Текст книги "Малайсийский гобелен"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Тогда мы пойдем с Летицией одни. И, конечно, захватим с собой де Ламбанта и Бедалар, когда они нашепчутся там в углу.

– Я не могу идти, меня дома ждет работа,– проговорила Летиция, с мучительной миной глядя на Бонихатча.– Мы с сестрой и так слишком надолго отлучились.

При этих словах маленькая оборванка заканючила, что хочет есть. Летиция присела около девочки, взяла ее на руки и пообещала напоить свежим чаем, как только они вернутся домой. Оборванка была сестрой Летиции. Ее звали Роза. Пока происходила эта домашняя сцена, я повернулся к Бонихатчу. Он старательно сворачивал рубашку. Я поинтересовался, во сколько она ему обошлась, а может (я не знал их отношений), Легация ее просто подарила.

– Ничего подобного,– тихо проговорил Бонихатч и загадочно взглянул на меня.– Семья Летиции, Златороги, беднейшая из бедных. Я купил ее по рыночной цене, хотя могу с гордостью сказать, что в этом деле мне помогли добрые сердца моих друзей-подмастерьев.

Он назвал мне цену. Я присвистнул, желая показать тем самым свое восхищение экстравагантностью Бонихатча, хотя рубашка стоила не так уж и дорого. Но даже и при такой цене это было больше, чем я мог себе сейчас позволить.

Летиция и Роза прощалась с нами. Они собирали остатки бумаги, в которую была завернута рубашка, и время от времени улыбались. Бонихатч обнял и поцеловал швею, другие же подмастерья галантно прикасались губами к ее руке. Де Ламбанту и Бедалар удалось каким-то образом исчезнуть. Я уже не ожидал увидеть их снова. Я вышел вместе с Петицией и ребенком во двор.

В этот момент со стороны галереи появился Бентсон. Он выглядел взволнованным, прошел к креслу и уселся. Когда подмастерья столпились вокруг него, у меня появилась возможность поговорить с Летицией.

– Твоя маленькая сестричка голодна, Летиция. Похоже, последний раз она ела сто лет назад. Позволь мне угостить тебя бокалом доброго вина, а для нее я куплю в таверне пирожное и немного печенья, а затем вы незаметно уйдете домой.

Одновременно со словами я пытался подталкивать ее в направлении таверны. Летиция сопротивлялась, а ребенок начал хныкать. Во дворе было темно. Лишь тусклый свет из окон слегка разгонял темноту. Через запотевшие стекла бокового окна таверны я мог различить мужчин, приятно проводивших время, вливая все новые дозы спиртного в свои бездонные глотки. Схватив за руку оборванку, я проговорил:

– Пойдем, дитя, я сейчас же куплю тебе пирожное. Я затянул ее в таверну, но Летиция за нами не последовала. Она стояла у двери и выглядела сердитой. Я был тоже раздражен. Я поспешно купил Розе булочку, начиненную сливами и пряностями, оставил ее у стойки и подбежал к Летиции.

Она была худенькой девушкой, постоянно робела, но даже поношенное серое платье не могло скрыть ее ладной фигурки.

Бледность не портила своеобразной красоты ее лица. Ее ремесло монотонное и изнурительное занятие – наложило на нее свой отпечаток, но не уничтожило ее очарования. У нее были большие глаза, а по форме рта и скул можно было предположить, что в ней течет заморская кровь.

– Мисс Летиция, вы такая хорошенькая, но так нерешительны. Никогда не ждать у входа – вот мой девиз. Войдите, я угощу вас вином. Ваша беседа со мной будет благодарной платой мне за вино. Мы никогда не говорили с вами.

– У вас больше времени говорить, чем у меня. Мой дядя ждет меня – у нас срочный заказ. Мы всегда заняты – день и ночь.

– Если я сейчас свободен, это не означает, что я болтун и у меня нет дела.

– О, я не думала вас обидеть. Я хотела сказать, что я много работаю и мне необходимо вернуться домой. Я прошу вас не задерживать меня здесь.

– Останьтесь хотя бы на столько, сколько надо, чтобы проглотить сдобную булочку! Нет? Очень хорошо, в таком случае, позвольте хотя бы проводить вас до вашей двери.

Роза, прилипшая к булочке, оставила свое место у стойки и присоединилась к нам. Руки у девочки были заняты, Летиция обняла ее за плечо, и они вышли во двор. Следом вышел и я.

– Почему мы должны встречаться только у заноскопа, Летиция? Что, у него над тобой магическая власть? Давай встретимся вечером как-нибудь, когда ты свободна, и отведем душу.

– И когда ты будешь свободен от Армиды Гойтолы. Ты и не смотришь на меня, когда она рядом.

– Для того, чтобы иметь право меня ревновать, тебе следует, по крайней мере, узнать меня получше.

– Ревность – дорогое удовольствие. Мне не по карману. Мы подошли к двери, находящейся в нише вонючих задворков. Там было так темно, что я взял Летицию за руку, чтобы не споткнуться. Она вынула ключ и открыла дверь. Мы очутились на пустой, совершенно ветхой лестничной площадке, освещенной огрызком свечи.

– Здесь мы должны проститься, Периан. Мы с Розой благодарим тебя за твою доброту, за угощение булочкой, которая, надеюсь, не испортит ей аппетит перед ужином.

– Позволь мне пойти с тобой. Мне так нравится твой голос, и мне кажется, ты хочешь сказать мне многое.

– Прости, но я нужна дяде, помочь ему в работе. До утра нам необходимо подрубить двадцать скатертей из камчатого полотна.

– Тогда я поговорю с твоим дядей, так как уверен, тебе нужна компания. Не делай такой испуганный вид, у меня нет намерения унести твои скатерти, рубашки мне больше по душе.

– О, я так и знала, что ты чего-то хочешь...– Но я уже вслед за запрыгавшей вверх по ступенькам Розой поднимался по лестнице. Летиции ничего не оставалось делать, как запереть дверь, взять остаток свечки и поспешить за мной.

– Периан, пойми, пожалуйста, мы очень бедны.

– Не надо стыдиться, не надо стыдиться. Я сам не из богатого десятка.

– Мне не стыдно за свою бедность, Периан. Пусть людям будет стыдно. Ведь это они сделали нас бедными. Моя семья тяжко трудится, чтобы свести концы с концами, и это меньший позор, чем вести праздный образ жизни. Я просто боюсь, что тебе не по нраву наша скудная жизнь.

– Сказать по правде, чужую нищету я легче переношу, чем собственную.

Именно убогостью и скудностью повеяло из комнаты, в которую мы вошли. Как только наши головы поднялись над лестничной клеткой, взгляду открылось совершенно пустое, большей частью затемненное пространство. Первое, на чем остановился мой взгляд, были голые стропила над головой, подпирающие черепичную крышу. Между черепицами грибами пузырились известковые натеки. По этой неровной поверхности двигались огромные тени людей, сидящих за столом. Стол был единственным предметом мебели в комнате. Стульями служили деревянные ящики.

На них сидели четыре человека лицом к лампе, стоящей в центре стола. Их спины находились за пределами круга света. Они склонились над столом, как будто молились.

Затхлый, нездоровый запах, проникавший в комнату, заставил меня остановиться. Летиция, ведущая Розу, протиснулась мимо меня и подошла к седовласому мужчине, чтобы объясниться. Мужчина уже привстал из-за стола. Другие бросили на меня мимолетный взгляд через плечо и продолжали работать.

Пройдя в помещение, я увидел в одном его конце круглое окно, и из общей планировки сделал вывод, что это просто сеновал. И в нем обитали: довольно крепкий седовласый старик, с которым разговаривала Летиция; хрупкая женщина в черном платье; девушка, имевшая сходство с Летицией внешне и по годам, и мальчик лет пятнадцати, тупой взгляд которого выдавал душевную болезнь. Около лестничной площадки на полу лежало несколько потертых матрацев. На веревке сушилось выстиранное тряпье – должно быть, одежда. Единственной красивой вещью здесь была узорная камчатая ткань. Она была расстелена на столе и вокруг нее сосредоточилась деятельность всей семьи.

Старик выпрямился, опершись на палку, и произнес слова приветствия. Несмотря на годы, его лицо было здорового, розового цвета; лицо крестьянина – оно контрастировало с мертвенно-бледными лицами остальных. Он произнес:

– Добро пожаловать к нам, сэр, хотя сюда не следовало бы приглашать джентльмена вашего круга.

– О нет, не говорите так, пожалуйста. Я рад узнать, где живет моя подруга Летиция. Теперь я вижу, Летиция, что ты в самом деле усердно работаешь.

– Она искусна в своем ремесле, сэр,– сказал старик.– Простите, что недуг в ногах мешает мне подняться. Но мы все так же приветливы, как и бедны, в этом доме, если можно так назвать наш чердак, и мы стараемся быть благодарными за милосердие, которое проявляют к нам.

– Ваше богатство – это ваша мастерство, сэр. Я имел счастье видеть прекрасную рубашку, изготовленную для Бонихатча.

– Хотя мы и стараемся легче ко всему относиться, но нас эксплуатируют. Если турки не перебьют нас всех, я сошью еще много рубашек. Но мы, Златороги, слишком бедны, чтобы представлять интерес для турков.– Тут он озабоченно посмотрел на Летицию, как бы осознавая, что не только золото может привлечь внимание турок-мародеров.

Затем он начал знакомить меня с остальными: бледный мальчик и девочка приходились братом и сестрой Летиции; женщина в черном – их мать. У нее не было зубов, но говорила она с прирожденной грацией, которая передалась и Летиции.

– У нас была ферма в горах Триглава,– рассказывала она.– Мой муж утонул во время весеннего половодья, когда я рожала это милое дитя,– она указала на скучного мальчика.– И с тех пор о нас заботится мой брат Жозе. Он очень хороший человек и никогда не жалуется на боли в ногах. По крайней мере нам удается выжить, и дела в Малайсии идут лучше, чем в нашей собственной стране.

Она говорила, не переставая работать над камчатой скатертью. Бледные пальцы порхали над тканью, каждый стежок был точен и выверен.

– Я, конечно, предпочел бы пасти в поле коров, работать среди ульев и на лугах,– продолжил разговор дядя Летиции,– но с тех пор, как со мной произошло несчастье, я научился швейному ремеслу и владею им не хуже женщины. И теперь, когда у нас есть заказчики в богатых домах, дела наши идут хорошо.

– А эти заказчики грабят и обманывают нас поочередно, и при этом считают себя благодетелями,– вмешалась Летиция.

– Такова жизнь, моя дорогая,– сказал дядя, повернулся ко мне и добавил: – Она бунтарь, как и все молодые.

– Мастер де Чироло не бунтовщик,– жестко отрезала Летиция.

– Как я уже сказал, мы живем неплохо,– продолжал дядя.– Следующей зимой мы сможем позволить себе приобрести небольшую печку, поместим ее под столом, и она будет согревать нас весь день и каждый день, если нам удастся раздобыть топлива.

У него были большие широкие руки в шрамах, они казались темными на фоне безупречной белизны скатерти. Он, как и его овдовевшая сестра, уверенно действовал руками во время всего нашего разговора. Заметив направление моего взгляда, Жозе проговорил:

– Я не считаю этот труд унизительным для себя. Если он дает нам пищу, кормит нас, значит это мужская работа. Я прав? Я могу изготовить любую одежду. Стоит лишь раз показать. То же самое может сделать и Летиция, не так ли, малышка? Костюмы, платья, плащи, пальто, безрукавки, рыбацкие костюмы, парадные мундиры – все это мы можем – никаких вопросов, только плати. Наша одежда – одна из лучших.

И он одарил меня обаятельной улыбкой.

– Вы настоящий артист в своем деле,– ответил я, поскольку почувствовал, что Жозе нуждается в комплименте.

Летиция присоединилась к работе, как только мы вошли. Маленькую Розу усадила рядом с собой. Роза сосала большой палец. Летиция сосредоточилась на иголке с ниткой. Теперь же она подняла голову и с вызовом взглянула на меня.

– Нет, мы не артисты, Периан. Мы – трудяги. Мы сидим здесь с девяти утра до девяти вечера каждый день, всю неделю, если есть работа. И все это за жалкие гроши.

– Кроме того времени, когда вы играете Джемиму в пьесе Бентсона.

– Спектакль приносит мне больше денег за день, чем пошив охотничьей куртки, которую благородный человек может носить десять лет.

– Мы надеемся увидеть Летицию на слайдах, когда Отто закончит свою работу,– сказала мать, прервав жалобы своей дочери.– Я уверена, она хорошо играет.

– О, превосходно,– ответил я,– поскольку вся игра заключается в том, что надо спокойно стоять. И ни один из нас никогда не путает реплик, так как реплик нет.

– И все же это прекрасная романтическая история,– сказала Летиция.Когда я думаю о ней, мне становится радостно.

– Она пересказывала нам содержание уже несколько раз,– сказала мать.

– Мы стараемся быть бодрыми здесь, не падать духом,– нарушил небольшую паузу дядя.– И когда мы заработаем достаточно денег, мы вернемся в Триглав, восстановим здоровье и снова счастливо заживем в горах как свободные Златороги. А я, хоть и болен, но смогу работать вместе со своим братом, который держит кузницу.

Он тут же начал напевать песенку из известной оперы Козина:

Там склоны, где долго можно блуждать,

Там стремителен горный ручей,

И каждая тропка рада позвать:

Ну идем же, идем скорей.

Все подхватили припев, даже Роза, которая проглотила последние крохи булочки и была поглощена свежестью и красотой камчатой ткани, по которой ее ручонки ползали как маленькие крабы.

Обойдя стол, я сказал на ухо Летиции:

– Я вижу, что ты не расположена со мной беседовать, поэтому ухожу домой. Будь добра, проводи меня к выходу на нижней площадке.

Дочь взглянула на мать, и та кивнула головой, продолжая петь. Летиция встала, взяла огарок свечи величиной с ноготь и вышла на верхнюю площадку. Я со всеми попрощался, взял ее за руку и мы пошли вниз.

– Летиция, такая работа не для тебя,– нежно проговорил я.– Тебе надо уехать отсюда и найти интересную и более оплачиваемую работу.

– Как я могу оставить собственную семью? Как ты мог сказать подобное? Ты – эгоист. Правильно сказал о тебе Бони.

– Я купил Розе булочку, не так ли? Не будь все время такой колючей это ни к чему не приведет. Твой дядя Жозе прекрасно понимает это простое правило.

– Я – не он. Я не собираюсь льстить и подлизываться, если это то, на что ты рассчитываешь. Позволь сказать тебе, что я прогрессистка, как Отто со своей женой, и я горжусь этим.

Я держал ее за руку.

– Не будь дурой. Тебе что – мало неприятностей? Новых ищешь? Ты принесешь больше пользы своей семье, найдя лучшую работу.

– Они зависят от меня, а я – от них. Мы все заодно, и я горжусь этим. Было бы просто позорно оставить их.

– Вы все спите вместе на полу?

Она ответила не сразу, отвела взгляд, чтобы я в темноте не мог видеть ее лицо.

– Больше негде спать, ты видел. На днях один приятель обещал принести нам кровать. Обняв ее за талию, я сказал:

– Позволь мне предложить тебе кровать. Я не шучу, Летиция. Я не эгоист, как ты считаешь. Ты очень энергичная, пылкая девушка и заслуживаешь большего. Я уступлю тебе свою кровать, а сам буду счастлив лечь на полу, закутавшись в плед. Не возражай! Пожелай спокойной ночи своему дяде и пойдем со мной.

Она сопротивлялась, но я крепко держал ее, пока капля воска со свечи не упала мне на жакет.

– Ты тоже хочешь воспользоваться случаем. Знаю я, чего ты добиваешься. Я видела, какие взгляды ты бросал на Армиду, да и как ты ускользнул с этой маленькой сучкой, так что не надо дурить, мастер Чироло!

– Я не могу заставить тебя не говорить плохо об Армиде. Это ты из ревности. Оставь ее. Я приглашаю тебя вполне должным образом.

– Прекрасно, но ты не получишь от меня того, что так легко получил от нее, и это мой должный ответ тебе.

Потерев носом о ее волосы, которые издавали не слишком сладкий запах, я сказал:

– Хорошо, достаточно об этом. Я всего лишь предложил тебе удобную кровать. Небольшое удовольствие тебе не повредило бы. Тебя ведь не ценят здесь как следует, им нужна лишь пара рабочих рук. А мы вдвоем могли бы прекрасно проводить время, не причиняя никому вреда. Идем, не будь такой застенчивой, я тебя не обижу. Между прочим, дорогая Лети, ты ведь не девственница, правда?

Она отвернулась, лицо ее снова оказалось в тени.

– Позволь мне уйти.

– Останься со мной хотя бы сегодня. Ты будешь спать одна. Даю слово. Скажи мне, ты ведь не девственница? Все еще глядя в сторону и краснея, она ответила:

– Только богатые девушки вроде Армиды могут позволить себе роскошь быть нетронутой. Разве это не так?

– О, ты считаешь это роскошью? Очевидно, ты не привыкла к роскоши. Многие девушки считают это наказанием. Она резко высвободилась и отошла в сторону:

– Иди домой, Периан. Найди себе другую. Уверена, тебе это легко сделать. Мне надо еще несколько часов поработать.

– Я только хотел оказать тебе услугу. Думаю, малоприятно делить ложе на полу с матерью и со своим калекой-дядей, хотя они и милые люди. Я не говорю уже о детях. Но я хочу просить тебя об услуге, возможно, тогда ты почувствуешь себя лучше.

С этими словами я приблизился к ней опять, думая о том, что проникшая под юбку рука может оказаться более действенной, чем слова.

– Что ты хочешь?

– Летиция, я наблюдал за ловкостью твоих пальцев. Изготовь и мне великолепную рубашку для моего генерала Геральда, такую же, как и у Бонихатча, только побольше.

Она оттолкнула мою руку.

– Бони сказал тебе о стоимости этих рубашек. Если ты нам заплатишь, мы с радостью пошьем тебе такую.

– Заплатить?! О боже, Летиция, разве я не друг тебе? Разве я просил у тебя плату за ночлег? Ты не можешь дать мне эту рубашку как другу? Ты же знаешь, что я так же беден, как и ты. Неужели ты так корыстна?

– ...Это невозможно...

– У тебя все невозможно. Ладно, побережем твой огарок. Я ухожу.

И со смятенными чувствами я заставил ее отпереть дверь и выскочил на темную улицу. Возможно, из-за турецкой угрозы на улице людей было больше обычного. По пути я встретил несколько отрядов пехоты и кавалерийский эскадрон, но ни с кем не заговаривал, и вскоре уже поднимался в свою одинокую квартиру на улице Резчиков-По-Дереву.

Еженедельно по пятницам я должен посещать Симли Молескина, семейного астролога. Не успел я привести себя и свой амулет в порядок, как турки начали обстрел города.

Я услышал, как где-то недалеко разорвалось пушечное ядро. Позже, когда я шел по улицам, мне говорили, что разрушения незначительны. Вскоре обстрел прекратился.

Возможно, турки хотели поразить недавно прибывший на помощь Малайсии корабль с отрядом тяжелой кавалерии. Этот благородный жест исходил от герцога Тускади, союзника епископа Гондейла IX. Я пошел в Сатсуму посмотреть на выгрузку и на кавалеристов, которые разговаривали со своими лошадьми, как со старыми друзьями.

Вчерашний вечер трудно было назвать удачным. С Армидой я едва успел поговорить. Де Ламбант и Бедалар куда-то исчезли,

Летиция неожиданно оказала упорное сопротивление, не могу, правда, сказать, что меня это сильно обеспокоило. Словом, у меня были все основания полагать, что Симли Молескин тоже заготовил для меня какой-нибудь сюрприз.

Старик, как обычно, сидел в своем высоком кресле на средней площадке Мальтезийской лестницы. Мальчик-слуга суетился меж разложенных рядом шкур и бронзовых шаров. Я вежливо поприветствовал астролога, отметив про себя мертвенно-пепельный цвет его лица – как будто старик провел столетие-другое в подземном склепе.

Вобрав длинную, как у животного, верхнюю губу, астролог кивнул мне в ответ, при этом его сова тоже кивнула, но глаз не открыла.

– Принесет ли мне эта неделя радостные вести, сэр? – спросил я, одновременно опуская несколько монет в его денежный сундучок.

– Сочетание знаков и созвездий неблагоприятно. Против тепла Сатурна действуют ледяные поля равнодушия. Даже тот, кто стремительно бежит через зелень полей, медленно движется по узкой аллее. У твоих ботинок сейчас такая толстая подметка, что ты уже не попираешь почву повседневности. То, что ты считаешь своей территорией, очень скоро может быть занято другим.

– Вы имеете в виду мою работу, игру на сцене или мою любовь?

– Я говорю в общем. Но это общее может быть специфично для каждого. Ты ни к чему не привязан, и когда ты думаешь, что летишь, ты падаешь. Ты не можешь носить генеральскую рубашку, не будучи также и принцем.

– Я хочу сыграть роль принца, если вы имеете в виду пьесу Бентсона.

– Значит, ты будешь играть принца; однако, хотя колесо удачи и повернется к тебе благоприятной стороной, но награда будет не столько царской, сколько незаслуженной. Пока ты не постараешься лучше понять пути Сатаны, тебе будет казаться, что твоя игра принесла тебе горькие плоды.

Он продолжал в том же духе, время от времени сжигая клочки ароматической бумаги. На этой неделе Симли Молескин был очень красноречив. Я не получал великого удовольствия от скрытого течения его мыслей. Немного послушав, я рискнул задать ему прямой вопрос.

– Сэр, я тайно помолвлен. Речь идет о моей жизни наяву, а не об игре на сцене. Подходим ли мы со своей нареченной друг Другу?

– Хотя ты считаешь себя самым уступчивым из всех мужчин, холодность твоих чувств будет разрушительной для тебя. Ты думаешь, что завладел тем, что взял, ты считаешь, для чувств достаточно одного прикосновения. Но от костра остается лишь дым. Фрукты пахнут свежестью, даже и огурцы, гниющие на обочинах. Пыль, поднимаемая ветром на пересечениях дорог, не скажет тебе, сколько людей здесь прошло. И среди твоих друзей скрывается злейшее предательство под маской доброжелательности.

– Я не должен доверять Армиде?

– Можешь спать на ложе из осота, если желаешь всю ночь быть начеку. Но шипы больно исколют тебя, когда в небе над Малайсией появится знамение: черная лошадь с серебряными подковами.

Размышляя над этими загадками, я сказал:

– Сэр Симли, вы сегодня превратили в пепел мои последние надежды. Действительно, мне надо ждать беды, когда я увижу в небе лошадь? Черную лошадь с серебряными подковами?

Он поскреб огромную бородавку на левой щеке, из которой прорастал пучок желтых волос, перекрученных, как змеи на миниатюрной голове Медузы.

– Сначала будет черная лошадь, спускающаяся с облаков, затем начнутся земные неприятности.

– В таком случае, я попытаюсь не смотреть вверх.

– Я бы посоветовал тебе внимательней смотреть по сторонам,– резко произнес он.

В свое время он опекал мою мать и бабушку. Тайны, которые он постигал и которыми обладал, связывали воедино повседневную жизнь малайсийцев на протяжении тысячелетий. Мне было жаль, что я не сохранил лишней монеты на кусок хлеба. Попрощавшись, я вышел с чувством едкого раздражения, которое некоторое время никак не покидало меня. Мне чудилась вонь козла.

Осада города турками никак не влияла на разыгравшуюся драму принца Мендикулы и его неверной принцессы. Все еще преследуемый хотя и ослабшим запахом козла, я прошел главными воротами Чабриззи и приготовился вновь предстать перед заноскопом.

Армида уже была здесь. Она выглядела как всегда свежей в прекрасном платье, которого я никогда до этого не видел. Рядом с Армидой стояла Бедалар, с ними оживленно беседовал де Ламбант. Мы тепло поприветствовали друг друга.

– Я хотел сам познакомить тебя с Армидой,– сказал я Гаю.

– О, я подумал, что ждал этого достаточно. А ты, я вижу, сегодня малость не в себе?

– Ты когда-нибудь видел черных лошадей, скачущих по крышам домов?

Вскоре к нам присоединилась, искоса взглянув на меня, Летиция.

Я направился к менее обаятельной компании, состоявшей из Бонихатча, который отрабатывал выпады деревянным мечом, согбенного Отто Бентсона, Солли и еще одного помощника, неуклюжего мужчины-мальчика по имени Рино. Мы должны были играть сцену, в которой генерал Геральд договаривается с Джемимой и уводит ее в лес. Бентсон наблюдал за всеми необходимыми приготовлениями.

Заметив мое появление, Бентсон велел остальным продолжать работу, а меня отвел немного в сторону.

– Неужели вы, наконец, хотите показать мне готовые слайды? – спросил я.

– Прошу тебя, не настаивай на этом – это слишком деликатный вопрос.

– Тогда в чем дело?

– Как у тебя настроение сегодня, Периан? Ты ничего не боишься?

– Я всегда бесстрашен, как и подобает генералу.

– Замечательно. Но речь идет не о роли храбреца в пьесе. Речь о том, что есть в жизни. Опасность подстерегает нас всегда и везде. Мы можем окончить свой путь на дне реки Туа с перерезанными глотками, даже если турки и не доберутся до нас.

– Вы задали мне вопрос, и я ответил. К чему эта проповедь?

– Не проповедь. Не думай об этом. Думать сейчас опасно в Малайсии. Через три дня придет праздник Рогокрыла – тогда чернь прекратит думать и будет пьянствовать. Но люди, стоящие у власти в Малайсии, всегда мыслят трезво – будь то день или ночь, праздник или беда.

– Что это за жуткий тип в черном сюртуке, который был вчера в галерее?

Старик бросил на меня настороженный взгляд из-под кустистых бровей.

– Тебе лучше ничего не знать о нем. Выбрось его из головы.

– Я знаю, что он из Высшего Совета. Меня не заботит его внешность. Я хочу понять – это из-за него вы не показываете нам процесс меркуризации?

– И этого тебе лучше не знать. Поговорим о других делах.

Он откашлялся.

– Послушай и не обижайся на то, что я собираюсь сказать. Златороги мои друзья. Я знаю о них в тысячу раз больше, чем о тебе. Поэтому беспокоюсь за них. Не валяй дурака с Петицией, потому как будешь иметь дело с ее дядей Жозе и со мной. И тебе придется пожалеть об этом.

– Валять дурака? Что вы имеете в виду? Вы считаете, что если я покормил ее сестру и пытался заказать для себя рубашку, то совершил что-то ужасное? Какое вам до этого дело? Или ее дяде? Вы думаете, что если я играю в вашей никудышной пьесе, вы будете командовать мною?

– Жизнь – это подчинение командам. Я уже тебе сказал, что о Златорогах я знаю в сотни раз больше, чем о тебе. И все, что я хотел сказать по этому поводу, я сказал.

– Вы сказали более, чем достаточно. Он кивнул головой и продолжил:

– У меня есть еще одно весьма важное сообщение для тебя. Его прислал мой могущественный и богатый господин. Необходимо, чтобы ты явился во дворец Эндрюса Гойтолы во время полуденного отдыха. Именно там, а не здесь, перед моим заноскопом, ты испытаешь свое бесстрашие.

– Я буду там, если это необходимо. Вы о многом наболтали ему?

Он вдруг сбавил тон и стал говорить доверительно, как тогда, когда впервые показывал мне свой заноскоп.

– Послушай, в юности за революционные взгляды и речи меня вышвырнули из Толкхорна. С тех пор, заверяю тебя, я не увлекаюсь болтовней. Я держу язык за зубами в Малайсии.

– Появление "черного сюртука" из Совета вчера вечером убедило меня, что назревают серьезные дела. Не считай меня дурачком. Что ему надо было в галерее Гойтолы?

– Я уже сказал тебе – это не твое дело,– быстро ответил Бентсон.– Этот человек – дьявол. Я могу только сказать, что присутствие османской армии у нашего порога улучшило положение моего господина в несколько раз, настолько Совет обеспокоен турками. Короче – задача тебе поставлена. Теперь надо действовать.

– Бездействие всегда было самым главным оружием Малайсии – ив мирное, и в военное время. Именно бездействие помогло Малайсии выжить за два миллиона лет своего существования.

Подошел Бонихатч с закатанными рукавами и ухмылкой на лице. Он легко и бесцеремонно вмешался в разговор.

– Так оно и будет. Совет опять постарается положиться на естественный ход событий, Отто. На их стороне – чума, уже не первый раз в истории. Собачья звезда – Сириус – находится в одном доме с Солнцем, и чума снова стала набирать силу.

– На этой неделе на кладбище св. Брагата было похоронено десять человек, умерших от одной только чумы,– заметил я.– Но это не защитит нас от турок.

Бонихатч со знанием дела ответил:

– Да, но вы только подумайте, как ускорится ее распространение среди сыновей Сулеймана, употребляющих в своих лагерях загрязненную воду.

– Верно,– согласился Отто.– Это только бабушкины сказки, что турок не берет чума. Она пожирает их точно так же, как и нас. Кроме того, есть сведения, что наши враги не истинные турки, а последователи короля Боснии Стефана Твртко. Они все богомилы. Их легко одолеет чума.

Бонихатч, протестуя, помотал бакенбардами:

– Наш вонючий Совет надеется отсидеться, думает, что смерть сделает за них свое дело. Да только чума и нас самих может обложить не хуже армии Твртко. Мы послали обращение за помощью в Игару, Севилию и Вамонал, но в ответ получили лишь извинения, правда написанные на богатейшем пергаменте. Вся система насквозь прогнила!

– Войска прислал только Тускади, остальные знают о скудности нашей государственной казны,– сказал я.

– Нам следовало бы впустить турок для очищения Малайсии, затем мы бы снова начали, но уже без грязи, без коррупции,– в сердцах выпалил Бонихатч.

– Нет, нет, Бони. Такое лекарство лишь ухудшит болезнь и не принесет облегчения. Мы должны победить турок, тогда у нас начнется революция.

– И что ж нам делать? Мне кажется, у тебя есть кой-какие мысли,проговорил я.

Опять из-под нависших бровей он впился в меня взглядом.

– Замыслы довольно коварные. Так бы их назвал Совет. Но их поддерживает молодой герцог Ренардо. Ты увидишь все. В полдень ты должен быть у Гойтолы.Голос его изменился, и он добавил: – Переворот. Вот что необходимо сделать в Малайсии.– Голос его стал еще ниже: – Прогресс.

Я знал студентов в университете, которые открыто признавали учение прогрессистов, поскольку им нравилось, как те одеваются. Но произнесенное стареющим северянином слово прозвучало так же странно, как и вчера, в устах Летиции.

– Ладно, Отто, давай приготовим диван и установим зано-скоп.

Когда работа с заноскопом завершилась, Армида предложила подвезти меня к ее отцу. Бедалар и Гай отправились смотреть подготовку Кайлуса к бою быков, так что я остался с Армидой наедине. С чувством собственного достоинства она повела меня в одну из конюшен Чабриззи. Здесь находился подарок к ее дню рождения – ладная небольшая карета и кобылка Бетси, которая смирно дожидалась в оглоблях.

Меня переполняло восхищение и зависть, когда Армида натянула вожжи. Карета легко покатилась по дороге. Корпус был отделан со вкусом. Панели сияли, как шелк, а позолота так и сверкала на солнце. Я страстно желал обладать мужской версией такого экипажа, чтобы сломя голову пронестись мимо удивленных друзей. Мы катили в этой очаровательной повозке вдвоем – я и Армида.

– Что твой отец хочет от меня?

– Он сам должен объяснить. Что-то связано с турками.

Я замолчал. Я уже знал со слов Отто, что турецкими войсками командовал босниец Стефан Твртко. Его имя облетело весь город. Говорили, что это человек огромного роста, смуглый и жестокий, что он ничем не отличается от разбойника, что для достижения собственных целей он связал свою судьбу с турками. Ходили слухи, что его королевство не превышает заурядной долины в балканских горах, и что он удавил своего сына Себастьяна. Какое отношение мог иметь подобный негодяй к такому человеку, как Эндрюс Гойтола? Для меня это была загадка.

Особняк Гойтолы находился за Ароматным кварталом и авеню Влюбленных на глухой улице недалеко от Вамональского канала. Мы въехали на скаковой круг и увидели главу семейства, который осматривал арабских скакунов. Слуга принял лошадь, и мы с Армидой подошли к ее отцу.