Текст книги "Хофманн"

ЛОНДОН, ИЮНЬ 1984‑ГО

Эдвард Браун предупредил секретаршу, что обеденный перерыв у него сегодня продлится дольше, чем обычно, и уже в половине двенадцатого покинул штаб-квартиру британской секретной службы МИ‑5, расположившуюся в современном здании из стекла и бетона вблизи вокзала Ватерлоо. Поймав такси, он выехал на Фулхэм-Роуд и направился в Челси, где собирался пообедать со своим братом Винсентом.

Он любил эти совместные обеды, во время которых они обменивались новостями и обсуждали разные сплетни. У обоих были семьи, напряженная, отнимающая много времени работа, свой круг друзей, потому эта прочная договоренность раз в месяц обедать вместе являлась своего рода гарантией, что они не потеряют друг друга из виду. К тому же у них была приличная разница в возрасте. Эдварду в октябре исполнилось 59, а Винсенту в феврале – 43 года.

Такси остановилось напротив ресторана. Эдвард пересек улицу и вошел в ресторан «Королевский вяз». Винсент уже ждал его у стойки. Улыбаясь, они пожали друг другу руки. Братья внешне были не похожи. Эдвард небольшого роста, стройный, спортивного вида, редкие каштановые волосы, тонкое, точеное лицо, темные очки в роговой оправе. И Винсент – высокого роста, с наметившимся животиком, круглым добрым лицом и лучистыми голубыми глазами. По ярко-рыжей шевелюре в нем сразу угадывался ирландец, чего нельзя было сказать о брате.

– Я уже заказал для обоих бифштекс и пирог с почками. Ты что будешь пить?

Эдвард заказал джин, и они сели за только что освободившийся столик.

– Здесь по-прежнему лучше всего готовят бифштекс и пирог с почками, – сказал Винсент, потягивая с наслаждением «Гиннесс».

Эдвард пожал плечами:

– Кому ты это доказываешь?

Они молча стали ждать пока принесут заказ. Как обычно в обеденное время, ресторан был полон. Посетители, в основном, деловые люди и лишь несколько туристов. Гул голосов волнами перекатывался по залу. Пивные кружки, висевшие на крючках у стойки и освещаемые врывающимися через высокие окна лучами солнца, сверкали всеми цветами радуги. Карикатуры, шаржи и гравюры на стенах изображали не только знаменитого владельца этого заведения, но и не менее выдающихся друзей и постоянных посетителей. Дух в зале стоял тяжелый и густой – и от жары, и от ароматов пива, еды и сигаретного дыма. Но возбуждал аппетит – Винсент почувствовал, что проголодался. Когда принесли заказ и они принялись за еду, Винсент заказал еще один бокал «Гиннесса». А потом, когда оба довольные откинулись на спинки стульев и прихлебывали один мелкими глотками свой джин, а другой эль, Винсент весело спросил брата:

– Как тебе это удается? Ты скоро будешь выглядеть моложе меня!

– Я, например, не пью столько «Гиннесса».

Винсент рассмеялся и поднял бокал.

– Ты прав! За твое здоровье! – Он залпом допил бокал и внимательно посмотрел на брата.

– У тебя такое лицо, словно у тебя какие-то неприятности. Вы с Марджи опять не можете договориться – где проводить отпуск?

Эдвард прикрыл глаза.

– Можешь верить или не верить, но мы с Марджи в последнее время стали друг друга прекрасно понимать. – Он вздохнул. – Быть может, потому, что дети уже выросли.

– Скотти уже устроился на работу?

– Да, слава Богу. Две недели назад он получил место ассистента в Королевском колледже. Хочет стать сельским врачом и обязательно где-нибудь близ Борнмута. Ну, ему видней… Нет, с семьей все превосходно. Мы с Марджи в сентябре собираемся на три недели на юг Франции.

– В тот старый загородный дом, где вы уже однажды были?

– Точно! Но ты, все-таки, прав. И я не назвал бы это неприятностями. Скорее всего, это недоразумение или сомнения.

– Это ты и сомнения?

– Ну да, я никак не могу понять…

– Что именно?

– Ах, да, конечно. Извини. Подвинься ближе.

Винсент наклонился к нему, и Эдвард понизил голос.

– Примерно неделю назад наш сотрудник в Москве сообщил странную вещь. Бридл получил информацию, что из Москвы сюда вылетел гэдээровский агент. А за ним следит агент КГБ.

– Ну и что?

– Вот это-то и смущает: мы никак не можем понять – что бы это могло значить? Когда из Москвы приезжает гэдээровский агент, то КГБ за ним не следит. Мы зарегистрировали прибытие обоих, у нас есть их фотографии, но Хофманн – так зовут этого агента Штази – ведет себя как турист. Осматривает достопримечательности и так далее. А Мартоковский – из КГБ – ходит за ним, как собачонка. Мой нюх мне подсказывает, что здесь что-то не так, но что? Вот это меня и беспокоит.

– Тебя обычно так просто с толку не собьешь. На них разве нет досье? Или чего-нибудь, за что можно зацепиться?

– Есть, есть. Это не проблема. Мы установили за ними наблюдение. Хофманн живет в «Айвенго», а Мартоковский напротив, в «Кенилворте».

– Это возле Британского музея? А разве «Айвенго» не на ремонте?

– Было, но теперь опять открыто. Можно сказать, что мы контролируем ситуацию, если бы я знал, о чем вообще идет речь.

Эдвард выпрямился и отхлебнул глоток джина. И тут ему на плечо опустилась тяжелая рука.

– На этот раз ты не уйдешь, старый кутила!

Эдвард поднялся рывком, сунул руку в карман, состроил шутливо-зверскую физиономию и зашипел сквозь стиснутые зубы:

– У тебя нет шансов, брось!

Оба секунду постояли, глядя набычившись друг на друга, потом расхохотались и крепко обнялись. Винсент с улыбкой наблюдал за этой шутливой, дружеской сценой. Показав на третий свободный стул возле их столика, Эдвард сел:

– Садись, Шин. Ты должен с нами выпить! Сколько времени мы не виделись? Года полтора?

Шин Трейси, владелец «Королевского вяза», принес себе ирландский виски и присел к столу. Винсент с легкой улыбкой наблюдал за ним. Он знал, что Трейси тоже ирландец, служил в ирландской армейской авиации, на год старше Эдварда, но родился с ним в один день, 22 октября. Он даже с удовольствием прочел книги Трейси, которые ему как-то одолжил брат: «Запах разбитого стекла» и «Шэйн Скелли и Мэнни Уогстаф». Сейчас они с Эдвардом принялись горячо обсуждать достоинства и недостатки дома, который Эдвард купил в Ирландии. Мысли Винсента потекли в другую сторону. Слава Богу, что Эдвард не спросил его о Патриции. Хотя он все равно рано или поздно узнает. Боже мой, ведь их мать, истовая католичка, своими постоянными инвективами вдалбливала им, что развод – это грех. Но это не помогло. Им с Патрицией просто уже нечего сказать друг другу. Так, по крайней мере, считает он. Патриция же думает, что он просто спятил и надеется, что Винсент когда-нибудь снова станет, как она выражается, нормальным. Но он тверд. Она его просто не понимает. Пытается выдать все за возрастной кризис и взъерошивает его пышную шевелюру. Надо внести ясность в отношения, подумал он, и решил на следующей неделе разыскать Джеймса, школьного товарища и отличного адвоката. Он взглянул на часы. Мой Бог, он совсем забыл. Сегодня, во второй половине дня, приезжает его друг Пьер, и он обещал встретить его в аэропорту Хитроу. Он поспешно извинился перед Эдвардом, на секунду прервавшим свои яростные дебаты с Трейси, и быстро вышел из ресторана.

* * *

Джек Бринэм нервничал. У него был хороший план, но он питал определенное уважение, скорее даже испытывал страх перед своим партнером по переговорам, хотя и не признавался в этом самому себе. Он уже два раза общался с Готтлибом Майером и, хотя сам был профессионалом, все чувствовал себя неуверенно – от этого человека исходил леденящий холод. Он посмотрел на часы – пора. Выйдя из своего номера в гостинице «Айвенго», он прошел по коридору, спустился в лифте в вестибюль и быстро покинул гостиницу. Он не обратил внимания на высокого человека в солнцезащитных очках и с темно-коричневым шнауцером на поводке, следовавшем за ним, соблюдая должную дистанцию. Быстро пройдя по Грейт-Рассел-Стрит, Бринэм по ступенькам сбежал к станции метро «Тоттенхэм-Корт-Роуд». Тугой, дующий порывами поток воздуха, обычный для станций метрополитена, ударил в лицо. Этот ветер нес пыль и мельчайшую копоть, от которой к вечеру любая рубашка принимала такой вид, будто ее носили неделю. Хаотичная суета протискивающихся и толкающихся пассажиров, напоминающая муравьиную хлопотливость, усиливалась грохотом прибывающих и уносящихся в глубь туннелей поездов. Трубы туннелей, выложенные кафелем или просто бетонные, заляпанные плакатами и надписями краской, отражали эхо сотен шагов, умножая его. Бринэм вскочил в готовые закрыться двери вагона поезда, идущего по Северной линии. Он проехал только одну остановку до «Лестер-Сквер», пересел на линию в сторону Пикадилли и вышел на станции «Грин-Парк».

День клонился к вечеру, и косые лучи солнца ослепили его, заставив зажмуриться. Быстрым деловым шагом он пошел по Пикадилли, затем свернул на Уайт-Хорс-Стрит, которая вывела его на Шепардс-Маркет. Здесь он остановился, сделав вид, что хочет перевести дыхание, незаметно огляделся. Ничего подозрительного. И затем быстро вошел в ресторан «Королевский герб». Ресторан только что открылся, и у стойки было всего несколько посетителей. Бринэм заказал лимонад.

Вдруг он почувствовал присутствие Майера, даже не увидев его, даже не услышав, как он подошел. Просто повеяло холодом. Тонкая, точеная рука опустилась на стойку рядом с рукой Бринэма, и тихий спокойный голос с легким немецким акцентом заказал «Джинджер Эйл». Бринэм искоса взглянул на Майера. Высокий рост, льняные волосы, с узким мягким лицом, он не удостоил его взглядом, а внимательно наблюдал, как бармен наливает ему «Джинджер Эйл». Из-за сильных линз очков его глаза казались еще меньше и холоднее. Приняв бокал, он начал маленькими глотками осушать его. Бринэм заглянул в свой опустевший стакан, поставил его, сунул руку в правый нагрудный карман и достал маленький конверт с эмблемой гостиницы «Айвенго». Конверт с эмблемой он положил на стойку рядом со своим стаканом. Изобразив неловкое движение, смахнул его на пол. Не успел он нагнуться, как Майер уже поднял конверт и молча протянул ему. Поблагодарив кивком, Бринэм опять засунул конверт в карман куртки, не без удовлетворения отметив, что это был обыкновенный белый конверт.

Человек, в паспорте которого стояло имя Ханнес Хофманн, погладил свои темно-коричневые усы. Он внимательно разглядывал витрину углового магазина «Тиз энд тэт» – «Всякая всячина». Но не колбасы, красующиеся среди белых горшков с плющом на витрине, интересовали его. В стекле отражался вход в ресторан «Королевский герб». Хофманн не обратил внимания на огромный темно-синий «Ягуар» с номером HJ12HE, бесшумно подъехавший у него за спиной и остановившийся почти рядом, несмотря на двойную желтую полосу, запрещавшую остановку транспорта. Хофманн увидел высокого худого мужчину в очках, вышедшего из ресторана, пересекающего улицу и, как будто, направляющегося к нему. Когда Хофманн обернулся, они оказались лицом к лицу. Жесткий, холодный взгляд заставил Хофманна непроизвольно отступить на шаг. Это длилось всего секунды, затем высокий мужчина резко повернулся и сел на заднее сиденье ожидавшего его «Ягуара», тут же рванувшегося с места. Хофманн, наморщив лоб, задумчиво посмотрел ему вслед. И в этот момент он заметил выходившего из ресторана Бринэма, неспешно направившегося вниз по Шепардс-Маркет по направлению к ресторану «Виноградные грозди». Солнце, голубое небо, теплая погода, туристы – летняя, мирная идиллическая картина. Бринэм, не обращая внимания на отдыхающих на скамьях и фланирующих прохожих, вошел в ресторан с видом и невозмутимостью делового человека, только что завершившего удачную сделку. Прекрасный теплый летний день. Но от одного только воспоминания о холодном взгляде высокого мужчины Хофманн почувствовал холод между лопаток. С трудом пересилив себя, он переключился на мысль – идти ли ему за Бринэмом в ресторан? И решил подождать; достал сигареты, закурил и со скучающим видом стал разглядывать публику.

Когда примерно через полчаса Бринэм вышел из «Виноградных гроздей», Хофманн, так же незаметно, последовал за ним.

Англичанин, казалось, никуда не спешил. Он спокойно возвращался в гостиницу той же дорогой, по которой пришел. Вход в гостиницу был со стороны Блумсбери-Стрит. Хофманн отметил, как Бринэм исчез в дверях гостиницы, но не последовал за ним сразу, а стал озираться, как будто отыскивал такси. Он размышлял – не подождать ли ему его в кресле в вестибюле, пока англичанин уйдет куда-нибудь, а затем спокойно и тщательно осмотреть его номер. Он улыбнулся от мысли, что его собственный соглядатай живет на том же этаже, что и Бринэм, и всего в нескольких метрах от него. Как будто специально? Хофманну пока что это было неясно. Он обнаружил «хвост» сразу же после прибытия в Лондон, и ему показалось забавным, что КГБ следит за ним здесь. Однако улыбка застыла у него на лице, когда он заметил недалеко от входа в гостиницу уже знакомый темно-синий «Ягуар». И он решительно направился в гостиницу.

На лифте он поднялся на четвертый этаж. В холле никого не было. Тихо. Поскольку он уже заранее изучил гостиницу, то знал, куда идти. Из холла он прошел в правый коридор, прошел через две противопожарные двери, повернул еще раз направо, в короткий коридорчик, в который выходили двери трех номеров. В последней комнате размещался Бринэм. Оттуда не доносилось ни звука. И вдруг ручка двери стала медленно поворачиваться. Хофманн едва успел спрятаться в туалете напротив, оставив небольшую щель для наблюдения. Дверь открылась, и показался официант, тащивший, пятясь задом, сервировочную тележку. Он осторожно прикрыл дверь и повернулся. Хофманн замер. Высокий рост, русый, в золотых очках с сильными линзами, это был он, человек с Шепардс-Маркет, человек, садившийся в «Ягуар», человек с ледяным взглядом. Как только он скрылся за поворотом, Хофманн бесшумно выскользнул из туалета. Прикинув, что агент КГБ скорее всего ожидает его в вестибюле, он надел перчатки и постучал в дверь номера Бринэма. Не получив ответа, он надавил ручку, и дверь подалась вовнутрь.

Перед ним предстала картина погрома. Мебель сдвинута, опрокинутые кресла, ящики выпотрошены, и их содержимое вывалено на пол. Возле стола лежал Бринэм с ужаснейшей дырой от пули во лбу. Кровь еще продолжала стекать на ковер, окрашивая его в красный цвет. Неприятное зрелище. Все это должно было, по-видимому, изображать ограбление, а может быть, и нет: может, убийца искал что-то, то, что Бринэм здесь спрятал?

Хофманн был уверен, что разыскиваемым предметом могла быть только кассета с микропленкой. Но мог ли такой профессионал, как Бринэм, держать ее просто у себя в номере, где каждый, кому это было очень нужно, непременно нашел бы ее? Вряд ли. Но где она тогда могла быть? Если убийца, которого скорее всего наняли заказчики Бринэма, не нашел кассету, то для Хофманна она превращалась в иголку, которую придется искать в стоге сена. В последние дни он неустанно следил за Бринэмом, но это не дало никаких зацепок. Бринэм не приближался к автоматическим камерам хранения, ничего не сдавал на почте. По крайней мере, тогда, когда он за ним следил.

Опытным взглядом он окинул комнату. Похоже, что у Бринэма не было никаких других личных вещей, никаких там книг или журналов. Бумажник валялся рядом с ним и явно был тщательно обыскан. Хофманн поднял его и быстро, но осторожно просмотрел: две кредитные карточки, водительское удостоверение, паспорт, несколько ни о чем не говорящих квитанций. Хотя… Он насторожился. Одна из квитанций выписана два дня назад. На ней стоял штамп маленького книжного магазина на Грейт-Рассел-Стрит, специализирующегося на книгах о кино и открытках со сценами из кинофильмов. Согласно квитанции, Бринэм купил биографию Альфреда Хичкока. Но книги в комнате не было. Возможно, ее забрал убийца, а возможно, и нет, ее могло не быть здесь вообще. Хофманн помнил этот магазинчик, несколько раз доводилось проходить мимо него. Попытать счастья стоило. Это могло стать зацепкой.

Еще раз окинув комнату взглядом и бросив последний взгляд на Бринэма, Хофманн вышел. В холле не было ни души. В номере Бринэма он пробыл всего несколько минут, и убийца, возможно, вообще еще не успел покинуть гостиницу. Ему еще надо было отделаться от униформы официанта и сервировочного столика. Когда Хофманн подошел к лифту, то услышал его гудение снизу. А вдруг это кагэбэшник? Он метнулся к лестничной клетке и, рискуя быть замеченным, оглянулся. Точно – из лифта вышел сотрудник КГБ. Но он не заметил Хофманна и повернул в правый коридор. «Желаю приятно провести время», – подумал Хофманн и, прыгая через ступеньку, побежал вниз по лестнице.

Он быстро, но без чрезмерной спешки пересек вестибюль и вышел на улицу. «Ягуар» все еще стоял у тротуара. Когда Хофманн повернулся, чтобы пойти на Грейт-Рассел-Стрит, из гостиницы показался высокий человек в очках. Их глаза снова встретились, но на этот раз он задержал взгляд, какая-то мысль мелькнула у него, он помедлил, затем быстро повернулся и сел в «Ягуар». Но машина не тронулась с места. Изобразив безразличие к этой мгновенной схватке взглядов, Хофманн, как бы ничего не заметив, повернул на Грейт-Рассел-Стрит.

В зеркало заднего обзора Майер пристально следил за удаляющейся фигурой Хофманна, пока тот не скрылся за углом. Потом он приказал водителю трогаться и взялся за трубку радиотелефона. Он набрал короткий номер, немного подождал и тихо заговорил по-гречески, чтобы водитель ничего не понял:

– Господина Бартелоса, пожалуйста!..

Колокольчик над дверью звякнул, когда Хофманн вошел в искомый магазинчик. На полках под потолок громоздились книги, они лежали стопками на полу, на маленьком столике посередине. Хофманн, обезоруживающе улыбаясь, направился к кассе, к сидевшей за ней девушке. Он вынул из кармана квитанцию.

– Мой друг два дня назад купил у вас книгу о Хичкоке и оставил здесь, в магазине. Он попросил меня забрать ее для него.

И напрягся, ожидая подтверждения своей догадки. Это была не просто догадка, а соломинка, за которую он ухватился; это был единственный, так сказать, след. Девушка взяла квитанцию и исчезла в подсобном помещении. Нервничая, Хофманн подошел к витринному окну и оглядел улицу. Тихий, теплый вечер, начало смеркаться. Никого и ничего подозрительного.

– Ваша книга, сэр.

Хофманн повернулся и принял протянутую ему книгу, завернутую в коричневую бумагу. Повезло. Этот единственный, слабый след оказался верным. Он улыбнулся девушке.

– Большое спасибо.

Этот быстрый и неожиданный успех был хорошим предзнаменованием. Хофманн вышел из магазина и направился назад, в гостиницу. На углу Блумсбери-Стрит стояли полицейская машина, машина «скорой помощи», толпа зевак. Надо полагать, что его «спутник» из КГБ наверняка застрянет там еще на какое-то время.

Хофманн добрался до своего номера, тщательно закрыл за собой дверь. Потом сел за стол и начал изучать сверток. Осторожно вскрыл упаковку. Книга выглядела обычно, ничего подозрительного Перелистал страницу за страницей. Ничего. Ни конверта, ни вообще какого-нибудь листочка. Но… стоп. На последней странице при помощи липкой ленты приклеена бумажка. Он осторожно отклеил ее – это была квитанция камеры хранения вокзала «Виктория».

Так вот в чем дело. Перед встречей со своим убийцей у Бринэма возникли опасения, и он спрятал микрофильмы в безопасном месте. Теперь предстояло забрать кассету, но так, чтобы приставленный к нему «хвост» не засек его. Надо успеть от него оторваться, что само по себе уже подозрительно, он старался без нужды этого не делать; но в данном случае, увы, другого выхода нет. Лучше всего проделать эту операцию сейчас, пока «сторож» застрял в гостинице напротив. Решено!

Не раздумывая больше, он поспешно спустился вниз и, торопясь к выходу, столкнулся в холле с молодой дамой, идущей ему навстречу и беспомощно озиравшейся по сторонам. Вежливо извинившись, Хофманн выскочил из гостиницы.

Молодая дама явно разыскивала кого-то и в ожидании присела на кресло недалеко от стойки портье. И ожидание ее было вознаграждено – из лифта вышли двое мужчин и направились к стойке. С радостным криком она бросилась к ним:

– Винсент! Боже мой, Винсент!

Винсент Браун удивленно остановился. Секунду он соображал, кто эта стройная молодая женщина с огромными зелеными глазами и короткой золотисто-рыжей прической, а затем, просветлев лицом, обнял ее:

– Клаудиа, что ты здесь делаешь? Вот неожиданность. Почему ты заранее не сообщила?

Клаудиа рассмеялась.

– Винсент, осторожней! Ты меня задушишь. Если у тебя – у вас – есть время, мы можем где-нибудь выпить по чашечке кофе?

– Что-нибудь придумаем. Нет, это невозможно, ты меня просто ошарашила, я до сих пор не могу поверить, что это ты.

Он засмеялся и взмахом руки подозвал своего спутника.

– Разрешите вас представить: Пьер Таннер – Клаудиа Бреннер.

Новые знакомые обменялись рукопожатиями. Весело улыбаясь, Клаудиа окинула оценивающим взглядом Пьера. Рост чуть ниже среднего, по крайней мере, ниже почти одинаковых ростом Винсента и Клаудии. Темные вьющиеся волосы, затемненные очки в роговой оправе. Белый летний костюм удачно контрастировал с загорелой, почти оливкового цвета кожей. Эта постоянная загорелость уроженцев юга Франции всегда придает им несколько восточный облик, напоминает что-то арабское. Прямой взгляд Клаудии вызвал у Пьера легкое замешательство и как-то неуверенно он спросил:

– Вы не узнаете меня, фрейлен Бреннер?

Теперь уже смешалась Клаудиа, ее лицо посерьезнело в короткой задумчивости и вдруг вспыхнуло румянцем.

– Мой Бог! С ума сойти! Пьер! Как же я вас не узнала сразу. Нет, вас обоих, да еще вместе, да еще здесь встретить – это просто фантастика. Тебя я обычно встречаю в Австралии, – она ткнула Винсента пальцем в грудь, – а тебя в Тунисе! Мы же с тобой на «ты», правда, Пьер!

Она подхватила под руки обоих несколько смущенных ее радостной непосредственностью мужчин и повлекла их наружу.

– Ну-ка, вперед! Где тут можно получить приличный кофе? Ты же здесь все знаешь, Винсент. Веди же!

Уже облегченно Винсент рассмеялся, вспомнив их последнюю встречу, ее всегдашнюю бесшабашность и бьющую ключом энергию.

– Я думаю, для кофе уже поздновато. И, кроме того, мы с Пьером собирались где-нибудь пообедать, а затем у нас билеты в «Театр герцога Йоркского». Я сейчас мигом позвоню насчет еще одного билета – если ты, конечно, не возражаешь.

– О’кей! Почему нет – у меня все равно на вечер никаких планов. А что там сегодня?

– «Странная интерлюдия» Юджина О’Нила. Это должен быть великолепный спектакль с Глендой Джексон!

– Но мы можем до этого где-нибудь выпить?

– Не только выпить, но и пообедать. Пьер вычитал где-то, что в «Уиллер и К‑о» подают отличную рыбу и прочие дары моря. Я, правда, никогда там не бывал – но можно рискнуть.

– Это далеко от театра?

– Рядом. Почти за углом.

– Хорошо. Пошли!

Пересиливая шквал аплодисментов после первого действия, Клаудиа улыбнулась Пьеру:

– Хороший спектакль… По крайней мере, позволяет забыть о посредственном обеде… Впрочем, обед был не таким уж плохим, вот только обслуживание… – добавила она, когда они вышли в фойе.

Пьер согласно кивнул головой.

– Действительно. Такого угрюмого официанта я давненько не встречал. И потом – какие-то американские темпы: не успел принести заказ, а уже счет на столе.

– Ты же сам туда хотел, Пьер. А официанта, видимо, разозлил мой вопрос насчет устриц. Решено – сходим в «Бентли», они сами разводят устриц в кадках!

– Если ты представишь мне своих друзей, Винсент, я приглашаю всех в «Бентли».

Все трое обернулись. Перед ними, улыбаясь, стоял Эдвард. При своей подтянутой, спортивной фигуре, в смокинге, он смотрелся гораздо авантажней Винсента. Винсент озадаченно уставился на брата.

– Встретить тебя в театре – сенсация… Ну что ж, разреши представить: это Клаудиа Бреннер, одаренная журналистка из Германии, это мой друг Пьер Таннер…

– О котором ты мне много рассказывал, – перебил его Эдвард, пожимая новым знакомым руки. – Надеюсь, спектакль вам нравится? Ты прав Винсент. Я так редко выбираюсь в театр, что никак не могу понять, о чем идет речь, – он коротко хохотнул. – Но играют превосходно!

Удивление Винсента все еще не проходило. Брат явно разыгрывал спектакль, но почему, черт побери?! И тут он обратил внимание на человека в толпе за спиной Эдварда, показавшегося ему знакомым. Кто же это? – припоминая, отвлекся он: если бы у меня была лучше память на лица…

– Ты что напряг свой лоб мыслителя, дорогой? Тебе не нравится спектакль?

Не обращая на брата внимания, Винсент, не сводя взгляда с заинтересовавшего его лица, стал пробираться к нему через толпу. Тот встретил его взгляд вопросительно поднятыми бровями.

– Боже мой, Ханнес! Вот так неожиданность! Ты тоже в Лондоне. У меня сегодня день встреч со старыми знакомыми!

Он весело хлопнул Хофманна по плечу. Эдвард, подошедший сзади, положил ему руку на плечо.

– Я иду в зал, Винсент. А поскольку ты нас так неожиданно бросил, я напоминаю о своем приглашении на завтрашний день.

– О, извини! Разреши тебе представить. Это господин Хофманн, профессор Лейпцигского университета, биолог. А это мой брат Эдвард, коммерсант. – Винсент несколько напряженно рассмеялся. – Мы познакомились с профессором лет шесть назад во время отпуска в Бретани – я там был с Жанетт. У нас завязался разговор о живописи, я много тогда почерпнул у Ханнеса. Он подарил мне небольшую акварель, помнишь, она висит у нас в библиотеке?

– Занятие живописью – хорошее хобби, профессор Хофманн, это так успокаивает.

Эдвард поклонился и тронул Винсента за плечо.

– До завтра, дружок. – С этими словами он повернулся и ушел в толпу.

Между тем Пьер и Клаудиа тоже подошли, и Винсент представил их профессору. Почему-то разговор не клеился, и все облегченно встрепенулись, услышав звонок, приглашающий зрителей в зал.

Даже грохот аплодисментов не смог отвлечь Хофманна от мучительных размышлений – как же его «охраннику» удалось так быстро выбраться из отеля? Но все эти размышления беспредметны – был факт: ему не удалось попасть на вокзал «Виктория», потому что при выходе из гостиницы он обнаружил этого кэгэбэшного архаровца. Нужно было оторваться от него, но незаметно. Он не должен заметить, что от него стараются избавиться преднамеренно. В запасе у Хофманна было еще четыре дня: сегодня вторник, а в воскресенье у него рейс на Москву. Появилось непредвиденное обстоятельство – его узнал этот англичанин. Но никаких последствий эта встреча не должна иметь – больше попадаться ему на глаза нельзя. Что-то операция день ото дня становится все сложнее, подумал он, вставая с кресла и пробираясь к выходу из театра. На улице все еще было тепло. Нигде не задерживаясь, Хофманн отправился в гостиницу.

* * *

– После обеда я хотел бы поговорить с тобой об этом твоем приятеле из Лейпцига, – шепнул Эдвард брату на ухо. Он поставил свой недопитый «Скрюдрайвер» на столик. Все поднялись. В затемненном баре «Бентли» было уютно и малолюдно – они пришли обедать пораньше, до основного наплыва посетителей. Винсент с любопытством посмотрел на бокал, поставленный братом на стол.

– Слушай, Эдвард! У тебя всегда есть чему поучиться. Ради Бога – что это ты пил?

– О! Это «Клондайк» – кальвадос, сухой французский вермут и «Ангостура». Еще добавляется лед, одна маслина и кусочек лимонной цедры. Они это делают здесь отлично. Попробуй!

Винсент улыбнулся. Пьер и Клаудиа допили свой фруктовый сок, и все направились за метрдотелем по узкой лестнице в верхний зал. В зале были заняты еще только три столика. Метрдотель провел их к столу у окна. Еще только рассаживались, как появился седовласый приветливый официант со своим не менее солидным напарником. Подали меню: Эдвард лишь мельком пробежал его.

– Рекомендую в качестве закуски устриц. Потом омары или дуврский морской язык – лучше, чем здесь, вам нигде не приготовят!

Он откинулся в кресле и стал рассеянно смотреть в окно, предоставив своим сотрапезникам муки выбора. Винсент бывал несколько раз в «Бентли». И хотя не считался, как Эдвард, завсегдатаем, имел представление о первоклассной кухне этого ресторана и на все лады расхваливал друзьям и знакомым ее достоинства.

– Я себе позволю еще один аперитив – «Мартини бьянко», – объявил он улыбаясь.

Эдвард приподнял бровь и покачал головой.

– А я не буду, спасибо. А что ты будешь есть?

– Шотландские летние устрицы, а потом – омар «Термидор», а ты?

– Как обычно – полдюжины устриц, а потом морской язык по-гречески. А вы? – он обратился к Пьеру и Клаудии. Эти двое были больше заняты друг другом, чем изучением меню, и почти без колебаний объявили, что Клаудиа последует примеру Эдварда, а Пьер присоединяется к Винсенту, но без аперитива. Пока брат развлекал молодых людей легким необязательным разговором, Винсент наслаждался своим «Мартини» со льдом. Солнечные лучи окутали его обволакивающим теплом, он слегка разомлел и расслабился. Он даже ненадолго забыл о постоянно мучивших его в последнее время ночных кошмарах. Вот и прошедшая ночь была не лучше. Ему приснился его дом, он его сразу узнал во сне. В дверь позвонили. Когда он спустился по лестнице вниз и открыл ее, на пороге стоял Ханнес Хофманн. Но не тот, которого он видел днем, а сильно изменившийся, усталый, старик лет семидесяти. Винсент пригласил его войти: и пока они поднимались по лестнице, он обратил внимание, что дом тоже вдруг страшно изменился: все обветшало, всюду паутина, многолетняя пыль, будто в доме никто не жил и не прибирался. А на площадке второго этажа их ждала женщина – и Винсент, вглядевшись, понял, что это не Патриция, а Жанетт. Но не молодая темноволосая женщина, а сгорбленная, седая, изможденная старуха. Винсент оцепенел от ужаса и проснулся от собственного крика. Поглаживая его по голове успокаивающими касаниями, Патриция что-то трогательно говорила. Но Винсенту так и не удалось снова уснуть. Вот и сейчас опять все вспомнилось; он отогнал навязчивое видение и допил бокал.

Официанты подали закуску, и все четверо с удовольствием, с прихлюпыванием принялись поглощать устриц. Морской язык, сваренный в винном соусе с чесноком, помидорами, грибами, луком и ямайским перцем привел Клаудиу в восхищение. Не меньший восторг вызвал у Пьера омар в сырно-горчичном соусе. Разговор пошел о ресторанах и национальных кушаниях, о путешествиях. В центре беседы оказался Пьер. Лондон был одним из последних пунктов его путешествия вокруг света, оплачиваемого его родителями. Это была премия родителей – известного торговца автомобилями Чарльза Таннера и его жены, Дениз, владелицы сети косметических салонов, за успешную сдачу экзаменов на диплом зубного врача. Вернувшись в Европу, Пьер, прежде чем приступить к работе в клинике Рене Декарт в Париже, решил навестить своих многочисленных друзей. Полгода еще в запасе, так что, когда брат Роберт и сестра Жанетт закончат учебу в Базеле, они еще успеют напоследок повеселиться в Париже, как в добрые старые времена.