Текст книги "Война Львов[СИ]"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 2

Обучение в Гартанге было совсем не то, чему учили меня старина Джек и Грегори. Первым делом мы поднимались засветло, чтобы вычистить и накормить коней, после почти до полудня наставник по физическим упражнениям – мастер Вигго, могучий потомок северян-завоевателей, пришедших из той земли, где сейчас расположено королевство Эребре; затем он же вместе с Йеном Хольмом – своим соотечественником, уроженцем вечно мятежных провинций, тренировали нас с мечом и секирой в пешем бою и, окончательно вымотанные, мы под вечер попадали в руки Марка Аттрея – едва ли ни единственного дворянина из наставников Гартанга, он обучал нас конной езде и конному же бою. И так каждый день кроме понедельника и среды, когда за нас принимались учителя истории, письма, географии, изящного слова и манер et cetera, et cetera…

Вскоре я стал замечать, что Александр Руан встаёт на полчаса раньше всех и я ни разу не видел его в общей умывальной по утрам, всегда встречая его в конюшне, где он драил скребком своего норовистого воронка. И вот, в одну такую встречу, я в открытую спросил его:

– Где ты проводишь все утра?

– Не смотря на форму, сшитую по заказу, ты, думаю, видишь, каков я из себя. – Его движения стали несколько более резкими, выдавая его волнение.

Действительно, Алеку единственному из всех кадетов форму шили по индивидуальному заказу, причём инициатива исходила не от него или его отца, а, к всеобщему удивлению, от Джозеффа Рассела. Клирик в ультимативной форме заявил, что все кадеты должны быть одинаковы, как пред лицом Господа, не смотря ни на какие физические особенности.

– Так вот, – продолжал Алек, – я с давних пор, как говорит Генри, извожу себя физическими упражнениями. Но для этого здесь времени не предусмотрено, так что я встаю на полчаса раньше, чтобы заниматься.

– Тебе не хватает обычных наших занятий? – удивился я, натягивая на морду своего коня торбу с овсом.

– Они не помогут мне выпрямить спину, – отрезал он глухим голосом, от которого у меня пропало всякое желание задавать ещё вопросы на эту тему.

Вскоре стало видно, что Алек проявляет в несколько раз больше рвения к учёбе и тренировкам, нежели все мы – каюсь, и я тоже, – а уж о его братце лучше молчать. Филипп Руанский был заносчив, горд (от слова "гордыня") и бесконечно ленив. Не раз его вызывал к себе отец Рассел для приватной беседы, но, в отличии от остальных несчастных, третий сын Золотого льва не проявил ни на йоту больше желания учиться. Ходили слухи, что ректор Гартанга сэр Самуэль Вудвил уже составил письмо к наследнику престола с сообщением, что Филипп непригоден к обучению и просьбой забрать его домой, как вежливо называлось отчисление из академии.

Мы же с Алеком постепенно начинали проникаться друг к другу подлинным уважением, там началась наша дружба, продлившаяся, несмотря ни на что, до самой битвы при Кофорте. Я начал вставать вместе с ним на полчаса раньше и проделывать тот же комплекс воистину изнурительных упражнений, что и он, мы часто оказывались противниками в учебных поединках и изводили себя, до седьмого пота носясь вокруг донжона замка Гартанг или едва не загоняя коней в дикой, неистовой скачке по окрестным полям, пугая селян и ворон, за что получили от Марка Аттрея основательный нагоняй. На следующее утро нас вызвал к себе Джозефф Рассел. Он сидел в жёстком кресле с прямой и высокой спинкой, отдалённо напоминающем трон, а на столе перед ним стояла клетчатая, как килт берландера, доска для игры в шахматы с расставленными на ней красивыми резными фигурками, отчего-то белого и золотого цветов.

Жестом пригласив нас садиться, клирик поинтересовался:

– Кто из вас лучше играет?

– Александр, – первым среагировал я. – Я, вообще, ни разу не играл, лишь видел, как играет со старшим братом.

– Ну тогда, пришло время поучиться самому играть, – усмехнулся Джозефф. – Золотые – чёрные, мои. Ещё могу дать фору в три любых фигуры.

– Простите, отец мой, но я вынужден отказаться, – уроки мастера Альберто Филиггатти, преподавателя изящной словесности, при всей моей к ним нелюбви давали знать. – Вы ведь сами учили нас, что жизнь и Господь поблажек не дают.

– Ты отлично усвоил мои уроки, сын мой, – улыбнулся отец Рассел. – Итак, твой ход.

Я решительно поставил пешку с Е2 на Е4, как всегда делали в начале партии и отец, и Майлз. Клирик ответил тем же – со своей стороны. Я надолго задумался, пока Алеку не надоело сидеть рядом и он не обратился к терпеливому, как статуя Джозеффу:

– Отче, могу я помочь?

– Помогать ближнему и дальнему своим – долг каждого истинного сына Матери Церкви.

Однако и вдвоём мы практически ничего не смогли противопоставить клирику, который оказался подлинным виртуозом шахмат. Когда же нам был поставлен окончательный мат, отец Рассел взял одну из золотых фигур, взятых у нас в самом начале партии, это был слон, повертел в пальцах.

– У Гартанга возникла серьёзная проблема с твоим братом, Александр, – задумчиво произнёс он. – Сэр Самуэль не желает оскорблять наследника престола отчислением его третьего сына из академии, однако и продолжать обучение его – нецелесообразно.

– Отчислите его, – безжалостно бросил Алек. – Обучение здесь ему самому в тягость и он с радостью покинет стены Гартанга, чтобы вернуться к своей обычной, праздной жизни.

– Ты не только выглядишь, но и мыслишь как человек несколько старше своих лет, – сказал клирик, ставя обратно слона. – И безжалостен ты не по годам. Однако политика обязывает быть не только безжалостным, она требует – именно требует – иногда изворотливости и ловкости в обхождении с людьми, особенно такими, как твой отец.

– Он примет то, что Филипп не оправдал ожиданий семьи, – пожал плечами Алек.

– Примет, – кивнул отец Рассел, – но и оскорблять чувства юного Руана – нельзя. Надо убрать Филиппа так, чтобы по возможности не задеть его гордость или задеть её в наименьшей степени.

– И как же? – живо заинтересовался Алек.

– Это уже я предоставляю вам, – улыбнулся клирик. – Ступайте теперь с миром, дети мои. Да прибудет с вами благословение Господне.

Мы вышли, раздумывая над словами отца Джозеффа Рассела. Так началось наше обучение азам политики и выживания в жестоком мире династической войны, уже получившей к тому времени название Войны Львов.

– Натаскиваешь щенят для себя? – раздался голос и в комнате словно из ничего объявился высокий человек в чёрном, на плечи его падали длинные платиновые волосы. – Не думаешь, что они когда-нибудь используют твои же уроки против тебя.

– Противник должен тоже быть достойным, – покачал головой Джозефф. – Я был бы не против таких.

– Я так и не понял, кого ты поддерживаешь. – Платиноволосый присел напротив клирика и взялся за шахматы. – Кто тебе ближе – Руаны или Нагли?

– Лишь Господь и никто иной, – попытался отделаться строчкой из Книги Всех Книг священник.

– Оставь, – отмахнулся его собеседник. – Ты же читал Откровения Исайи, так что цитировать тот список, да ещё и урезанный и выхолощенный, с твоей стороны – просто лицемерие.

– Хорошо, – сдался Рассел, расставляя золотые шахматы на доске. – Я играю на своей стороне, ужу рыбку в мутной воде гражданской войны.

– И не боишься, что эта мутная рыбка оттяпает тебя что-нибудь важное в организме? – вопрос был чисто риторический.

– Раньше смерти не умру, – философски пожал плечами священник, – но и позже – тоже. Ваш ход, мистер Джефри Мортимер.

Самым знаменательным событием в нашей кадетской жизни была охота на распоясавшихся эрландеров, некогда служивших отцу Алека. Они засиделись и соскучились по крови и смерти, ушли со службы и сколотили банду с патетическим и донельзя глупым названием «Весёлые покойники». Мы были выпускниками и доучивались последний год в Гартанге. Филипп так и не сумел дойти до этого. Через несколько дней после разговора с отцом Расселом, Алек напросился на конную схватку с братом и так лихо вышиб его из седла, что ему понадобилась врачебная помощь и долгий покой. Именно это и послужило формальной причиной отправки Филиппа в Руан, откуда он уже в Гартанг не вернулся.

Непосредственно перед отбытием в район, где разбойничали "покойники", нас вновь вызвал к себе отец Рассел. Он также, как и три года назад, сидел за столом с шахматами золотого и белого цветов.

– Интуиция подсказывает мне, – начал он, блестяще обыграв нас Алеком, – что эти "Весёлые покойники" не просто бандиты и воры, какими стараются представиться. Те скорее по части Робина Гуда со товарищи.

– Робин Гуд – коренной страндарец, – пожал плечами я, – а "покойники", послухам, все эрландеры.

– У Гуда в банде, как на Корабле Катберта, каждой твари по паре – страндарцы, эрландеры, берландеры, северяне – потомки эребрийцев et cetera. Нет, – покачал головой он, – "покойники" спущены сцепи на манер псов с какой-то смутной целью.

– Не такой и смутной, – возразил Алек. – Дестабилизировать положение в стране – вот их цель, настроить народ против отца, ведь его считают правителем de facto. Не смотря на все усилия её величества и герцога Аредина. Не удивлюсь, если это – их рук дело.

– Быть может это и так, – кивнул Джозефф, – однако для подобных обвинений в адрес подобных особ нужны весьма весомые доказательства.

Ни я, ни Алек не стали говорить, что добудем их, но оба уже тогда знали, так оно и будет. Либо мы вернёмся с доказательствами вины королевы и её любовника, герцога Аредина, либо, как говориться, костьми ляжем.

Мы были несказанно удивлены, когда узнали, кто командует операцией против «Весёлых покойников». Этим человеком оказался ни кто иной, как мой первый, неофициальный, наставник в Гартанге – Альберт Ольгот. Отвагой и умом он явно пошёл в своего почти легендарного отца, которому нанесла поражение Анна из Лиажа и который предпочёл смерть в плену почётному выкупу с принесением присяги никогда более не вредить Адрандскому королевству. Закончивший обучение на несколько лет раньше нас Альберт успел уже дослужиться до капитана гвардии и водил войска на как всегда мятежный север в составе карательной армии генерала Марлона Руана – старшего сына и наследника Золотого льва.

За те годы, что мы не видели друг друга Ольгот изменился не сильно, лишь мальчишеский блеск пропал из глаз. Он сердечно приветствовал нас, хотя было видно, что ему стоило определённых усилий узнать нас. Мы с Алеком числились едва ли не лучшими (уж он-то точно) кадетами и поэтому нас поставили командовать остальными. По общему согласию Алекс стал нашим командиром, первым делом назначив меня своим заместителем.

Ольгот не желал втравливать нас в серьёзные драки и приставил конвоировать обозы из Карвайла, где располагалась штаб-квартира армии, возглавляемой Альбертом, идущие на периферию борьбы с "покойниками". Таким образом мы никаким образом не могли выполнить задание отца Рассела и вообще страдали от скуки. Нам казалось, что мы вырвались из скуки и размеренности жизни Гартанга, чтобы попасть в совершенно невыносимые скуку и размеренность конвоев с оружием, солониной, пивом и фуражом для лошадей.

– И что нам теперь делать? – спрашивал я у Алекса.

Мы сидели у костра, деля вечерний паёк и подогревая на огне вино. Мы ж теперь взрослые люди, выпускники Гартанга, как же, нам всё можно.

– Не знаю, Эрик, – покачал головой он. – Не знаю. И это самое обидное.

– Ольгота винить не в чем, – протянул я. – Он запряг нас в этот конвой исключительно по доброте душевной.

– Он прав, – согласился Алек. – В бою мы, несмотря ни на что, почти ничего не стоим. Помнишь тех солдат на заставе.

Я отлично помнил несчастных с сожжённой заставы. Солдат утыкали длинными стрелами, словно подушечки для иголок, до рукопашной дело даже не дошло – за "покойников" постарались огонь и стрелы.

– Говорят, что и конвои, вроде нашего для них не помеха, – буркнул Алекс. – Два уже "взяли на копьё". И охраняли их не кадеты, вроде нас, а настоящие проверенные за Апонтайном и на севере ветераны. Наше направление считается самым безопасным, но это до поры.

– Их рабочие бригады (так себя называли банды "Весёлых покойников") наглеют с каждым днём.

– Мы тут соглашаемся друг с другом, как братья-лгуны из сказки, а дело стоит, – с досадой бросил Алекс. – Нам думать надо, думать.

Но ничего путного ни в тот вечер, ни в последующие придумать не удалось. За нас всё решили обстоятельства.

Мы отдыхали после очередного конвоя в замке Мольт, болтая с солдатами гарнизона и отсыпаясь после ночных бдений в дороге, гнать лошадей пришлось изрядно, потому что в округе объявилась самая жестокая рабочая бригада. В Мольт мы летели как на крыльях, всё время казалось, что вот-вот из-за дерева или куста вылетит длинная стрела с оперением из совиных перьев и бесшумно вонзиться тебе точнёхонько между лопаток. Однако не попустил Господь, остались живы.

И вот в замок примчался измученный всадник на взмыленном коне. Он едва не вывалился из седла, однако по всей форме доложился коменданту Мольта – Винсенту. Мы с Алеком, естественно, торчали в первых рядах солдат и слышали всё.

– "Покойники" прижали к речке вашу смену в этом замке, – задыхаясь говорил вестовой. – Половину перебили, но мы сумели закрепиться в какой-то деревушке и держим оборону. – Это не удивительно, местные деревушки из-за близости к разгульному северу и в более спокойные времена более напоминали небольшие форты с хорошими частоколами и башнями, на которых дежурили лучники, а уж теперь-то… – Наш командир, Майлз Фарроу, выслал пятерых гонцов на лучших конях, что у нас были. Ещё кто-нибудь к вам приезжал? Хотя что я говорю, конечно, нет.

– Кто ваш командир?! – Я и сам не заметил как подлетел к нему и ухватил несчастного солдатика за грудки. В те юные годы я только начал обретать ту силу, из-за которой северяне меня прозвали Эриком Урсой (на их языке медведем), но измученному вестовому хватило и их. Он болтался в моих руках, как марионетка из кукольного театра, у которой перерезали разом все нитки.

– Майлз Фар-роу, – только и сумел, отчаянно клацая зубами в такт моим встрясками, выдавил солдатик.

Александр из-за своих постоянных физических упражнений был ещё сильнее меня и без труда вырвал из моих рук мотыляющуюся туда-сюда гонца, ещё двое моих приятелей-кадетов повисли у меня на плечах.

– Это мой брат, – прохрипел я, объясняя своё по крайней мере странное поведение. – Там мой брат!

– Сэр Винсент, – обратился к коменданту Алекс, – мы должны им помочь.

– У нас нет сил для этого, – покачал головой тот. – Мы понесли слишком серьёзные потери за время дежурства в этом замке. Если я сниму людей с охраны, то тут попросту никого не останется. Кроме вас.

– Мы отправимся туда, – твёрдо заявил Алек. – Мы – кадеты Гартанга и присланы сюда воевать.

– Это – безумие! – воскликнул Винсент. – Я этого допустить не могу!

– Мы в подчинении у сэра Альберта Ольгота, – отрезал Алек, – а в его отсутствие среди нас, кадетов, командиром являюсь я. Так что запрещать нам что-либо вы, сэр Винсент, не можете.

– Алекс, – я уже пришёл в себя и мог размышлять вполне здраво, – там, конечно, мой брат, но и гибнуть за так – глупо.

– Мы воевать сюда приехали или как? – ожёг меня взглядом он.

– Воевать, а не гибнуть! – встрял один из кадетов, наш друг Уильям Гаррот, славившийся осторожностью, но не трусостью. – Что мы можем противопоставить рабочей бригаде "покойников"?

– Да что мы тогда будем за рыцари, если не выйдем из-за стен замка ради спасения своих товарищей! – Зажигательные речи, поднимающие и солдат и нобилей в на бой Алек умел уже тогда.

Пристыжено опустил голову сэр Винсент, Гаррот в раздумье потёр затылок, а после ударил кулаком по раскрытой ладони, приняв решения. Я же был полностью на стороне Алека, у той безымянной речки как-никак убивали моего брата. Все кадеты, собравшиеся во внутреннем дворе замка Мольт, как один бросились к своим коням, седлать их в дорогу. Доспехи мы хранили во вьюках, которые всегда лежали на специальном складе неподалёку от конюшен, чтобы их всегда можно было либо навьючить как можно скорее на лошадь, либо – на себя.

– Далеко до той деревушки? – уже спрашивал тем временем у солдатика Алек.

– В милях не знаю, а так вроде с полчаса ехал, – прохрипел приходящий в себя гонец. – Если надо, я вас доведу.

– Сможешь? – поглядел на него Алек.

– Александр, собирайтесь сами, – бросил ему сэр Винсент. – Я не могу бросить Мольт, но десятка три человек выделю. Сержант Виллис, собирай своих орлов, поступаешь в подчинение к кадету Александру Руану. Десять минут на сборы!

Старый сержант, бывалый ветеран Виллис только кивнул в ответ, оглушительным свистом созвав людей. Алек же подхватил меня и мы вместе бросились к складу с доспехами. Помогая друг другу, мы упаковались в доспехи, правда по приказу командира отказавшись от тяжёлых панцирей и ножных лат.

– Наша сила будет в скорости, – объяснил Алекс, – доспехи будут сильно тормозить нас и в пути и при атаке. Копий не брать! Это будет не рыцарская схватка или турнир, а бой без правил. Помните это, парни!

И вот мы выехали, звеня кольчугами и конской сбруей, во внутренний двор замка Мольт, где нас уже ждали три десятка воинов под предводительством сержанта Виллиса, все при мечах и арбалетах. Алек кивнул ему, отдавая приказ следовать за нами. Ворота отворились перед мордами наших коней и вот сотня с лишним кадетов отправлялись в свой первый настоящий бой. Описать состояние, в котором пребывал тогда, я детально описать не смогу. Возбуждение от того, что вот оно, наконец, дело, подлинное – не турнир, какие часто проводились между кадетами и мало чем отличались от обычных тренировок; и не учебный бой с затупленным оружием и толстенными доспехами, сковывавшими движения. Но одновременно и какая-то флегма, странная апатия, охватившая меня с того мига, как я окончательно принял решение.

Придерживая шлем левой рукой, в привой я сжимал поводья коня. Ехали мы шагом, нечего зазря гнать лошадей, они у нас боевые, а не вьючные, и люди сержанта без труда поспевали за нами. Однако так мы приедем только к шапочному разбору и застанем одни лишь трупы. С этим я и обратился к Алеку.

– Согласен, – кивнул он, – но что мы можем поделать. За полчаса наши кони и так основательно подустанут, а уж если гнать, на таких конях много навоюешь. Пешком же у нас шансов почти никаких, даже с людьми сержанта Виллиса.

– Боюсь мы приедем слишком поздно, – покачал головой я. – Может можно как-то сократить путь? – Эти слова по большей части обращались к старому вояке и знатоку здешних мест сержанту Виллису.

– Ваша правда, милсдарь кадет, – кивнул тот, почёсывая лоб под кабасетом, – вон через тот лесок, что Воровским кличут, можно за четвертушку часа до той деревушки, о которой гонец говорил, добраться. Но лезть туды я б лично не стал.

– Почему? – удивился Алекс. – Мы – солдаты короля и Страндара, отчего же мы не можем пройти через какой-то лес?

– Вы, господин, думаю, знаете, почему тот лесок Воровским кличут, – сощурился Виллис. – Это оплот Робина Гуда, туда солдатам хода нет.

– Что?! – возмутился Алекс. – Какие-то бандиты не дают нам прийти на помощь своим товарищам! Вперёд! Мы пройдём через этот Баалов лес!

Я подъехал к нему и положил руку на плечо, повесив свой шлем-бургиньот на высокую луку седла.

– Не заводись, Алек, – сказал я. – Если нас перебьют разбойники Робина Гуда, мы ничем не поможем брату.

– Нет, – отрезал он, движением плеча смахивая мою ладонь. – Будет так, как я сказал и не иначе. Королевские солдаты должны свободно ездить по стране, а если это не так, то наша святая обязанность исправить этот прискорбный факт. – И он толкнул пятками коня, посылая его размашистой рысью в Воровской лес, на встречу с легендарным разбойником Робином Гудом.

Когда наш небольшой отряд въехал в лесок, точно перед мордой первого коня вырос высокий тощий парень в зелёной одежде, какую носят охотники и трапперы, из-за плеча его торчало "плечо" длинного страндарского лука, что характерно, с поставленной тетивой. Я знаю, что такой можно выхватить в одну секунду, а в следующую нашпиговать нас стрелами длиной в ярд с лишним.

– Приветствую вас в нашем лесу, господа солдаты, – поклонился он нам. – Вы знаете, что пройти через него можно лишь уплатив нам подорожную.

– Этому не бывать, – гордо бросил в ответ Алек, – везде и всюду здесь земля Страндара и принадлежит она одному лишь королю Уильяму V. Мы – солдаты короля и страны…

– Оставьте, молодой человек, – осадил его зелёный, по всей видимости, это и был легендарный Робин Гуд. – В этих землях я – король, шериф и мытарь. Если не желаете платить, мои доблестные друзья возьмут с вас плату, но уже кровью.

С деревьев свесились люди – как мужчины, так и женщины – всех возрастов и наций с луками и арбалетами в руках, те кому не хватило места на ветках заняли окрестные кусты, в основном это были подростки постарше (не моложе нас, как я сейчас понимаю), но вооружены они были наравне со взрослыми.

– Вы можете перебить всех нас, – ответил Алек, ладонь которого непроизвольно потянулась к мечу, – но королем не станете и стать не сможете. Когда у страны будет достаточно сил для уничтожения вашего "королевства", от вас не останется ничего.

– Вы смелый молодой человек, – рассмеялся Робин Гуд, – со мной давно никто так не разговаривал.

Я сделал знак нашим людям готовиться к прорыву. У нас был мизерный шанс промчаться вперёд по лесной дороге, срубив отвлёкшегося разговором с Алеком Робина Гуда, воспользовавшись замешательством разбойников, потерявших главаря. Но этот шанс был крайне призрачным и зависел по большей части от шальной Госпожи Удачи – мчаться по лесу под градом стрел, сыплющихся со всех сторон. Безумие. Но ничего лучшего нам, похоже, не остаётся.

– Но вы, юноша, слишком безрассудны, – продолжал тем временем Робин Гуд. – Зачем, спрашивается, вы полезли прямиком в осиное гнездо, ко мне в гости, да ещё и всего таким мизерным числом солдат, а? Ни за что не поверю, что всё дело в одном только гоноре, о славе Воровского леса, думаю, вы наслышаны.

– Послушайте, Робин Гуд, – вмешался я, видя, что Алек готов выдать ещё одну гордую речь и о короле, стране и месте разбойников в этой стране. – Здесь неподалёку, меньше чем в четверти часа пути, рабочая бригада "покойников" осаждает деревню, где заперлись королевские солдаты. Сейчас там гибнут люди, а по вашей милости мы не можем проехать им на помощь.

– Совсем охамели, сволочи, – покачал головой Робин Гуд, – но и помогать солдатам не в наших правилах, мы их обычно убиваем.

– И этих перебьём! – рявкнул с ветки рыжий мужик.

– Нет, Скарлет, – отрезал Робин Гуд, – рано.

– Хватит! – не выдержал я. – Мы теряем время, а люди гибнут! Либо пропускай нас, либо вели своим стрелять!

– Тут, я вижу, собралось изрядное число отважных молодых людей…

Вот тут я сорвался, за что корил себя очень долго. Ведь не окажись Робин Гуд человеком несколько лучшим, нежели все считали, – и я бы этих строк не писал.

Я дал коню шпоры, посылая в дикий галоп, одновременно ухватив поводья алекова жеребца. Остальные последовали за нами, кто галопом, кто – бегом, но не намного отставая от конников. Робин Гуд поспешил убраться с нашего пути, лихо перекатившись через плечо, однако лук он выхватил, что удивило меня. Я прижался к луке седла, чтобы хоть как-то укрыться от стрел, которые, как я думал тогда, сейчас полетят мне в спину. Я не мог видеть, как Робин Гуд поднялся с земли, отряхнул свою почти щёгольскую шапочку с петушиными перьями и отдал жестом (слова бы я услышал, не смотря на топот копыт и звон кольчуг) приказ своим людям не стрелять.

Лес мы пролетели единым духом, даже не заметив как вынеслись на берег речки, точно в тылу у "покойников", осаждавшими деревню. У нас было лишь несколько минут на то, чтобы надеть шлемы и выхватить мечи.

– Действуйте по обстановке, – бросил сержанту Алек, застёгивая ремешок своего бургиньота, – главное, не дайте им зайти к нам в спину.

Разогнав подуставших коней, мы ринулись в атаку. "Покойники" уже заметили нас и часть их развернулись в нашу сторону, готовясь встретить удар. У них, к счастью, не было длинных пик и кольев, какие с успехом использовали против конницы мятежные берландеры, равно как и переносных укреплений, вроде ростовых щитов-павез. Да и не ждали "покойники" атаки с тылу, да ещё и появления сотни с лишним кавалеристов и трёх десятков пехоты. Они не видели, что конницу противника составляют юнцы, которым ещё не исполнилось и двадцати лет.

Первого убитого мною врага я помню также хорошо, как и лицо матери. Это был бородач шести с лишком росту, вооружённый здоровенным мечом с широкой крестовиной. Быстрым ударом я, как на тренировке, раскроил ему череп – кожаный шлем не спал "покойника", ставшего покойником настоящим при моём посредстве. Но тогда думать и страдать о загубленной душе было некогда. Какой-то бандит попытался достать меня гизармой, но её жутковатое лезвие скользнуло по цельнометаллическому щиту-"крылу", закрывавшему всю руку от плеча и на два пальца ниже кулака. Я не стал тратить время на него, знал, едущие позади – прикончат, я же мчался вперёд…

Дальнейший бой я толком и не помню. Только какие-то урывки, картинки, как на гравюрах из рыцарских романов, хотя действо творившееся у стен никому неизвестной деревушки мало напоминало их. Вот Алек могучим ударом сшибает наземь "покойника" и тот уже не поднимается… В меня целятся из арбалета, но подбежавший сзади к стрелку Виллис тыкает его раньше мечом промеж лопаток… Уильям Гаррот раскручивает над головой смертоносную секиру… Меня пытаются ударить куда-то в живот. Понимаю, кольчуга не спасёт. Бью на опережение. На землю падает отрубленная где-то в предплечье рука. Она ещё долго преследовала меня в кошмарах… Смятый щит неприятно давит на локоть и плечо, мешая рубиться в полную силу… Алека пытаются теми же гизармами стащить с седла, зацепив за кольчугу и наруч. Налетаю на увлекшихся "покойников", первого отправляю на тот свет ударом в спину, совершенно позабыв о рыцарской чести, обратным движением успеваю перерубить древки сразу двух гизарм. Алек салютует мне мечом, морщась от боли… На пути у меня свалка, по земле катаются "покойник" и пехотинец Виллиса. Бандит поднимается на ноги, сбрасывая с себя солдата, выхватывает кинжал. Наезжаю на него конём, сбивая в грязь. Солдат приканчивает его и поднимается сам, усмехается мне и тут же его пробивают два меча. Налетаю конём, не глядя рублю, не вижу попал или нет…

Очнулся я сидя на земле, отчаянно раз за разом проходясь ладонями по лицу. Когда спрыгнул с седла и как снял шлем, не помню.

– Воин, – окликнули меня, – лазарет в деревне. Там тебя хоть перевяжут.

Я поднял глаза и увидел высокого рыцаря в доспехе с чеканным василиском на груди. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы припомнить, где я видел этот герб. Его выбрал себе при посвящении мой старший брат Майлз, а вон и наш родовой оскаленный василиск в углу плаща. Так выходит это…

– Эрик! – первым воскликнул рыцарь. – Бааловы рати! Эрик, что ты здесь делаешь?!

– Сражаюсь, – ляпнул я первое, что пришло на ум.

Брат практически вздёрнул меня на ноги, сжал в медвежьих объятьях. Я также сомкнул руки на его спине, стиснув изо всех сил. Никогда ещё не был так рад видеть брата живым и практически здоровым. Так мы простояли невесть сколько, не размыкая воистину братских объятий. И меня ничуть не волновало то, что его покорёженные доспехи болезненно упирались в моё прикрытое лишь изрядно разорванной кольчугой тело, раздражая свежие раны.

Майлз отвёл меня в лазарет, где перевязывали и латали раненных. Солдатскому фельдшеру помогали две местные знахарки, похоже, понимавшие в лечении куда больше его. К одной из них меня и определил брат. Вопреки распространённому мнению это оказалась не старуха с вислыми седыми патлами, а женщина лет тридцати с гривой огненно-рыжих волос. Она оказалась человеком достаточно строгим и властным, практически жестом велев моему брату – наследнику Фарроу, виконту Фарроскому – убираться, а мне – снимать остатки кольчуги и гамбезона, а после и нательную рубашку; и принялась дотошно осматривать мои многочисленные ранения, порезы, ушибы и ссадины.

– Зачем вы привели его ко мне, виконт? – резюмировала знахарка. – С ним и ваш коновал управиться, тут даже шить не надо. Ступай, парень, меня тяжелораненые ждут.

Фельдшер быстро и сноровисто перевязал меня, смазав раны каким-то целебным снадобьем, явно знахарского приготовления. Я сжав зубы вытерпел боль, причинённую им, за что удостоился одобрительного хлопка по плечу от брата и большого стакана подогретого вина со специями – глинтвейна, как его называют билефельцы. И тут же устыдился того, что вот так вот сижу и знать не знаю что с Алеком, я уж не говорю об остальных кадетах. Я поднялся на ноги и отправился искать Алека.

Нашёл его не в лазарете, а на улице. Он стоял на главной площади деревеньки, внимательно слушая сержанта Виллиса. Голову моего друга охватывала белая повязка, левая рука висела на перевязи, однако на ногах он держался крепко.

– Наши, мольтские, полегли почти все, – говорил сержант с болью в голосе, ему тоже изрядно досталось – бинты покрывали практически всю поверхность его тела. – Ваши, кадеты, ранены многие, убитых почти половина. Точнее, сорок пять. Вот тут список, – он протянул Алеку лист плохонькой бумаги с каракулями, нацарапанными свинцовым карандашом, – умник один тутошний постарался.

– "Покойники"? – равнодушно поинтересовался Алек, но чего стоило ему это равнодушие – не знаю.

– Много, – ответил Виллис, – никто и не считал их, когда зарывали. Но правда, почти всех, кто ту был положили. Мал-мал кто свалить успели.

– Куда? – разом сбросив маску равнодушия, спросил Алек.

– На тот берег Вайла, бродом, – пожал плечами сержант.

– Мы должны последовать за ними, – хлопнул кулаком по ладони Алек, тут же поморщившись от боли.

– Да куда вам, милсдарь, – встрепенулся Виллис, – да как же вы-то, с вашей рукой?

– Это ерунда, – как бы в подтверждение своих слов Алекс сбросил перевязь, – царапина.

– Алек. – Я подошёл к нему. – Ты с ума сошёл? Мы же только из боя, ты на ногах едва держишься.

Он повелительным жестом отпустил сержанта, а сам повернулся ко мне.

– В седле удержаться смогу, – сказал он. – А вообще, пойми, нас же после этой схватки тут же вернут в Гартанг. И не важно, что мне там достанется от ректора и уж точно – отца Рассела; не важно, что меня, скорее всего, выгонят с позором и отправят домой. Главное, мы не выполним задания отца Джозеффа, а это – наш последний шанс сделать это, понимаешь?

– Всё понимаю, – кивнул я, – но ты во второй раз за сегодня подвергаешь себя, ну и меня тоже, смертельной опасности. Лезть в пасть к Баалу, да ещё и в нашем состоянии… Да и брат нас не отпустит.