Текст книги "Психомех"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

* * *

Было ясно, что Хаммонд не побеждает в этой битве. Теперь Психомех был включен так, чтобы дать ему максимум помощи, гарантировать победу над какими бы то ни было страхами, осаждающими его в ночных кошмарах, – но он не побеждал. Ужас был слишком велик, у его психозов были слишком глубокие корни. Он корчился и бился на ложе машины. Пот рекой омывал его и грязными ручейками сбегал на обивку. Ремни врезались в его напрягающееся тело, на запястьях и лодыжках в местах крепления к машине появились ссадины – настолько сильно они держали его – и это несмотря на то, что они тоже были подбиты мягким. Его задыхающийся ужасающий вопль взвился в звуконепроницаемой комнате, заставляя Вятта отшатнуться в явном страхе. Человек психически слабый, психиатр не мог смотреть на мучения, которым Психомех подвергал его пациента.

– Ганс, ради бога, машина убивает его! Нам надо прекратить это.

– Нет, нет! – Маас стряхнул дрожащие руки Вятта. – Это пик, с этого момента все пойдет ему на пользу. Смотри...

И пока глаза психиатра были прикованы к визжащему, вызывающему жалость человеку на ложе машины, Маас легким движением включил рычаг, который приводил в действие тайную функцию Психомеха, функцию, увеличивающую экстрасенсорные силы человека, который уже и без того обладал огромной психической силой.

Маас понимал, что рискует, но у него не было выбора, ибо в одном Вятт был прав: Психомех убивал Хаммонда. Даже если защиту увеличить до максимума, все-таки психическая болезнь, разъедающая сознание этого человека, побеждала в этой подсознательной битве. Включение этой функции сейчас было чистым блефом, но существовало что-то такое, что Маас должен был узнать прежде, чем Хаммонд сдастся и умрет. И кроме того, если он на самом деле умрет, кто будет горевать о каком-то бродяге?

* * *

Сбитый с ног массой сменяющейся похотливой плоти, теперь Хаммонд познал ужас, который испытывают женщины, мучимые насильниками. Звери-самцы были так развращены, что им было все равно, какая плоть. Их отвратительные тела работали друг против друга даже в то время, когда они сражались за то, чтобы в тумане и грязи изнасиловать перевернутого лицом вниз Хаммонда. Измученный, на краю самой ямы, – той темной бездны, имя которой смерть, – он отчаянно искал новые источники силы, которая, как он понимал, была уже на исходе.., и нашел их, неистощенные, но полные до краев и даже больше!

Силы! В мгновение Хаммонда заполнили устрашающе чудотворные силы одновременно и от Бога и от дьявола. Невероятная волна! В неспешном величии, неторопливый в своей перерожденной, но еще не испытанной мощи, он поднялся из тумана. Отряхивающий ноги бегемот с горящим взглядом, от которого туман рвался в клочья и испарялся, открывая гниль, покрывавшую землю и вздымавшуюся под ногами. Чудища из его сна слишком медлили, чтобы отпустить его, и станут первыми, кто узнает его гнев. В легком исступленном восторге он без усилий вытаскивал их покрытые струпьями руки из разорванных входов и кулаками, как взмахами косы, потрошил их и закидывал останки в красные руины, Его яростный взгляд выискивал орды демонов, которые, разрывая на клочья туман и выпуская облачка пара, как выдохи из ада, безостановочно совокуплялись с оцепеневшими, кричащими невинными жертвами их царства ужаса. И где бы его взгляд ни, находил эту отвратительно дергающуюся плоть, он разил, как несущий смерть мститель, широко шагая через долину, испускающую пар. Его руки алели скользкой кровью тех, кого он убил.

А быстрота? – он разил со скоростью жалящей змеи, хотя ему казалось, что его поступь размеренна, а у его врагов – вялая и медлительная.

А резкость? – его руки, ступни, колени, локти, даже выдающиеся вперед челюсть и самые зубы были остриями бритвы для оглушенной дрожащей плоти его врагов. Он рубил, давил, рвал, дробил, уничтожал их с такой яростью, что ни одному чудовищу не удалось выжить в этой бойне; и когда дело было сделано, солнце медленно поднялось над той долиной ужаса, и оборванные женщины – те изнасилованные бедняжки – прикрыли себя чем могли и поползли прочь. Израненные, но свободные от угрозы ночи.

И Хаммонд – величайшее орудие мира против бессмысленной похоти Человека – смог, наконец, лечь и уснуть на земле, где зеленая трава пробивалась к свету сквозь грязь раздавленных поганок. И больше он не боялся монстра Насилия, изгнанного на этот раз, по крайней мере, из его снов...

* * *

03.30. Теперь пот высох, а лица Мааса и Вятта остыли. Рубашки, холодные и влажные на ощупь, прилипли к их спинам.

Лицо Вятта, серое от беспокойства, вытянулось от еще не полностью ушедшего страха, но Маас торжествовал. Его игра, как бы опасна она ни была, принесла плоды. Следуя этой волне, Хаммонд присосался к поддержке Психомеха, как человек-пиявка. Казалось, его тело получило хорошую внутривенную дозу адреналина, плазмы, кислорода и глюкозы. И такой огромной была эта доза, что, казалось, что он раздулся на ложе машины. Его руки напрягались и расслаблялись, напрягались и расслаблялись..!

Это происходило так: алые глаза Хаммонда открылись, как наполненные кровью ямы, а на его все еще оцепеневшем лице появилась сумасшедшая улыбка. Тогда же экраны и самописцы Психомеха отметили потрясающую активность его мозга. Маасу даже пришлось прикрикнуть на психиатра, чтобы тот не выключал машину до конца. Но теперь все было закончено, и Хаммонд уснул спокойным сном, его глаза закрылись, дыхание стало ровным, на лице появилась нормальная улыбка. Казалось, он как-то очистился, искупался не только в собственном поту, но и в каком-то внутреннем потоке. Он спал как невинный младенец, и ему снилось приятное.

Этот эксперимент совсем выжал Вятта, Маас же чувствовал только парящее ощущение полного успеха, потому что на экранах, которые понимал только он, была написана психометрия Хаммонда. Он увидел, что экстрасенсорная волна сделала с этим бродягой, как далеко за ранее известные пределы метафизической и парапсихологической деятельности расширилось его восприятие. Супермен больше не был мечтой. Психомех решил этот вопрос окончательно. Теперь это было вопросом времени и дальнейших исследований – машина была не только ответом, но и ключом. Теперь возможен – нет, будет, – Четвертый Рейх, с Маасом, новым сверхфюрером, во главе суперлюдей!

* * *

Связь между Ричардом Гаррисоном и событиями в доме Гарета Вятта не была так уж незначительна, как можно было представить себе на первый взгляд. На самом деле, Гаррисон – и все его домашние – имел самое непосредственное отношение к этим событиям – через жуткое событие, случившееся в саду его суссекского дома, хотя первичная и истинная природа этого ужаса навсегда останется неизвестной ему.

Произошло следующее.

В тот самый момент, когда Маас запустил волну Психомеха в сознание и тело Хаммонда, мужчина и девушка шли по тропинке по краю владений Гаррисона; было 02.15; ночь бабьего лета была теплой; мужчина направлялся из городка Викхема, где на дискотеке он и подцепил эту девушку. Она была гораздо моложе его, слишком пьяна и глупо согласилась, чтобы он отвез ее домой в Амсворд в четырех милях по загородной дороге, что пролегала мимо дома Гаррисона.

Его план насчет нее был простым, хотя и не без определенных опасностей, но это не пугало его. Этот план срабатывал и раньше, и он был уверен, что сработает и теперь: если она не закричит, то все будет хорошо. Короче говоря, он был насильник и убийца, изнасиловавший несколько женщин и убивший одну. Последняя, его самая недавняя жертва, закричала. Несмотря на все предупреждения, она пронзительно закричала в ночи, и он перерезал ей горло, и по мере того, как из нее выливалась жизнь, он вливал в нее свою похоть. С того случая прошло около шести недель.

Однако сегодня ему захотелось опять. Его автомобиль (с фальшивыми номерами) стоял в поле за изгородью в миле вниз по дороге, там, где он якобы сломался. И поэтому они с девушкой пошли пешком. Теперь она нервничала и возмущалась, когда он обнимал ее за талию, чувствуя мощь и силу в его пальцах, прижимающих ее сбоку и почти всасывающих ее грудь. Трезвея, она поняла, насколько была глупа, согласившись уйти с ним пораньше. Вот уже несколько минут она чувствовала растущее в нем напряжение и даже боялась подумать, что оно означало. Затем, когда они прошли пролом в высокой кирпичной стене, обозначавшей границу собственности Гаррисона...

В следующий миг его рука закрыла ее рот, и он потащил ее через пролом в сухой темный кустарник. Брошенная на сухие листья, она тяжело задышала, пока его рука еще раз тяжело не упала ей на рот, рассекая верхнюю губу. Лунный свет серебрил острое лезвие, которое он теперь держал у ее пульсирующей шеи.

– Все в порядке, малышка Элис, – проскрежетал он. Теперь нежность исчезла из его голоса. – Один раз спущу в тебя, и все закончится. Ну так как, начнем? – Ее глаза широко раскрылись и она, похолодев, замерла. – Начнем? – настаивал он, встряхивая ее, как тряпичную куклу. Она, обезумев, кивнула и отпрянула от него в судорожном страхе.

Рывком он распахнул ее пальто и ножом разрезал спереди платье. Пуговицы разлетелись на обрывках ниток. Под платьем она была нежная и белая, при виде ее тела с его губ слетел хрип. Он сорвал с нее белье и какое-то время возился со своей одеждой.

Элис была девственницей. Она видела его, трясущегося и огромного, и забыла его угрозу. Ее пронзительный крик, разрезавший ночной воздух, был острее, чем его нож, но не такой смертоносный.

– Сука! Я предупреждал тебя! – зашипел он. Его нож метнулся к ее шее.., но что-то поймало его руку и, держа, как в тисках, оттащило вверх и прочь от горла девушки. Волосы мужчины встали дыбом, когда он закрутил головой, безумно глядя в темноту: полное молчание, никого, но его руку что-то держало.

Ожидая, когда опустится сверкающее лезвие, девушка перевела дыхание и закричала снова. В нижнем этаже большого дома за кустами зажглись огни, залаяла собака. Насильник всхлипнул и дернулся, пытаясь освободить рукав. Должно быть, пальто за что-то зацепилось – за колючую проволоку или крепкую ветку, но он ничего не увидел. Мужчина уронил нож и свободной рукой схватил девушку за горло, втискиваясь при этом между ее ног и пытаясь любым путем войти в нее. Руку, застрявшую в необъяснимой ловушке, сдавило сильнее, его подняло на ноги оттащило от нее. И все-таки там никого не было.

Нет, что-то там было – нечто!

В ночи, прямо над ним, два огромных сверкающих красных глаза пристально и безжалостно смотрели вниз. Вдруг его руку сжало в десять раз сильнее, и теперь настала очередь насильника пронзительно закричать...

Когда Кених вернулся в дом, его лицо было белым и искаженным. Даже Сюзи, которая побежала с ним, когда раздался крик, вернулась дрожащая и запуганная. Для Сюзи потрясение или страх были редкостью, а для Кениха – вообще невозможны.

– Ричард, – произнес он, – мне надо позвонить в полицию. В саду – девушка, раздетая и, кажется, немного побитая. И еще мужчина.., по-моему.

Он торопливо набрал номер местного отделения полиции и кратко сообщил о происшествии дежурному констеблю, затем положил трубку. Во время его короткого разговора Гаррисон услышал слова “изнасилование” и “убийство”. Волосы зашевелились на его голове, и он окончательно проснулся.

Все, кто был в доме, – Гаррисон, Кених, повар, садовник и разнорабочий Джо, горничная Фей и, конечно, Сюзи – слышали и были разбужены этими криками. Сначала высокие и явно женские, они разбудили дом, но затем превратились в грубые мужские, повышаясь до крещендо крайнего ужаса, прежде чем, булькнув, оборваться в полную тишину. К тому времени Кених, прихватив мощный электрический фонарик, набросил на пижаму пальто и вышел с Сюзи в темноту. В скором времени он позвал на помощь Джо и Фей, и они притащили в дом обессиленную и оборванную фигуру, уложив на кровать в одной из свободных спален на нижнем этаже. Затем, пока слуги пытались привести в чувство девушку, Кених вернулся в сад. Сюзи пошла с ним, но неохотно.

Тем временем Гаррисон оделся и спустился вниз, дожидаясь доклада Кениха. Теперь он стоял, похлопывая дрожащего добермана, а Кених старался собраться с духом. Наконец, взяв своего друга за локоть, Гаррисон провел его в библиотеку и закрыл за собой дверь. В следующий момент, прежде чем он успел повторить свой вопрос, в дверь постучали, и вошел Джо. Он, запинаясь, обратился к Кениху:

– Она пришла в себя, мистер Кених, сэр. У бедняжки на горле синяки, рот немного кровоточит. Она совсем не шевелится – сильно напугана, но с ней все будет в порядке. Прямо сейчас фей отпаивает ее горячим. Ее зовут Элис Грин, из Амсворта. И вы были правы, это изнасилование, вернее, попытка. Она не знает этого парня – встретила его в Викхеме на дискотеке. Это все, что я смог узнать.

Она сказала, что.., что с ним случилось? – спросил Кених.

– Нет, не сказала. Только лепетала, что его остановили и о его криках. Да вы, наверняка, все слышали их. – Гаррисон ощутил содрогание Джо. – В самом деле, я сказал бы это.., я не знаю, – он беспомощно пожал плечами, – ., может быть, свора собак?

– Спасибо, Джо, – произнес Гаррисон. – Полиция скоро будет здесь. Пожалуйста, сообщи нам, когда они приедут, хорошо? – Когда Джо вышел, он повернулся к Кениху. – Вилли, какого черта здесь происходит? Кое-что я понял, но... – он в замешательстве развел руками.

Теперь немец более-менее овладел собой. Он налил бренди в два стакана – это было нечто, чего он не стал бы делать в нормальном состоянии, прежде не спросив. Они оба сели.

– Я понял, что это была попытка изнасилования, – начал Гаррисон. – А что было дальше? Кених со стуком отставил свой стакан.

– Все правильно, Ричард, попытка изнасилования. Он, кто бы он ни был, разрезал на девушке одежду ножом. Я видел, там лежал нож, где мы с Сюзи нашли девушку, я оставил его там для полиции, в любом случае девчонка была напугана до безумия и потеряла сознание прежде, чем я смог от нее чего-нибудь добиться. Она сказала, что видела что-то большое и черное.

– Подожди, – поднял руку Гаррисон. – Вилли, ты все так же настойчиво избегаешь упоминать его, насильника. И что там было за убийство?

Кених кивнул и прочистил горло.

– Да, – ответил он, – убийство – его убийство! Ты знаешь, я был рад поскорее вернуться в дом. Что бы там его ни убило, но оно было большое. Должно быть, это было...

– Продолжай.

– Ну.., конечно, там, где я стоял, было темно, и я не совсем уверен, мой фонарик не очень хорошо высвечивал кусты, но, думаю, что куски его разбросаны по всему саду!

– Что?

Кених нервно дернул плечами.

– Так оно и было, Ричард. Жуткое дело. Ты слышал крики...

– Они разбудили меня.

– Они подняли бы и мертвого, – Кених вздрогнул. – Кусты, где лежала девушка.., ну, они красные. Я видел руку. И ногу. И, кажется, часть липа.

– Бог мой!

– Бог? – голос Кениха был очень тихий и немного дрожал. – Даже если бы я был верующим, я и то не смог бы связать Бога с тем, что случилось там сегодня ночью!

* * *

Гарету Вятту эта ночь здорово попортила нервы;

Отто Криппнеру, он же Ганс Маас, – принесла дикий успех; Джорджу Хаммонду – излечение, да такое, что позже тот снова смог вписаться в общество и стать, каким был раньше, уважаемым гражданином. Но во всех изданиях центральной и южной части Англии появился заголовок, взятый из местной газеты – “Очень плохая ночь для насильников”. И это самое малое, что можно было сказать.

Однако у Вятта снова не дошли руки до газет, и поэтому он не сделал никаких выводов; но даже если бы он и прочитал их, сомнительно, что заметил бы что-нибудь необычное. Или самое большее, чего от него можно было ожидать, назвал термином “совпадение”. В конце концов, это было изложено обычным газетным языком. Маас же прочитал газеты и заметил все, но это только усилило его желание и безумные амбиции.

То, о чем говорили газеты, было следующим.

В округе площадью около шестисот квадратных миль произошел ряд удивительных несчастных случаев, или происшествий, колдовской природы. Похоже, словно кто-то, как по заказу, пресек действия четырех потенциальных насильников. Тихой ночью, на железнодорожной насыпи на окраине Барнхема, странное дуновение из ниоткуда оторвало нападавшего от его жертвы и швырнуло под колеса проходящего мимо поезда. Еще один насильник затащил девушку в свою машину в Хаванте, а затем остановился в темной аллее на территории какого-то предприятия. Он хотел было надругаться над своей перепуганной жертвой, но какое-то большое средство передвижения врезалось в его машину, отрубив ему голову. Девушка чудом осталась невредимой, хотя пожарникам пришлось вырезать ее из смятой машины. Только очень большое средство транспорта могло нанести такой сокрушительный удар, и полиция все еще разыскивает неизвестного водителя указанного грузовика. Затем там упоминалось о попытке изнасилования в саду Гаррисона. Власти не смогли дать более полного ответа на загадку, чем слова Джо о версии, что мужчина был убит “стаей собак”. И, наконец, было совершено нападение на ночную уборщицу средних лет в Саутси, когда она убирала верхний этаж отеля “Бонингтон”. Она ударила мужчину ведром, но подумала, что, на самом деле, не попала в него. Вот почему она была крайне удивлена, когда он “улетел”, прихватив с собой все окно и раму, и упал с шестого этажа, разбившись насмерть.

Все это случилось в течение следующего часа, сразу после того, как Маас пустил волну Психомеха.

Действительно, очень плохая ночь для насильников...

Глава 9

Для Ричарда Гаррисона время шло быстро. После выздоровления тридцать месяцев пролетели, как листья с осеннего дерева. Но не впустую, – как мертвые листья. Они были наполнены разнообразной деятельностью.

В действительности же, у него было, пожалуй, слишком много дел, особенно с тех пор как пришло известие о смерти Вики. По этой же причине Гаррисон намеренно похоронил себя в работе, зная, что только так сможет избежать растущей печали, которая иначе будет глодать его изнутри.

Первой его заботой было заставить работать более чем существенное наследство Томаса Шредера, в результате его состояние выросло прямо пропорционально увеличившейся деловой хватке. В Сити имя Гаррисона быстро стало синонимом проницательности во всех деловых вопросах. Когда он зарабатывал свои первые полмиллиона (сверх тех денег, что оставил ему Шредер), его суждение всегда было здравым, образ мыслей не испорчен предвзятостью и чувством долга. Долг оставим для армии, а Гаррисон должен быть для Гаррисона. Короче говоря, недостаток этики, или скорее игнорирование ее тонкостей, срабатывало как защитная маска против могущественных противодействующих сил делового мира, которые в противном случае раздавили бы его. Поэтому несмотря на то, что он был простым предпринимателем, новичком среди заправил бизнеса, тем не менее его дар и везение внушали мысль, что с ним надо обходиться очень осторожно. Даже акулы бизнеса были осторожны с Ричардом Гаррисоном.

В его успехе определенную роль сыграла Леди Удача, но эта Леди, как известно, любит рискованных игроков, а Гаррисон всегда был таким. Однако не стоило все списывать на удачу и неоценимую помощь Кениха (“шофер” перенял много ценных тонкостей от прежнего хозяина), Гаррисон также приобретал опыт. Если можно принять за истину, что звезды сами управляют собой, Гаррисон, всегда жадный до новых знаний, сразу же решил последовать примеру Шредера и пользоваться талантами – или призвать силы, – которые другие слишком поспешно презирали. Поэтому он скоро обратился за советом к тому, чью работу прежде считал мошенничеством и шарлатанством, а именно, к Адаму Шенку, астрологу Томаса Шредера.

Что же касается того, как они встретились, то это произошло потому, что Шенку понадобилось воспользоваться библиотекой в “Прибежище Гаррисона”, к содержимому которой, по завещанию Шредера, он всегда мог иметь доступ. Гаррисон нехотя подчинился желанию своего бывшего наставника, помня, что гороскопы Шенка предсказали смерть двух людей, которых он очень любил. Но в глубине души Гаррисон знал, что это негодование вызвано уверенностью, что гороскопы сделаны на сто процентов правильно.

Из любопытства он устроил так, что они с Кенихом оказались в “Прибежище” в то же время, что и астролог. Это случилось зимой, сразу после Рождества, где-то через восемь или девять недель после той попытки изнасилования в саду Гаррисона, которая была остановлена так ужасно и необъяснимо.

Но на этот раз Гаррисон оказался не прав. Адам был полной противоположностью тому, чего он ожидал. Моложавый и долговязый, лет сорока, с длинными светлыми волосами, водянистыми голубыми глазами Шенк едва ли был похож на обходительного оккультиста, дьяволопоклонника, черного мага и колдуна, каким рисовал его себе Гаррисон. Но он полностью соответствовал словам Томаса Шредера.

Почти с первой встречи они стали друзьями, и с течением времени их дружба и переписка росли вместе с привязанностью Ричарда. Когда Шенк лучше узнал Гаррисона, интерес к нему и забота о его будущем (и, несомненно, будущем Шредера, потому что, конечно, Шенк знал о намерении Шредера вернуться из мертвых в тело Гаррисона) подсказали ему предложить посильную помощь. Это означало, что его предсказания должны были стать обычным явлением в жизни слепого.

И снова гороскопы аккуратно и неоднократно подтверждались. С появлением Шенка семена, посеянные Томасом Шредером, укоренились и проросли так, что интерес Гаррисона к тайным наукам стал всепоглощающим. С того времени, часто приезжая в “Прибежище Гаррисона”, он часами пропадал в библиотеке и обсерватории, расширяя свои знания и проводя эксперименты с силой, которой, как теперь стало очевидно, он обладал. Так продолжалось в течение двух лет после смерти Шредера, пока Гаррисон не стал экспертом в так называемых “науках, выходящих за рамки общепринятого” из области парапсихологии.

Кстати, в связи с этим между ним и Сюзи сложились особые отношения.

Например, ему больше не надо было подзывать Сюзи; простая мысль, и она молчаливо оказывалась рядом с ним, малейший взгляд воспринимался как приказ. Даже не видя Гаррисона, Сюзи реагировала на его мысленные команды. Конечно, ее обучили основному (на самом деле Ганс Хольтер научил Сюзи гораздо большему; как собака-поводырь она была совершенно уникальна среди себе подобных), таким командам как “лежать”, “сидеть”, “стоять”, “ко мне”, “сторожи”, “к ноге” и даже “фас”, но удивительно было видеть, как она выполняет свой репертуар в одном углу, в то время как Гаррисон сидит в пятидесяти ярдах на другом конце сада и управляет Сюзи исключительно при помощи мысли! Только Вилли Кених знал о их взаимосвязи, и, хотя он никогда не высказывал свое мнение вслух, Гаррисон догадывался, что немец считает это еще одним верным знаком бестелесного вторжения Томаса Шредера, что тот подбирается к душе и телу человека, которого полковник выбрал в хозяева.

Что касается самого Кениха, то, быстро добравшись до пятидесятилетнего возраста, он выглядел не больше, чем на сорок, и держал себя – и Гаррисона – в отличной форме постоянными тренировками в маленьком спортивном зале, который теперь занимал комнату на первом этаже в суссекском доме. Добрые друзья, они как никогда наслаждались этими отношениями – более тесными, чем просто дружба, и только любовь Сюзи к Гаррисону была больше, чем то же чувство фельдфебеля СС. Они были как братья, потому что Кениху, как и Гаррисону, ничто человеческое было не чуждо.

Не часто, только когда Гаррисон не нуждался в нем, Кених отправлялся в Лондон, где несколько дам наслаждались его вниманием, и два раза в год проводил неделю в Гамбурге (в своем родном городе) с целью, которую Гаррисон не очень отчетливо себе представлял, да и не особо интересовался. Кроме того, Гаррисон настаивал, чтобы у Кениха были выходные.

Один случай, взятый наугад из нескольких подобных, может лучше показать, как укреплялись отношения между Гаррисоном и Кенихом.

Однажды летом 1975 года они ехали на машине в Лондон. Кених сидел за рулем переделанного “мерседеса”, а Гаррисон удобно расслабился на переднем пассажирском сидении. Сам Гаррисон немного “водил” машину – по подъездной к усадьбе дороге и по дорогам, где движение было не интенсивным, но сейчас он сидел, откинувшись и наслаждаясь сигаретой, предоставив Вилли выполнять свою работу. Когда они подъехали к железнодорожному переезду в пригороде Лондона, Гаррисон вдруг почувствовал холодное покалывание в затылке. Короткие волосы на затылке реагировали на что-то невидимое, а ладони мгновенно стали влажными. В его сознании вспыхнуло яркое предчувствие беды. Он “увидел” несчастный случай!

– Вилли, жми на тормоза! – пронзительно закричал он.

Ругаясь на своем родном языке, Кених отреагировал с невероятной быстротой, словно он услышал команду раньше, чем она была произнесена. В то же время Гаррисон резко выпрямился и, схватив свой руль, яростно крутанул его вправо, а Кених, все еще нажимая на педаль тормоза, не мешал ему. Вместо этого он инстинктивно отпустил руль со своей стороны, позволяя Гаррисону повернуть машину боком. Она проехала юзом несколько метров и остановилась на середине дороги. Откуда-то с близкого расстояния раздался пронзительный визг тормозов и сердитые гудки.

Все это произошло одновременно. Приближающийся автомобиль с визгом остановился на противоположной стороне переезда; раздался резкий сигнал, предупреждающий о приближении поезда, и пугающая громада междугороднего экспресса с ревом пронеслась мимо. Его многочисленные вагоны под стук колес мелькали как кадры кинофильма. Если бы Гаррисон протянул руку в окно, он мог бы коснуться металлического гиганта, который прошел так близко, что “мерседес” затрясся от засасывающего потока воздуха.

Внутренним взором Гаррисон видел все это так же ясно, как если бы у него было зрение; но он не мог видеть то, что сейчас видел Кених: бледную, как смерть, фигурку в окне домика, где находилось управление сигнальной системой переезда, она руками схватилась за голову, широко раскрыв от ужаса глаза и рот. А красно-белые шлагбаумы, отказывавшиеся опускаться, судорожно дергались, оставаясь из-за какой-то технической неисправности в поднятом положении. Но в следующий миг поезд пронесся и растаял вдали, и проезд снова был свободен. И, о чудо, все обошлось без происшествий.

Запустив мотор, Кених выровнял машину и медленно поехал через переезд, его глаза пристально смотрели налево и направо, когда он проезжал, глядя вдоль еще вибрирующих, но теперь свободных, полос блестящего металла. Осторожно переехав на другую сторону, он немного увеличил скорость и повернулся к Гаррисону.

– Неисправность шлагбаума, – сказал он, немного нервно, – нам повезло.

– Повезло, – повторил Гаррисон. Его голос обнаруживал, насколько он был потрясен. Он покачал головой. – Не в этом дело. И то, как мы сработали вместе.., что-то невероятное.

– Да, для слепого ты очень хорошо действовал, Ричард, – Кених натянуто усмехнулся.

– Я так же подумал о тебе, – ответил Гаррисон. – Это именно ты отлично действовал для человека, у которого нет экстрасенсорного дара! Ты мне рассказывал об этом однажды, помнишь? Как Томас тестировал тебя, и что у тебя были плохие результаты?

– Да, помню, – кивнул Кених. – Так и было, мои экстрасенсорные способности равны нулю.

– Бред! – фыркнул Гаррисон. – Ты схватываешь мои мысли прямо из головы. Твоя нога нажала на тормоз в тот же самый миг, – даже раньше! – как я закричал.

– То же самое бывало и с полковником, – ответил Кених. – Но я все-таки настаиваю, что у меня нет дара. Это все твой дар, Ричард, твой. Разве ты не понимаешь? Даже слабый приемник примет сильный сигнал. А в этот раз твой сигнал был четким и громким, уж поверь мне! И как насчет предчувствия, которое все это привело в движение? Ты знал, что впереди опасность. Нет, сила твоя, Ричард, не моя. Я не достоин похвалы. Без этой чудесной силы мы оба были бы сейчас мертвыми.

– Это не моя заслуга, – кивнув, сказал Гаррисон. – Меня предупредили.

– Предупредили?

– Шенк. Сегодня утром мы говорили о нашем сегодняшнем деле. В время разговора у него появилось предчувствие, и он спросил, как мы обычно ездим в Лондон. Я сказал, на машине. Он сказал мне, что все будет в порядке, все равно, как я поеду, но только не поездом. “Опасайся сегодня поездов, Ричард, – сказал он мне. – Избегай их”. Он так и сказал: “избегай поездов”...

* * *

Год спустя, последняя неделя мая 1976 года. Начиналось самое жаркое и длинное лето, которое помнили жители Англии. Прошло три года со времени первого приезда Гаррисона в Харн. Теперь он был так богат, как никогда и не мечтал. Ему еще не было и двадцати пяти, а он уже владел домами и другой недвижимостью в Англии и Германии. Огромные суммы денег были размещены в различных банках и вложены в предприятия (в основном в Цюрихе), а его образу жизни более бедные современники могли позавидовать. У него были женщины – все элегантные леди, но ни одна из них серьезно не принималась во внимание, несколько друзей, хотя из них только Кених был близок ему, и полная свобода быть таким, каким он хотел, и делать все, что хотел. И все-таки...

На висках Гаррисона появилась преждевременная седина, хотя она только придавала интерес его приятной внешности. Это было верным признаком того, что он не был спокойным человеком. Он был неуступчив в своих мыслях. Потому что единственное, чего он избежал, и избежал полностью, было счастье. Конечно, частично благодаря своей слепоте, хотя среди тех, кто думал, что знает его, были и такие, кто подозревал, что он просто притворяется слепым, потому что только само зрение могло быть лучше того псевдовиденья, которым он теперь владел в совершенстве.

Вилли Кених изменился мало, в действительности казалось, что он вообще неизменяем, хотя не так давно Гаррисон заметил какую-то настойчивую осторожность или осмотрительность в этом человеке, не желавшем проводить вдали от него более трех-четырех дней. Теперь Сюзи, большой, черной и красивой, было четыре года и четыре месяца, и ее неувядающая любовь к своему хозяину пылала, как никогда. Слуги в обоих домах, в Суссексе и в “Прибежище Гаррисона”, оставались те же самые, и никто из них не поменял бы своего хозяина ни на какого другого. И однако, кроме всего этого, оставалась незаполнимая бездна:

Адам Шенк более не направлял стопы Гаррисона по тропам будущего, которые только он умел читать так хорошо.

Это произошло с потрясающей быстротой, и Гаррисон был ошеломлен, он не знал о беде Шенка. Астролог был мертв уже три месяца, а Гаррисон все никак не мог смириться с этим. Для него было тяжелее убить эту боль в своем сознании, чем переживать ее. Большинство жизненных трудностей отодвинулось на дальний план, необходимость защищаться уменьшилась. Теперь его сильнее ранили подобные события. И смерть Шенка сильно потрясла его. Постоянным увеличением дозы наркотиков, помогавших ему проникать за таинственную завесу будущих времен и событий, этот человек выжег себя изнутри; единственное событие, которое он не смог или не захотел предсказать, был его собственный конец. Гаррисону не хватало его, не хватало его предсказаний. Для него астролог был бесценен.