Текст книги "Вверх по реке (СИ)"
Автор книги: Борис Сапожников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
И это стало крайне неприятным сюрпризом для графа Хоттека и его гвардейских штурмовиков.
Они были достаточно опытными бойцами – и вскинули свои «ригели», как только мы начали действовать. Они вполне могли залить всё помещение свинцом, прежде чем мы сделаем и пару выстрелов. Но три винтовочные пули имперского калибра[5]5
Имперский стандарт или имперский калибр – устоявшееся название для винтовочных пуль калибра 7х57мм, и пистолетных калибра 9х19 мм, основного для всех видов ручного оружия Аурелии.
[Закрыть] вместо одной серьёзно склонили чашу весов на нашу сторону. Мы успели скосить почти половину отряда штурмовиков, прежде чем те открыли огонь. «Ригели» застучали словно взбесившиеся швейные машинки.
Я перекатом ушёл от длинной очереди, выбившей крошку из бетона там, где я находился мгновение назад. Снова нажал на спусковой крючок – и целившийся в меня гвардеец повалился на пол с тремя пулями в груди и животе.
От стандартных моделей наши карабины отличались ещё и увеличенным магазином. Какой прок от стрельбы короткими очередями, если в запасе только пять патронов. Хитрые магазины, что поставил на наши карабины Тонкий, давали возможность сделать пять очередей – полтора десятка пуль дают серьёзное преимущество даже над автоматчиками.
Ещё двое гвардейцев Хоттека повалились на пол, срезанные Миллером и одним из моих бойцов. Второй штурмовик из моего отряда стрелял из пистолета – левая рука его висела плетью, а рукав стремительно пропитывался кровью. Плохо. Парень уже не жилец.
Отвлекаться не стоило. Взгляд в сторону чуть не стоил жизни мне самому. Я едва успел нырнуть вниз, уходя от новой очереди. Гвардеец повёл следом за мной стволом пистолет-пулемёта, однако тот внезапно перестал тарахтеть, стукнул бойком вхолостую. Враг выдернул опустевший магазин – и это было большой ошибкой. Лучше бы попытался застрелить меня из пистолета, может, и успел бы.
Я даже не в него выстрелил первым: пока он не представляет опасности. Я всадил три пули во вскинувшего пистолет-пулемёт гвардейца, целящегося в Миллера, а потом прикончил и того, кто сменил магазин. Тот как раз наводил оружие на меня, наверное, считая, что я снова отвлёкся, став лёгкой мишенью.
Я считал выстрелы и знал, что эта очередь опустошит магазин моего карабина. Так что характерный звонкий удар бойка не стал для меня новостью. Я не стал перезаряжать оружие, выхватил пистолет и нож и ринулся в рукопашную. К этому штурмовики Хоттека оказались не совсем готовы, но стоит отдать им должное: сориентировались быстро.
Первым делом я едва не схлопотал очередь прямо в лицо – в последний миг успел отбить в сторону ствол «ригеля» ножом. Дважды выстрелил в штурмовика, и прежде чем тот рухнул на пол, перехватил его, используя как живой щит. Девятимиллиметровые пистолетные пули даже на такой дистанции не пробьют тело насквозь, чтобы навредить мне. И всё равно, когда сразу трое врагов развернулись в мою сторону и всадили в труп, которым я прикрывался длинные – в десяток патронов каждая – очереди, мне стало не по себе. Не за каменной стеной же.
Однако покойник спас меня ничуть не хуже, я толкнул его на врагов и следом оказался среди них. Пистолет-пулемёт «Ригель» удобное оружие для боя на короткой дистанции – из него можно легко нашпиговать противника свинцом. Однако когда враг оказывается вплотную, как я, он становится не столь удобен, как пистолет или нож.
Быстрые удары и выстрелы в упор – я разделался со всеми тремя за считанные секунды. Знаю, выглядит это неприятно, особенно, когда я остаюсь стоять над трупами, залитый кровью. На это я и рассчитывал, потому что эти трое были последними штурмовиками в штабном бункере.
Я шагнул к замершему у стола графу Хоттеку. Тот за всю перестрелку даже не вынул из кобуры пистолет. Это ему жизнь и спасло.
– Ваше сиятельство, – произнёс я, нацеливая на Хоттека клинок боевого ножа, залитый кровью по самую рукоятку; она капала графу прямо на сапоги, но тот не замечал, – вы устроили замечательную западню, но угодили туда сами. Как вы считаете, голова начальника контрразведки Недрева, достаточно хороший трофей, чтобы оправдать мою неудачу?
Искать карту минных заграждений времени уже не оставалось. Тревогу уже подняли, и нас ищут все свободные силы гарнизона. Да и где нас найти, они тоже в курсе – вряд ли Хоттек проводил всю операцию втайне.
Граф ничего не ответил мне. Что такое риторический вопрос он, конечно, знал.
– Снимайте портупею, – велел ему я, – прогуляемся немного.
– Вы же понимаете…
– Портупею, быстро! – перебил его я.
Граф почёл за лучшее подчиниться. Портупея с саблей и кобурой с пистолетом, которая так и осталась застёгнутой, со стуком упали к нашим ногам.
– Руки за голову – и вперёд, – указал я за спину ножом.
Лишь после того, как граф подчинился, я обернулся глянуть, как обстоят дела у моих бойцов. Штурмовик с простреленной рукой сидел у стены – глаза его уже остекленели. Он схлопотал длинную очередь в грудь – его просто нашпиговали свинцом. Миллер и второй штурмовик отделались царапинами, не заслуживающими особого внимания.
На выходе из штабного бункера нас ждали – с обеих сторон стояли бойцы гарнизона: гвардейские штурмовики, вроде тех, кто прикрывал Хоттека, и солдаты в сине-серых розалийских мундирах. Что интересно: все вооружены «ригелями» – не будь с нами такого заложника как граф, в один миг оказались бы покойниками. Никакие навыки не спасут против такого количества.
– Шагайте к ближайшему выходу на поверхность, – велел я Хоттеку, подталкивая в спину стволом карабина.
Пока мы выходили из бункера, Миллер вернул мне оружие и даже магазин поменял, что весьма любезно с его стороны.
– И без шуточек, ваше сиятельство, – добавил я. – Ориентироваться по указателям мы умеем не хуже вашего.
Так, сопровождаемые толпой солдат недревского гарнизона, мы и шагали по коридорам, прикрываясь графом Хоттеком.
– Худшей операции я не припомню, – буркнул Миллер.
– Попались, как дети, – кивнул я, стараясь не показать врагам, как на самом деле устали мои руки. Ещё немного и карабин начнёт плясать, а это ни к чему хорошему не приведёт.
Адреналин схлынул, усталость медленно, но верно начала давить на плечи. Карабин наливался свинцом, держать его твёрдо стоило больших усилий. Да и следить за указателями не так просто, как я сказал графу. Сопровождающие нас солдаты то и дело норовили закрыть их, чтобы мы потерялись и лабиринте тоннелей и коридоров. Дважды я останавливался, уткнув карабин в спину графу прямо между лопаток.
– Скажите своим людям, – медленно и разборчиво, чтобы все поняли каждое слово, сказал я в первый раз, – чтобы перестали закрывать спинами указатели. А если вы попытаетесь свернуть не туда, я всажу вам три пули в спину, прежде чем меня изрешетят.
Во второй раз я для убедительности ткнул Хоттек стволом карабина не в спину, а затылок. И изъяснялся уже не так вежливо.
Мы уже подходили к лестнице, ведущей на поверхность. Слышны были отзвуки не столь уж дальних попаданий снарядов нашей артиллерии. Я начал думать, что хотя бы сейчас удача повернулась к нам лицом. Но не тут-то было.
Колоссальной силы взрывы сотрясли до основания укрепления Недрева, свалив всех нас с ног. Солидная часть стены и пола просто исчезли в пламени, а следом куски бетона и земли обрушились на нас кошмарной лавиной.
Сапёры подорвали минные галереи.
II
Сколько времени пришло до того, как я пришёл в себя, не знаю. Я лежал среди кусков бетона и комьев земли. Всё вокруг провоняло гарью, кровью и содержимым кишечников нескольких десятков людей. И не только людей. Когда умирает столько народу разом всегда сильнее всего воняет дерьмом.
Графа Хоттека и след простыл – то ли завалило так, что не видно, то ли сумел сбежать прежде чем я очнулся. Хотя в его гибель я не верил: слишком уж скользкий он тип, чтобы вот так сгинуть под завалом.
Я кое-как сел, убедившись, что ничего не сломано и ран на теле нет. Внимание моё привлёк негромкий стон – я обернулся и едва не потерял сознание снова. Рядом со мной – руку протяни – лежал Миллер. Или точнее то, что от него осталось. Левая рука ниже локтя и левая нога на середине голени были перебиты кусками бетона. Чтобы освободить его, придётся резать по живому. И к несчастью, Миллер уже начал приходить в себя. Вот почему – почему! – я не очнулся хотя бы на десять минут раньше.
– Ты прости, друг, – наваливаясь на него, прошептал я прямо в ухо Миллеру, – тебе сейчас будет очень больно. Но иначе никак.
Я сунул ему в рот свою перчатку, и он рефлекторно сжал её зубами. Я не стал спрашивать готов ли он, или ещё какую-нибудь чепуху, что лезла на язык – чудовищно не хотелось калечить единственного друга. Миллер давно стал для меня куда больше, чем боевым товарищем – через слишком уж многое мы прошли вместе. Но я стиснул зубы едва ли не крепче, чем он, и начал работать ножом. Быстрыми, отточенными движениями резал сухожилия и мышцы, проходя между перебитыми костями. То и дело клинок скрипел по ним, и я даже представлять себе не хотел, какую боль испытывал в этот момент Миллер.
Но наконец работа моя было закончена. Из пары ремней, снятых с трупов, я соорудил жгуты, чтобы Миллер не истёк кровью, и только после этого вытащил у него изо рта перчатку. Кричать с заткнутым ртом непросто, однако Миллер каким-то образом сумел сорвать голос. И я не был этому удивлён. Сейчас он мог только глухо стонать.
– Обстрел прекратился, слышишь, – сказал я ему. – Сейчас в атаку пойдут, попробуем смешаться с раненными.
– Укол, – прохрипел Миллер. – Давай.
Я пошарил по карманам и вынул пару готовых шприцев с болеутоляющим.
– Только не спать, – сказал я. – Глаза не закрывать даже. И говори со мной, понял? Иначе никаких уколов.
– Понял, – просипел Миллер. – Коли давай.
Я сделал ему сразу две инъекции, чтобы хоть как-то приглушить боль, и сразу же взвалил на спину. Миллер застонал и повис на мне будто мешок.
– Не спать, Бен, – толкнул я его локтем.
– Пошёл ты…
Такой ответ меня вполне устроил.
Я выполз на край воронки, оставшейся после подрыва минной галереи, и обнаружил почти прямо перед собой здоровенную брешь в стене, опоясывающей Недрев. К ней вёл длинный распадок, оставшийся на месте подкопа – там, где земля провалилась после колоссального взрыва. В самой бреши спешно организовали неглубокую траншею, где уже засели в ожидании наступления наших войск солдаты гарнизона. Пушки подтянуть не успели, зато пулемётов – в основном старых, но проверенных временем и войной «мартелей» – притащили с десяток, наверное.
Снова толкнув Миллера локтем, чем спровоцировал поток ругательств, я пополз через распадок к траншее. Пока полз, – медленно, чтобы не заметили, да и Миллера старался без нужды особо не тревожить – пушки на ближних фортах открыли огонь. Крупнокалиберные орудия окутывались облаками порохового дыма – дульных вспышек отсюда было не увидеть, как и результатов их выстрелов.
– Где-то там, – говорил я, пока полз по распадку, – наши парни в броневозках уже катятся сюда. Как думаешь, Миллер, они будут нормально высаживаться? Не с бортов?
– Если не идиоты, то не с бортов, – отвечал он. – Я видел, сколько там пулемётов – они всё свинцом зальют.
– Катить надо к самому брустверу, – продолжал я.
– Да, иначе броня не спасёт. «Шютценпанцер» от пуль надёжно укроет, а чем ближе, тем меньше шансов, что с форта угостят.
Словно отвечая на его слова, орудие форта огласило округу новым выстрелом, послав снаряд в сторону наступающих.
– Вот и пулемёты заговорили, – произнёс Миллер, когда мы подобрались к самому тылу траншеи. – Сейчас парням несладко придётся.
Проверенные временем и годами войны пулемёты «Мартель» звёзд с неба не хватали, однако благодаря простой конструкции и водяному охлаждению ствола оставались едва ли не самыми популярными на всех фронтах. Их производили почти все страны Аурелии, поставляя в армию, где они никогда не залёживались на складах. Конечно, наши лёгкие пулемёты «Манн» или розалийские «Шатье» превосходили их, однако для массовой войны все предпочитали именно «мартели». Их дробный перестук, как будто гвозди в жестяное ведро сыплются, ни с чем не перепутаешь.
К нему вскоре присоединились сухие щелчки винтовок: розалийцы и трирцы, обороняющие Недрев, палили густо, патроны не экономили. Сейчас речи не шло о меткости: солдаты создавали огневой заслон, стараясь остановить врага, не дать ему забраться в траншеи, где пойдёт яростная рукопашная схватка.
Мы с Миллером залегли в десятке метров от тыла траншеи. Бойцы гарнизона дураками не были и выставили у распадка пост. Трое часовых с винтовками бдительно глядели в нашу сторону. Мне повезло найти укрытие, но ближе подобраться уже не выйдет, особенно с Миллером на спине. Точно обнаружат, и мундиры нас не спасут – в такой обстановке нас, скорее, пристрелят для верности, чтобы не разбираться, шпионы мы или нет.
Оставалось ждать начала рукопашной, тогда у меня появится шанс подобраться к посту и снять часовых без лишнего шума. Ну а после в суете и неразберихе попытаться выбраться из траншеи и добраться до своих.
– Гранаты пошли, – выглянул из укрытия Миллер. Движение причинило ему новую боль, и он заскрипел зубами, однако колоть его не стал, да и Миллер сам не попросил об этом. Понимал, что ещё одна инъекция не столько утихомирит боль, сколько отправит его на тот свет.
Я тоже глянул и увидел, как в траншею градом посыпались «колотушки» – противопехотные гранаты. Кто-то из обороняющихся пытался выкинуть их, но мало кто успел. Наши солдаты передерживали гранату перед броском, чтобы лишить врага малейших шансов. Риск, конечно, немалый: если не рассчитаешь, граната рванёт у теня в руке; но получить её обратно мало кто хотел. За первой волной почти сразу полетели новые, а только отхлопали и они, угостив всех своей смертоносной начинкой из сотен осколков, через бруствер полезли наши штурмовики.
Первыми шли федераты: орки и полугиганты в громоздких кирасах и шлемах с забралами. Они чем-то напоминали рыцарей из романов, да и вооружены были примерно так же. Тяжёлые топоры и булавы, залитые свинцом и обмотанные колючей проволокой или утыканные гвоздями. Многие прикрывались щитами из стального листа, что только усилило сходство с воинами прежних времён. Почти ни у кого не было огнестрельного оружия, лишь один из десяти поливал траншею из лёгкого пулемёта «Манн», который мог держать как винтовку.
В этот момент казалось, что траншею точно возьмут. Кто может противостоять такой мощи и ярости. Драка на бруствере шла жестокая, розалийцы с трирцами не собирались пускать к себе наших штурмовиков. Среди обороняющихся было немало орков и просто здоровяков, что могут поспорить с нашими федератами. Дубинки, топоры, боевые ножи – всё шло в дело, пуская кровь, мозжа кости, раскалывая черепа, как орехи. Люди и нелюди скатывались с бруствера, валились в траншею, молотили друг друга, пытаясь любым способом прикончить врага, прежде чем тот сумеет сделать то же с тобой.
Война и особенно рукопашная схватка обнажает в людях самое тёмное, что есть в них. Говорят, они превращают в животных, но это не так: ни один самый лютый зверь не способен на такую жестокость.
За федератами последовали простые солдаты – все без винтовок, лишь со штыками и пистолетами в руках. Они прыгали прямо в гущу свалки, паля почти без разбору и пуская в ход холодное оружие.
Теперь понять, кто одерживает верх, вообще не получалось. Сотни людей теснились в траншее, перегородившей брешь в стене, исступлённо уничтожая друг друга.
Пушки форта снова начали палить – к нашим войскам шло подкрепление. Ещё одна волна броневозков – и траншею вполне могут взять. И это станет новой вехой в осаде. Впервые наши бойцы прорвутся за линию стен урба-крепости.
Вот только командование врага решило этот вопрос по принципу «так не доставайся же ты никому». Как только через бруствер бросилась вторая волна штурмовиков, снова возглавляемая могучими, закованными в сталь федератами, крупнокалиберные орудия соседних фортов обрушили на брешь свои снаряды. Земля снова затряслась под нашими ногами, как будто опять взорвались минные галереи. За несколько минут орудия смешали с грязью сотни солдат, не разбирая кто свой, а кто враг.
Когда пушки фортов снова развернулись в сторону линии фронта, в траншее остались только трупы.
– Бесчеловечно, – произнёс Миллер, откидываясь на землю, – но эффективно.
Печальная судьба постигла и пост в тылу траншеи, так что мне никто не помешал забраться в неё, ненадолго оставив Миллера одного, и обобрать нескольких солдат. Лезть через линию фронта в чужой форме – не лучшая идея.
Война быстро отучает от брезгливости, и я легко надел на себя форму с покойника. С Миллером всё было сложнее. В итоге мы решили просто срезать с него изорванный розалийский мундир, а наш – накинуть сверху. Даже самый подозрительный часовой не заподозрит в настолько изувеченном человеке вражеского шпиона.
В путь через линию фронта мы отправились ночью. Я снова полз, таща на спине непрерывно ругающегося от боли Миллера. Полз по трупам. Полз через воронки, оставленные снарядами. Нырял в них, когда над «ничьей землёй» взлетали осветительные ракеты. Каждый раз опасался наткнуться там на солдат – врагов или своих, не так важно. Перекатывающегося через край пристрелят сразу, без разговоров – не то место, чтобы вопросы задавать. Опасался нарваться на мину – кто же знает, сколько ещё подарков от розалийских сапёров осталось ждать своего часа. Опасался лучей прожекторов, шарящих по «ничьей земле» – рядом с каждым таким стоит пулемёт, и если кому-то померещится движение, то в ту сторону сразу полетит длинная очередь. Не раз и не два распластывался по земле, когда где-то начитал строчить пулемёт. Казалось, бьют именно в нас. Миллер стонал сквозь зубы, а когда опасность проходила стороной, осыпал меня совсем уж непристойной бранью. Но я лишь улыбался, слыша, что он жив.
Мы говорили всю дорогу. Пересказывали байки и анекдоты, над которыми не смеялись никогда. Вспоминали бойцов, с кем ходили в такие вылазки. Перемывали косточки командованию, отправившему нас в очередной раз за картой минных заграждений. Не раз сошлись на том, что худшей операции, чем эта, у нас ещё не было. Изгалялись, стараясь перещеголять друг друга в эпитетах по адресу графа Хоттека. Гадали сумел он пережить взрыв минной галереи. Сошлись на том, что сумел – ублюдки вроде него так легко не умирают.[6]6
Когда и при каких обстоятельствах закончил свою жизнь граф Хоттек вы можете узнать, если прочтёте второй рассказ из сборника «Интербеллум. Noir».
[Закрыть]
Но вот впереди зашарили прожектора нашей линии окопов – вот теперь начиналась самая опасная часть. Я поднялся на ноги, не давая Миллеру свалиться и стараясь держать обе руки на виду, и в полный рост шагнул в луч света.
К счастью, бой не так давно закончился, и раненные ещё позли к нашим окопам. А потому вместо пулемётной очереди нас встретил окрик:
– Стой, кто идёт?!
У меня отлегло от сердца.
– Будем жить, – прохрипел Миллер у меня за спиной и потерял сознание.
III
Штабные чины всюду одинаковы: они выглядят как штабные, и мундир не имеет значения. Я повидал многих: наших, альянсовских, альбийских – лигистов, врать не буду, не доводилось, но уверен, и они не слишком отличаются, хотя кто их там знает. Всех их, штабных, объединяет одно: форма на них сидит слишком хорошо, потому что всегда подогнана по фигуре, и не важно, кто перед тобой: зелёный лейтенантик, только вчера из училища или зрелый оберст, начинавший в окопах. Через месяц вдали от линии фронта они становятся лощёными, наедают брюшко, даже те, кто пытается поддерживать форму, тщательно ухаживают за собой – за этим следят денщики. С полевым офицером ни за что не спутаешь.
Вот и сейчас я стоял перед ними в чистом мундире, чисто выбрит, однако, всё равно, на фоне троих сидящих в кабинете офицеров выглядел так, словно только из траншеи вылез.
– Присаживайтесь, – кивнул мне старший – и по возрасту (ему на вид можно было дать около пяти десятков), и чином (как все штабные, он носил на полевой форме погоны – на его плечах красовались золотые оберста), – разговор у нас будет довольно долгий, и не сказать, чтобы приятный.
На иное я и не рассчитывал, конечно.
Вернувшись из госпиталя, где навещал Миллера, я узнал, что мой отряд расформирован и, хуже того, парней уже раскидали по другим разведподразделениям. Я же лишился должности начальника разведки и был переведён в оперативный резерв. Само собой, я понимал, что за провал операции по головке не погладят, но чтобы настолько сурово обходится – это уже явный перегиб. Меня как будто хотели показательно выпороть, чтобы другим командирам разведки сразу ясно стало, что и столь успешного прежде офицера могут легко вышвырнуть, будто нашкодившего котёнка, стоит только не оправдать доверия.
– Вы угодили в весьма неприятную ситуацию, – продолжил оберст, когда я сел на стул напротив него, а два других офицера оказались по бокам от меня. – Дело в том, что вся операция была не более чем фикцией – детищем графа Хоттека. Никакого лейтенанта фон Линдада нет в списках нашей дивизии.
– Если быть точным, – встрял молодой лейтенант, сидящий справа от меня, – он чистился в дивизии бригадного генерала фон Карштадта, но погиб две недели назад.
– Значит, граф подослал ко мне своего шпиона, – кивнул я. – Весьма мило с его стороны.
– Никакого приказа выкрасть карту минных заграждений не было, – подтвердил мою догадку оберст. – Хоттек умело сыграл на нашей общей усталости от военной рутины этой бесконечной осады.
Я умел читать между строк и понимать настоящий смысл сказанного. Оберст почти в открытую говорит, что никаких последствий провал операции, которой и быть-то не должно, за собой не повлечёт. Вот только роспуск моего отряда и снятие с должности говорят о прямо противоположном.
– Именно поэтому вас решено не только снять с должности начальника разведки дивизии, но и перевести в колонии.
Я едва удержался от того, чтобы вскочить на ноги. Перевод в колонии – это могила. Война там идёт на несколько лет дольше, нежели в Аурелии, и заканчиваться не думает. Однако если офицера снимали с фронта и отправляли туда – это было не слишком почётной ссылкой. И обратного перевода ждать не стоит.
– Прежде чем вы начнёте возражать, – слегка хлопнул по столу оберст, – я скажу, это не ссылка. Вы отправляетесь в колонии с определённым заданием. Выполните его – и можете рассчитывать на место начальника разведки любой дивизии по вашему выбору. Кроме того, ваш друг, гауптманн Миллер, что лежит сейчас в госпитале, получит лучший уход и самые передовые имплантаты, какие только производит наша промышленность. Гарантирую, пока вы будете разбираться с этим дельцем в колониях, его поставят на ноги.
Меня покупали – я понимал это, и был готов продаться со всеми потрохами. Не за должность – на неё мне было плевать. Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут, а как правильно использовать офицеров моей специализации в штабах знают отлично. Так что оказаться на передовой с гранатой в одной руке, а в другой – сапёрной лопаткой, перемотанной колючей проволокой, у меня мало шансов. Я не боюсь ничего подобного – и не в таких передрягах бывать приходилось – однако знаю, что прагматизм нашего командования всегда берёт верх. У меня не было семьи, не было близких людей. Я часто шутил, что родился на войне и для войны – и отчасти это было правдой. Но благодаря Миллеру меня появилась мечта, и воплотить её мы должны вместе, никак иначе. Мы лелеяли её в грязных траншеях, выживали только благодаря ей – нашей общей мечте. И теперь, без имплантатов, он останется бесполезным инвалидном, место которому в одном из тысяч домом призрения, где он вряд ли долго протянет.
Штабной оберст со своими подручными хорошо изучили моё дело, и знали чем меня можно купить.
– Что я должен сделать в колониях? – спросил я.
– Правильный вопрос, – кивнул штабной оберст. – Вы должны найти одного человека – полковника Конрада. Подробное досье на него вам предоставит лейтенант, – он указал на того, кто выдал реплику про судьбу настоящего фон Линдада, – у вас будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с ним. А пока, будьте любезны, – ещё один кивок тому же лейтенанту, – выдайте краткую выжимку, чтобы ввести оберст-лейтенанта в курс дела.
– Полковник Конрад Корженёвски, – без запинки выдал сложную для уроженца Экуменической империи фамилию уроженца восточных провинций лейтенант, – более известен, как полковник Конрад. Он знаком вам?
– Не лично, – ответил я.
Кто не знает полковника Конрада, отца воздушно-десантных войск, автора концепции небесного абордажа. Вместе с генералом фон Маргом они сумели пробиться через косность военной бюрократии и буквально лбами пробить стену непонимания всех новых идей, царящего в генеральном штабе Континентальной Коалиции. Благодаря этим, тогда ещё молодым, офицерам именно у нас первыми появились войска, падающие прямо с неба на головы врагам. Карьерная судьба развела этих двоих – фон Марг стал первым генералом воздушно-десантных войск, подчиняющимся лично маршалу имперской авиации, а вот звезда полковника Конрада закатилась почти сразу после начала войны. Последнее, что я о нём слышал, – это новость о переводе всего особого полка небесных абордажников Конрада во главе с ним самим в колонии. О причинах оставалось только гадать.
– Тогда воздержусь от предыстории, – сказал лейтенанту оберст, – уверен, вам она известна ничуть не хуже чем всем нам.
– Мне неизвестно только, за что именно полковник оказался в колониях, да ещё и со всем своим полком, – предпринял я попытку прояснить ситуацию.
– Всё, сказанное далее, не подлежит разглашению, – заявил третий офицер, гауптманн со значками контрразведчика на рукаве. Подобные открыто носили только в глубоком тылу: контрразведчиков ведь никто не любит, особенно свои. – И единственной мерой наказания на нарушение будет смерть.
Сколько раз меня стращали подобными словами, я уже и не упомню.
– Как вы знаете, война в колониях идёт давно, – начал как-то издалека оберст, – и многие сильные мира сего были готовы к тому, чтобы так оно и оставалось. Где-то там, – он указал пальцем наверх, – в штабах и бальных залах королей, если верить слухам, конечно, разрабатывали даже идею ведения войн в особых зонах – в Афре, на востоке Экуменики, на другом континенте. В общем, подальше от Аурелии.
– Но на всём поставила крест гибель дирижабля с наследниками нашей империи и Астрии, – не то, чтобы нужно было это говорить, все и так хорошо знали эту историю. Она послужила отправной точкой в войне.
– Есть мнение, что именно полковник Конрад со своим особым полком небесных абордажников стоит за гибелью наследников Экуменики и Астрии, – заявил оберст. – А в колонии его убрали для того, чтобы спрятать, пока не уляжется пыль.
Вот только вместо поднятой пыли заварилась кровавая каша, которую мы расхлёбываем уже третий год – и конца-края не видно.
– Его так надёжно спрятали, что теперь не получается найти? – попытался пошутить я. – И для этого вам нужен я?
– Вы содействовали ведомству особых операций при Управлении имперской безопасности, – особых вопросительных ноток в голосе лейтенанта не было.
– Я не уполномочен обсуждать данные вопросы с кем бы то ни было.
Стращали меня в тот раз ничуть не хуже, чем сейчас.
– И вы содействовали устранению…
– Я могу лишь повторить сказанное, – перебил я лейтенанта, у которого от возмущения чуть очки в квадратной оправе с носа не свалились.
– Хорошо сказано, – усмехнулся оберст, – но, должно быть, вы теперь понимаете, зачем вас пригласили?
– Не понимаю причин, – прямо выразился я.
– А вот тут нам поможет лейтенант, которого мы столь невежливо перебиваем уже не в первый раз.
– Пять дней назад были получены сведения о том, что особый полк небесных абордажников Конрада Корженёвски без приказа покинул расположение, захватив два штатных дирижабля. Воспользовавшись ими, полковник со своими людьми пересёк границу с розалийскими колониями и контакт с ним был потерян. С тех пор он не выходит на связь.
– И вы хотите, чтобы я отправился в колонии, нашёл там полковника Конрада, и?.. – Я намерено замолчал, не окончив фразу, давая понять, что хочу слышать её финал от тех, кто вызвал меня сюда.
– Действуйте по обстоятельствам, – произнёс оберст. – В этом вопросе вам предоставляется полная свобода действий.
А вот это уже что-то действительно новенькое – похоже, никто не знает, что делать с полковником Конрадом. С одной стороны, он герой, вот только слетевший с катушек герой опасен для родины куда больше, нежели сотня вражеских.
Вот к чему я не привык за годы службы – так это к свободе выбора. Конечный результат моих действий всегда известен – будь то гибель генерала Альянса или получение плана грёбанных минных заграждений или подрыв плотины, оставляющий без электричества целые кварталы города, к которому подходят наши войска. Я всегда был волен лишь в выборе средств – здесь меня никогда не ограничивали. И потому слова оберста поставили меня в тупик.
Оставалось надеяться, что я получу ответ в подробном досье полковника, которое вручил мне перед уходом лейтенант в очках с квадратной оправой.
