Текст книги "Жизнь и приключения Мартина Чезлвита"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 64 страниц)

Глава XXIX,

в которой одни держат себя развязно, другие деловито, третьи загадочно – каждый на свой собственный лад.

Быть может, тревожное воспоминание о виденном и слышанном, а быть может, не слишком глубокомысленное открытие; что ему решительно нечего делать, заставило мистера Бейли на следующий день почувствовать особенное тяготение к приятному обществу и побудило его нанести визит своему приятелю Полю Свидлпайпу.

Как только маленький колокольчик шумно возвестил о прибытии гостя (ибо мистер Бейли при входе сильно толкнул дверь, стараясь извлечь из колокольчика возможно больше звона), Поль Свидлпайп оторвался от созерцания любимой совы и сердечно приветствовал своего молодого приятеля.

– Ну, днем ты выглядишь еще нарядней, чем при свечах! – заметил Поль. – Первый раз вижу такого франта и ловкача.

– Вот именно, Полли. Как поживает наша прелестная Сара?

– Да ничего себе, – сказал Поль. – Она дома.

– А ведь и сейчас видать, что была недурна, – заметил мистер Бейли небрежным тоном светского человека.

«Ого! – подумал Поль. – Да он старик! Дряхлый старик, совсем дряхлый».

– Уж очень расползлась, знаешь ли, – продолжал Бейли, – очень жиру много. Но в ее годы бывает и хуже.

«Даже сова и та глаза вытаращила! – подумал про себя Поль. – И не удивительно, это птица серьезная».

Он как раз правил бритвы, которые были разложены в ряд, а со стены свешивался гигантский ремень. Глядя на эти приготовления, мистер Бейли погладил подбородок и, как видно, придумал что-то новенькое.

– Полли, – сказал он, – у меня на щеках как будто не совсем чисто. Раз я все равно здесь, не мешало бы побриться, так сказать, навести красоту.

Брадобрей разинул рот, но мистер Бейли, сняв шейный платок, уже уселся в кресло для клиентов с величайшим достоинством и самоуверенностью, перед которыми невозможно было устоять. Что бы ни казалось на глаз и на ощупь, это не шло в счет. Подбородок у Бейли был гладкий, как свежеснесенное яичко или скобленый голландский сыр, однако Поль Свидлпайп даже под присягой не рискнул бы отрицать, что он бородат, как еврейский раввин.

– Пройдись хорошенько по всей физиономии, Полли, только не против волоса, – сказал мистер Бейли, зажмурившись в ожидании мыльной пены. – С бакенбардами делай что хочешь, мне на них наплевать!

Кроткий маленький брадобрей в комичной нерешительности застыл на месте с тазиком и кисточкой в руках, без конца взбивая мыло, словно околдованный, не в состоянии приступить к делу. Наконец он мазнул кистью по щеке мистера Бейли. Потом снова застыл на месте, словно призрак бороды исчез при этом прикосновении; однако, выслушав ласковое поощрение мистера Бейли в форме афоризма: «Валяй, не стесняйся», щедро его намылил. Мистер Бейли, очень довольный, улыбался сквозь мыльную пену.

– Полегче на поворотах, Полли. Там, где угри, пройдись на цыпочках.

Поль Свидлпайп повиновался и с особенным старанием соскреб пену. Мистер Бейли, скосясь, следил за каждым новым клочком пены, ложившимся на салфетку на левом его плече; по-видимому, он, словно под микроскопом, различил в мыле два-три волоска, так как повторил несколько раз: «Гораздо рыжей, чем хотелось бы, Полли». Закончив операцию, Поль отступил немного назад и опять воззрился на мистера Бейли, а тот заметил, вытирая лицо общим полотенцем, что «после бессонной ночи ничто так не освежает мужчину, как бритье».

Он как раз завязывал галстук, стоя без фрака перед зеркалом, а Поль только что вытер бритву и стал готовиться к приходу следующего клиента, когда миссис Гэмп, спускавшаяся вниз, заглянула в дверь цирюльни, чтобы по-соседски поздороваться с брадобреем. Сочувствуя печальному положению миссис Гэмп, возымевшей к нему симпатию, но, естественно, будучи не в состоянии ответить ей взаимностью, мистер Бейли поспешил утешить ее ласковыми словами.

– Здорово, Сара! – сказал он. – Нечего и спрашивать, как вы поживаете, потому что вы прямо цветете. Цветет, растет, красуется! Верно, Полли?

– Ах ты, прах тебя побери, до чего нахальный мальчишка! – воскликнула миссис Гэмп, впрочем нисколько не сердясь. – Этакий бесстыжий воробей! Не хотела бы я быть его мамашей даже и за пятьдесят фунтов!

Мистер Бейли истолковал эти слова как деликатное признание в нежной страсти и намек на то, что никакие деньги не вознаградят ее за это безнадежное чувство. Он был польщен. Бескорыстная привязанность всегда кажется лестной.

– О господи! – простонала миссис Гэмп, падая в кресло для клиентов. – Этот самый «Бык», мистер Свидлпайп, просто на все идет, чтобы уморить меня. Много я видала капризных больных в нашей юдоли, а этот всех переплюнет.

В обычае миссис Гэмп и ее товарок по профессии было отзываться так о самых покладистых больных, потому что этим они отваживали своих конкуренток, зарившихся на то же место, а заодно и объясняли, почему сиделкам так необходим хороший стол.

– Вот и толкуйте насчет здоровья, – продолжала миссис Гэмп. – Просто надо быть железной, чтобы все, что вынести. Миссис Гаррис верно мне говорила, вот только что, на днях: «Ах, Сара Гэмп, говорит, и как только вы это можете!» – «Миссис Гаррис, – говорю я ей, – сударыня, мы сами на себя нисколько не надеемся, а все больше на бога; это и есть наша вера, она нам и помогает». – «Да, Сара, – говорит миссис Гаррис, – жизнь наша такая. Как ни верти, а все идет к одному, и никуда от этого не денешься».

Брадобрей издал сочувственное мычанье, как бы говоря, что слова миссис Гаррнс, хотя, быть может, и не столь вразумительные, сколь следовало ожидать от такого авторитета, делают, однако, большую честь ее уму и сердцу.

– А тут, – продолжала миссис Гэмп, – а тут приходится мне тащиться такую даль, за целых двадцать миль, да и больной-то уж очень ненадежный; думаю, вряд ли кому приходилось ухаживать за таким помесячно. Вот миссис Гаррис мне и говорит – ведь она женщина и мать, так что чувствовать тоже может, – вот она и говорит мне: «Вы не поедете, Сара, господь с вами!» – «Почему же, говорю, мне не ехать, миссис Гаррис? Миссис Гилл, говорю, с шестерыми ни разу не промахнулась, так может ли быть, сударыня, – спрашиваю у вас как у матери, – чтобы она теперь нас подвела? Сколько раз я от него слыхала, – говорю я миссис Гаррис, – то есть, от мистера Гилла, что насчет дня и часа он своей жене больше верит, чем календарю Мура[99]99
  Он своей жене больше верит, чем календарю Мура. – Календарь Мура – популярное издание, в котором, помимо чисто календарных сведений, помещались различные предсказания. Первый календарь подобного рода был выпущен в 1700 году Фрэнсисом Муром (1657—1715?) и назывался «Голосом звезд».


[Закрыть], и готов даже поставить девять пенсов с фартингом. Так может ли быть, сударыня, – говорю я, – чтобы она на этот раз проштрафилась?» – «Нет, – говорит миссис Гаррис, – нет, сударыня, это уж будет против естества. Только, – говорит, а у самой слезы на глазах, – вы и сами лучше моего знаете, с вашим-то опытом, какие пустяки нас могут подвести. Какой-нибудь там полушинель, говорит, или трубочист, или сенбернар, или пьяный выскочит из-за угла, вот вам и готово». Все может быть, мистер Свидлпайп, слов нет, – продолжала миссис Гэмп, – я ничего не говорю, и хоть по моей записной книжке я еще целую неделю свободна, а все-таки сердце у меня не на месте, могу вас уверить, сударь.

– Уж очень вы стараетесь, знаете ли! – сказал Поль. – Убиваетесь уж очень.

– Убиваюсь! – воскликнула миссис Гэмп, воздевая руки кверху и закатывая глаза. – Вот уж ваша правда, сударь, лучше не скажешь, хоть говори до второго пришествия. Я за других болею пуще, чем за себя самое, хотя никто этого, может, и не видит. Кабы истинные заслуги ценились, не мешало бы меня помянуть добрым словом; сколько я младенцев на своем веку приняла – и за неделю не окрестить в соборе святого Павла![100]100
  …за неделю не окрестить в соборе святого Павла! – Собор св. Павла – крупнейшая из лондонских церквей. Построена на рубеже XVII—XVIII веков выдающимся английским зодчим Кристофером Ренном (1632—1723).


[Закрыть]

– Куда этот ваш больной едет? – спросил Свидлпайп.

– В Хартфордшир, там у него родные места. Только ему уж ничего не поможет, – заметила миссис Гэмп, – ни родные, ни чужие.

– Неужто ему так плохо? – полюбопытствовал брадобрей.

Миссис Гэмп загадочно покачала головой и поджала губы.

– Бывает и в мозгах воспаление, – сказала она, – все равно как в легких. Сколько ни пей противных микстур, от этого не вылечишься, хоть бы тебя всего расперло и на воздух подняло.

– Ах ты господи! – сказал брадобрей, округляя глаза и становясь похожим на ворона. – Боже мой!

– Да. Все равно хоть бы ты стал легче воздушного шара, – сказала миссис Гэмп. – А вот болтать во сне о некоторых вещах, когда в голове у тебя неладно, от этого никому не поздоровится.

– О каких же это некоторых вещах? – спросил Полли, от любопытства жадно грызя ногти. – О привидениях, что ли?

Миссис Гэмп, которая зашла, быть может, гораздо дальше, чем намеревалась, подстегиваемая настойчивым любопытством брадобрея, необыкновенно многозначительно фыркнула и сказала, что это совершенно не важно.

– Я уезжаю с моим пациентом в дилижансе нынче после обеда, – продолжала она, – пробуду с ним денек-другой, пока найдется для него деревенская сиделка (провалиться этим деревенским сиделкам, много такие растрепы смыслят в нашем деле!), а потом вернусь, – вот из-за этого я и беспокоюсь, мистер Свидлпайп. Думаю все-таки, что без меня ничего особенного не случится, а уж там, как говорит миссис Гаррис, миссис Гилл может выбрать какое угодно время; мне совершенно все равно, – что днем, что ночью.

Пока длился этот монолог, который миссис Гэмп адресовала исключительно брадобрею, мистер Бейли завязывал галстук, надевал фрак и корчил самому себе рожи, глядясь в зеркало. Но теперь миссис Гэмп обратилась к нему, что заставило его повернуться и принять участие в разговоре.

– Я думаю, вы не были в Сити, сударь, то есть у мистера Чезлвита, – спросила миссис Гэмп, – после того как мы с вами там повстречались?

– Как же, был, Сара. Нынче ночью.

– Нынче ночью! – воскликнул брадобрей.

– Да, Полли, вот именно. Можешь даже сказать – нынче утром, если тебе охота придираться к слову. Он у нас обедал.

– У кого это «у нас», озорник? – спросила миссис Гэмп весьма сердито напирая на эти слова.

– У нас с хозяином, Сара. Он обедал у нас в доме. Подвыпили мы здорово, Сара. До того даже, что пришлось мне везти его домой в наемной карете в три часа утра. – Язык у Бейли чесался рассказать все, что за этим последовало, но, зная, что это легко могло дойти до ушей его хозяина, а также памятуя неоднократные наказы мистера Кримпла «не болтать», он воздержался, прибавив только: – Она так и не ложилась, все ждала его.

– А ведь ежели сообразить как следует, – сердито заметила миссис Гэмп, – так она должна бы знать, что ей ничего подобного делать нельзя, к чему же она себя переутомляет? Ну как они, милый, ласковы друг с другом?

– Да ничего, – ответил Бейли, – довольно-таки ласковы.

– Приятно слышать, – сказала миссис Гэмп, опять многозначительно фыркая.

– Они еще не так давно женаты, – заметил Поль, потирая руки, – с чего же им не быть ласковыми пока что.

– Само собой, – произнесла миссис Гэмп, в третий раз подавая многозначительный сигнал.

– Особенно, – продолжал брадобрей, – ежели у джентльмена такой характер, как вы говорите, миссис Гэмп.

– Я говорю, что вижу, мистер Свидлпайп, – сказала миссис Гэмп. – Боже сохрани, чтобы оно было иначе! Только ведь чужая душа потемки; кабы там были стеклянные окна, пришлось бы некоторым из нас держать ставни закрытыми, смею вас уверить!

– Но ведь вы не хотите сказать… – начал Поль Свидлпайп.

– Нет, не хочу, – резко оборвала его миссис Гэмп. – И не думаю даже. И никакая инквизиция, никакие там испанские сапоги[101]101
  Испанские сапоги – средневековое орудие пытки.


[Закрыть] не заставят меня сознаться, будто я думала. Я только одно скажу, – прибавила добрая женщина, вставая и закутываясь в шаль, – что в «Быке» меня ждут, так нечего терять драгоценное время.

Маленький брадобрей, в своем неудержимом любопытстве возымевший сильное желание увидеть пациента миссис Гэмп, предложил мистеру Бейли проводить ее до гостиницы и дождаться там отправления дилижанса. Молодой джентльмен выразил на это свое согласие, и они отправились все вместе.

Дойдя до гостиницы, миссис Гэмп, которая была облачена для дороги в последнее по счету траурное платье, предоставила своим друзьям развлекаться во дворе, а сама поднялась в комнату больного, где ее товарка по профессии, миссис Приг, уже одевала пациента.

Он был так истощен, что, казалось, стоит только ему двинуться с места, и кости загремят друг о дружку. Щеки у него ввалились, глаза были неестественно велики. Он лежал, откинувшись на спинку кресла, больше похожий на мертвеца, чем на живого человека, и при появлении миссис Гэмп обратил к двери свои томные глаза с таким усилием, как будто одно это движение стоило ему невероятного труда.

– Ну, как мы себя нынче чувствуем? – спросила миссис Гэмп. – Выглядим-то мы просто чудесно.

– Выглядим чудесно, а чувствуем себя неважно, – отвечала миссис Приг довольно сердито. – Встали, должно быть, с левой ноги, вот теперь и злимся на всех. Первый раз такого больного вижу. И умываться-то не стал бы ни за что, будь его воля.

– Она мне мыла в рот напихала. – сказал несчастный пациент слабым голосом.

– А вы чего ж не закрываете рот? – отвечала миссис Приг. – Кто же это станет вам умывать сначала одно, потом другое? Охота была глаза себе портить, возиться со всякой мелочью за полкроны в день! Хотите, чтоб с вами нянчились, так платили бы как следует.

– О боже мой! – простонал пациент. – Боже мой, боже мой!

– Ну вот, – сказала миссис Приг, – вот так он себя и ведет все время, с тех пор как я его подняла с постели, можете мне поверить.

– Это вместо благодарности за все наши заботы, – отозвалась миссис Гэмп. – Постыдились бы, сударь, право, постыдились бы!

Тут миссис Приг схватила пациента за подбородок и принялась драть щеткой его злополучную голову.

– Небось вам и это не понравится! – заметила миссис Приг, останавливаясь, чтобы поглядеть на больного.

Очень возможно, что ему это действительно не понравилось, потому что щетка была так жестка, как только может быть жестко произведение современной техники, и даже веки у больного покраснели от трения. Миссис Приг была очень довольна, что ее предположение оправдалось, и заметила, что она «так и думала».

Причесав волосы так, чтобы они по возможности больше лезли больному в глаза, миссис Приг и миссис Гэмп надели ему шейный платок, пристроив воротнички таким образом, чтобы накрахмаленные углы тоже лезли в глаза, угрожая им воспалением. После этого на пациента надели жилет и сюртук, и так как пуговицы были застегнуты не на те петли, а башмаки надеты не на ту ногу, он, в общем, производил довольно грустное впечатление.

– По-моему, что-то не ладно, – сказал несчастный, совсем обессилев. – Я чувствую себя так, словно на мне чужое платье. Меня скривило на сторону, и одна нога как будто короче другой. А в кармане у меня бутылка. Зачем вы посадили меня на бутылку?

– Черт бы его взял! – воскликнула миссис Гэмп, вытаскивая бутылку. – Бутылка-то моя ведь оказалась у него. Я себе устроила вроде как бы шкафчик из его сюртука, когда он висел за дверью, да и позабыла совсем. Бетси, в другом кармане у него вы найдете пару луковиц, чай и сахар. Будьте так добры, выньте все оттуда.

Бетси достала вышеупомянутую собственность и еще кое-что из бакалеи, и миссис Гэмп переложила все это к себе в карман, представлявший собою нечто вроде нанковой сумки для провизии. Тут им принесли подкрепление в виде отбивных котлет и крепкого эля для дам и чашки мясного бульона для пациента, и не успели они управиться с едой, как явился Джон Уэстлок.

– Вы уже встали и оделись! – воскликнул Джон, садясь рядом с больным. – Вот это молодцом! Как вы себя чувствуете?

– Гораздо лучше. Но еще очень слаб.

– Оно и не удивительно. Вам пришлось выдержать чрезвычайно тяжелый приступ болезни. Деревенский воздух и перемена места, – сказал Джон, – сделают вас совсем другим человеком. Ну, миссис Гэмп, – с улыбкой прибавил он, заботливо поправляя костюм больного, – странные же у вас понятия о том, как одеваются джентльмены.

– Мистер Льюсом не такой джентльмен, чтобы его было легко одеть, сударь, – с достоинством ответила миссис Гэмп, – это мы с Бетси Приг можем засвидетельствовать хоть перед лорд-мэром и перед всем светом, ежели понадобится!

В эту минуту Джон, подойдя к больному, старался избавить его от вышеописанной пытки воротничками, и, воспользовавшись этим, тот произнес шепотом:

– Мистер Уэстлок! Я не хочу, чтобы меня подслушали. Мне нужно сказать вам нечто очень важное, что немало вас поразит; то, что лежало страшной тяжестью на моей душе всю эту долгую болезнь!

Быстрый во всех своих движениях, Джон уже обернулся к сиделкам, чтобы попросить их выйти из комнаты, но тут больной удержал его за рукав:

– Не теперь. У меня не хватит сил. У меня не хватит мужества. Можно ли мне сказать это тогда, когда я окрепну? Можно ли написать вам? Для меня это удобнее и легче.

– Можно ли? – воскликнул Джон. – Да что же это такое, Льюсом?

– Не спрашивайте меня ни о чем. Это бесчеловечное, жестокое дело. Страшно думать о нем. Страшно говорить. Страшно о нем знать. Страшно вспоминать, что помогал ему. Дайте мне поцеловать вашу руку за всю вашу доброту ко мне. Будьте еще добрее и не спрашивайте ни о чем.

Сначала Джон только смотрел на больного в величайшем изумлении, но, вспомнив, как сильно тот ослабел и как совсем еще недавно голова у него горела огнем от лихорадки, решил, что он находится во власти воображаемых страхов и болезненной фантазии. Чтобы разузнать об этом получше, он отвел миссис Гэмп в сторону, воспользовавшись удобным случаем, покуда Бетси Приг закутывала больного в плащи и шали, и спросил, вполне ли он в здравом уме.

– Господь с вами, нет! – отвечала миссис Гэмп. – И посейчас терпеть не может своих сиделок. Больные и всегда так, сэр. Это самая верная примета. Слышали бы вы, как он придирался к нам с Бетси всего полчаса тому назад, сами подивились бы, как это мы до сих пор еще живы.

Это почти подтвердило подозрения Джона; он не придал словам больного серьезного значения и, вернувшись к обычной своей жизнерадостности, с помощью миссис Гэмп и Бетси Приг повел больного вниз по лестнице к дилижансу, который был уже готов тронуться в путь.

Поль Свидлпайп стоял в дверях, крепко сжав скрещенные на груди руки и вытаращив глаза, и с большим интересом глядел на больного, который, еле двигаясь, садился в карету. Его исхудалые руки и изможденное лицо произвели сильное впечатление на Поля, и он сообщил мистеру Бейли, что ни за фунт стерлингов не пропустил бы этого зрелища. Мистер Бейли, будучи человеком совершенно иного темперамента, заметил, что и за пять шиллингов остался бы дома.

Пристроить багаж миссис Гэмп таким образом, чтобы она была довольна, оказалось весьма хлопотливым делом. ибо каждый узел, принадлежавший этой особе, обладал очень неприятным свойством, а именно: требовал, чтобы его укладывали в ящик отдельно от всякого другого багажа, иначе миссис Гэмп грозилась подать в суд и взыскать убытки с владельцев дилижанса. Особенно трудно было пристроить зонтик с круглой заплаткой, и его помятый медный наконечник не раз высовывался из разных углов и щелей, приводя в ужас всех остальных пассажиров. И в самом деле, миссис Гэмп за эти пять минут так часто перекладывала зонтик с одного места на другое, усиленно хлопоча найти для него уголок, что казалось, будто это не один зонтик, а целых пятьдесят. В конце концов он потерялся, или ей так почудилось, и на целые пять минут она сцепилась с кучером, как тот ни увертывался, требуя, чтобы он «возместил ей убытки», а не то она и до палаты общин дойдет.

Наконец ее узел, ее деревянные башмаки, ее корзина и все прочее имущество были уложены, и она дружески простилась с Полем и мистером Бейли, присела Джону Уэстлоку, а с Бетси Приг рассталась, как с любимой сестрой по ремеслу.

– Желаю вам побольше болезней, дорогая вы моя, – говорила миссис Гэмп, – и хороших мест! Авось и оглянуться не успеем, как будем опять работать вместе; приятно было бы нам с вами встретиться в какой-нибудь большой семье, чтобы все заражались один от другого и болели по очереди, да не как-нибудь, а всерьез.

– Мне не к спеху, все равно когда это будет. – сказала миссис Приг, – и сколько протянется.

Миссис Гэмп, собираясь ответить ей в том же духе, пятилась к дилижансу, как вдруг наткнулась на джентльмена и леди, проходивших по тротуару.

– Осторожней, осторожней! – воскликнул джентльмен. – Здравствуйте! Душенька! Ведь это миссис Грэмп!

– Как, мистер Моулд! – воскликнула сиделка. – И миссис Моулд тоже! Кто бы мог подумать, что мы с вами здесь встретимся, вот уж, право!

– Уезжаете за город, миссис Гэмп? – спросил мистер Моулд. – Редкий случай, не правда ли?

– Редкий-то редкий, сэр, – сказала миссис Гэмп. – Да только всего на день, на два, не больше. Тот самый джентльмен, что я вам говорила, – шепнула она.

– Как, в этой карете?! – воскликнул Моулд. – Тот самый, которого вы хотели рекомендовать! Удивительное дело. Милая, это тебе будет интересно. Миссис Гэмп думала, что этот джентльмен подойдет для нас, вот он, сидит в карете, душа моя.

Миссис Моулд очень заинтересовалась.

– Да, дорогая моя. Можешь стать на эту ступеньку, – говорил Моулд, – и взглянуть на него. Ага! Вот он. Где мои очки? Так! Все в порядке, нашел. Видишь ты его, милая?

– Как на ладони, – сказала миссис Моулд.

– Ну, знаешь ли, клянусь жизнью, это совсем особый случай, – говорил Моулд в полном восторге. – Это такого рода случай, душа моя, что я ни за что не хотел бы упустить его. Очень приятно. Очень интересно. Вроде как в театре, знаешь ли. Ага! Вот он. Ну да. Плохо выглядит, миссис Моулд, не правда ли?

Миссис Моулд согласилась с ним.

– А может, он еще от нас не уйдет в конце концов? – сказал Моулд. – Почем знать. Право, мне кажется, я должен оказать ему внимание. Он мне как будто не совсем чужой. Мне очень хочется снять шляпу, душа моя.

– Он смотрит в нашу сторону, – сказала миссис Моулд.

– Тогда я сниму! – воскликнул Моулд. – Как поживаете, сэр? Позвольте пожелать вам всего лучшего, Ага! Он тоже кланяется. Очень порядочный человек. Карточки у миссис Гэмп в кармане, наверное. Совсем особый случай, душа моя, и очень приятный. Я не суеверен, но, право, кажется, будто нам суждено оказать ему те грустные знаки внимания, какие полагается оказывать по нашей специальности. Не может быть никаких возражений, если ты пошлешь ему воздушный поцелуй, душа моя.

Миссис Моулд послала ему воздушный поцелуй. – Ага! – сказал мистер Моулд. – Видно, что он доволен. Бедняга! Я очень рад, что ты это сделала, душенька. Прощайте, миссис Гэмп! – помахал он рукой. – Вон он покатил, вон покатил!

Он действительно покатил, так как дилижанс тронулся в эту минуту. Мистер и миссис Моулд в самом лучшем расположении духа продолжали свою прогулку. Мистер Бейли при первой возможности удалился вместе с Полем Свидлпайпом; однако ему не сразу удалось увести приятеля, благодаря сильному впечатлению, произведенному на брадобрея почтенной миссис Приг, которую он, в восторге от ее бороды, назвал бесподобной женщиной.

Когда легкое облачко суеты, окружавшее карету, постепенно рассеялось, в самом темном углу кофейни стал виден Неджет, задумчиво поглядывавший на часы, как будто человек, который никогда не держал слова, опять немного запаздывал.