Текст книги "Хофманн"

Автор книги: Брайан Аберкромби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– При всем желании больше не могу! Завтрак был просто отменный. Прямо как дома.

Оба взглянули на почти пустой уже стол и предались воспоминаниям. Комната, где они сидели, была не особенно большой, но обставлена с изысканным вкусом. За высокими окнами виднелся обширный участок с парком, выходящим на Цепеллинштрассе, где располагалась советская военная миссия. Полковник Курагин предложил своему другу типичный обильный русский завтрак: несколько чашек чая, сыр, колбаса, жареная картошка, яичница, хлеб, калачи и заячий паштет.

– Первая фаза прошла успешно, – сказал Курагин, – теперь можно по плану начать вторую фазу сегодня вечером. Все готово. Ты правильно сделал, что остался на ночь здесь. Кузнелькову придется попотеть. В гостинице ты предупредил?

– Как и договаривались. Они меня ждут с моей «экскурсии» только сегодня к вечеру.

– Отлично, тогда все идет по плану. На, закури.

Он протянул Хофманну пачку русских папирос. Тот достал из пачки папиросу, сдавил пальцами бумажный мундштук, закурил и с наслаждением втянул дым.

– Мне удалось наконец собрать кое-какую информацию о твоем противнике. Человек, с которым ты ведешь переговоры о продаже документов, грек по имени Георгиос Бартелос. Он сам из Лариссы, столицы провинции Фессалии на севере страны. 63 года, женат второй раз, двое детей от второго брака, в первом браке детей не было. Судовладелец, миллиардер, ему принадлежит, пожалуй, самый мощный частный флот в мире. Это все, что можно о нем вычитать. Но вот о другом нигде ничего не написано: нелегальная перевозка наркотиков, коррупция, торговля оружием, финансирование государственных переворотов. Загляни в эту папку. Он могущественный, а главное, крайне опасный человек. С какой стати, черт побери, ты вообще с ним связался?

– Строго говоря, я с ним и не связывался. Это он со мной связался. Конечно, я хотел и хочу продать документы. Но раньше я не знал, кому. Сначала мне нужно было просто переправить их на Запад. А он был уже тут как тут. Я рассказывал тебе, в самом начале операции «Прогулка» он очень хитрым образом выкрал их, по крайней мере частично. Во всяком случае, этого было достаточно, чтобы заставить вступить меня в переговоры.

– И все же я не понимаю, зачем тебе вообще понадобилась эта операция.

– Я ведь тебе уже объяснял. – Он наморщил лоб. – Никогда не смогу забыть, что сделали сталинисты с моей семьей.

– Но это дела далеких дней. И Сталин публично осужден.

– Да, все правильно. Но кто может знать, как поведет себя новый лидер. Конечно, нового Сталина не будет, эти времена прошли. Но какая разница. Рубцы старых ран остались, и они болят. Кроме того, я боюсь за себя. Ради собственной безопасности мне необходимо исчезнуть.

– Но у тебя есть сын!

– Он уже в надежном месте, если ты это имеешь в виду. Работает инженером на Кубе. В ближайшие дни ему организуют побег через Сальвадор в Мексику. Мы с ним встретимся позднее, в США. И, может, мне все же удастся остановить нашу гонку вооружений.

– Ты это серьезно?

– Понимаешь, – ответил он с вымученной улыбкой, – не мне тебе говорить, газетам на Западе именно такая аргументация придется очень по вкусу. – Его лицо снова посерьезнело. – У меня этот план возник сразу после смерти Брежнева. Что делать, обратного пути нет. Ты мне еще не сказал, где остановился этот грек.

Курагин громко рассмеялся.

– Остановился – это неплохо сказано. Здесь в его распоряжении всегда собственная резиденция – президентские номера в парк-отеле «Бреннер». Ты ведь с ним встретишься в среду, не так ли?

– Да, если все пойдет по плану.

– Тут проблем не будет. Я все подготовил. Ты уверен, что он еще не догадывается, кто ты на самом деле?

– Совершенно уверен. Ты ведь и сам, помнится, когда меня увидел, не сразу это понял.

– У вас, действительно, потрясающее сходство. Особенно, если ты в парике и с усами. А что, у Ханнеса это просто маска или он на самом деле сбривает бороду и волосы на голове?

– Он все сбривает. Когда я возвращаюсь, он на какое-то время уезжает в отпуск, скажем в Крым, и снова отпускает волосы.

– Для однояйцевых близнецов необычно ведь, что волосы у них разные, да? Вы именно такие близнецы?

– Да, да, именно такие, – он засмеялся, – и все же мы совершенно разные.

Курагин покачал головой и снова рассмеялся.

– Кто бы мог подумать, что Сергей Тальков под личной охраной Ханнеса разъезжает по Европе, а Ханнес Хофманн, выдавая себя за Сергея Талькова, сидит на службе в Москве или, как сейчас, делает свои дела в Берлине?! Самое главное, никому в голову не придет, что вы близнецы. А тогда, после войны, ты его сразу нашел?

– Какое там! Много времени прошло. Да я же тебе все уже рассказывал. Мы родились во Львове, но вскоре уехали с родителями в Киев. Отец рано умер, а когда в октябре 1941 года немцы заняли Киев, мой дядя Григорий вдруг стал выдавать себя за фольксдойча, натурализованного немца. Когда стало ясно, что немцам придется отступать, дядя Григорий задумал забрать нас обоих и уехать в Германию. Но тут я тяжело заболел – у меня было гнойное воспаление среднего уха. Мама спрятала меня, а он тайком вместе с Федором – такое вот красивое имя дали при рождении Ханнесу – успел унести ноги в Германию в декабре 1943‑го, до прихода нашей доблестной армии. Конечно, все были в страшном смятении, но что делать? Ты и сам помнишь это время. В общем, оба считались пропавшими без вести. Только когда Брежнев в 1967 году, через три года после прихода к власти, позвал меня и назначил на место старика Василенко, я смог начать его поиски. Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось установить, что Федор Тальков превратился в немца Ханнеса Хофманна, профессора биологии в Лейпциге и одновременно агента госбезопасности Штази [4]4
  Штази – служба госбезопасности ГДР.


[Закрыть]. Это было в 1971 году. Он, конечно, слышал о сталинских чистках и, по чистой случайности, узнал, что все остальные члены нашей семьи погибли. Тогда он, разумеется, предположил, что и меня тоже нет в живых. И в самом деле, я чудом остался жив. Если бы не вмешался сам Молотов, они со мной наверняка бы разделались. Я оставался в списке последним. Кстати, Молотову я обязан и тем, что мне разрешили учиться на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова. Ну, а потом на меня обратил внимание Брежнев.

– Это благодаря твоей знаменитой речи на XXIII съезде партии в 1961 году. Ты ведь там был самым молодым делегатом.

– Так или иначе, мы снова нашли друг друга и решили, что будет лучше, если мы ничего не станем менять в существующем положении вещей. Что в последствии пошло нам обоим на пользу. Между прочим, сначала планировалось, что на Ханнеса возлагается ответственность и за зарубежную часть операции «Прогулка». Но, странное дело, он заявил, что слишком «заржавел» для таких вещей, так что мне пришлось снова влезть в его шкуру. Но я тебе скажу, я‑то ведь тоже «заржавел». Когда долгое время активно не работаешь за рубежом, а я за исключением нескольких эпизодов никогда там и не работал, поневоле допускаешь ошибки. Пока мне везло. Да когда еще есть такие друзья, как ты!

Оба рассмеялись.

– Когда закончим операцию «Прогулка», тебе, боюсь, надо будет уносить ноги. Сементов живо разнюхает, кто мне тут помогал. Ты свою спокойную жизнь честно заслужил!

– Я хоть и на три года старше тебя, Сергей, мне 58, но считаю, что рановато еще на покой. Но ты, конечно, прав. Я и об этом уже позаботился. Через неделю собираюсь поехать в Париж. Я тебе потом оставлю номер, по которому ты мне сможешь позвонить. Встретимся. Мы могли бы вместе встретить Рождество?

– У тебя в деле не написано, что ты верующий.

– Ах ты, старая ищейка! – рассмеялся Курагин. – То-то и оно, что в деле всего не найдешь. А то не сидеть бы нам с тобой сейчас рядышком.

Он отпил глоток чая и посмотрел на часы.

– Пора, пожалуй, начинать вторую фазу. Идем, надо еще подготовиться.

– Я тебе уже говорил, что в Баден-Бадене объявился агент ЦРУ Тед Хантер?

Курагин остановился у двери и удивленно поднял брови.

– Я об этом случайно узнал. Следуя своей легенде, я постоянно хожу на заседания этого биологического конгресса и там обратил внимание на одного человека. Мой связной из ЦРУ постоянно подбрасывает мне свежую информацию о личном составе. И вот недавно я получил досье и на этого Хантера. Хотелось бы знать, что он тут делает? Вполне возможно, что агент «ФАЙЕРФЛАЙ», я тебе о нем рассказывал, тоже поблизости, и все это совсем не случайно. Но мне кажется, нам нечего беспокоиться об этих двоих, пока, по крайней мере. Попытайся разузнать, кто такой этот «ФАЙЕРФЛАЙ». Хантер остановился в «Холлидей-инн». До него мы доберемся, если надо будет.

Курагин кивнул, и оба вышли из комнаты.

* * *

Эдуард Городин лежал на кровати в своем номере гостиницы «Этоль», устремив взгляд в потолок. Он никак не мог успокоиться после проработки, устроенной ему вчера ночью Кузнельковым. Наорал на него, а сам тоже попался на хитрость этого Хофманна. Мало того, что этот тип ускользнул от них в Фройденштадте, так еще и Хаматаян куда-то запропастился. А теперь Кузнельков изображает из себя усердного служаку и добивается новых инструкций из Москвы. Какие тут инструкции, когда вся операция уже лопнула. Где теперь искать этого Хофманна? И куда подевался Хаматаян? Городин закрыл глаза. Вообще все задание ему с самого начала не понравилось. Если бы не этот безумный фанатизм Кузнелькова, Москва наверняка давно велела бы им вернуться.

В дверь постучали. Может, это Кузнельков? Нет – он должен был сначала позвонить. Городин с трудом поднялся и подошел к двери. На вопрос, кто там, приглушенный голос ответил ему: «Сервис в номерах». Когда он открыл дверь, все произошло в мгновение ока: четыре выстрела из пистолета с глушителем отбросили его в комнату. Его убийца быстро вошел и закрыл за собой дверь.

Тальков стоял у входа в ресторан «Латерне» и читал написанные на грифельной доске рядом с цветочными вазонами названия блюд: лягушачьи ножки, говяжий рулет, котлета из ягненка, шницель по-цыгански. Он еще не успел проголодаться после завтрака, и все эти блюда не возбуждали его аппетит. Кроме того, он вообще не за тем сюда пришел. И все же после успешного завершения второй фазы он бы с удовольствием сюда заглянул; почти 300‑летнее здание в стиле «фахверк» с зеленым фасадом, красными ставнями и желтыми декоративными гирляндами на зеленом фоне притягивало своим домашним уютом.

Он умышленно не смотрел на окна третьего этажа, потому что там был номер Кузнелькова. Его миниатюрная рация сообщила, что занавеска в нужной комнате шевельнулась. Тальков не спеша развернулся и двинулся вниз по Гернсбахерштрассе. Пересек площадь Иезуитов, свернул направо, на Софиенштрассе. По рации узнал, что Кузнельков следует за ним. Перейдя через Леопольдплатц, Тальков пошел по направлению к Лихтенштрассе, и через минуту оказался у входа в гостиницу «Этоль гарни».

Он поднялся по лестнице на четвертый этаж и постучал условленным стуком в номер Городина. Быстро вошел в открывшуюся дверь и захлопнул ее за собой. На полу у его ног лежал Городин. Еще один человек ждал с пистолетом наготове в ванной. Дверь распахнулась, и на пороге появился Кузнельков. Но прежде чем Кузнельков или сотрудник, спрятавшийся в ванной, успели среагировать, за спиной Кузнелькова внезапно вырос Курагин и короткой дубинкой нанес ему резкий удар по голове. Затем он произнес приглушенным голосом, так что его могли услышать только Тальков и человек в ванной: «Кишинев!» После этого втащил Кузнелькова в комнату и поспешно закрыл за собой дверь. Кишинев, город на Днестре, был родным городом Курагина, и одновременно это слово служило условным сигналом тревоги, а с другой стороны, означало высшую степень опасности, команду, требующую срочно прервать операцию. Энергичным движением руки Курагин остановил вопрос, готовый сорваться с уст.

– Сюда идет полиция. Может быть, они уже внизу. Придется прервать операцию и немедленно исчезнуть.

Тальков указал на Городина и Кузнелькова:

– А с этими что? Мы же не можем их здесь оставить. Курагин на секунду задумался.

– Конечно, не можем. Но раз уж нам не удастся сейчас их отсюда вытащить…

– …прикончим Кузнелькова, как планировалось, оставим их здесь, а потом заберем, – перебил его Тальков.

Курагин энергично покачал головой.

– Нет, нельзя. Полиция может заглянуть и в этот номер. Я позже тебе все объясню. Сейчас не время. Помоги, мы соорудим кое-что – мне уже приходилось такие вещи делать.

Он повернулся к человеку, вышедшему из ванной:

– Пистолет!

Затем к Талькову:

– Беремся вместе!

Совместными усилиями они подняли Кузнелькова, быстро подтащили его к небольшой тумбочке, на ней стоял телевизор, и опустили тело так, что его голова ударилась о край тумбочки и откинулась набок. Курагин сунул в его ладонь пистолет, показал знаком Талькову, чтобы тот ему помог. Они подняли тело Городина и подтянули его к Кузнелькову. Их третий человек должен был подпереть тело Городина так, чтобы он оказался в непосредственной близости от Кузнелькова. Курагин же подвел руку Кузнелькова с пистолетом прямо в живот Городина и нажал курок. В момент выстрела оба отпустили Городина, и он повалился на ноги Кузнелькова. Курагин схватил зеленый телефон, стоявший на маленьком столике, и подсунул его под ноги Кузнелькову. Теперь Тальков понял его замысел. Все должно было выглядеть так, как будто Кузнельков угрожал Городину, стрелял в него, во время перестрелки споткнулся о стоявший на полу телефон, упал на спину, ударившись о край тумбочки, и остался лежать без сознания. Последним выстрелом он попал Городину в живот, и тот повалился на Кузнелькова. Курагин взглянул на руки Талькова и своего помощника. Они были в перчатках. Он сделал им знак, и все трое поспешили к выходу. Прислушались. Было тихо, и Курагин осторожно открыл дверь.

В холле никого не было. Не теряя ни секунды, трое мужчин по лестнице добрались до коридора, ведущего в зимний сад, с его помощью гостиница «Этоль» соединялась с соседним домом. На лестнице послышались голоса, но в это время они уже пересекли зимний сад, не обратив на себя внимание посетителей, сидевших за чашечкой кофе или читавших газету, и остановились у лифта. Когда они вошли в кабину и дверь за ними закрылась, Тальков не удержался от вопроса:

– Где мы? Курагин улыбнулся.

– В гостинице «Дойчер Кайзер». Оба здания принадлежат одному и тому же владельцу и соединяются зимним садом. Мы им и воспользовались, чтобы не встречаться с полицией.

Лифт остановился на первом этаже, и они вышли из гостиницы. У соседнего дома стояла полицейская машина, только что подъехала, мигая синим светом, «скорая помощь». Трое мужчин, не оборачиваясь, спокойно пересекли Меркурштрассе и, пройдя несколько шагов по Фойерхаусштрассе, сели в стоявший у тротуара «Мерседес» с работающим двигателем. Машина тут же тронулась. Тальков и Курагин откинулись на мягких сиденьях, отделенных от водителя стеклянной перегородкой. Курагин покачал головой.

– Едва-едва. Мне надо срочно сделать пару звонков.

– Ты мне можешь теперь сказать, что, собственно, произошло? Почему явилась полиция?

– Мы постоянно слушаем полицейскую радиосвязь по рации, так на всякий случай. И там недавно прошло донесение, что у одного постояльца в гостинице «Этоль» случился сердечный приступ, когда он обнаружил пропажу документов в своем номере. Как раз в это время, как сообщили наши люди, ты вошел в гостиницу. Полицейские собирались сюда заглянуть и заодно могли осмотреть другие номера. Я тут же выскочил из машины и пошел к гостинице. Кузнельков в этот момент только что в нее вошел. Ну, а остальное ты сам видел.

– Мы могли бы покончить с Кузнельковым и обставить все так, как будто они друг друга уложили. А сейчас он жив и может дать показания. Пресса накинется, и все такое прочее…

– Нет, этого нельзя было делать. У нас же не было второго пистолета. Ведь Кузнельков и его группа не получили еще приказа действовать. А они, по причинам безопасности, как ты знаешь, за границей никогда не носят с собой оружия. Свои «пушки» они хранят в надежном месте и достают их только в случае крайней надобности, чтобы не рисковать без нужды. А у нас с собой был только один пистолет. Мы же не рассчитывали на такую дурацкую случайность. А на счет его допроса и газет не беспокойся – это я улажу. В газетах ничего не будет. Я позабочусь о том, чтобы его выслали. Большего, к сожалению, сделать не могу.

Тальков наморщил лоб.

– Значит, он ускользнет. Досадно. А потом еще вернется.

– Он – нет, ведь он провалился. Пошлют других. Да их так и так прислали бы, рано или поздно. Не забивай себе голову, я все улажу. Главное, ты теперь можешь вздохнуть спокойнее.

– Мне просто не нравится, что все время что-то срывается.

– Это ерунда. Сейчас надо все внимание сосредоточить на греке. Это тебе не Кузнельков с его лопухами. Ладно, мне надо позвонить.

Курагин взял телефонную трубку, спрятанную под панелью его подлокотника.

* * *

Когда Тальков ранним утром вышел из гостиницы «Райхерт», на улице было еще мало людей. Он посмотрел на часы: без нескольких минут девять, и вся масса туристов – немцев, французов, японцев, американцев – еще не заполнила многочисленные уличные кафе. Лишь клерки и местные жители спешили по своим делам. Солнце с трудом пробивалось сквозь туман и утреннюю дымку. Все обещало еще один чудесный, прозрачный день бабьего лета. Тальков повернул налево и пошел по Софиенштрассе. Миновал итальянское кафе-мороженое, бросил взгляд в окна бюро путешествий и остановился перед витриной книжного магазина «Вильд». Он не заметил Клаудиу, направившую на него из своего «Опеля», стоявшего на углу Кройцштрассе, телеобъектив фотоаппарата. Тальков, постояв немного у книжного магазина, отправился дальше, вошел в здание «Дойче банк». Пробыв там минут десять, он вновь появился на улице с маленькой папкой подмышкой. Вернулся по Софиенштрассе к зданию Главного почтамта на Леопольдплатц и вошел в телефонную будку.

* * *

Георгиос Бартелос сидел за рабочим столом в своих президентских апартаментах парк-отеля «Бреннер». Батлер подал ему портативный телефонный аппарат. Бартелос расслабленно откинулся на спинку стула.

– Да? Хорошо. Он мне звонил. Я с ним встречаюсь через два дня в 15 часов. Он сядет в мою машину у здания театра на Гетеплатц, и мы с ним немного покатаемся. Для вас я должен сделать еще одну мелочь, больше ничего. Вы ведь сейчас с этим молодым человеком, с ним вы живете у ваших друзей. Я хотел бы, чтобы вы под каким-нибудь предлогом предложили ему уехать. С чего вы это взяли? Это очень неприятно. Тогда вам придется заняться англичанином. Именно так, моя дорогая, как в Базеле. Багаж получите завтра на вокзале в автоматической камере хранения. Ключ будет оставлен завтра утром на Главном почтамте на ваше имя до востребования. Англичанин не должен нам мешать в среду. Так что уладьте это дело до среды. Об исполнении доложите обычным путем. И позаботьтесь, чтобы ваш знакомый действительно уехал.

Не дожидаясь ответа, он нажал на кнопку отбоя. Потом набрал еще один номер, услышав гудок, нажал на ту же кнопку. Вскоре его телефон зазвонил.

– Кайзер слушает.

– Девушка становится рискованным объектом. Прежде чем вы ею вплотную займетесь, я хотел бы, чтобы за ней в эти дни было установлено круглосуточное наблюдение; вы и еще кто-нибудь по вашему выбору. Не сомневаюсь, что сегодня вечером эта особа встретится с американцем или англичанином; сфотографируйте и опознайте этого человека, а в последующие дни не спускайте с него глаз. Пусть ваш помощник продолжает наблюдение за девушкой. Я хочу знать о каждом шаге их обоих. В среду получите дальнейшие инструкции. Я позвоню ближе к вечеру. А до тех пор действуйте, как я вам сказал.

Он положил трубку и, наморщив лоб, уставился в стену перед собой. Достал из кармана пиджака турецкую сигарету, вставил ее в золотой мундштук и закурил. С наслаждением затянулся. Но взгляд не смягчился, как это обычно бывало в таких случаях, а остался холодным, задумчивым и устремленным в пустоту. Не стоило больше самому заботиться обо всех этих вещах. Он найдет надежного человека, тот все сделает за него. Такими неприятными мелочами, не дай Бог, аппетит еще себе испортишь. А сейчас как раз настало время приступить к любимому блюду – брынзе.

* * *

Клаудиа не спеша спускалась вниз вдоль колоннады курортного санатория, то и дело останавливаясь и осматривая витрины маленьких, но изысканных модных лавочек и ювелирных магазинчиков, прошла по аллее и очутилась у моста Райнхардфизербрюкке. Она пересекла речушку Оосбах и слилась с толпой туристов, фланировавших в теплую осеннюю погоду по улицам и наслаждавшихся ухоженной опрятностью и благополучием курортного города. Вышла на Кройцштрассе и в конце ее повернула налево, на Лихтенталерштрассе. Перейдя через дорогу, она остановилась перед домом №7. Внимательно осмотрела таблички с фамилиями врачей на классическом портале построенного из песчаника особняка. Справа и слева от кованой, украшенной аппликациями двери располагались торговые залы респектабельной модной лавочки «Хаузер». Дверь открылась, и из нее вышел высокий блондин в светло-голубом костюме. Клаудиа, казалось, колебалась секунду, но затем обратилась к вышедшему, указывая на одну из табличек с фамилией врача. Мужчина показал жестом на дверь и, видимо, дал ей какие-то объяснения. Но маленький человек на другой стороне улицы, рассматривавший только что витрины «Шварцвальд-базара», был начеку. Фотоаппаратом, который он небрежно держал в ладони, он успел сделать серию снимков, запечатлевших этот разговор. Когда блондин повернулся и зашагал в направлении Леопольдплатц, он последовал за ним по другой стороне улицы, соблюдая определенную дистанцию. Проходя мимо молодого человека, внимательно смотревшего на витрину кафе «Кениг» у «Шварцвальд-базара», он слегка кашлянул и, не останавливаясь, пошел дальше. Молодой человек, обернулся и увидел, как Клаудиа входит в лавку «Хаузер». Он не обратил никакого внимания на высокого рыжеволосого мужчину, пересекшего улицу и вошедшего в кафе «Кениг».

Через некоторое время появилась Клаудиа, держа в руках фирменный пакет «Хаузера». Она тоже перешла улицу и направилась к кафе «Кениг». Молодой человек последовал за ней и занял столик у окна. Клаудиа села за столик в центре зала, здесь ее соседями оказались пожилая полная женщина и рыжеволосый мужчина. Она заказала себе шоколад. Все трое, казалось, не были между собой знакомы. Внимание молодого человека слегка рассеялось, и он не заметил, как Клаудиа подвинула рыжеволосому записку, тот положил ее в раскрытое меню и мог таким образом спокойно прочесть. Не заметил молодой человек, помешивавший свой чай, и то, что рыжеволосый, после недолгого раздумья, тоже вынул из бумажника листок, что-то на нем написал и положил его в меню. Клаудиа через некоторое время взяла его, незаметно прочитала записку, скомкала ее и сунула в сумочку. Вскоре рыжеволосый удалился, видимо, в туалет, а Клаудиа, подождав немного, вышла из кафе.

Молодой человек последовал за ней. Она пересекла Кройцштрассе, оставила слева площадь Аугусты и за мостом через Оосбах, у дома Пагенхардта, повернула налево. Хотя она шла быстрым шагом, молодому человеку не составляло труда следовать за ней по Лихтенталераллее. Она свернула в первую улицу направо и, не сбавляя темпа, пошла вверх по довольно крутой Фремерсбергштрассе. Путь до дома ее друзей был неблизкий, но длительная прогулка ее, судя по всему, не смущала. Молодому человеку пришлось попотеть, и он перевел дух только после того, как Клаудиа вошла в подъезд высокого дома №94. Она поднялась на третий этаж, где Зиберы занимали большую уютную квартиру, в которой, кроме них, проживали две кошки и собака.

Около семи часов, когда Клаудиа снова вышла на улицу, было уже почти совсем темно. Теперь к ее преследователю присоединился еще один молодой человек с машиной. Из своего «БМВ» он наблюдал, как Клаудиа с объемистой парусиновой сумкой направилась к припаркованному «Опелю». Они следовали за ней до площади Гинденбурга, где Клаудиа оставила свою машину. Для «БМВ» тоже нашлось место на стоянке. Клаудиа двинулась вверх по Лангештрассе и вошла в подъезд небольшого старинного, недавно отреставрированного особняка. Ее преследователи не отставали от нее, но, дойдя до площадки третьего этажа, оказались перед дверью в сауну. Там им любезно объяснили, что по понедельникам до 22 часов сауна работает только для женщин, мужчин просят приходить завтра в любое время до 22 часов. Убедившись, что в доме только один выход, они расположились на противоположной стороне улицы и стали ждать. В сауне можно пробыть долго, поэтому один из них достал из машины сумку, в ней находились термос с кофе, бутерброды и карманная рация. По ней они информировали начальство о текущей ситуации.

Клаудиа недолго пробыла в раздевалке. Она, собственно, вошла только для того, чтобы оставить сумку. Взяв полотенце, она направилась в туалет. Дом этот был ей хорошо знаком, скорее, по воле случая. Раньше в его мансарде жил один знакомый, он и показывал ей дом еще до реконструкции. Тогда она сама бродила по старинным пустым апартаментам и случайно наткнулась на потайную дверь. После реконструкции Клаудиа, скорее из любопытства, решила посмотреть, сохранилась ли еще эта дверь, и – о чудо! – она действительно пережила реконструкцию и осталась на прежнем месте. В туалете она достала из кармана отмычку и с ее помощью открыла маленькую дверь, находившуюся прямо напротив кабинок для переодевания. Войдя в нее, она оказалась в тесной кладовке, набитой стиральными порошками, рулонами туалетной бумаги и каким-то хламом. Клаудиа закрыла за собой дверь и начала осторожно разгребать кладь. С трудом, буквально по миллиметру, она отодвинула от задней стенки тяжелую полку, стараясь не производить лишнего шума. Ей казалось, что прошла вечность, прежде чем ей удалось отодвинуть заставленную вещами полку настолько, что за ней стала видна деревянная дверь. Отмычкой она открыла старый, проржавевший замок и очутилась на деревянной террасе. Дошла до ее конца, привязала веревку, извлеченную из кармана, к ограждению, проверила ее прочность и соскользнула по ней на крышу одноэтажной пристройки соседнего дома. Зажмурив глаза, она спрыгнула с крыши в темный внутренний двор. Приземлившись, как кошка, на все четыре конечности, Клаудиа вскочила, вытерла носовым платком руки и подошла к деревянному забору, отделявшему двор от соседнего участка. В заборе она нашла дверь, открывшуюся без труда.

Так она оказалась во дворе одного из домов по Луизенштрассе, где в первом этаже размещалось маленькое кафе. Через открытую дверь во двор проникала полоска света. Она еще раз бросила взгляд в сторону террасы и вошла в дом. Перед ней открылся коридор, с правой стороны находились двери туалетов, а левая дверь вела в кухню. Клаудиа вошла в женский туалет и быстро поправила перед зеркалом прическу. Вымыла руки, бросила бумажное полотенце в картонную коробку, заваленную использованными полотенцами, и вышла в коридор. Пройдя через зал кафе, она снова оказалась на улице. После тишины и безлюдья двориков и закоулков шум транспорта на Луизенштрассе показался ей необычайно громким. Почти бегом она кинулась обратно, в сторону площади Гинденбурга.

* * *

Может, открыть шампанское прямо сейчас, подумал было он, но потом решил все же подождать. Она ведь не зря прислала ему записку: «Будь дома ровно в 19.30». Значит, она вот-вот будет здесь. Он еще раз вошел в ванную и оглядел себя в зеркале. Смокинг с бабочкой смотрелись отлично, лицо не выдавало того напряжения, которое он испытывал. Собой он остался доволен. Но в то же время он никак не мог справиться с сильным волнением, у него сосало под ложечкой. Зачем ей понадобилось с ним встречаться и к тому же при таких странных обстоятельствах? Он хмыкнул и пожал плечами: ничего, скоро все выяснится. А потом он пойдет в казино и попытает счастья в баккара. Улыбнувшись своим мыслям, он нашел в себе поразительное сходство с Джеймсом Бондом. Но тут ему пришла в голову совсем другая мысль: а что если Пьер ей что-то выболтал? Нет, этого никак не может быть. Да и зачем? Пьер сам ему сказал, что у них нет ничего серьезного. И вообще, какая разница? В дверь постучали, и он с досадой отметил, что ладони у него сделались влажными. Увидев ее перед собой, он испугался. Нет, не потому, что ее свитер и брюки не вязались с ее неотразимой элегантностью. Ее такие знакомые зеленые, сияющие глаза теперь были серыми, чужими и напряженными. Губы сжаты в узкую полоску, волосы слегка растрепаны. Жестом он предложил ей войти. Когда он взял в руки бутылку шампанского, намереваясь наполнить бокалы, она энергично замотала головой.

– У меня мало времени, Винсент.

– Что, даже ни глоточка? У тебя такой вид, что тебе, пожалуй, как раз следовало бы выпить!

Он старался изо всех сил выглядеть бодрым и бесшабашным, но с ее приходом им сразу овладело непонятно откуда появившееся чувство опасности, неотступно теперь преследовавшее его. Он налил себе шампанского и сел в кресло напротив нее. Заговорил с ней, пытаясь своим низким, приятным голосом как-то расслабить ее, разрядить обстановку.

– Признаюсь, эти таинственные обстоятельства, при которых ты искала со мной контакт, да и сегодняшняя наша встреча – все это остается для меня загадкой. Но у тебя, конечно, есть на то свои причины…

Он поднял бокал и поднес к губам. Ее взгляд, казалось, пронизывал насквозь.

– Я пришла, чтобы предостеречь тебя. Твоя жизнь в опасности. Полагаю, тебе известно, чем я занимаюсь наряду со своей основной профессией? Сегодня я получила задание убить тебя.

Он поперхнулся и выплеснул изо рта на серый ковер целый водопад шампанского. До него сразу дошло, что каждое ее слово истинная правда. Руки у него начали мелко дрожать. Бокал выпал из рук и покатился по полу. Смертельная опасность, а он в последний раз всем телом ощутил ее во время телефонного разговора с братом, снова овладела им. Клаудиа встала, подняла с пола бокал, поставила его на стол и села на корточки перед Винсентом. Она взяла его дрожащие руки в свои и крепко сжала их. Ее глаза излучали почти нежность, когда она заговорила с ним.

– Не бойся. Реальной опасности для тебя нет. Пьер слово в слово передал мне ваш разговор. Ты представить себе не можешь, как он был взбешен. Нет, нет, скорее, не из-за тебя, а из-за своих родителей. Ведь он думает, что это они просили тебя поговорить с ним, чтобы отвадить его от меня. Ты знаешь, он по-настоящему любит меня. Я ему все время твержу, что не люблю его, что он очень славный, но что наша связь не может быть долгой. А он ничего слушать не хочет. И все же он мне обещал послушаться меня и уехать в четверг вечерним поездом в Париж. Я ему потом напишу, что наша поездка в Швецию не состоится. В общем, ты зря ломал над этим голову…