Текст книги "Психомех"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– А какая комната твоя? – Гаррисон также говорил с трудом.

– Не скажу. Ни комнату, ни даже этаж.

– Черта с два! – он неуверенно засмеялся. – В хорошенькое же я попаду положение, если ошибусь.

– Тогда не ошибайся.

– И никаких подсказок?

– Гм, ничего не могу сказать. Только одно правило: ты не должен никого спрашивать. Я не хочу, чтобы это стало всем известно.

Она вырвалась от него и поплыла прочь. Минутой позже, он услышал, как ее ноги прошлепали по выложенной плиткой дорожке вокруг бассейна. Вики уходила в сторону центрального здания.

Эй! – крикнул он ей вслед. – Это все наше купание?

– Оно сделало свое дело, – бросила она ему. Гаррисон остался в тишине, вода мелкой волной билась ему в грудь. Оса зажжужала и опустилась на его плечо. Он нырнул, вынырнул и плавал еще минут десять – время, достаточное для того, чтобы прошло возбуждение.

* * *

Гаррисон съел только легкий ленч. От еды его отвлекали несколько вопросов. Не последнее место среди них занимала информация, что завтра он войдет в таинственное здание Шредера, где, очевидно, и найдет объяснение своему пребыванию здесь. Но перед этим ему предстояло встретиться с целой армией холодных профессионалов, которые буквально окружили и захватили его, – вернее его тело. Его долго фотографировали. Его фотографировали в статике и динамике, одетым и раздетым, сидящим, стоящим, идущим, говорящим и кричащим; в темных очках и без них, на цветную и черно-белую пленку, со звуком и без.

Голос Гаррисона записывали на пленку во всех его проявлениях: говорящий, выкрикивающий команды на немецком и английском, ругающийся, в нормальном разговоре, при восклицании, раздражении или злости. Ни малейшего оттенка диалекта (хотя он, естественно, старался говорить правильно), ни малейших нюансов голосовых особенностей не было оставлено незаписанным.

Был проведен полный медицинский осмотр. Ежегодные армейские осмотры были ничто по сравнению с этим. Его измеряли, взвешивали, простукивали, слушали, прощупывали и брали анализы. Они даже исследовали его слюну и кал, Он подумал, что, возможно, понадобится и сперма, но ее в их списке не было.

Затем его обмерили снова, но на этот раз пара явно гомосексуальных портных, личных портных Шредера из Касселя, приехавших в Хари по требованию промышленника, чтобы выполнить его желание. Этим желанием было изготовление двух униформ, шести костюмов и полного гардероба, и все это – в соответствии с безупречным вкусом Шредера, согласно его замыслам, предложениям и инструкциям.

И, наконец, был еще один специалист, но совсем иного сорта.

Этот ученый был маленьким человечком с куполообразной головой. Он мог говорить с Гаррисоном только через переводчика, интересовался (странно) только его висками и запястьями. Наконец, он извлек из огромного саквояжа какие-то инструменты и надел на голову Гаррисона наушники.

Покопавшись еще раз в саквояже, он извлек на свет эластичные повязки. Закрепленные ими на запястьях электроды подключили к маленькой батарее и кнопке, которые Гаррисон держал в руке.

– Это всего лишь демонстрация, Ричард, – объяснил Шредер. – Последняя такая примерка будет через месяц и повлечет за собой маленькую безболезненную операцию. После этого не будет ни проводов, ни видимых батареек, браслеты на запястьях будут из чистого, настоящего золота. Очки будут немного тяжелее, чем те, которые ты привык носить, с серебряными отражающими линзами. Конечно, они не смогут заменить тебе глаза, но...

Специалист говорил, Шредер переводил.

– Ричард, встань, пожалуйста, – одно нажатие кнопки приведет браслеты на руках в действие. Они засвистят: левое слегка выше, чем правое, – попробуй.

Гаррисон повиновался. Раздались два разных свиста, тихие, но тем не менее, настойчивые.

– Сейчас я поставлю мое кресло перед тобой, – сказал ему Шредер. – Не двигайся. Пусть твои запястья висят свободно, большие пальцы смотрят вперед.

Захваченный внезапным возбуждением, Гаррисон с надеждой ждал, тональность свистов изменилась и почти сразу вернулась к нормальной. Гаррисон был разочарован.

– Ничего, – сказал он. – А предполагалось, что я “увижу” вас или что-то в этом роде?

– Нет, нет, конечно нет. Предполагается, ты просто должен знать, что что-то находится перед тобой.

– Бесполезно! – оборвал его Гаррисон. Это утро истрепало его нервы: капрал слишком многого ждал от него.

– Терпение, Ричард. Теперь включи очки. Для этого надо нажать кнопку еще раз.

На этот раз послышалось потрескивание, похожее на щелканье счетчика Гейгера. Немецкий специалист встал прямо перед Гаррисоном, и щелканье заметно ускорилось. Он отошел назад, и щелканье затихло. Шредер объяснял его действия.

– Я мог бы получить больше информации – расстояние, место расположения, мужчина – женщина, дружественный – недружественный, если бы он просто поговорил со мной, – предположил Гаррисон.

– Но тогда ты бы зависел от него. Шумы прибора сильно разражали Гаррисона. Ему представлялись тусклые лампочки, вспыхивавшие во внутренностях какой-то непостижимо сложной машины.

– Все это только портит дело! – огрызнулся он. Он сорвал повязки с запястий и бросил их на пол, стащил наушники с головы и отшвырнул их от себя. – Какого черта может принести мне вся эта щелкающая и свистящая дребедень?

– Ричард, – голос Шредера пытался успокоить его, – ты...

– Дерьмо! – орал Гаррисон. – Меня тошнит от этой чертовой игры. Я думал, что вы другой, Томас, и что я для вас больше, чем диковинный уродец. Но, господи, – это? Верните мне мою палку и ту жизнь, к которой я уже привык! – он развернулся, врезался в пластмассовый садовый стол, далеко отшвырнул его, поднялся и побежал к центральному зданию. Побежал безошибочно к центральному зданию и на полпути влетел прямо в объятия Вилли Кениха.

Он знал запах лосьона после бритья, которым пользовался этот немец, знал силу рук, что держали его.

– С дороги, Вилли, – прорычал он. – Я сыт этим дерьмом по горло!

– Успокойтесь! – проворчал Кених. – Послушайте...

Позади Гаррисона Шредер делал разнос специалисту. Разнос, какого свет не видел. И все это – на особенно ядовитом немецком языке. Затем послышался звук вытряхиваемых инструментов – всего, что было в саквояже, – и, наконец, хриплые, но такие же гортанные протесты самого специалиста.

– Это стоит тысячу марок, – жаловался он. – Стоит ты...

– Вон! – в конце концов заревел Шредер с такой силой, которую Гаррисон не мог и предположить в его голосе. Специалист собрал свои вещи и удалился.

Несколько мгновений спустя Шредер приблизился к Гаррисону и Кениху. В его голосе слышалась боль, дышал он неровно. Дрожащей рукой он взял Гаррисона за локоть.

– Это была ошибка, Ричард. Моя ошибка. Я хотел слишком много и слишком быстро. А этот идиот, он как пришелец, как инопланетянин, механический, неласковый, его ум понимает только одно – деньги, да и день сегодня был слишком перегружен. Даже зрячий человек нашел бы его.., слишком... – он закашлялся, и Кених немедленно подошел к нему. – Слишком перегруженным.

Гаррисон чувствовал себя по-идиотски. Маленький, избалованный ребенок.

– Вилли, кресло... – крикнул Гаррисон, поддерживая Шредера. – И Кених бросился за ним.

– Я всегда пытаюсь сделать слишком много, – произнес Шредер. – И всегда слишком быстро. Это ошибка – можно сгореть. Все, что у меня есть, чего это стоит? А ты – я чувствую – незаурядный человек! – Он схватил Гаррисона за руку, и капрал почувствовал силу, прилившую к пальцам Шредера, как если бы он выкачивал ее из тела слепого.

– Чего вы от меня хотите, Томас? – спросил он.

– Я только хочу отдать, заплатить мой долг.

– Нет, вы хотите еще чего-то, я знаю это.

– Ладно. Ты прав. Но завтра будет достаточно времени для объяснений. А сейчас, все, чего я хочу, – это терпения с твоей стороны. Потом ты поймешь, а затем тебе придется потерпеть еще немного.

– Очень хорошо, я буду терпеливым, – вздохнул Гаррисон.

– Шесть месяцев, может быть, чуть дольше.

– Что, – нахмурился Гаррисон, – что произойдет через шесть месяцев?

– Уйдет один старик, – сказал Шредер. – Отживший свое старик с разодранными кишками.

– Вы? Вы будете жить вечно, – Гаррисон попытался рассмеяться.

– Да? Вилли говорит то же самое. Но скажи траве, что она не должна гнуться под ветром или высыхать при засухе, скажешь?

– Что это? – воскликнул Гаррисон. – Вы не хотите моей жалости, но вы не трава, которую так легко пригнуть.

– Но я чувствую, ветер уже дует, Ричард.

– Вы будете жить вечно! – закричал Гаррисон, снова сердясь.

Шредер сжал его руку еще сильнее, почти впиваясь в нее ногтями.

– Это, возможно, – сказал он, – да, может быть, я и буду, с твоей помощью, Ричард Гаррисон, с твоей помощью.

То, что осталось на вечер и остаток ночи, было странно пустым. Кених помог Гаррисону переодеться в серую рубашку и новый светло-синий костюм на ярко-красной подкладке с открытым воротом. Из нагрудного кармана торчал носовой платок. На ногах у него были синие замшевые туфли, которые, несомненно, уже вышли из моды. Гаррисон чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние несколько лет, и в то же время ощущал какую-то пустоту.

В девять тридцать после небольшого ужина капрал и Кених отправились в бар. Он находился в личных апартаментах. Шредера, откуда из открытых окон с легким ветерком доносилась мелодичная музыка. Для Гаррисона были приготовлены плохой бренди и крошечные стаканчики сладкой, острой камандерии – еще одно напоминание о его днях на Кипре.

Однако ночь была пуста, и Гаррисон начал чувствовать некоторую подавленность, может быть из-за выпитого. Он пил слишком много, болтал слишком много, слишком много работал на публику. Да, он работал на публику – на Шредера. Но промышленник оставался спокойным и невозмутимым.

Мина, секретарша Шредера, сидела с Гаррисоном у стойки бара и, держа его руку, говорила на ломаном английском, что одновременно и привлекало, и отталкивало его. Его притягивала ее чувственность, а отталкивала непосредственная небрежная манера поведения. Его развлекало, когда она приказывала ему сделать что-нибудь тоном, не терпящим возражения. Он притворялся, что повинуется. Для него это ничего не значило, а только углубляло пустоту.

Вики, казалось, избегала его. Она сидела за маленьким столиком со Шредером и весь вечер говорила по-немецки (Гаррисон не особенно хорошо владел им). В конце концов она извинилась и, не сказав “спокойной ночи”, вышла. Обратно она не вернулась. Только Кених держал псе под контролем.

– Господин Гаррисон, вам уже достаточно! – вдруг сказал он около 11.30.

– Ты так думаешь, Вилли? – Гаррисон похлопал Мину по руке. – И ты так думаешь, Мина?

– Они оба, так думают, – сказал Шредер, который теперь сидел за стойкой бара, исполняя обязанности Кениха. – И я тоже. Кроме того, пришло время закрывать бары.

– Закрывать бары? – повторил Гаррисон. – Я думал такие глупости происходят только в Англии.

– Ведьмин час, – таинственно произнесла Мина.

– Полночь? – До Гаррисона вдруг дошло, что было уже поздно.

Внезапно он задал себе вопрос, почему напитки действовали на него сильнее, чем на других? Когда он напивался в последний раз – или хотел напиться – до такой степени? Черт побери, он пил не слишком много, – просто не привык пить много, вот и все.

– Возможно ли, – он подбирал слова и выговаривал их с осторожной тщательностью человека, готового отрубиться, – мне попросить чашечку кофе? Или даже.., кофейник?

Кених хихикнул и вышел из комнаты.

– Хорошо, – сказал Шредер. – С Днем Первым, Ричард.

– Чего?

– Новой жизни здесь.

Послышался звон чокающихся стаканов, но стакан Гаррисона оставался пустым. Он поднес его к губам, а затем нахмурился и спросил:

– Новой жизни? За что, черт возьми, я пью?

– За завтра, – ответил Шредер, – Завтра, и завтра, и завтра, – произнесла Мина. Она, наверное, тоже была чуточку пьяна...

* * *

Гаррисон выпил много кофе, но все еще нетвердо держался на ногах, когда, наконец, встал с табурета. Однако он уже хорошо знал дом, поэтому никто не предложил ему помощь, когда он сказал “спокойной ночи” и вышел из бара.

Через несколько мгновений он был у себя в комнате. Первой странностью, которую заметил Гаррисон, был свежий, приятный запах жасмина, который он сначала принял за ночное благоухание цветов в саду. Но, обнаружив, что окно закрыто, он снова втянул воздух и решил, что, возможно, этот аромат был остатком запаха дорогого аэрозоля – освежителя воздуха. Конечно, это могли быть и духи, но даже самая неряшливая горничная не вылила бы их на себя в таком количестве! И все-таки это была не прислуга Шредера, которую он мог нанять на работу или просто выпустить сюда. Однако, кровать его была заправлена, а в комнате немного прибрано.

Его подушки были выложены в форме буквы V.

Вики.

Она говорила, что, возможно, будет подсказка. О'кей. Итак, она была здесь, дурачилась с его подушками, оставила ему приглашение.., и запах, за которым он последует!

На этом этаже находились девять комнат, и, казалось, как раз с них и надо было начать.

Он вышел из спальни и закрыл дверь. Крадущимися шагами Гаррисон мерил коридор от середины к концу и обратно, а затем – в противоположном направлении. У последней двери он уловил слабый, еле заметный запах жасмина. Когда он просунул голову в дверь, запах стал гораздо сильнее. Гаррисон задрожал от возбуждения, у него зазвенело в ушах. Он тихо вошел, прикрыл за собой дверь, дотронулся до выключателя и обнаружил, что тот выключен. К счастью, расположение комнаты было такое же, как и у него. Он пробрался к кровати, разделся, свалив одежду как попало на пол, и уже готов был откинуть покрывало. Стояла полная тишина, не слышно было даже тиканья часов и звука его сдерживаемого дыхания. Холодная рука коснулась его бедра и заставила замереть на месте. Она прочертила тропинку по его переду. Слегка дрожа, он почувствовал, как ее губы поцеловали его ниже живота, простое прикосновение.

– Душ, – прошептала она, – я уже приняла, теперь – ты.

– От меня пахнет? – слова получались густыми, как сметана.

– Ты пахнешь.., прекрасно, – голос Вики был хриплым. – Но смой алкоголь с кожи и никотин с пальцев. Мужчины всегда слишком много курят, когда пьют. – Она томно водила пальцами вперед-назад, вперед-назад, время от времени захватывая его член на мгновение-другое, а затем снова отпуская. – Ну, иди же. Делай, как тебе приказали.

– Да, мэм, – хотел сказать он, но ничего не получилось.

Гаррисон быстро принял душ. Теперь, окончательно протрезвев, он облился ледяной водой и вернулся к ней, не вытерев тело досуха.

– Вики, никаких табу, если ты скажешь быть осторожнее с тобой, уверен, я закричу, – произнес он, нырнув в постель.

Она усмехнулась. Ее рот пылал, когда она целовала его грудь, пробуя его на вкус от сосков до пупка. Там она остановилась. Гаррисон не мог шевельнуться под ее руками и ртом.

– Ричард, если бы ты только подумал сдерживаться со мной, – я бы закричала!

Она повернулась, открывая для него свои теплые бедра. Они позволили своим пульсам забиться в унисон, когда начали наслаждаться друг другом...

* * *

– Видишь? – спросил Томас Шредер у Мины. – Я был совершенно прав. Я догадывался, что произойдет что-то в этом роде. Нет, – я был уверен, мы думаем одинаково, Гаррисон и я.

Голый, он лежал на кровати, вытянувшись во всю длину. Его живот был исчерчен сеточкой шрамов, узор которой расширялся к грудной клетке, охватывал левый бок и продолжался на спине. Однако, его тело было смуглым, и этот загар немного маскировал шрамы, так что тело его не было совсем уж отталкивающим. Шредеру можно было дать на десять-пятнадцать лет меньше его настоящего возраста. Но солнечный загар и хорошее психическое состояние не могли скрыть или компенсировать внутреннее опустошение. Но что было самым важным, – Томас Шредер спасся от взрыва, который не сделал его бесполым, по крайней мере не совсем.

Мина была светловолосая и голубоглазая. В это мгновение ее волосы, как золотая вуаль, спадали на гениталии Шредера, но ее блестящие, как алмазы, глаза были прикованы к огромному, во всю стену, экрану кабельного телевидения, так же, как и глаза ее шефа. Изображение было достаточно четким, но чуть-чуть красноватым и расплывчатым, – эффект работы инфракрасной камеры в комнате Вики.

Мина так же была обнаженной. Ее тело занимало то же положение, что и Вики по отношению к Гаррисону, но Шредер был пассивен, его рука неподвижно лежала там, где она упала, – на треугольнике ее курчавых волос. Она приподнялась на одном локте, ее свободная рука легко и нежно ласкала Шредера. Несколько минут она наблюдала за Гаррисоном и Вики.

– Ты не концентрируешься, Томас, – сказала она.

– Да? Пожалуй, да. Но все равно, то, что ты делаешь, – приятно.

– Так ты никогда не получишь того, чего хочешь.

– Нетерпение. Я всегда думал, что это – моя прерогатива, – его голос звучал удивленно. – Мина, будь умницей и полежи тихо. Я наблюдаю за Гаррисоном. Смотри, по-моему, это единственный способ для меня получить то, чего я хочу.

– Но у тебя ничего не получается.

– Мина, мне кажется, ты на самом деле думаешь, что я люблю созерцать эротические сцены.

– А разве нет? Тогда почему ты смотришь их?

– А почему ты?

– Хочу и смотрю, – пожала она плечами.

– Значит, это ты наслаждаешься созерцанием этой сцены, ты, а не я. Видишь ли, секс здесь несущественен, к тому же он совпал с нашим пребыванием в постели. Я просто изучаю Гаррисона. Все, что он делает.

– Зачем?

– Это моя забота, Мина. А твоя – в данный момент – ублажать меня.

Вдруг Шредер возбудился. Пока они разговаривали, Мина смотрела на него. Но теперь она внимательно посмотрела на экран. Вики стояла на коленях, широко раскинув ноги и зарывшись лицом в подушку. Гаррисон стоял на коленях как раз между ее ног, держа ее за бедра, он глубоко входит в нее. При приближении к оргазму его дыхание стало резким. Микрофон, передававший звук в комнату Шредера, делал звук еще резче.

Мина приняла то, что она увидела, как данный ей шанс, ее рот и рука со знанием дела пытались привести Шредера в форму, но бесполезно. Когда Гаррисон и Вики кончили в объятиях Друг друга, Шредер расслабился, и его возбуждение прошло. Мина не жаловалась (пожалуй, она и так говорила слишком много), но Шредер все-таки почувствовал ее разочарование и похлопал ее по гриве тщательно завитых волос.

– Терпение, Мина. Эта ночь молода, как они. – Он кивнул на экран, затем посмотрел на свою любовницу. – И как ты. Скажи мне, что ты думаешь о Гаррисоне?

– Честно?

– Конечно, честно.

– Я думаю, что, если ты не сосредоточишься на своем удовольствии, пока Гаррисон берет свое, мы останемся здесь до трех тридцати утра!

– До пяти утра! – захихикал Шредер. – Да, у него молодое тело, и он голоден.

– Вики тоже, – заметила Мина; – Смотри, она хочет его еще.

– А он отвечает! И теперь она верхом на нем! Они великолепны.

– Она удивляет меня, – позволила себе заметить Мина. – Я думала...

– Милая девушка, как она? Вы все милые, моя дорогая. Но вдруг одна из вас находит своего, особенного мужчину, и тогда вам приходится делать это. Потому что таково правило, и вы обязаны сделать это. Да, а когда это случается, все табу рушатся. Конечно, есть и такие, которые видят не мужчину, а нули на конце его банковского счета.

– Томас, это жестоко, – в ее голосе звучала непритворная обида. – Ты говоришь обо мне? Но ты же знаешь, что я люблю тебя. Я твоя любовница.

– Моя оплачиваемая любовница. Но... – он пожал плечами, – может быть, поэтому я и не могу, а может быть, и нет. Понимаешь, сосредоточиться, значит напрячься, а для моего разрушенного тела напряжение значит боль, так вот, может быть, именно поэтому я и не могу.

Он еще упорнее уставился на экран, картинки которого отражались в его очках. Шредер вслушивался в тихие шлепающие звуки любви, приближающейся к еще одному взрыву.

– Но Гаррисон.., он ничего этого не знает. Сейчас он не знает ничего, кроме своей страсти. Возможно, еще страсти Вики. Он почти робот. Ему не надо сосредоточиваться, он не напрягается, не чувствует боли. Ну, может быть, чуть-чуть боли в сладкой конечной агонии, которая будет для него наградой, и подхлестнет его начать все снова.

Пока он говорил, они оба наблюдали за происходящим на экране и видели, как Вики кончила, сидя на Гаррисоне. Их тела задрожали в унисон. Соски Мины набухли вместе с тем, как к Шредеру вернулась твердость.

– Может быть, сейчас, Томас? – произнесла она, немного быстрее и более ритмично двигая рукой и раздвигая свои красивые ноги, пока его рука не скользнула по ее влажному месту.

– Может быть, – ответил он, – но скорее всего, – нет.

Она надула губы, на ее лице появилась недовольная гримаса, какие умеют делать только немецкие девушки.

– Ты даже не пытаешься!

– Нет, знаешь, наверное не получится. Они очаровали меня. Видишь, как они держатся, обливаются потом и упиваются друг другом? А Вики, она...

– Она удивляет тебя даже сейчас? Да?

– Этот мальчик, – произнес Шредер, меняя тему разговора, – я был таким же в его возрасте. У него есть жизненная сила.

– Может быть, он копил ее?

– О, да, я тоже так подумал, – кивнул Шредер. – Вынужденное воздержание. Его слепота. Но они держаться друг за друга, как влюбленные...

– Любовь с первого взгляда?

– И все-таки им мало. Она готова втянуть его в себя полностью, тело и душу. А он страстно желает быть втянутым. Они хотят исследовать, познать все и немедленно.

– Томас, я... – в ее голосе появились усталые нотки.

– Нет, нет! – успокоил он ее. – Мы должны это видеть. В этом есть какое-то необычное возбуждение. Послушай, Мина, ты сказала, что Вики – милая девушка. Да, она такая, но... – он помолчал. – Прежде, чем закончится эта ночь, Гаррисон войдет в нее третьим способом. И это будет в первый раз для них обоих.

– Нет, ты ошибаешься, – ответила она.

– Вот увидишь!

– Нет, к трем часам все будет кончено. Они будут спать, как младенцы.

– Пять утра, самое раннее, – настаивал Шредер. – И все произойдет так, как я сказал. Пари? Твой обычный чек дважды.

– Ты, конечно, накормил его какими-нибудь своими грибами!

– Нет, это я ел грибы.

– Тогда они скоро устанут.

– Мина, ты ошибаешься.

– Ну как ты можешь быть так уверен?

– Потому что я помню, как это было. Мина! Я помню это так хорошо.

– Значит мой чек будет удвоен, – произнесла она, немного помолчав.

Он кивнул, его глаза просто приклеились к экрану. Шредер знал, что эти деньги она никогда не выиграет.