Текст книги "Третья Мировая Игра"
Автор книги: Борис Гайдук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
6
На рассвете догнали мы наших товарищей.
Семь человек к этому времени без чувств свалились от усталости. Один ногу подвернул, дальше идти не смог, унесли его на носилках в лазарет. Рязанец сначала сердился, обидными словами нас бранил. Потом взмолился, чтобы еще хоть немного с мячом продвинулись. Потом сам за мяч взялся, до самого конца без смены толкал.
Как я на ногах устоял – сам не знаю. Два или три раза думал, что – все, вот он, мой последний шаг. А потом откуда-то силы брались еще на один шаг, еще на один, еще… Фельдшер два раза мне пластыри на ногах менял, больше не ругался, спрашивал тревожно, могу ли еще идти. Буду стараться, отвечаю. Так и дошел до лагеря.
Лагерь наш в полном беспорядке стоит, видно, что второпях и в темноте устраивались. Многие палатки косо поставлены, тренерского шатра вообще не видно. Обозные сани и полевые кухни в кучу сдвинуты. Поломанные ветки, мусор, какие-то тряпки кругом валяются. Кое-где костры горят. Прислуга уже на ногах, ставят походные столы и скамейки, поят и чистят коней, таскают что-то. Дмитрий Всеволодович тоже не спит, вполголоса распоряжается. Увидел нас, побежал навстречу.
– Ну наконец-то, Иван! Я уж собирался людей тебе навстречу высылать!
Рязанец в ответ только рукой махнул.
– Ничего не спрашивай, солнышко. Вовек эту ночь не забуду.
Доковыляли до лагеря, сюда же и мяч сначала приволокли, прямо к кострам. Потом Дмитрий Всеволодович спохватился, велел немного в сторонку его откатить, чтобы командная прислуга в стометровый радиус не попала. Ближе ста метров к мячу только игроки могут находиться. Судейский, что с нами всю ночь ехал, никакого внимания на наше невольное нарушение не обратил.
Прислуга засуетилась, а игрока ни одного не видно, как будто и нет их здесь. Мертвым сном по палаткам спят. В четвертом часу ночи, говорят, легли. Три сотни здесь нас дожидаются. Остальные налегке еще дальше ушли и там впереди лагерем встали, чтобы днем со свежими силами к мячу приступить. Рискованно идет князь Дмитрий Всеволодович, без прикрытия. Зато быстро, за ночь мы почти пятнадцать километров преодолели. Но, если столкнемся хоть с малым немецким отрядом – тут нам и конец. Только нет тут никаких немцев. Дмитрий Всеволодович даже не на запад, а на юго-запад мяч направил, на самый край поля, подальше от игры. Не лыком шит наш тренер, понимает игру.
Спящим объявили подъем.
Вылезают по одному – заспанные, опухшие. На мяч глазеют. Нам-то этот мяч за ночь как сундук без ручек стал. И полюбить его за это время успели, и возненавидеть. Игра, она всему научит. Одно слово – настоящее полевое крещение получили.
Поварята принялись накрывать завтрак. Со звоном посыпались на столы ложки и миски. Раскочегарили кухни, запахло горячим варевом.
– К столам, ребята! Сейчас поедите – и набок.
Повара потащили к столам еду. Вдоль каждого прохода идут двое: передний черпаком раскладывает из котла гречневую кашу, задний кладет мясо.
– Рубайте, братцы, рубайте! Великое дело сделали! Если кому добавки – зовите, мы мигом.
Думал я, что от усталости ни кусочка проглотить не смогу. А ложку съел – и такой аппетит почувствовал, будто неделю голодал. Целая ночь на ногах, да какая ночь! Настоящий прорыв.
Каша горячая, с жирной подливкой.
Дмитрий Всеволодович, мимо столов проходя, крикнул:
– Молодцы, ребята! Без награды не останетесь!
Глаза красные, всю ночь, поди, не спал. Но вид бодрый, осанка победительская. Обхитрил фон Кройфа: и мяч отнял, и мгновенную контратаку собственными силами организовать сумел.
После завтрака понесли чай. Точно так же двое идут – один чай в кружки разливает, другой сдобные булки на стол мечет. На столах масло и сахар. Попробовал я чай – дрянь, теплая водица с веничным вкусом. У нас дома совсем другой чай заваривали. Но тут уж выбирать не приходится, пей что дают. А булки хорошие, хотя немного подчерствевшие.
Встал я из-за стола, от тяжести пошатываюсь. Как будто протезы вместо ног.
Еще раз на мяч взгляд бросил и только тут по-настоящему сделанное дело оценил – это ведь мы мяч отняли! Кашу лопаем, чай пьем, а чуть поодаль – мяч стоит. Наш мяч. Разбили мы немца! Не подвели главного тренера, выполнили маневр князя Дмитрия Всеволодовича. Вся игра теперь по-другому пойдет, а все оттого, что мы на Ржавой горе не струсили и во время ночного перехода сил не пожалели. Только подумать – по всей огромной стране от Волги до Десны бежит сейчас вместе с рассветом скорая весть о победе, радует и крестьян, и горожан, и князей, и купцов, и самого государя. Утерли нос неприятелю, спасли ворота! По гроб жизни уважаемыми людьми теперь будем. Только Ваську жалко. Так стремился в игру, а поиграл-то всего один день, да что там день, и часа по-настоящему не поиграл, мяча руками так и не потрогал. С ним наверняка на час раньше до лагеря добрались бы. Ладно, еще наверстает.
Проснулись некоторые операторы, навели камеры, снимают. Наши калужские новобранцы больше не робеют, и снимать себя дают, и сами в камеру интервью говорят. А чего робеть? На весь мир мы теперь именинники. Рейтинг нашей игры, как операторы судачат, должен по меньшей мере вдвое взлететь. Атаку со Ржавой горы по всем экранам много раз повторили.
После нас за столы тех, кто проснулся, сажают. У нас ужин, у них завтрак.
Меня Антон в бок толкает.
– Про Валюху новости есть!
– Ну?
– Челюсть выбили. Было опасение насчет сотрясения мозга, но обошлось. Дня через два или три нас догонит.
Вот и хорошо. С земляками веселее. Хотя со всеми уже мы перезнакомились, и с калужскими, и с балабановскими, и с боровскими. Скоро и вспоминать перестанем, кто из какого места, будем только свои десятки и сотни знать.
Дмитрий Всеволодович кликнул своих нападающих. Примерно полторы сотни собралось. Остальные где-то в другом месте.
– А ну, орлы! – командует им. – Давайте-ка, прежде чем дальше идти, от немецкого непотребства мяч отмоем!
Ага! Тоже событие знаменательное. Есть такой старинный обычай: коли мяч отняли, надо с него чужие надписи стирать, а свои писать. А кто отнял, у того и первое право в этом деле. Принесли мыла, песка, щеток, и через пятнадцать минут мяч стал белый, будто только что в игру вошел. Как ни хочется спать, а пропустить такое событие никак невозможно.
– Эй, Медведь! – Дмитрий Всеволодович смеется. – Ты у нас больше всех отличился, тебе и слово заветное писать.
Нападающие гогочут, перемигиваются. Медведь, тоже рот до ушей, взял здоровенную кисть, макает ее в ведро с краской.
– Как писать-то, солнышко? – ухмыляется. – Заглавными буквами аль прописными?
– Заглавными, – князь смеется. – Заглавными им напиши, чтоб лучше видно было!
И Медведь крупной вязью выводит первую X, дальше У, а потом уже И краткое. А нападающие к камерам мяч поворачивают: вот, мол, смотрите. В Москву захотели? А вот этого не хотели? Выкусите!
– И картинку пририсуй! – Дмитрий Всеволодович балагурит. – Да с крылышками! Чтоб побыстрей катился!
Медведь кисть еще раз макнул и картинку нарисовал, чтобы понятно было, если кто из немцев по-нашему не понимает.
– Ну, теперь вы, ребята! – это уже к нам Дмитрий Всеволодович обращается. – Вы немца остановили, вам и на мяче писать. Только не толпитесь, по одному подходите.
И началось! Один имя свое пишет, другой обещает немцу гол забить, третий жене или детям привет передает. Операторы с камерами так и шныряют, чуть ли не на сам мяч сверху запрыгивают. На весь мир слава!
Подошла моя очередь, а что писать – не знаю. Растерялся я, в голове пусто до звона. Кабы заранее знать, что на мяче писать придется, подготовился бы, конечно. Взял я кисть и наобум крупно вывел: «НА БЕРЛИН!»
Смотрю, у Дмитрия Всеволодовича улыбка с лица сошла. Подзывает кого-то, на меня глазами указывает. Что такое?
– Эй, защитник! – зовет меня человек князев. – Подойди-ка к тренеру.
Подхожу, кланяюсь.
– Звал, солнышко?
Дмитрий Всеволодович взглядом меня измерил, в сторонку отвел.
– Кто таков?
– Зритель Михаил Прокофьев, деревня Зябликово, Малоярославского района, Калужской области.
– Зритель! – Дмитрий Всеволодович усмехается. – Какой ты теперь зритель, деревенщина? Ты теперь защитник. Да какой! Все экраны ваша калужская замена обошла. От самого государя вам награда будет! Но речь не об этом. Ты что это такое на мяче написал?
– Не знаю, солнышко. Что в голову пришло.
Князь снова на меня так смотрит, будто самые потаенные мысли прочесть пытается.
– И почему же это тебе такие слова в голову пришли? Умный больно, я гляжу, да?
– Не знаю, солнышко. Само собой вышло.
– Ладно, иди.
Подал кому-то знак, надпись мою тут же затерли. Ничью больше не тронули, а мою затерли. Почему? Что-то здесь нечисто. Только думать сейчас про это нет возможности. В сон клонит так, что, сидя на жердочке, уснуть готов.
Развели нас по палаткам, объявили на шесть часов отбой. Перед тем как в дремоту провалиться, услышал, как Дмитрий Всеволодович свежим сотням диспозицию объявляет. Сейчас они дальше мяч покатят…
7
Разбудили, показалось, в ту же минуту.
Все тело будто в параличе, еле-еле пошевелиться могу. Какие-то люди рядом вповалку лежат, полумрак, смрадная сонная духота. Где я? Что это? Чумной барак? Тюрьма? Могила?
Я же в игре… Или мне все это приснилось? Приснилось, что вчера бились с немцами, отняли у них мяч, а потом всю ночь в темноте его катили?
– Подъем, живо! Подъем! Сейчас прикажу палатки рубить! Подъем!
Нет, не сон. Так все и было, хотя и самому теперь в это не верится.
Выполз наружу. Падает тихий снег. Белый свет режет глаза.
Между палатками ходит какой-то тренер, сердится, покрикивает.
Как же все болит! Зачем я здесь оказался? Игра? Ну и что? Мне ведь дома надо быть. Провеять зерно, чтобы до сева не истлело в амбарах, кормить из соски телят, их у нас в этом году четверо народилось, сразу две двойни, тонконогие, слабенькие, а молока у коров пока мало. Еще собирались с отцом перекладывать в бане каменку. По вечерам сидеть с книгой, учиться или просто читать ради интереса. А я вместо этого – в игре. Какой я игрок? Ничего не умею, ничего не знаю…
– Сюда, браток, сюда! Вот горячая вода, вот полотенце. Умойся, сразу в себя придешь…
Кто-то в синей фуфайке тянет меня за рукав. Из игровой прислуги, похоже. Парень совсем молодой, мой ровесник или годом-двумя старше.
Плеснул водой в лицо, обтерся.
Не унывай! Известно, что первая ночь в поле самая трудная. А вам еще такое испытание выпало. Но ничего, привыкнете.
Я надеюсь…
Зубы чистить будешь?
Какое твое дело: буду не буду. Что за обращение? Как с дитем малым.
– Я Никита, денщик вашего десятка. Если будешь – вот твоя щетка, номер триста восемь, со звездочкой и зеленой ручкой, вот порошок. А если предпочитаешь после завтрака зубы чистить, тогда потом меня кликни. На стоянках я всегда рядом с вами. Чуть что – сразу ко мне обращайся, не стесняйся…
Выговор у парня не наш: окает, проглатывает окончания слов.
– Спасибо…
Потихоньку вылезли из палаток остальные. На рожи смотреть страшно – осоловелые, измятые, припухшие.
Командиры распоряжаются, денщики с водой и мылом туда-сюда снуют.
– Никита! А где это… ну, короче говоря, сортир?
– А нигде. Ночью ведь лагерь ставили. Князь всего четверть часа на установку палаток дал. Через пятнадцать минут, говорит, защитники должны спать. Какой уж тут сортир? Отойди подальше в лес, и все дела. Туалетная бумага нужна?
– Нет. А вообще давай…
Кормят завтраком. Та же самая гречка с мясом, тот же безвкусный чай. Каша вдобавок еще и не прогрелась как следует. Есть не очень хочется, но понимаю, что подкрепиться надо, потому что обед неизвестно когда будет. Антон тоже через силу жует. Ворчит:
– Что же это, Миха, нас теперь каждый день одним и тем же кормить будут?
Откуда же я знаю? И какая, собственно, разница, чем будут кормить, если вся жизнь полностью перевернулась? Главное – ноги на следующем переходе не протянуть, а кормежка – дело десятое.
– Нет, скоро все наладится! – встрял тот же вездесущий Никита. – Это пока только временная неразбериха. При быстрой контратаке всегда так получается. Обозы отстают, снабжение нарушается. Скоро все будет хорошо.
Ишь, что говорит: «Всегда так получается». Бывалый.
– Скажи-ка, брат, а давно ли ты при команде прислуживаешь?
– Скоро девять лет. Начинал еще с отрядом князя Хвостова, потом с Александром Даниловичем ходил, потом, как Александра Даниловича главным назначили, со старшим тренером Шугаевым. Теперь вот к вам прикрепили.
Надо же. Тоже ветеран своего дела. И не лень ему добровольно по лесам и болотам за игроками шататься. Я бы ни за что в командную обслугу не пошел. Тяготы почти те же, а почета почти никакого.
– А что же в игроки не пошел?
– Ну скажешь тоже! В игроки не возьмут. Ростом не вышел. Да и боязно. Вон как вас поколотили!
– Это точно…
– Лучше уж я здесь свое маленькое дело для команды сделаю.
Руки-ноги размялись, теперь хотя бы двигаться могу. Эх, залезть бы на печь да проспать еще часов десять!
Вместо этого командуют построение.
– Я тренер Ярыжкин Сергей Вадимович! – наш новый начальник представился.
Смотрю – а это тот самый человек, что к князю вчера меня звал. Я думал, денщик или посыльный, ан нет – тренер.
– Сегодня и завтра ваши три сотни будут под моим началом. Ближайшая задача такова – идем скорым маршем до условной отметки севернее Терещева. Прибыть туда мы должны к десяти часам вечера. Там до четырех часов утра спим. Поэтому чем раньше придем, тем больше времени останется на сон. Потом катим мяч.
Ничего себе! Целый день идти, спать всего шесть часов и снова мяч катить? Да кто же это выдержит? Где полузащитники?
– Я все понимаю. Будет очень трудно. Но сейчас нам надо жилы рвать, а мяч подальше от Москвы увести. Катить придется вам, больше пока некому. Через день-два мы должны соединиться с отрядом тренера Якова Голубкина, там есть свежаяполузащита. Тогда нам всем полегче станет.
Как это меня в такую передрягу занесло? Снег, холод, труд непосильный, начальники кругом. Вальке Сырнику челюсть выбили. Васька и вовсе желтую карту получил. Хотел играть, вот и наигрался. Соломон Ярославич, бедный, самой жизни лишился, и все за то, чтобы мяч отобрать. Немец, может быть, завтра назад мяч заберет, а Соломона Ярославича уже не вернуть. Кто же теперь у нас на воеводство сядет? Соломон Ярославич, казалось, вечный был воевода у нас. А тут такая беда. Все наши калужане, наверное, плачут сейчас по нем горькими слезами. Вернее, нет, сейчас, наверное, победе радуются. Плакать после будут.
Этот Ярыжкин маленький, плюгавенький, соплей перешибешь, а туда же – понукает, командует, пыжится. Бросить, что ли, все да идти домой? Кто меня остановит? Написать прошение об отчислении и поминай как звали.
Тронулись в путь. Вольно идем, без строя. Кому теперь этот строй нужен? Мозоли мои, кажется, почти прошли. Хорошие у наших лекарей оказались пластыри.
Оглянулся – прислуга разбирает лагерь. Запрягают в сани лошадей, складывают палатки и утварь, грузят поклажу. Работают быстро, умело. Только сейчас начал я понимать, сколько народу на игру работает. На экране их не особенно часто показывают, а выходит, что на каждого игрока чуть ли не трое человек разного персонала приходится. Грузчики, кучера, денщики, лекари, повара, костровые. Никита наш девять лет по обозам мотается. Еще при каждом тренере несколько ассистентов и гонцов. Не говоря уже про операторов и обозревателей, этих вообще как собак нерезаных.
Прошли пару километров по морозцу, оклемался я окончательно, и хандра моя постепенно развеялась. И правда – отчего это я грусти столько напустил? Спросонья, не иначе. Это ведь не кто-нибудь, а мы мяч у немцев отняли и теперь быструю контратаку по левому краю ведем. На всю жизнь слава и уважение. Ваську только жалко. Сюда бы его сейчас, он бы и сам не унывал, и других приободрил. Как он кричал, когда в атаку шли! Всех, можно сказать, воодушевил! Без него наверняка такой решительной победы не случилось бы. При атаке, что ни говори, первый смелый удар больше всего значит.
А что тяжело приходится, так на то и игра. Никто легкой жизни нам не обещал. Пару дней помучаемся, а там дождемся подкрепления или пас отдадим, вот тогда и расслабимся. Через год попрошусь на замену, задерживаться в игре ни за какие награды не стану. Надо и в Университет готовиться, и с папашей про его дела хорошенько все обмозговать.
Через пять часов сделали привал, устроили временный лагерь. Раздали бутерброды, рыбные консервы в томате и на выбор чай или какао из термосов. Палатки и скамейки не ставили, прямо на снег расстелили надувные прорезиненные подушки и коврики для еды.
Привал объявили на сорок минут. Пожевали, выпили чаю. Устроились прилечь. Антон даже вздремнуть ухитрился.
Только собрались трогаться – догоняют нас посыльные игровой почтовой службы. Почтальоны спросили номер подразделения, полезли в свои сумки. Раздали первые письма, только сегодня ночью или утром отправленные, взяли с Ярыжкина расписку о получении, поскакали дальше.
Мне – ничего. Те, кто получил письма, обрадовались как дети. Обступили их, просили читать вслух. Письма короткие, взволнованные, сбивчивые. Все величают нас героями и спасителями; пишут про то, что окрестные зрители побросали дела и с утра пораньше кинулись в Калугу, чтобы наше сражение на Ржавой горе в повторах смотреть и комментарии слушать. Писали, что по всем деревням уже забегали обозреватели и даже операторы с камерами: то про одного, то про другого игрока выпытывают, каким рос, чем себя в мирной жизни проявил. Кланялись всем миром, слали приветы и поздравления.
Вместе с письмами принесли и некоторые свежие газеты. Там пока без подробностей, зато каждый заголовок с аршин величиной:
МЯЧ ОТОБРАН! БОЛЬШАЯ ПОБЕДА НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ!
КРОВАВОЕ ПОБОИЩЕ НА РЖАВОЙ ГОРЕ – ПОГИБЛИ ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК!
КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ВСЕВОЛОДОВИЧ ПРЕДПРИНИМАЕТ РЕШИТЕЛЬНУЮ КОНТРАТАКУ СВОИМИ СИЛАМИ.
От писем и газет огромное воодушевление нам сделалось. Были мы безвестные мирные зрители, а стали герои на всю Калужскую область и всю Россию. Вот что игра с людьми делает! Недаром в игроки молодежь стремится, за уважением и славой. А слава – вот она, в рукавицах. Такая, если вдуматься, великая честь – своими руками мяч катить. Нечего нам ворчать. Нет, теперь только прикажи – весь день и всю ночь без отдыха идти будем, хоть с мячом, хоть без мяча. И Ярыжкин немного притих, поласковее стал. Не кого попало ведешь, моська тренерская, – спасителей отечества! Для того, видно, и прислало нам начальство газеты, чтобы дух поднять. И письма подвезти тоже поторопились. Утром написаны – днем уже получены, благо от дома недалеко ушли. Все правильно. Теперь не просто так мы по лесам и полям вереницей побредем, а целую огромную страну за собой чувствовать будем. Страну, которая за всеми нами с радостью и надеждой следит. Не подведем, земляки, не сомневайтесь.
Прискакал гонец от Дмитрия Всеволодовича. Подозвал к себе Ярыжкина, развернул карту. Оказалось, что мы немного сбились с пути и дали крюк в сторону. Так я и думал – непутевый нам тренер попался. Лучшего, видно, не нашли в суматохе. Хорошо еще, что гонец нас догнал. Пришлось вернуться назад.
Двое конников со значками главного тренера галопом мимо нас пронеслись. От самого Петьки, видно, Дмитрию Всеволодовичу предписание повезли. Поползли известия, что Петр Леонидович маневр нашего князя одобрил и обещал перед самим государем о большой награде для него и всех игроков ходатайствовать. И правильно – если бы Дмитрий Всеволодович немецкую хитрость не разгадал, сейчас бы неприятель уже на подступах к Москве был, а мы бы вслед за ним без мяча бежали. Светлая голова у нашего князя. Тоже, говорят, в главные тренеры метил, но сказали, что молод, чрезмерно горяч, не имеет опыта руководства крупными соединениями игроков.
А мы идем себе своей дорогой. Подошли к городу Валуеву. У дороги – тысячи три зрителей кучкуются. Видно, что не первый час сидят. Целыми семьями выехали. Многие на раскладных стульях или на санях отдыхают. Молодежь отдельно хороводится, детишки играют, снежные городки строят. Мужики стоят кружками, выпивают теплого сбитня.
Хохот, веселье. Тут же в стороне передвижные сувенирные лавки, пирожные лотки. Наверняка и самогоном из-под полы приторговывают. Милая картина, спокойная зрительская жизнь. Что еще нужно зрителю, кроме тепла и достатка? Только одного – чтобы его команда успех в игре имела.
– Идут! Идут!..
Увидели нашу колонну – зашумели, вскочили, сбились к обочине. Развернули флаги, штук двадцать, не меньше.
– Ра-си-я! Ра-си-я! Ра-си-я!
Нет, великое мы все-таки дело делаем. Столько счастья людям оттого, что мы в контратаку идем.
– Малад-цы! Малад-цы!
Машут руками и флагами, кланяются, благодарят. Сзади растянули огромный многометровый плакат: «Вперед, Россия!» Те, кто в передних рядах, тянут руки, дергают защитников за футболки, какие-то гостинцы суют. Наш судейский заволновался, направил коня к зрителям, засвистел.
– Пожалуста! На сторону, пожалуста! Делайте пиять метры до команда! Пиять метры! Пожалуста!
В этом шуме почти не было судейского слышно, но призыв его все-таки действие возымел.
– А ну осади! – зычно выкрикнул чернобородый, купеческого вида детина в богатой шубе. – Не лезь к игрокам! Оштрафуют команду из-за вас, обормотов!
Староста, видно, здешний. Или председатель зрительского клуба.
Народ чуть посторонился. Положенных пяти метров, конечно, и близко нет, но судейскому достаточно. Ярыжкин наш тоже на сторону свернул, между колонной и зрителями коня держит.
– Шай-бу! Шай-бу!
Это самый старинный зрительский клич. Что означает, никому не ведомо. Чистое шаманство.
Не останавливаясь, проходим мимо. Машем в ответ, я тоже что-то кричу. Радость такая, что кажется, вот-вот снег в лесу таять начнет. Ребятишки долго вслед за колонной бегут.
– Это еще что! – Ярыжкин усмехается. – Вот когда утром здесь с мячом шли, весь город, считай, на дорогу высыпал. Деньгами и зерном так забросали, что чуть мяч не остановили.
Есть такой зрительский обычай – если желаешь своей команде скорейшего пути до вражеских ворот, надо бросить в мяч монетку или мешочек зерна. Только обязательно попасть. Если бросил и промахнулся – сглазишь удачу.
Дальше – тоже много людей. Целыми деревнями с флагами и транспарантами на обочинах стоят. Видно, на какой-то большой тракт мы вышли.
Великое дело для своего народа делаем.
– Ох, Миха! Никогда себя таким важным человеком не чувствовал, – Антон говорит. – Теперь уж сколько сил хватит – буду играть.
Раскраснелся, рот до ушей. А вот я не буду. Хотя, чего греха таить, слава сильно кружит голову, слаще любого вина.
Ярыжкин наш на карту каждую минуту поглядывает, сам при этом губами шевелит. По всему видно, что он еще и читать плохо умеет. Ну и тренер. Дал наконец приказ – взять правее, чтобы на мяч, который впереди нас другие наши сотни катят, не наскочить и столпотворение не устроить.
Идем теперь по узкой тропке, на полкилометра вереница растянулась. Кругом лес. Не завел бы нас этот горе-тренер куда-нибудь в трясину. С него станется.
Стемнело. К вечеру снова усталость навалилась. То ли еще дело завтра с мячом будет. Да и остаток дня в темноте топать тоже не подарок. Игрокам со светом идти нельзя, так впотьмах и бредем. Ярыжкин только карту себе фонариком подсвечивает. А на дорогу только попробуй луч пустить, сразу от судейского предупреждение получишь. С каждым, даже небольшим отрядом обязательно кто-нибудь из судейских идет, чтобы за соблюдением правил следить. Без присмотра только отдельные игроки в дозор ходят. Да и то, если мяч рядом или ситуация опасная, даже за парой дозорных судейский может увязаться. Судейское дело большой разборчивости требует. Правил много, если все их досконально соблюдать, то никакой игры не получится. Вот каждый судья сам и смотрит: где можно послабление дать, а где строгость проявить. За судейские просчеты Игровой союз с них строго взыскивает, а за верные решения в трудной ситуации, наоборот, поощряет. Ведется специальный судейский рейтинг, наш Диаш Гоэньо в нем почетное пятое место сейчас держит. Российский судья, Олег Сергеевич Губников, двадцать первый в списке. Российская бригада сейчас матч Швеция – Латвия судит. Пока справляются, жалоб нет.
Совсем темно стало.
Где мы сейчас? Непонятно. Лес кончился, идем по полю. Вокруг ни огонька, на небе ни звездочки. Поднялся ветер. Не заплутал ли тренер наш снова? А то ведь ночью в чистом поле и замерзнуть недолго.
Ноги уже совсем не идут. Бредем вслепую. Хорошо еще, что мы в середине колонны по натоптанному пути идем, спину впереди идущих видим, а каково первым игрокам по целине дорогу торить? По уму надо бы сотнями или полусотнями меняться: сначала одни вперед, другие назад, потом наоборот. Что же этот Ярыжкин, сам не понимает? Еще надо плотнее друг к другу держаться, чтобы не отстал никто. Упади кто-нибудь из задних в обморок, и если без крика, то отряд потери бойца и не заметит.
Сколько, интересно, часов с наступления темноты прошло? Два? Три? Или просто время медленно тянется и нам еще шагать и шагать? Хоть бы примерно сказали, сколько еще идти осталось. Если бы этот дурак утром в карте не запутался, может быть, давно бы уже в лагере были.
Надо про что-нибудь отвлеченное думать, тогда и время быстрее пройдет. Если уж поделать ничего нельзя, надо терпением как следует запастись. Буду про дом думать, про маму, папашу, Николку. Как детьми летом с тарзанки в реку прыгали. Как мама свежий хлеб из печи вынимает…
Ох нет, от этого еще грустнее делается. Лучше зрителей сегодняшних вспоминать буду, какое у них ликование от одного нашего вида сделалось. Еще буду думать про то, что я не просто Михаил Прокофьев из деревни Зябликово и не просто плетусь по снежному полю в толпе таких же деревенских ребят; а я игрок, защитник, член славной команды, и в этот самый момент мы совершаем важнейший для исхода игры маневр. А от того, как стойко я этот маневр пройду, хоть и в малой степени, но результат всей игры тоже зависит. Вот так будет лучше.
Раз-два, левой-правой, левой-правой, раз-два. Саднят вчерашние мозоли, не до конца зажили. Можно еще шаги считать. Считать до тысячи, потом сначала начинать. Каждая тысяча шагов – примерно полкилометра. Раз полкилометра… два полкилометра…
Вздох по рядам прокатился. Поднимаю голову – дошли.
На горизонте огни. Лагерь.
Не промахнулись. И на том спасибо. Хотя до лагеря еще километра полтора, но теперь хоть цель видна, виден наш горячий ужин и краткий сон. При виде лагеря вдруг такой аппетиту меня разыгрался, что сейчас, думаю, целую корову могу съесть. Обязательно добавки попрошу.
К лагерю, уже подготовленному, в начале одиннадцатого подошли, лишний час отдыха из-за недотепы Ярыжкина потеряли. Сели к столам, быстро набили брюхи – и набок. Завтра к мячу.
Вот тебе и вся игра.
