труб родины. Отдаленный шум, глухо доносившийся с оживленных улиц, звучал музыкой в их ушах; люди на пристани, глазевшие на пароход, представлялись им любимыми друзьями; пелена дыма, нависшая над городом, казалась им светлей и нарядней, чем если бы самые богатые шелка Персии развевались в воздухе. И хотя вода, стремясь по своему блистающему пути, то и дело расступалась, плясала и искрилась, поднимая и покачивая на волнах большие корабли, срывалась с концов весел ливнем алмазных брызг, заигрывала с ленивыми лодками и в шутливой погоне быстро проскакивала в угрюмые чугунные кольца, глубоко ввинченные в каменную облицовку набережных, – но даже и вода не была так полна радости и тревоги, как трепетные сердца путников, стремившихся почувствовать под ногами родную землю.

Прошел ровно год с тех пор, как эти колокольни и кровли скрылись из их глаз. А казалось, что прошло лет десять. Они замечали там и сям незначительные перемены и удивлялись, что их так мало и они так ничтожны. Здоровьем, счастьем, силами и надеждами они стали теперь беднее, чем когда уезжали. Но это была родина! И хотя родина есть только имя, только слово, – оно сильно, сильней самых могущественных заклинаний волшебника, которым повинуются духи!

Сойдя на берег с очень небольшими деньгами в кармане и без определенного плана действий в голове, они отыскали дешевую харчевню, где их угостили дымящимся бифштексом и пенистым пивом, которыми они наслаждались, как только можно наслаждаться после долгого плавания в море изысканными яствами земли. Напировавшись, как два добродушных великана, они помешали угли в камине, отдернули яркую занавеску на окне и, устроив себе нечто вроде дивана из больших неуклюжих кресел, стали, блаженствуя, глядеть на улицу.

Даже эта улица сквозь пары бифштекса и крепкого, выдержанного английского пива казалась им сказочной улицей. Ибо на оконных стеклах осел такой туман, что мистер Тэпли был вынужден встать и вытереть их платком, для того чтобы прохожие походили на обыкновенных смертных. Но и после того два облачка вились спиралью над их стаканами с горячим грогом, почти скрывая Мартина и Марка друг от друга.

Это была одна из тех ни на что не похожих маленьких комнаток, какие можно увидеть только в тавернах; да и там они встречаются лишь потому, что архитектору, трудящемуся над их сооружением, чрезвычайно легко напиться пьяным. В ней было больше закоулков, чем извилин в мозгу упрямца; множество странных шкафчиков, куда нельзя было поставить ничего, кроме вещей, специально придуманных для этого; везде какие-то загадочные полочки и переборки и потолок, спускавшийся ступеньками; кроме того, в ней имелся колокольчик, который звонил тут же в комнате, в двух шагах от шнурка, и никак не сообщался со всем остальным заведением. Комната была немного ниже уровня тротуара и выходила окнами на улицу, так что прохожие задевали за стекла рукавами и шаркали по ним корзинами, и надоедливые мальчишки, неожиданно загораживая свет задумавшемуся гостю, дразнились, показывая ему язык, словно доктору, или прижимали побелевшую кнопку носа к стеклу и исчезали внезапно, как привидения.

– Нам надо, разумеется, повидать мисс Мэри, – сказал Марк.

– Разумеется, – сказал Мартин. – Но я не знаю, где она. Ведь я не решался писать ей в нашем печальном положении – вы и сами думали, что молчание более уместно, – а стало быть, и от нее не получал писем со времени нашего первого отъезда из Нью-Йорка. Почем же мне знать, где она, мой милый?

– Мое мнение такое, сэр, – отвечал Марк, – что нам надо отправиться прямо в «Дракон». Вам незачем заходить туда, где вас знают, если не хотите. Вы можете остановиться в десяти милях оттуда. А я пойду дальше. Миссис Льюпин доложит мне все новости. От мистера Пинча я узнаю все, что нам требуется знать, и мистер Пинч с радостью мне это расскажет. Вот мое предложение: отправиться пешком нынче после обеда; делать остановки, когда устанем; просить, чтобы подвезли, – если это будет можно; идти пешком – если нельзя, и пуститься в дорогу, не теряя времени и по возможности экономя деньги.

– Если не экономить, мы далеко не уйдем, – сказал Мартин, доставая их общие капиталы и пересчитывая на ладони.

– Тем больше причин не терять времени, сэр, – ответил Марк. – После того как мы повидаемся с молодой леди и узнаем, в каком расположении духа находится старый джентльмен, а также все прочее, нам станет ясно, что делать.

– Без сомнения, – сказал Мартин, – вы совершенно правы.

Они подносили стаканы ко рту, как вдруг остановились на полдороге, увидев фигуру, которая в эту минуту медленно, очень медленно и задумчиво проходила мимо окна.

Мистер Пексниф, безмятежный, спокойный, но гордый Пексниф, откровенно гордый и одетый особенно тщательно, улыбающийся особенно кротко; мистер Пексниф, углубленный в размышления о красотах своего искусства и кротко воспаряющий над всяческой суетой, тихо проплыл мимо окна, словно фигура в волшебном фонаре.

Прохожий, шедший навстречу мистеру Пекснифу, остановился и посмотрел ему вслед с большим интересом и уважением, почти благоговейно, а хозяин харчевни, выскочив из дома, словно и он завидел мистера Пекснифа, подошел к прохожему, заговорил с ним, важно кивая головой, и тоже стал смотреть вслед мистеру Пекснифу.

Мартин с Марком глядели друг на друга, не веря самим себе; однако хозяин с прохожим все еще стояли на тротуаре. Несмотря на возмущение, вызванное в нем появлением мистера Пекснифа, Мартин не мог не расхохотаться. Марк тоже.

– Надо узнать, в чем дело! – сказал Мартин. – Попросите сюда хозяина, Марк.

Мистер Тэпли вышел и немедленно возвратился, ведя под конвоем головастого хозяина.

– Скажите, пожалуйста, – начал Мартин, – кто этот джентльмен, который только что прошел мимо и которому вы смотрели вслед?

Хозяин помешал кочергой в камине, по-видимому не считаясь даже с ценой угля в своем желании ответить как можно внушительнее, и, засунув руки в карманы, сказал, надувшись, чтобы придать своим словам еще больше веса:

– Это, джентльмены, великий мистер Пексниф! Знаменитый архитектор, джентльмены!

Говоря это, он переводил глаза с одного на другого, словно готовясь оказать помощь первому, кого собьет с ног это сообщение.

– Великий мистер Пексниф, знаменитый архитектор, господа, – продолжал хозяин, – прибыл в Лондон, чтобы присутствовать при закладке нового и великолепного общественного здания.

– Оно будет строиться по его плану? – спросил Мартин.

– Великий мистер Пексниф, знаменитый архитектор, господа, – ответил хозяин, которому, очевидно, доставляло невыразимое удовольствие повторять эти слова, – получил первую премию и сам будет строить это Здание.

– Кто будет закладывать первый камень? – спросил Мартин.

– Член парламента от нашего округа прибыл нарочно для этого, – отвечал хозяин. – Для такого дела не годятся какие-нибудь ничтожества. Директора желали, чтоб был кто-нибудь не ниже нашего члена палаты общин, представляющего интересы джентльменов. – Какие же это интересы? – спросил Мартин.

– Как! Разве вы не знаете? – возразил хозяин.

Было совершенно ясно, что и хозяин этого не знал. Во время выборов ему всегда твердили, что надо голосовать в интересах джентльменов, и он немедленно натягивал сапоги и отправлялся подавать голос.

– Когда же состоится торжество? – спросил Мартин.

– Сегодня, – ответил хозяин. И, вытащив часы, прибавил внушительно: – Даже сию минуту.

Мартин поспешно осведомился, есть ли какая-нибудь возможность увидеть эту церемонию; и, узнав, что пускают беспрепятственно всех приличных людей, лишь бы нашлось свободное место, побежал туда вместе с Марком, насколько хватало прыти.

Им повезло, и они протиснулись в славный уголок, откуда могли видеть все, что происходит, не боясь быть замеченными в свою очередь мистером Пекснифом. Приятели попали как раз вовремя; ибо не успели они поздравить друг друга с удачей, как в отдалении послышался сильный шум, и все обратили свои взоры к воротам. Некоторые дамы уже приготовились махать носовыми платками; но оказалось, что криками «ура» по ошибке встретили отставшего учителя приютской школы, которого за это как следует обругали.

– Может быть, он взял с собой и Тома Пинча? – шепнул Мартин мистеру Тэпли.

– Не к чему его так баловать! Верно, сэр? – прошептал в ответ мистер Тэпли.

Обсуждать этот вопрос было уже некогда, потому что тем временем в воротах показались приютские дети в чистых холщовых костюмчиках, они шествовали попарно и так разбередили чувствительность всех присутствующих, которые не пожертвовали на них ни копейки, что многие начали проливать слезы. Затем вошло множество джентльменов с жезлами в руках и бантами на груди, роль которых в церемонии была не совсем ясна и которые наступали друг другу на ноги и довольно долго загораживали проход. За ними следовал мэр с олдерменами, окружавшими представителя джентльменских интересов, который шествовал, имея по правую руку великого мистера Пекснифа, знаменитого архитектора, и беседуя с ним запросто. Тут дамы замахали платками, джентльмены – шляпами, приютские дети запищали, а представитель джентльменских интересов раскланялся.

Когда тишина восстановилась, представитель джентльменских интересов потер руки, помотал головой и с приятностью огляделся по сторонам; впрочем, что бы ни сделал этот джентльмен, всегда находилась какая-нибудь дама, которая начинала восторженно махать платком. Когда он посмотрел на камень, дамы умилились: «Как грациозно!»; когда он заглянул в яму, они сказали: «С каким достоинством!»; когда он болтал с мэром, они твердили: «Как непринужденно!»; когда он сложил руки на груди, они воскликнули единогласно: «Как это пристало государственному деятелю!»

На мистера Пекснифа тоже смотрели во все глаза. Когда он беседовал с мэром, дамы восхищались: «Ах, право, какой учтивый человек!», а когда он положил руку на плечо каменщика, давая ему указания: «Как любезно он держится с низшими классами, – с таким человеком им, бедняжкам, и работа одно удовольствие!»

Но тут принесли серебряную лопаточку; и когда представитель джентльменских интересов, завернув рукава, проделал маленький фокус с известковым раствором, воздух сотрясся, так громко ему рукоплескали. Изумительно, с каким мастерством он это проделал. Никто не мог понять, где такой благовоспитанный джентльмен мог этому научиться.

После того как он замесил пирожок из грязи под руководством каменщика, принесли маленькую вазу с монетами, которыми представитель джентльменских интересов побренчал, словно собираясь колдовать. Причем дамы пришли в восторг: «Как это забавно, как весело, какой он жизнерадостный!» Как только вазу поставили на место, престарелый ученый прочел надпись на латинском языке, – не на английском же читать, кому это нужно? Чтение доставило слушателям большое удовольствие; особенно когда попадалось хорошее, длинное существительное третьего склонения в творительном падеже с соответственными прилагательными, аудитория умилялась и впадала в чувствительность.

Но вот камень положили на место при громких криках всех собравшихся. После того как он был крепко вмазан, представитель джентльменских интересов трижды стукнул по нему ручкой лопатки, словно спрашивая не без юмора: есть ли кто-нибудь дома. Тут мистер Пексниф развернул свои планы (изумительные планы), и публика вокруг глядела и восхищалась.

Мартин, который во все время церемонии выходил из себя – без всякой надобности, как думал Марк, – не мог сдержать нетерпения и, подойдя ближе вместе с другими, заглянул в развернутые чертежи и планы через плечо ничего не подозревавшего мистера Пекснифа. Он вернулся к Марку, весь кипя от ярости.

– Что такое, в чем дело, сэр? – воскликнул Марк?

– В чем дело! Это мой план.

– Ваш план, сэр? – спросил Марк.

– Моя начальная школа. Я ее придумал, я все сделал. Он только пририсовал четыре окна, негодяй, и испортил чертеж!

Сначала Марк не поверил своим ушам, затем, убедившись в том, что это действительно так, просто схватил Мартина, чтобы тот не вмешался необдуманно, еще не остыв от раздражения. Тем временем член парламента обратился к собравшимся с речью о поучительном подвиге, который он только что совершил.

Он сказал, что с тех пор, как заседает в парламенте, представляя интересы джентльменов этого города, а также, как он надеется, интересы дам (носовые платки), его приятной обязанностью было иногда появляться среди них, а также возвышать голос, защищая их интересы в другом месте (платки и смех). Но никогда еще он не являлся среди них и не возвышал свой голос с такой чистой, такой глубокой, такой безоблачной радостью, как сейчас. – Настоящее событие, – сказал он, – останется навсегда в моей памяти, не только по причинам, уже названным мною, но и потому, что оно доставило мне случай познакомиться лично с джентльменом…

Тут, указав лопаткой на мистера Пекснифа, которого приветствовали громогласными кликами, он приложил руку к сердцу.

– …с джентльменом, который, как я счастлив думать, стяжает на этом поприще и почести и богатство; чья слава давно дошла до меня – да и кто о нем не слышал! – но чей одухотворенный облик был мне до сих пор незнаком и чьей высокопоучительной беседой я не имел удовольствия наслаждаться.

Все, как видно, были этому рады и аплодировали пуще прежнего.

– Но я надеюсь, что мой досточтимый друг, – сказал представитель джентльменов и, разумеется, добавил, – если он разрешит мне называть его так, – и, разумеется, мистер Пексниф поклонился, – даст мне возможность поддерживать с ним знакомство и доставит мне впоследствии особенное удовольствие думать, что в этот день я заложил первые камни двух зданий, которые не распадутся до конца моей жизни!

Опять громкие клики. Все это время Мартин проклинал мистера Пекснифа на чем свет стоит.

– Друзья мои, – ответствовал мистер Пексниф, – моя обязанность строить, а не говорить; действовать, а не болтать; иметь дело с мрамором, камнем и кирпичом, а не со словами. Я очень тронут. Бог да благословит вас!

Эта речь, по-видимому почерпнутая мистером Пекснифом из самого сердца, довела восторженное настроение до высшей точки. Носовые платки опять зареяли в воздухе; приютских мальчиков заклинали вырасти Пекснифами, всех до единого; муниципалитет, джентльмены с жезлами, представитель джентльменских интересов – все кричали «ура» в честь мистера Пекснифа. Трижды «ура» в честь мистера Пекснифа! Еще три раза – в честь мистера Пекснифа! Еще три раза – в честь мистера Пекснифа, джентльмены, прошу вас! Еще раз, джентльмены, в честь мистера Пекснифа, и погромче напоследок!

Словом, мистер Пексниф, как видно, завершил великий труд и был за него вознагражден тепло, учтиво и щедро. Когда процессия двинулась в обратный путь, оставив Мартина и Марка почти в полном одиночестве, заслуги мистера Пекснифа и желание воздать им должное составляли преобладающую тему разговоров. С ним мог поспорить только представитель джентльменских интересов.

– Сравните-ка его теперешнее положение с нашим! – горько заметил Мартин.

– Господь с вами, сэр! – воскликнул Марк. – Что толку сравнивать! Одни архитекторы горазды закладывать фундамент, а другие горазды строить по готовым чертежам. Но в конце концов все получат по заслугам, сэр; все получат по заслугам!

– А тем временем, – начал Мартин.

– Тем временем, как вы говорите, сэр, нам предстоит много дела и дальний путь. Так что живо и весело – вот наш девиз!

– Вы самый лучший учитель на свете, Марк, – сказал Мартин. – Я постараюсь быть вам хорошим учеником, это мое твердое решение! Так идемте же! Сделаем все что можем, старина!