Текст книги "Снежная смерть"

Автор книги: Брижит Обер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Магали, кого ты видела по телевизору? – спрашивает Иветт.

– Господина. Господин друг Лиз. Господин с террасы.

– С террасы? – спрашивает Иветт уже не так беззаботно.

– Господин играть с Лиз на террасе. Почему не играть с Магали? Магали хочет играть кресло! Сейчас!

– Прекрати! – прерывает ее Франсина – Кресло Элиз – не игрушка, и ты это прекрасно знаешь. Как выглядит этот господин?

– Не знаю. Не помнить.

– Магали! Вернись!

Бессвязные выкрики удаляются.

– Она нам устроит сцену, – предупреждает Мартина, – она такая чувствительная.

– Она видела убийцу! – восклицает Франсина. – Наплевать на сцены! Найдите ее.

– Но… мадам Ачуель… – протестует Мартина, обескураженная такой резкой вспышкой.

– Франсина права, – вмешивается Иветт, – это уже не игра. Мадемуазель Андриоли чуть не убили, в конце концов! Надо предупредить Лорье.

Телефонный разговор. Вернувшийся Ян спрашивает, что происходит. Летиция объясняет.

– Но разве Магали не гуляла с вами во время этого ужасного происшествия на террасе? – спрашивает Жюстина.

Ян задумывается на несколько секунд.

– Лорье сейчас будет, – говорит Франсина, вешая трубку.

– Крис-тиан… У-шел.. , – вдруг произносит Леонар.

Ян ударяет себя кулаком по ладони.

– Точно! Мне пришлось побежать за Кристианом, который съезжал с холма на заднице. Магали могла на несколько минут от нас сбежать. Теперь я вспоминаю, что она не хотела идти, говорила, что у нее голова болит.

– Она могла присутствовать при нападении на Элиз, а потом спокойно вернуться к вам? – удивляется Жюстина.

– Давай заходи! – приказывает кому-то (наверняка Магали) Мартина. – Не съедят тебя!

Неудачные слова, учитывая обстоятельства.

– Простите, я слышала, о чем вы говорили, – продолжает Мартина, – и думаю, что у меня есть ключ к этой загадке. Выходя из кабинета, я увидела Магали перед гаражом и отвела ее к остальным. Ян был за холмом, внизу, и тащил на себе Кристиана. Я поспешила вернуться, потому что пора было заниматься Жан-Клодом.

Итак, a priori,Магали не лжет. В этот момент появляется Лорье в сопровождении Шнабеля. Им объясняют ситуацию: Магали утверждает, что видела напавшего на меня по телевизору, во время повтора мужского финала Европейского кубка по сноуборду в Ла Колмиане, это километрах в пятидесяти отсюда. Лорье спрашивает, что заставляет нас думать, будто «друг Элиз» – это обязательно Вор, а не кто-то из обитателей деревни. Ему объясняют про «подарки». Он приходит к тому же выводу, что и я: Магали видела, как человек подходил ко мне, еще до эпизода на террасе. Все поворачиваются к Магали, а та начинает плакать и жаловаться на головную боль.

– Если девушка плачет, солнце крылышки теряет – говорит ей Шнабель.

– У солнца нет крылышек! – протестует Магали капризным голосом.

– Вот как? А как же оно летает по небу, а?

Пока Магали заинтересованно думает над вопросом, Франсина бормочет:

– Не хватало только забивать ей голову этими глупостями!

– Хочешь конфетку? – снова вступает Шнабель.

– С чем?

– С волшебным напитком. От него голова проходит.

Шелест целлофановой обертки.

– Ну, лучше?

Неуверенное «да» Магали. Шнабель продолжает на одном дыхании:

– Ну, так что, ты меня видела по телевизору?

– Неправда, не тебя! Друга Лиз!

– Я тоже друг Лиз, – подыгрывает ей Шнабель.

– Ты очень толстый! Твоя голова слишком высоко! – кричит Магали. – Ты не был по телевизору, врешь!

– Но у меня волосы светлые, – отвечает опытный стратег Шнабель.

– Черные! – вопит Магали. – Друг Лиз как собака! Тентен! Тентен!

Короткое тявканье.

Темноволосый человек, ниже ростом и не такой упитанный, как сержант Шнабель.

– Ладно, ладно. А что он делал, этот друг Элиз? На лыжах катался?

– Фу! Глупый! Он смотрел, как мы!

Вор, анонимный зритель соревнований, пойманный камерами. Невероятная удача! Лорье звонит по своему радиотелефону, работающему на специальной частоте. Все бурно обсуждают события. Магали требует еще одну волшебную конфетку, теперь от боли в животе. После получасовых переговоров со своими коллегами из Ла Колмиана и организаторами соревнований Лорье наконец связывается с одним из членов съемочной группы Монакского телевидения, уже собиравшейся отправиться домой. Запись передачи можно просмотреть только на их аппаратуре. Лорье назначает встречу на завтра, на девять утра.

– В семь тридцать я заеду за Магали. Надо, чтобы с нами кто-нибудь поехал.

– Я поеду, – отвечает Ян, опередив остальных.

Я никак не могу поверить, что завтра мы узнаем, как выглядит Вор! А я-то вечно критикую вездесущих папарацци… Все мы страшно возбуждены, пансионеры, наверное, недоумевают, спрашивают друг друга, что порисходит… Шнабель дает еще одну конфету Магали, после чего господа жандармы уходят.

– Шампанского! – кричит Ян.

– Не говори гоп.. , – начинает Иветт.

– Ивет, дорогая, до чудесного вмешательства Магали я был главным подозреваемым в этом деле. Нет, не возражайте, Лорье терпеть меня не может!

– Это ваш лучший друг. Что вы такое говорите!

– Я думал, что он мой друг. Но я заметил, что он так и не пережил разрыва с Соней. С тех пор, как я начал проявлять к ней интерес, он меня не переваривает.

Что до меня, то выводы Яна представляются мне верными.

– Не надо трясти свое грязное белье на людях, Ян, прошу вас, – пронзительным голосом требует Франсина. – А шампанского у нас нет. Сожалею, но у нас – лечебное заведение, а не дискотека.

– А вы не могли бы отвести меня посмотреть на звезды, Леонар? – выразительно говорит Жюстина.

– Небо в тучах! – возражает Летиция.

– Нет, все тучи разошлись, – простодушно замечает Мартина.

– Можно подумать, Жюстине не все равно,! – бросает Летиция.

– Звезды испускают и другие вибрации, кроме световых волн, – отвечает Жюстина, – но лишь немногие опытные люди могут их ощутить.

Летиции нечего ответить.

Я чувствую, как мимо меня проходит Леонар: его легко узнать по разболтанным движениям, а сразу за ним ощущаю запах духов Жюстины.

– Я счастлива за вас, Элиз, – говорит она на ходу, – надеюсь, в конце концов это создание лишат возможности докучать вам.

По ее интонации можно подумать, будто она говорит о сверхъестественном существе, о ком-то вроде кладбищенского оборотня.

Дверь закрывается.

– Вибрация звезд! Чушь какая-то! Наговорят же люди! – бормочет Летиция.

Блокнот: «Леонар красивый?»

– Хм… Ну, если вам нравятся люди с очень темными волосами, худые, с пристальным взглядом зеленых глаз…

– Дракула, пораженный пляской святого Витта, – подтверждает Ян.

– Ян! Ну, знаете! – восклицает Франсина.

– Да, знаю.

– Вы меня прекрасно поняли! – взрывается Франсина. – Юго, разве нашим питомцам еще не пора укладываться? Последняя партия, Иветт, или ваши финансы не позволяют? Наша милая Иветт сегодня только проигрывает, – добавляет она для нашего сведения.

– А что, если пойти в деревню и пропустить по стаканчику? – предлагает Летиция.

– Думаю, что я тоже пойду спать, – отвечает Ян. Настроение у него изменилось. – Ладно, спокойной ночи.

– Ну, атмосфера просто супер! – комментирует Летиция. – Ну, вам-то на это плевать! – добавляет она в мой адрес, а потом, в свою очередь, выходит.

Я остаюсь бессильно сидеть у очага, ожидая, пока Иветт вспомнит о моем существовании. Я не скучаю, мне есть о чем подумать. Я так хочу, чтобы уже наступило завтрашнее утро и мы все узнали!

7

Я все время зеваю. Заснула, Бог знает когда, а утром – подъем в семь часов, чтобы присутствовать при отъезде Магали. Ее другу Шнабелю пришлось применить всю силу убеждения, чтобы заставить ее сесть в перевозку: она боялась, что ее повезут в тюрьму. Вновь помогли волшебные конфетки. Учитывая раннее время, перевозка уже должна доехать до побережья. Я уже «вижу», как защелкиваются наручники на запястьях Вора. На костлявых и волосатых запястьях, исцарапанных ногтями жертв.

Юго отвез меня в гостиную, и там мы позавтракали. Милая Франсина и мадам Реймон составляют список необходимых продуктов. Мартина и Юго занимаются туалетом пансионеров. Жан-Клод рассуждает о концепции повествовательной структуры кинематографиста Абеля Феррара. Леонар не вышел к завтраку, он работает у себя в комнате. Бодрая Жюстина объясняет Летиции последние теории кварков и квазаров, а Летиция просит Иветт передать ей масло. «А я лежу на бреге тишины, где нарушает тихий плеск волны мои меланхолические сны» (Элиз Андриоли, Нобелевская премия за поэзию, 2000 год).

Утро тянется медленно, пока не раздается телефонный звонок. Иветт, оттолкнув Юго, хватает трубку:

– Алло? Да, здравствуйте, старшина… Да, отлично слышу… Как?.. А… Наверное… Конечно… Да, до скорого.

Она кажется разочарованной.

– Что он сказал? – нетерпеливо спрашивает Летиция.

– Магали показала им мужчину.

– Мужчину? – хором повторяют Мартина и Юго.

– Мужчину в красном лыжном костюме.

– В лыжном костюме? – переспрашивает милая Франсина, выходя из кухни.

– В костюме инструктора лыжной школы в Кастене. Он был в черном шлеме, в очках и перчатках.

– Но как же, в таком случае, Магали могла узнать его? – спрашивает Летиция.

– Она просто узнала инструктора, – говорит Жюстина.

Мой блокнот: «В любом случае, это значит, что напавший на меня был одет, как инструктор».

– А может быть, он и в самом деле инструктор, – добавляет Иветт.

Инструктор из Кастена, спокойно перемещающийся по деревне, настолько примелькавшийся, что никто не обращает на него внимания. Или Вор, переодетый в инструктора? В шлеме и очках любой человек может оказаться кем угодно, или наоборот. Браво, Элиз, после поэтической премии ты только что заслужила Гран-При по современной философии, присуждаемый профессором Ла Палисом!

Итак, Лорье перенесет свое расследование в лыжную школу. Но что-то я сомневаюсь, что Соня или Марион Эннекен когда-либо брали там уроки.

Франсина пытается припомнить всех местных инструкторов и приходит к выводу, что они почти всегда ходят в зеркальных очках, с лицами, разукрашенными, по последней моде, разноцветными полосками, а волосы у них обычно спрятаны под повязками или шапочками.

– Вообще их обычно различают по голосам, – заключает она.

– Опять красное, – вздыхает Жюстина. – Видите, Элиз, я была права, зло красного цвета и рыщет в белизне, словно голодное животное.

Мне и впрямь было бы интересно увидеть ее картины. Острое разочарование наполняет меня при мысли, что я больше никогда и ничего не увижу. Неужели это возможно? Почему именно я, которой так нравилось видеть, смотреть, наблюдать?

Наверное, я сжала кулак, потому что Франсина шепчет мне:

– Надо вытянуть пальцы, чтобы выпустить стресс.

Да, сейчас я бы очень хотела вытянуть пальцы, чтобы вцепиться ими тебе в лицо и заставить тебя замолчать. Мне и так гадко, а тут меня еще будут учить. Интересно, хоть кто-нибудь понимает, что я вынуждена постоянно все держать в себе, словно боксер, отупевший от града ударов?

– Не могу понять, – говорит Летиция, – почему Вор отправился смотреть соревнования в Ла Колмиане, переодевшись в форму инструктора?

– Может быть, это вовсе не Вор. Магали просто решила, что узнала друга Элиз, – отвечает ей Жюстина тоном терпеливого, но доведенного до крайности учителя.

– Мы каждый день видим инструкторов в деревне, и она никогда ничего такого не выдумывала, – замечает Летиция.

Потому что Магали, как и все мы, воспринимает человека в целом – его комплекцию, его рост, его манеру держать себя, и ей не обязательно подробно рассматривать его лицо, чтобы понять, кто перед ней. Когда я была зрячей, то могла узнать человека по плечу, по руке, по походке и так далее. Значит ли это, что на пленке – действительно Вор? А если он носит форму инструктора, значит ли это, что он – действительно инструктор? Такое впечатление, что я бесконечно задаю себе одни и те же вопросы. Как хорошо, что это не я писала о деле Буасси, читатели умерли бы со скуки.

И тут я думаю о том, как будет счастлива моя авторша, узнав, что я снова влипла в дело об убийствах. Алле-гоп, предвидится хороший тираж! Новые приключения мешка с картошкой на колесиках. Можно выпустить целую серию: «Элиз в Конго», «Элиз в Сербии», «Элиз и сигара сторонников интеграции», «Кто наступил на Элиз»…

А если я умру, цифры продаж только увеличатся. «Подлинная и трагическая история Элиз Андриоли, заживо съеденной снежным каннибалом!». В привлекательной обложке.

К счастью, никто не догадывается, о каких ужасах я думаю, сидя одна-одинешенька в своем уголке. Я чувствую такую горечь, словно выпила хинную настойку. Или, учитывая место действия, настойку из корней горечавки.

– Мадам Франсина, – говорит вдруг мадам Реймон, – пришел отец Клари, по поводу масла и сыра.

– Иду.

Отец Клари? Священник продает молочные продукты?

– Пойдемте со мной, Иветт, – продолжает Франсина, – он привозит с пастбища натуральные продукты. Молоко, и альпийский мед, ослиную колбасу…

Так он пастух! Как и дядя несчастной Сони? Я нажимаю на электрический рычаг кресла и еду на голоса. Я постепенно привыкаю к новому помещению и уже могу передвигаться в нем самостоятельно. Преодолеваю порог кухни без особенных неприятностей (синяк на колене). Поток свежего воздуха – наверное, открыта балконная дверь. Они разговаривают. Хрипловатый мужской голос с сильным акцентом. Восторженный голос Иветт, она выражает готовность питаться козьей простоквашей с лавандовым медом до конца своих дней. По крайней мере, без подарков мы не вернемся. Если мы вообще вернемся.

Слышу, как отец Клари говорит:

– А для бедной дамы? Возьмите ей немного молодого козьего сыра с зеленым перцем, ей пойдет на пользу.

Я понимаю, что речь идет обо мне, и, пока меня еще не накормили молодым сыром, хватаюсь за блокнот: «Вы знаете Моро?»

– Ах! Вы к тому же и не говорите! Ну, впрочем, учитывая, что чаще всего мы говорим глупости…

Я снова трясу листочком.

– Ах, да, бедняга Моро! – лаконично отвечает он.

– Кажется, он умер полгода назад? – спрашивает Иветт.

– Скоро семь месяцев. Он ушел со стадом в сторону Эгюий. Через неделю овцы вернулись обратно с собаками. Без Моро.

– Ну, а вы сообщили в полицию?

– Какая полиция? Я не спускался. Я искал две недели. Я знаю горы получше жандармов.

– И… ?

– Он упал в расселину. Умер на месте, бедный старик. Его наполовину обглодали волки.

– Волки! – восклицает Иветт.

– Ну да, тут недавно появились волки, пришли из Италии. Эти мерзавцы у меня десяток овец сожрали. Когда я спустился, я сообщил и полиции, и его племяннице, этой шлюшке.

– Господин Клари!

– Что, «господин Клари»? Шлюшка – она шлюшка и есть. Пусть даже и славная шлюшка, как эта малышка, упокой Господь ее душу.

Думаю, что он крестится, а я тем временем пишу, как могу быстро:

«Мой дядя, Фернан Андриоли, был ее крестным».

– Вы племянница Фернана? Еще не хватало! Ну, он и прохвост! Мы вместе славно погуляли, когда были помоложе. Теперь этот Фернан настоящий господин. Да вы и вправду похожи!

«Соня получила какое-то наследство?»

– Ага! Я принес ей от старика фетровую шляпу и резную палку из оливкового дерева.

Это движимое имущество вряд ли может считаться достаточным поводом для убийства. После обмена любезностями Клари откланивается: его ждут другие клиенты. С ним уходит целая жизнь – выжженные солнцем альпийские луга, серые камни, катящиеся по плотному снегу. О, воспоминания о прогулках по горам, о ледяных горных речках, о дрожании воздуха, наполненного пением цикад!

Иветт складывает покупки. Я переезжаю в гостиную, устраиваюсь перед большим окном. Это мой любимый уголок, мне кажется, что отсюда я вижу, что происходит, что здесь я ближе к свету. Как угнетает вечный мрак! Как будто находишься в комнате с вечно закрытыми ставнями. Там пахнет затхлостью, болезнью. Я делаю несколько глубоких вдохов.

– Ку-ку! Они дали мне кассету! «Счастливчик Люк. Быстрее собственной тени»!

Магали сует что-то мне под нос, чуть не раздавив его.

– Потише, юная барышня! – говорит Шнабель, отодвигая ее. – Она перевозбуждена, – объясняет он мне.

– Макдо! – кричит Магали. – Много, много!

– Хм, пришлось остановиться в Макдональдсе, малышка умирала с голоду.

– Картошка! Три порции для генерала!

– Вы скрыли от нас повышение, Шнабель! – усмехается Лорье.

Шнабель бормочет что-то неразборчивое.

– Она ничего не будет есть за обедом, – сетует Франсина. – Где Ян?

– Ему захотелось побыть в тишине, он пошел скатиться разок с горы, – отвечает Лорье уже без смеха. – Не очень-то мы продвинулись, – объясняет он мне. – Иветт вам объяснила?

Я поднимаю руку.

– Я послал двух своих людей в лыжную школу, чтобы они взяли списки всех служащих и их фотографии, – продолжает он. – Но не думаю, что это нас куда-то выведет.

Блокнот: «Где можно раздобыть форму инструктора?»

– Ну… Думаю, что ее можно сделать и самостоятельно. Достаточно вышить синим «Лыжная школа Кастена» на спине красного комбинезона и приклеить эмблему на рукав.

Я плохо представляю себе, чтобы Вор мог сам сделать такое. Он что, пошел к вышивальщице? Надо бы выяснить. Пишу свой вопрос.

– Вы правы, это надо проверить. Кроме того, я забыл вам рассказать об отчете, касающемся этой Эннекен. Она из Антрево. Ей двадцать девять лет. Урожденная Гастальди. Из очень хорошей семьи банкиров. В девяностом – двяносто втором годах была замужем за неким Эннекеном, каковой Эннекен в конце девяносто второго года умер от передозировки. Он и Марион пили и постоянно кололись. В девяносто третьем ее уволили с должности кассирши. Со всех дел она перестала оплачивать квартиру, и через шесть месяцев ее выселили. После этого она исчезла из города, и ее следы теряются.

И через шесть лет ее находят мертвой в Антрево.

Блокнот: «Что говорят ее родители?»

– Они умерли. Гастальди-отец – от болезни Альцгеймера в прошлом году. Что касается госпожи Гастальди, она умерла в девяносто седьмом, так и не повидавшись с дочерью. Соседи говорят, что при Эннекене в семье постоянно были ссоры.

«Профессия Эннекена?»

– Компьютерщик. Женился на Марион, будучи безработным. К этому моменту он уже прошел два курса детоксикации. Они познакомились, когда оба проходили лечение метадоном.

Сегодняшняя романтика. Вместо санаториев наших пра-пра-дедушек.

Лорье уходит, а за ним следуют Шнабель, благодарящий Иветт за чашечку кофе, и кудахчущая Магали, которую приходится задержать в комнате. Исходсил правопорядка. Пришло время беспорядочных мыслей. «В голове моей полный бардак, ничего не поймешь, всюду мрак». Мелькает мысль о том, что эта композиция, пропетая с помощью синтезатора голоса, могла бы занять ведущее место в хит-параде, я снова впадаю в мрачную меланхолию, преследующую меня с самого утра.

Умерли две молодые женщины. Какой-то человек пытался убить меня. Кто? За что? Или за кого? Может быть, Вором кто-то управляет? Лорье следовало бы навести справки о неуравновешенных людях, недавно выпущенных из психбольниц.

Марион Гастальди. Соня Овар. Кто были родители Сони? Явно не богатые банкиры. Я записываю вопрос в блокноте. Надо еще спросить у Лорье, кому достанутся деньги Гастальди, если Марион умерла.

– К столу! – кричит Франсина прямо над моим правым ухом, от чего я подпрыгиваю до потолка.

И, не дожидаясь моего ответа, она катит меня к длинному столу, который, надо полагать, ломится от яств. Пансионеры входят толпой, как обычно, очень шумно. Я оказываюсь рядом с Мартиной.

Я шарю по столу, чтобы найти свою тарелку, наполненную копченостями и отварной картошкой, а в это время Мартина шепчет молитву. Внезапно я почему-то чувствую себя страшной грешницей. И ужасно пугаюсь, когда она вдруг предлагает:

– Как насчет того, чтобы в воскресенье пойти к мессе? У нового кюре такие ободряющие проповеди.

Гоп-ля, я притворяюсь глухонемой, поглощенной жратвой. Она не настаивает. Щелканье челюстей, довольное бормотанье.

– Где наша милая Жюстина? – спрашивает Франсина.

– Смотри-ка, она действительно не спустилась, – замечает Мартина.

– И Леонар тоже! – говорит Юго. – Пойду поищу их.

– Хотелось бы, чтобы порядок и дисциплина Центра не очень пострадали из-за драматических событий, которые мы переживаем, – сухо произносит Франсина.

Кристиан начинает испускать сладострастные вздохи.

– Кристиан! – кричит Мартина.

– Ах, ах, ах, Леон'ар, Жю'тина. Ах, ах, ах. Что за бяка!

– Где бяка? – спрашивает Эмили. – Какашки?

– Какашки, какашки! – подхватывают все остальные, колотя по столу своими приборами.

– Хватит, хватит, успокоились! – приказывает Франсина. – Иначе не получите десерта.

Мгновенная тишина.

– Это Кристиан! – говорит Магали.

– Ни слова больше! Мартина, будьте любезны проверить, чтобы Кристиан принял все, что надо, я нахожу его очень… возбужденным.

Мартина шепчет мне на ухо:

– У Кристиана бывают скачки тестостерона. Я часто застаю его, сами понимаете за чем. Я молилась за него и удвоила ему дозу, но природа оказалась сильнее. Меня это немного беспокоит, представьте, вдруг он примется за девочек? Эти невинные души!

Я представляю. Так же хорошо, как представляю себе Леонара и Жюстину. Возвращение Юго прерывает мои фантазии.

– Ну что? – спрашивает Франсина.

Он прокашливается.

– Они не хотят есть.

– Ни тот, ни другая? – удивляется она.

– У Леонара приступ мигрени, а у Жюстины болит желудок. Они предпочитают не вставать.

– Могли бы предупредить, – говорит . Петиция. – В конце концов, мы все – одна команда.

– Именно так! – подтверждает Франсина. – Еще немножко ветчины, милая?

Летиция отказывается и просит разрешения выйти из-за стола. Она забыла капли в своей комнате.

– Я тебе принесу, – предлагает Юго.

– Не стоит, я сама справлюсь.

– Правильно. Покушайте, Юго, все остынет. Летиция вполне дееспособна.

– Я тебя провожу, – говорит Мартина.

– Уж я как-нибудь знаю, где моя комната! – протестует Летиция.

– Я оставила у себя журнал «Вуаси», а мне хотелось бы почитать на террасе, – объясняет Мартина, хотя никто ни о чем ее не спрашивает.

– Вы покупаете такое?– удивляется Франсина.

– Из-за кроссвордов, – уточняет Мартина.

– Это последний номер? – интересутеся Иветт. – Там, где Ричард Гир в кальсонах?

Летиция уже вышла. Я не сомневаюсь, что она полным ходом катит свои ходунки к комнате Жюстины или Леонара. Мартине наконец удается отделаться от Иветт, и она тоже выбегает из столовой. После драмы – водевиль.

Следующие десять минут проходят относительно спокойно. Потом где-то на этаже хлопает дверь, и молодая женщина злобно кричит:

– Как ты можешь? Она тебе в матери годится!

– Летиция! – успокаивает ее Мартина.

Еще один хлопок двери. Тишина. Судя по всему, моторная дисфункция Леонара распространяется не на все части тела. Все, Элиз, это конец, это шикарно, это так изысканно!

Возвращается Мартина. Слышу, как она что-то шепчет, а Франсина отвечает:

– Так я и думала. Позже разберемся. Без паники, переходим к десерту.

Я выпила две чашки кофе, очень крепкого и очень сладкого, как я люблю. Иветт читает светскую хронику в журнале и вслух комментирует заметки. Франсина совещается с мадам Реймон, Юго проводит креативные занятия: паззлы и игры на внимание. Мартина наводит порядок в аптечке. На этаже вроде бы все спокойно. Я разрабатываю мрачную версию: сначала убили старого Моро, а уже потом – его племянницу. Убийцей руководит кровная месть, распространяющаяся также и на семью Гастальди. Может быть, это сын некогда ограбленного фермера, некогда обманутого влюбленного, вора, некогда ставшего жертвой шантажа? Однако, если существовала вендетта, противопоставившая друг другу разные кланы, можно предположить, что о ней стало бы известно людям, да и от полиции это вряд ли укрылось бы. Я временно ставлю крест на своей гипотезе, но меня не покидает ощущение, что темные корни всех убийств уходят очень глубоко в жесткую землю этих мест.

– Я, наверное, пойду вздремну, – говорит Иветт, откладывая еженедельник. – Хотите подняться и немного отдохнуть, Элиз?

Я киваю. Лифт. Мне удается самостоятельно выехать из него, и я еду по коридору. Открывается дверь.

– Это вы, Элиз? – спрашивает Жюстина. – Я услышала звук кресла.

– Да, это мы, – отвечает Иветт. – Хотим немножко отдохнуть.

– Зайдите на пять минут, – предлагает Жюстина.

– Нет, спасибо, вы очень любезны, но я и вправду устала, – отказывается Иветт.

Я поворачиваю кресло на голос Жюстины и медленно еду вперед.

– Ну ладно, я вас оставлю, – говорит Иветт. – Думаю, вы сумеете добраться до комнаты. Это вторая дверь направо от Жюстины.

Я проезжаю еще немного вперед и натыкаюсь на какое-то препятствие.

– Это моя нога, – говорит Жюстина. – Я отхожу, следуйте за мной.

Мы медленно преодолеваем порог ее комнаты. Она закрывает дверь. Пахнет ладаном. Жюстина берется за спинку моего кресла и толкает его через комнату, считая вслух:

– Раз, два, три, четыре. Вот, теперь вы стоите прямо перед своим портретом. На высоте ваших глаз, на стене.

Я поднимаю руку, тянусь, дотрагиваюсь до полотна. Слой краски. Я провожу по нему пальцами. Полотно. Краска. Длинная черта. Извилистая линия. Осязаю небольшие различия в толщине слоя краски и изменения направлений мазков. Горизонтальные, вертикальные… Большое овальное пятно, написанное вертикальными мазками. Мое лицо?

– Вам нравится? – спрашивает Жюстина.

Что за невозможная особа! Она что, думает, будто я вижу кончиками пальцев?

– Я одела вас в фиолетовое платье. Цвета грозового неба.

Рисунок, который я нащупываю пальцами, следуя за направлением мазков, имеет форму перевернутого Г.

– И вы, конечно, сидите. Сидите в межзвездной пустоте, – восторженно добавляет она.

Прелестно! И с кроваво-красным ореолом Зла, обвивающимся вокруг моей головы, я полагаю. И потом – откуда она знает, что нарисовала меня в фиолетовом платье? Может быть, она ошиблась и сделала его желтым. Солнечно-желтым. Желтое так идет брюнеткам.

– Я начала рисовать Леонара, – продолжает она. – Он тут недавно приходил позировать.

Вот именно, позировать, и, я полагаю, обнаженным.

– Я провела руками по его лицу, по его телу…

Надо же!

– … чтобы поймать суть, которая потом ляжет на полотно.

Не знаю, кто и где уж там лег, но…

– А Летиция нам помешала, это очень обидно, в такой хрупкий, в такой деликатный момент.

Сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть.

– Столько злости в таком юном, таком невинном сердце… Иногда мне кажется, что, хотя она может видеть и двигаться, она страдает из-за своих недостатков больше, чем вы или я. Вам следовало бы с ней поговорить.

Ага, с помощью моего компьютера, воспроизводящего голос Каллас.

– Сказать ей, что ее молодость должна оградить ее от всякой ревности. Леонар ее очень любит…

О' кей, но ведь это с тобой он…

– Он ее уважает.

Ну, эти слова я слышала три тысячи раз. Если парень уважает девушку, значит, он не хочет ее, и точка.

– Вы знаете, что Леонар был знаком с мужем молодой погибшей женщины?

Муж молодой погибшей женщины? Эннекен?

– Он учился с ним на втором курсе в Ницце. По словам Леонара, настоящий мерзавец.

Но, может быть, Леонар был знаком и с Марион? Я хватаю блокнот, пишу «Предупредить Лоръе»,протягиваю листок перед собой… вслепую и только потом вспоминаю, что Жюстина не может читать. Ее рука натыкается на листок.

– Ах, вы хотите что-то сказать мне! Подождите, я вам дам чашку с песком.

В голове мелькает глупая мысль – лоток для кошки, но тут она ставит мне на колени прямоугольную коробку, наполненную тонким песком.

– Пишите на песке, тогда я смогу прочесть.

Для краткости я пишу «жандармы».Жюстина водит пальцем по буквам.

– Жандармы? Вы действительно думаете, что им это будет интересно? Шапочное знакомство между студентами, еще до женитьбы Эннекена?

Я стираю надпись и пишу: «Точно тот Э. ?»

– Думаю, да. Леонар говорит не очень длинными фразами, как вы знаете. Эннекен – не такая уж распространенная фамилия, а Эннекен, занимающийся информатикой… В любом случае, какая тут связь с этими ужасными убийствами?

А почему Леонар решил рассказать тебе об этом? Тем более что ему так трудно говорить.

Она берет коробку с песком. Визит закончен. Я потихоньку продвигаюсь туда, где, по моим расчетам, находится дверь. Бум! Я машинально вытягиваю руку. Смятая простыня. Кровать. Я отъезжаю назад. Бум!

– Боже мой! – безнадежно восклицает Жюстина.

Потом, взяв себя в руки, продолжает:

– Вы недостаточно пользуетесь своим внутренним сонаром, Элиз. Тем, что я называю нашим инфракрасным зрением, позволяющим нам различать в темноте формы. Тепловые массы. Твердые объемы. Надо, чтобы ваш сонар постоянно обшаривал окружающее пространство, и вы увидите, вы у-ви-ди-те!

Она снова начинает считать вслух и везет меня к двери. Оказавшись в коридоре, я веду рукой по стене, чтобы ориентироваться. Вторая дверь направо – моя. Открываю. Наверное, я оставила включенным радио, контр-тенор поет Гайдна.

– Кто… ам? – говорит радио.

Леонар? В моей комнате!

Я действительно ощущаю тепловое излучение этой жестикулирующей массы.

– Ч-то хо-ти-те? – спрашивает он.

Именно этот вопрос я собиралась задать ему. Беседа обещает быть трудной. Блокнот: «Вы знали Эннекена?»

– Да. У-чи-лись.

«А его жену, Марион? »

– Не-ет. Э-лиз… при-нять душ.

Это он изящно намекает, что от меня воняет? У бедняги крыша поехала, или что?

– Вый-ти, по-жа-луй-ста.

Да что он несет? Я поднимаю руку, чтобы возразить, и натыкаюсь на живот. Голый. Волосатый. Я отдергиваю руку, словно засунула ее в муравейник. Живот, со своей стороны, отскакивает назад. Он голый, в моей комнате! Представляю, как Леонар, напевая Гайдна, насилует под душем меня, подвешенную за волосы к карнизу для пластиковой занавески.

– Вый-ти, – повторяет Леонар.

Если ты собираешься зверски овладеть кем-то, то не станешь просить объект своего вожделения уйти. У меня появляются определенные подозрения. Блокнот: «Где мы?»

– Мо-я ком-на-та.

Да, я всю жизнь путала право и лево. Рассыпаюсь в немых извинениях и со всей возможной поспешностью покидаю комнату. Пересекаю коридор. Наконец, моя дверь! Открываю, въезжаю и – бум! Натыкаюсь на две ноги в теннисных туфлях.

Две ноги в теннисных туфлях? С опаской поднимаю руку и ощупываю препятствие, чувствуя, как моя температура падает на несколько градусов. Да, именно так, на высоте моего лица медленно покачиваются ступни, щиколотки, ноги. О, нет! Нет! Я даю задний ход, врезаюсь в дверь. Только бы Летиция не… О, Господи! Коридор. Предупредить Иветт, скорее! Стучусь в ее дверь.

– Я не хочу никого видеть! – кричит нервный голос.

Летиция! Я стучу еще. И еще. Распахиваются две двери.

– Это вы тут шумите? – спрашивает сонная Иветт.

– Элиз, я хочу побыть одна! – кричит Летиция.

Блокнот: «Моя комната, скорее!»

Иветт, готовая к самому худшему, бежит в мою комнату, за ней спешит Летиция в своих ходунках. Крик, вырвавшийся у Иветт, подтверждает мои опасения. Открываются еще две двери.

– Что случилось? – с тревогой спрашивает Жюстина.

Летиция тоже кричит.