Текст книги "Сквозь (СИ)"

Автор книги: Буравин Анатолий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глаза устало хвалят

Круговорот твоих иллюзий

Круговорот

И мой предел.

Щебечет дождь.

Светает.

***

Описание стеклянного стакана с водой имеет смысл только тогда, когда описывать нечего. Попытка проникновения на бумагу в момент пустотного и бессмысленного взгляда в пустоту. Что у нас получается, если электричество спит?

Стеклянный стакан стоит на столе в кафе. Стоит в правом углу стола прислонившись нижнеправым боком к вазону со сложным цветком или всего лишь цветком, которого я не знаю. Правоверхняя часть стакана касается стеклянной бутылки, на четверть заполненной водой. На дне стакана немного воды – полглотка. Стакан стоит. Стакан можно взять в правую или в левую руку, а можно и не брать. Можно выпить воду, вылить воду. Возможности разные. Существование стакана само по себе исключаетподтверждает твое существование как предмета касательно других предметов. Цинично говорить о том, что стакан есть просто стакан – это тоже самое, что сказать – мир есть просто мир. Стакан есть просто стакан. Со своими возможностями, которыми его наполняют предметы вокруг и мои ассоциативные возможные действия. Из всех ассоциаций, которые я могу придумать, для меня дороги две – стакан можно взять, а можно оставить стоять. Если стакан взять, то ветка возможностей ширится в прогрессии; если стакан стоит, то ветка вариативных возможностей вариативно ширится в прогрессии в моем представлении. Наполняя стакан собственными ассоциациями и встраивая его в сюжет (мы ведь не строим сюжет на существовании стакана), мы продолжаем вариативность вселенной своими вариативными возможностями. Так мы можем сказать о любом предмета в комнате. Стул, стол, книжный шкаф, тело, окно, воздух, жизнь, мир, вселенная, поток, создание сознания – ветвистая арифметика накладывается вариантами. Если усредниться и держать внутри себя сквозное ощущение пустотности – стакан превращается в чистоту предмета. Если не смотреть на стакан и представить, что его не существует – это лишь еще один вариант несуществования стакана, ноль, его отсутствие, что опять возвращает нас к тезису – вариант "не быть" – разновидность варианта быть. То, что несуществование стакана не даст нам увидеть возможности вариантов не быть не исключает этого варианта, это лишь наше незнание, наше контекстное представление или контекстное непредставление.

Оставляю стакан в покое. Стакан стоит на столе. Электричество просыпается. Я прошу себя удерживать связи и нити себя с предметами вокруг, шарю глазами по комнате.

В кафе одновременно двигается несколько людей. Движения движений основаны на связях предметов с предметами. Текст, который является созданием моего представления о внутренностях этого здания, в данную секунду появляется. В данную секунду, в данности которой одновременно двигается несколько людей, которые двигают остальные предметы во внутренностях этого здания. За рамками здания двигаются остальные прерогативные предметы, движения которых невозможно в комплексе запечатлить в данную секунду в этом тексте. Можно описать общим предложением – все двигается одновременно, все одновременно стоит. Движение относительно одного предмета к другому. Я иду в туалет. Туалет идет ко мне. Согласно меня, я иду. Согласно внеобъективного взгляда сверху, туалет идет ко мне, а мое тело всего лишь передвигает ноги. Шаг один. Шаг второй. Стакан остается стоять, туалет двигается к стакану, или я отдаляюсь от стакана, двигаясь к туалету.

За каждый предмет и идею можно зацепиться и описывать вечные описания. Такая вариативность и публицистичность данного текста, когда электричества нет. 475 слов из ничего. 479 слов из ничего. Если ты хочешь подтвердить то, что 489 слов сделаны из ничего, тебе приходится создавать еще 4 слова. Пустота сама порождает внутреннюю пустоту, а ты лишь мерило, относительно которой пустота двигается. Трезвость ума дает возможность нарицательно пользоваться словами и не боятся представлений о них. Создавая из пустоты вещи – вы порождаете пустоту. Сквозное предощущение пустоты создает взрыв. Ваше несуществование порождает взрыв. Ваше неявление порождает собой явление Христа. Только ваше существование являет собой то, что в данный момент видите и ощущаете вы. Кто вы в итоге?

Я сидел за столом и просто писал буквы. Предыдущее предложение написано уже в прошлом, то есть момента уже нет. Но я в данном моменте и повторюсь – я сижу за столом и просто пишу буквы. Если размазывать прошлые картинки с данным моментом, данной секундой, и размазать грань со своим представлением о будущей секунде – единое время является слышите проповеднический тон самому смешно хочется извиниться ничего не могу с собой поделать пишу пишу буквы вот такой я сижу за столом стыдно нет простоты нет пустоты только буквы буквы я хочу художественности стихов любви. Но зачем? Какой будет результат результата, если я опрокину мир и встану во главе всего существования себя и моей телесной души? Куда обратиться мне, если буквы, которые я пишу, я не пишу, а просто пишу и нажимаю. Стакан остается стоять на столе. Предметы двигаются в комнате, описательные действия вытекают, не останавливаются, замедляются с точки зрения моего взгляда, ускоряются, с точки зрения моего взгляда, но каким образом создавать творение, если ты не можешь объективно видеть, но только сквозно чувствовать а почему сквозно чувствовать не является единым виденьем или видением, если ассоциации бредовые сами по себе и ты лишь буквами, как звуками, буками, суками, простыми повторениями, рвениями, стихами, стаканами, собой, описываю себя через игру на инструменте.

Я не могу относиться к своим стихам серьезно.

Мысль, что я поэт -

Глупая и беспочвенная.

Для меня рифма, как игра на инструменте,

Сама рвется, как болезнь легочная

Вдруг в тебе пробудилась.

И врач, склоняя набок плешивую голову,

Пишет в тетрадь.

"Смолоду,

Чего только не бывает, правда?"

И ты подтверждаешь, постоянно киваешь,

И еще минуту назад был здоров,

А теперь абсолютно,

С ног до головы и изнутри

Болен.

***

Алкоголь дает мне возможность плыть сверху своего тела. Наблюдать за собственными глазами и переворачивать замедленные картинки сверху вниз. Давайте попробуем писать? Итак, я расслабляю руки. Выпускаю модерновый (ахахааахахаха) пустой поток алкоголя (полтора литра пива).

Пиво стоит на столе, я стою на столе, я словно пою песню, вот почему под алкоголем поют песни, я сижу на стуле, пиво стоит рядом, в комнате говорят по телефону, вот вам пьяный поток сознания, который хочется петь, который хочется слышать, остановился. Ставлю точку и в конце предложения поставлю точку и после этой точки моя рука тянется (слышите замедленность) к стакану и пьет глотками, рифмы, песня, оттягиваю точку, буквы как строчки, строчки как полотно, это оно, глоток.

Каждый абзац глоток. Мысль, которая посетила меня, когда я делал этот глоток. Осмысление сюжетов ни к чему не ведет. Что будет, если осмыслить момент. Абсолютная пьяная трезвость, будет ли этот текст иметь хоть какой-то значение, буду ли я иметь значение, или буду умирать, во плоти, во душе, отчаянно верить в себя и в славу себя, что тебе нужно, чтобы тебя услышали, чтобы тебе поверили, если собираешься вести за собой, веди за собой, а ты второй, или третий, здание укреплять, твоя цель, твоя цель, на абордаж не звать, буквы писать, строчки писать, слово строчки идут за буквами, пиши пьяным, редактируй трезвый, верно ли правило или нет, о чем еще думать, о чем ты думаешь?

Я – это Я. Что еще сказать. Словно стихи писать. Словно пьяный идешь. Словно пьяный стоишь. Врешь. Всем. О том. Кто ты. И кто мы. И успокаиваешь. И буквы идут. И статистика документа течет. И ты слово маяк, словно строки идут, невпопад, но заплатят тебе где-то в будущем там, за них, за тебя, купят душу твою, сколько стоит твоя душа, пьяный бред, не спеша, голову на плаху, просто слова, ассоциации, вот такой я, без прикрас, без людей, без мнимых себялюбимых мыслей, вот все мои себялюбивые мысли, там ошибся, тут исправился, ошибку не исправил, слова могут как река как река, придешь ли ты сюда, начав читать с первого слова сквозь, если пришел, спасибо, за что, за то, что веришь, в то, что я, хоть как-то оправдываю, себя.

Сюжета нет. Я не сюжет. Моя жизнь не сюжет. Слова текут, слова сливаются, слова приятное ощущение того, что ты удалил с этого текста имена всех твоих писателей, чтобы быть одним, чтобы быть единым, такое вранье, подсказанное тебе самими писателями, в комнате закончили говорить по телефону, скоро закончатся слова пьяные, ты будешь спать, все будут спать, ты возьмешь в руку телефон, откроешь то и это, закроешь то и это, подушка в тебе и ты, в подушке, и глоток.

Рисовать картинку абстракцией. Словно форма имеет значение. Я против формы. Я против формы. Я против формы. Мне не нужна форма. Этой мой протест. Мне нужна душа. Я устал от ваших концепций. В сквозь нет концепции. Это моя душа. Если я вам не нравлюсь, это все равно я. Мне плевать на ваши анализы, мне плевать на свои анализы, я пою, я пою, я пою, я словно парю. Парю. Парю.

Предпоследний глоток пива. Я сижу на стуле. Говорить, что у меня голове – игриво (слово ради рифмы, а получилось ради сути). Мой предпоследний глоток, поток. Мой идиотский вид. Вид. Сигареты на окне. Улетают сигареты. Словно жизнь и смерть. Летом. Летом. Нет сил писать слова. Потому что слов нет. И словно ты игра. А игры – нет. Нет – ответ. Твой ответ – нет. В чем заключааааааеееееетссяяя сеееекккррреееееееееет?

В стакане нет пива. Сейчас допишу абзац. Открою холодильник. И в раз. Налью пива. И будь что будет. Твою руку мац. Мац. Глупая рифма. Без пииииииииииваааааааа.

Только что был в комнате. Целовал жену. Целовал тебя. Целовал. Ты целовала меня. Это книга не про тебя, хотя благодаря тебе. Дальше все и вокруг. В нас. Во мне. В тебе. В них. Во всем. Что ты хочешь. У тебя будет. Все. Что только. Ты пожелаешь. И этоТт абзац. Мое обещание всего как и всегда. Пусть будет. Я. Люблю. Тебя. Всегда.

Вернулся в кухню. Вызывать ток алкоголем – верный признак? Вдохновение? Размытость мозгов? Как текст стал таким? Как я стал таким. Поры выкурить рок-сигарету.

И дело, меш, не в алкоголе. Я сейчас приду к тебе. Приду к тебе всегда. Ты все знаешь. Все. Знаешь. Ты самая красивая. Самая умная. Лучшая. Лучше тебя нет. Я люблю тебя больше всего на свете. Даже, чем все это. Потому что ты – это все это. Это любовь. В темной кухне, где горит лампочка над вытяжкой. Где ты есть рядом в комнате. Момент, который я буду помнить. Жизнь, которую я хочу. Только с тобой. Всегда. Хватит. Слышу твои слова и мысли. Я перестал, перестал. Вот. Он. Я. Такой. Что. Ты. Скажешь. Про. Меня. Вот. Он. Я. Такой. А ты. Мы.

Сижу. Локти опираются на стол. Темная кухня. Стакан. Телефон рядом. Я в кухне. Кухня почти я или почти во мне. Я пытаюсь создать голод, я пытаюсь создать я, слишком много меня, слишком много эгоистичного меня, ты главное не ври, не ври, не ври, скажи правду, чего ты хочешь, чего ты хочешь. Ничего. Не хочу. Опять пою. Я устал без сюжета, я устал от себя без сюжета, я хочу быть в кино, хочу съесть таблетку синюю или красную, какая там, дурная ассоциация, примитивная ассоциация, что мой текст, что всех текст, что слова, что дума, что что, что кто, закрыл глаза, открыл глаза, осталось совсеееееем немного.

Издыхание. Слов. Издыхание мыслей. Если очистить себя в пустоте, то ты – пустота. Скучные некрасивые слова. Которые. Потом. Будут красивыми. Что тогда есть красота. Что тогда есть эта песня. Только слова, только слова, и, моя, известность. Словно слова, словно она, словно моояяяяяяяяяяя известность.

Пора закончить этот кусок текста. Каждый кусок как мазок. Каждый мазок как синоним мазка. Что я в себе, я – это тело, я – это я, я превращается в я, словно путь, который ведет, как и эти буквы в конце этого курса текста, в никуда. Вот привели меня сюда. Стена. Стена. Стена. Видишь отчаяние. Видишь слезы. Видишь боль. Видишь. Видишь. Видишь. Видишь. Видишь. Что ты видишь. Ничего! Ничего! В то же время все, а опять ничего! Где. Я. Я. Где. Где. Я. Я. Где. Что вам сказать? О чем вам сказать? Я плаваю в пустоте. Вот оно счастье. Вот оно счастье. Оно вам надо? Нет, не надо. Оно вам надо? Не надо. Не ботхисаттва. Нет ботхисаттвы. Нет ничего, чтобы выделить. Выжать. Я плаваю в формалине. Формалин плавает во мне. Рекурсия. Рецензия. Прекрати. Поставь точку. Опять ты сделал текст жирным. Жир. Жир. Жир. Никакой формы. Никакой формы. Устали буквы печатать. Никакого счастья. Никакого счастья. Только в конце букв Я. Я. Я. Я. Я. В круг. Лететь. Стоять. Плыть. Вертеть. Слова. Словно копаешь землю. Устал. Не могу. Хочется закончиться, закончить этот абзац. И ты устала. И ты устал. Я чувствую. Но моя цель не останавливать руки. И пальцы. И слова все короче и короче. И даже абзац мне тяжело оставить. Что будет с тобой, если ты опишешь всего себя и все свои ощущения и мысли? Оставить. Перечитай. Что будет с тобой, если ты опишешь всего себя и все свои ощущения и мысли? Кто ты там в самой основе? Никто? Никто? У тебя есть имя? Кто? Кто? Словно транс. Или транс, который ты себе представил. Прогрессия за словами слова. Можешь писать что угодно. Придумывать не надо. Оно просто идет сквозь тебя. И куда ты придешь. И разве это труд. Что делать мне. Утрут. Мне. Нос. Го-го. Отставить. Ль. Го-го. Го-го. Вот все твои потуги. Будешь брыкаться. Будешь зудеть. Будешь пытаться. Пердеть. Слово фу некрасивое. В одном таком. В одном таком. Я такой. Это я. Словно я. Исследую себя. И кто там внутри. Кто там внутри. Что записал. Себя. Который внутри себя в основе всего – пустой, пустой. Ничего нет. Слова идут. И ты. Выбираешь слова. И много записал. Я не думал над строчкой ни секунды. Пойду покурю сигареты. Пойду допью пиво. Не врать. Себе. Что делать мне. Строить. Отдать долги. Строить. Умереть. Родиться. Жить. Умереть. Жить. Умереть. Жить. Умереть. Жить. Умереть. Жить. Ты что, тут, действительно? Тебе больше в жизни нечего делать? Ты думаешь, что те, кто читают книги, умные? Ты уверен, что читать книги – это хорошо? Ты не считаешь мои буквы дерьмом? Зачем ты тратишь на это время? Удалил два предложения. Пишу эти предложения? Все таки, сука, форма имеет значение? Где почувствовать конец. Конец там, где ты его определишь. Я устал. Это Конец. Хуй вам.

***

Я расставляю предметы в комнате. Мебель. Стул, стол, книжный шкаф, кровать в угол. Пытаясь создать хотя бы какое-то подобие сюжета, чтобы текст не развалился на куски. Хотя бы какое-то подобие истории, которая останется, закрепится и, может быть, запомнится. Снова погружаюсь в собственную рефлексию. Меня зовут Анатолий Буравин, я помню свое имя, плохо знаю себя в зеркале, мечтаю, живу мечтами, не живу жизнью. Сегодня у меня гости. Должны прийти Атаель, Соркош, Рон и Седой. Я буду встречать гостей. Гостей принято встречать. Здравствуйте, дорогие гости, сегодня я собрал вас вместе для того, чтобы разобраться с предметами в комнате. Для того, чтобы разобраться. Буквы не подходят для того, чтобы точно описать ощущение, лишь между слов пленительно плавает межзвучие.

Это ключевая кульминационная часть, где Сквозь проявится сквозь комнату. Я закрываю темными шторами окно, стряхнул с кровати крошки, подвинул немного к центру комнаты 1 стол и 1 стул, книжный шкаф с книгами оставил стоять на месте. Сел на стул. Стул всел меня. Смотрю в стену и жду. Часов в комнате нет, есть часы на телефоне. Беру телефон в руку. Нажимаю боковую кнопку, чтобы загорелся экран. 16:45. Нажимаю кнопку еще раз, чтобы экран погас. Кладу телефон на стол, чуть левее. Пространство в комнате никакое. Комната в доме на улице с домами, людьми, машинами, погодой. Я двигаю шеей справа налево как маятник. Шевелю пальцами. В голове пусто. Сейчас вы находитесь в моей голове. Моя комната. Моя крепость. Сегодня встреча. Важная встреча, в которой каждому нужно объясниться. Первый серьезный диалог. Интересно, получится ли диалог? Получится ли разговор? Как вытекают слова из под пальцев? Что я буду делать после того, как разговор произойдет? Как пройдет этот разговор? Почему я придумал себе, что он важен? Каким образом Сквозь имеет к нам отношение? Имеет ли оно вообще к нам хоть какое-то отношение? Я придумал Сквозь. Сквозь не существует. В моей голове. Стул реальный. Стул я придумал уже очень давно. Стынет пространство в голове. Стынет пространство в комнате. За окном туман войны, я не придумал город. Меня положили в город. Город был, меня не было, я появился, я в городе. Моя комната. Мой скучный поток. Поток слов. Стул. Смотрю в стену. Наверное, прошло 2 минуты и сейчас 16:47. Ты не умеешь думать ни о чем серьезном. Какие планы? Что подумаешь, когда в последний раз закроешь глаза и смерть? Что подумаешь? Что почувствуешь? Освобождение? Радость? Печаль? Стул. Я. Жду Соркоша, Атаеля, Рона и Седого. Соркош придет точно. Атаель придет, потому что обязан. Рон вырвется из промежуточного пространства. Седой сбежит из тюрьмы. Кто эти люди и люди ли они? Почему я сижу в комнате? Куда смотрят мои глаза? Где мои глаза? Почему я не узнаю себя в зеркале? Зеркала в комнате нет. Комната и есть зеркало. Зеркало.

Слышу шаги. Звуки лифта. Или шаги. Показалось. Сюда никто не может войти. Войти. Звуки лифта. О чем еще подумать? Смотрю немыми глазами вперед, вижу стену. В книгах описывают, что стену разглядывают. Что видишь ты, Толик? Кто ты, Толик? Где Толик, в комнате или за комнатой, пишущий комнату? Что тебе делать? Кому ты обязан? Скоро Сквозь разрешится. Краткие предложения. Я между предложениями. Шарлатанский поток сознания. Это поток сознания? В чем заключается поток сознания? В чем заключается. Где. Мои. Я.

Меня съел Джойс, который не является мной.

Пережевал Пинчон, который не такой уже и интересный. Веди веди сквозь свою механическую руку в поезде.

Выплюнул Уоллес, разрывающий изнутри тисками. И который является мной.

Папа мой – Уильям Фолкнер, отец мой. Которого я выбираю.

Мать моя – рыба в воде перевернутой страницы.

Все остальные как и эти – мои братья и сестры, полоумные гермафродитные сыновья.

Меня съел Гоголь, который не является мной.

Пережевал Достоевский, который не такой уже и интересный. Веди веди сквозь своего убийцу через механический Петербург.

Выплюнул Толстой, разрывающий собой изнутри. И который является мной.

Папа мой – мой гермафродитный брат.

Мать моя – рыба в воде перевернутой страницы.

***

Бас. Туру-туру-тур-туру-туру-туру. Гитара встраивается. Легко. Вокруг басовой линии. Вокруг басовой линии. Вокруг басовой линии. Трясет и танцует. Нарастает. Клавишей. Тууун. Вырезает. Отдельно гитара. Трясет. Меня трясет в линии. Барабан. Стук. Накладывает на гитары. Вырывайся бас. Сейчас. Трясет.

Я стою напротив камеры на фоне стенки с смотрю в камеру. Внешне спокоен и меня трясет. Как там получается, что я стою тут. Вот ду ю сей?

Бас рвет меня и рождает.

Под первый удар я отталкиваюсь ногой и еду на скейте, камера отворачивает меня по окружности, город, город, огни. Город, огни, мои спокойные слезы, моя злость и уверенность. Моя удары по рабочему. Рабочему. Вокруг клавиш. Туру-туру. Туру. Я плыву вперед по городу. Уверенно рассыпаясь на части, держа в себе веру в лучшее, веру в нас.

Каминг он ту зе лайт зе дей ви гат

Мени мунс зет ар дип эт плей со а

Кип ан а он зе шедоу смайл

Ту сии ворэ вас ту сей.

Меняется все. Сквозь все.

Ю эн на бот ноу

Ливи финг маст го эвей

А вот ду ю сэй?

Меняется все. Сквозь все.

Спининг нот зет из он май харт излайк а

Бит оф лайт ин а точ оф дарк ю гат

Сник атак фром зе зо-ди-ака

Бат ай си йор файер спааааарк.

Ит зе бриз энд го

Блоу май блоу энд го эвей

Вот ду ю сэй?

Ееееее.

Я лежу на полу прислонившись к твоей голове. Я молчу, вы поете. Я смотрю, вы поете. Ты любишь, я смотрю. Глаза в глаза. Сквозь все.

Ю донт ноу май майн

Ю донт ноу май кайн

Дарк несесетиес а парт оф май дизаайн

Эннд

Тел зе ворлд зи айм

Фаллинг фром зе скай

Дарк несесетиес а парт оф май дизаайн

Камера далеко. Я танцую на парапете моста в пальто. Может это и не я, видно, что это я только по очертаниям моего тела. Танцую. Танцую в бас. В себя. Во веки. Пальто как продолжение моего тела, моего тела, меня, тар-тар, как вы инструментами так, меня рвет кусочками в тот момент, когда я собираюсь. Фоны меня на фоне стен. На фоне стен. На фоне стен. Мое лицо на фоне стен. Мое туловище на фоне стен. Мой я на фоне стен. Глаза в глаза.

Стамбл доун ту зе паркинг а лот ю гат

Ноутайм фор зе афтер троугхт зэай лайк

Айсрим фор зе астронавт

Велл зетс ми лукинг фор вии.

Все меняется. Сквозь все.

Торн зе корнер энд

Файнд зе ворлд энд шойор комэнд

Плейинг а хэнд.

Все меняется. Сквозь все. Меня рвет на куски в комнате. Рвет на куски в комнате. Я стою в комнате глаза в глаза. Голова идет ходуном. Ходуном стоят ноги. Руки стоят в карманах.

Ю донт ноу май майн

Ю донт ноу май кайн

Дарк несесетиес а парт оф май дизаайн

Эннд

Тел зе ворлд зи айм

Фаллинг фром зе скай

Дарк несесетиес а парт оф май дизаайн

***

Стул себе и стул. Как вы его видите? Голубоглазый, зыркий, ничуть на стул не похожий, потому что вы не знаете, как выглядит стул.

***

Вбирая в себя тебя и других, я превращаюсь в тяжелую сопричастность, черную дыру, высосавшую из себя свет, и уменьшенную безликую точку. Зеркально впитывая в себя все, я лишь отражаю зеркальную сторону иллюзорности моего я. Создавая вас по образу и подобию, вкладывая внутрь человекоподобных тел человекоподобные души, я копирую свет, отложенный в черный непрозрачный пакет, копирую свет, бурлящий свет, отделенный от тьмы, переворачиваю зеркало, сам переворачиваясь, стою на месте, искажая вселенную. Индивидуальность, рожденная потоком звездных лучей, плоскостью цепкой накладывается на планеты. Цвета играют, все останавливается, больше ничего нет, только я, разрешенный всеми и всем. В моей позиции я могу разрешиться или не рождать. Если я не рожаю – я остаюсь один. Если я рождаю – я остаюсь один, но создаю иллюзию своего неодиночества. В этом и заключается наша общая скука. В этом и плавает наш рассудок. Всеобщая мировая шизофрения одного. Раскрытие пеленок, счастье, мировая вечность, слова как междусловья, вдыхаю воздух, пропитанный человеческими телами, выдыхаю воздух, пропитанный человеческими телами. Рождается и рождается и перерождается. Без настоящей смерти.

Компьютерная анимация из которой нет выхода. Огромное количество безразличных возможностей, если смотреть на возможности с точки зрения конечного хотя бы чего-то. Смешно говорить о компьютерной анимации, даже не программируемой, песочнице, созданной и пересозданной мной. Эти рассуждение ни к чему не приводят, ничто не успокаивает меня, ничто меня не лечит, только движение. Внимая движению я забываю о абсолютности. Абсолютность забывает обо мне и ты встраиваешь и становишься становишься становишься явным неигровым персонажем, не главным героем, не историей поиска или возвращения, ты становишься деревом в сюжете, небом в песне, любовью, ботинками, рогами, криком. Сквозь пронизывает все вокруг и переворачивает твое восприятие. Немо медлит, велит, ты стоишь на мосту и немой крик и немой крик и немой крик и не мой крик. Зауживая слова, зауживая мысли и чувства, я сегодня вышел из дома и выбросил тело на улицу.

Создавая театр на крови, я отдаляюсь от сущего. Я кручу шестеренки, встраивая в них свое тело. Никакого панка, только ты двигаешься, только ты думаешь, только ты рок, только ты так и можешь. Варианта два. Два варианта. Варианта два. Два варианта. Или ты живешь. Или ты не живешь. Но это один вариант. Ничего не меняется. Выбора нет. Потому что выбор создаешь ты. Но кто поставил меня перед этим выбором. Кто залез в меня и поставил меня перед этим выбором. Моя бледная скука.

На улице ветер. Люди разбредаются по сторонам. Здания сжали улицу по бокам, выхватывая в себя неигровых персонажей, с которыми ты можешь быть связан по сюжету или можешь быть не связан. У тебя есть люди главного квеста, у тебя есть навыки и задания, твой внутренний джойстик или клавиатура влево и вправо, ты идешь влево или вправо. Всего лишь вслепо или вправо. Вперед или назад. Выбрать задание. Купить сахар. Джойстик вперед. Ноги идут. Тело твое идет, сахар лежит на полке в магазине. Найти его, встать на кассу, купить, положить сахар в рюкзак, рюкзак закинуть на плечи, иди домой, задание выполнено, когда положил сахар на стол, дополнительное задание – открыть пакет, насыпать сахар в сахарницу, пакет с оставшимся сахаром спрятать в кухонной тумбочке сверху справа от раковины. Плюс некое количество опыта и сладкий чай вечером, если ты захочешь, как победа и результат. Задание выполнено. Сам придумал, сам решил. Главный герой с главным сюжетом.

***

Возникая утром, я здороваюсь. Привет тебе, привет себе, привет тебя, привет себе. Привет всем нам и привет всем вам. Когда прикасаешься – идут буквы. Заточенные, злые, лепестки букв, мышечные, не спазмы, слова крутим, как хотим, что такое язык, твой, язык, мясной, очевидно, в рифму, мой, рой, землю, снова ты, снова я, песня моя, песня твоя, что это за текст, кому он нужен, кому он нужен, где твоя уверенность, кого он спасает, какое там удушье, все мы горим, все мы горим, я стою, а все мы горим.

У Соркоша создавалось ощущение, что опустошая себя, он опустошается полностью. Вдохи не помогали, выдохи не ломали центр, ноги как оставались ногами, так ими и были. Туловище. Голова. Соркоша голова была в воздухе сверху, а тело внизу. Рамки сна и закона не давали в момент проститься, раствориться. Соркошу одновременно нравилось и не нравилось. Стена холодная, чужая, не твоя, но такая родная, единственная. Такой метод самоубийства его привлекал отчасти, потому что был усредненным безумием, великим свершением, поступком, а не медленной скользкой и трусливой эвтаназией. Не только ты уходишь в мир, но весь мир уходит со скоростью вдоха в твою голову, переворачивая, кровь разбрызгивая, смотри, мозги, плача, рифмы эти ебучие меня заебали, голову об стену, как вы велели, как вы обещали. За стеной что-то есть, главное, что нет этого. Сквозит насквозь вселенная, улица разрастается площадями, мелкими магазинчиками, телами, руками, пылью, мусором, солнцем.

Соркош стоял и смотрел на своего врага в упор. Если попытаться описать эту стену, то она будет слишком скучной для того, чтобы ее читали читатели. Ты, читатель, представляй свою стену, у Соркоша стена своя. Клубились небеса, клубились волны где-то далеко, горы стояли и двигались, птицы летели, деревья, кусты, цветы, мелкая моторика просыпалась, в глаза ударяло током, Соркош стоял и смотрел на стену и был самим собой.

Улица дергалась в косоугольных промежутках. В один миг существовала, в другой миг была в другом миге. Соркош стоял и боялся представить себя настоящим творцом, которым он станет, когда разобьет насквозь. Никого рядом нет, зеркал нет, уж лучше зеркало, чем стена, хотя какое это имеет значение. Видимо невидимо. Рой. Волна. Шипучий асфальт горячил ступни, джинсы прилипли к телу, футболка прилипла к телу, круг крутится, волна идет на тебя, тяга жжет, в душе что-то кто.

Соркош на несколько секунд захотел жить. Как и ты, мой милый друг. Всего на несколько секунд. Любимой жизни. Теплой, охранной, вычищающей все злое из нутра. Люди брезгливо. Предметы брезгливо. Соркош стоял и видел людей и предметы. Мир людей и предметов. Люд миров и предметов. Сила силища. Куда заводит тебя это, делай дело, Соркош, такая у тебя судьба прыского шпиона. Умереть и отчасти сквозить, дать жизнь мировому. Дать слабость живущему, спасти и простить. Эммануил смотрел на Соркоша и кричал и кричал. Соркош не смотрел на него и молчал, и кричал внутри, но молчал. Тринадцатый апостол тихо скрывал себя, когда апостольское прозрение слоем на землю.

Хрупкие руки. Хрупкое тело. На секунду замерло и обомлело. И стена приближаясь. Ты только ноги включи, ты беги, ты беги, и голову вперед опрокинь, и забудь обо всем, что терзало тебя, что боялось тебя, и чего ты боялся, а скорей ненавидел, что хотеть, что не хотеть, вот такой вот лишний слог, дополнительный срок, и стена, приближаясь, приближала.

Люди настолько обращали внимание на Соркоша, насколько он это видел. Обычный закон известной природы, через каких-то там сколько-то будет все по-другому, будут другие люди, но это мое послание между светом и тенью, мое промежуточное пространство, мое Сквозь, которое отдает ничейным и никаким запахом, словесное словоблядие, рыпающееся наперед всему.

Абзац за абзацем отдаляла меня ситуация от смерти Соркоша. Соркош волновался, но пора было уже пускать мальчика наутек. Курносого. Разные бывают Соркоши; разве варианты есть, если вариантов нет? Такой смешной негатив, до жути смешной, до жути веселый и радостный – Соркош бежит в пространстве к стене, наклоняет голову, последние три шага и стена вонзается в его плоскость головы своим холодным и бетонным всем. Секундная невероятная распластывающаяся боль по темени, судорожные всхлипывания рук и ног, Соркоша нет, тело Соркоша падает возле стены, кроваво-мозговое пятно сползает. Соркош умер. Соркоша нет. Буквы идут. Предметы стоят. Люди остановились.

***

Я побеждаю скуку, сам становясь скукой, медленно ворочая головой от момента к моменту, иногда скучающе открывая рот, обыскивая себя на пустые слова.

Вот и близится конец. Сказки, которая заставила меня (себя) удалить слово "сказка" после первого слова в этом тексте. Комедии, которая заставила меня (себя) удалить слово "комедия" после первого слова в этом тексте. Записки из мертвого дома. Никакого отношения к Запискам из мертвого дома. Всего лишь аллюзия отсылки создала у вас ощущение совместимости с текстом. Слышите мой противный тон? Словно друг проповедник диктует слова, словно смотрит глазами в меня исподлобья, и строка, предыдущая, скучная рифма, как я, уходит в даль добро, я словно пыль, я словно слов нет, не хочу вставлять слова те, я горжусь лишь тем, что я не сделал, я горжусь лишь тем, что я не сделал, недобил, недосмотрел, не увидел, не пропел, что, сынок, нехватка слов?, горе-сын, о горе-сын, не впечатлил, не впечатлительный ты мой, недоглядел, и вот, подтачивает слово, как словно скука на горе, бессмысленно, без смысла слово, мне страшно, выдохся, хуй вне (оставишь ли ты, трус, строчку, хотя бы блядь одну из правды, скажи, что видел, убери рифму, говори, что же ты не говоришь, давай). Хорошо. Но там исправил в предыдущем. Вот он я.

Как писать тогда, когда

Все проникновенно просто