Текст книги "Сквозь (СИ)"

Автор книги: Буравин Анатолий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

С этого момента начинается обратный отсчет истории Безликого Принца Атаеля, сына Смерти.

***

Около 2:23 Соркош случайно запустил в комнату с балкона потерча. Черный пушистый комок заклубился по паркету, нырял под плинтус, прыгал с шаромолниеносной скоростью по всем темным углам комнаты, иногда слепо стукаясь о левую ступню Соркаша и мелко царапая крохотными коготками икру на левой ноге. Призрачная ночь сдавливала стены дома, квартира сдавливала стены тела.

– Я тебя сюда не приглашал, – сказал Соркаш в воздух.

Потерча слушало и боялось, что Соркаш выгонит материальную детскую душу на холодную улицу, прогонит ударом ноги, не полюбит, брыкалось, рвалось по всей кухне, иногда снова вскакивая по углам всей квартиры.

– А ну пошел на хуй отсюда, – грозно, тихо и уверенно сказал Соркош.

***

У Седого были проблемы. Даже очень большие проблемы. И эта проблема одна и она есть у каждого человека. Седому нужны были деньги. Те подонки его уже достали. Вот почему он обратился к Андрею. Андрей уже раз десять выручал Седого. Один раз Седой спас жизнь Андрею. На стрелке.

Андрей был очень известным мафиози. Нет, он не продавал оружие или наркоту, просто у него были очень хорошие связи. Его отец был правой рукой главаря мафии, которая продавала разную гадость, типа оружие или наркоты. А так получилось, что отец тот на старости лет любил выпить, покурить много, ну и так далее. И через год отец Андрея умер. Похороны были роскошные. Ну а главарь мафии оставил ему, как сыну своего помощника, может три-четыре миллиарда. Точно до копейки даже Андрей не знает. А Седой Андрея знает еще с детства. Они вдвоем учились в колледже. Были очень хорошими друзьями.

Седой был русявый, хорошо сложенный и физически натренирован. С карими глазами, голос не очень громкий, но твердый, от природы немного хриплый. Его друг, Андрей, был худощавый, с зелеными глазами, и тоже хорошо сложен и натренирован. Их в колледже очень сильно гоняли. Все, кто выходил из колледжа, сдавал экзамены на отлично, и все отличались телом и умом.

Седой сидел и ждал Андрея. Он уже два года не видел его. Он огляделся вокруг. В кабинете была самая современная мебель и самое современное оборудование. Компьютер, модный шкаф с тремя замками, офисный стол, двери бронированные. Окна только были обычные, но вид классный. Все-таки тридцать второй этаж. Настроение сразу поднимается, когда смотришь в окно. Вид выходил на парк. Короче – модно, красиво.

Тут дверь распахнулась и в комнату зашли двое мужиков. Видно, телохранители Андрея. Потом зашел и сам Андрей. Седой поднял брови вверх – он очень удивился. Его друг полностью изменился. Выросли усы и борода, поменялась прическа, и он даже покрасил волосы в черный цвет. Если не видел его уже несколько лет, то можно подумать, что это совсем другой человек. Седому так и показалось. Казалось, что Андрей полностью поменял имидж жизни.

– Привет, – первый начал разговор Андрей, садясь за стол.

– Привет, – ответил Седой, – ты сильно изменился.

Андрей хмыкнул:

– Ну да, прошло два года. Мне надоело жить обычной жизнью. Теперь, когда умер отец... да что мы обо мне, как ты?

– Чем-то хорошо, чем-то не очень. Хорошо то, что я сейчас живу. Что сказать – везет. А не очень то, что мне нужны деньги.

– Ну?

Седой почесал себя за ухом:

– Чо ну, влез я по самую шею, влез я в такие долги! К этому... как его... а, к Немцу!

– К Немцу? – переспросил Андрей, чуть привстав с кресла.

– Да.

– Так это ж мой самый хужий враг, он меня уже два раза пытался убить.

Немец – это главный на рэкэте. Мафия с рэкэтом давно ведет войну. Обычные люди этого не замечают.

– Как это два раза он пытался тебя убить?

– Ну два. Один раз я иду по улице, а тут из-за угла мужик выбегает с пистолетом в руке и в меня стреляет. Повезло, что только ранило, – ответил Андрей.

– А второй случай?

– Да второй похожий.

Вдруг на улице послышался гул вертолета, крики. Андрей подбежал к окну. Тут снизувверх стал подниматься небольшой вертолет. К нему был прикреплен пулемет, и держался за пулемет человек в маске. Он ехидно смеялся и глядел на Андрея.

– Это люди Немца!!! – крикнул Андрей Седому.

Двое телохранителей, которые стояли возле двери, вытащив из кармана по пистолету, прикрыли Андрея своими телами. По ушам ударил звон стекол. Седому было видно как двое телохранителей упали на пол. Лицо Седого было полно недоразумения. Еще секунду назад он был тихий и спокойный. Седой резко прыгнул за стол. Тут в дверь ворвались еще двое мужиков с калашами. Но и они сразу же повалились на пол все в крови. Один калаш отлетел в сторону Седого. Он взял калаш и крепко сжал его в руках. Так этому его учили в армии.

Напротив его стояло зеркало. Он хорошо видел вертолет и человека в маске. Но он не видел только Андрея и его телохранителей. Седой увидел как человек в маске вытащил гранату и отдернул чеку. Потом кинул гранату в комнату.

Седой весь сжался и придвинулся к стене. Граната упала на пол и... Седой услышал оглушающий взрыв. Зеркало превратилось в мелкие осколки стекла. Модный кабинет превратился на жалкий и дряхлый подвал. Где все валяется не там, где надо.

Седой услышал гул вертолета. Он понял, что человек в маске подумал, что в комнате уже нет никого в живых. А зря, а зря!!! Вертолет улетел. Через несколько мгновений Седой встал и осмотрелся. Возле двери лежали окровавленные тела телохранителей. Он повернулся и увидел Андрея. Андрей лежал на полу и ничего не говорил. И никогда больше не заговорит.

Седой кинулся к двери. Он вышел и увидел как к двери подбежали десять мужиков с калашами. Наверно Андрей любил АК.

– Поздно, – тихо сказал Седой телохранителям.

Он направился к лифту. Вспомнил слова Андрея: "Это люди Немца!!!"

Настроение у него было не самое лучшее. Он сел в свой мерс и сказал шоферу:

– Ну, давай домой.

Машина затяжным рывком повернула за угол и поехала очень медленно. Шофер, наверное, понял, что Седому нужно подумать.

Папа, я от тебя ничего не приму.

Пусть и в конце приму.

Но пока я жив,

Я от тебя ничего не приму.

***

– Толик, лезь на стул, рассказывай стих, ты ведь так хорошо умеешь!

Не буду, не хочу, если просто стихи говорить, то все хорошо, а это мой стих, мое родное, любимое, в этом сам весь я.

– Толик, хватит ныть, давай. Ну, пожалуйста.

Тривиальный мелкий бес

Рукотворный город неба

Ты ползешь, тяжелый вес,

Жалкая амеба.

И диванный унитаз

Красками сверкает

Бровь к губе, целуй кисет

Смерть улетает.

Я хожу по дому голый

Тишина скрепит дверьми

Страх мой высечен из боли

Соткан близкими людьми.

Уготован мне путь смерти

Заколоченный отряд

Я скажу,

Вы мне поверьте

Встаньте в ряд, все встаньте в ряд!

Деревянный крепкий стул, ухватился, вскочил. Хранимая комната, близкие аплодисменты, краснею, почти плачу от предчувствия, стыдно.

– Давай, Толик, ну. Рассказывай!

Резкие бьющиеся ладони, улыбки.

Я хочу не стих рассказывать, я хочу говорить, что у меня на душе.

– Стих рассказывай! Просим, просим...!

Лампочкой в лицо, обоями по глазам, пытаюсь увидеть в белых обоях и потолке синеву, синий.

Вышел из палаты,

Дверь за собой прикрыл.

Тихий коридор

Синей краской вскрыл

Все мои начинания, чувства, страхи.

Длинные скамейки

С тяжелой ночной тенью.

Я прах и во прахе,

Ногой по паркету, рукой опираясь о стену,

Двигаю тело вдоль коридора.

Чувствую мертвую вену

На левом запястье.

Густые тени

На пол ложатся кусками.

Кривыми прямоугольниками

С крестами

От окон.

Двигаюсь вдоль коридора,

Ощущаю в третьем окне луну.

Пустой коридор

И белые высокие двери.

Справа. Вздор.

Этого просто не может быть.

Это все нереально.

Но все слишком четко

И правильно.

Почему я один?

Где моя мама? Друг?

О любви я молчу. Вдруг

Придет, не забудет, вспомнит.

Проснется, прыгнет в такси,

Клонит

Тело на левую сторону

К большой деревянной скамье.

Откашлялся, сел.

Показал зубы синей стене.

В пространстве двигаю голову

Сейчас во мне

Удивительной важности чувство

Полного одиночества.

Легкой коркой позади черепа,

Понимаю,

Что с этого момента,

Я один буду всегда.

Мало того. Никогда

Я и не был с кем-то.

Аплодисменты.

***

Рон, судя по указателям, уже приближался к городу. Он прикурил сигарету и выставил руку в окно. Взглянул в зеркало заднего вида и вдруг увидел полицейскую машину. Она была метров за двести и ехала в том же ряду, медленно приближаясь. Была включена мигалка, мигали фары. Это однозначно говорило – «уступи дорогу». Дорога была совершенно пустая, и Рон продолжал ехать, все время поглядывая в зеркало заднего вида. Если бы дорога была занята, то Рон, конечно, уступил бы дорогу. «Странно», – подумал Рон. Но, возможно, у них так по уставу положено? Машина не обгоняла, но все время мигала фарами. Рон сбросил скорость и перешел в средний ряд, уступая дорогу. Со стороны водителя полицейской машины не последовало никакой реакции. Рону надоело и он решил оторваться. Прибавил скорость до 90 км.

Полицейская машина не отставала – тоже прибавила скорость. "Не нравится мне это", – подумал Рон. В следующее мгновение его осенило – полиция хочет, чтобы он остановился! Рон сбавил скорость до 40 км, перешел в первый ряд. Полицейская машина его догнала, сравнялась и медленно пошла на обгон. Рон посмотрел в правую сторону, но увидел затемненные стекла. Ничего не было видно, кроме отражений.

"Странно", – подумал Рон. Он решил подождать, пока машина проедет, и плавно притерся к обочине, не отрывая взгляд от полицейской машины. Полиция обогнала, сбавила скорость и в момент, когда Рон остановился, встала как вкопанная перед машиной Рона.

Момент. Рон хотел выйти из машины, но вовремя остановился. "Не выходи из машины", – сказал себе он – "Ты не знаешь, что здесь такое". Рон открыл окно на половину, ожидая полицейского.

Мучительные пять минут. "Странно все это", – крутилось у него в мозгу – "Очень странно". Рон хотел уже тронуться с места, как двери полицейской машины открылись, и Рон увидел ногу в армейских ботинках, которая ступила на землю. Судя по размеру ботинок, полицейский был настоящий гигант. Через секунду полицейский вышел из машины. Это был настоящий убийца. Таких только в кино показывают.

Вдруг Рона осенило: "Я, наверное, превысил скорость. Только и всего!". Полицейский лениво и нехотя, выражая откровенную скуку, подошел к машине, посмотрел на нее со всех сторон и, наконец, подошел, заглянул в салон через полуоткрытое окно.

– Я что, превысил скорость? – спросил Рон, стараясь говорить дружелюбным тоном.

– Увлеклись немного? – спросил полицейский жутким басом – Эт бывает.

Полицейский упорно разглядывал салон внутри.

– Документы при вас? – спросил коп.

– Конечно.

Рон полез во внутренний карман куртки. Документов там не оказалось. Он попытался улыбнуться и проверил в заднем кармане. Документов не было ни в одном из карманов, но Рон продолжал упорно искать и хлопать по куртке и джинсам. Он проклинал все и вся в этот момент.

– Потеряли? – недоверчиво спросил полицейский.

– Они были только недавно у меня в кармане, – недоуменно сказал Рон.

В бардачке! От волнения он забыл, что положил документы в бардачок. Рон открыл его, стал искать, перерывая горы разного хлама. Ему пришлось вытащить всю ненужную дрянь на сидение, и только после этого нашелся паспорт и документы на машину. Рон снова попытался улыбнуться и протянул полицейскому документы.

Коп взял документы огромной рукой. Некоторое время внимательно изучал. Иногда коп смотрел на Рона, сверяя фото. Потом отдал документы.

– Выходите, – сказа коп – Откройте багажник, я посмотрю.

Пришлось выходить и показывать багажник, который тоже был завален всяческим хламом. После осмотра, полицейский сказал:

– Хорошо, можете ехать, – он сделал паузу и добавил, разведя громадными руками – Работа, сами понимаете.

– Да-да, конечно, – поспешил заверить Рон.

– Вы, кстати, ничего подозрительного не видели? – спросил полицейский.

– Нет, – сказал Рон, садясь в машину.

– Ну, извините. – сказал полицейский – Где-то в этом районе скрывается маньяк, так мы всех проверяем.

– Маньяк?

– Разрубил четырнадцать человек на куски. Но может это не маньяк. Непохоже что-то. Эти жертвы не разрезаны, а истерзаны – сказал коп.

Полицейский лениво сел в машину, развернулся и поехал в другую сторону. Рон проводил его взглядом, пока машина не скрылась из виду. После этого тронулся с места сам.

***

Тяжелыми, неуверенно чуткими, огромными лапами по окнам, подоконникам, белым балконам. Цепляясь скрежещущими сильными когтями за стены, обволакивая темно-зеленым живым хвостом трубы и антенны, дракон вился на фасаде девятиэтажного дома на уровне седьмого этажа, лез вверх, вырывал из пасти грохот, пыль, тысячелетнюю силу, ностальгию, сказку. Разрывая мордой воздух, отталкиваясь мощными когтями, дракон жил, пытаясь сохранить до нужного момента весь свой огонь внутри.

Птичка присела на плечо.

Боюсь спугнуть.

Боюсь того, что боюсь спугнуть птичку,

Которая несет смерть.

Атаеля трясло. Он не мог отвести от дракона взгляд, пытался всего его высмотреть, впитать, никогда не забыть. Атаель сидел на весенней лавочке в спальном районе спального города и смотрел в дракона.

Уши заложило. Стихийные крики людей, гул трепетного пламени, невероятная мощь всего созданного вокруг и внутри каждого первоисточником билось в теле дракона и во мне.

Сырая и терпкая на вкус девятиэтажка пылилась, вниз падали мелкие куски крошки, дракон с размаху втрескивал кипящий хвост в стену дома, почти добравшись до цели. Весь мир в тряске, дракон сейчас ухватится когтистыми скользящими лапами и оттолкнется, взлетит, крыльями разобьет воздух, прыгнет вниз и тяжело вырвет все пламя из своей пасти.

Атаель закрывает глаза. Тихо вокруг, спокойно. Женщина вышла на балкон развесить белье, совсем рядом с мордой моего дракона. Не замечает его. Из подъезда вываливаются дети, родители, смешные шутки, жизнь воскресенья. Высокие дома вокруг укутаны спортивными площадками и свежими деревьями, увлеклись полутенями и почти вечерней прохладой. Люди выплеснулись во дворы, стихая и глубоко дыша.

Атаель не смотрит на дракона; выбросил окурок в урну и зарылся в еще черные кусты возле лавочки. Щемящей успокаивающей улыбкой загорались окна, входные парадные двери хлопали и приветливо вертелись, встречая хозяев и гостей, собачий теплый лай берег и наполнял душу, заспанно зевали рюкзаки и неспешно двигались ладони в такт походке. Голоса, приплывающие справа и уходящие в сторону – за угол высотки, за крыльцо магазина и парикмахерской – соединялись десятками звучных линий – от молодых детских волн и колокольчатых женских до тяжких черствеющих голосов стариков.

Холодная, цепкая, черными комьями сдавливала Атаеля снизу земля, обволакивая и мерно укачивая. Медленно шевелились насекомые, тихо ворча и протискиваясь под телом. Звуки накладывались один на другой -

Я не существую

Существую как понятие

Человеческий вдох

Чужд

Дружеских рук

Непринятие

Да и нет их

Рук.

Стоимость указана

Стук

Из космоса

На мне помазано

Размазано

По ветру.

сначала голоса, потом легкий прохладный звук лиственного весеннего ветра, скрип высоты подо мной и плавность прикосновений.

Беспокойство, почти паника. Сейчас все рассыпется, в один миг сгорит, исчезнет. Атаель открывает глаза – дракон не замечает его, не замечает мир вокруг, дракон почти готов. Вцепившись задними лапами в окна последнего этажа, дракон готов к уничтожающему прыжку, готов в секунду изобрести себя, вымолить огнем этот город, людей; дракон рвется, как в клетке, сжимает и одновременно разжимает мне сердце. Дракон хлынет сквозь всех, сквозь меня, пронзает собой каждую клетку тела, каждый кирпичик этих высоких, старых, уже почерневших, словно после затяжной дымовой завесы, многоквартирных домов.

Принц! Принц! Принц!

Прием! Прием! Прием!

Ловят принца птицы,

Скорей на водоем!

Коня напоить!

Руку вскрыть!

В лодку прыгнуть,

Плыть! Плыть! Плыть!

Пройдет сквозь каждую пару глаз, встречающуюся у него на пути, сквозь каждую горсть, клумбу, каждый человеческий вдох, проникающий от луны до основ естества своего драконьего пылающего тела и жизни.

Дракон прыгает и не прыгает вечно.

Хобби у человека – записывать страхи сына,

И писать в дневник, чтобы увидеть себя со стороны.

Но если говоришь "...и все.",

То работник ничего тебе не предложит.

Понятно, почему ворчат старики.

И почему завещание в папке "работа"

И почему "я тебя еще маленьким помню".

Жизнь дана мне в долг.

Но это все провокация.

***

Пыльца проникала все глубже. Разжало легкие, чувствую жжение в горле, руки натянулись как телефонные горизонтальные столбы, налитые мелким скользким снегом. Кровеносные сосуды дышали вакуумными пузырьками, давление усилилось, стук, в дверь, ударами по тонким стенкам белесой кожи. Сильный приток дури в грудь, словно язва медленно сжирает внутренности, которые застыли в окопах тягучих нервов. Пытаюсь отдышаться.

Сильная. Начали появляться первые мысли. Психическое расстройство вылезло через правое ухо, повернуло крохотное сухое тело к окну и завернулось обратно. Звездочки в пляске, серые точки круговорот наворачивали по всей окружности глазных яблок. Занемело под коленями.

Куда отворачиваться? Куда прыгать? Куда бежать мне молодому и считанному дни старому? Как пройти сейчас по комнате? Что будет за дверью? Почему вопросы возникают без ответов? Где ответы? Ответы возникают только после вопросов. Если это не очевидные вещи. А если очевидные, то прыть скользит и питается мной под механизированным куском тела, в которое одеялом в пододеяльник впихнута я душа. Это никакой не наркотик, это кричащая ворона спит у левого уха. Воронье черное крыло словно ночь после бурного уходящего японского дня, отдых кровати, успокоение в коконе, младенчество, отец и мать, рожающие тебя обратно в экзальтированном обратно-перемотанном сексе, не самым лучшим за их совместные никакие годы – мелким, не смотрящим в глаза, больным, узким, без сладкой влюбленной влажности и прикосновений там, где нужно прикасаться.

Атаель гордо стоял и смотрел в комнату. Помещение рассыпалось, а я смотрел на Атаеля и гордился воинским оскалом глаз, твердыми губными линиями, рукой, отведенной немного за твердую мягкую спину, которая почти не касалась руки, почти заметившего меня, Соркоша.

Что с ними делать? Куда отправиться в пыли моего раздробления, ужесточения, настоящего времени и собирающего образы? Сквозь комнату струился свет, я набрасывал штрихи комнаты, чтобы те проступили в тексте, но предметы удалялись путем слишком сильного желания освободить комнату от лишнего. В ней должны остаться только мы и 1 предмет. Мы должны разобраться с последним предметом, чтобы ничего не осталось и сквозь в последний раз разобралось с нами. Кроме меня, уходящего в сторону и жалеющего Соркоша, успокаивающей походкой, брат, который остается и чувствует меня, но не видит. Хочет увидеть, но не видит. Мой дорогой друг, мой герой, ты должен быть с Атаелем, ты должен поверить ему, зная, что вера в его геройский вечный поступок никогда не принесет тебя радости. Я знаю, что ты готов отказаться от любых радостей, чтобы быть правым, но правда в повсеместном кубическом эффекте, который разный, смотря с какой стороны мы смотрим. Я знаю, что ты остаешься на том же пути, откуда начал. Но только так ты сможешь преодолеть немощь своих пытливых старческих мыслей, только так ты выйдешь на битву, разрывающей насквозь все проходящее и не очевидное. Атаель не нуждается в тебе, но ты нуждаешься в нем. Понимаю, что мой наставнический тон тебя порядком подзаебал, ты не можешь поверить, что я, создавая тебя, а на самом деле просто ручкой шариковой клавиатурой, а не созданием воли и сердца, никому не хотел причинить зла. Я даже не знал, что создаю тебя, Соркош. Теперь я понимаю это. Вижу, что поставил тебя как зыбкую статую, которая шевелится со стороны в сторону на хмельном воздухе, как бедная команда героев, которые плыли во мне слишком много лет назад, но никуда не пришли. Вижу, что Атаель – бессмертный. Соркош! Ты тоже бессмертный! Твоя задача беса пугать, себя уничтожить, ты никогда не пропадешь, мы будем вместе всегда. Успокойся, прими меры, ничего не изменилось с того момента, как ты родился. Мамы не существует. Мама есть, но это текст. Все заключается в вещах более прагматичных. Меня несет от текста, но я не могу прекратить с тобой разговор, Соркош, ты вцепился мне в грудь руками жадными, пытливо пытаясь высосать из меня жизнь. Но не получится, потому что ты до конца не уверен в моем существовании, тебе придется начать писать свой черновик веры. Пытаясь, как и я, превратить его в чистовик с единым названием.

Комната. Соркош. Героический Атаель. Комната наполняется персонажами книги Сквозь и Соркош успокаивается. Атаель не несколько секунд отводит взгляд от всепоглощающей пустоты, смотрит в глазные впадины Соркоша и протягивает руку. Путь далек, друзья, путь очень далек, словно вечность поворачивает вспять. Но путь не может начаться иначе, путь начинается ровно с того момента, когда Сквозь выворачивается наизнанку. Обязательное условие – вы должны стоять в самом центре. Меня зовут Анатолий Буравин. Всем здравствуйте!

Письмо юному другу

– Я всегда упираюсь в стену, на которою можно залезть.

– Я знаю.

Дорогой милый Соркош, я пишу эти строки для тебя. Всегда верь в упирающуюся стену. Всегда подвергай критике эту стену и лезь на нее. За ней чудеса мира, за ней стоит тот, о котором ты грезишь. И всегда верь

Сру.

Дышу.

Смотрю.

Слушаю.

Спустил шорты.

В футболке.

В кухне люди.

Я тут.

в очередную стену за ним. Верь в иллюзию как в создателя. Верь в создателя как в иллюзию. Танцуй и плыви дальше. Ныряй глубже и выныривай. Жизнь и есть ядро жизни. Плыть сквозь все и есть создание мира.

Твой

И последние вечерние строки

Которые написал не я

Что мне с ними сделать

Ты отправь

Вдруг кто прочитает

Легче станет от того

Что кто-то рядом, пусть и далеко.

Я

***

Уже полчаса как Седой лежит на кровати. В голове у него метались разные мысли. Даже хотел повеситься. «А что?», – думал он – «Что мне для этого нужно? Мыло, веревка, стул, турник у меня прямо над дверьми». Но эта мысль не очень по душе. Седой не мог представить, что Андрея по-настоящему убили. И это все Немец, которому Седой должен деньги.

Дверной звонок. Седой неохотно встал и направился к двери. Открыв дверь, Седой увидел Немца с двумя мужиками. Седой злобно посмотрел на Немца. Хотелось кинуться ему на шею и задушить собственными руками. Ему хотелось этого всегда. Немец смотрел всегда на всех свысока, потому что считал себя непревзойденным. Самым богатым, самым умным.

– Ты достал деньги? – спросил Немец.

Седой промолчал.

– Я тебя спрашиваю, ты достал деньги? – переспросил Немец, переступив через порог.

– Пока что нет, извини! – ответил мрачно Седой.

Седой ничего не сказал про Андрея и о том, что сам был в той комнате. Он знал, что Немец сразу его прикончит. То есть не Немец, а те мужики. Немец что – всего лишь считает себя очень крутым. У него серьга в ухе, кольцо (хотя он не женат.) С карими глазами, черными волосами, худощав, но хорошо сложен.

– Мне больше не надо твоих извинений. Зачем ты тогда брал у меня деньги? – спросил Немец.

– Хорошо, я вот сейчас оденусь и где-то их достану, – сухо сказал Седой.

– Завтра я приду к тебе, – сказал Немец. – Чтобы завтра в 10:00 утра были деньги или тебе будет плохо.

Седой одевался, одевал туфли собой, надел рубаху, реглан, брюки и пальто.

– Эй, сейчас сходим в магазин, я пива хочу, – сказал Немец мужикам.

Немец повернулся и медленно пошел по ступенькам, лифта в этом доме не было. Ведь это двухэтажный дом. Седой взял ключи от квартиры, которые лежали на шкафу. Заперев квартиру, Седой направился к ступенькам. Было слышно как Немец вышел на улицу. Хлопнули двери. Седой не очень быстрым шагом пошел по лестнице вниз. Он вышел и увидел, что лимузин Немца стоит возле тротуара. Седой кинулся к своему мерсу. Шофер сидел и спокойно ел сандвич.

– Давай за угол! – сказал Седой шоферу.

Шофер положил сандвич и завел машину. Мотор заработал и машина поехала за угол. Угол был в нескольких метрах.

– Стоп!

Мотор заглох. Седой смотрел на вход магазина. Через минуту из магазина вышел Немец с тремя бутылками пива и одной бутылкой русской водки.

– У него хороший вкус, – подумал Седой.

Немец и его телохранители сели в лимузин, поехали.

Машина Седого поехала только тогда, когда проехал Немец. Ехали они на расстоянии метров десяти от лимузина. Седой сначала внимательно смотрел за машиной, но потом понял, что шофер и так следит за ней.

Седой смотрел в окно. Да, нечего сказать, город красивый! Может и есть там несколько кварталов, где мусор разбросан прямо на улице, дома не покрашены, много бандитов. Но это всего лишь несколько кварталов. Остальные же нормальные улицы в этом городе – просто супер. Покрашенные дома с красивыми крышами, много деревьев и травы, предприятий, фабрик, заводов, музеи и много чего другого. Но в грязных кварталах нет даже плохого музея.

Сейчас был конец весны. Начиналось лето. И было очень приятно Седому смотреть на эти зазеленевшие травы, цветы. Буквально пару дней назад он этого еще не замечал.

Тут машина Седого резко затормозила. У Седого перехватило дыхание. Он смотрел вперед. Лимузин остановился на краю города. Седой не заметил, что время прошло так быстро.

Лимузин остановился возле небольшого, но приличного здания. Если бы сейчас мафия с рэкетом не вели войну, Немец жил бы в центре города – в высоком небоскребе. А так Немец со своей бандой скрываются и проживают здесь.

Немец вышел из автомобиля, за ним вышло четверо телохранителей. Они направились к двери в здание. Седой сразу вышел из мерса, когда Немец с телохранителями зашли внутрь. Шофер удивленно посмотрел на него:

– Что вы хотите сделать?

– Я? Я хочу... Я даже не знаю...

Шофер протянул Седому пистолет ТТ:

– Я знаю что вы хотите?

– Я только догадываюсь – ответил Седой.

***

Я представлял эту книгу как

Всегда

Запиши

А запишется

Когда сможется

Сожмется

Не роняй достоинства

Классик говорил – "классики советовали"

А классик советовал пути держаться

Честь не ронять

И отвечать за свои слова

Почти по понятиям

По воле случая

Но по моей воле.

путешествие. Как мой и твой путь в далекую страну. Как твой и мой путь домой. Но уже больше 3-х лет этот текст сам диктует мне правила. Он показывает мне, что любые буквы,

Курносый мальчик

Вышел из дома

Тяжело вздыхает

Пятится наугад.

Но не рыдает

Глядит прямой линией

Будем выбираться

И я этому рад.

За курносым мальчиком

Знамя.несем.Смело.

Ничего не боимся

Песни поем.

В мальчика не верим

Выбираем боем

Всю возможность

Рядом с ним идти.

любые словосочетание на бумаге, любое движение руки, любая мысль по поводу книги, любой сюжет или история – это одно и тоже.

Можно описать космический полет, историю несчастной и не любящей никого женщины, исчезающего друга, написать стихи о солнце и прошлом, написать песню, снять кино, построить дом, вырастить детей, убить человека, прыгнуть с крыши, принимать наркотики, смеяться, плакать, выть, лежать, рыть, управлять другими, ехать, лететь, лететь по-настоящему, и все же это единственный шаг, который я сделал в сторону дороги, чтобы проникнуть сразу на все улицы вселенной. Единственный крохотный шаг -

Спустился в метро,

Бракованный человек.

Спустилось метро,

Сколько тебе лет,

Жалкий метрополитен?

60-70?

Уйди на хуй

Сучий хрен. Я – бракованный человек! А не ты!

касается асфальта моя нога в твердой скалистой обуви.

– Осторожно, молодой человек...

Мужчина коснулся моего плеча и обошел сбоку. Легонько взглянул в глаза, прошел своей ветровкой возле, успокаивающие стихающие шаги в сторону, туда, куда мне никогда не добраться.

Но мы на одной плоскости, хоть и движемся в разные стороны. Существование каждого разрывает другого. Существование каждого дает другому жизнь.

Выстраивать буквы могу вечно, вырываться и находиться могу всегда.

Теперь самое время рассказать вам о людях.

Это человек, у которого все получится.

Это человек, который про него рассказал.

Это человек, которого невозможно понять.

Это человек, который постоянно врет.

Это человек, которого нельзя ронять.

Это человек, который древностью дышит.

Это человек – победитель по жизни.

Это человек, который всех слышит.

Это человек, нет, его, свисни (хахаха, свисни!)

Это человек – я.

Это человек – ты.

Я не знаю всех. Но те, которых я знаю (или кажется, что узнал) – из одного племени.

Все все понимают. И все знают, что делать.

Это главное, скользящее вглубь чувство, которое я выношу (или могу вынести) сейчас.

Я очень стараюсь не оперировать религиозными понятиями – я настолько близко к религии, как и далек от нее.

Никогда не суди. Все все понимают и все знают, что делать. Все все делают правильно. Неправильных действий не существует. Неправильных методов унять сквозь и пройти насквозь нет.

Сидя на диване поклянись себе и запиши видеообращение – Все все понимают. И все знают, что делать. Дальше в автобусе и повторяй эти 2 фразы:

Все все понимают.

И все знают, что делать.

Простые улицы бегут от тебя, автобус дрожит,

Кому крика?

Кому боли?

Кому радости?

Кому крови?

Кому машину? Мне.

Кому квартиру. Мне.

Кому денег?

Мне!!!

А кому крика?

А кому боли?

А кому радости?

А кому крови?

а ты клянешься себе в верности.

Молишься самому Себе.

***

Седой зарядил пистолет и пошел к зданию. Обошел его несколько раз и заметил лестницу, ведущую на крышу. Седой заткнул пистолет за пояс и полез по ней. Когда залез на крышу, осмотрелся. На крыше было только несколько кирпичей. Седой прошел несколько метров и увидел вентиляционную трубу, которая вела сквозь здание.

Седой присел и посмотрел вглубь. Эта труба была похожа на длинный узкий коридор. Седой тихо, без всякого шума, полез по трубе. Где-то были слышны голоса. Да, неприятно лезть по такому коридору. Седой чувствовал себя крысой. Вот и конец! Седой увидел небольшую сетку, подлез ближе, увидел сквозь сетку несколько человек. Седой хорошо слышал их. Они обсуждали оружие. Говорили о продавце оружия.

– Наверное, хотят пойти на мафию, – подумал Седой.

Он оглядел комнату, в которой были эти люди. Приличный кабинетик – стол, компьютер, телик, шкаф. Люди ушли – остался всего один. Он сел за стол и начал что-то писать. Этот человек находился прямо под Седым. Седой вынул из-за пояса пистолет, осмотрел еще раз обойму и приготовился. Он ударил ногой сетку и прыгнул на мужика. Человек испугано повернулся и посмотрел вверх. Но увидел только Седого, который летел на него. Сильными руками вцепился Седой в шею врага. Пистолет он решил не использовать, много будет шума. А тут всего один человек. Один замах рукой и у мужика потекла кровь из носа. Седой душил его своими руками и, наконец, человек, широко открыв глаза, умер.