Текст книги "Сквозь (СИ)"

Автор книги: Буравин Анатолий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

***

Соркош сидит в офисе. На часах ноутбука 17:50.

Медленно загружается ноутбук,

Жизнь идет помимо тела

Неумело

С точки зрения меня.

С точки зрения ноутбука

Все не зря

Все не зря.

Слева в углу уселись двое прыщавых уродцев, оккупировали стол своего друга, который привел их недавно сюда работать. Обсуждают зарплаты. Свои и свои в перспективе. Чужие и чужие в перспективы. Слямко шамкают конфетами во ртах, ссут друг на друга и вокруг, и говорят, что такие большие зарплаты – это усредненная неправда. Один из них ненавидит эти конфеты. Но они вкусные. Для него, по его словам, это самое обидное.

Соркош сидел за столом, упершись в монитор. Буквочки дождливо плакали, задерживали дыхание. Пальцами по клавиатуре с белыми буквами на черных клавишах.

Рассуждают о том, кто кому даст пизды. Перешли на шепот. Шепотом засмеялись, плавно переходя в громкий смех. Снова говорят громко. Важная штука – наливай. Одноразовые стаканчики стукнулись, один полетел в одноразовую урну. Увидели камеру. Ну. И. Ладно. Шутка о том, что накажут за конфеты. Гагага. Выпили за сиськи. Ого.

Соркош посмотрел в темноту за окном. Жалюзи уже кто-то открыл.

И щас пиваса сверху.

Соркош пытался сосредоточиться. Некуда деть глаза. Словно приходиться в поток всыхать. Костянеть.

Сигу дал. Чувак вообще попутал. Сигу дал. И отакот на протяжении нескольких месяцев. Или на перекур выходишь. Мне сказали, делал мультиязычность, а там торговый каталог, мне сказали, дублируй все и переводи на польский, я 8 дней вставлял в карточку товаров контрл ц контрл в в карточки товаров, а потом ты не совсем некорректно работаешь и мы будем думать, оставлять тебя или нет, я говорю, я ухожу, сел и доработал, он мне ты денег не увидишь, а ты зеркал не увидишь на машине, месяц не отдавал бабки, месяц пишу, зеркала, и смс приходит с деньгами я так рад что компания развалилась я шампанское открывал в натуре.

В комнату зашла девушка, которая ничего от жизни не хочет кроме любви и детей. Спросила хитро о том, почему в комнате пахнет алкоголем. Они ее еще не раскусили, но как раскусят, то будут вязать узлы, разваливать пахи, да иди нахуй, тебе впадло уже пройти, честно, почему мы с ним переписываемся, сайт, да пускай даже врет аналитика, он звонит сегодня, я не знаю что ему предложить, средне-нормально, разговор перешел за конверсии, потоки заявок, я хочу увеличить трафик в пять раз, я не знаю, просто будешь заходить на сайт постоянно, что мне ему предложить, он как человек увидит, интересно, а сколько у них трафика на сайте, зачем ты, Соркош об этом думаешь?????

Соркош отошел от разговора. Привык к запаху алкоголя в комнате. Запах алкоголя не чувствовался.

Последний ноутбук вышел, стоит как квартира, я смотрел обзор, я смотрел последний, когда маленькие, понял, это сам экран, а я смотрел маленькие ноуты, это тоже бомба, так мы с тобой вместе смотрели. У меня есть предложение от которого вы не сможете отказаться, удиви, я курить очень хочу, пойдемте покурим, я думал у тебя предложение вызвать такси, а ты что собрался, у меня с собой чуток денег есть. Трое вышли из комнаты. Соркош остался в комнате один.

И вот твоя жизнь Соркош. Итак, мы рассуждали о потере субкультурности. Соркош протер пальцами лицо. Широко раскрыл глаза. Тряс правой ногой. Соркош один в рабочей комнате. Почти не на задворках города. Один в комнате. Живет жизнь.

***

– Скажите мне это в лицо.

И улыбнулся.

– Ты зашел в комнату вместе с Роном, Соркошем и Седым, – сказал Я за Мной. Этому свидетель Я, который сидит за столом, я, Седой, Рон и Я, который сидит сейчас в игровом баре.

– Принимается. Но это ничего не меняет, – улыбнулся Соркош.

– А вот это уже похоже на ухмылку и на неуважение к суду.

– Извините, – сказал Соркош.

– Сделаем вид, что ничего не произошло и ты просто встал молча около двери.

– Теперь это неуважение ко мне – вы смотрели на меня как на сумасшедшего.

– Ты уверен?

– Да.

– Ты видел это в наших глазах?

– Да.

– Седой, что ты скажешь?

Седой ковырнул кончиком языка уголок расколотого зуба спереди.

– Та мне до фени. Пацаны, присаживайтесь и давайте уже начнем. Атаель, привет! Я за Мной, не строй тут из себя Короля Королей, давайте уже все сядем, обсудим и разойдемся. У всех свои дела.

Соркош весело хмыкнул:

– Блин, да, пацаны, давайте уже.

Комната была комнатой. Все были в комнате и все остановилось на секунду. Кадр перевернулся. Атмосфера немного накалилась, хотя в этих отношениях, которые сейчас будут выясняться, температура отношений лишь немножко выше, чем в других частях их отношений.

Кто начнет?

– Вне зависимости от того, что текст Сквозь закончен, я считаю, что этот разговор должен состояться, – сказал я.

– Абсолютно согласен, но я не знаю, о чем должен быть этот разговор, – сказал Я за Мной.

– Давайте тогда разберем те факты, которые мы знаем, – сказал Рон – мы знаем, что этот разговор как-то касается Сквозь или Сквозь как-то его касается. Одним словом, Сквозь точно здесь замешано, иначе непонятно и абсурдно, что мы все тут.

– Мне нравится подход, – поддержал Атаель – согласен вести разговор в таком русле. Мы знаем, что мы – персонажи текста Сквозь, поэтому Сквозь определенно нас касается.

– Мои персонажи – совсем не мои персонажи, – сказал Я за Мной.

– Да, вот и открыл для себя что-то, – сказал я.

Все замолчали в тупике. Комната обдавала всех предметами.

– Если я все правильно помню, мы должны обсудить стул, – сказал Я за Мной.

– Спасибо, что сказал, – цокнул Седой.

– Извините, – сказал Я за Мной, – я пытаюсь думать в нашем направлении; каждый из нас должен дать факты, которые неизвестны другим. Мне кажется, так? Атаель, что скажешь?

– В теории звучит правильно. Начинай.

– Я уже только сказал факт. Теперь кто-то из вас.

Все замолчали.

– Все факты каждого скрыты от каждого из нас, – сказал я – по логике, только ты, Я за Мной, должен знать все факты.

– Я бы согласился, но как оказалось, я тоже персонаж текста Сквозь, – сказал Я за Мной.

Все обернулись ко мне. Я сидел в игровом баре и должен был сказать хотя бы несколько слов. Я не знал, что им сказать. О чем должен быть разговор? О Сквозь. Это все мы знаем.

– Факт: я не являются персонажем текста Сквозь, – произнес в комнате я свой голос.

– Это уже не так, – сказал Атаель, – твоя строчка является строчкой диалога в данном тексте, ты уже персонаж. И если я насквозь просмотрю этот текст, то увижу еще следы тебя. В начале.

– Может быть, не знаю, мне все равно, я не являюсь буквами в буквальном значении. Вы – буквы. Я – не буквы.

– Тоже правда. Но отчасти. Можно долго спорить, – сказал Атаель.

– Спорь.

Седой по-обезьяньи напряг тело, плавно дернулся и пересел на другую ногу.

– Получается, что это все творишь ты? – спросил он.

– Получается, что так, – сказал я.

– Нахуя? – спросил Седой.

– У меня нет такого вопроса. Наверное, это красиво. Неважно, красиво или нет. У меня такого вопроса. Я просто это делаю.

Рон посмотрел в потолок.

– Вопрос, – спросил он – тут появляются и другие персонажи – Эммануил тут лазил вроде, другие...

– Простите, – перебил я голосом – Эммануил и сейчас, как односложный персонаж наблюдает комнату вне комнаты. Да?

– Факт. Не отклоняемся от темы разговора, – сказал Я за Мной, – кстати, я это знал.

Стало скучно.

– Да, – произнес я в комнате голосом, – конечно, знал, ведь ты – это я в прошлом. Всего лишь. Я разговариваю с собой в прошлом.

– Факт.

– Да по сути дела весь этот разговор, все эти строчки в тексте – это разговор одного с самим собой, – сказал я.

– Шиза, – улыбнулся Седой.

– Не совсем, – сказал я, – таким образом были рождены персонажи. Ничего особенного нет, зачем только сталкивать их вместе в одной комнате для препарирования, я не понимаю.

– Нельзя сказать, что я сталкиваю нас всех специально и что я это изначально продумал, – произнес я в комнате голосом – так получилось, меня это тоже, в какой-то мере, удивляет...

– Что с нами будет? – спросил Соркош.

– Ты разобьешь голову об стену, когда мы выйдем из комнаты, – произнес я в комнате голосом.

– Я умру?

– Отчасти да, Соркоша больше не будет.

– То есть это метафоричная смерть?

– Нет, Соркоша больше не будет.

– Никогда?

– Я понимаю, что в моих силах тебя воскресить потом, но я хочу другого.

– Зачем тогда ты меня написал?

– Я прошу прощения. Я не писал. Ты написался.

Молчание.

– Я тоже твой персонаж, – сказал Атаель.

– Но ты больше, чем все мы. Ты наша совесть, – произнес я в комнате голосом.

– Вот ты мне скажи, о чем эта вся история? – спросил Седой.

– Я не знаю, – произнес я в комнате голосом – я лишь предощущаю.

– Ты хочешь какую-то мысль донести или что? – спросил Рон.

– Я не знаю, я просто это пишу.

Молчание.

***

Я не помню как тебя зовут

Я помню только сердца стук

Не твой

Соркош оцепенел. Все возможные жуткие страхи в миг вложились в голову, полуреализовались по блуждающей будущей линии жизни, разомкнулось спокойствие, абсолютный конец всего одурманивал, берег от теплого сытого сознания бесконечных слов. Соркош взял в правую руку бутылку с водой, в левую взял дешевый, с виду граненный, но с частичками пластмассы, стакан и налил в него прозрачную жидкость – воду. Соркош сидел в кафе за круглым деревянным столиком. Красивые молчаливые люди вокруг, которые не трогают тебя стеклянными колбами, не вносят в твою жизнь свою жизнь и не пытаются раскроить наши души на части и в мелкие никакие узоры. Средний чек выше, еда дороже.

Соркош ощущал, что если пропадет сейчас, то ничего не пропадет вообще. Каждая отдельная частичка, которая не имеет за собой функции шестеренки, не влияет на бытоописание. Никак не проверишь. Пропадет твоя глазастая внедряемость в мир, твои пальцы, твои уши, твои руки и неброские колени. Кожа натягивается, словно не дышит, словно не видит, словно ничего этого нет. Соркош вспомнил быстрые вспышки паники, которые были у него по поводу моего наблюдения за ним. Как хорошо, что текст выжат и Соркош материализованный сидит в кафе за круглым деревянным столом. Как хорошо, что нет ничего мешающего убежать вдаль перспективы, пусть перспектива не ссужается и не притягивает. Беог на месте. Место на бегущих линиях, уходящих уходящих, плывущих, скользящих, скоростных, движущихся, а Соркош стоит на месте и двигает плечами. Вот и жизнь. Вот и я есть сам изсозданный. Из глины и мяса, из родителей и друзей, из детской площадки и случайных слов, из моря всего хаотичного и условно структурированного.

Соркош посмотрел в окно. Вечер; отражения ламп и зала ложились слоем на окружающее пространство вокруг здания – в линию перед окном, вокруг здания по кругу. Дорога наклонилась справа налево, если сидеть с Соркошем рядом и смотреть в окно вместе с ним. Человеческие существа двигаются по заданным параметрам, двигают транспорт по асфальту, фонари еще не зажглись, но окна светятся включенными лампами внутренних помещений. В момент взлетает и падает, слова растекаются в воздухе, буквы и предложения соединяются в ассоциативные тексты, следуют друг за другом, и пускаешь руки наутек по клавишам, по внутреннему почерку, держащему шариковую ручку или облезлый карандаш, как уж повезло тебе в этот момент.

Соркош представил, что встретит дорогого знакомого из прошлого. Глазами в глаза, привет привет, у меня вот такие дела, вырвешь что-то вскользь из проходящего контекста за последнее время, смущенное явление человека перед человеком, разные наполненности, слишком разные, чтобы раскрыть их вдруг и переломать себя поперек. Вдох не дает возможности слиться с человеком, он дает лишь представление слияния и четкое мыльное ощущение пронизывающего стержня, божественной силы и хлопочущей чайки, уводящей вверх вверх и снова опускающейся вниз, но лишь проекция наоборот, чайка вверх вниз вверх вниз с какой стороны ты смотришь? Переворачивая голову наоборот – летишь или падешь вниз, переворачивая голову наоборот – летишь или падаешь вверх.

Кафе застыло. В календаре людей какой-то год и месяц и день. Соркош посмотрел на скомканную пустую пачку сигарет на стуле рядом. Потратил секунду на то, чтобы посмотреть на скомканную пустую пачку сигарет на стуле рядом. Прошла секунда жизни. Широкая полнотелая секунда.

Пришли люди. Близкие люди Соркашу. Или мне. Сели рядом. Обсудили Соркаша со стороны. Обсудили мироздание неоднозначными словами. Обсуждают громкие темы, которые будучи произнесенными, выливаются в смешные предложения. Все есть все и одновременно ничего. Я считал, что я все понял. Мозг не совсем забывает. Крыхкое ощущение, ничего не объясняющее и не должно объяснять. Можно изыскивать случайные разговоры, а какие разговоры не будут случайными? Объединенные одной темой, одним сюжетом, притянутые за уши, придуманные, додуманные, вопросов нет, фантазии нет, вывода нет, я и так это знаю, чувак, зачем мне это рассказывать, сложными словами простые вещи, кому простые, а кому непростые, там вон кто-то сидит и что, не понимает эту историю?

Соркош опустил глаза. Враньеватыми обмотками обмотались и позируют на подиуме. Врань, ложь, пиздеж, враки, обман. Что мы будем с этим делать? Или нравится? Соркош подумал, что этот абзац слишком смахивает на выводы и мораль байки врачующей детскую душу. История, вывод которой придуман взрослым обсохлым мозгом, выгодой, баблотишками, поданным в старости ебучим граненным, но пластмассовым стаканом, любовью, уважением, объятием слабосильным, жалостью, спокойной смертью. Это конец. Вот мое после меня. Хахаха. Хахаха. Азазаза. Мораль слушай, деточка, мораль слушай, деточка, поток в потоке. Соркош вдохнул. Жизнь живет тебя.

***

Голова болит

Я – робот

Сломанный алгоритм

Смерти

Иди, Соркош, иди. Вокзал – твоя свобода.

Солнце сегодня выглянуло. На лице Соркоша невольно проступило грустное выражение – верхняя губа к носу, уголки рта натянуты вниз. Если глубоко закрыть глаза и представить, что ты не Соркош и на секунду (может быть) в это поверить, то откроешь глаза, а все вернулось на круги своя, в тело Соркаша, тело Соркаша не исчезнет, пока не умрешь. Боялся ли ты, Соркош, сделать что-то с собой, убить себя? Прыгнуть? Нет. Боязнь не удержать тело и разбить голову об зеркало. Зайти в туалет, закрыть за собой дверь, в последний раз услышать голос знакомого в комнате, и разбить голову глазами об зеркало, ртом об зеркало, нос в нос зеркального зеркала, не больно, а справедливо и колко, со злостью, месть за мое существование, единственное выходное понятие, выходное пособие, выдайте мне выходное пособие, зрачками в зрачки собственные, если в другие влиться не получается. Вдох. Выдох.

Стихи как отрывки меня

Блуждающий черновик

Нет сил на себя

Жизни сил нет на меня

Водопад брыщет

Луна ушла за угол

Ищет

Кусок мира

Чтобы жить

И не думать о жизни.

***

– Давайте еще рывок. Понятно, что тяжело, но хотя бы 1 факт перед тем, как мы начнем говорить о стуле, – сказал Я за Мной.

– Любой факт, – произнес я в комнате голосом.

– Что будет со мной? – спросил Я за Мной.

– Рамки тебя размыты, – произнес я в комнате голосом, – с тобой сложно наладить контакт, потому что ты это я, только в другом времени. Поэтому с тобой будет то, что сейчас происходит со мной.

– То есть я застывший персонаж?

– Скорее текучий.

– Сквозной?

– Ну, не льсти себе, все мы сквозные, – сказал Седой.

Молчание.

***

Лениво размазывалось небо, буквы. Тишина вечерняя, темнота беззвучная. Комната как была, так и есть. Опустошение Соркаша мешало ему найти точку опоры или самому стать опорой. Вдохи и выдохи не давали понять, что делать, не давали разобраться в ситуации, не давали вообще ничего, кроме себя самого. Соркош трогал себя, смотря на других. Сам себя не привлекал, не ценил, не любил, не чувствовал по поводу себя вообще ничего, кроме себя самого.

Жизнь Соркоша не являла собой ничего, кроме сейчас. Поступков не было, потому что поступок – это то, что уже прошло. Идей не было, потому что идея – это то, что осмысленно. Жизни не было, потому что почти не было смерти. Смерть удалялась с ее возможным началом, только поздоровайся со смертью, только удиви пыльную истину и сразу вырежут тебя, как небывалую небыль. Наслоения одинаковых слов, рифм, буквожуйство, ассоциативные ряды, корни – все это слово единое. Каждое слово рифмуется с другим словом, только в другой проекции. Каждый стих – повторение одного слова по кругу и с разных ракурсов. Каждый миг – повторение одного мига с разных сторон, в графике, в сложнонаслоенном, в предмете, в яйце, в сыне и отце, в матери.

Соркош хочет сделать движение. Проявить себя как сюжетная линия. С ответвлением. На удовольствие. Секс и деньги. Прыть и серьги. Уважение без унижения. Унижение с уважением.

Соркош открывает утром глаза. Соркош закрывает вечером глаза. День уже идет, вечер еще не закончился. Нет начала, нет конца. Не помнишь как родился, не вспомнишь как умрешь. Что я пропустил? Я не досмотрел!

Соркош лежит в комнате. Комната залечила в себе Соркаша, если смотреть на комнату сквозь его ощущения. Комната была комнатой вне зависимости от того, был в ней Соркош или нет. Комнату создавал я, а не Соркош, пусть даже я создал просто слово – "комната". Соркоша я поместил в комнату. Вы уже, наверное, поняли, что Соркош не замечает меня. Не смотрит в меня. Смирился со своей объективизацией в мире. Почти скоро придет момент разбития головы. А всего лишь посмотреть на меня, не боятся, увидеть и я стану Соркошем, а Соркош мной. Так привидится Соркошу. Или мне. Попытка за пыткой, колесо за цепочкой, мыслеформы за словообразами, удивление за радостью, сладостью, масть, мать, ю, вась, ты, лю, ее, лю?

Соркош барахтается в буднях.

***

День выглядел вчерашним. Ступившимся, оступившимся, плоскостью наложенного начала и ориентировочно параболического конца. Открытые глаза Соркоша внимали желтой белизне потолка. Движения тела закрутили по часам тик-тик-тик, по степенным часам, по времени, по словам, летящим в сторону Соркоша, от которых не спрячешься, не убежишь, не прилипнешь к моменту сейчас, не растворишься в нем, словно ты будда открыл лотос и открыл все в голове всего.

Соркош подумал о том, что нужно связать свою жизнь сюжетом. Бессюжетная жизнь ни к чему хорошему не приведет, кроме мучительной, медленной, длинной во всю жизнь, смерти. Сюжетная жизнь, конечно, тоже ни к чему не приведет, кроме смерти. Только придуманно-осмысленный взгляд сделает смерть не такой, какая она есть на самом деле – никакой, скучной, резкой, убивающей все, все в итоге умирает, все в итоге умирают, что остается после нас, кроме крох и смерти на столе самого меня. Скучный боженька Соркош думал о том, что стихами не отделаешься. Думал о том, что стихами не залечишь рану. Думал о том, что стихами только откладываешь смертельные мысли в даль фона, словно не замечаешь. Убивает тебя смерть и заново рождает в смерть. Даже после смерти тебя ждет смерть, потому что после жизни есть только жизнь. Радость всебожественная! Радость всеобъемлющая! Из своего тела в другое тело, из тела в растение, из растения в животное, из животного в небо, из неба в ангела, из ангела в Дьявола, из Дьявола в стол, из стола в небо, из неба в муху, из мухи в протон, из протона в ток, из тока в звук, из звука в глаз, из глаза в волос, из волоса в ось, из оси в круг, из круга в квадрат, из квадрата в небо, из неба в землю, из земли в пепел, из пепла в огонь, из огня в полымя, из полымя в воду, из воды в песок, из песка в тебя, из тебя в меня, из меня в нас, из нас в него, из него в нее, из нее в меня, из меня в солому, из соломы в корову, из коровы в зайца, из зайца в среду, из среды в идею, из идеи в понятие, из понятия в слово, из слова в букву, из буквы в цифру, из цифры в очередь, из очереди в косу, из косы в лису, из лисы в член, из члена в мочу, из мочи в березу, из березы в ромашку, из ромашки в чай, из чая в свет, из света в тьму, из тьмы в тюрьму, из тюрьмы на волю, из воли в круг, из круга в квадрат, из квадрата в тело, из тела в чтокого-то, из чегокого-то в Бога, из Бога в мир, из мира в Бога, из Бога в мир, в начале было слово и слово было у Бога, и Бога не было, и слово было Бог, и слово было у Бога, без Бога не было мира, без мира не было Бога, игра игр, игра игр, игра игр, и слово Было, и Было слово, и есть слово, и есть Текст, и текст есть, и словно, слово, словословно, из круга, из танца, из вездесущего во всесущее, в меня, в тебя, в нас, мы, ты, я, я, я, я, я, я, я, я, я, сотри свое детство, сотри свое отрочество, сотри свою юность, сотри свою зрелость, сотри свою старость, сотри свои принципы, сотри свою личность, сотри мир, сотри себя, сотри любые свои проявления, ты видишь, что в основе, ЯЯЯЯЯЯЯЯ, чистый ты, чистый ты, пустой ты, ты нет, только пустота, во мне чистая пустота, в тебе чистая пустота, в нас чистая пустота, бери тела, стирай тела, внутри чистая пустота, я есть ты, ты есть я, мы одно, одинокий он, смотрящий внутрь, внутрь смотрит в него, создается слово, иллюзия за иллюзией, предметы за предметами, что есть стул, что есть стол, что есть я, я это ты, ты это я, все все понимают, все знают, что делать, плыть плыть, взрываться, умирать, вбирать, рождаться, умирать, жить, смерть, Соркош смотрел на желто-белый потолок и не мог пошевелить рукой, словно прозрение пылилось где-то в углу, но взгляд твердел как тупой предмет в комнате и давил давил давил сдавливал.

Часть ╧3

Я создал мир, который никогда не кончается

Единобрыкающийся

***

Мне приснился сон наяву. Я был пьяный, хотя сильно пьяным я никогда не был, разве что один раз, когда упал, но и тогда, быстро поднялся и заплетательно двинул тело вперед, и удушенный, хотя удушение не является моей частью, я балуюсь этим только последний год и скоро, надеюсь, закончу, осталось буквально недолго – я не буду тем, кто бросает 70 или 80 раз. Сидел между двумя столами, тесно прижатыми друг к другу; образовавшаяся щель между столами притягивала мою голову упасть, правую руку локтем упер в край правого стола, левую руку локтем упер в край левого стола, ладони упер в виски, пальцы сомкнул на лбу, ноги где-то далеко внизу. Горизонтальные глаза положил на вертикальную щель и смотрел сквозь нее, размывая расфокусированное зрение.

Представьте себе огромный стальной мост, на который вы смотрите сверху. Вертикальный маятник, ворота, которые составляют основу мира, дальше ворот глаз не видит, только черный воротящий пустоту космос и маятник, на который смотришь прямо, хотя кажется, что это мост, на который смотришь сверху. Черно-белые ворота, которые притягивают тебя как сауроново око, черная гравитационная дыра, как ангел на страже, пропускающий в райад, как непоколебимое, но живое чистилище, проверяющее тебя на что-то очень важное, очищающее тебя, слишком огромное. Маятник настолько далеко, насколько вы можете себе представить далеко, дальше, чем любая галактика, но я вижу его как вертикальный карандаш в метре от глаз (всего лишь пол, всего лишь пол, всего лишь черточка на полу). Если я ринусь к вратам, то буду плыть к ним вечно, а когда вечность закончится, я не смогу окинуть маятник взглядом, ворота впускают души и не выпускают души или выпускают души и не впускают души. Почему маятник? Невидимый стальной шар двигается по заданной траектории сверху вниз по плоскости моста, наблюдает за тобой, смотрит в тебя, ждет тебя, зачем ты смотришь в ворота, если пока еще не собрался, не собираешься, не хочешь, а если и хочешь, но не можешь, еще не высказал данное тебе поручение, приказ, невольное творчество, пророчество, опять ты о себе, Толик, возомнил непонятно-что, непонятно-кому, где ты, Толик, где ты, милый, рефлексия, рефлексия, вернись в жизнь, вернись в семью, сделай добро, будь собой, сквозь призму твоей головы мы видим ворота чистилища, сквозь призму твоих глаз мы видим край вселенной. Веет бессмертным холодом и теплом, новыми возможностями, отсутствием добра и зла, словно кто-то создал эту вселенскую и выпускает наружу, рождает извне, словно я кормлюсь в жизни пуповиной моего непонимания, боженька, как это обрадует, если так есть на самом деле, ничего в самом деле не существует, о чем ты можешь говорить, это мысль стара как все, какое еще чистилище ты видишь! Удавись! Отвлекись! Куда ты смотришь! В голову собственной фантазии, в голову воображения, в голову сказки? Обманщик, обманываешь, врешь, успокаиваешь и врешь, лишь бы мы были покойны. Сука ты, Толик, сука?

***

Мужчина в ветровке удалялся слева или справа или прямо или назад, смотря с какой стороны смотреть на мое тело. Улица стояла на месте, мои ноги стояли на месте. Я опустил руки вдоль туловища, люди обходили во все стороны меня. Собираюсь сделать еще шаг, улицы вселенных улицы вселенных, сам себе вселенная, сам себе. Итак, Толик, давай разбираться. Это – твой сюжет. Твой выход из дома. Твой поток рядом. Твоя воля возле. Твои руки. Ты – волшебник. Ты – сказка. Ты – близость. Ты – счастье. Ты – поддержка. Ты и есть истина. Ищи истину в себе, смотри в истину себя. Пора перестать принимать позицию, оставь Соркоша позади, оставь Атаеля впереди, сам остановись и ревом вырывайся. Что делать?

Где-то недалеко за спиной девятиэтажка, напротив продолжающая раздвигающая косоугольность – ходят люди, ездят машины, много пищавых звуков, грубые нервные деревья, цветное пыльное небо, погода, большие дома. Позади тоже самое. Я стою посреди статически-двигающейся улицы, кое-где перекрестка. Сюжет, сюжет, сюжет. Двигаем правой ногой. Шаг. Правое плечо вперед, левое плечо назад, как при ударе. Нога касается, останавливается, прижимается подошвой к асфальту. Двигаем левой ногой. Шаг. Левое плечо вперед, правое плечо назад, нога левая дальше, чем правая, из таких шагов состоит путь наш.

Как вонзить в себя все? Как вывернуть себя наизнанку? Как сквозь все выстоять и по ветру лучом расплескаться без добра и без зла, как вернуться в начало, как построить сад, как создать человека, как не позволить себе все испортить, как исправить свою ошибку, баг, баг, баг, тестируем, это что, тест?, очищение, потоп, начать сначала, начать сначала уже нельзя, если видел то, что видишь сейчас, раскаяние, мое раскаяние, я возомнил себя тобой, это ты себя возомнил мной, не трогай детей, даже если родил их, не трогай детей, даже если родил их, не трогай детей, даже если родил их, не имеешь права, кто ты такой, убери свою воду, убери свой огонь.

***

Вне зависимости от того, станет ли мне спокойно, мне неспокойно. Я не согласен. Я не согласен. Я против достижения целей любыми методами. Я против слез ребенка ради спасения мира. Ты говоришь о том, что только слезы ребенка могут спасти этот мир, но я не хочу его спасать, я хочу, чтобы его никогда не было. Тогда не было бы и ребенка. Есть ребенок – есть слезы. Спасибо, что я рожден. Спасибо, что я вижу свет своими глазами. Нет оценок, нет разветвления, все течет и пересекается, все прыткое и одновременное стабильное. Меня не устраивает твоя беспомощная никакая субстанция. Я против создания мира, который никогда не заканчивается?

Убрал Соркоша и Атаеля в закрома. Пытаюсь без вдохов и выходов быть собой. Зеркало, которое пытается быть не зеркалом. Последние 2 недели мое тело будет писать этот текст, последние 2 недели я даю тебе, чтобы высказать свое слово. Не стараюсь, не вымываю, лабиринтами предложений двигаюсь по пространству, лишь бы ты разрешилось. Сыном, дочерью, потопом, новым миром, концом света, краем, началом времен, оправданием, сущностью, новым жанром, любовью, улицей, вселенной, мной, собой, словами, синонимами, словосочетаниями, тянущимися за словосочетаниями, это не сложно выжимать себя, пишешь и пишешь, ничего сложного. Стоишь напротив зеркала и рисуешь зеркало, в котором отражаешься ты. Стоишь напротив зеркала и играешь музыку, в которой тебе кажется, отражаешься ты. Главное – стоять и отображать зеркало, а не отображать себя, отображающего зеркало. Обычная задача, вложенная в ребенка, выросшего без отца. Обычная злость на себя за то, что в тексте слишком много "я".

***

Лепестками рассыпается детская дружба. Настоящая мужская детская дружба. Имена пацанов растерлись, потерялись, исчезают день за днем, но помнишь, вспоминаешь, улыбаешься, радостно, было. Крикливым скоком бежал ты впереди меня, прыгал выше меня, показывал пример, смелым взором смотрел вперед, оборачивался ко мне, звал, кричал, прыгал, мы прыгали, мы кричали, приятное тепло рукоятки игрушечного пистолета, кирпичный угол дома, весенний двор, твои пацаны, после стакан холодной воды, леденящей в миг мозг, сладкие быстротечные жвачки, первая музыка, первая обнаженная женщина на обложке дешевого журнала за стеклом киоска, первые разговоры о страхах и первые жеванные листья деревьев, после украденной у мамы сигареты на двоих. Лица пацанов раздельные, но общие. Друг. Друг. Друг. Где ты? Там где и я. Здесь. Где мне еще быть.

Удалось побывать в разных жизнях, в разных дворах, на разных улицах и в разных мелких деталях. Все благодаря постоянным переездам с квартиры на квартиру, смене жизненных позиций, словно сегодня у тебя новая жизнь, которой ты боишься, но ты еще цепляешься за старых друзей, которые еще вчера, поздним вечером, во время переезда и складывания вещей в скотчобумажные коробки, были твоими лучшими, любимыми, навсегда оставшимися, вдох и выход понимающими.

Ты был такой, какой и сейчас, только тело твое выросло, правила поменялись, все перевернулось, будущее наступило, а ты не успел вкусить, уплыть, поклясться, остановиться, задержать футбольный мяч чуть-чуть подольше, попытаться прорваться, забить, отбить, ударить, поцеловать, сбросить с себя идиотическую ухмылку, проступить сквозь себя на этап. Я использую единственную возможность собрать вас всех перед буквами, чтобы сказать спасибо за сотни дней, которые мы провели с вами вместе. Я не хочу выжимать никакой смысл, было очень весело, местами было жутко грустно, и, наверное, чаще было грустно, чем весело, поэтому я тут сижу и пишу эти буквы, чтобы хоть как-то выдавить из себя унижающую пресность, серость и тупоумие. Но если брать мою жизнь за пример, то все хорошее, что со мной произошло в этом мире, перечеркивает все плохое. Мне хочется сказать спасибо за то, что я жив, и за то, что иду от детства к детству. За проходящий смысл, который я не улавливал. Я ни в коем случае не жалею, не скучаю за вами, и не хочу повторений. Но было круто, пацаны. Было просто пиздато. Иногда даже слишком невероятно, слишком сказочно, чтобы в это поверить.

Круговорот твоих событий

Любви круговорот людей

Круговорот

За ворот осень залетает

Трясина тает