Текст книги "Сквозь (СИ)"

Автор книги: Буравин Анатолий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Да, богиня удачи на моей стороне, – подумал Седой.

***

Я не знаю, сколько я вложил, чтобы сюда вернуться.

Саша карабкается на стену

Стена карабкается вдоль Саши.

Руками по венам.

Ладонями по камням.

Маша спускается с горы

Гора поднимается в Машу.

Ногами по телу

Ступнями по земле.

Леня стоит

Воздух теребит Леню.

Пустыми волнами по лицу

Лицом по ветру.

Миша поет песню.

Песня поет Мишей.

Губами двигает

Головой машет.

Паша танцует

Танец ведет Пашу

Сейчас кровоточит

Моя голова.

Я, наверное, преодолел все. И чтобы не забыть сейчас и не пуститься в эти проклятые дремучие дебри синонимов, я должен говорить.

Я Толик Буравин. Человек. Мужчина. Учился в школе, университете. Нет, я рассказывал об этом в самом начале. Я хочу рассказать свою историю. О том, что я неписатель, который мечтает, что он писатель.

Ты не писатель!

Ты не писатель!

Ты не писатель!

Ты не писатель!

Ты не писатель!

Ты не писатель!

Ты не писатель!

Ты. Не. Писатель!

И я полностью и до конца считаю себя писателем. Но не пишу. Или пишу редко. Дорогие коллеги, интересный факт.

Увидимся завтра

Все равно за дверью есть еще одна дверь

Увидимся завтра

Не верь стиху

Слышишь рифму

Бросай к чертям

Именно в таком случае

Ты напишешь самые бездарные стихи в мире,

друг. ‌

На этом моменте у меня уже болит рука от письма. Я три раза менял положение тела. Сейчас поменяю еще раз – сижу. Может быть за столом писать удобнее? Сейчас пишу на колене – неудобно. Это мой стол.

Я просто зациклился на руке. Прекращаю писать, когда рука болит очень сильно.

Я устаю

И ничего не пишу.

В такие моменты

Я знаю, что ничего не написал.

В такие моменты я рад удаче.

Тогда я почти плачу

За собой

И за кем-то

Кто оказался в такой же ситуации.

Но я вырвусь из-за этого замкнутого круга. Зовут. Должен уже. Слышу. Прошу прощения, что так долго не появляюсь.

Мания величия? Да я самый сильный, надеюсь,

Страшно

Не страшно

Видели такое

Что таковым не назовешь

Кто дал мне эту судьбу.

в этом мире. Смущает "надеюсь"? Меня тоже.

Уже готов перечитывать. На издыхании мыслей.

Именнуемо влечет к земле,

Дар сквозь руки уходит.

Подкрепи дверью зелье,

Вино в горле бродит.

Убаюкивает.

Разжигает.

Легким криком

Сводит меня с ума.

– Итак, Шуруп Полуповернут, о чем будет эта книга?

– Я не могу понять. Я не знаю!

– В смысле не знаешь, ты же сам говорил, если понимаешь исходные данные задачи, то знаешь и решение.

– Я придумал это, мне кажется.

– Но ты ведь хочешь верить в это?

– Точно не знаю.

Движение руки или горловых связок,

Даст понять, что ты еще не умер.

Путь извилист, вязок

Песок под ногами, пули

Свистят высоко и дрожит река

Голоса стыдливо сворачиваются

Как молоко, как нуга

Тело поворачивается

Полуповернут, Полуповернут

Сладкий исход до дрожи

Балкон замирает с пепельным светом

Летом.

– В смыыысле не знаешь?!

– Мне не нравится, как ты тянешь букву "ы-ы-ы". Вот.

– Я не понял, о чем ты? Что ты себе придумал? Толик?

– Я слышу страх.

– Ты меня боишься?

– Давай пока закончим разговор.

– И кто еще ушел от разговора?

Глава ╧3

Саша – Мой Златоустый

И только сейчас Саша Выдуманное Имя проступает на страницах. Выдавить из жизни Сашу и закрепить его внутри проходящего сквозь.

Совершая покупку души близкого

Не забудь купить все его привычки

Старые связи, стычки

Весь его затхлый внутренний мир.

Пусть чернеет вокруг небо,

Затихает,

А ты с душой в кармане

Рассекаешь по улице

Собираешь по крупицам свою душу

Из душ близких.

Я встретил Сашу Настоящего в компании людей. Саша выдавал себя за древнее существо, знающее все, всех, бывшего по разным сторонам. Но что я хочу сказать о Саше? Что вам о нем нужно знать?

Саша болеет.

Саша мучается.

Саша любит только себя.

Саша не умеет любить ничего другого.

Саша любит свое тело, может зависнуть на минуту и внимательно его разглядывать. Саша считает, что это особая медитация, познание себя, а на самом деле.

Это всего лишь защитная реакция на приближение смерти.

Саша упивается собой только при людях. Когда один, он упивается редко – прыгает на кровать с ноутбуком, дрочит, смотрит, иногда включает еще что-то, оправдывая себя и возвышаясь.

Саша Гордость задел меня тем, что не обращал на меня внимания. Он увидел кто я, резко ощутил кто он и отвернул взгляд.

Саша хочет Презирать, но Презирает только Самого себя. Саша – жалкий пустой Я.

Но кто я, чтобы судить о Саше? Это ли не Гордость? Она самая.

Однажды я был у Саши на съемной квартире, и он прочитал мне четыре своих стиха. Полупропел. Саша с нашей первой Настоящей встречи хотел прочитать мне свои стихи, но все как-то не получалось.

Стихи мне очень понравились. Даже если Саша больше никогда ничего не напишет, он все-равно будет поэтом.

– А ты пишешь еще что-то? – спросил я, подразумевая процесс, а не вещь в себе.

Саша сидел спиной ко мне на захламленном балконе (я стоял в комнате), закинув худую ногу на худую ногу – было настолько высоко, что земли не было видно – он курил табак, стряхивал и дрожал.

Слезки сбрызнули, дрожащий голос уплывал за губы. Гордость была непорочна и Сильна.

– Толик, не знаю, ничего не получает...

Слова сникли, Саша на секунду попытался показать мне, что он есть там за стеклянной холодной мертвой колбой.

Но я не поверил слезам. Саша открылся, чтобы потешить гордость, потому что ясно знал, к какому Саше я пытаюсь достучаться. Саша знал и видел, за что я могу гордиться собой и людьми, но только мерзкий ничтожный смертный актеришка решил показать свою колбу в колбе, боясь открыть передо мной пустоту.

Саша – единственный человек, который попросил себя сфотографировать. Который пытался строить из себя сюжет, историю, лихо прожитую от рождения к почти тридцати годам.

Мембранный человек Саша.

Холодная отстраняющая рука, вязкие голосовые связки, Саша сказал мне, что я ему буду должен за то, что он открыл одну колбу и показал другую. Долг на мое усмотрение. Но в деньгах.

Саша Обман всеми обманут – ребенок, который остался дома и никто к нему не пришел. Но ты останешься ребенком, потому что сам остался дома и сам ни к кому не пришел.

Да, ты открыл для меня тюремных поэтов. Ты показал, что такое сидеть в собственной клетке и написать четыре стиха. Это Божественное Искусство. Саша, а что ты дал взамен? Болью никто не расплачивается. Уже очень давно.

От Саши уйдут и сам Саша Выдуманное Имя скроется в миллионе колб, боясь открывать их и ничего не обнаруживать. Сам факт пустоты входит в Сашу цепенеющими точечными линиями, сковывает конечности и заставляет зажиматься хуйней.

– Толик, кто ты, блядь, такой, чтобы меня судить? – хотел я, чтобы спросил меня Саша.

– Я никто – ответил бы я.

Наверное, я извинился бы, но остался при своем пустынном ненащупывании Саши. Саша То, Саша Се. Схватывает его телесную душу, поднимает вверх, крутит кругами, разворачивает.

Страдалец.

Но не мученик.

Нельзя никого судить, зачем же я говорю о Саше? Ведь если я говорю о людях, значит я оцениваю их, прохожу их жизнь на собственном выдуманном опыте. Даже фотография является жалкой оценкой человека, ведьмовским приступом, сменяющимся отходящим взглядом в сторону – ясный болезненный взгляд в собственное прошлое вселенной.

Но Саше ничего не оставалось, как признать за собой пустоту. Урвать хлесткими нервными движениями свои пищащие личности, на секунду дать своему Я замереть от Пронизывающего, замереть и раскрыться в пространстве. Капуста, в которой ничего нет.

– Мне страшно быть таким, – сказал на другой плоскости Саша.

– Боюсь, Толик, боюсь.

Я тоже боюсь. Но ты ведь знаешь, что когда мы с тобой поговорили, ты оказался без опоры, потому что ты сам опора. Не нужно опираться – опирай, держи. Тяжело стоять в пустоте.

– Толик, у меня страшное предчувствие, что пустота – это тоже я.

– Саша, в пустоте тебя нет. Там ничего нет. Пустота – это не пространство.

Я пытался весь вечер схватить Сашу взглядом, найти его, сказать ему несколько ободряющих слов, но Саша прятался, крутился между людьми, ускользал сквозь капусту, нырял, рыскал, боялся, как зачумленный маленький мальчик без умершего отца, с любовью и жалостью.

Я закончил и устал крутить круги по воде, налил в стакан алкоголь и почти от нечего делать присел за барной стойкой. Рядом сидел возбуждающийся прозрачный Ен, обволакивающийся страдающей нематерью Ирой, которая полуповисла, полуподдерживала и иногда, через себя, водила пальцами близ мужского лобка, дышала жарко Ену в ухо, подразумевая секс как любовь. Ен не реагировал и с упавшим стоячим членом сидел на барном стуле, всматриваясь в запах кожи прыгающих вокруг девочек.

На секунду Ира остановила свои пальцы, скользнула ими слово языком по крохотным немужским ушам Ена и пусто посмотрела в мои пустые глаза.

– А теперь нужно сделать вывод.

Я охватил ее слова жадно, резко допил и оттолкнулся ногами от пола, словно собрался сделать очередной круг по комнате. Стакан стал продолжением руки, ноги, продолжением меня, я уперся в край комнаты, где сидел в центре Саша, который пытался не плакать.

Ощущение поединка, драки за его возможность просто умереть, боясь смерти, признать поражение.

Саша видел меня, но не смотрел в глаза, не поворачивал голову.

Ярая беспомощная злоба ела его изнутри, он дергался и душил в себе немощность. Вскочил, сел, кричал о чем-то бессмысленном, не мог сказать ничего важного для себя. Голая пустота холодом разливалась в грудной клетке, смерть близко, бегающие кровью глаза, никуда не девающиеся руки, живот, волосы, люди, планета, жизнь. Больше всего на свете Саша хотел и жаждал умереть. Больше всего на свете Саша боялся смерти.

Ничего не произошло, сюжета не было – я отвлекся, Саша отвлекся. Я вышел курить. Здание как моя жизнь, улица как выход.

Станция дрожит человеческим телом

Станция и есть человек

Грузный упор, обрисуй тело мелом

Я начинаю свой бег

В пропасть бегу

Названа небом

Крокодиловая чистота

Перманентный стук в двери

Прислушиваешься

Как быстрый прыжок с моста.

Лихо расправился с друзьями

Насквозь проткнул врагов

Обзавелись семьями

Построили кров.

Кровь из носа

Кровь из уха

Болеет тело

Болезнь духа

Кровь на полу

Смерть на диване

Я умру

И ты с нами.

Саша еще есть. Возможно, он придет к чему-то, но мне уже не очень интересно. Я раскручиваю голову и бросаюсь дальше, улицы вселенной меня ждут.

Бред дрожащих рук

Остывает бумага

После болезненных мук.

Проводник в мир теней и пыли

Закрывает мой блокнот

Поезд останавливается

На станции сброд

Из укурышей и пьяниц

Шлюх, врачей и капитанов,

Опрокинуть боль стаканов,

Внутрь каждого из нас.

Глава ╧4

Леня Лжец, Плотник, Аша Монета и Мой Фиктивный Друг. СтароМодерновое Название Главы Совсем НеМодернового Текста

Только трус может себя максимально обезопасить. Ты разве боишься опасности, храбрец-трус?

Как будут звать второго человека? Моего второго человека будут звать Леня Выдуманное воровство.

Всегда на шаг позади.

Это ты так чувствуешь!

Как великое оскорбление

Всем моим ненавистникам

И врагам

Которые обижали в детстве

Которые ездили на спине

Которые рыли мою яму моими руками

Нихуя себе

Нихуя себе

Нихуя себе

А вот Леня совсем не из тех, кто слаб. Но точно из предателей. На самом деле Леня никогда тебя не предаст, но Леня только и думает о воровстве. Только это тянет его просыпаться утром. Только это позволяет ему ущипнуть себя за ухо и хоть как-то улыбаться в ответ. Леня Никогда не Предатель выждет момент в Никогда не Наступившем и не Наступающем будущем и обманет сверх меры. Но Леня трусостью трусит. Боится своей безопасности.

Что делать

Если попал в яму

Из ямы не выбраться

Никогда

Рой яму сам себе

Пусть в яме тебя не будет видно

Придется вырыть яму на всю вселенную

Чтобы вся равнина превратилась в яму

И ямы нет

Заставь всех рыть

Леня – неплохой человек. На него всегда можно положиться.

Как вы говорите?

А потом шокировать?

Зубы болят шокировать

Зубы сильнее мысли

Зубы – это сам ты.

Он поможет, но за душой будет думать о щадящем солнце и простынных красных лелеющих ногах, упругой болезненной и мягкой заднице, порно-кружащих жизненных сюжетах и свободе.

Я нахожусь в комнате хода конем. У меня болят зубы. Я думаю про вечность. Что будет с вечностью? Смогу ли я не победить? Спасибо за подсказку – скажу я. Я сам разберусь. Я сам хочу разобраться.

Леня пускает пыль. Леня лучше всех знает, где эту пыль взять. Леня больше всех знает, потому что раньше всех захотел трахаться. Как и я. Отдаешь долг перед отцом?

На сегодня боль закончилась. Этого человека придется рассказать за два чертовых раза. На одном дыхании мне рассказывать слишком больно

Будешь играть жизнь как кино?

Играй кино

Жить так легче

Стой в очереди и играй в кино

А я постою в сраной ебучей ссаной пиздоватитейщей очереди

И не нужно мне тут рассказывать истории

И показывать свое сраное кино.

и пусто.

Продолжаю. Я понял – ты не Леня в чистом виде. Ты соединение 3 личностей. Для главы ты слишком неглубокий. Это не оскорбление, поверь, это просто так есть.

Боюсь быть тем, кем я являюсь

Боюсь спугнуть

И разочаровать

Нежданно огорчить

И разозлить

Опять

Все как всегда

Всегда так поступаю

Обманываю

Вру

Плету интригу

Спасибо, что не убиваю

Грешу как грешник

Я молю

Я стих читал твой, Отче

И зубы заскрипели от любви

От страха, сука, смерти

Прости

Прости

Возьму я в руки,

Прочитаю

Ведь никуда не денусь

Хоть умри.

Не думай, что я имею на тебя зуб – ты сам пишешь этот текст, истинный я вообще не при делах. Наверное. Ну, конечно, наверное... Что я, по-твоему, знаю о жизни? Помни, Леня – говоришь о смерти, значит, говоришь о себе.

***

Седой встал. Бездыханное тело лежало на полу без всяких признаков жизни.

– Не повезло ему, – усмехнулся Седой.

Он еще раз осмотрел комнату. Удивился, ведь сначала не заметил кладовки.

– Мда, – подумал Седой – мои глаза меня подводят уже.

Он затащил тело в кладовую. Когда дело было сделано, Седой заметил на поясе человека пистолет. Вынул его. Это был кольт. Седой хорошо разбирался в оружии. У него дома много журналов про пистолеты, автоматы, пулеметы.

– Тяжеловат, – сказал Седой – сколько же он весит без патронов?

Седой напряг лоб. Пытался вспомнить.

– Какая разница, примерно килограмм, – махнул рукой Седой.

Он вынул обойму и посмотрел сколько там патронов. Шесть патронов. А полный магазин – семь. Седой достал свой ТТ. Ровно восемь патронов. Наверное, шофер специально подготовил оружие. Шофер – хороший парень.

Седой взял по пистолету в каждую руку и направился к двери. Теперь ему предстояло сделать самое сложное. Он осторожно открыл двери и вышел в коридор. В конце коридора стоял человек, который говорил о покупке оружия. Он обернулся и увидел Седого, сразу потянулся к УЗИ, израильскому пистолету-пулемету образца 1954 года. Седой нацелил два пистолета человеку прямо в голову и по очереди выстрелил. Выстрелы оглушили. Человек не успел взять в руки узи, упал на пол. Кровь текла из головы. Седому было противно смотреть на это.

– Выстрел услышал не только я, – подумал Седой.

С другой стороны коридора послышались шаги нескольких человек. Седой быстро подбежал к трупу и забрал УЗИ. Развернулся и увидел трех человек, которые выскочили из-за угла. У каждого в руке было по пистолету. Седой открыл огонь. Никто не успел выстрелить, все попадали.

– Если меня поймают, я не то, что попаду в тюрягу... – сказал про себя Седой.

Никакого шума больше не было. Но нужно было сматываться. Седой побежал. Он не знал, куда бежит. Ему хотелось поскорее найти выход. Он бежал длинным коридором, где было множество дверей. Если Немец найдет его, то прикончит или, может, будет мучиться над ним. Где-то в стороне послышались голоса и бег.

– Надо быстрей искать выход, – подумал Седой.

Вдруг он увидел лифт с правой стороны коридора. Рывком кинулся к нему. Нажав кнопку, Седой крепко сжал УЗИ в руке. Дверь открылась и Седой зашел в лифт. В конце коридора появились люди.

– На низ! – крикнул командующий.

Седой сел на пол в лифте и глубоко дышал. Теперь он чувствовал себя зайцем в клетке. Лифт остановился. Седой нацелил УЗИ на дверь. Дверь открылась и Седой увидел человека, который стоял напротив него с АК.

Седой первый начал стрелять. Человек отлетел в сторону. Седой поднял с пола калаш, УЗИ откинул в сторону. Перезарядив АК, Седой увидел большое окно на улицу. Там стоял его мерседес, в котором сидел шофер. Седой выглянул в окно.

– Третий этаж, не сильно высоко, – подумал Седой – Но если плохо прыгнешь, можно сломать не только ногу или руку.

Он услышал за спиной бег. Глубоко вдохнул и начал стрелять по окну из калаша. Приготовившись, он пригнулся и прыгнул на улицу. Шофер в машине быстро понял в чем дело, завел мерс и подъехал на то место, где приземлился Седой. Когда он летел на землю, чувствовал себя подстреленной птицей.

Послышались выстрелы. Седой резко двинул к машине. Шофер открыл дверь. Седой запрыгнул на заднее сидение и пригнулся. В разбитом окне появился человек, который вытащил из кармана гранату. Отдернул чеку и кинул гранату к машине. Мерс рванул. Седой увидел взрыв. Он был похож на огненный гриб. Автомобиль выехал на шоссе и поехал к городу. Теперь дорога казалась Седому очень медленной. Его уже не увлекала красота за окном.

– Давай в гостиницу, – сказал Седой шоферу.

Тот повернул машину вправо. К самой лучшей гостинице города.

Мое оправдание

Пускай эта история не про тебя. Пускай. Змей по ветру. Омоформы, двойные смыслы, аллюзии, аллегории, да, я дописал и я знаю это слово. Являюсь ли я галлюцинацией или галлюциногенном?

"Где я сошел с катушек" (нет, рельс), – спросите вы.

Меня спихивали с рельс. Каждый мой блядь божий день. С самого первого дня, как я открыл глаза на взрослой для меня, интригующей, возбуждающей детской площадке. Другие люди – тянутся мои руки. Гений! – кричит я самому себе, придуманная хуйня.

Является ли это сумасшествием? Стоит ли мне пройти какой-то тест? Хуй вам, мой текст – мои друзья и братья по каменоломне. Падают, разламываются камни, трескаются посередине, но жутко смотреть как стоим мы и держим каждый на спине по камню. Холодный зубной ветер, тяжесть, сводящая нервы на икрах и в паху, камень ледяной, питающийся, зыбкий, шатающийся. Сводит с ума кандальная песня волн, покачивающаяся, уводящая прочь зубную боль, икры, дающая почувствовать, что камень твой опирается на два соседних (справа и слева) камня, одновременно поддерживающие и отталкивающие в смертную пропасть тебя.

Шалкая история, шутка, смертная бесконечная пропащая шутка случилась со мной. Но эта шутка не важна, потому что важна верность. Подать руку брату, дать ему силы из будущего, подумать о нем, пусть и стоим мы с ними бок о бок на смертном одре самого Бога.

Пусть разрывает мне голову, пусть растерзают меня изнутри пастью всего мира, удушат, выльют вон, но пусть никто не трогает моих близких. Всем, кто посмотрит в эту сторону со смешливым жалким себялюбивым презирающим меня и потом только нас взглядом, я отвечу пустынным взором воина, сжимающего и врастая в кипящий ледяной камень, в опустошенной готовности сдохнуть, но победить.

Смейся, ублюдская сволочь, смейся, сучара, уебищная ссыкота, которая только и может вершить судьбу или дать судьбе вершить нами. Я совершил грех? Да сам грех, само существование тебя, как существующего в момент существования греха, меня окрыляет надеждой моего непослушания, воли, но не как уютной защиты, а как легкой брони спокойного друга – моргающего, ослабшего, гнойного, водящего волосами со стороны в сторону как рыжий друг белого мима.

Оступился?

Мое наказание?

Это, Боже, мое оправдание.

Никто никого не любит.

Пора с этим мириться.

Будешь ли ты мириться?

Зависит от того,

Хочешь ли ты.

Чтобы существовала любовь.

***

Ты сказал (а), что больше никогда мы не будем вместе. Меня рвало, трясло и и скручивало в рог. Песенный рог скорби.

***

Рай для блаженных

Ад для дураков

Я для нежных

Ты для мудаков

Кто такие мудаки?

Кто такое неженки?

Все и так и сяк и то

Все мы беженцы.

Ты бережней.

Наляпал красками по тексту. Описания того, как ты пишешь текст, в итоге ни к чему не приводят. В итоге ничего нет, и страшный морозный вакуум разрывается внутри, не давая возможности опылять движения. Осталось буквально пару дней до того, как я закончу. Этот текст больше никогда не будет меня преследовать, больше никто от меня не будет его ждать, никто не будет указывать, прощать, любить, ненавидеть. Мой текст – мое самоубийство в 27 лет, моя, как бы смешно и прозаично не звучало, предсмертная записка. Максималист Толик, который сидит сам в себе и ничего из себя не вытягивает. Как вытащить собственную пустоту из своего нутра, как нутро свое исказить и вывернуть напоказ, смотрите смотрите, вот весь я такой как есть и ничего во мне нет большего.

Мое тело – это все, что у меня есть. Мое тело – это все, что у меня есть. Мое тело – это все, что у меня есть.

Весна наступила тягостно. Шипящие люди вокруг в танце, обязанности моего пребывания в мире внедряют в меня программный код, как стать тем, кем хочешь быть, а не тем, кем быть тебе должно. Как стать правильным и быстрым, как стать светлым и легким, как умереть не умирая. Только один способ я знаю – моя предсмертная записка, мое сквозь, ныряющее внутрь текстов, написанных в 12 лет, через тексты, возвращающие тебе в 14 лет, и обращающие тебя в себя двадцатисемилетнего. Вот и все, вот кто ты есть, Анатолий Буравин, твой дневник, твои попытки любить, твое эгоистичное желание быть любимым, твое все, что было и что будет. Руки вонзаются в Атаеля, глаза вонзаются в брата Соркаша, лихой волхв Седой смешит и расстреливает вокруг пути к отступлению, бледный Рон двигается, но не может проявится, как слепая фотография, как слепая вера в свой черновик, бедный юный Вертер, бедный юный Вертер.

Если ты хочешь, чтобы все менялось. Меняй это сам. В эту данную секунду. А не на протяжении дней. "Других изменений и быть не может", – подумал я. Подумал я. Я подумал, что я подумал. Слова ради слов. Ненавижу форму, форма диктует мне слова, пишу под диктовку, стенографист, нет таланта, есть только я, идущий за очередным и остальные очередные, которые идут за мной, которых я порождаю буквами слов, буквами предложений, неявного бессмысленного текста, который создает иллюзию смысла и твоего смыслового существования.

Какой наркотик ты чувствуешь, когда текст выходит из тебя? Единственное, что ты чувствуешь перед выходом сильного текста – это боль. Боль застала тебя и в этом процессе, боль родила текст.

Если вы добрались до этого момента, который сейчас читаете, то знайте, мы все здесь собрались, чтобы победить смерть.

В организме не было уже больше двух дней еды. Голод отступил. Голод проступает.

Глава ╧5

Редакторская мысль, которую можно раскрошить на 3 части

Мне страшно иногда вставлять некоторые куски из телефона в книгу.

Поэзия – это всегда немного сумасбродство. Но как же я люблю процесс бессмысленного переворачивая всего смысла с ног на голову. Чисто от себя добавлю. Как истинное лицо перемывающего кости всем избыточным и мягким. Истинное лицо – это я. Прошлые разы вы меня не слушались... Ну, уже смешно это слушать, согласитесь? (н (не слишком ли сильный редакторский перегиб #2 – исправил большую "Н" на "н) е слишком ли сильный перегиб, ведь можно было продолжать еще вести читателя за нос, еще фразочку протащил бы – мысль при редактуре. В итоге решаю прямо сейчас текст не править, потому что. Но если тебя дернуло, что текст нужно править, то главное правило – ПРАВИТЬ! Поэтому я – текст. Ну, тут уже синоним, поехали кататься, а не философствовать... ) Вот тебе и поэзия.

И я тебе, сучара, улыбнусь гнилыми зубами. В лифте. Глядя в зеркало.

Только что думал о Блоке. Я помню твои стихи, но еще не схватил полностью. Слишком сильный на высшем самом нижнем (нижчем) уровне. Учи языки. В этом есть смысл. Очевидно бессмысленный, но абсолютно очевидный.

Отошел от темы? (редакторская мысль – только что я говорил фразу мертвому чуть левее или правее стоящему Блоку, это ли не бред? Но страшно) А вы попробуйте ее снова найти? Перечитывать!!!!!!!!!!!!!! (добавил восклицательных знаков – редактура (это значит, что ты сейчас останавливаешься сто процентов и перечитываешь этот кусок с начала главы (подмел легко за редактурой #2, на номер #3 не тянет, сверху такое было, но я упустил)) после перечитывания – есть пара моментов, которые можно добавить (некоторые слишком очевидные ответвления сюжета). (глупая мысль, чтобы брать ее в скобки – редакторская мысль). Но кому нужны эти ответвления сюжета?

Сама линия истории имеет (скобка потерялась, искать – редактура #3) (скобка потерялась – никогда не найдешь – подмел за редактурой #2) значение, суть истории, путь (тут был редакторский момент, который вы никогда не увидите, это была орфографическая ошибка), по которому я как читатель (и писатель одновременно) иду вместе с вами. Хочешь писать, друг? (тут есть легкий редакторский штришок-подмел, на истинный номер 2 не тянет (опять недосказанности) (текст в тексте, смотри), "с какой буквы писать "друг"?, оставляю как есть) Читай. Ходи вместе. А потом со своей стороны расскажи историю. Чтобы второй половине компании было интересно.

И вот, вопрос к тебе – (тут тоже орфографический момент, дальше не буду на этом останавливаться, вернемся (чувство скобки – чувство редактуры #2). Я добавил кусок текста после "Перечитывать!"). Стоило ли добавлять? Оставлять картину идеальной? А смысл? Хочешь поговорить наедине? Нет, брат, я тут в компания (глупый редакторский момент – прошу корректора оставить в "компаниЯ" и не исправлять. (ощутил чуть сверху (я еще указал где) где можно вставить скобку?) (Извините, что заставил делать лишнюю работу). И, по-моему, ты хочешь в нашу (редакторское обращение: "дорогой корректор, я понимаю, что это вообще нелогично, но это авторская шутка, мне правила писать никто не будет, прости, пожалуйста, я занимаюсь тем, что"). Да, ребята, именно так. У меня, в общем, есть что добавить.

...

Так сразу и не объяснишь.

...

Вот на нутре иду, добавляю синонимичную историю, ответвленный сюжет, и история держится на плаву, не завершается идеальной картиной острова. Я делаю из острова материк.

И хочешь, чтобы люди жили на материке? А может суть истории тянет только на рассказ или повесть. А ты запихни эти куски с электронного девайса китайского забыл фирму тормозит блокнота завтра в книгу на другом электронном девайсе. (хороший кусок – редакторская мысль, и я пишу книгу в смартфоне – редакторская мысль сорвалась в пропасть, потому что была съедена моей Гордыней) Больше на бумаге.

Чем больше плывешь, тем больше бред, густота, звук заходящего в телефонную трубку из Матрицы. (Кусок броска резкого – редакторская мысль). Уважение проявляй, с большой буквы называй.

Ты пониже, а буква повыше.

Что такое буква, а что такое ты.

Где структуризация? Думал структурировать посередине, а заплыл в густую вязкую трясину, вязкую как первые (сил редактировать больше нет – #2) недописанные тексты (но точно не ворованные тексты, ты ведь не вор, Толик?). Вор вор. Вот ты кто. Спихни сейчас все на. Постмодернизм – это когда... Опа, Глючит голову? Вот так и общаемся. Кто пишет книгу, отвечай? Принесли мне вашего БМ. Хорошие штуки бросили про сны, надо перечитать. Как пережить 2:30 – 3:00 без потерь в мозгу? А ты кто, как человек? Вопрос задавай, Маркеса читай. Человек-колдун с тобой говорит. Т9 (узнать, почему так называется) исправил "человек-колдун" на (чувствуешь беспокойство – тут я писал и одновременно наталкивался на историю про Лошарика и про иллюзию детского поощрительного воровства – редакторская мысль – историю про Лошарика я дальше, может быть, метафорично, а, может, (и скорее всего) правдиво расскажу) (тут после скобок в скобках я сделал небольшую паузу. Хотя два раза до этого ходил курить. Не написал этого. Курил при написании, вроде. А не при редактировании. Хотя кто его помнит, ха ха) "человек слон". Но при нажатии одного раза "удалить" исправилась вся фраза (что редко бывает со словами тут).

Вот, еще повернут. Шуруп Полуповернут, который кружится как Гудвин. Сказочный. (последняя редакторская мысль – стал ли текст лучше после редактуры и вставки редакторских мыслей? Очевидно, что нет. Но кому нужна очевидность. Слабая сила текста, где глубина? Это лишь пласт, это лишь перекресток двух улиц вселенных, разве нет?).

И вот теперь, Толик, пора перечитывать. (редакторская мысль) (редакторская мысль). (редакторская мысль). Редакторская мысль. (Истинный столб красоты – РЕДАКТОРСКАЯ МЫСЛЬ). И НА ЧЕМ ЗАКОНЧИТЬ? )()()() смерть жизнь ()()(()()(((()))))(((()() расшифровать можешь, но зачем? Т9 подскажет где ты на пути, автоматизация ()()(( но какой в этом смысл, если я ошибаюсь нарочно, и мы с тобой что в конце пути, что в самом начале.

(Все)

Глава ╧6

Сторож на кладбище или Насмешка над моей работой

Телефон на кровати. Кровать застелена одеялом, коричнево-белым клеточным, приятным на ощупь. Одеяло в некоторых местах сбугрилось – одна половина телефона полулежит на бугре, другая полулетит. Телефон черный, следы пальцев вдавлены в экран. Больше из себя телефон сейчас ничего для меня не представляет.

Корабль-диван курсирует к берегу. Взрывает носом волны, брыкается, тяжело несет нас с братом сквозь (спасибо) детство. "Пора тонуть", – подумал я и резко вывалился, аккуратно и мягко соприкоснулся с полом, сначала мягкой осторожной ладонью, потом телом, оставив одну руку на корабле – ухватил воздух одеяла.

– А-а-а-а-а! Спасай, тону, буря, – имитировал я кораблекрушение – корабль разламывался – А-А-А!

Мой брат меня спас (дальше я описываю момент, но постоянно в корке чувствую, что это имитация).

Устало открыл глаза. Я на одеяле в комнате, корабль-диван у причала, брат далеко и взрослый, я – ничто. Сегодня я зачумленный во время любви и смерти. Холодеет. Нереально. Но все слишком честно и правильно. Свесил половину ног

Как с собой справиться? Как ты справляешься с самим собой? Кто пишет эти буквы? Почему последнее время я не могу утвердиться в реальности, почему мне кажется все нереальным? Где мои руки? Где я? Кто я такой? Что делать и куда бежать? Как выпрыгнуть? Стоит ли выпрыгивать?

Стремительно набираю обороты. Стучу пальцами по клавиатуре. Клавиатура стучит по пальцам клавишами. Начал читать Библию. Кто по кому стучит? Кто на кого стучит? Все судьбоносное и глупое одновременно. Вопрос, зачем ты мне нужен? Как выбираешь ты? Уйди вон. Спишь в страшной закрытой темной квартире или включаешь свет? Болезненно-биполярные настроения. Посмотреть, что квартира пустая. Напротив, чуть правее, сидит мой коллега-враг – молодой парень в сером блеклом гольфе (один рукав закатан), с имитированным большим циферблатом на руке. Твои слышащие уши, твои губы, пальцы, глаза, смотрящие по сторонам. Он сейчас посмотрел на меня, он все знает, знает, что я пишу о нем. Как будут обстоять дела у тебя? Пытаюсь его описать, сам не знаю зачем. Я понимаю, что все выглядит безысходно в корне, но корень не будет диктовать правила, пусть пустота и является моей истинной оболочкой. "Какие планы, Толик, дальше на жизнь?", – спросил он меня 10 минут назад. Я не понимаю, что такое пустота? Я что-то промямлил, не зная, как ему сформулировать. Я скажу так. Нужен ли ему мой текст? Пустота еще не понимает, кто такой я. Кому нужен мой текст, кроме меня и моего успокоения? И если это не так, то я сделаю, чтобы это было таковым. Путь насквозь – это возможность путешествия по времени. Аминь. С закрытыми глазами на овощной кровати ты проникаешь в себя и являешься самим собой, крохотным ом, выходящим из мертвецки застоявшейся, но единственной квартиры, спускающий ноги в удобных базарных синих кедах, уводящих тебя прочь от себя в семье и запыленных слов, и бросающегося в круговорот футбольных баталий, где ты играешь на предпоследнем месте и чаще всего стоишь на воротах, если тот неглубокий желтеющий и почти трупный парень под каким-то номером не выйдет сегодня из подъезда. Рвать! Единственное, что я в жизни умею нормально делать – это обгладывать обиды. И ты, стремясь, бежишь от вопящих вопиющих девочек, копающих детские могилки и играющих в гробики, хоронящих свободу моего детства. Где был я, в конце концов? Что ты сам лично будешь делать со смертью? Что ты хочешь посоветовать, если у тебя хватает смелости называть куски текста как письмо юному другу, как поток сознания, как переплет тебя и книг, которых ты прочитал и прожил, что можешь быть большим, чем являешься. Все начало рушиться тогда, когда в отношениях начались подтексты. Где твоя объективность, деловой стиль, где рыбий скелет, где твой христос в конце концов, когда читал библию и пронзало тебя спутниковым космическим лучом, где ты тут один сам в самом деле? Лежа в ванной снова сорвался, грешный. Успокойся, успокойся, и поставь сраную ТОЧКУ. Нет. Этот текст никогда себя не допишет, потому что ты пытаешься уловить и схватить бессюжетного себя. В твоей жизни нет сюжета, поэтому в тексте его тоже не будет. Удалил следующую строку. Это так удобно делать на компьютере. Не трогай моих родных. Не трогай меня. Пора пойти покурить и потом, не смотря на слабоумного коллегу-врага, сидящего напротив, чуть правее, и постоянно говорящего мне в одно ухо, чтобы слова достигли с уха в мой рот и сказали ему в ухо, достать свой блокнот и продолжить. Тебе страшно, что сюжета нет? Нет. На самом деле, нет. Я в это верю. Еще не ушел. Листал интернет. Уже ухожу. Пока листал интернет, коллега-враг резко вскочил, сделал 4 шага по маленькой комнате, выкручиваясь, разминая шею, переворачиваясь со стороны в сторону, суставами рук по бокам и быстро в 2 шага вернулся – снова сел за компьютер. Там находится его зарплата и возможность не умереть сегодня вечером от скуки. Отвыкание от всех дел, отвыкание от мыслей, отвыкание от ворочания глазными зрачками, превращение в бледного молчаливого короля, которым ты станешь, когда медленно начнешь умирать от скучающей эфирной тоски. Ухожу.