Текст книги "Психомех"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Ой! – почти задохнувшись, вскрикнула она. – Ты – голый!

Гаррисон не мог сдержать смех.

– Господи! Хочешь сказать, что только заметила?

– Ну, да, – ответила она с негодованием. – Не думаешь ли ты, что ты единственный в мире... Правда поразила его, как удар грома.

– Слепой! – закончил он за нее.

– Да, – сказала она. – Я – слепая. Гаррисон перегнулся через край кровати, нашел свои простыни и накрылся. Затем он снова засмеялся, но на этот раз гораздо громче.

– А что в этом смешного? – сказала она холодно.

– Послушай, извини, – ответил он. Когда я думал, что ты могла видеть меня, то притворился, что не возражаю против этого, – он снова засмеялся. – А когда узнал, что ты слепая, я накрылся простыней!

– Не понимаю, – сказала она.

– Я тоже, – он засмеялся опять, затем быстро посерьезнел. – Присядешь? Как тебя зовут?

– Я – Вики, – ответила она, снова опускаясь на край кровати.

Он сел и взял ее лицо в руки. Это было небольшое, как у эльфа, лицо, уши – маленькие, волосы зачесаны назад и спадают на плечи. Слегка раскосые глаза. Гладкая кожа. Высокие скулы. Маленький нос. Дерзкий маленький рот.

– У тебя сексуальное лицо, Вики, – сказал он.

– Да? – она взяла его за руки. – И это значит, что меня можно трогать руками? А я при этом должна быть довольной?

– Это доставляет мне удовольствие, – ответил он честно.

Она отпустила его руки и встала.

– Тебе надо одеться, – сказала она. – И идти завтракать.

– О'кей, – ответил он, – помоги мне одеться.

– Не буду! Пижама на стуле около кровати, а за дверью висит халат. С какой стати я буду помогать тебе? Разве ты не умеешь одеваться сам?

– Насколько я помню, именно ты раздела меня.

На мгновение воцарилась тишина, затем девушка захихикала.

– Не я. Но, кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Итак, ты думаешь, что я – твоя личная маленькая нимфа?

Гаррисон почувствовал себя глупо. Ведь знал же он, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Э, постойте, я...

– Я принесла тебе выпить, – рассказывала она ему. – Разговаривала с тобой, немного поправила подушку. А раздела тебя няня, не я.

– Господи, – произнес Гаррисон.

– Вилли Кених предупредил меня насчет тебя, – произнесла она довольно сухим тоном. – Он сказал, что ты, должно быть, один из тех слепых людей, кто меньше всего испытывает от этого затруднение, по крайней мере среди тех, кого он когда-либо встречал. Фактически он даже не уверен, что до тебя вообще дошло, что ты слеп!

– Господи! – опять сказал Гаррисон. – Слушай, я...

– Сиди смирно, – засмеялась девушка, склоняясь над ним. – Теперь моя очередь, – ее пальцы тепло прикоснулись к его липу. – А ты – красивый мальчик, – чуть погодя сказала она. – Но всего лишь мальчик.

– Да? А ты, надо полагать, светская женщина? Послушай, я принадлежу сам себе, мне двадцать один год, бывший солдат – или, вернее, скоро стану им. Если бы ты узнала меня получше, то не называла бы меня мальчиком.

– Я на пять лет старше тебя, – сказала она. – Слепа с пятнадцати лет и, возможно, знаю больше тебя о жизни.

Повинуясь порыву, Гаррисон поцеловал ее пальцы, когда они коснулись его губ. На вкус они, были сладкие.

– Твои груди излучают тепло мне прямо в лицо, – сказал он и сразу же услышал, как участилось ее дыхание.

– Ты слишком скор, чтобы понравиться мне, Ричард Гаррисон, – ответила Вики. Она отступила на шаг и бросила ему пижаму, которая обернулась вокруг его головы. – Поторопись, я покажу тебе, где ванная, и, когда ты умоешься, мы пойдем вниз. Побриться и одеться ты сможешь позже Как ты скоро поймешь, жизнь здесь размеренная и очень приятная. Но так как прислуги немного, то важно соблюдать распорядок дня, а ты опаздываешь к завтраку.

– Только ответь, – сказал он, расправляя пижаму и одеваясь. – Почему ты тяжело дышала, когда будила меня? Ты сказала, доброе утро, а затем тяжело задышала. И именно поэтому я подумал, что ты видишь. Я подумал, что, возможно, ты увидела мои глаза, а может, что я голый.

Она провела его к двери, слегка подтолкнула к ванне, поверхность которой была гладкой и округлой, и прикрыла за ним дверь.

– Ну, так? – обратился он через дверь.

– Ах, это, – произнесла она отстранение. – Это всего лишь из-за того, что я запуталась в твоих простынях на полу и чуть не упала.

– Там были все мои простыни?

– Похоже, что все.

– Так все же ты знала, что я голый?

– Да, пожалуй, знала, но...

– Да?

– Ну, ты выяснишь это для себя довольно скоро. Если уже не знаешь. Видишь ли, это одна из трудностей, когда ты слеп, – не впасть в забвение. Маленькие вещицы приводят тебя в замешательство, ну, там, столкнешься с кем-нибудь или опрокинешь чашку. А большие вещи – ты их просто не видишь!

Гаррисон усмехнулся, нашел кран и пустил воду в ванну.

– Благодари Бога за то, что можешь осязать, слышать и чувствовать вкус и запах, – крикнул он.

– А я так и делаю! – ответил она. – Я благодарю его каждый день.

Он сел на унитаз помочиться, чтобы не попасть мимо. Шум воды из крана заглушал его собственное журчание.

– Это не совсем то, что я хотел сказать, – произнес он. – Я имел в виду, что хотя и не могу видеть тебя, но по крайней мере могу ощутить тебя, узнать, какой у тебя вкус и запах. И звук твоего голоса.

– Да? А кто сказал, что ты можешь иметь все эти удовольствия?

– А кто может помешать мне? – спросил он. – Я почувствовал твой запах, прикоснулся к твоему липу, услышал, как ты говоришь, и узнал вкус твоих пальцев. И...

– И теперь ты хочешь узнать всю комбинацию в целом? Да? Или, возможно, с некоторыми вариациями для полноты картины?

– Пожалуй, что так.

– Мне кажется, Вилли Кених прав, – произнесла она. – Ты едва ли понимаешь, насколько тяжело твое увечье. И я повторяю, ты очень скорый мальчик, Ричард Гаррисон.

– Да нет, – ответил он, выходя из ванной. – Но это так, как ты сказала. Когда ты слеп, одна из трудностей – это неуверенность. Но на самом деле слепота дает много компенсаций.

Гаррисон нашел ее талию, притянул девушку к себе и поцеловал. Она не носила бюстгалтера, и через футболку ее груди, горячие и твердые, прижались к его груди. Через какое-то время она стала отвечать на поцелуй, затем резко задышала и, когда его рука нашла ее грудь, отстранилась, удерживая его на расстоянии вытянутой руки.

– Слишком скор, – повторила она. Но ее голос охрип.

Неохотно он позволил отвести себя к двери и справился с халатом, висящим там. Затем Вики отвела его вниз.

Завтрак был обильным, английским (таким, какими обычно бывают английские завтраки) и отлично приготовленным. Он был сервирован в комнате, где по крайней мере одна стена была огромным окном, выходящим на восток. Гарри-сон с наслаждением почувствовал ласку солнечных лучей на лице и руках. Более того, он обнаружил настоящий аппетит, – то, чего ему не хватало прежде, хотя он этого и не понимал. Он отдал должное сосискам, бекону, яйцам и томатам, за этим последовали кофе и тосты с мармеладом. В этот момент в комнату вошел Кених.

До сих пор Гаррисон и Вики были предоставлены сами себе, а с тех пор как они оба пришли к пониманию, что должно неизбежно случиться, никто из них не считал нужным много говорить. Пространство между ними было напряжено, как всегда происходит между будущими любовниками.

Поэтому появление Кениха было чем-то вроде вторжения. Он ничего не сказал, но Гаррисон слышал, как открылась и закрылась дверь, и распознал уверенную походку другого человека, несмотря на то, что на полу столовой лежал дорогой толстый, пушистый ковер. Когда Кених подошел к столу, слепой капрал вздохнул и отставил свою тарелку.

– Доброе утро, Вилли, – сказал он. – Почему бы вам не присесть? В кофейнике еще много кофе, если хотите.

– Доброе утро, сэр, – ответил Кених. – И благодарю, я уже поел. Вообще-то, сэр, я принес вам новую одежду. Я пришел, чтобы помочь вам примерить ее. Она более подходит для этой прекрасной погоды, которой мы все наслаждаемся.

Это был совсем другой Кених, и Гаррисон не был до конца уверен, что правильно понял его.

– В чем дело, Вилли? Почему так резко?

– Совсем нет, сэр, просто с уважением, – было странно слышать эти, такие английские слова, произносимые Кенихом с сильным немецким акцентом.

Гаррисон допил кофе и встал. Теперь напряженность из воздуха исчезла, и Вики казалась далекой, потерянной в пространстве и темноте. Почти в панике Гаррисон повернулся в ее сторону.

– Вики, ты здесь? Я хочу сказать...

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Да, я здесь. Хочешь поплавать со мной перед ленчем?

Он снова почувствовал себя приободренным.

– Я непрочь, – ответил он.

Кених попытался поддержать его за локоть, но Гаррисон не обратил на него внимания. При выходе из комнаты он сбил маленький столик и, ударившись о дверь, энергично чертыхнулся, но так, чтобы Вики не слышала. Кених схватил его за руки железной хваткой.

– Ричард, – сказал немец. – Раздражение здесь неуместно. Оно из-за того, что я был резок с вами? Это вы считаете, что я резкий. Но я так не считаю. Ты должен понять, что я здесь – слуга. Разве недостаточно, что мы – друзья. Вики – тоже друг, но я называю ее “мадам”. Возможно, однажды наши дороги разойдутся, но сейчас.., кроме того, из-за своего раздражения ты потерял координацию.

Гаррисон сжал зубы и, не шевелясь, смотрел в темноту, откуда раздавался голос немца. Раздражение медленно уходило из него.

– Конечно, ты прав. Это было грубо с моей стороны. Я взбеленился из-за пустяка. Ревность, наверное.

– О?

– Да. Ты можешь видеть ее, а я не могу.

– Вы не так уж и взбеленились, – сказал Кених, – и, определенно, не ревновали. Похоже, просто расстроились. Немного нервничали. Этого и следовало ожидать. Но вот увидите, сегодня к вечеру вы хорошенько отдохнете и будете чувствовать себя непринужденно. Теперь нам надо вас побрить...

– Я могу сам справиться с этим.

– ., и одеть...

– Я и с этим отлично справлюсь.

– Я должен показать вам дом и окрестности.

– Показать мне? – фыркнул Гаррисон.

– Горечь? От вас? Я могу показать вам, описав их, ведь так? Ну, не огорчайтесь, Ричард, просто доверьтесь мне. Если вы не будете мешать, то дела наладятся. Ну, а теперь мы все такие же друзья?

Хмурость Гаррисона потихоньку испарялась. Он усмехнулся, но получилось криво.

– Черт, думаю, что да.

Затем без всякого дальнейшего протеста Гаррисон позволил отвести себя обратно в комнату. Кроме того, на сей раз он запомнил этот путь. Никогда больше он не позволит снова отвести себя...

* * *

Шредер сидел в кресле-каталке около бассейна. Сейчас там не было купающихся. Всего лишь год назад Гаррисон не смог бы ощутить излучаемое водой тепло – у него не было способности замечать такие детали, – но теперь он почувствовал поднимающийся от воды теплый воздух и учуял ее искусственное тепло. Рядом с промышленником сидела молодая женщина, она писала. Он что-то тихо говорил ей, но Гаррисон мог поклясться, что слышал, как упоминалось его имя. Они прервались, когда Кених и его подопечный подошли ближе.

– Мина, извините меня, пожалуйста, – обратился Шредер к женщине. Мы закончим позже.

– Конечно, господин Шредер.

Она ушла, оставляя Гаррисону впечатление заложенного в ее молодом теле классической нордички, отточенного, как бритва, профессионализма во всем. Шредер любил профессионализм, красивые вещи и радости жизни. Чего же тогда он хочет от Гаррисона?

– Садись, Ричард Гаррисон, – произнес Шредер. – Извини, что не встаю. Я могу стоять, но временами это причиняет мне сильную боль. Поэтому в основном я сижу. Иногда Вилли катает меня, а иногда я передвигаюсь сам – для тренировки.

Кених помог Гаррисону сесть.

– Приятно видеть тебя, – продолжал Шредер. – И особенно приятно видеть, что ты хорошо выглядишь.

Его рукопожатие было твердым, но рука была легкой, а голос был.., не таким, каким помнил его Гаррисон. Даже напуганный (каким Шредер, несомненно, был в “Европе”, хотя боялся он не за себя) его голос все еще был сильным, с командной ноткой. Теперь.., он ослаб. Гаррисон смог ощутить это. Появились одышка, беспокойство, нервозность.

– Господин Шредер, – ответил Гаррисон, – спасибо, что пригласили меня сюда, хотя я в полном неведении, зачем вы это сделали.

– Ваше присутствие здесь – удовольствие для меня, – сказал Шредер. – А ведь могло бы быть и так, что вы не захотели бы видеть или слышать меня снова, – никогда! И я не стал бы винить вас.

– О, можете быть уверены, я бы с удовольствием встретился с вами, – усмехнулся Гаррисон.

Шредер опять взял его за руку.

– Прошло совсем мало времени, Ричард. Твои уши все еще настороже и готовы слышать не то, что говорят. Это все рана, но когда она заживет, ты станешь лучше. Очень беспокоит?

– Это что-то новое, – ответил ему Гаррисон. – Я имею в виду, спрашивать, очень ли беспокоит. Другие приняли бы как должное, что я покалечен. Я хочу сказать, что умственно я так же здоров, как и физически, фактически мой ум стал острее, яснее. Это от природы, я полагаю. Но беспокоит ли это? – Помолчав, он пожал плечами. – Ни Бог, ни дьявол не смогут помочь мне здесь, а следовательно и мне надо смириться с этой мыслью. Да, меня действительно это беспокоит. Я имею в виду то, что существует множество мест, красивых девушек, чудес, на которые мне никогда не хватало времени. Но теперь у меня хорошая ясная память и отличное воображение. К тому же остальные мои органы чувств в порядке. Теперь у меня отличный нюх. Я слышу такое, чего никогда не слышал раньше. На вкус окружающий мир разный. И когда я касаюсь чего-то, то узнаю, что это. Это, как Вилли. Иногда у меня возникает такое чувство, будто я знаком с ним уже много лет.

– Так. А Вилли заботится о тебе? Да?

– Он много делает для меня. Кроме...

– Да?

Гаррисон усмехнулся в сторону грузного человека, туда, где он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Ничего, но у него есть одно преимущество передо мной, сейчас, по крайней мере.

– Вилли, что ты сделал?

– Ничего, Томас, уверяю вас. По-моему, капрал хочет сказать, что я могу видеть фройлен Малер, а он нет. В этом и есть мое преимущество. Они завтракали сегодня вместе. Может, я чему-то помешал?

Гаррисон и Шредер рассмеялись вместе, но последний смеялся недолго, его смех перешел в сухой кашель. Он сильнее сжал руку Гаррисона, когда спазмы скрутили его тело. В следующую минуту они прошли.

– Вилли, – голос Шредера был надломлен, – тебе надо заняться делами. Ты можешь оставить мистера Гаррисона со мной.

– Да, Томас, спасибо, – Кених повернулся к Гаррисону. – Надеюсь увидеть вас позже, сэр.

Когда Кених ушел. Шредер и Гаррисон какое-то время сидели молча.

– Кресло-каталка, боли в груди, внутренние повреждения, общая слабость, – произнес наконец Гаррисон. – И вы спрашиваете, очень ли меня беспокоит? Моя боль вся в моем мозгу, и она стирается. Ваша боль физическая, настоящая, и день ото дня становится все хуже.

– Между нами еще есть разница, – заметил Шредер. – Ты был неповинен в происшедшем, а я нет. Можно даже сказать, я был причиной всему случившемуся. Возможно, я получил то, что заслужил. Но ты достоин лучшего. Поэтому я в долгу перед тобой. И этот долг я намерен выплатить. Полностью.

– Забудьте это, – ответил Гаррисон твердо. – Скажем так, никто никому ничего не должен.

– Я не понимаю, – голос Шредера звучал озадаченно.

– Вы не можете вернуть мне глаза, – сказал Гаррисон. – Их нет – навсегда. Я знаю, вы богатый человек, но этот долг вы просто не можете вернуть. Не надо изводить себя, пытаясь это сделать.

– По крайней мере, ты не откажешься выпить? Плохой бренди, пахнущий пробкой? – помолчав произнес Шредер.

Гаррисон усмехнулся, радуясь, что тон разговора смягчился.

– Вы говорили с Вилли, – сказал он, – и если уж мы заговорили о Вилли, то как получается, что он называет меня “сэр”, а вас – Томас?

Шредер усмехнулся.

– Я приказал ему называть меня Томас, – объяснил он. – Мне пришлось приказать, так как это был единственный способ. А что касается того, что он обращается к тебе “сэр”, то он и будет называть тебя так еще долгие и долгие годы.

– Я не совсем понимаю. То есть, я хочу сказать, что я здесь только на одну неделю.

– Да, ну это мы посмотрим. Но ты должен знать, Ричард, что я всегда умел убеждать. Гаррисон задумчиво кивнул.

– Уверен, что это так, – сказал он.

Глава 3

—Вилли показал тебе окрестности? – спросил Шредер.

– Только дом, – ответил Гаррисон. – Он собирался провести меня по саду и в лесок, – сосновый, кажется? – но я поздно встал, и уже не было времени.

– О, да! Вилли строг с распорядком дня. Он всегда следует инструкциям или предписанной ему тактике.

– Тактике?

– Тактика, стратегия, – ты что думаешь, эти термины используются только на войне? – Шредер хихикнул. – Нет, существует деловая тактика, а есть тактика развлечения гостей. В твоем случае нам пришлось смешать обе эти тактики, хотя такой коктейль, как правило, мне не по вкусу. Давай пройдемся, ты будешь толкать, а я – направлять. Ты будешь машиной, а я буду машинистом. Поговорим во время прогулки.

– Вы доверяете мне?

На Шредера вдруг живо нахлынули воспоминания. Внутренним взором он увидел Гаррисона, распростертого в воздухе на фоне белого огня. И он снова почувствовал все сокрушающий и давящий внутренности удар взрыва. Он вздрогнул и видение исчезло.

– Доверяю тебе? О, да! Всей моей жизнью, Ричард Гаррисон.

Гаррисон поднялся на ноги. Кивнув, он медленно начал толкать кресло, следуя курсу, который прокладывал Шредер.

– Здание, где ты спал сегодня ночью, это мой собственный частный дом, – объяснял человек в кресле. – По крайней мере, когда я нахожусь в этой части мира. На самом деле “дом” неточное слово, потому что это место никоим образом не напоминает дом в общепринятом смысле. Я бы сказал, это, скорее, маленький, очень частный отель. И это одно из шести подобных строений. Оно находится в центре, а пять других окружают его. Между зданиями есть дорожки, сады, фонтаны и три небольших подогреваемых плавательных бассейна. Инженерные скобы, то есть центральное отопление, управление солнечными батареями и панелями, кондиционирование воздуха и тому подобное – все это управляется из нижнего этажа центрального строения. Кстати, Вилли водил тебя на крышу?

– Да, он показал мне все здание.

– Тогда ты знаешь, что мансарда, в действительности, является вращающимся солярием. Таким образом, это здание – “мой штаб”, если хочешь, – имеет подвал, первый, второй, третий этажи и крышу-солярий. Другие здания – такие же, за исключением того, что в них нет третьего этажа и лифтов. Крыши всех строении куполообразные и частично покрыты солнечными батареями. На них также установлены отражающие зеркала, автоматически поворачивающиеся за солнцем, которое дает нам треть всей энергии. Если посмотреть сверху, то это поместье, блестящее и с башней в центре, выглядит довольно футуристически. Но я могу тебя заверить, что здесь все работает и ничего нет для декорации.

– Хорошо, – сказал Гаррисон, – итак, теперь я знаю, как выглядит поместье. Но что из этого? Каково его назначение?

– Гм? Его единственное назначение – мой дом, вернее, один из них, как я уже говорил. Гаррисон был поражен.

– Господи! Один из ваших домов! Поместье, которое, должно быть, оценивается в миллион. Шредер хихикнул.

– Семь миллионов, мой юный друг. И это было пять лет назад, когда оно строилось. И не немецких марок, а фунтов – фунтов стерлингов!

Гаррисон присвистнул.

– Но почему шесть зданий? Кто в них живет?

– Ну, кроме меня самого, внутреннее здание – как бы святая святых – занимают мои слуги и Вилли Кених. Верхние этажи – для гостей. Мои люди и я размещаемся на первом этаже. Это здание, в котором я принимаю только самых влиятельных деловых партнеров. Так что, почувствуй, какая тебе оказана честь.

– У же чувствую!

– Что касается внешних зданий, два из них также предназначены для размещения гостей. А три других более специализированы.

– Специализированы?

– О, да! Одно – маленький, но изумительно оборудованный госпиталь. Вернее, хирургическое отделение. Ты когда-нибудь слышал о Зауле Зиберте?

– Докторе?

– Хирурге, возможно, величайшем в мире. Я оплатил образование Зауля. Это был знак благодарности его отцу, одному из моих младших офицеров, убитому на войне. Благодарность, да, но каково капиталовложение! Зауль – выдающийся ученый, но он не забывает, что всем обязан мне. Конечно, у него есть собственный санаторий в Харце, но время от времени я требую чтобы он работал здесь.

– Вы “требуете”, чтобы он работал здесь? Шредер проигнорировал сухой тон Гаррисона.

– Далее, – продолжал он, – Зауль Зиберт спас здесь четыре жизни. Жизни, которые были важны для меня. Первой была жизнь нефтяного шейха, другой – члена советского президиума, который хвалится сейчас отличным здоровьем, Третьей – греческого корабельного магната, чье имя стало ходячим выражением. А последняя – была моей собственной. Однако Зауль не закончил со мной, поэтому еще так много повреждений. Лично я думаю, что ему не хватит времени закончить эту работу. Вернее, я не думаю, что у меня будет достаточно времени...

Гаррисон резко остановил кресло, и Шредер поспешно обратился к нему:

– Нет, нет, не останавливайся. И, пожалуйста, прости меня за то, что я так болезненно отношусь ко всему, это действительно жалкое развлечение! Так о чем мы там говорили?

– Вы не объяснили назначение еще двух зданий, – напомнил ему Гаррисон, снова толкая кресло вперед.

– Да, конечно, – сказал Шредер, – еще раз прости меня. Да, еще два здания. Одно из них – моя библиотека. Ничего, кроме книг. Видишь ли, я люблю читать. А крыша там не солярий, а читальный зал и обсерватория. Последнее здание – это частное место. Никто не ходит туда, кроме меня и очень редко Вилли. А завтра пойдешь ты.

Гаррисон почувствовал внезапный холодок, который контрастировал с приятной температурой на улице. Как бы любопытен он ни был, он сдержал свое инстинктивное желание узнать больше об этом “крайне частном месте” Шредера.

– Куда теперь? – спросил он.

– Прямо, по этой дорожке, медленно. Там в лесу есть местечко, где можно найти очень редкий гриб.

– Грибы, в это время года?

– Очень редкий, – повторил Шредер. – Я привез его из Наншана в Тибете. Он вырастает раз в два года. И мне доложили, что сейчас эти грибы уже можно собирать. Вот мы и посмотрим...

Гаррисон толкал кресло со Шредером по дорожке с легким уклоном. Где-то через сотню ярдов путь выровнялся, и внезапно солнечное тепло покинуло лицо и обнаженные руки Гаррисона. Теперь он слышал шелест листьев, чувствовал благоухание сосен.

Они подошли к воротам, и Шредер велел Гаррисону остановиться. Промышленник поставил кресло на тормоза и объяснил Гаррисону, как можно открыть ворота. Работая на ощупь, Гаррисон легко справился с этим заданием. Оставив ворота открытыми, он повернулся, чтобы идти к креслу-каталке, но в это время уловил шуршание листьев и крадущиеся шаги. Он услышал резкое “клинк” автоматического оружия, когда его взводят.

– Томас, берегись! – в ужасе закричал Гаррисон, резко бросаясь лицом вниз в сосновые иголки, листья и перегной.

– Спокойно, мой мальчик, спокойно! – голос Шредера ожил, как будто его предыдущий разговор был просто пьяным бормотанием. – Здесь нет врагов. Это Гюнтер, один из моих людей. Здесь в лесу и на подъездных дорогах их много. Они подкрепляют плакаты с предупреждением. Видишь, я ценю свою собственность.

– Господи! – Гаррисон задохнулся. – Вы должны были предупредить меня. – Трясясь, он поднялся на ноги, и Шредер увидел тонкую пленку пота на его лице.

– Твоя реакция не замедлилась, – сказал немец и прищурился, вглядываясь в Гаррисона через толстые линзы. – Нет, не замедлилась. Я даже склонен думать, что Гюнтеру повезло, что у тебя не было автомата, а?

– Черт! – проворчал Гаррисон. – Наверное, он уже был бы трупом.

– Однако, – продолжал Шредер, – жаль... – Он подкатил кресло к тому месту, где Гаррисон отряхивал одежду, и стал снимать сосновые иголки с рубашки и брюк капрала. – ..что ты связал меня и опасность.

Гаррисон повернулся к нему и нахмурился. Он все еще немного дрожал.

– Да, пожалуй. Но, вы же знаете: я не боялся за себя. Зачем кому-нибудь может понадобиться стрелять в слепого?

– А ты еще спрашивал меня, доверяю ли я тебе? – мягко напомнил Шредер. Затем на резком, отрывистом, как удары бича, языке целые три минуты он говорил со своим дозорным, едва останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Тот бормотал свои извинения, которые еще больше приводили в ярость его хозяина, пока, наконец, Шредер не закончил с ним. Затем Гаррисон разобрал грубоватое “извините” Гюнтера, прежде чем кусты зашуршали, и тому было позволено скрыться среди деревьев.

– Чертов дурак! – сердито ворчал Шредер, – он меня тоже испугал, выйдя на нас вот так. Но... Думаю, он только хотел показать мне, что он начеку и на что способен. Давай-ка выкурим по сигарете, пока идем. Этот человек заставил меня понервничать. Место с грибами уже недалеко. И, конечно, нам надо вернуться обратно так, чтобы у тебя осталось время поплавать с Вики.

– Вики, – произнес Гаррисон ровным голосом. – Могу ли я сделать вывод, что она видела вас сегодня утром и говорила обо мне. Кто она?

– Дочь друга. Она слепая с пятнадцати лет. Ничего нельзя для нее сделать.

– А почему она здесь?

– Компания для тебя, – Шредер был искренен. – Я подумал, что ты чувствовал бы себя непринужденно, если бы здесь был еще кто-нибудь слепой. К тому же, это приятное для отдыха место. Ну, давай просто скажем, что она на каникулах у дядюшки Томаса.

– Послушайте, – сказал Гаррисон жестким голосом, – я не хочу показаться неблагодарным, но мне действительно не надо, чтобы кто-то присматривал за мной!

Сухой смешок Шредера не заставил себя ждать.

– Я сказал “компания для тебя”, но ничего не сказал о том, что она будет твоей шлюхой. Послушай, Вики действительно хорошая компания независимо от того, затащишь ты ее в постель или нет, это твое дело. Но я тебе кое-что скажу: у нее рыжие волосы и ярко-зеленые глаза, по своему опыту знаю – это роковая комбинация, особенно в немецкой женщине. Присматривать, ты сказал? Но ты, Ричард Гаррисон, был бы в большей безопасности с коброй, чем с Вики. Да, и у тебя было бы больше шансов. Но, конечно, я могу и ошибаться... А вот и наши грибы.

Под руководством Шредера Гаррисон на несколько шагов сошел с дорожки на траву и клевер. По команде немца он остановился и осторожно опустился на одно колено. На ощупь грибы были больше похожи на поганки с длинной ножкой и конусообразной бородавчатой шляпкой. Совершенно непохожие на обычные грибы, которые растут в Англии, покрытые липкой слизью и раздражающе остро пахнувшие, высотой они были не менее шести дюймов. Даже без руководства Шредера Гаррисон обнаружил бы их, потому что запах притягивал к ним, как магнит.

– Шести будет достаточно, – окликнул его Шредер. – Достаточно для наших целей. Заверни их в свой носовой платок.

Гаррисон собрал шесть грибов, повернулся к креслу и подал их Шредеру, тот одобрительно чихнул.

– Споры! – произнес он. – Судя по их форме и запаху, можно представить себе картинку, на которой нимфы леса припадают к ним?

– А для чего они? – спросил Гаррисон, рассмеявшись.

Шредер потянулся вверх, пару раз ткнул грибом в нос Гаррисону, прежде чем тот отвел лицо в сторону.

– Не твое дело. Ты говорил, что не употребляешь наркотики. Ну, ладно, разворачиваемся и – домой. Тебе надо поплавать и отдохнуть, а у меня есть дела. Затем – ленч. А в полдень придут фотографы.

– фотографы? – Гаррисон был смущен.

– Да. И мои портные, чтобы снять с тебя мерку. И твой голос запишут на пленку. И еще один специалист. И...

– Тпру-у, – воскликнул Гаррисон, – мне не нужен никто из этих...

– Нужен! Нужен! Гаррисон нехотя кивнул.

– О'кей, – сказал он, смиряясь с неизбежным, – посмотрим, что получится. Но вот еще что: может, мне лучше отказаться от свидания с Вики в бассейне? У меня нет плавок.

– Плавок? – Шредер засмеялся. – Что-нибудь подберем. Хотя какая разница? На Вики тоже не будет костюма!

– Но...

– Или, может, ты думаешь, что я Томас, который любит подглядывать?

Здесь они оба взорвались смехом...

* * *

По настоянию Гаррисона Вилли Кених принес ему плавки. Он прошел в свою комнату, чтобы надеть их, прежде чем Кених отведет его к бассейну. К тому времени Вики уже шумно плескалась в воде. Она радовалась как ребенок.

Бассейн был шестидесяти дюймов глубиной, где-то шестьдесят футов длиной и тридцать – шириной. Для спуска в воду были лесенка и водяная горка. Отважившись соскользнуть в воду, Гаррисон уселся на гладкие доски, блестящие от бегущей по ним воды, собрался с духом и уже хотел медленно погрузиться в воду, как Кених оторвал его руку от бортика и сильно толкнул в спину.

– Ублюдок! – крикнул Гаррисон в воздух, пулей соскальзывая в воду. Вода в бассейне была теплой, поэтому он, погрузившись, не почувствовал неприятных ощущений. Коснувшись ногами дна, Гаррисон тяжело выдохнул:

– Вилли, ты что, хочешь начать третью мировую войну?

Ответом на его вопрос был замирающий смех уходящего прочь огромного немца. Гаррисон усмехнулся ему вслед.

– Ах-ах-ах, как смешно! – произнес он.

– Он столкнул тебя? – рассмеялась Вики.

– Да, вниз по желобу, – он по-собачьи поплыл на ее голос.

– А теперь держись подальше, – сказала она, переворачиваясь на спину. – Я очень сильная в воде. И не люблю, когда меня окунают.

– Как вы, немцы, смешно картавите, – произнес Гаррисон.

– А ты не только скорый, но и очень грубый!

– Я и не собирался топить тебя, – засмеялся он. – А кто пригласил меня поплавать?

– Поплавать в том же бассейне, что и я, но не обязательно бок о бок, задевая меня. О! Он загнал ее в угол и подплыл ближе.

– Черт! Ты в купальнике.

– Да. Но ведь и ты в плавках. Глупо, конечно, в конце концов, здесь никого больше нет.

. – Здесь Вилли, – произнес Гаррисон, касаясь губами ее лба.

– Ну, Вилли не будет подглядывать, – Вики плеснула водой ему в лицо. – Ив любом случае, было бы на что смотреть, – она быстро отплыла прочь от него.

– Вики, – позвал он, плывя на звук ее всплесков, – может, Мне сегодня пораньше лечь спать?

– Да? – ее тон был равнодушным. – Значит, ты все еще чувствуешь усталость? Наверное, так действует на тебя горный воздух. Сама я не лягу допоздна.

– Не прикидывайся, что не понимаешь. Ты знаешь, о чем я говорю.

– Знаю. И что, я должна пригласить тебя к себе в комнату? Все так просто?

– Ну, это было бы.., просто.

– А, может быть, я не хочу, чтобы было так просто.

Он снова поймал ее, подтащил ближе и на этот раз поцеловал в губы, прижимаясь к ней всем телом.

– Но ты же хочешь, – произнес он, немного отпустив ее.

– В центральном здании двадцать четыре комнаты, – ответила Вики, ее голос сразу стал напряженным и хриплым. – В полночь приходи ко мне в комнату и ложись со мной в постель.