Текст книги "Снежная смерть"

Автор книги: Брижит Обер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Хватит об этом! – отрезает Ян. – Так получилось, что через Франсину мы познакомились с дядей Элиз, а не с дядей Памелы Андерсон.

– Такой милый человек, этот господин Андриоли, – мурлычет Франсина. «Кому еще налить чайку?»

– У нас мало времени! – восклицает Ян, которого нервирует игривое настроение труппы убийц.

– Есть идея, – говорит Мартина, – просто гениальная штуковина: оказывается, что убийца – сама Элиз!

– Ах, вот как? – удивляется Кристиан. – И она убивает своим инвалидным креслом?

– Нет, она заказывает убийства, она пользуется услугами профессионального киллера, чтобы пережить новые приключения и заработать приличные деньги.

– А профессиональный киллер, это кто? – с интересом осведомляется Ян.

– Леонар! Таким образом мы возвращаемся к исходной позиции.

– Никто мне так и не сказал, каким образом Леонар мог убить всех этих людей! – бурчит Мерканти. – Я хочу сказать: он не настолько подвижен…

– Люди с ограниченной подвижностью способны устранять ближних не хуже других! – в бешенстве парирует Летиция.

– А вообще – дерьмовая твоя идея! – говорит Кристиан Мартине в это время.

– Я тебе запрещаю!

– А я говорю, что убийца – это Лорье! – настаивает он.

– Да. Это прекрасно! Это ниспровергает все догмы! Закон против Порядка! – Франсина хлопает в ладоши в знак одобрения.

– А Элиз пристрелит Лорье! – с энтузиазмом восклицает Ян.

– А кто же пристрелит Элиз? Нельзя оставлять свидетелей! – с досадой возражает Франсина.

– А если убийцей оказался дядюшка? – предлагает Мерканти.

– Он слишком стар! – отвечает Летиция. – В Лорье больше сексуальности.

– Нам нужен метод! – кричит Франсина. – Без метода нам не выпутаться! Слова влияют на форму, а форма определяет слова! Нам необходимо эстетическое кредо!

Недолгое молчание. Такое впечатление, словно я слышу, как по всей комнате носятся их безумные мысли. Мозговой штурм– или шторм —в самом прямом смысле слова. А, кстати, если Франсина лечилась в психбольнице, то каким образом ей разрешили руководить оздоровительным центром? Я царапаю в блокноте: «Франсина была в психушке?»

– Наша добрая Элиз интересуется психическим здоровьем милой Франсины! – объявляет Ян.

Чья-то рука хватает меня за подбородок, поднимает мне голову, от этой руки пахнет дезинфицирующей жидкостью. Губы, холодные и влажные, как слизняки, касаются моей щеки. Я задыхаюсь от кисловатой отдушки жевательной резинки. Дрожь отвращения пробегает по коже.

– Это длинная история. Франсине чуть было не пришлось испытать на себе опыт заключения, – шепчет он, прижимаясь губами к моему уху, но ее вовремя спасли…

Я пытаюсь отстраниться, но он усиливает хватку и лижет меня кончиком языка; мне кажется, будто мне в ухо пытается заползти огромный червяк.

– Это случилось в центре для детей-идиотов. Директор, настоящий блаженный, разволновался по поводу каких-то нарушений и хотел выдать ее властям. Но, прежде чем бедняга успел сделать это, с ним случилось несчастье. Передозировка. Знаешь, ангелочек, врачи очень часто оказываются наркоманами… Осознавая возложенную на нее миссию, Франсина-Тереза оставила свою должность и основала журнал. В каком-то роде она – наша Святая Мать, – добавляет он, проводя языком по моей щеке, моим глазам, моим судорожно сжатым губам.

Запретив себе вздрагивать от его прикосновений, я царапаю в блокноте: «Мой дядя?»

– О, тут ты никогда не догадаешься, моя конфетка! Жюстина познакомила его с Франсиной на каком-то вернисаже. Он искал кого-то, кто мог бы возглавить Центр. А у нее были все необходимые рекомендации. Видишь, как тесен мир, – иронизирует он, пытаясь втиснуть свой змеиный язык мне в рот.

– А что, если, пока у нас не готов последний эпизод, мы сложим всех жандармов в фургон, чтобы с первого взгляда никто ничего не заметил? – вдруг предлагает Летиция. – Это будет забавно: приезжает полиция: «Ничего необычного, мой командир!», и вдруг кто-то открывает дверь фургона и – раз! Музей плотских фигур мадам Бью-Всё. Поэтично и эффектно!

– Бью – что? – спрашивает Кристиан.

Летиция с гордостью объясняет ему придуманную ею игру слов.

– Да, небольшая постановочная работа не повредит, – соглашается Мартина, – это даст нам время для размышлений.

Шум, хлопанье дверей, смех, восклицания.

– До скорого, лапочка! – вставая, бросает мне Мерканти, и обещание, звучащее в его голосе, пронзает меня, словно скальпель, вонзающийся в беспомощную плоть.

Дядя, лежащий у моих ног, дышит с трудом. Рядом со мной находится еще какой-то человек, до сих пор он не произнес ни слова, а теперь заговорил:

– Я понял слишком поздно.

Лорье!

– Когда я увидел валяющийся на земле прожектор и Мартину с камерой Жан-Клода на плече, сам не знаю почему, я почувствовал неладное… А когда Шнабель передал мне МГНД,я окончательно понял, что мы в ловушке.

«МГНД?»

– Мобильная группа не доступна. Код, означающий, что радиопередача нарушена. Это значит, что он не смог ни с кем связаться. Кавалерия не подойдет, Элиз.

В наступившей тишине я перевариваю информацию.

– Я подумал, что не стоит возбуждать подозрений у того или тех, кто все это устроил. Я старался казаться спокойным. Когда я вышел, я увидел вас, всю в крови, с пистолетом в руке, своих убитых людей, у меня все в голове смешалось, я вернулся за помощью и напоролся на автомат Шнабеля, нацеленный прямехонько мне в грудь. «Хорошая машина, – сказала мне Летиция, – она делает такие славные дырки, я только что испробовала ее на Эрве Пайо». И тут все стало ясно. Происшествия, которые постоянно приводили меня в ГЦОРВИ. Ощущение, что мною манипулируют, что я окружен людьми, проговаривающими заученные тексты, что все совпадения чересчур прямолинейны… Жизнь не может быть настолько похожей на роман, с запрограммированными появлениями и авторскими ремарками.

Да, у меня было то же самое ощущение. Но я не доверилась ему. А теперь все мы за это заплатим. Лорье продолжает говорить голосом, лишенным всякого выражения:

– Всех остальных они заперли в подвале. На меня надели мои же наручники, сковали руки за спиной.

«А Юго?»

– Думаю, он мертв.

Судя по его тону, он в этом уверен, но не хочет мне говорить. Как будто я могу испугаться еще больше!

– Они показали мне экземпляр своего творчества, «ПсиГот'ик», журнала Тотального Искусства. Можно сказать, идеи Жюстины, но вывертов еще больше. Кстати, на первой странице был отчет об одной ее выставке. По словам Пайо, – продолжает он, внезапно меняя тему, – Вероник кого-то шантажировала. Именно поэтому она и пришла сюда утром. Сегодня утром! Боже мой! Можно подумать, это было сто лет назад! Пайо думал, что это как-то связано с ее пребыванием в психушке, куда ее пришлось поместить после приступа острого бреда.

Это пресловутое пребывание в психиатрической клинике, где и познакомились основные действующие лица: Марион, Соня, Вероник, Ян. Три девушки мертвы. А Ян ненормальный, это очевидно. И конечно, там он был не в качестве врача, а в качестве пациента. Доктор Джекил и мистер Ян, двуликий соблазнитель. Шизофреник. Нет, по-моему, его, скорее, можно назвать паранойяльным психопатом: сверхоценка собственного «я», авторитарность, мания преследования и упертость… О'кей, Психоаналитик, все это чушь, и у меня нет времени анализировать их состояния!

Но, все же, каким образом ему удалось манипулировать Лорье?

«Ян болен?»

– Я понятия не имел! Он рассказывал, что учился на воспитателя и часто стажировался в психиатрических клиниках. Он не говорил мне, что сам был пациентом! – с горечью отвечает он.

Топот, возгласы, порывы холодного воздуха: они вернулись. Стадо вырвавшихся на свободу психопатов бегает по этому проклятому Центру, словно воплощая в себе мои детские страхи.

– Смелее! – шепчет мне Лорье.

Да, смелость мне потребуется.

– Какие они оба миленькие! – взвизгивает Летиция.

Подлая шлюшка.

– Предложение Кристиана принято единогласно, – сообщает мне Ян, его длинные волосы, обманчиво пахнущие свежестью, елозят по моему лицу. – Убийцей окажется Лорье, вы убьете его, а потом погибнете на пожаре.

Вести диалог. Заставить их потерять время. Мой блокнот.

–  «Опять пожар! Это уже было в первом томе»,– громко читает Ян.

– Она права, – замечает Мартина, – мы повторяемся. И потом, у Корнуэлл есть такая книга, «Сожжение».

– А если она покончит с собой, увидев, что все убиты? Перед камерой, а на шее будет табличка: «Мир – всего лишь куча нечистот»? – предлагает Мерканти.

– Какашки-какашки, кака-кака-говно! – вопит Кристиан.

– Придумала! – восклицает Летиция. – Она захлебнется в снегу!

– Она захлебнется в снегу? – повторяет Франсина. – Да, весьма романтично. А вокруг нее все эти тела, наполовину засыпанные снегом, с руками, воздетыми в мольбе о помощи, этакий альпийский «Титаник». Мне это нравится.

Мой сон, в котором Магали захлебывалась снегом… Магали.

«Магали?»

– О, это все я, – говорит Мартина. – Все думали, что я разбираю шкафчик с медикаментами, а я вдруг заметила, что Юго пошел послушать матч. Тогда я сказала Магали, чтобы она быстренько поднялась к вам в комнату, что мы вам приготовим сюрприз. Она была так счастлива, что скоро увидит Иисуса благодаря волшебной веревке!

– А Вероник? – спрашивает Лорье, и его голос дрожит от ненависти.

– Надо же, наш красавчик старшина заговорил! – насмешливо говорит Франсина.

– Вероник моя! – заявляет Кристиан. – Вот поэтому вы и нашли кусторез под моей кроватью. Правда, гениально? Орудие убийства у убийцы. Блин! Вот славная была девка! Я ее сперва здорово отымел, уж поверьте!

– Марион Эннекен?

– Тут мы все, – говорит Ян. – Эта мерзавка выкобенивалась, не так, как в больнице. Хорошо позабавились. Но она недолго продержалась. Не то что Соня.

– А Соню – ты? – Лорье пытается придать твердость голосу.

– Ну да! Не напрасно ты меня подозревал. Зря щенок в фуражке не доверился своему нюху!

У меня в памяти вдруг всплывает разговор, но теперь в другом, зловещем свете. Грустный голос Сони, обращающейся к Яну: «Ты знаешь, что скоро случится что-то ужасное. – Да о чем ты? – О безумии, о разрушении, о зле, вот о чем. – Тебе что-то известно?» И дальше: «Ты знаешь, что если силы зла вырвались наружу, их ничто не остановит. Они уже в пути, Ян. Они уже нанесли удар, ведь так? – Но… – Нет, молчи. Ты еще не усвоил, что слова ничего не значат? – Это глупо. Соня, доверься мне! – Доверие – это непозволительная для меня роскошь. Пусти меня, я ухожу!».

Соня знала! Она знала, что он сумасшедший! Она подозревала, что это он убил Марион, вот что она хотела сказать, но при этом слишком боялась!

– Я пил всю ночь, чтобы утром меня нашли без чувств, – объясняет Ян специально для Лорье. – Но это не помешало мне красиво поработать. Знаешь, я думал о тебе, это меня подхлестывало.

Слышу приглушенный всхлип. Конечно, это Лорье.

– Смотрите, этот кретин плачет! – хихикает Кристиан.

Они будут нас пытать. Пытать, поджаривать на медленном огне, вырезать свои грязные фантазии на нашей хрупкой плоти. Надо выиграть время!

«Почему Соня не убежала?»

—Она была готовенькая, – ржет Ян. – Наколотая по самое не могу. Я доставал ей все, чего она хотела, у нее уже не оставалось воли, к тому же она была больна. Она знала, что ей недолго осталось.

– Врешь! – кричит Лорье.

– Если о чем-то мне и незачем врать, то как раз об этом. Она не хотела умереть в хосписе, превратиться в кучу костей, вот из-за этого тоже она не убежала. Она знала, что это конец, и она любила меня. Так почему же не дать мне выступить в роли Милосердной Смерти?

– Мразь! Ты пытал ее до смерти, в этом твое милосердие?

– А знаешь сказку про скорпиона и лягушку? – спрашивает Ян.

Смутное воспоминание о скорпионе, который клянется, что не ужалит лягушку, а потом убивает ее и извиняется, говоря что-то вроде: «Такая уж у меня натура, неужели ты думала, что она не возьмет свое?»

– Ну, ладно.. , – начинает Мерканти, потрескивая своими гуттаперчевыми пальцами.

Скорее!

«Собака? Не узнала Яна?»

– А! Прекрасный вопрос, Элиз! – восклицает Ян. – Он подтверждает, что мы имеем дело с профессионалом! Когда в тот вечер я пришел в дискотеку, я, ради такого случая, нарядился в комбинезон инструктора, в шлем и в перчатки «Вора». Пес не почуял мой запах. И, прежде чем я успел им заняться, эта сучка Соня вышвырнула его в окно. Поэтому он и бросился на Мерканти, переодетого Вором, на террасе. Он узнал силуэт «Вора».

Еще один вопрос.

«ПсиГот'иК?»

– Это сокращение, от слов «Психопат», этого навязанного нам смешного названия, и «Готика», в смысле жанра романа ужасов XVIII века, – отвечает мне утонченная Франсина.

Кажется, мой дядя приходит в себя, он двигается, поднимается, произносит несколько неразборчивых слов.

– Заткнись, папаша! – прикрикивает Кристиан.

Потом тишина. Наверное, он снова ударил его.

Только бы сердце выдержало.

– Ну, вернемся к нашим баранам, – говорит Мерканти.

– Бе-е-е, бе-е-е…

– Замолкни, Кристиан! – кричит Летиция.

– Сама замолкни!

– Время поджимает! – в очередной раз напоминает Ян. – Вопрос номер один: что делать со вспомогательными персонажами?

– Уберем постепенно. Сперва займемся основными! – предлагает Мартина.

– Идея насчет того, чтобы оставить экспертов так, как будто они снимают улики, с аппаратурой и все такое, остается в силе? – спрашивает Летиция.

– Угу, это мило! – поддерживает Кристиан.

– А остальные? – говорит Франсина.

– Люблю дебилов, – говорит Мерканти. – Прямо как дети, умирают с глазами, полными упрека.

Как я жалею, что это не тебе я разрядила пистолет в яйца!

– Надо всех укокошить! – вопит Кристиан. – Укокошить как следует, и тогда мы это продадим на видео и получим кучу денег.

– Деньги – это не единственная мотивация! – восклицает Франсина. – Мы стремимся достичь невиданного ранее уровня экспрессии!

– Уж в этом, – усмехается Мерканти, – доверьтесь мне. Вы слышите? – вдруг спрашивает он.

Тихие возгласы, легкие шаги. Узнаю резкий голос Клары.

– Вроде бы девушки вышли погулять! – продолжает Мерканти.

Звяканье металла. Звук удаляющихся шагов.

Я со страстной надеждой представляю себе, что обе молодые женщины спаслись, что они бегут по лесу, подальше от них, к свободе, к жизни.

Кристиан напевает «Радости любви». Мерканти возвращается со словами:

– Смотрите, что я нашел в игровой!

Слышу, как Эмили тоненьким голоском протестует, а Клара спрашивает, где Юго.

– Он улетел в небеса вместе с Магали, – шепчет Мартина. – Не расстраивайся, скоро ты их догонишь, дорогуша.

– Я тоже хочу на небо! – кричит Эмили. – Я первая!

– Ну, если тебе это доставит удовольствие, сокровище мое, – отвечает Мерканти. – А пока что будь умницей, хорошей девочкой, ангел мой, – добавляет он. – Да, ты будешь умницей…

И он продолжает тем же слащавым голосом, шорох сминаемой одежды, протесты Эмили, кудахтанье Клары.

– Вы считаете нормальным, что эта сучка Эмили выпендривается? – вдруг спрашивает он. – Разве глина может сопротивляться тому, чтобы ее лепили?

– Бог мой, если она тебе нужна, бери! Но только чтобы это не тянулось вечно! – ворчит Ян.

– Я тоже хочу! – требует Кристиан.

– Вы не могли бы уйти и заняться этим в сторонке? – натянутым тоном спрашивает Франсина.

– Ох, уж эти женщины! – шепчет Мерканти. – Филу, голубчик, пошли с нами. У тебя больше нет причин отказываться.

Он тянет его за собой. Слышу, как подошвы упирающегося Лорье царапают паркет.

– Давай шевелись!

– По-моему, это такое ребячество, – говорит мне Мартина, – вся эта плотская возня.

– Ах ты, сука! – вдруг орет Мерканти за стеной.

И почти сразу же раздаются вопли Эмили. Настоящие вопли, как в самых страшных кошмарах. Все более и более пронзительные. Я стараюсь не слушать. Я заталкиваю кулак в рот так глубоко, что почти задыхаюсь, и прикусываю его. Франсина покашливает. Летиция листает журнал. Теперь Эмили издает только протяжный, бесконечный стон, она стонет на одной ноте, как человек, дошедший до предела страданий.

Выстрел. Стон резко обрывается.

Мартина начинает напевать: «Все ближе к тебе, Господь мой, все ближе к тебе… ». Отчаянное желание наехать креслом ей на голову, раздавить ее.

– С плохим материалом хорошего результата не добиться, – замечает вернувшийся в комнату Ян. – Иди, придурок! Этот сукин сын попытался стукнуть Мерканти головой, тоже мне, герой, наш малыш-жандарм! – объясняет он нам.

Куртка Лорье задевает мою щеку, удар, он шатается, почти валится на меня, запах рвоты, потом мятный запах жвачки Яна, град ударов сыплется на Лорье, не издающего ни звука, его голова бьется о колесо моего кресла, сотрясая его, я слышу, как хрустят кости на его лице.

– Этот кретин потерял сознание! – ворчит наконец Ян, и теперь от него несет потом, кислым потом, словно безумие и жестокость обладают особым запахом.

– Где моя малышка Клара? – спрашивает Мартина.

– Тут, рядом, тянет за руку подружку, чтобы та поднялась! – ржет Кристиан.

– Ну, ладно, кончайте уже свои забавы! – приказывает Франсина. – Я считала, что мы здесь делаем нечто такое, что войдет в историю Искусства! Вы думаете, что изнасиловать и убить несчастную идиотку – это нечто значимое? Это субкультура дерьмовой провинции. Приведите лучше других главных персонажей, не стойте на месте! Группами по четыре человека, – добавляет она.

Насытившиеся мужчины послушно выходят. Мне впервые в жизни кажется, что я понимаю ощущения, которые должны были испытывать подопытные в медицинском блоке концлагеря.

Абсолютное бессилие и страх.

О! Боже мой, верни мне мои глаза, мои пальцы, дай мне оружие, только на секунду, на одну секундочку, и больше я никогда ничего не попрошу у тебя, клянусь!

Конечно, никто мне не отвечает. Разве кто-то когда-то отвечал на крики, испускаемые перед разверстой могилой, перед стеной, испещренной пулями, на пороге камеры пыток?

Внезапно мой слух пронзает резкий голос Франсины:

– Вот, я закончила писать наше заявление. Манифест «ПсиГот'ик»! Послушайте, девочки: «Мы, группа „ПсиГот'ик“, объявляем войну нормальности, рациональности, всему обществу, подчиненному уравниванию в соответствии с нормой. Мы отстаиваем свое отличие и свое право использовать людей, как мы считаем нужным, во имя представляемой нами высшей расы, свободной от любых моральных преград. Да здравствует Убийство! Да здравствует Преступление! Да здравствует Свобода! »

– Ты забыла «во имя великой славы Нашего Вечного Отца, благодаря которому мы поднялись над стадом», – шелестит Мартина.

– Я думала, что это можно прочесть перед камерой, а в качестве фона использовать горящего заживо жандарма.

– Аутодафе Правопорядка… Неплохо, – одобряет Летиция, а потом восклицает: – На костер Лорье!

Я чувствую, как меня сотрясают спазмы ненависти.

Шум голосов в коридоре, остальные возвращаются. Я так напряжена в стремлении не упустить ничего из происходящего, что мне кажется, будто мои уши выросли раза в три. Малейший звук имеет значение. Может быть, моя жизнь, наши жизни зависят от ничтожной детали, которую мне удастся уловить. Входят четыре первых «персонажа».

– Вот уж когда не вовремя, тогда не вовремя, – говорит Бернар, – а сорокам нравится все, что блестит.

– Слава Богу, вы целы! – восклицает Иветт, а потом испускает крик ужаса, увидев, я полагаю, в соседней комнате тело Эмили и рядом с ним Клару, издающую нечленораздельные звуки.

Мадам Реймон повторяет за ней:

– Бедная малютка, бедная малютка!

Две сухие пощечины: Иветт икает, мадам Реймон сдавленно всхлипывает и лепечет:

– Но, мадам Франсина…

– Нет больше никакой мадам Франсины, жирная сука! – орет Кристиан. – Мы сейчас тебя поджарим в твоей дерьмовой печке!

– Т-с-с, Кристиан! Никаких грубостей! – увещевает его Франсина. – Наши бедные слуги и так достаточно травмированы.

Жюстина зовет: «Фернан? Фернан?», и Мерканти со смехом передразнивает ее. Слышу, как Жюстина спотыкается, потом пронзительно кричит:

– Кровь, здесь кровь! Тут на полу человек, весь в крови!

– «Ферни! Ферни!» – хнычет Мерканти.

– Ферни! Нет!

– Кончай ныть, или я его прикончу! – рявкает Мерканти. – Ненавижу истерики.

Жюстина остается возле дяди и тихо разговаривает с ним.

– Почему наш брат Леонар не с нами? – вдруг спрашивает Мартина таким голосом, как будто жует облатку.

– Хороший вопрос! Пойду посмотрю! – отвечает Мерканти.

– Нас заставили спуститься в подвал под дулами автоматов. Они отняли у Жан-Клода его аппарат, а мальчиков из лаборатории заперли в пустых бочках, – шепчет мне Иветт. – А Юго умер! Они повесили его на лестнице! – добавляет она с истерическими нотками в голосе.

Вдохновение. Спокойствие. Ручку:

«Тентен?»

– Он на чердаке, они его били, рана опять открылась. Но зачем они все это делают? – продолжает она в отчаянии. – Франсина, Ян, малышка Летиция, все такие милые, и вдруг стали настоящими монстрами! Только что ваш дядя рассказал нам какую-то запутанную историю, вроде бы это артисты, но артисты не убивают людей!

– Разные бывают артисты! – замечает Кристиан, услышавший ее слова, и смеется над собственными словами. – Артисты-садисты! – продолжает он. – Идите сюда, милая Иветт, я вам все объясню.

Он тянет ее к себе, я слышу, как Иветт вскрикивает после каждой фразы, слышу громкий смех Кристиана. Остальные переругиваются вокруг нас.

Слышу, как сердце колотится в горле. Очень быстро. Странное и двойственное ощущение, будто я нахожусь под общим наркозом и одновременно в состоянии обостренного бодрствования.

– Элиз?

Жюстика.

– Что они сделали с Фернаном?

Ты хочешь, чтобы я тебе ответила? Но как?

– Кто эти люди? – продолжает она. – От них пахнет злом! Я узнаю их голоса, но не их души. Я их слышала, они убьют нас, но за что? Это что, демоны, вышедшие из ада?

В каком-то смысле, да.

Блокнот. «ПсиГот'ик».

Вернувшаяся ко мне Иветт читает вслух.

– «ПсиГот'ик»! – восклицает Жюстина, – но я же делала с ними выставки! Очаровательные люди! На вернисаже подавали огурчики в соусе из ревеня!

Наверное, она понимает, что это – не самый верный критерий, чтобы судить о людях, потому что на мгновение умолкает, а потом говорит тихо:

– Фернан мне все рассказал, перед тем как его увели. Они снимали фильм, тайком от нас. Он узнал из вашей записки. Он же обожает разыгрывать комедии, вы знаете.

Ага, но он-то думал, что разыгрывает комедию, а на самом деле разыграли его самого.

– Но это не шутка, нет? – продолжает Жюстина.

Почему же, шутка, в определенном смысле этого слова, жестокая шутка, а мы в роли вышучиваемых.

В моей голове проносится все, что случилось после нашего приезда в Кастен. Я заново слышу каждую фразу, я заново вижу каждый жест, в новом свете, в свете заговора. Все эти нестыковки, все слова, произнесенные без выражения, это ощущение, что никто по-настоящему не грустит. Факты громоздятся друг на друга, как элементы конструктора. Вдруг я цепляюсь за факт, остающийся для меня неясным.

–  «Портсигар?»– читает Иветт.

– А! – говорит Жюстина. – Это Фернана. Я не понимала, каким образом он мог попасть к этой Вероник, я боялась, что будут искать связь между ним и жертвой, вот я и сказала, что она его у меня украла.

– А каким образом он к ней попал? – спрашивает Иветт.

«Может быть, Фернан дал Соне, а Соня Вероник?»– царапая это, я понимаю, что долго ломала себе голову над тем, что и гроша ломаного не стоит.

Иветт читает эти слова Жюстине, та соглашается.

– Вполне вероятно, но в тот момент я уже ничего не понимала.

Мы обе не понимали.

Внезапный звук шагов. Двое мужчин. Один гремит каблуками, второй словно все время спотыкается. Леонар

– П-п-ус-ти м-ме-ня!

– Где ты был, Лео? – слащаво спрашивает Мартина.

– Ус-с-т-ал.. , – бормочет Леонар.

– Бедняжка! – бурчит Кристиан. – А мы, думаешь, не устали с этими сучками, которые все время трещат?

– Это ты о ком? – холодно вопрошает Летиция.

– Не будем ссориться! – отрезает Ян. – Леонар здесь, а это главное! И мы отпразднуем его возвращение! – добавляет он скверным голосом.

У Мерканти вырывается зловещий смешок.

– Видел Эмили, а, Леонар? – спрашивает он. – Там еще немножко осталось, если тебе это что-то говорит…

– Я не имел в виду Эмили, деловых людей не интересуют трупы! – перебивает его Ян. – Нет, я думал о нашей милой Жюстине.

– Вы с ума сошли! – кричит Иветт.

– Ты, старая карга, заткнись! – орет Кристиан. – Угу, слепая и паралитик, вот будет классно!

– Пустите меня! – вдруг кричит Жюстина. – Вы мне делаете больно!

Я кручу головой во все стороны, ориентируясь по звукам. Топот, тяжелое дыхание, по полу шаркают ноги, двигают стулья, другую мебель.

– Первой, кто пошевельнется, я разнесу голову! – кричит Кристиан.

– Ну, нравится она тебе, твоя шлюха? – спрашивает Летиция у Леонара. – Нравится она тебе голышом, приятно вспомнить?

– Пусть примет наказание через то, чем грешила! – заявляет Мартина.

– Точно, – соглашается Ян. – Передай-ка мне кочергу, ту, что раскалилась добела.

– Ох! Вы, часом, не спятили? – кричит мадам Реймон.

Пощечина и резкий удар головы о стену.

– Валяй, Лео, вставь ей потверже и погорячее! – ворчит Кристиан.

Летиция кудахчет.

– Леонар? Леонар? – лепечет Жюстина. – Леонар, что происходит?

– Бери кочергу! Говно! – орет Ян.

– Н-нет! – внезапно вскрикивает Леонар. – Н-нет!

– Что?! Не хочешь? – спрашивает Ян с угрозой в голосе.

– Д-до-воль-н-но м-мер-зос-с-т-ей! – с трудом . выговаривает Леонар. – Б-боль-ше н-не хо-чу!

Я вдруг вспоминаю, с какой странной интонацией он сказал Летиции, что ему мерзко.

– Леонар? – снова потерянно зовет Жюстина.

– Нет, вы посмотрите на эту старую шлюху! – призывает Летиция.

– Т-ты, д-дрянь! – бросает ей Леонар.

– Ничтожество! – парирует Летиция. – Недочеловек!

– Знаешь, что ждет предателей? – продолжает Ян с пафосом третьеразрядного актера.

Они веселятся! Они постоянно разыгрывают то или иное чувство, а подлинных эмоций у них нет. Или, точнее, у них нет никаких эмоций, кроме связанных с их драгоценным «эго».

– Леонар, возьми себя в руки! – шепчет Мартина, которую я представляю себе исключительно в виде таракана в рясе.

– М-мне н-на в-вас пле-вать! – ясно выговаривает Леонар. – Я сво-б-бод-ный ч-чело-век!

– Имеешь полную свободу сдохнуть, как последнее дерьмо! – неожиданно высоким голосом отвечает Ян.

Сверхчеловек не терпит, чтобы его убийственные догмы подвергали сомнению.

– Изменение в сценарии! – резко добавляет он. – Элиз думает, что Леонар – это Вор, и убивает его!

Он прикладывает ствол своего пистолета к моему виску, потом разжимает мои пальцы и снова сжимает их на рукоятке из рифленого металла. Что? Что такое сказал Ян? Я чувствую, как кровь стынет в жилах. Не могут же они, в самом деле, хотеть, чтобы я…

– Леонар стоит прямо перед тобой, любовь моя, ты не промахнешься! – шепчет мне Мерканти, и теперь его кислое дыхание перебивает запах жевательной резинки. – Видела бы ты его, можно подумать – святой, готовый к мукам!

– Господь отторгает нерешительных! – убежденно произносит Мартина.

Я разжимаю пальцы, пистолет падает на пол.

Пощечина. Такая сильная, что теперь я слышу только какой-то резкий свист. Потом внезапно – голос Яна, кажущийся мне громовым:

– Мерканти, если она продолжит в том же духе, займешься милой Иветт. Спецкурс с массажем дрелью.

Меня снова хватают за руку, снова мои пальцы сжимают на металлической рукоятке. Мой указательный палец кладут на спусковой крючок. Этот указательный палец, который я столько времени разрабатывала. Не зная, что из орудия освобождения он может превратиться в орудие убийства. А если бы я это знала, интересно, я бы еще сильнее хотела жить?

У меня три возможности:

1) Выстрелить в сторону Яна. Что это изменит? Убью я его или не убью, это станет сигналом к страшной бойне.

2) Выстрелить в себя.

3) Нажать на курок. Это спасет Иветт? Не думаю.

Три, а не четыре возможности. Не думаю, что выстрел в Яна или в кого-то еще принесет пользу. Убить себя у меня не хватит мужества. А принять третий вариант я не в силах.

Полное отчаяние.

– Стреляйте же, Элиз. Леонар ждет. Ему не терпится воссоединиться со своим создателем, – ласково говорит мне Мартина.

Кто-то начинает петь. Контр-тенор. Гендель. «Lascia ch'io pianga».

– Настоящее чудо! – восклицает Мартина. – Господь вернул ему голос! О! Какой прекрасный из него выйдет ангел!

– Подождите, это надо снять! – говорит Летиция.

Жужжание камеры Жан-Клода.

Меня тошнит.

– «Смерть Леонара», единственный дубль! – объявляет Летиция.

Жюстина бормочет что-то на непонятном языке. Мадам Реймон без конца сморкается. У меня так дрожит рука, что я еле удерживаю пистолет. И меня тошнит.

– Что мне делать? Начинать со старухой? – нетерпеливо спрашивает Мерканти.

– Давай.

Иветт стонет. Настоящий, полный боли и испуга стон.

Я не знаю, что делает с ней этот мерзавец, но я знаю, что ей больно. Я не хочу слышать, как она стонет. У меня еще на слуху убийство Эмили. Я не МОГУ слушать это.

Гендель заполняет тишину, пахнущую кровью и ужасом. Голос с легкостью выводит мелодические линии, голос становится кристально чистым, как живая вода, как бьющий родник, как дыхание ангела.

Рвота подступает к горлу.

Верещание дрели.

Спазм, отрыжка, горячая и липкая жидкость стекает по подбородку, по рукам…

– А, чтоб тебя, сучку рвет! – вопит Кристиан. Вопль Иветт.

Настоящий вопль.

Вопль, вопль, вопль…

Мой палец нажимает на спуск.

Взрыв.

Голос запинается, захлебывается, умолкает.

Шум медленно падающего на пол тела.

– Прямо в яблочко! – восклицает Ян, похлопывая меня по плечу.

Прежде, чем я успеваю подумать о том, чтобы выстрелить еще и еще раз, во все стороны, оружие вырывают из моей руки. Нервная судорога пробегает по векам, по щекам, по груди, я чувствую, как меня захлестывает, сотрясает, как игрушку, волна ужаса, я задыхаюсь, я пытаюсь дышать, слизь в горле, помогите…

Я убила Леонара.

Моя рука обтирает рот, нос, я провожу рукавом по мокрым губам. Жуткий вкус. Жуткий холод внутри. Ко мне возвращается способность думать – так же ясно, отстраненно, объективно.

Я, которая чувствовала себя виноватой, если убивала муху, я только что добровольно нажала на спусковой крючок огнестрельного оружия, чтобы защитить Иветт, за два часа я убила уже второго человека.

С Дюпюи речь шла о правомерной защите. Но сейчас я совершила убийство.

В этот момент мне становится ясно, что я принадлежу к расе выживающих, тех, кто готов на все, лишь бы выжить. Да, мое желание жить всегда пересилит все остальное.

Из тупого замешательства меня выводит голос Яна:

– Пошли, давайте все на улицу!