Текст книги "Хофманн"

БАДЕН-БАДЕН, ОКТЯБРЬ 1984‑ГО

Сухой воздух, температура 54°C – это просто блаженство! Хорошая была идея пойти сюда, подумал Винсент. Он любил бывать в этих банях «Фридрихсбад», напоминающих скорее дворец в стиле модерн. А «римско-ирландский» зал поистине самое подходящее место, чтобы расслабиться и отключиться от всех забот. И хотя тело и душа его пребывали в состоянии спокойствия и умиротворения, мысли то и дело возвращались к заметке в «Цюрихер цайтунг» о событиях в Базеле. Этот федеральный советник Бургер видимо влип в очень неприятную историю. Он, конечно, твердил, что невиновен и что ничего не знал об ужасных событиях в его доме, но его репутация уже подмочена. В его доме из его же револьвера убит собственный адвокат, его же галстуком задушена проститутка – это такое пятно, смыть которое не так-то просто. Нетрудно догадаться, что теперь на его политической карьере можно поставить крест, она кончится тихо и бесславно. Сам Винсент считал, что это несправедливо – бедняга не виноват, что ему подложили такую свинью, но покуда убийца не найден, печать позора будет лежать на нем; по этой части Винсент хорошо разбирался в политике, хотя бы уже по рассказам Эдварда. Честно или нечестно – таких понятий там не признавали. Ему не терпелось узнать, что скажет Эдвард по поводу его отчета. Сегодня он должен позвонить. Винсент уже полтора дня находился в Баден-Бадене, но они договаривались, что будут созваниваться именно в эту среду.

После теплых воздушных ванн он перешел к горячим – 70°C, – потом был массаж с мылом и жесткой щеткой и, наконец, он очутился в парилке, где увидел еще одного посетителя. До сих пор он был совершенно один, что в такое раннее время – 9 утра – его ничуть не удивило. Разумеется, в отпуске все стараются поспать подольше, но сегодня у него была масса планов, и потому он попросил разбудить себя пораньше. Курортный сезон уже кончился, поэтому отсутствие посетителей его не удивляло. На верхнем ярусе, облицованном кафельной плиткой, сидел мужчина средних лет – примерно моего возраста, подумал Винсент. С некоторой завистью он отметил про себя, что у незнакомца хорошо тренированная спортивная фигура и отличный, ровный загар. Сам он уселся на нижнем ярусе. Незнакомец поднял глаза на настенные часы, улыбнулся Винсенту, кивнул ему и вышел из парной. Через 10 минут Винсент тоже перешел вслед за ним в парилку номер 2. Пять минут пролетели там незаметно, и Винсент продолжил процедуры в подогреваемом бассейне. Он погрузился в воду узкого мраморного бассейна и стал вкушать тишину и покой. Он мог бы, конечно, принимать все эти ванны прямо в гостинице – горячие серные ванны или с корой дуба, – но в бане он получал целый комплекс процедур из ванн, массажа, парной: это помогало очиститься от шлаков, а в перерывах расслабиться, отключиться от всего. Короче – ни с чем не сравнимое удовольствие. После бани он чувствовал себя бодрым, полным энергии, это он хорошо помнил по своим прежним посещениям. Выйдя из горячей струйной бани, Винсент перешел в так называемую большую ротонду термальной динамики. Большой круглый бассейн располагал к спокойному, размеренному плаванию. Здесь он встретил того самого незнакомца. Винсент почувствовал, что надо, наверное, хоть как-то с ним пообщаться, ну, сказать, что ли, пару общих фраз. Он стал судорожно вспоминать весь свой скудный запас подходящих немецких слов и выражений и наконец произнес: «Гутен таг». Незнакомец приподнял левую бровь, и ироническая улыбка заиграла на его узких губах.

– Хай, меня зовут Тед Хантер, – сказал он по-английски с резким темповым акцентом, выдававшим жителя Восточного побережья Штатов. Винсент был поражен, что незнакомец заговорил с ним на его родном языке.

– О, меня зовут Винсент Браун. Что, мой немецкий совсем никуда не годится?

– Я не знаю, на что годится ваш немецкий, но ваш акцент не спутаешь ни с каким другим. Вы здесь тоже по делам?

– По делам? Я? Ах, да нет, Боже мой! Если бы по делам, я бы никакого удовольствия не получил! Нет, нет, у меня отпуск, я пришел посмотреть отреставрированные бани.

– Вы часто здесь бывали?

– Да, можно сказать, часто. Первый раз в 1982 году, но тогда я приезжал сюда по службе, бани как раз полностью перестраивались, но сейчас ничего не заметно: прежний шарм сохранен, классная работа! А вас какие дела привели в этот очаровательный город?

– Я журналист.

– От какой газеты?

– Я пишу для разных изданий. А вы?

– Я работаю в страховой компании. Занятие довольно безрадостное и скучное. А о чем вы собираетесь писать здесь?

– Через два дня начинается международный конгресс по зоологии. Я когда-то изучал зоологию, мне не раз приходилось писать на такие темы. Вот эти два дня перед началом конгресса для меня тоже своего рода отпуск. Потом закрутится карусель. А после конгресса мне надо сразу ехать домой.

– Если вы сегодня свободны, мы могли бы вечером вместе что-нибудь предпринять.

– Неплохая идея! У вас уже есть какой-нибудь конкретный план?

– Нет, но я могу после обеда позвонить вам в гостиницу или оставить для вас записку – где вы остановились?

– В «Холлидей-инн». Я взял напрокат машину, могу за вами заехать. Вы в какой гостинице живете?

– В «Бадишер хоф».

– А вы, видно, неплохо зарабатываете в своей страховой конторе!

– «Холлидей-инн» тоже не дешевая ночлежка!

Оба рассмеялись, но смех получился несколько неестественным. Винсенту этот американец показался чересчур прямолинейным, и он уже жалел, что договорился с ним о встрече. Они вышли из ротонды и отправились в комнату отдыха. Закутанный в простыни, Винсент разглядывал темные деревянные панели и спрашивал себя, почему этот Хантер так его раздражает. Может быть, потому, что он всегда представлял журналистов как-то иначе? Да нет, ерунда, уговаривал он сам себя, шаблонное мышление. Но раздражение не проходило. Они оба сидели молча, расслабившись. На улице их пути разошлись, и Винсент отправился на почту звонить Эдварду.

Центральный почтамт на площади Леопольда в это утро был почти пуст. От брата Винсент в свое время получил номер телефона одного маленького, затерянного в Шотландии коттеджа. Эту хижину в окрестностях Инвернесса Эдвард использовал в качестве своей запасной конспиративной квартиры, телефон там, кстати, он был в этом уверен, не подслушивался. Так что можно было говорить все прямым текстом. Прошло некоторое время, прежде чем Эдвард снял трубку. Голос звучал отрывисто, как будто ему пришлось бежать к телефону.

– Молодец, что позвонил, Винсент. Как у тебя дела? Ты без проблем выпутался из этой истории?

– Из какой истории, черт побери?

– Брось, не надо притворяться, у нас мало времени. Я имею в виду историю в Базеле, разумеется. Ты проследил за Клаудией? Слышал стрельбу, видел, кто убил Майера?

– Говори помедленнее, а то у меня что-то голова идет кругом. Да, я наблюдал за Клаудией. У нее был один странный разговор по телефону, я не знаю с кем, но, похоже, что она от кого-то получила задание убить одного человека. В тот день я пошел за ней, но ничего такого не заметил. На Базельском вокзале она взяла из камеры хранения чемоданчик, похожий на футляр для флейты, потом бродила по городу, заходила перекусить и, наконец, отправилась на лодке вверх по Рейну к тому самому дому, к нему можно подъехать и со стороны реки. Когда я, со всякими приключениями, тоже добрался до этого места, я увидел ее стоящей у дерева перед домом. Потом она повернулась и пошла, так что мне пришлось бежать во всю прыть, чтобы она меня не заметила. А в конце я просто потерял ее из виду. Нет, постой, она еще кому-то звонила, ну вот и все. Больше я ничего не знаю, к сожалению. Кстати, фамилия убитого Арм, а не Майер. Но я не видел, чтобы она в него стреляла. Не думаю, что это была она, ведь речь шла о пистолете, принадлежащем Бургеру, именно из него стреляли, не так ли?

Эдвард вздохнул.

– Знаешь, иногда я завидую твоей наивности, Винсент! Кажется, ты вообще ничего не понял из происшедшего. Я знаю, что писали газеты, но благодаря одному хорошему другу из базельской кантональной полиции мне известно и то, чего газеты не писали: убитых было трое – девушка, этот доктор Арм и еще некий Готтлиб Майер, он-то, видимо, прикончил девушку и Арма. А Майера застрелили из особой винтовки, и сделала это, совершенно очевидно, Клаудиа Бреннер. Один мой близкий приятель из ЦРУ – без хороших друзей нигде не обойтись! – так вот, этот знакомый из ЦРУ рассказал мне, кто такая на самом деле Клаудиа Бреннер, конечно, помимо ее журналистской маскировки: она знаменитый агент ЦРУ «ФАЙЕРФЛАЙ», профессиональная убийца! Поэтому я и попросил тебя немного понаблюдать за ней. Что ты и сделал. Но теперь тебе надо срочно, не вызывая никаких подозрений, вырвать Пьера из-под влияния этой особы. Я целиком полагаюсь на твою интуицию.

Винсент ошарашенно смотрел на диск телефона.

– А как же мне это сделать? Я имею в виду – не вызывая подозрений? Ничего у меня не получится! – Голос у него сразу потускнел и стал монотонным.

– Придумай что-нибудь. И не выпускай эту женщину из поля зрения. Знаю, знаю, не говори ничего: ты в отпуске и, к тому же, не обучен следить за людьми. Но тебе и не надо за ней следить. Когда я говорю, не выпускай из поля зрения, я имею в виду только, чтобы ты узнал, в городе ли она еще, а если уехала, то куда. Тебе вполне достаточно так, ненароком, время от времени где-то встречать ее: в театре, на прогулках. Будь поближе к ней и Пьеру, вот и все.

– Вот и все, – механически повторил Винсент последние слова своего брата. Ход его мысли был ему совершенно понятен, только вот мозг отказывался принять услышанное. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться.

– Вот и все, ты говоришь? А по твоим словам выходит, что я в Базеле дал маху. Почему ты не используешь профессионалов? У тебя же хватает сотрудников. Я‑то тебе зачем нужен?

– Успокойся, Винсент. Ради Бога, прошу тебя, успокойся. Мне нужна твоя помощь! На то есть причины. И в Базеле ты вовсе не дал маху. Как бы то ни было, ты подтвердил, хоть и косвенным образом, правильность моих предположений и еще кое-какие вещи, которые я узнал от других людей. Так что теперь нам совершенно точно известно, кто эта женщина на самом деле.

– Но тогда, Боже мой, тогда надо срочно предупредить Пьера!

– Только не пори горячку! Тебе ни в коем случае нельзя высовываться, чтобы не вызвать подозрений. Здесь речь идет о жизни и смерти!

– Ну спасибо! Звучит очень обнадеживающе. Может, мне прямо сразу в обморок упасть? Ладно, не бойся. Но от всего того, что я сейчас услышал, у меня, мягко говоря, что-то глотка пересохла. Клаудиа, милая, добрая, старушка Клаудиа – шпионка и убийца! Нет, от всего этого можно сойти с ума!

– Прошу тебя, Винсент, возьми себя в руки. Твое состояние мне понятно, но тут ничего не поделаешь. Мне самому не хотелось втягивать тебя в эту историю, но, поверь мне, другого выхода у меня не было. Ты справишься, вот увидишь. А теперь пойди и выпей глоток чего-нибудь и успокойся. Потом договорись с Пьером о встрече. И пригласи его, что ли, в Лондон – ну, там посмотришь. Но только, ради Бога, держи себя в руках!

Винсент глубоко вздохнул и кивнул головой.

– Ладно, все нормально, я уже почти в порядке. Прямо сегодня позвоню Пьеру и объявлю ему, что я в Баден-Бадене. Ах, черт, на сегодня я не могу назначить с ним встречу, только на завтра. Сегодня утром в бане я что-то так размяк физически и морально, что договорился о встрече с совершенно незнакомым американцем, журналистом каким-то, Тед Хантер, кажется, его зовут.

Эдвард на это сообщение никак не отреагировал, в трубке стояла полная тишина, и на какой-то момент Винсенту показалось, что их разъединили.

– Алло, алло, ты меня слышишь?

Прошло еще несколько секунд, показавшихся вечностью, прежде чем Эдвард вновь заговорил. Его голос звучал немного сдавленно.

– Да, да, я слышу. Извини, я задумался. Ну, хорошо, встреться с Пьером завтра, думаю, это будет не поздно. Но сейчас, мне кажется, важнее, чем когда бы то ни было, не потерять из виду Клаудиу Бреннер. Если будет что-то срочное, позвони мне сразу по этому же телефону. А если ничего не произойдет, звони… ну, скажем, через неделю: в среду, семнадцатого, в это же время.

– Но у меня тогда отпуск уже почти закончится.

– Вот именно. Ну, пока. Звони.

Эдвард повесил трубку. Какое-то время Винсент продолжал стоять заторможенный, с трубкой в руках. Потом стряхнул с себя оцепенение, положил трубку и подошел к окошечку, чтобы оплатить разговор. В своем нервозном состоянии он обостренно воспринимал все происходящее вокруг, и от него не ускользнуло беспокойство телефонистки. На мгновение он даже подумал, что она могла их подслушать. Но на его вопрос, не случилось ли что-нибудь, она ответила, что телефонная связь между центром города и районом Баден-Ост оказалась прерванной из-за повреждения водопровода, и поэтому такая нервотрепка, особенно когда идут срочные звонки. Винсент пробормотал какие-то слова сочувствия и покинул почтамт.

Светило солнце, было тепло – термометр показывал 20 градусов, но настроение у Винсента было уже испорчено. Он вдруг почувствовал себя неуютно. Спокойствие и размеренность курортного города, еще сегодня утром так благотворно на него влиявшие, теперь показались ему искусственными, фальшивыми, как красивый фасад, но за этим фасадом – смерть. В таком раздерганном состоянии, почти в прострации, он пересек украшенную ротондой из флагов площадь Леопольда. Поравнявшись с магазинами одежды «Штрункман и Майстер» и «Марион моден», Винсент приостановился от удивления: раньше здесь находился книжный магазин, такой трудно не запомнить, потому что там был богатый выбор книг и отличные эксперты-консультанты. Но, может быть, он все-таки что-то напутал, подзабыл? Однако, пройдя еще буквально несколько шагов, он остановился в оцепенении. Как же так, он прекрасно помнил, что тот угловой дом занимал респектабельный бюргерский ресторан «Зиннер-экк», принадлежавший семье Брудер. Теперь же в начале пешеходной зоны старого города угнездилось другое, в понимании Винсента просто кошмарное, заведение. Большая литера «М», эмблема американских закусочных быстрого обслуживания «Макдональдс» всегда была для него символом заката культуры. Он почувствовал себя почти в Лондоне, где эти безликие современные кормушки все больше теснили храмы кулинарной культуры и плодились, как сорняки. Какая великолепная кухня была в «Зиннер-экк»! Он во всех деталях помнил, как семь лет назад они приехали с Патрицией в Баден-Баден и заказали в «Зиннер-экк» домашнее жаркое на двоих, а к нему три пузатые бутылки вина «Штих ден бубен» – все было так вкусно: нежное розовое мясо, сочные овощи в масле, горка картофельных клецок и, конечно, вино – прекрасное, терпкое, белое фруктовое вино. Этот вечер с его земными наслаждениями врезался в память еще и потому, что он был одним из последних, если не последним, когда они с женой ощущали взаимную радость и гармонию. Спустя год он поехал в отпуск уже с Жанетт. С тех пор в его семейной жизни все пошло наперекос. И вот он снова здесь, и снова его внутренний мир готов рассыпаться на куски. Погруженный в мрачные мысли, он повернул налево, пересек Луизенштрассе и слегка углубился в Софиенштрассе, тоже ставшей пешеходной зоной. Слева от него, рядом с гостиницей «Райхерт», по обе стороны пешеходной зоны стояли столики ресторанчика «Ле бистро». Вспомнив о совете брата, он решил принять аперитив.

Белый стул с удобным сиденьем, мартини со льдом, теплые лучи октябрьского солнца – все, казалось бы, прекрасно, но Винсент чувствовал, как что-то сковывало его все больше, обволакивало серым покрывалом, не давало наслаждаться окружавшей его красотой. Винсент быстро выпил мартини и тут же заказал еще один. Он сделал медленный глубокий вдох. Эдвард прав – нельзя поддаваться панике, убеждал он себя. И все равно, как он ни старался, ему никак не удавалось отделаться от тягостной мысли, что милая, обаятельная, веселая Клаудиа, к которой он относился с симпатией, оказалась не просто шпионкой (или агентом – какая разница), но еще и убийцей, хладнокровной профессиональной убийцей! Эта новость шокировала его до глубины души. Эх, если бы Жанетт была рядом! Но, может, ему следовало трактовать ее отсутствие тоже как дурное предзнаменование? Ведь она поехала к умирающей тетке. На минуту он закрыл глаза и вновь почувствовал, что впадает в парализующую, паническую прострацию. Он снова сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Все напрасно. Как тут ни крути, от фактов никуда не денешься. Теперь надо как можно быстрее и без лишнего шума спасать Пьера. А после он вернется в свой мир и наведет там порядок, не откладывая дела в долгий ящик, чтобы Жанетт могла переехать к нему. Когда через неделю он вернется в Лондон, он сразу пойдет к Джеймсу. Конечно, Патриция вначале будет шокирована, но в конце концов она поймет, что их брак существует только на бумаге и нет больше никакого смысла его продолжать. Она наверняка согласится на развод и не будет чинить ему препятствий. Если бы у них были дети, все было бы по-другому, мелькнуло у него в голове. Но Патриция не могла иметь детей, а взять чужого ребенка на воспитание не хотел уже он. А с Жанетт у него могут быть дети, ну да, даже наверняка. Но в каком ужасном мире им предстоит жить! И луч надежды, осветивший на какой-то миг его душу, бесследно растаял, уступив место новому приступу страха. Он допил второй мартини и заказал третий.

Третий аперитив он выпил также быстро, как и второй, и сразу ощутил определенное облегчение, обманчивую расслабленность, не раз обретаемую им при помощи алкоголя. Но это предел, больше до обеда пить нельзя. Да, действительно, подошло время обеда. Голода он, правда, не чувствовал, но, с другой стороны, три мартини все же пробудили в нем легкий аппетит. Размышляя, обедать ли ему вообще, а если да, то где, он меланхолически разглядывал прохожих. Вот какой-то мужчина вышел из гостиницы «Райхерт». Винсент, сидевший наискосок от входа в гостиницу, сначала не обратил на него внимания. Но когда мужчина остановился под маленьким выпуклым козырьком и стал озираться по сторонам, Винсент его разглядел и узнал. Улыбка засияла на его лице. Он вскочил, подбежал к человеку у гостиницы и схватил его за рукав.

– Ханнес, с ума сойти! Что ты здесь делаешь?

Винсент не мог заметить, что тот, кого он назвал Ханнесом, вздрогнул от неожиданности и бросил на него удивленный взгляд: они стояли в тени, к тому же на Винсенте были темные очки, но человек быстро взял себя в руки и ответил Винсенту самой сердечной улыбкой.

– Бог ты мой, Винсент, мир тесен. Не успели мы с тобой попрощаться в Лондоне, как снова встретились.

– Что ты делаешь тут? Ты мне не говорил, что в этом году собираешься еще раз на Запад.

– В Лондоне я еще не знал, что меня снова пошлют на ежегодный конгресс биологов, что я смогу сюда приехать. А у тебя, я полагаю, отпуск, или тебя привел в этот прекрасный город какой-нибудь страховой иск?

– Нет, нет, я в отпуске. Неделю пробыл в Базеле, а теперь вот приехал на полторы недельки сюда. А ты сколько уже здесь?

– В понедельник приехал. Конгресс начинается только через два дня, но мне дали поблажку и позволили приехать на пару дней раньше, чтобы до конгресса встретиться с коллегами.

– Я хотел пойти перекусить. Не составишь мне компанию?

– Сейчас, к сожалению, не могу. Мне надо срочно позвонить.

– Жаль… но ты ведь еще долго здесь пробудешь? Думаю, время у тебя найдется, даже если будешь сильно занят на конгрессе.

– Конечно. Позвони мне как-нибудь. Если не застанешь, оставь записку. Я живу здесь, в «Райхерте».

– Отлично, я позвоню! Пока, до скорой встречи!

Они пожали друг другу руки, и Хофманн быстро зашагал в сторону Леопольдплатц. Винсент некоторое время в задумчивости смотрел ему вслед и, заметив бросавшего в его сторону недоверчивые взгляды официанта из «Ле бистро», поспешил заплатить за мартини. Он был рад встрече со старым знакомым и посчитал это добрым знаком. Теперь все будет хорошо. Он решил вернуться в свою гостиницу и съесть там какую-нибудь малость, например салат. На душе у него стало легко, и он отправился в путь.

* * *

Следя беспокойным взглядом за почтовым служащим, просматривающим корреспонденцию «до востребования», он вспомнил, как подозревал в свое время Винсента Брауна в том, что он работает на своего брата Эдварда. Как он запаниковал тогда в Базеле, когда встретил англичанина. А он приехал просто как турист. И все-таки – странное совпадение, что этот Браун все время оказывается в самой горячей точке. В Лондоне он, пожалуй, не удивился бы, но в Базеле и здесь, в Баден-Бадене, все это выглядело настораживающе. Он не верил в случайные совпадения. То, что другие люди считали случайными совпадениями, он называл событиями, подоплека и взаимосвязь которых от посторонних были скрыты. Иногда и ему не были известны все тайные причины и мотивы, но он знал, что случайностей не бывает. Все можно было логически объяснить. Служащий почты повернулся к нему и с сожалением развел руками.

– Очень жаль, господин профессор, но для вас ничего нет. Хофманн смотрел мимо него в пустоту. Лицо его стало жестким. Он поблагодарил служащего и вышел из здания почты. Сегодня информация должна была уже прийти. Ее отсутствие озадачило его. Ближе к вечеру надо будет еще раз зайти на почту. Хотя он не испытывал голода, но все же решил чего-нибудь поесть. Он пересек Леопольдплатц и очутился перед американской закусочной. Бутерброд с котлетой был пресным и безвкусным, он его не доел. Стаканчик с лимонадом тоже остался почти не тронутым. В гостинице портье вручил ему вместе с ключом от комнаты телеграмму. Он запер дверь изнутри и некоторое время с удивлением рассматривал конверт. Никто не мог знать, где он остановился, кроме… Он поспешно вскрыл конверт:

«Напали на наш след – пришлось лечь на дно – не могу выбраться из Восточного Берлина – будь осторожен, твой противник смертельно опасен – связь через две недели у Тюльпана – конец».

Он медленно опустился в кресло и положил телеграмму на журнальный столик. Послание превзошло его худшие ожидания. Он даже представить себе не мог, что вражеское кольцо так тесно сомкнулось вокруг них. Он взял себя в руки: нет, еще не все потеряно. У него еще сохранилось несколько надежных друзей в важных стратегических точках мира. Их, правда, не так много, но все же… К тому же здесь он должен выйти на связь с Курагиным. Ему приходится сражаться сразу на двух фронтах: с одной стороны, на него насели три кагэбэшника, их, наверное, надо нейтрализовать в первую очередь, чтобы затем заняться основным своим соперником, интересы его представлял этот самый Готтлиб Майер. Он надеялся, что ему удастся, если не выключить этого, почти неизвестного противника, то, по крайней мере, держать его на дистанции еще две недели, пока он не получит новую информацию. «Явка Тюльпан» – он не был там уже много лет. А существует ли сейчас вообще это маленькое кафе в Брюгге? Наверное, да, иначе ему не назначили бы место встречи именно там.

Первым делом надо теперь выйти на контакт с Курагиным. Но, несмотря на изменившуюся ситуацию, он решил не спешить и подождать, как это было условлено заранее, до завтра. Чтобы исключить всякий риск, лучше будет, подумал он, остаться сегодня в отеле, хотя время было совсем еще не позднее. Он посмотрит телевизор, закажет в номер легкий ужин и рано ляжет спать. Хофманн поднялся с кресла и отправился в ванную. Он подошел к зеркалу и довольно долго рассматривал свое лицо. Ему показалось, что морщин у него прибавилось. И вообще вид у него несвежий. Но если пораньше лечь спать, это можно поправить. Шок, вызванный телеграммой, почти прошел, и он переключился на то, что ожидало его завтра. Его миссия просто обязана была увенчаться успехом, да иначе и быть не может. И тогда вместе с братом, когда он к нему присоединится, он сможет наслаждаться свободой, жить в тишине и спокойствии. Нет, у него не было никаких иллюзий относительно «западных свобод». Их просто не существует. Конечно, людям, живущим на капиталистическом Западе, проще разъезжать по свету, знакомиться с другими странами и культурами. А в остальном рабочие, служащие, вообще все работающие за зарплату, оставались такими же угнетенными, как и во времена Карла Маркса, в этом он был абсолютно уверен. Более или менее продолжительные отпуска /в разных странах по-разному/, широкие возможности занять свое свободное время, лучшее медицинское обслуживание, определенная система обеспечения в старости и, в какой-то мере, лучшая оплата труда – все это использовалось для того, чтобы внушить трудящимся, что они свободны, независимы и вольны сами распоряжаться своей судьбой. Какой грандиозный обман! Его губы вытянулись в тонкую, резко очерченную полоску, уголки которой были опущены вниз. А все эти средства массовой информации, особенно телевидение, они же просто служат эксплуататорам как инструмент оболванивания масс. Они рисуют волшебные картины, рассказывают людям сказки о том, какие они свободные, а значит, счастливые. На самом же деле они все остаются рабами капитализма. Сколько раз он уже вел беседы с братом о том, как опасна магическая притягательная сила телевизионной пропаганды свободы и счастья людей на Западе для граждан Германской Демократической Республики, теряющих под ее воздействием способность оценивать по достоинству достижения реального социализма и, как загипнотизированные, ловят сигналы с якобы свободного Запада. Они игнорируют даже рассказы беженцев из ГДР, которые, попав в ФРГ, с ужасом осознавали, что не стали более свободными, чем раньше, и вынуждены были платить за свое позднее, слишком позднее прозрение тяжелым душевным надломом, неизбежным в условиях жестокой капиталистической борьбы за существование. И все же они с братом решили провести остаток своих дней на Западе, но не потому, что поддались иллюзиям «золотого западного рая», а по той причине, что жизнь их была в опасности и им потребовалось бежать на Запад. К тому же, хотя каждый из них отлично понимал лживую, продажную, эксплуататорскую сущность Запада, они оба, пусть в разной мере, отдавали себе отчет в том, что у них на родине ситуация отнюдь не безоблачная. Оба, каждый в своей стране, подвергли эту ситуацию такой резкой критике, что только их высокие чины и звания спасли их от крупных неприятностей. Но и этот бастион дал уже трещину, и не за горами то время, когда за их жизнь в стране реального социализма и на родине марксизма-ленинизма не дадут и ломаного гроша. Поэтому-то они, скрепя сердце, и решили остаться на Западе. Определенным образом им сыграло на руку то, что отношения между США и Советским Союзом к тому времени складывались отнюдь не лучшим образом. Разумеется, он не собирался продавать свои документы и информацию американцам, но сам факт напряженности отношений представлял собой определенную гарантию. Правда, в ноябре в Америке будут выборы, но все говорило за то, что Уолтеру Мондейлу едва ли удастся потеснить нынешнего президента Рейгана. И хотя Рейган несколько дней назад во время сессии Генеральной Ассамблеи ООН встречался в Нью-Йорке с Андреем Громыко, в американской внешней политике ничего не изменится. Тут такой человек, как он, будет просто незаменим. По крайней мере, на родине его вряд ли встретят с распростертыми объятиями. Он прекрасно помнил, какое раздражение вызвало его резкое критическое выступление по поводу «дружеского визита» в Афганистан. Тогда они еще не решались открыто показать свое раздражение, но выступление его не забыли, хотя некоторые члены ЦК теперь уже разделяли его взгляды. Но в том-то и дело, что он единственный, кто высказал свою критику прямо, не скрывая ничего. Со всей решительностью он отверг идею использовать Афганистан в качестве испытательного полигона, плацдарма для продвижения на Тегеран, к нефтяным месторождениям Персидского залива, а позднее и в Индию, игнорируя уроки войны американцев в Индокитае. А окончательно он подпортил свое реноме после того, как осмелился цитировать выдержки из высказываний Мао Цзэдуна по вопросам военной политики и, глядя на мрачные лица членов ЦК, напомнить им одно изречение Мао, смысл которого сводился к тому, что военную ситуацию нельзя оценивать в общем или в абстрактном измерении, а только применительно к конкретной обстановке. С угрюмой миной на лице Дмитрий Устинов возразил ему, что в плане наступления учтены все нюансы и исполнение его не вызовет сомнений. Кроме того, его старый друг Леонид чувствует себя обязанным перед афганским премьером Амином и, с присущим ему упрямством, не хочет слушать ничьих, даже его, Устинова, советов. Позже, когда сам ход событий подтвердил правильность его опасений и несостоятельность расчетов Устинова, популярности это ему ничуть не прибавило. Воистину нет пророка в своем отечестве, особенно если этот пророк вещает о грядущей опасности. И как бы он не любил свою родину – а он с трудом мог себе представить, что придется покинуть ее навсегда, – возврата к прежнему для него уже не было. Завтра будет написана последняя страница этой истории.

Осторожным движением он снял с головы парик, положил его на туалетный столик и стал под душ.

* * *

Желтые розы в хрустальной вазе источали приятный аромат. Дверь на балкон была открыта, и аромат роз смешивался с нежными запахами ранней осени. Когда батлер пришел узнать, не нужно ли еще что-нибудь, он попросил принести из его запасов бутылку «Шато мутон Ротшильд 1945 г., 1‑й Гран крю Пуйяк». Немного рановато, может быть, для такого благородного напитка, но, поскольку на вечер он ничего не планировал, можно было таким приятным образом завершить сегодняшний день. Пока вино еще не принесли, надо было срочно позвонить кое-кому по телефону. Он попросил принести беспроволочный аппарат, набрал номер и после первого же сигнала положил трубку. Через несколько минут его маленький телефон зазвонил. Он снял трубку:

– Прошу вас, присмотрите за женщиной тоже. Больше ждать я не могу. Позаботьтесь о том, чтобы все шло по плану и чтобы она не занималась самодеятельностью.

Он тут же положил трубку. Когда батлер принес вино, он вставил турецкую сигарету в золотой мундштук, прикурил и сделал глубокую затяжку. Эти сигареты врач ему запретил, но отказать себе в удовольствии он не мог – пока еще не мог, как он сам себя утешал. Когда он уже собирался перекусить у себя в номере, ему позвонила графиня Бозан и спросила, не окажет ли он любезность ей и ее мужу поужинать с ними. Он и супруги Бозан постоянно снимали номера в парк-отеле «Бреннер» и часто виделись друг с другом. Кроме того, граф не раз оказывал ему разные услуги, поэтому ему неловко было отказываться от приглашения, хотя, честно говоря, душа у него в этот вечер не лежала к кулинарным деликатесам. Он поблагодарил ее в самых изысканных выражениях, и они условились встретиться в восемь пятнадцать в ресторане их гостиницы. Вздохнув, он положил трубку. У него оставалось еще вполне достаточно времени, чтобы не спеша насладиться вином, но надо было еще переодеться. Может быть, в следующий раз снять номер в другой гостинице? Но, с другой стороны, именно в «Бреннере» он чувствовал себя лучше всего. Он закрыл глаза, с удовольствием смакуя во рту прекрасный напиток.