Текст книги "Вверх по реке (СИ)"
Автор книги: Борис Сапожников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
IV
Если есть на свете ад, то он расположен в Афре. Проклятая земля, которая может порождать лишь ненависть, убивая все нормальные человеческие чувства. Как вообще выживать при чудовищной жаре днём и холоде ночью. Да, рядом с Великой рекой климат помягче, именно поэтому большая часть здешних примитивных государств зародилась тут, однако не стоит думать, что в данной местности можно найти хотя бы минимальный комфорт.
До Мзизимы, крупного морского порта на восточном побережье Афры, я добирался без малого месяц. Сначала в крохотной каюте номерного транспортного дирижабля, затем на в не сильно превосходящей её размерами каюте на грязном пароходе, название которого я даже прочесть не смог. Всё это время я потратил на изучение досье полковника Конрада. Лейтенант в очках с квадратной оправой постарался на славу, и у меня руках было едва ли не всё, что знает о Конраде Управление имперской безопасности.
Это была биография выдающегося человека, который просто не мог закончить свою жизнь нормально. Он всегда стремился быть первой скрипкой, начиная с кадетского корпуса. Таким сложно в жизни: их недолюбливают преподаватели, откровенно презирают товарищи, считая, что им всё слишком легко даётся, зачастую не замечая, что объект из презрения ночами не спит, зубря предметы; они не в чести даже у офицеров-воспитателей, потому что придраться к ним не за что, а очень хочется. После пары лет в 33-м фузилёрном графа фон Роона полку, молодой обер-лейтенант начинает штурм комиссии по войскам Генерального штаба со своим предложением о создании небесных абордажников. К тому времени дирижабли давно и прочно заняли своё место в военной машине почти всех государств Аурелии, и вопрос конфликтов непосредственно в воздухе стоял особенно остро. Однако косность нашего генералитета преодолеть практически невозможно – так казалось, наверное, в то время молодому обер-лейтенанту Корженёвски. Опусти он в тот момент руки, отмахнись от своих идей и предложений, быть может, я не плыл бы сейчас в Афру на грязном пароходе. Но, не знаю уж к несчастью или наоборот, Конраду удалось найти союзника в своей борьбе с косностью – им стал такой же уроженец восточных провинции империи Филипп фон Марг.
Старший товарищ – фон Марг родился на пару лет раньше Конрада, да и чин уже имел приличный – полковник – поддержал инициативу молодого лейтенанта. Правда, при этом несколько изменил общее направление с абордажа вражеских дирижаблей на высадку пехоты прямо на голову ничего не подозревающему врагу, а ещё лучше где-нибудь в глубоком тылу. Действуя в таком ключе, им удалось пробить стену косности штабных генералов-чинуш, и им дали разрешение на тренировку Первого экспериментального батальона при военно-воздушном флоте империи.
Добравшись до этого, я нашёл вклеенную фотокарточку – перепечатку, само собой, но очень хорошего качества. На ней два молодых человека в новенькой форме десантных войск стоят, закинув друг другу руки на плечи. Сразу видно, что у них ещё впереди. Конрад только получил нашивки гауптманна, перескочив через звание, а фон Марг пока ещё полковник, но скоро уже примерит генеральский мундир.
Собственно, на этой фотокарточке всё и заканчивалось. Каким бы подробным ни было досье Конрада, оно обрывалось здесь. Характеристику личности полковника оно давало хорошую, однако как он изменился, что за человеком стал в колониях, мне оставалось только гадать.
Отдельным приложением шёл список наград – на некоторых имелись приписки, за что именно они получены. У большей части эта графа оказалась пуста. Не такой уж простой была служба Конрада в 33-й фузилёрном – полку с определённой репутацией.
Перед тем как сойти с парохода я наведался в машинное отделение и швырнул в топку, полученную от лейтенанта в очках с квадратной оправой папку с досье на полковника Конрада. Делать мне больше нечего – таскать её с собой по Афре.
Из грязного, как пароход, на которым я туда приплыл, города Мзизима я отправился в Додому – столицу наших колоний в Афре. К счастью, все крупные города колоний связывала железная дорога, охранявшаяся летучими отрядами, созданными по инициативе Льва Афры, поддержанной имперским комиссаром колоний.
Железная дорога была достаточно хороша – особенно по меркам колоний. Паровоз упрямо тянул связку вагонов, я любовался видами саванны – когда ещё увидишь столько дикой природы. В Аурелии всё настольно застроено, что деревья подчас встречаются только в городских парках – в кварталах знати. Здесь, правда, с деревьями тоже было туговато – в основном равнина всех оттенков жёлтого цвета. Самым интересным в этом пейзаже оказались всадники в форме цвета хаки, скачущие вдоль путей, да странные животные, населяющие саванны. Я не знаю, как они называются, но к большинству приближаться бы стал, очень уж злобный у них вид.
Вокзал оказался именно таким, как я ожидал: пыльным, шумным и полным самых разных личностей. Я сразу заметил шустрящих в толпе карманников, им хватило одного взгляда, чтобы держаться от меня подальше. Вообще, с военными тут предпочитали не связываться. Носильщики также обходили меня стороной – вещей-то при себе я имел – кот наплакал, и вовсе не выглядел таким уж пышным господином, кто ради небольшого деревянного чемодана станет нанимать человека.
На входе в вокзал меня ждала пара крепких чернокожих парней в колониальной форме с закатанными по локоть рукавами и тощий, будто высушенный царящей здесь жарой, лейтенант. Все трое щеголяли широкополыми шляпами, и я понял, что надо при случае разжиться такой же – весьма удобный головной убор.
– Оберст-лейтенант, – обратился ко мне тощий, – мы здесь, чтобы проводить вас к полковнику фон Вирхову.
Это немного удивило меня – не думал, что Лев Афры знает о моём прибытии, не такая уж я большая шишка.
– Для меня будет честью встретиться с легендарным Львом Афры, – кивнул я.
Мы прошли через вокзал, выстроенный в имперском стиле, правда из местного желтоватого крошащегося камня, что несколько разрушало монументальность, давно уже ставшую главной чертой нашей архитектуры.
Нас уже ждал неплохой автомобиль – «Странник» довоенной модели с брезентовым пологом вместо крыши. Лейтенант уселся за руль, один из здоровяков отправился крутить кривой стартёр, чтобы запустить двигатель. А мы со вторым чернокожим расположились на потёртом диване заднего сидения. После нескольких рывков стартёра чихающий и кашляющий, словно больной туберкулёзом, двигатель удалось запустить, и здоровяк заскочил на переднее сидение рядом с шофёром. Что мне сразу бросилось в глаза: крепыш поднял с пола двуствольный дробовик Сегрена, уперев его приклад рядом с ногой, чтобы легче было вскинуть и стрелять из окна.
– Мы поедем за город, – пояснил, не оборачиваясь лейтенант, – полковник Вирхов сейчас в лагерях. А по дороге всякие звери встречаются. Рядом с вами ещё один дробовик, надеюсь, вы знакомы с ними?
Кое в чём Альянс нас превосходил по части вооружения. Наше командование до сих полагалось на винтовки и пулемёты, в крайнем случае – карабины, считая дробовики исключительно охотничьим оружием, которому не место на войне. Вот только умникам из Генерального штаба и особенно тамошней комиссии по вооружению не приходилось бывать в траншее, когда «окопная метла» становится лучшим выбором того, кто хочет пережить ещё один бой.
Я поднял с пола дробовик, прикинул вес и понял, что он заряжен. Ствол его оказался аккуратно забит пробкой, вынуть которую труда не составит. Мы также поступали, чтобы грязь не попадала. Цевьё, вместе с курком, предохранительной скобой и спусковым крючком было замотано в промасленную тряпку, спасающей от вездесущей пыли.
– Заряды усиленные, – предупредил меня шофёр, – отдача очень хорошая.
Я поблагодарил его кивком и устроил дробовик рядом с ногой, как сделали оба здоровяка. Заодно проверил и пистолет – просто, на всякий случай, мне так привычней. Сидящий рядом со мной чернокожий крепыш показал, где лежат патроны, их в автомобиле оказалось довольно много.
– Все усиленные, – прокомментировал шофёр, ловко руля на узких улочках Додомы, то и дело давя на клаксон и для верности добавляя щедрые порции отборных ругательств.
Местные явно знали авто – с ними тут вообще туго было – и спешили убраться с дороги. Успевали, правда, не все – вот на этих-то нерасторопных и обрушивался лейтенант.
Однако всерьёз они меня удивили, когда автомобиль, покинув пределы города, остановился для заправки. Бензина на всю дорогу не хватило, и примерно на полпути лейтенант заглушил мотор. Дороги тут были весьма условные, узнать, что едешь не по совсем уж дикой местности можно было лишь по километровым столбам да нечастым указателям в тех местах, где предполагались развилки. К слову, ни один из указателей не мог помочь добраться до лагеря полковника фон Вирхова.
Стоило автомобилю остановиться, как оба крепыша выскочили из него – мы с лейтенантом от них не отстали. Первым делом солдаты вытащили из багажника пулемёт «Манн» на треноге и установили его рядом с автомобилем, и только после этого достали канистру. Пока они наполняли бензобак мы с лейтенантом встали к пулемёту.
– Всё настолько серьёзно? – спросил я. – Мы же в глубоком тылу?
– Нет тут спокойных мест, – ответил тот, следя через линзы бинокля за горизонтом. – Альбийские колонии недалеко, а там недобитые щелкуны отсиживаются. Да и имошаги пошаливают.
О ком он говорил, я представлял себе слабо, однако переспрашивать не стал. Не скажу, что названия местных племён и народов так уж сильно интересовало меня.
– Не нравится мне эта пыль, – продолжил лейтенант, передавая мне бинокль.
Я приложил его к глазам и глянул в указанном им направлении. В пылевом облаке уже можно было заметить лошадиные ноги и морды, а вот всадников пока ещё не рассмотреть.
– А это разве не наш патруль? – спросил я, возвращая лейтенанту бинокль.
– Вряд ли, – покачал тот головой, – они столько пыли не поднимают.
– Имошаги, – буркнул за нашими спинами один из чернокожих солдат, – с альбийской стороны скачут.
– У моих ребят глаз верный, без всякого бинокля, – усмехнулся лейтенант. – Заправили? – спросил он, не оборачиваясь.
– Так точно, – ответил тот же солдат.
– Доставайте винтовки, – приказал лейтенант. – Покажем имошагам, что они зря к нам снова лезут.
Тут он был прав – верхом или на мотоциклетах у нас ещё был шанс оторваться от всадников, а вот автомобилю с конём в скорости не поспорить. Значит, принимаем бой. Не в лучших условиях, но «манн» даёт нам хорошее преимущество перед врагом.
Оба чернокожих солдата встали рядом с нами, держа в руках винтовки. Лейтенант подровнял треногу, уперев приклад пулемёта в плечо. Мне оставалось только встать на место подносчика.
Лейтенант поднял рамку прицела, выставляя его на максимум, но я остановил его.
– Надо подпускать как можно ближе. С максимальной дистанции ты разве что одно-двух зацепишь, а патронов у нас не так много.
В коробе, что положили рядом с пулемётом, по моим прикидкам не больше пары лент по полторы сотни патронов каждая. С той, что уже заряжена получается меньше пятисот. Даже если экономить, стрелять нужно почти в упор.
– Имошаги – меткие сукины дети, – буркнул лейтенант. – Подберутся метров на двести пятьдесят-триста – и поминай как нас звали. Перестреляют.
– Это не «Мартель», – усмехнулся я. – Мы их приголубим с верных четырёх сотен метров.
Он глянул на меня с недоверием, но передвинул прицел на четыреста. Оба солдата сделали несколько шагов вперёд, укрывшись за указательными столбами, вырезанными из местного камня. Место для заправки автомобиля лейтенант выбрал с умом.
Первые пули засвистели куда раньше, чем всадники подобрались к нам на четыреста метров.
– Обычное дело, – бросил лейтенант, – хотят, чтобы мы головы пониже держали.
Он поплотнее прижал приклад «манна» к плечу – видно было, что пулемёт этой системы ему в новинку. Лейтенант явно привык к «мартелю» и теперь волновался, готовясь стрелять из не самого знакомого оружия.
– На четырёхстах, – принялся напутствовать его я, – клади пули веером – бей густо, чтобы зацепить побольше. А как пройдут отметку в двести переходи на кинжальный огонь. Не давай им навалиться кучей.
Он кивнул мне, приник к прикладу, высунув от усердия язык между зубов. Это выглядело комично, даже когда на тебя скачут несколько десятков всадников, палящих из винтовок. И тут застрекотал «Манн». Прежде мне ни разу не доводилось слышать его так чисто – обычно на фоне длинных очередей звучат не только ещё далёкие вопли и редкие выстрелы, но и масса самых разных звуков. Хлопают миномёты, сухо щёлкают винтовки, орут раненные, свистят командиры. А тут пулемёт строчил практически в тишине – я даже заслушался на минуту. Не забывая, конечно, придерживать ленту.
Лейтенант водил стволом слева направо и обратно, одной длинной очередью выкашивая ещё плохо различимых с такого расстояния врагов. Имошаги валились в пыль, кони падали, задирая ноги, всадники вылетали из сёдел. Но это не останавливало их – они неслись на нас, ещё громче улюлюкая и чаще стреляя из винтовок, как будто для того, чтобы придать себе храбрости.
Когда же они пересекли видимую только на рамке прицела отметку в двести метров, лейтенант перешёл на безжалостный кинжальный огонь. Короткими очередями он расчленял общую массу всадников, заставляя их сбиваться ближе друг к другу, становясь очень удобной групповой мишенью. Тут к нему присоединились оба чернокожих солдата, метко стреляющих из винтовок, – почти каждая пуля выбивала из седла имошага.
Я не забывал соединять ленту, чтобы лейтенант мог вести огонь без остановки. Больше советов я ему не давал – он и так отлично справлялся. Кинжальный огонь «Манна» заставил врагов – тех, кто выжил и был поумнее, конечно – убраться восвояси. Мы с лейтенантом добили ленту им в спины, чтобы неповадно было снова лезть. Да и стрелки добавили неплохо, сняв с сёдел нескольких имошагов.
– Справились! – воскликнул лейтенант, поднимаясь на ноги. Это проявление эмоций удивило меня – настолько сильным оно было. Я не ожидал подобного от прежде подчёркнуто сдержанного офицера. – А вам воевать не доводилось прежде?
Вот тут был самый скользкий момент. Меня о нём предупредили отдельно перед отправкой в колонии. Большинство солдат и офицеров здесь не знали о войне, идущей в Аурелии. Они сражались многие годы в колониальных стычках, считая, что дома-то всё в порядке, что им есть куда возвращаться. Никто из сосланных сюда с фронта офицеров не проговорился о том, что дом сейчас превратился в кошмарное, перепаханное траншеями и опутанное колючей проволокой поле боя. Даже самые отпетые циники понимали, как это скажется на людях, воюющих здесь, а потому предпочитали держать рот на замке. И так во всех колониях: Коалиции, Альянса и даже Альбийского Содружества, хотя те присоединились к войне в Аурелии лишь в этом году.
– Учения в условиях, приближенных к боевым, – ответил я.
Лейтенант понимающе усмехнулся – похоже, после схватки с имошагами меня признали за своего. Ну или мне хотя бы удалось сделать первые шаги на этом пути.
У нас ушло немного времени на то, чтобы упаковать обратно в багажник пулемёт с сильно опустевшим коробом и обе винтовки. До лагеря, где ждал меня полковник фон Вирхов, добрались без лишних приключений.
Сам лагерь представлял собой небольшой городок из вполне основательных строений. Скорее всего, прежде это была крупная деревня местного племени, теперь занятая нашими военными. Периметр охраняли вышки с пулемётами – не «маннами», а «мартелями» – а между ними были натянуты настоящие тенёта колючей проволоки. На въезде лейтенант остановился, дважды просигналил и нас впустили внутрь, оттащив внушительных размеров заграждение. Настоящими воротами никто не озаботился – тут и стен-то не было.
Полковник Эмиль Пауль фон Вирхов, более известный как Лев Пустыни, выглядел именно таким, каким я представлял его по газетным статьям. В последнее время с газетами было туго: на фронте их быстро пускали на самокрутки и вместо туалетной бумаги, зачастую даже не читая. Однако незадолго до войны, да и в первый её год, на новости с той стороны моря ещё обращали внимание. Вирхов тогда мелькал на передовицах с завидной регулярностью. И сейчас его можно фотографировать для газеты: мундир выглажен, поле шляпы лихо заломлено наверх, сапоги и амуниция едва ли не сверкают. Он стоял, опираясь на стол, застеленный картой, в подчёркнуто непринуждённой позе.
Лейтенант, сопроводивший меня в ставку полковника, лихо козырнул и доложил о выполненной задаче. Не забыл упомянуть и о нападении имошагов.
– Вы отлично справились, – кивнул ему без тени покровительного тона в голосе фон Вирхов. – Я рад, что не ошибся в выборе.
– Оберст-лейтенант отлично управляется с новым оружием, – добавил мой сопровождающий. – Без его помощи нам пришлось бы туго.
Вирхов кивнул в ответ и отпустил лейтенанта. Когда мы остались одни, он тут же спросил у меня:
– Вы ничем не выдали себя?
Я понял, что он в курсе реального положения дел в Аурелии, однако с ответом не торопился.
– Я отлично осведомлен о том, что на родине идёт война, и уже не первый год, – заверил меня полковник, – так что можете говорить свободно.
– Возможно, несколько переусердствовал, – пожал плечами я, – но когда на тебя несётся толпа всадников с винтовками, в первую очередь думаешь о выживании.
– Вы поступили верно, просто с каждым месяцем всё сложнее скрывать истинное положение дел. Мы не получаем подкреплений из Коалиции, только ручное стрелковое оружие – да и то в основном устаревшие «арканы». Пулемёты колониальному комиссару приходится добывать с боем, а пушки и миномёты мы вообще забыли, когда получали. Что-то получается клепать самим, но этого мало даже для войны наших масштабов.
– Я всего лишь оберст-лейтенант, а не генерал кригс-комиссар. Помочь вам я не в силах.
– Понимаю, – кивнул фон Вирхов, – просто иногда хочется выговориться, а здесь – некому. Я получил депешу от колониального комиссара и намерено принял вас тут, в лагерях, подальше от города и лишних ушей.
Он жестом предложил мне присаживаться на складной стул и сам сел напротив. Разговор ожидался долгий.
– Вы здесь из-за Конрада – это я и без депеши понял бы. За ним рано или поздно должны были кого-нибудь прислать. Коалиция не любит, когда у неё воруют полки и дирижабли.
– Вы были с ним знакомы, полковник?
– Конечно, был – я знал его как умного и интеллигентного человека. Таких мало в армии, а уж в колониальной – и того меньше. У нас тут вежливость, как вы понимаете, не в чести – контингент не тот. Конрад выделялся на фоне остальных офицеров в виндухукском собрании. Нам с ним хотя бы было о чём поговорить.
– И что же подтолкнуло его к дезертирству?
Я намерено использовал жёсткий термин для определения действий Конрада, чтобы подчеркнуть серьёзность моего вопроса.
– Здесь кто угодно сойдёт с ума, а уж от безделья мозги закипают вдвое быстрее. Его небесным абордажникам нечего было здесь делать – не с кем бороться. Поначалу он изводил их тренировками и учениями, ждал, когда его вместе с полком вернут в Аурелию. Как и все штаб-офицеры он был в курсе начала войны. Однако прошёл год, начался второй, а приказ о переводе всё не приходил. Вот тогда-то, кажется, он начал слетать с катушек. Конрад не пил, как почти все, кому нечего делать, не шлялся по борделям, не играл в карты. Он, кажется, вообще потерял вкус к жизни. Он часами сидел и читал классиков – в основном каких-то замшелых философов, ну и современных тоже. Забросил полк, переложив всё на своего адъютанта, почти не появлялся в расположении. Прежде он поддерживал себя в форме, мог запросто на утреннюю гимнастику к солдатам заявиться и с ними полный курс упражнений пройти. Просто чтобы показать, что не отстаёт от них. А потом обрюзг, набрал лишний вес. Ему несколько раз перешивали форму, чтобы сидела как следует, но он всё равно превращался в сущего борова.
Вирхов сделал паузу, налил нам обоим по стакану пива – местного, но приятно холодного, и продолжил.
– И вот однажды он вышел из своего дома в парадной форме, даже кожаный плащ нацепил, хотя, наверное, не раз пожалел об этом. Он пришёл в расположение полка, поднял всех по тревоге, приказал грузиться в дирижабль – и отчалил. Его абордажники привыкли подчиняться каждому его слову, а экипаж не стал рисковать. Дирижабль несколько раз видели над Великой рекой: он шёл курсом на юго-восток, ближе к розалийским колониям. Но это только предположения – где он сейчас, понять невозможно.
Ловите конский топот – так говорят в восточных провинциях. Именно этим мне придётся заниматься. Не самое благодарное дело.
– Кроме этих туманных сведений, чем вы можете мне помочь?
– Колониальный комиссар уже выделил в ваше распоряжение пароход «Нэлли», что пойдёт под нейтральным флагом, чтобы обеспечить вам хотя бы иллюзию безопасности. Но сильно на неё рассчитывать не стоит. Кроме того, вам выделят сопровождающих. Я распоряжусь, чтобы они прибыли как можно скорее для знакомства.
Он вышел из кабинета, оставив меня в компании с кружкой теплеющего пива. Не то чтобы я был большим любителем этого напитка, однако давать ему нагреться стало бы преступлением, и пока ждал возвращения полковника, я допил пиво.
Увидев, с кем пришёл фон Вирхов, я едва не взялся за оружие. Ведь он пропустил вперёд импозантного веспанца в костюме, лишь отдалённо напоминающем военный мундир, и громадном фетровом сомбреро. Вслед за ним вошёл ещё один веспанец, одетый попроще, зато с патронташем через плечо и «майзером» в кожаной кобуре на поясе. Оба покуривали тонкие сигарки, и я понял, что не притронулся к своему запасу с самого прибытия в Додому. А сейчас, почуяв запах неплохого табака, понял, насколько сильно хочу курить.
– Позвольте представить вам, – произнёс вернувшийся фон Вирхов, – генерала Элиаса и полковника Кукарачу.
Я встал со стула и пожал им обоим руки. Если старший, генерал Элиас, был дипломатичен, то полковник Кукарача решал проверить меня на крепость. Однако моё рукопожатие оказалось ничуть не слабее, и мы сошлись на ничьей. Кажется, этим я вызвал уважение у Кукарачи.
– Скажу сразу, – вальяжно расположившись на стуле (адъютант фон Вирхова быстро принёс ещё пару для новых гостей), сообщил мне Элиас, – мы не веспанцы. Мы уроженцы Рагны – это колония Альянса по ту сторону океана. Незадолго до войны там произошла революция, однако нам не удалось отстоять свободу, и многим пришлось бежать от репрессий.
– Далеко же вы забрались, – решил я проверить Элиаса на прочность.
– Колониальное правительство Коалиции помогало нам во время революции, и не отказало в приюте после того, как многие из нас вынуждены были покинуть родной край.
Я не стал спрашивать у него, как борец за свободу от колониального ига может брать деньги и оружие у таких же угнетателей, как те, с кем он воюет. Да и ещё после бежать к ним. В конце концов, генерал Элиас и его повстанцы были нашими союзниками, а остальное не важно.
– Сколько бойцов вы выделите мне? – спросил я, больше не пытаясь поддевать генерала.
– Всех, кто у меня остался, – ответил тот, затягиваясь сигаркой.
Тут я не выдержал и попросил Кукарачу прикурить. Пара сигар всегда со мной – даже на фронте я старался не оставаться без приличного курева – а вот спичек или зажигалки не нашлось. Рагнийский полковник-повстанец протянул мне свою – в золотом футляре. Приняв её с благодарностью, я раскурил сигару. Не остался в долгу и Лев Пустыни, задымив дорогими сигаретами, хотя и местного производства. Такие и в Аурелии в лучшие годы стоили весьма не дёшево.
Вскоре кабинет фон Вирхова наполнился клубами табачного дыма.
– У меня не так много людей, – продолжил генерал Элиас, – и я отдаю вам лучших. Здесь, под защитой Льва Пустыни, останутся их семьи.
– Вы не сказали, сколько их будет, – напомнил я.
– Пятеро, – кажется, эти слова произносить генералу было особенно тяжело. – Но это лучшие мужчины Рагны, что отправились вместе со мной и Кукарачей в изгнание.
– Мне бы хватило и меньшего числа, – заверил я генерала. – Я привык действовать в составе группы из двоих-троих человек.
– Но кто-то же должен охранять пароход, пока вы будете заняты делами на берегу.
Я кивнул, принимая вполне разумный довод полковника Кукарачи.
– Думаю, самое время осмотреть наш пароход и познакомиться с остальными моими бойцами.
– Тогда я передаю вас генералу, – кивнул фон Вирхов, гася сигарету в пепельнице, вырезанной из поделочного камня.
Мы с рагнийцами откланялись, и генерал с полковником повели меня прямиком к пристани.
Как оказалось, лагерь охранял стратегический объект: удобную бухту, где можно было швартоваться приличного размера судам. В основном это были баржи, глубоко сидящие в грязной воде Великой реки. Они везли какие-то ящики и бочки вниз по течению – к дельте и портам. Вверх же шли транспорта, полные местных ополченцев. Молодые парни валялись на палубе, страдая от жары, ведь вся тень доставалась офицерам и сержантам, да ещё немного – настоящим солдатам, несущим караул с винтовками на плечах. Борта транспортов щетинились стволами пулемётов, устаревающих, но надёжных и проверенных временем «мартелей».
На фоне этих речных мастодонтов пароход «Нэлли» выглядел каким-то несерьёзным. Небольшое аккуратное судёнышко, выкрашенное в белый и красный цвета, казалось просто образцом неказистости. Чёрная труба торчала вертикально, над ней курился дымок, говорящий о том, что машина работает на холостом ходу. Значит, «Нэлли» готова отправиться в плавание хоть сейчас. Меня это полностью устраивало – ночевать в лагере совершенно не улыбалось. Терзало меня какое-то странное предчувствие, что лишним временем я не располагаю. Уж на что-на что, а на интуицию я привык полагаться.
– Я отправлюсь вместе с вами, – по дороге, что заняла минут десять, сообщил мне полковник Кукарача. – Мои бойцы не примут командира со стороны, а завоёвывать у них авторитет, думаю, вам некогда.
Я согласно кивнул, стараясь не слишком часто стирать пот с лица и шеи. Здесь, рядом с Великой рекой, переносить жару оказалось сложнее. Влажность поднялась, и пот буквально пропитал мою форму. Он ручьями стекал по лицу, неприятно щекоча кожу под воротником мундира.
– Да и сказать по чести, мои парни – те ещё дикари, – усмехнулся Кукарача, – держать их в узде – врагу не пожелаешь. Тем более, если не знаешь, кто на что особенно падок.
– Как ваш лучший человек, Чунчо Муньос, – глянул на него генерал Элиас. – Уж он-то известно на что падок.
– А кто не любит женщин, генерал, – прищёлкнул пальцами Кукарача. – В конце концов, Чунчо же не скопец, да и мы с вами тоже.
– За его лучшего друга я бы не поручился в этом вопросе, – покачал головой Элиас, и я понял, что путешествовать мне придётся в весьма пёстрой компании.
Вот только тогда я даже представить себе не мог насколько.
Чунчо Муньос оказался типичным рангийцем – его даже с уроженцем Веспаны не спутаешь. Дочерна загорелый, в щетине и курчавых волосах – седина, хотя Чунчо ещё довольно молод, вряд ли старше меня. Но больше всего обращали на себя внимания его глаза – у Чунчо был взгляд отчаянного храбреца, каких зовут не иначе как сорвиголовами.
Лучшим другом Муньоса, о котором говорил генерал, был высокий, сильно сутулящийся уроженец Аурелии, скорее всего, даже Коалиции или самой Экуменической империи по прозвищу Святой. Светлые волосы его выгорели на солнце, а вот кожа сохранила бледность. Черты лица у Святого были правильные, но такие тяжёлые, что это делало их неприятными, особенно вкупе с глазами навыкате. Казалось, он смотрит тебе прямо в душу, как следователь на допросе. Поверх одежды он носил коричневую рясу, что и самом деле придавало его сходство со святым с какой-нибудь древней фрески.
Третий и четвёртый бойцы оказались полными противоположностями. Старина Эрнандес давно шагнул за порог пяти десятков лет, но был крепким, как старый дуб. Такие могут и в самом преклонном возрасте воевать не хуже молодых, полагаясь на опыт там, где других выручает сила или ловкость. А Пеппито по прозвищу Деточка вряд ли отпраздновал двадцатый день рождения – он был самым молодым среди рагнийцев, и как я понял через несколько дней после начала нашего плавания по Великой реке, остальные относились к нему как своеобразному талисману, считая, что паренёк приносит всему отряду удачу.
– Ничего так посудина, – крикнул давно уже обосновавшийся на борту «Нэлли» Чунчо. – Ладная, как старая вдовица, и, пари держу, характер у неё покладистый. Раз уж управляется с ней такой увалень.
Он указал на капитана парохода, оказавшегося гномом с совершенно лысой головой. Казалось, волосы у него с макушки переползли на лицо, отчего борода росла, хоть и густая, но какая-то неопрятно клочковатая. Да ещё и пряди в ней были частью пегие, частью чёрные как смоль. Гном покосился на Чунчо, однако ничего говорить не стал. Он только хмыкнул и направился к шканцам, где был установлен штурвал.
– Разрешите подняться на борт, – произнёс генерал Элиас.
Фраза была, скорее, ритуальной, вряд ли гном сумел бы помешать нам, однако вежливости никогда не бывает много. Капитан кивнул нам и махнул рукой, приглашая подняться по широкому трапу.
– Надеюсь, мои парни вели себя прилично? – спросил у него Кукарача.
– Нет, – буркнул гном себе под нос. – Расползлись по моей красотке, как тараканы. А этот, – он махнул в сторону Чунчо, – хуже всех. Горланит и горланит, как петух на заборе.
Тот явно слышал слова гнома, однако при генерале и полковнике ничего говорить не стал. Хотя я отсюда видел, как его распирает от слов капитана «Нэлли».
– При мне присмиреют, – посулил Кукарача, кивнув взгляд на Чунчо, и тому этого взгляда вполне хватило.
– Вы сможете отчалить сегодня же? – поинтересовался у капитана Элиас.
– Тут не море, – пожал широкими плечами гном. – Раскочегарим машины и вперёд. Только нас тут и видели.
– Тем лучше, – кивнул Элиас. – А пушка на носу надёжно закреплена?
– Тут не море, – повторил гном, – ветра нет, штормов не бывает. Не сорвёт.
Только после слов генерала я обратил внимание на накрытую брезентом пушку, стоящую на носу парохода. Сначала она показалась мне какой-то надстройкой, однако теперь я сам себе удивился, почему сразу не узнал характерные очертания трёхдюймовки – основного полевого орудия нашей армии.
– Под чьим флагом мы пойдём? – спросил я.
Этот вопрос интересовал меня больше всего.
– Трирских колоний, – ошарашил меня капитан. – Моя красотка «Нэлли» приписана к Гондокоро, что в Анклаве.[7]7
Трирский анклав или просто Анклав – общее названии колоний Трира в Афре.
[Закрыть]
Вот уж воистину ирония судьбы, ничего не скажешь. Из-под трирского урба угодить на палубу парохода с портом приписки в колониях того же королевства. Правда, у Трира есть одно неоспоримое преимущество – он до сих пор формально числится нейтральной страной, а значит, у нас куда меньше шансов получить залп береговых батарей даже в розалийских или альбийских колониях. Отличный выбор, если разобраться, ведь границы чужих владений нам точно придётся пересекать, и возможно не один раз.
