Текст книги "Конец одиночества"

Автор книги: Чарити Бэрфут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава тринадцатая

В пятницу вечером, возвращаясь домой с работы, Флоренс увидела стоящий перед коттеджем автомобиль, и сердце ее невольно дрогнуло. Несмотря на все сказанное ею Норману в прошлую субботу, надежда на то, что он приедет сообщить о полном разрыве с Патрицией, не оставляла ее.

Но это не был автомобиль Нормана. Подъехав поближе, она увидела, что номер совсем другой. Флоренс всю трясло. Затормозив рядом с чужим автомобилем, она продолжала думать о Нормане, даже малейшая возможность увидеть его лишила ее последних остатков сил.

Надо же быть такой дурой, думала она. Норман полагает, будто стоит ему только поманить пальцем, как она тут же прибежит. Флоренс так и не поняла, каким образом он узнал, что ее можно найти у Джудит, но после его вопроса о Поле Армстронге не сомневалась в том, что это не простая случайность. Норман приехал с намерением вернуть ее любым путем. Он понимал: желаемого результата можно достигнуть, лишь пообещав бросить Патрицию, но Флоренс не верила в то, что ему захочется отказаться от жены – и от фирмы тестя! – только ради нее.

И все-таки она, как последняя дура, продолжала надеяться, что Норман говорил правду. Отвозя ее обратно к Джудит, он сказал, что собирается поговорить с Патрицией, как только та вернется домой. Ее с отцом ожидали в четверг, и вечером того же дня он позвонит Флоренс.

Должно быть, он просто рассчитывал на то, что его слова соблазнят ее провести остаток того уик-энда с ним, подумала Флоренс, не желая вспоминать о том, что весь вчерашний вечер провела в ожидании его звонка. Разумеется, он не позвонил, и она пыталась уверить себя в том, что ни в коем случае не рассчитывала на звонок, но преуспела в этом не больше, чем в отчете об их беседе перед Джудит, которая сразу почувствовала в ее рассказе фальшь.

В воскресенье утром Флоренс навестила Эвелин. Она страшно боялась рассказывать сестре о ребенке, но, как ни странно, Эвелин отнеслась к новости на удивление легко. Хотя, оставайся Флоренс в городе, вряд ли выказала бы подобное понимание. А в сложившейся ситуации сестра вполне могла позволить себе быть великодушной.

Разумеется, Флоренс ни словом не обмолвилась о встрече с Норманом и была особенно рада этому сейчас, когда окончательно вскрылась вся фальшь его заверений. Кроме того, можно было представить себе, что могла сказать Эвелин о человеке, обещающем развестись со своей искалеченной женой из-за ее сестры.

Вышедшая из автомобиля женщина явно ожидала возвращения хозяйки коттеджа. Подойдя поближе, она изобразила на лице высокомерную улыбку.

– Миссис Рэмфорд? – спросила женщина, подождав, пока Флоренс выберется из своей машины.

Та, уже подозревая, что видит перед собой жену своего родного отца, и с трудом сдерживая охватившее ее возбуждение, двинулась навстречу.

– Да, меня зовут Флоренс Рэмфорд.

– Как поживаете? – вежливо спросила женщина, не подавая, однако, руки. – А я тоже миссис Рэмфорд, хотя сомневаюсь, чтобы вы оценили различие. Можем мы войти внутрь?

Ее враждебность застигла Флоренс врасплох, хотя этого следовало ожидать. Ведь Гордон Рэмфорд приложил немало усилий для того, чтобы сохранить ее существование в тайне. Сама она уже решила, что после рождения ребенка переедет жить куда-нибудь в другое место. Переезд сюда был ошибкой, очередной ее ошибкой, никогда Флоренс не ощущала этого так сильно, как в данный момент.

– Почему бы и нет, – ответила она уже менее дружелюбно и, открыв ворота, пропустила гостью вперед.

Маргарет Рэмфорд, – если она действительно была той, кем себя называла, – выглядела на удивление молодо. В ее собранных в пучок светлых волосах не было заметно ни малейших следов седины, костюм не скрывал стройности фигуры, а туфли на высоких каблуках дополняли впечатление стильной элегантности. Вот только раздраженное выражение лица с несколько резкими чертами не слишком гармонировало с образом уверенной в себе светской женщины.

К счастью, угли в очаге еще тлели, сохраняя в комнате уютное тепло. Подкинув в камин пару поленьев, Флоренс включила свет и, довольная полученным результатом, повернулась к гостье.

– Может быть, присядете?

– Я лучше постою, – после некоторой паузы заявила женщина. – Это не визит вежливости.

Поразмыслив, не стоит ли остаться в пальто, чтобы скрыть свою беременность, Флоренс решила не делать этого. Черт побери, ей нечего скрывать от этой женщины, сердито подумала она, снимая пальто и кладя его на спинку кресла.

– Как хотите. Что вам угодно?

– Что мне угодно? – Теперь голос гостьи звучал почти визгливо. – Будто вы этого не знаете.

– Не понимаю. Разве мое пребывание здесь имеет какое-нибудь отношение к вам? Во всяком случае, в настоящее время.

– Не понимаете? – Женщина явно выходила из себя. – Это я не понимаю, как у вас хватило наглости приехать сюда. Устроиться рядом с моим порогом… как будто я что-нибудь вам должна или обязана заботиться о вас и о вашем… ублюдке!

Невольно пошатнувшись, Флоренс ухватилась за ручку кресла. С самого начала было ясно, что вряд ли ей следует рассчитывать на теплые чувства Маргарет Рэмфорд, но столь откровенного антагонизма по отношению к своему нерожденному ребенку она все же не ожидала.

– Если вы испытываете ко мне подобные чувства, то не понимаю, зачем вы вообще пришли сюда, – процедила она сквозь зубы. – Я не просила у вас ничего. И не собираюсь просить. Как только родится ребенок, я уеду.

Казалось, Маргарет была озадачена этим заявлением.

– Тогда зачем вы вообще приехали?

– Честно говоря, не знаю, – призналась Флоренс. – Просто мне надо было куда-нибудь уехать. И тут мне в руки попали письма моего родного отца. Вот я и решила, что ему, возможно, захочется увидеться со мной. Теперь мне ясно, что это было глупостью с моей стороны.

Маргарет явно ничего не могла понять.

– Но какое все это имеет отношение к вашему приезду сюда? Меня не касается переписка ваших родителей, я гораздо больше интересуюсь вашими отношениями с отцом этого ребенка.

Флоренс взглянула на нее с недоумением.

– Что вы можете знать о его отце? – с пылом воскликнула она.

– Думаю, побольше, чем вы, – холодно ответила женщина.

– Вы… знаете… Нормана? – прошептала Флоренс, с ужасом думая, не совершила ли она еще одну ужасную ошибку. Может быть, эта женщина каким-нибудь образом связана с Патрицией?

– Кто такой Норман? – к облегчению Флоренс, спросила в свою очередь гостья.

– Кто такой Норман? – повторила она. – Мне кажется, будто вы сказали, что знаете его.

– Я не знаю никого по имени Норман, и если это ловкая попытка сбить меня с толку…

– Норман – отец моего ребенка! – яростно перебила ее Флоренс.

Теперь уже пришла очередь изумиться Маргарет, – если это была Маргарет, в чем уже начинали возникать серьезные сомнения.

– Это он вам так назвался? – прошептала она. – Употребил это имя?

Все это было выше понимания Флоренс. Опустившись в ближайшее кресло, она недоуменно тряхнула головой.

– Это его имя. Я знаю, что это его имя. Я хорошо знаю его самого… и его семью.

– Его семью?

Маргарет, казалось, просто испугалась, и Флоренс чуть было не сорвалась на крик.

– Да, – подтвердила она, – непонятно только, какое отношение ко всему этому имеете вы.

– Я его жена! – воскликнула женщина. – И зовут его не Норман, а Гордон. Гордон Рэмфорд!

Флоренс была рада тому, что сидит.

– Вы что, с ума сошли? Так зовут моего отца.

– Вашего отца! – Маргарет тоже рухнула в кресло. – Вы лжете!

– Извините, – развела руками Флоренс, – я понимаю, каким ударом это может быть для вас. Мне не хотелось, чтобы вы об этом узнали, но у меня не оставалось выбора.

Страшно побледнев, Маргарет вытащила из кармана платок и приложила его к губам, вызвав в Флоренс прилив невольной симпатии. Какой неожиданностью должно было оказаться для этой женщины известие о том, что у ее мужа есть дочь, которая старше их собственных детей.

– Может быть, чашку чаю? – предложила она, поднимаясь с кресла, но Маргарет только покачала головой.

– Кто вы такая? – наконец спросила она. – Вас ведь на самом деле зовут не Рэмфорд, не так ли?

Флоренс до боли закусила губу.

– Меня зовут именно так, я – Флоренс Рэмфорд.

Маргарет уронила руки на колени.

– Вы дочь Роджера? – спросила она еле слышно.

– Нет. – Лгать теперь уже не имело никакого смысла. – Я дочь Гордона. Роджер и его жена удочерили меня двадцать шесть лет тому назад.

– Я не имела об этом никакого понятия, – прошептала пораженная Маргарет.

– Я тоже, – с нескрываемой болью в голосе призналась Флоренс. – До тех пор, пока моя мать – моя приемная мать – не умерла и я не нашла ее переписки с отцом двадцатишестилетней давности. Очевидно, он и моя мать – и моя родная мать – встречались очень недолго. А когда, вскоре после моего рождения, она была убита, он организовал мое удочерение Роджером и Хелен Рэмфорд.

– Боже мой!

Маргарет была просто в ужасе от всего услышанного. Чувствуя, что должна хоть как-нибудь выступить в защиту своего отца, Флоренс сказала:

– Он… сообщил моим приемным родителям, что не знал о моем существовании до самой смерти матери. И, кроме того, написал, что вы не можете иметь детей, поэтому было бы жестоко… сообщать вам…

– Это… просто невероятно!

– Знаю. Позавчера я встретилась с вашей дочерью. – Флоренс поморщилась. – Впрочем, вы, разумеется, знаете об этом, миссис Рэмфорд, потому и пришли.

Видно было, что Маргарет все еще пытается разобраться во всем услышанном.

– Должна признаться, когда Барбара сообщила мне, что вы… – Теперь она явно выглядела смущенной. – Я тогда подумала… Но вас это не должно интересовать.

– Однако интересует. – Флоренс вновь заняла свое место. – Послушайте, я ведь рассказала вам о том, зачем приехала сюда. Расскажите, по крайней мере, зачем пришли вы? Вас… послал мой отец?

– Ваш отец? О Боже, не знаю, как вам это сказать, но… – она помедлила, – Гордон умер пять месяцев назад.

– Пять месяцев! – воскликнула Флоренс. Почти столько же, сколько она беременна. Она грустно улыбнулась. – Значит, я опоздала.

– Боюсь, что так, – теперь уже сочувственно подтвердила Маргарет.

– Хотя я его совсем не знала… – покачала головой Флоренс.

– Видите ли, я пришла сюда… – Маргарет на мгновение замолкла. – Если честно, то я пришла затем, чтобы избавиться от вас. А оказалось, что вы имеете гораздо больше прав на мою симпатию, чем любая из них.

– Любая из кого? – Флоренс нахмурилась.

– Любая из женщин Гордона, – бесстрастно пояснила Маргарет. – Не хочется вам этого говорить, дорогая, но ваша мать была далеко не единственной, кого соблазнил мой муж.

– И вы решили, что я…

– Вы должны простить меня, – покаялась Маргарет. – В последние годы мне пришлось очень тяжело. Казалось, что с возрастом… Но нет, в чем-в чем, а в этом Гордон никогда не менялся.

Флоренс посмотрела на нее в полном недоумении.

– Вы знали, что у него были другие женщины?

Маргарет только кивнула.

– Но… почему же вы тогда…

– Почему я не оставила его? – Маргарет пожала плечами. – Я его любила. А он всегда возвращался ко мне…

Флоренс нервно сглотнула комок в горле.

– А были ли… другие дети?

– Насколько мне известно, нет. – Маргарет уставилась куда-то в пространство. – Хотя, разумеется, за все эти годы было множество претензий. Поэтому-то я и подумала, что вы… – Помолчав, она сделала извиняющийся жест рукой. – Видите ли, Рэмфорды издавна были богатой семьей, поэтому всегда находились женщины, утверждающие, что Гордон соблазнил их и что дети, которых они носят… – Переполненная эмоциями Маргарет вновь замолчала. Потом, видимо собравшись с силами, продолжила: – Гордон неизменно отрицал это, а мне всегда хотелось верить в то, что он не лжет. Постоянную охоту за женщинами… еще можно было стерпеть. Но я твердо сказала ему, что, если узнаю о каких-нибудь детях от этих женщин, тогда…

– Но у вас ведь есть дети, – возразила Флоренс, чувствуя, что начинает жалеть эту женщину. Чем больше она узнавала о человеке, являвшемся ее отцом, тем меньше жалела о том, что никогда не знала его. Но Маргарет…

– Это дети приемные, – призналась Маргарет после некоторого молчания, и Флоренс почувствовала облегчение от того, что хотя бы кое-что в письмах ее отца было правдой.

– Барбара и Вилл близнецы, которых мы взяли, когда им было по шесть месяцев. – Она опять помолчала и, сохраняя достоинство, добавила: – Я от природы была не способна дать Гордону детей, которых, как мне кажется, он так желал…

После ухода Маргарет Флоренс долго сидела, раздумывая над тем, что сказала ей эта женщина. Теперь, когда уже не нужно было сохранять лицо, она не смогла сдержать слез, хотя и не была уверена в том, по кому именно плачет, – по отцу или по своим утраченным иллюзиям.

Как ни странно, тот факт, что встреча с отцом потеряла актуальность, доставил ей облегчение. Разумеется, Флоренс сожалела, что он умер, хотя его роль в ее жизни была чисто номинальной. В общем, предчувствия, одолевающие ее со времени приезда в Блумзбелл, оказались верными, и ей ужасно захотелось поскорее уехать куда-нибудь.

Надо отдать Маргарет должное, та выказала по отношению к ней поразительное понимание. Прекрасно осознавая, что всю жизнь невольно препятствовала мужу в его желании иметь детей, она отнеслась к Флоренс с большим уважением. Похоже, в дочери мужа Маргарет разглядела что-то от него самого и была готова поддержать эту память о нем. Разделят ли мнение матери ее сын и дочь, дело другое, к тому же Флоренс не была уверена в том, что ей хочется выяснять это.

Маргарет многое ей объяснила. Например, причину, по которой Роджер Рэмфорд покинул родительский дом. По всей видимости, отец Роджера и Гордона был таким же любителем женщин, каким стал его младший сын, и чаша терпения старшего переполнилась после того, как, спустя всего лишь шесть месяцев после смерти матери, папаша привел в дом другую женщину.

В те дни Рэмфорды были самыми богатыми землевладельцами в округе, но времена менялись. Поддержание традиционного образа жизни требовало все больших расходов, фермы продавались одна за другой, и ко времени смерти Джона Рэмфорда владения сократились до угрожающе малых размеров. В настоящее время Вилл управляет ими самолично, начав еще при жизни отца, а Барбара последние три месяца провела за границей, где изучала современные методы ведения сельского хозяйства.

Маргарет также объяснила, почему Гордону так легко удалось оставить ее в неведении. После отъезда Роджера в отношениях между братьями образовалась трещина, а со смертью отца они прервались окончательно. До тех пор, пока Маргарет не имела причин усомниться в соблюдении мужем данного им слова, она готова была принимать его объяснения за чистую монету. А к тому времени, как ей стало ясно, что у необычного поведения Роджера имеются свои, вполне веские причины, было уже слишком поздно пытаться что-либо исправлять.

Флоренс не могла не понимать, что никогда не узнает, какие чувства испытывал отец к ее матери, если, конечно, вообще испытывал таковые. Из всего услышанного ею можно было понять, что Гордон не был способен поддерживать длительные отношения с какой-либо женщиной, включая собственную жену. Да, Флоренс еще повезло, что ее вырастили и воспитали такие любящие и заботливые люди, как Хелен и Роджер.

Теперь она была рада тому, что узнала обо всем только после смерти приемных родителей. Роджер Рэмфорд был прав в том, что держал все это от нее в секрете. Ее естественное желание повидаться с родным отцом явилось бы для него ужасным ударом. И не меньшим ударом для нее самой: при живом муже Маргарет Рэмфорд вряд ли была бы столь любезна с ней. Человек, которого Флоренс искала, существовал только в ее воображении.

В последующие пару дней она пришла к решению, что до рождения ребенка придется оставаться на месте. В конце концов, Флоренс просто некуда было ехать, и, как бы ей ни хотелось скрыться поосновательнее, она обязана была позаботиться о себе и о своем еще не рожденном ребенке.

Как-то ей позвонила Маргарет, предложив посетить Пейнтон-Хаус, но у Флоренс не было никакого желания поддерживать отношения с семьей отца. Она не считала детей Маргарет своими братом и сестрой. К тому же, несмотря на все любезное отношение, вряд ли они с женой отца могли стать по-настоящему дружны.

Глава четырнадцатая

Стоя возле окна, Норман наблюдал за тем, как в окнах другого крыла здания мало-помалу загорается свет. Еще не было пяти часов вечера, но день был пасмурным, сумрачным, и огни придавали прямоугольнику больничного корпуса более приветливый вид.

В больничной палате, в которой он сейчас находился, было тепло, но не слишком уютно. Лежащий на окруженной металлическими и синтетическими конструкциями койке человек был еще жив, но и только. Жизнедеятельность его органов поддерживалась с помощью подключенных посредством трубок и кабелей внешних устройств.

Однако в данный момент Норман думал не о находившемся без сознания тесте, а о Флоренс, о том, как болезнь Мартина может отразиться на их отношениях – если о них еще можно говорить, мрачно отметил он, – и о том, как трудно будет теперь сказать Патриции о разводе.

Неужели от той поры, как он в последний раз видел Флоренс, его отделяет всего чуть больше недели? Ему казалось, что прошла чуть ли не целая жизнь, столько всего произошло между этими двумя моментами.

Тогда Норман обещал ей позвонить в четверг, собираясь сообщить, что поговорил с Патрицией и что, как ни пытались воспротивиться она и ее отец, он предпринял первые шаги к обретению свободы.

Но не позвонил. Да и не мог позвонить. Вечер и ночь четверга Норман провел без сна в больнице, ожидая вместе с Патрицией результатов первой из двух операций, которые Мартин перенес после того, как его привезли с корабля.

Когда в среду зазвонил телефон, Норман бросился к нему со всех ног в сумасшедшей надежде, что, может, это Флоренс, зная, что Патриция в отъезде, рискнула позвонить ему домой.

Зачем она стала бы это делать, когда ясно дала понять, что будет судить о нем по делам, а не по словам, Норман не знал. Но надежда умирает последней! Только услышав истерический голос жены, он понял, что чудес на свете не бывает.

Слышимость была очень плохой. Патриция звонила с корабля, звук был искаженным и все время прерывался. Но паническое настроение, в котором она пребывала, было очевидным. У ее отца тяжелый сердечный приступ, сказала Патриция, он нуждается в неотложной медицинской помощи. Реакция Нормана была почти автоматической. Убедившись в том, что теплоход направляется в ближайший порт, он распорядился насчет доставки больного на специально оборудованном самолете.

До сих пор ни у кого из них не было возможности для сколь-либо продолжительного разговора. Состояние Мартина было критическим, и Норман боялся, что старик может вообще не выдержать. Причина, вызвавшая приступ, оставалась неясной, но ему не давала покоя смутная догадка, что Патриция наконец призналась отцу в том, что натворила.

Как бы то ни было, в эти последние несколько дней тревога за жизнь старика не давала ему возможности переговорить с ней об этом. После своего возвращения Патриция вела себя как-то особенно нервно. Даже Дороти, прибывшая позже с их багажом, старалась никому не показываться на глаза.

Было очевидно, что трагическое происшествие оказало на обеих женщин сильнейшее эмоциональное воздействие, и Норман мог им только посочувствовать. Как им, должно быть, страшно было найти старика в таком состоянии на круизном теплоходе с весьма ограниченными возможностями оказания квалифицированной медицинской помощи! Особенно в случае Патриции, самой привыкшей полагаться во всем на отца.

Так что разговор, обещанный им Флоренс, пришлось отложить. Он собирался позвонить ей, как только у него появятся хоть сколько-нибудь хорошие новости, но с каждым уходящим днем начинал все сильнее бояться, что она больше вообще не захочет с ним разговаривать.

Тяжело вздохнув, Норман оглянулся на лежащего в койке Мартина. Пока не был прооперирован закупорившийся сердечный клапан, старик находился на волосок от гибели. При поступлении в госпиталь он был слишком слаб, чтобы подвергаться серьезной операции, и лечащий врач объяснил, что поначалу возможно лишь применение поддерживающей терапии.

Теперь же, когда операция осталась позади, прогноз был гораздо более оптимистичным. К удивлению Нормана, уже начали поговаривать о том, что недалек момент, когда пациенту разрешат вставать. Как оказалось, было установлено, что сердечным больным полезна легкая двигательная активность.

Донесшийся со стороны койки звук означал, что больной зашевелился. Оставив свой пост у окна, Таклтон подошел поближе. Мартин явно очнулся, и, хотя по правилам необходимо было позвать дежурную сестру, Норман хотел убедиться в том, что не ошибся.

Тесть выглядел таким больным, руки его, беспомощно лежащие поверх одеяла, были бледны и испещрены вздутыми венами. За эти несколько дней он сильно постарел, весь вид Мартина вызывал у Нормана желание хоть как-то облегчить его страдания.

– Я буду жить?

Эти произнесенные шепотом слова застали его врасплох. Затаив дыхание, Норман осторожно присел на стоящую рядом с койкой кушетку.

– Что за вопрос? – спросил он как можно более бодрым голосом. – Разумеется. – На мгновение накрыв ладонью руку старика, Норман поднялся. – Пойду позову сестру.

– Нет… подожди. – Голос Мартина звучал слабо, но решительно. – Не уходи, Норман.

Норман нахмурился, но, не решаясь расстраивать тестя, остался на месте.

– Как вы себя чувствуете?

– Паршиво, – нахмурившись, признался Мартин. – Где я нахожусь?

– Разве вы не помните? С вами случился сердечный приступ на борту теплохода…

– Знаю, – нетерпеливо перебил его старик, и зять вспомнил слова врача санитарного самолета о том, что всю дорогу больной находился в бессознательном состоянии. – Что это за больница?

– Городская, – ответил Норман. – Вас доставили на самолете.

Мартин явно остался этим доволен.

– Ты не солгал мне? Я действительно выкарабкаюсь?

– Так говорят врачи. Однако вы заставили нас всех изрядно поволноваться.

Лицо старика помрачнело.

– Особенно Пэт, не так ли? – угрюмо пробормотал он. – Черт побери, Норман, почему ты не рассказал мне этого раньше?

– Не рассказал о чем? – спросил озадаченный Норман.

– О ней… и об этой женщине, конечно, – сердито воскликнул Мартин. – Если бы я был предупрежден, это не было бы для меня таким ударом… Когда я вошел и застал их вместе…

– Подождите минуту. – Норман находился в полном недоумении, и, хотя момент для серьезного разговора был самый неподходящий, выяснить, в чем дело, было необходимо. – Черт бы меня побрал, если я понимаю, о чем вы говорите.

– Это не имеет смысла, Норман. – Голубые глаза Мартина наполнились слезами. – Не надо меня жалеть. Ведь именно из-за этого у вас с Пэт не было детей, не так ли? И не потому ли ты связался с этой женщиной, Рэмфорд, после того как она разбила твою машину?

– Так вы знали? – спросил крайне изумленный Норман.

– Не с самого начала, – устало вздохнул Мартин. – Но когда стало ясно, что вы с Патрицией не пытаетесь наладить отношения, я провел частное расследование.

– Но все было совсем не так… – запротестовал Норман, испытывая желание объясниться до конца. Однако поглощенный собственными мыслями старик не слушал его.

– Мне следовало догадаться раньше, – простонал он. – Я знал, что ты не из тех, кто обманывают своих жен просто так, без всякой причины. Ты всегда был человеком порядочным. Черт возьми, ты даже взял на себя вину за ту аварию!

– Мартин…

– Нет, выслушай меня. – Старик явно намеревался облегчить душу, остановить его было невозможно. – Хочу, чтобы ты знал, каким сентиментальным дураком я был. – Он немного задыхался, но не оставлял своих намерений высказаться. – Неудивительно, что ты не решался сказать мне правду.

– Какую правду? – спросил все еще ничего не понимающий Норман, но Мартин по-прежнему не слушал его.

– Я зашел в ее каюту, чтобы поговорить, – продолжил он. – Круиз явно понравился ей, она стала намного спокойнее, и мне казалось, что настал благоприятный момент для разговора о консультации с гинекологом… – Его дыхание прервалось, и на какой-то момент Норману показалось, что пора заканчивать разговор, но Мартин справился с приступом удушья. – Они были там вдвоем, Пэт и эта… ужасная женщина Айтон… в постели… вместе…

– Мистер Таклтон! – Негодующий возглас медицинской сестры помешал бы Норману ответить, даже если бы он знал, что сказать. Он с трудом поднялся на ноги, которые едва держали его. – Я же просила вас немедленно сообщить, когда пациент придет в сознание, мистер Таклтон, – резко заявила сестра. – Мистер Стейнер все еще очень слаб, ему нельзя долго разговаривать.

– Простите, – пробормотал Норман, слишком потрясенный услышанным, чтобы возражать.

Не обращая внимания на слова женщины, Мартин опять заговорил.

– Во всем виноват я, – сказал он, слабо пожав руку зятя. – Поговорим позднее, хорошо?

Норман согласно кивнул и, ловя на себе недоуменный взгляд сестры, вышел из палаты.

Оказавшись в коридоре, он постоял несколько минут, пытаясь переварить то, что услышал от Мартина. Неужели это правда? Неужели Патриция и Дороти Айтон действительно лесбиянки-любовницы? Боже, это казалось невероятным, но объясняло слишком многое. В том числе и причины, по которым Патриция вышла за него замуж…

Почти машинально Норман добрался до комнаты для гостей, где обнаружил пьющих чай Патрицию и Дороти Айтон. Кроме них в комнате никого не было, остановившись в дверях, он ждал, пока его заметят.

Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, и при виде столь далеко заходящей интимности Нормана охватила волна первобытной ярости. Как же он раньше не замечал того, что, должно быть, продолжается очень давно? И как долго Патриция собиралась скрывать свои сексуальные наклонности? До тех пор, пока не умрет отец? Что ж, она почти преуспела в этом…

Как бы почувствовав исходящую от него враждебность, Патриция подняла голову и, увидев мужа, резко отстранилась от Дороти, развернула кресло и остановила на нем полный тревоги взгляд.

– В чем дело? Что-нибудь не так? – воскликнула она. – С отцом опять плохо?

Норман пожал плечами.

– Тебя это действительно волнует? – холодно спросил он.

– Разумеется, волнует. – Патриция с беспокойством следила за выражением его лица. – Он мой отец.

– Это верно, – заметил он, с трудом сдерживая гнев. – Спасибо за то, что напомнила мне.

– Что с тобой творится, Норман! – воскликнула она. – Ты же знаешь, что я вне себя от тревоги. Если отцу хуже, то скажи, не молчи. Я только что говорила Дороти о том, что операция прошла успешно.

– Уверен, что Дороти была рада услышать это.

– Конечно, рада. – Патриция бросила тревожный взгляд на сидящую рядом женщину. – Ты же знаешь, что она обожает отца.

Норман сделал шаг вперед, и Патриция отпрянула, словно испугавшись того, что муж коснется ее. Но ее тревога лишь вызвала у него язвительную улыбку.

– По-твоему, я вообще ничего не знаю, не так ли? Говорят ведь, что муж всегда узнает все последним.

– А по-моему, жена, – парировала Патриция и вдруг, словно только что поняв значение его слов, широко открыла глаза. – Отец пришел в себя?

– Только что, – ответил Норман и вдруг, выведенный из себя ее попытками нормализовать ситуацию, взорвался: – Ты могла убить его! Тебе это понятно?

Губы Патриции скривились.

– Так, значит, он все-таки рассказал тебе?

– А ты думала, что он этого не сделает?

– Я… я надеялась…

– Что ты говоришь? – Руки Нормана сжались в кулаки. – Кто бы мог подумать?

– Нет, ты меня не понял. – Патриция вновь оглянулась через плечо. – Я наделась, что при удобном случае расскажу тебе сама.

– И почему же ты этого не сделала? Какого удобного случая ты ждала?

– Боже, откуда я знаю, – стонущим голосом ответила она. – Просто… просто как-то не было времени…

– За четыре года! Прости, но я тебе не верю.

– Понимаешь… эта авария и все прочее…

Норман стиснул зубы.

– Без этого, конечно, обойтись было нельзя?

– А почему бы и нет? – Патриция не собиралась сдаваться. – Я могла бы сказать, что до аварии моя жизнь была абсолютно пуста, но не хочу доставлять тебе такого удовольствия. Мне нисколько не жаль, что это произошло. Ты меня слышишь? Если бы я не разбила тогда машину, мы с Дороти никогда не встретились бы. – Неужели он не ослышался, и Патриция действительно сказала, что машину разбила она? Однако прежде чем ему удалось подыскать подобающие случаю слова, она продолжила: – Во всяком случае, сейчас не время говорить об этом. Я хочу видеть отца…

– Подожди! – Норман загородил ей дорогу. – Я не ослышался: ты сказала, что была несчастлива до аварии?

Патриция бросила на него презрительный взгляд.

– А ты как думал? Только не делай вид, что не знал этого. Ты ведь собирался бросить меня, я знаю. – Она понизила голос. – После… после того аборта тебе неприятно было даже смотреть на меня.

– Ты меня в этом обвиняешь? – резко спросил Норман.

– Нет. – В кои-то веки Патриция, казалось, говорила откровенно. – Но ты не мог ожидать, что я буду этим довольна. Если бы отец узнал, он никогда не простил бы мне этого. Поэтому-то я…

Она замолчала, но Норман теперь не мог не прояснить все до конца. Он уже догадывался, что именно она сейчас скажет, но хотел услышать это из ее собственных уст.

– Что ты? – настойчиво спросил он, невольно делая шаг навстречу ей. – Что?

– Хотела, чтобы мы оба умерли, разумеется, – пробормотала она со страдальческим видом. – А теперь… Могу я увидеть своего отца?