Текст книги "Психомех"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Через несколько минут Сюзи рухнула в углу совсем без сил, дрожащая и скулящая, ее грудь поднималась и опускалась, бока покрылись пеной. Похоже, в этом приступе сумасшествия она сожгла всю свою энергию, вот так внешне выглядела она, пытаясь выполнить свой план.

Смотритель, привлеченный ее припадком, подбежал к двери клетки и, задыхаясь, стал что-то говорить по своему мобильному телефону. Вскоре появилась одетая в защитный костюм фигура со шприцем в руке. Поведение Сюзи в прошлую среду было взято на заметку, и этот внезапный рецидив не был таким уж неожиданным. Если оставить его без внимания, собака могла легко покалечиться, поэтому ей следовало сделать успокаивающий укол. Но доберман-пинчер – это доберман-пинчер, а не крошечный терьер или надушенный пекинес, с которыми справиться не представляет труда.

Когда засов на двери ее клетки отодвинули, глаза Сюзи резко открылись, она словно хотела вскочить, а затем снова упала на бок. Но как только дверь открылась, она вылетела из своего угла, как черная пуля, пролетев прямо между ногами смотрителя со шприцем и опрокидывая его. В следующий миг она была вне клетки. Затем Сюзи все быстрее и быстрее понеслась прочь между рядами клеток, заставляя всех собак лаять и выть.

Она бежала вдоль улицы клеток. В дальнем конце появились смотрители, державшие в руках шесты с петлями, Сюзи замедлила бег, оценивая положение. За ней – бегущие и кричащие люди. Впереди – эти смотрители, специалисты, которые сразу же поймают ее. Она запрыгнула на край тачки, собралась с силами и прыгнула на проволочную крышу питомника. К счастью, проволока была толстая и прочная; она немного пружинила под весом собаки. Сюзи вприпрыжку бежала над клетками, а затем спрыгнула на землю на дальней стороне.

С высоты она видела высокую проволочную изгородь, вьющуюся полукругом по периметру всего питомника. Изгородь заканчивалась у поросшего камышом озера, за которым виднелся густой лес. Низко припадая к земле, Сюзи побежала к озеру. Ее чувство направления влекло ее на запад, а озеро находилось на севере. Она бежала, скуля, отчаянно сопротивляясь желанию повернуть на запад. Тогда ей пришлось бы перепрыгивать через высокую изгородь. Нет, она должна сначала переплыть озеро, а затем можно будет сменить курс.

На запад, в ответ на зов Гаррисона, отголоски которого эхом отдавались в ее голове; этот отчаянный крик о помощи, этот возлюбленный голос, зовущий ее из ниоткуда.

Она откликнется на этот зов или умрет, пытаясь это сделать...

* * *

Прошлой ночью Вилли Кених устроил попойку. Он выпил столько пива и шнапса, что самые отъявленные пьяницы показались бы, по сравнению с ним, новичками, и побывал во всех заведениях, начиная от “дешевого ресторана” и “бара” через “ночной клуб” до самого дорогого борделя в Рипербане. Там, все еще пьяный, как какая-то ненасытная, работающая на алкоголе машина, он, в конце концов, выбрал себе женщину и в два тридцать утра увел ее наверх.

Хотя он плохо помнил, что было дальше, он заплатил за ее услуги, а утром, в девять тридцать, проснулся с ясной головой, хотя и немного пересохшим горлом, – такой уж был железный организм Кениха.

Девица с радостью согласилась провести с ним весь остаток дня, так как он лениво занимался любовью и в то же время заказывал в невообразимом количестве шампанское, шнапс, хрустящее печенье, мед и кофе с коньяком, – последнюю привычку он перенял у Гаррисона. Лицо Кениха все еще было покрыто щетиной, и он уже совсем было решил пойти умыться и побриться, когда, где-то около полудня, вдруг сел, выпрямившись, в просторной витиевато украшенной двуспальной кровати.

– Вилли! – повторил голос в его голове. – Вилли, помоги!

У Кениха заледенела кровь, и он содрогнулся. Голос был настоящим, кристально чистым.

– Вилли? – поинтересовалась девушка, касаясь его плеча и побуждая начать.

– Тихо! – резко ответил он, напряженно прислушиваясь. Ничего не было слышно. Он повернулся к голой девушке, лежавшей раскинувшись поверх покрывал. – Ты слышала.., что-нибудь?

Она поглядела в недоумении, поджала губы и покачала головой.

– Ничего. А что я должна была слышать? И почему ты такой холодный? Боже, да ты совсем замерз! Иди-ка, дай я согрею тебя.

Он отстранил ее, спустил ноги с кровати и принялся одеваться.

– Вызови такси.

– Но, Вилли, – запротестовала она, хмурясь и закусывая губу. – Ты сказал, что берешь меня на весь день, и, к тому же, еще не заплатил.

– Сколько? – рассеянно спросил он. – За день...

– Триста немецких марок, но...

Он вытащил бумажник, и она замолчала, наблюдая, как он извлекает и бросает на постель три банкноты по пятьдесят немецких марок.

– Вот, – сказал он, – за пол дня.

– Эй! – Она взяла деньги. – Ты играешь не по правилам, Вилли. Ты сказал за день, а заплатил за...

– Это мои правила, – сказал он ей, направляясь в ванную. – Теперь будь хорошей девочкой и вызови мне такси.

– Дерьмо! – чуть слышно произнесла девица. Она снова закусила губу, поколебалась мгновение и потянулась к тайной кнопке за желтой сатиновой обшивкой у изголовья кровати. Здесь был человек специально для таких, кто хотел играть по своим правилам. Карл убедит этого стриженого в обратном. Она вздрогнула, касаясь кнопки. Карл был чудовищем. Жаль, но.., правила есть правила.

Когда Кених вышел из ванной, Карл уже ждал его. Он был гораздо выше Кениха, где-то семьдесят пять дюймов росту, с блестящими голубыми глазами-щелками и тонкими прямыми бровями. Его лицо было угловатым и серым с бледным шариком носа, который казался совершенно не на месте над скривленным усмехающимся ртом.

С первого же, почти небрежного взгляда Кених заметил все это, как и то, что Карл был из тех людей, которые получали удовольствие, причиняя боль другим. О, да, Карл был подлецом или, по крайней мере, Карл думал, что был таковым. Но Кениху нравились подлецы. Чем подлее, тем лучше.

Его второй взгляд, также обманчиво небрежный, дополнил картину. Одетый в черную рубашку с воротом поло и черный костюм вышибала прислонился спиной к стене около единственной двери комнаты. Путь Кениха лежал через эту дверь...

Карл решил, что с Кенихом что-то не так. Он ел глазами грузного мужчину, а Кених, казалось, едва ли замечал его присутствие в комнате. Значит так: этот парень притворяется, что Карл не существует, словно тот какая-то мелочь, вообще недостойная внимания. Карл мрачно кивнул про себя: ну, он достаточно скоро узнает, что Карл здесь.

– Вы должны этой леди деньги, – произнес он наконец охрипшим до шепота голосом. Левой рукой, унизанной кольцами, он надел на правую латунный кастет, превративший правый кулак в шар. – Я думаю, вам лучше заплатить.

Кених застегнул до конца молнию и выступил вперед.

– Как тебя зовут, сынок? – спросил он небрежно, почти беззаботно.

– Что? – посмотрел тот, сбитый с толку. Каким бы ни был Карл, но соображал он туго. Так невинно преподнесенный вопрос Кениха вывел его из равновесия. – Меня зовут Карл, моя работа...

– О, я знаю, чем ты занимаешься, – сказал Кених. – А тебе нравится заниматься любовью?

– Что? – челюсть Карла отвисла. Теперь он заметил настоящую величину Кениха, его огромный вес и непомерную силу при явно кошачьих движениях. И Кених был только в двух шагах от него и продолжал приближаться. – Нравится ли мне..?

– Пошел вон с моей дороги, Карл, – сказал Кених очень тихо, – пока ты еще можешь трахаться.

Лицо Карла превратилось в злобную маску, и он начал выполнять молниеносное движение, но Кених уже двигался. Он ударил Карла под сердце правым кулаком. В то же время его левая рука, как тиски, сжала правое запястье того, а левое колено, как молот, ударило в пах. Все это произошло в одно мгновение; а в следующий миг, когда искаженное лицо Карла и открытый рот дернулись вперед, голова Кениха уже встречала их. Кровь и зубы полетели в разные стороны, и Карл стал, давясь, заваливаться на один бок. Кених нежно позволил ему опуститься на пол и отпустил его, затем выпрямился, быстро пробежался пальцами по коротко стриженым, взлохмаченным волосам. Почти беззвучно он проворчал себе поздравление.

Девушка, которая, казалось, была парализована до этого мгновения, вдруг резко вздохнула.

– Если ты закричишь, – сказал ей Кених, его голос был холодным и хриплым, как звук напильника по стеклу, – я покалечу тебя. И всю оставшуюся жизнь ты будешь непригодна для своего ремесла. – Его взгляд был очень тяжелым и выразительным.

Она медленно, совершенно беззвучно, выпустила воздух из легких.

– Сейчас я ухожу. Будь хорошей девочкой и больше не поднимай шума. А в следующий раз, когда клиент захочет такси, ты вызовешь ему, договорились?

Он вышел, оставив дверь открытой.

* * *

Помощь была в пути, и Гаррисон знал это, – на его зоб ответили. Слабые отголоски других сознаний коснулись его сознания., поддерживая и говоря: “Держись, держись, мы идем!” Другие сознания, да, и одно из них меньшие – или больше? – чем человеческое. Это было теплое, любящее сознание, боготворящее, посвященное ему. Человечность? Гаррисону было все равно. Друг есть друг. Только этот друг должен поторопиться, или все будет потеряно.

Пока Гаррисон держал осаду тигров, он понял, что его сила быстро убывает, что громада Машины потихоньку скользит от того места у входа в пещеру, где он старался удержать ее. А тигры, словно их вело нечто большее, чем просто животный инстинкт, продолжали обрушивать свой вес на металлическую и пластмассовую спину Машины, царапая ее, чтобы найти просвет и ворваться, в пещерку Гаррисона.

– Придите! – мысленно кричал он в Другой Мир. – Придите быстрее.., придите сейчас.., если вы вообще собираетесь спасти меня.., сейчас...

Но посылая этот телепатический SOS, он еще больше ослаблял себя, и просвет между Машиной и верхом сводчатого входа в пещерку заметно расширялся. Гаррисон мгновенно заметил желтые глаза в розовом коралловом свечении и клыки, с которых теперь капала слюна. Когти, как стальные крюки, скребли у входа, и тяжелое рычание боли и ненависти наполняло пещеру эхом, урчанием животного грома...

* * *

Сюзи мчалась к поместью Вятта по прямой. Она услышала второй SOS Гаррисона, и ее огромное сердце подпрыгнуло. От Гаррисона ее еще отделяли несколько миль, она знала это, но в то же время понимала, что он нуждается в помощи сейчас.

Сюзи остановилась, вытянула голову вперед и принюхалась, затем заскулила, а все ее тело задрожало. Ее уши, сначала вставшие, медленно опустились. Она повалилась в высокую траву и тяжело задышала.

Гаррисон звал ее. Он звал ее на помощь, и она должна ответить на этот зов сейчас – но как? Если бы только она могла оказаться с ним, встретить любую опасность бок о бок с...

Связь между Сюзи и Гаррисоном укреплялась, пренебрегая земными законами науки и природы. В своем сознании Сюзи вынюхивала его и обнаружила, что он в страдании и ужасе. И в сбоем, сознании она ринулась к нему, полетела на телепатических крыльях, чтобы вместе с ним противостоять монстрам его подсознания.

Ее тело, явно ненужное сейчас, лежало там, в поле летней травы, которую шевелил ветерок, так что со стороны можно было представить, что собака тонет в зеленом океане; но это была всего лишь ее оболочка. Это были ее плоть и кости – материальная Сюзи. Сама Сюзи – ее сущность – была в другом месте...

Вилли Кених успел купить билет и подняться на борт самолета “Британия Эйруейо, который улетал в тринадцать тридцать в Гартвик. На борту самолета он попытался расслабиться, но обнаружил, что это невозможно. Немец подсчитывал, сколько времени займет путь из Гартвика до дома Вятта. Такси, если он хорошенько заплатит водителю, доберется туда менее, чем за два часа. Это значило, что через четыре часа он будет точно знать, в чем была беда.

Только в одном он был уверен полностью; беда была. Что еще мог означать голос, мысленный голос Гаррисона, телепатически зовущий его? И думая об этом, Кених понял, почему он кутил всю прошлую ночь. Причиной этому тоже был Гаррисон: Кених понимал, что происходит что-то жутко неладное и что Ричард Гаррисон был сейчас в самой гуще событий. Очень хорошо, приказы или не приказы, но Кених должен сейчас же вернуться в Англию и выяснить, что происходит, привести все в порядок, если это вообще возможно. Если с Гаррисоном что-нибудь случится, тогда, Господи, не покинь того, кто за это в ответе.

А теперь кто будет отвечать? Кених тер пальцами подбородок и хмурился долго и мрачно, с самого начала полета до конца он сидел, думая свои плохие мысли...

* * *

У Гаррисона не было больше сил, держаться. Со стоном отчаяния он ослабил мысленный захват Машины, которая немедленно упала наружу, перевернулась на бок, унося с собой несколько больших кошек и давя их. Остальные отпрыгнули в сторону и, победно рыча, бросились ко входу в пещеру Гаррисона. Одним последним ударом экстрасенсорной энергии Гаррисон откинул двух из них и ударил о розовую с прожилками колонну. Но когда эти двое упали оглушенные, другие неотвратимо бросились к нему.

В тот же момент Гаррисон почувствовал еще чье-то присутствие на краю окаменевшего леса, которое донеслось до него, как дыхание свежего воздуха в сердце горячей пустыни. Он почувствовал, как какое-то сознание касается его сознания, почувствовал тепло любви, превосходящей любовь всех других, любви этого – чужака? – к нему, и ощутил благодарность – чувство необыкновенно яростной силы.

В этот момент он также понял, что его время кончилось. Огромные кошки приближались к нему, их зубы и лапы нацелились на него. Они были на нем, да, но на них свалилась огромная черная тень, которая двигалась и разила, как черная молния; создание еще более свирепое, чей силой была, любовь, более могущественная, чем мстительная ненависть, направлявшая тигров-зомби.

Как нереальна она была – совершенно нетвердая, эфемерная, – в то же время, как это было ни парадоксально, она действовала, как коса против зрелых злаков. И Гаррисон узнал ее, вспомнил ее из того другого Мира, где когда-то он жил сам.

– Сюзи! – задохнулся он, и огромная черная собака-привидение беспокойно заскулила, прежде чем зарычать и вцепиться в горло испуганной кошке. Хотя тигры отбивались от нее огромными клыками и лапами, у них было мало шансов победить это привидение. Ее преимущество было в том, что там, где она кусала, они чувствовали это, в то время как для их лап она была эфемерным дымком. И наконец вся их свора разлетелась; и высоко подпрыгивая, с болтающимися головами, они слились вместе, сжались, стали плоскими, возвращаясь обратно в розовую стену как маленький узор в виде котенка, пойманного в навечно замороженный коралл.

Только тогда собака-привидение на самом деле расслабилась и легла рядом с Гаррисоном, ее глаза были двумя золотыми блуждающими огоньками в голове из черного дыма. Привидение и ничего больше, но обладающее волей и любовью выше понимания земного человека. Когда она лежала, положив голову на колени Гаррисона, он чувствовал ее вес, но когда он хотел потрепать ее по голове, его рука прошла сквозь нее, как будто через черное зеркало воды. Но он знал ее силу, силу ее привязанности, и это подбодрило его.

Она будет его спутницей в поиске, разнюхивая путь, ведущий к концу этого путешествия. Воспрянув духом, он поднялся и вышел из пещерки; и Сюзи была рядом, у его ног.

– Поднимись, – скомандовал он Машине.

Психомех выправился и полетел, не касаясь пола. Гаррисон забрался на Машину и позвал Сюзи занять место за ним. Она уселась там, и, несмотря на ее бестелесность, он чувствовав ее тяжелую лапу на своем плече. Хотя она была всего лишь привидением собаки, ее частое дыхание согревало ему шею, когда они ехали на Машине прочь из кораллового леса под ночным, цвета индиго, небом и бриллиантовыми звездами.

С новыми силами Гаррисон направлял массивную махину к дальнему блеску рассвета; он каким-то образом понял, что путь не будет теперь долгим, и задавал себе вопрос, каким будет конец пути...

* * *

Шестнадцать двадцать.

Кених был доволен, как таксист выполнил свою работу. Он заплатил ему, добавив большие чаевые, вошел в дом хозяина и опросил слуг. Сначала он хотел сразу отправиться в дом Вятта, но за последние три часа он изменил решение, что если.., предположим.., как он мог быть уверен, что то, что он испытал, было по-настоящему? Возможно, это было вызвано его собственным страхом за благополучие Гаррисона? И что будет, если он зря ворвется в эксперимент, в который Гаррисон добровольно включился? В этот необходимый эксперимент, если когда-либо гороскопам Адама Шенка было суждено подтвердиться, если когда-либо Томасу Шредеру было суждено рискнуть вернуться и возродиться в теле и сознании Гаррисона...

Слуги не успокоили его: Гаррисон покинул дом рано утром в воскресенье; мистер Вятт отвез его на машине. Перед отъездом хозяин предупредил их, что он может отсутствовать целую неделю. Они не должны были беспокоиться, а ждать встречи с ним. Хозяйка дома уехала в то же утро, вернулась вечером, этим утром она снова уехала. Она взяла свой автомобиль, красный “форд Капри”. Это все, что они могли рассказать.

Кених поблагодарил их, сказал, что все в порядке, и что они не должны беспокоиться. Он возьмет “мерседес”, и не знает, когда вернется; его тоже надо ждать, когда он появится. Затем он вышел в гараж...

* * *

Кених!

В светящемся рассветном воздухе Гаррисон увидел его, квадратного и приземистого, стоявшего в вышине, на взметнувшейся скале, наверху отвесного, со срезанной вершиной, пика, расплывчатый силуэт, как догорающее изображение, которое с морганием не исчезло, но, казалось, дымилось и тлело на сетчатке глаза.

И все же образ был неполным. Гаррисон вспомнил эту сцену из какого-то прежнего времени и понял, что чего-то не хватает. Машины? Да, машины. Не такой, как эта Машина, нет, но тем не менее машины. Блестящей и серебристой.

...Автомобиля? Да, автомобиля. “М..., мерседеса”!

Воспоминания хлынули в сознание Гаррисона. О Кенихе, о большом серебристом “мерседесе” с двусторонней системой управления. Он снова прищурил глаза, глядя на фигуру на высоко врезающейся в небо скале. Кених, один. Кених, как мираж, как образ.

Гаррисону пришла мысль.

Сюзи, доберман-пинчер, достаточно осязаемая, чтобы он мог почувствовать ее, когда она прижималась к нему, была всего лишь собакой-привидением, воплощением существа из другого мира или жизни. Кених тоже. Очень хорошо, если Гаррисон смог вызвать эти образы живых существ силой своего сознания, если он смог притащить их из другого Мира, – сможет ли он так же вызвать образ неживого объекта? Кених был неполон без автомобиля, как картина без рамы.

Гаррисон зажмурил глаза.., и когда в следующий раз он открыл их, еще дрожавшие очертания серебристого “мерседеса” виднелись за более темным силуэтом мужчины, который сейчас махал Гаррисону и делал знак вытянутой рукой.

Вот этого-то Гаррисон и ждал, – этого знака. Теперь он знал наверняка, что был близок к концу поиска, что Кених указывает путь к его последней цели.

За Кенихом теперь расстилались долины и океаны, которые Гаррисон видел прежде во снах, населенные ящерицами земли с необычной растительностью и причудливыми скальными образованиями. За Кенихом также высились покрытые облаками вершины залитых лунным светом гор и серебристые озера Левиафана. Но впереди.., впереди ждал извилистый горный перевал, над которым, широко расставив нот и уверенно показывая путь, стоял Кених.

Путь через перевал. Путь к последнему противостоянию.

Гаррисон помахал в ответ фигуре на скале и въехал на Машине на извилисто закручивающийся перевал. А позади Кених и автомобиль медленно растаяли в дрожащей дали. А за перевалом...

За перевалом к берегу, омываемому огромным черным маслянистым озером, спускался лес мертвых деревьев-скелетов. А на середине озера неясно вырисовывалась черная скала, и построенный на ней черный замок блестел как уголь или черный янтарь.

И где-то в этом замке была Черная Комната с запретной тайной. И в открытии этой тайны заключался конец поиска.

А также конец человека, который был Ричардом Гаррисоном.

Глава 17

На маленьком, поросшем деревьями, холме, возвышавшимся над жилищем Гаррисона в Суссексе, в невысокой траве, под опущенными ветками куста лежал Кевин Коннери, наблюдая в бинокль за входной дверью дома. От возбуждения его дыхание было резким и прерывистым. Он ждал здесь уже три дня и ночи, пока наконец человек, самый ненавистный из всех на белом свете, не вернулся. Несколько минут назад Вилли Кених вошел в дом, но для Коннери каждая из этих минут показалась часом.

Несмотря на пробивающиеся через листву пятна солнечного света, пропитанная влагой родника земля под кустом была прохладна, но Коннери вспотел. Это был горячий пот ожидания, сладкий пот мести. Ирландец вытер лоб, осторожно трогая укусы насекомых: они раздулись на его покрытых шрамами носу и щеках. Его пальцы ощупали шрамы – безобразные белые борозды на ландшафте лица, и он вновь вспомнил откуда они появились.

Он вспоминал, как летел головой через витрину, как из-за его естественного нежелания искать настоящего доктора затянулось лечение, как “медик” из ИРА в конце концов наложил ему швы, но ярче всего он помнил человека, который швырнул его в эту витрину. Вилли Кениха.

После этого его унизили “увольнением из рядов по причине непригодности”; и, наконец, ему, с жуткой от шрамов внешностью, посоветовали просто “убираться”. И это был совет, которым он не мог пренебречь. Он стал обузой; он не мог делать другую работу, выбросив из головы то, чем занимался раньше. А любое рискованное дело вне ИРА (он всегда был отъявленным преступником) было неосуществимо: его слишком легко можно было опознать. Что же касается его мужских способностей, даже до “несчастного случая” он был уродлив, но теперь..? Кто посмотрел бы на него теперь?

Сейчас он с большим трудом мог купить себе даже дешевую шлюху.

И все это гноилось в его сердце, и черного гноя ненависти было больше, чем желтого гноя, который отравлял сто семьдесят ужасных швов на липе. Год назад он засек Кениха и его слепого хозяина на большом вечере в отеле “Хилтон” в Лондоне. К тому времени Коннери был старшим носильщиком в этом отеле, и все шло хорошо до тех пор, пока он снова не увидел Кениха и старые болячки снова не заныли.

Выяснить о Кенихе было просто: где жил, что делал, только время его приходов и уходов составляло маленькую трудность. А затем...

За последние двенадцать месяцев Коннери затратил значительные деньги, время и энергию и собрал о настоящей жизни и положении Кениха намного более полный материал, чем любое досье охотника за военными преступниками. И все это время он позволял своей ненависти кровоточить и гнить, пока она не стала нарывать. В трясине его сознания зародилась месть, которую можно было считать выполненной только со смертью Кениха.

Что касается способа убийства, – тут все ясно. Коннери всегда был “спецом” по взрывным устройствам. В конце концов, на этот раз он повторится, это правда, но он знал, что может довериться своим талантам в этот самый последний раз. Наконец, возможность представилась. Ирландский друг в Гатвике известил Коннери, что Кених полетел в Германию, имея обратный билет с открытой датой. Без сомнения, короткий визит, потому что Коннери теперь знал, что Кених редко оставляет Гаррисона дольше, чем на неделю или около того, – это было кстати. Два или три дня будет больше, чем достаточно.

И теперь, первый раз за всю жизнь, как он себя помнил, его везение казалось неистощимым. Не только Кених, но сам Гаррисон тоже отсутствовал в доме в Суссексе; и молодая жена слепого человека очень часто уезжала в гости; и хозяйская огромная собака находилась в питомнике в Мидхесте! Что могло еще больше облегчить его задачу?

Это должен был быть автомобиль, конечно, тот огромный серебристый “мерседес”, единственным водителем которого был Кених, за исключением очень редких случаев. Вчера Коннери проник в гараж и установил под капотом бомбу, расположив ее близко к приборной доске со стороны водителя, и с тех пор ждал, наблюдал и потел в ожидании.

Он приготовился ждать несколько дней (довольно много пустых бутылок и банок наскоро были закопаны в неглубокой яме, в рюкзаке еще оставались несколько полных бутылок и еда, а скатанный спальный мешок находился под рукой под кустом, – все подтверждало непреклонность его намерений), но в этом не было необходимости. Кених вернулся раньше, чем предполагал Коннери, несколько минут назад он вошел в дом.

Теперь этому стриженому немецкому ублюдку остается лишь выйти...

Вышел!

Везение Коннери было неизменно. Словно его желание вывело Кениха из дома, более того, немец направился прямо в гаражу.

– Я не уверен, что ты попадешь туда, куда собираешься поехать, – прошептал про себя Коннери, – но могу поспорить на последнюю, заработанную собственным горбом десятипенсовую монетку, что никуда ты не поедешь! – и его шрамы побелели, когда он улыбнулся мрачной, отталкивающей улыбкой.

* * *

Гаррисон начал швырять себя и Машину раз за разом на Стену Силы, невидимый силовой экран, исходящий из замка. Пот напряжения уже покрыл его кожу, а кости дрожали от повторяющихся толчков. Но он знал, что должен продолжать, должен пробиться, добиться успеха, довести свой поиск до конца, прежде...

Прежде, чем произойдут предсказанные несчастья. Но в то же время (кошмар крушения) он подозревал, что было слишком поздно; это подозрение укрепилось, когда он услышал треск ломающихся белесых деревьев-скелетов, доносившийся из леса за ним. Это был, конечно, Кених, мог быть только Кених, ведущий “мерседес” напролом через лес, прокладывавший дорогу через все, что стояло на пути.

Гаррисон повернул голову, чтобы посмотреть, и как раз успел, увидеть, как “мерседес” застрял на липком берегу.

В следующее мгновение немец выбрался из машины и закричал, – Ричард, Ричард, я пришел, чтобы снять тебя с Машины. Я должен вытащить тебя с Психомеха!

Гаррисон покачал головой и поднял руку, останавливая Кениха.

– Нет, Машина теперь моя. Я в безопасности на Машине.

Но Сюзи услышала, поняла их разговор и согласилась с Кенихом. И первый раз в жизни она обратила внимание на слова другого человека – не ее хозяина, к тому же, совершенно противоположные желанию хозяина, она вцепилась в рукав Гаррисона, пытаясь стащить его с Машины. Однако, это было нелегко сделать; Гаррисон с отчаянием прильнул к металлопластиковой махине, пока, в конце концов, зубы Сюзи не порвали его куртку. Потеряв равновесие, она падала с воем, извиваясь в воздухе, на покрытый дегтем, берег, на который набегало черное озеро.

Вслед за тем появился человек-Бог Шредер, огромное кричащее лицо в небе.

– ПРИМИ МЕНЯ. РИЧАРД! ПРИМИ МЕНЯ И ПОБЕДИ. ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ...

Но лицо было теперь другим, – полное отчаяния и страха. Это было напряженное лицо, знающее о собственной слабости, лицо предстоящей неудачи.

– Прими его, Ричард! – закричал снизу Кених, вытаскивая ноги из дегтя. – Вспомни о вашем соглашении...

– Нет! – пронзительно закричал в ответ Гаррисон. – Я прошел через испытания и победил, я сам боролся. Он не нужен мне, – я нужен ему! И почему он должен жить во мне? Где был человек-Бог, когда я сражался с тиграми-зомби? Где он тогда был?

– РИЧАРД, ТЕПЕРЬ Я СЛАБ, – и, действительно, голос человека-Бога казался слабее. – Я УГАСАЮ. МОЯ СИЛА уходит ИЗ МИРА, МОЙ СВЕТ ДОГОРАЕТ. В КОРАЛЛОВЫХ ПЕЩЕРАХ Я ПЫТАЛСЯ ПРИЙТИ К ТЕБЕ, НО МНЕ НЕ ХВАТИЛО СИЛ. ДА И КАКАЯ ПОЛЬЗА? ТЫ ВСЕ РАВНО НЕ ПРИНЯЛ БЫ МЕНЯ. НЕТ, Я ДОЛЖЕН ПОБЕРЕЧЬ МОИ СИЛЫ. НО СЕЙЧАС..? ЭТО МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС. ТЫ ДОЛЖЕН ПРИНЯТЬ МЕНЯ СЕЙЧАС ИЛИ МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ. А ЗАТЕМ НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ ТЕБЯ, БОЛЬШЕ НЕ будет Кениха, БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ СЮЗИ. ПРИМИ МЕНЯ СЕЙЧАС, РИЧАРД, ПОЖАЛУЙСТА!

Гаррисон почувствовал, что разрывается. Он зарычал, выплескивая свою муку в глаза Шредера, Кениха, Сюзи и повернул Машину, пока она еще раз не столкнулась с невидимой стеной энергии, с Силой из замка. Он должен сделать одну последнюю попытку пробить этот барьер, пересечь озеро и попасть в замок. Затем... Черная Комната!

Туда, где затаился ужас, в Черной Комнате: он должен изгнать этот ужас навсегда.

– Ричард, Ричард! – голосом, полным отчаяния, кричал Кених, – пожалуйста, пожалуйста...

Слыша этот крик, Гаррисон невообразимо мучался. Он повернул голову и посмотрел назад. Серебристый “мерседес”, быстро погружаясь, тонул в дегте, его капот уже исчез, черные пузыри поднимались вокруг, взрываясь липкими ошметками.

Кених с трудом продвигался вперед, его ноги тонули в черной трясине, но все еще двигались достаточно быстро, чтобы удерживать его от жуткого засасывания залива. Он был похож на какое-то неизвестное приземистое насекомое, с ногами в крошечных башмаках из водорослей, спотыкавшееся на пенистой поверхности стоячей лужи.

– ПОВЕРЬ МНЕ, РИЧАРД, – теперь менее самоуверенно громыхал человек-Бог. – ТЫ НЕ ДОЛЖЕН ХОТЕТЬ УМЕРЕТЬ, ТЫ ДОЛЖЕН ВЕРИТЬ МНЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, Я ЗНАЮ, КАКОВО ЗДЕСЬ!

И затем бомба, горящий кубик, завернутый 6 коричневую бумагу, вылетела из неба и повисла над Вилли Кенихом, который боролся с дегтем, доходившим ему до икр.

– Вилли, оглянись! – закричал Гаррисон. Он повернул Машину к крутящейся бомбе и протаранил ее, ослепительно блестевшую над головой Кениха, даже понимая, что эта штука должна скоро раскалиться добела и взорвать его ко всем чертям, он таранил ее снова и снова, отбрасывая прочь от Кениха и помещая себя и Машину между бомбой и застрявшим в трясине человеком.

– ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД! – ревел человек-Бог Шредер. – ПРИМИ МЕНЯ СЕЙЧАС!

Сюзи тоже издала последний отчаянный вой и погрузилась в деготь, ее черное тело исчезло в более черных глубинах. На мгновение показалась только ее морда, затем и она исчезла.

– Сюзи! – вопль Гаррисона был отчаянным и еще более мучительным.

– ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД, И СЮЗИ СНОВА БУДЕТ ЖИТЬ. НА САМОМ ДЕЛЕ ОНА ЕЩЕ НЕ МЕРТВА. НО БЕЗ МЕНЯ ОНА УМРЕТ И ОСТАНЕТСЯ МЕРТВОЙ. ДА И Я ТОЖЕ, И ТЫ, И ВСЕ МЫ!

– Прими его, Ричард! – Кениха теперь засосало, и виднелась только голова.

Бомба ослепительно блестела и вращалась над его головой, которую захлестывал деготь.

– Будь ты проклят, человек-Бог! – в конце концов закричал Гаррисон. – Скажи мне природу этого барьера.

– ТЫ И ЕСТЬ ЭТОТ БАРЬЕР, РИЧАРД! – сразу же ответило лицо в небе. – ЭТО ТВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ СТРАХ. ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ ЗНАТЬ, ЧТО ЛЕЖИТ ЗА ЭТИМ ПРЕДЕЛОМ. ОН В ТОМ, ЧТО ТЫ УЖЕ ЗНАЕШЬ, НО НЕ ПРИНИМАЕШЬ. ПРИМИ МЕНЯ ВМЕСТО НЕГО, И ВМЕСТЕ МЫ СМОЖЕМ ЗАВЕРШИТЬ ПОИСК.

– Обещай мне это! – требование Гаррисона было почти жалобным. – Обещай, что ты поможешь мне заглянуть за пределы, поможешь найти ответ.