Текст книги "У старых окопов (Рассказы)"
Автор книги: Борис Бедный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Печенкой, что ли?
– Тебе все хиханьки да хаханьки. Вот упустишь парня, тогда не то запоешь!
– Ты же своего упустила, а мне уж и нельзя? – из духа противоречия сказала Нюра и тут же спохватилась, что зря обидела Дашу. – Ой, Дашк, прости! Вырвалось…
– Ладно уж, перетерплю… – кротко молвила Даша с видом человека, которого хоть жги, хоть режь, а он от своего не отступится и легкомысленную подругу спасет.
Мимо бревен, на которых сидели Нюра с Дашей, прошел бригадный такелажник Илюшка. На запань он приехал из Мурманска, был щупл, но любил бахвалиться силой и получил прозвище Илюшки Мурманца.
Привычным, хорошо отработанным щелчком Илюшка Мурманец взбил надо лбом козырек крохотной модной кепочки, выпятил цыплячью свою грудь и пропел почтительно-ехидно:
– Любимому начальству пламенный привет!
Нюра строго посмотрела на него и распорядилась:
– Проволоку на станки вези, а то по два круга всего осталось.
– Напрасно кипятитесь, ваше бригадирство! – дерзко отозвался Илюшка на правах незаменимого работника. – За такелаж я отвечаю. А когда из-за меня бригада простаивала? Не трудитесь, не припомните. При таком такелажнике не житье вам, а малина. И вообще после сытного обеда вредно волноваться: витамин за калорию заскакивает… Наше вам!
Илюшка щелчком надвинул козырек на лоб и зашагал своей дорогой.
– Уж больно форсит парень, – осудила Даша.
Но Нюра взяла Илюшку Мурманца под защиту:
– Зато расторопный. За такелаж при нем я спокойная.
– О такелаже ты заботишься, а любовь на самотек пустила! – с новой силой после передышки накинулась на подругу Даша. – Преждевременно ты, кума, успокоилась. На красоту надейся, а сама не плошай… Девчонка ты, конечно, из себя ничего: все при тебе и на своем месте. Будь я парнем, обязательно бы тебя выбрала…
– И на том спасибочко! – фыркнула Нюра. – Хоть одного кавалера охмурила. Жаль, ты не парень!
– Да погоди ты пузыри пускать! Тебе бы только посмеяться. Ты суть пойми.
– А вот сути твоей и в бинокль не видно. Все ходишь вокруг да около…
– А ты не перебивай. На какой вы сейчас с Мишкой стадии?
– Какие еще стадии? И все выдумывает, все выдумывает…
– Ну… целовались уже?
– Вот ты о чем… – Шустрые бесенята в Нюриных глазах запрыгали прытче прежнего. – Эта стадия у нас с Мишей на следующий месяц запланирована: с первого числа, благословясь, и приступим.
– Все хорохоришься, а я так понимаю: самая неустойчивая у вас сейчас стадия: и туда может повернуть и сюда… Вот и надо поскорей пускать в дело свои главные козыри.
– Какие еще козыри? – не поняла Нюра. – Вечно ты выдумываешь! Да что мы, в подкидного дурака играем, что ли?
– Будет тебе и подкидной, если вовремя не спохватишься!
Даша говорила так уверенно, что Нюра вдруг оробела. По всему видать, Даша неспроста затеяла весь этот разговор. Похоже, она искренне пытается ей помочь, что-то подсказать и куда-то ее привести, а вот куда, Нюра никак не могла понять. А Нюра не любила, когда другие понимают что-то, а она нет. Она не знала – самолюбие это или что другое. Просто не любила она ходить в непонятливых, и все тут… На миг ей стало так же неуютно, как прошлой осенью в вечерней школе, когда ее вызвали к доске, а она никак не могла уразуметь, чего от нее ждет учительница.
– Ты одно пойми, – вкрадчиво говорила Даша, – красоты добавить – от нас не зависит: что есть, то есть, какой уродилась, такой и живи. Ну, платье там модное, пудра-духи малость приукрасят, об этом мы еще потолкуем. Но Мишка твой парень вроде бы самостоятельный, на него вся эта парфюмерия не шибко подействует…
Нюра с невольной благодарностью посмотрела на Дашу. Она давно уже заприметила, что оценка «самостоятельный», особенно в применении к парням, была у Даши высшей похвалой. И та, ободренная ее смирением, заключила победоносно:
– И завлекательными улыбочками тебе его не удержать: не из тех он… Вот тут козыри твои главные и пригодятся!
– Да какие козыри-то?! – не на шутку разозлилась Нюра. – Что ты все темнишь, как гадалка?
– Твои козыри, твои, чужих нам не надо. Твои кровные и заслуженные… Вот учти: когда на последнем собрании начальник запани тебя хвалил, я неподалеку от Мишки твоего сидела и видела, как он реагировал… Ты хоть слово-то реагировать понимаешь? – обеспокоилась вдруг Даша.
– Да уж как-нибудь…
Даша с великим сомнением посмотрела на подругу.
– Ладно, на твою ответственность… Так вот, Федор Николаевич тебя с трибуны прославляет, а Мишка в зале прямо цветет, до того ему приятно. Со стороны глядеть, будто не тебя нахваливают, а его самого… Соображаешь теперь?
– Выдумываешь ты все!
– Ничуть не выдумываю, охота была… Да не скромничай ты, кума Матрена! Лестно ему, что ты у него такая работящая да знаменитая: бригадир передовой бригады – это не воробей начхал! Он сам хоть и техник, а славы особой не нюхал. Про тебя вон наперегонки областная газета писала и районка, а про него, помню, всего лишь куцая заметка была к Первомаю в нашей стеннушке, вот и вся его слава. Да и то так, информашка. А печать у нас, учти, сила!
– Да не шпарь ты лозунгами! – взмолилась Нюра.
Даша малость смутилась.
– Не в лозунгах дело… Мы всегда ценим то, чего у самих нехватка или вовсе нету…
– Как? Как ты сказала? – встрепенулась Нюра и признала великодушно: – Все-таки не зря тебя на курсах учили!
– Не курсы, а семинар, сколь повторять можно?.. А это уж точно: ценим то, чего у самих недобор. Вот и тебе в Мишке твоем дорого, что он образованный. Само собой, он тебе и вообще нравится как парень… Не спорь ты со мной, уважаешь ты его образование, хоть и сама об этом не догадываешься. Это изнутри, своим ходом идет, понятно? А он в тебе, помимо твоей распрекрасной внешности, прежде всего, славу твою рабочую ценит. Вот это и есть твой главный козырь, я так понимаю… Красота – от счастья, тут уж ничего не попишешь, а слава рабочая целиком от нас зависит. Ее и заработать можно и увеличить, ведь так, бригадир? Вот и жми на этот рычаг, не уступай Полозову первенства.
– А ловко ты повернула! – искренне удивилась Нюра. – То все про любовь талдычила, а приехала прямиком к работенке! И тут не забываешь агитировать нас, грешных… Уж больно ты комсорг, Дарья!
Даша подумала-подумала и сказала твердо, как о давно решенном деле:
– Уж какая есть. Переучиваться поздно… – И припомнила прошлогоднее свое присловье: – С моей точки зрения, обставить тебе Полозова – раз плюнуть. Ты и так уже вперед вырвалась, а лесу в запани полно и проволока мягкая, только сплачивай. Учти, я очень на тебя надеюсь… Одолеешь Полозова – и Мишку своего ненаглядного крепче к себе привяжешь, и ребятам премия отломится, и всей поселковой молодежи почет и уважение…
Нюра насупилась. В Дашиных словах ей почудилось что-то обидное, принижающее и ее и Михаила. Будто подошла скорая на руку ее подруга к ветвистому и незащищенному дереву, что вырастили они с Михаилом, и, не долго раздумывая, хвать топором. И из зеленого дерева, может быть в чем-то и неправильного, но живого, получилось у Даши пусть и более правильное, но серое и мертвое бревно…
– Путаешь ты все. Вот вроде и верно говоришь, а путаешь. Тебя послушать, так выходит: обставим мы Полозова, и Миша мой со всеми потрохами, а Полозов нас обгонит, и Миша сразу меня разлюбит и станет искать себе невесту в полозовской бригаде… Не завидую я ему: несемейная там одна лишь тетка Глафира.
– Не опошляй!
– Оно так выходит, раз он по передовикам стреляет. А тетка Глафира и на доске Почета, и самые вкусные в поселке блины у нее, лучше невесты ему не найти. Где уж мне с ней тягаться? Свое место я знаю!
– А я говорю: опошляешь ты мою мысль. Обгонит Полозов – Мишка, может, и не разлюбит тебя, но главный твой козырь будет битый. А тут еще практикантка маячит, зачем давать ей лишний шанс? А там, глядишь, он и про почерк твой косолапый дознается. Так все одно к одному и липнет… Вот я о чем, а ты опошляешь. И дело вовсе не во мне, а просто тебе самой выгодно сейчас обогнать Полозова – объективная же истина! Да и Мишке твоему приятней любить передовую работницу, а не какую-нибудь недотепу… Человек у нас в труде познается.
– Ой, Дашка, переучили тебя на курсах-семинарах!
– Ничуть не переучили. Разве я неправильно говорю?
– Все вроде правильно, а только уж лучше бы ты хоть разок ошиблась.
– Ну этого ты от меня никогда не дождешься! – не на шутку разобиделась Даша.
Фрося-учетчица затрезвонила в сигнальный рельс, возвещая конец обеденного перерыва. Нюра поднялась с бревен, оправила юбку.
– Зря ты пары развела: уступать Полозову мне и так без надобности. А за сочувствие к моему… косолапому почерку и инструктаж насчет стадий большое тебе спасибочко!
– Вот и старайся после этого для людей, – мрачно сказала Даша.
Нюра сбежала с берегового откоса. Двигалась она по привычке быстро и – со стороны смотреть – весело, но сердце у нее щемило. Хоть и много наговорила Даша ерунды, но сумела-таки растревожить ее.
Судя по всему, на этот раз школы ей не миновать: Даша теперь не отвяжется. Да и для себя самой не помешает грамотой подзаняться: вот уедет Миша по своим геодезическим делам на другую запань – страшновато письма ему писать нынешним почерком. Можно, конечно, притвориться, что рука разболелась, и продиктовать письмо какой-нибудь грамотейке. Но это уже не то: под диктовку ласковые слова говорить – все равно что объясняться в любви через громкоговоритель.
«Ладно, там видно будет, – решила Нюра. – Что это я загодя слезы лью?.. А вот о том, чтоб и на этот раз Полозова обогнать, думать надо. Тут Даша, несмотря на все свои теории, права…»
Заработали сплоточные станки. Дикий голубь-сизарь, прогуливающийся по бережку, у самой кромки воды, при первом же выхлопе станочного двигателя присел от испуга и пружинисто взмыл ввысь. Набирая высоту, он сделал круг над Нюриной головой и подался на другой берег реки, подальше от шумных станков. Нюра проводила голубя глазами и задержала взгляд на том берегу. Но ни Михаила, ни его подсобников уже нигде не было видно. Лишь в дальнем орешнике порой мелькали верхушки реек, будто хотели успокоить Нюру: здесь Михаил, никуда не делся.
4
Голый по пояс, кирпично загорелый Илюшка Мурманец, осторожно руля куцым веслом, пришвартовал перегруженную лодку к станку. Опаленные обжигом фиолетовые круги проволоки свисали с низких бортов.
– Сколько раз тебе говорить, чтоб меньше грузил! – крикнула Нюра. – Утопишь проволоку – заставлю со дна поднимать.
Со дна он проводку подымет
И перевыполнит свой план!.. —
во все горло запел Илюшка Мурманец, чувствуя, что настоящей злости в словах Нюры нет и распекает она его только для порядка, по бригадирской своей должности.
– Не кипятись, ваше бригадирство! – дерзко отозвался он, вылезая из лодки. – Последний рейс, теперь до конца смены хватит каленой паутинки. – Илюшка протянул Нюре бумажный кулечек с голубикой и весело гаркнул в сторону сортировочной сетки: – Девчата, доставайте из сундуков самые лучшие свои платья: вечером в клубе кино «Адмирал Нахимов»!
Нюра притворно нахмурилась, чтобы Илюшка не воображал, будто может безнаказанно высмеивать бригадира, и строго спросила:
– Новой проволоки на складе много еще?
– Как раз Полозову на смену хватит.
– А дальше?
– Дальше опять старье пойдет… – виновато сказал Илюшка Мурманец, словно по его недосмотру запань в последнюю неделю с перебоями снабжалась такелажем и Филин пустил в работу жесткую старую проволоку, вязать которой пучки было гораздо трудней, чем гибкой новой.
Нюра забывчиво мяла в губах крупную дымчато-сизую ягоду из Илюшкиного кулечка.
– У меня рацпредложение… – вкрадчиво зашептал Илюшка, заговорщицки нагибаясь к уху бригадирши. – Давай вывезем со склада всю новую проволоку и припрячем, а? Как раз на завтрашнюю смену нам хватит. Только прикажи, я мигом обернусь. Не успеет стриженая девка косы заплести – проволочка здесь будет!
Нюра внимательно посмотрела на своего расторопного такелажника, будто впервые его увидела. Ее поразило, что вот и совсем несхожие они меж собой люди, а желания их сейчас полностью совпадают. И вся разница меж ними лишь в том, что ей эта хитрость с проволокой нужна ради Михаила, а Илюшке – чтоб их бригада побила полозовцев. Да и о премии он наверняка не забывает. И совсем уж некстати всплыла мысль: «Интересно, говорили что-нибудь Даше на ее курсах-семинарах о таком вот неожиданном совпадении тайных желаний у непохожих друг на друга людей?..»
– Сомневаешься? Боишься, Полозов разузнает? – выпытывал Илюшка. – Да я так запрячу – сам Филин не найдет. Затопим проволоку между станками, а то внутрь понтона запузырим – ищи-свищи!.. И Филина сейчас на складе нету, в контору подался. Все одно к одному… Что ж молчишь? – И чтоб окончательно доконать бригадиршу, добавил: – Опять о нашей бригаде в газете напишут, а то и портретики тиснут! – Илюшка Мурманец выпятил грудь, словно уже позировал перед фотоаппаратом, и показал в улыбке все тридцать два черных от голубики зуба. – Может, и премия перепадет, а мне как раз на мотоцикл не хватает… Куплю мото – тебя первую прокачу. Все пеньки вокруг поселка посшибаем!.. Ну как, везти проволоку?
– Насчет пеньков ты мастер… – уклончиво проворчала Нюра и отвела глаза от вопрошающего взгляда Илюшки Мурманца.
Умом она понимала, что Илюшка затеял неладное, но какая-то неведомая и слепая сила не давала ей приструнить бойкого такелажника и заставить его выкинуть из лихой головы непутевое свое р а ц п р е д л о ж е н и е. Тоже мне рационализатор нашелся! Она вдруг горячо пожалела, что в их бригаде на месте Илюшки не работает какой-нибудь другой, насквозь самостоятельный парень, который сам по себе, без ее ведома, провернул бы все это дело, а она бы даже и не знала, откуда взялась в бригаде победоносная новая проволока. А теперь выходит так, будто она чуть ли не подталкивает Илюшку на этот сомнительный поступок. И уж во всяком случае, не шибко удерживает его…
«Сама во всем и виновата, – с запоздалой прозорливостью осудила себя Нюра. – Вечно лезу во все дырки, вот и отучила ребят от самостоятельности. Вперед будет наука…»
Илюшка Мурманец забыто стоял на боне возле лодчонки, терпеливо дожидаясь, когда бригадирша додумает свою думу. Он машинально клевал голубику из кулька и тут же гостеприимно протягивал его Нюре.
– Так везти или нет? – спросил он наконец, пытливо заглядывая Нюре в глаза. – Что-то не пойму я тебя. Ведь само же в руки плывет – жаль упустить… Везти, а?
– А я почем знаю? – тихо спросила Нюра и опасливо покосилась по сторонам, не слышит ли их кто. И тут же разозлилась на себя за эту вороватую предосторожность.
Илюшка обиженно отдернул гостеприимный кулечек за спину. А Нюра вдруг как-то разом устала от его непонятливости. И вроде бойкий парень, а вот поди ж ты… Тоже мне Мурманец! Все у них там, что ли, за Полярным кругом такие бестолковые? Другой на его месте давно бы уже все понял, а этому надо разжевать и в рот положить. Ну и работнички!
Она вовсе не того боялась, что ей придется отвечать, если Илюшкина горе-рационализация выплывет наружу. Просто ей больно было убедиться, что и она сродни жуликоватому Илюшке. Правда, ради премии Нюра никогда бы на эту махинацию не пошла, а вот после Дашиных мудреных наставлений… Э, да чего там! Как ни крути, а выходит: не такая уж она вдоль и поперек сознательная, как привыкла о себе думать.
Ей припомнился один давний разговор с Дашей. Та уверяла, что в особых случаях иной раз можно и поступиться кое-чем – для пользы дела. А Нюра со всем пылом безгрешного человека настаивала тогда на том, что в жизни нет и не может быть ничего такого, ради чего надо кривить душой. Легко ей тогда было козырять своей принципиальностью! Вот так живешь-живешь и сама себя не знаешь…
– Ладно, пускай Полозов на нашей глупости премии себе зарабатывает! – в сердцах сказал Илюшка Мурманец. – Он-то небось такого случая не упустил бы!
Илюшка швырнул кулечек с голубикой в воду, беспечно запел: «А счастье было так возможно…» – и принялся выгружать из лодки проволоку. Нюре бы уйти сейчас подальше, но она прикованно стояла рядом и пристально смотрела на мельтешенье Илюшкиных загорелых рук, будто никогда не видала, как разгружают лодку. У нее было такое чувство, что разговор их еще не окончен. И похоже, пронырливый Илюшка догадался-таки, что держит бригадиршу возле него, и, когда последний круг проволоки увесисто плюхнулся на бон, снова подступил к Нюре.
– Да не цацкайся ты с Полозовым, этот всегда извернется. Вот увидишь, нам завтра старой проволокой пучки вязать, а твой Полозов новую раздобудет, и мы же еще в дураках и останемся! Вспомни прошлый месяц. Так что не честность это с нашей стороны, а самая настоящая дурость!.. Ну, решай: везти, что ли? В последний раз спрашиваю.
И тут Нюра взорвалась:
– Чего пристал?! Ты такелажник – ты и снабжай бригаду проволокой. А как и откуда, меня вовсе не касается. Каждый должен делать свое дело и отвечать за него, а не канючить. Я же у тебя не спрашиваю, как мне бригадой руководить? А туда же, раскудахтался на берегу: я такой-сякой, лучше меня такелажников и не бывает… Вот и докажи теперь, а я и знать ничего не знаю, понял?!
Не глядя себе под ноги, она быстро перебежала по тонкой распорке на соседний бон, что запрещалось правилами техники безопасности и за что сама Нюра всегда ругала сортировщиц.
А Илюшка прыгнул в свою лодчонку и погнал ее к такелажному сараю. Он так спешил, точно каждую секунду боялся передумать. На складе делать ему было нечего, всю проволоку для нынешней смены он уже привез. Значит…
Нюра изо всех сил старалась не смотреть на Илюшку, но все равно видела, как, согнувшись в три погибели, тот рьяно греб веслом-коротышкой. У нее вдруг ни с того ни с сего зачастило сердце, будто его подстегнули. А кто-то зоркий и неуступчивый, кто притаился в ней и никак не хотел примириться с тем, что она свернула-таки на кривую дорожку, подсказал: пока Илюшка не доплыл до такелажного сарая, его можно еще окликнуть и вернуть.
Теперь она, уже не таясь, следила за Илюшкой. А быстро он наловчился грести обломком весла: еще секунда, и завернет за угол сарая. Если кричать ему – так сейчас, потом уже поздно будет…
Она и сама толком не знала, окликнет Илюшку Мурманца или нет. Но тут ее позвала маленькая Ксюша, спросила тоненьким голоском, можно ли бревно с дуплом считать пиловочником. Нюра и разозлилась на девчушку, и обрадовалась, что та избавила ее от трудного выбора. Она помогла Ксюше разобраться с сомнительным пиловочником, а когда глянула потом в сторону такелажного сарая, Илюшки уже не было видно.
И сейчас та же прежняя несговорчивая Нюра вылезла с непрошеным советом: еще не все потеряно, и если немедля побежать к сараю, то еще можно остановить ретивого Мурманца. Но ради чего она станет бегать? Тоже мне чемпионка по бегу выискалась! В конце концов, она ничего Илюшке не приказывала, вольно же ему… А ее дело сторона.
И вдруг Нюра вспомнила о мастере. Если тот углядит, как их бригада прячет проволоку на завтрашний день, то наверняка поднимет крик и вся Илюшкина затея лопнет. Нет, как ни крути, а в стороне остаться ей никак не удастся, и без ее прямого вмешательства Илюшке ни за что не провернуть это нечистое дело… А, чтоб тебя!
Она отыскала мастера и озабоченно пожаловалась ему на заломщиков, которые после сытного обеда что-то обленились и не успевают разбирать залом бревен в молехранилище.
– Вы бы их поторопили, – посоветовала она. – А тут я и одна справлюсь.
– Лады, Анюта, – согласился мастер и ушел к заломщикам.
А Нюра стала на вязку пучков, подменив на этот раз Пашку Туркина. Но совсем не о юном Пашке была ее забота: ей просто позарез надо было сейчас дать себе хоть какое-нибудь занятие, чтобы не видеть Илюшкиных махинаций. Но уголком глаза она видела все же, как Илюшка дважды пригнал свою перегруженную лодчонку и потом прятал сизые круги новой проволоки в глубине понтона.
И сразу же эта просмоленная добродушная посудина обрела какой-то виноватый, даже нестерпимо нашкодивший вид. Нюре не шутя чудилось: каждый, кто хоть ненароком глянет на понтон, сразу же догадается, что в трюме спрятана полозовская проволока. Умом она понимала, что это все – самая настоящая мнительность, но никак не могла разубедить себя.
Пока Илюшка прятал проволоку, Нюра нет-нет да и косилась украдкой на берег. Мастера теперь можно было не опасаться, но Илюшкины художества мог заметить начальник запани, а то и сам Полозов: непоседливый бригадир частенько торчал на берегу задолго до своей смены, загодя прикидывая, как лучше построить работу. Нюра глянула на берег разок-другой и разозлилась на себя за вороватое это подглядывание. Было даже какое-то блатное слово, которое обозначало такое вот ее соучастие в Илюшкиных темных делах. Она припомнила и с отвращением прошептала:
– Стрема. Стою на стреме… Тьфу! Дожила – дальше некуда!
Но тут же Нюра поймала себя на том, что, после того как она спровадила мастера, охранять Илюшку не так уж и трудно. «Втягиваюсь… – боязливо подумала она и попробовала оправдать себя: – Но я же не ради шкурных интересов стараюсь. И даже не ради почета самого по себе. Все из-за Миши…» Но теперь и это безотказное утешение помогало слабо.
Раньше Нюра была убеждена, что любовь вызывает к жизни все самое лучшее и чистое в человеке, а тут выходило что-то вовсе не то… И черт дернул эту Дашку так напугать ее корявым почерком! Нюра рассердилась наново и сильней прежнего на Дашу, на маленькую Ксюшу с ее дуплистым пиловочником, а заодно уж и на Полозова и больше всех, как водится, на Илюшку Мурманца, который именно сегодня вылез с подлой своей рационализацией. Она так горячо честила их всех, что сама все ясней видела: они тут совсем ни при чем, а все упирается в нее…
Илюшка Мурманец тем временем покончил со всеми своими потаенными делами и подошел к Нюре. У него был вид вволю потрудившегося, малость уставшего и шибко довольного собой человека. Лихим щелчком он взбил козырек невесомой кепочки, подмигнул и весело гаркнул:
– Порядок на Балтике!
Судя по всему, угрызения совести его не мучили. И Нюра позавидовала Илюшке: до чего же легко живется ему на белом свете!
…Тягучие удары в рельс далеко разнеслись над водой. Конец смены.
Затихли станки, опустели сортировочные мостики. Возле сигнального рельса прочно обосновалась нестерпимо важная Фрося-учетчица. Сдается, она всерьез считала себя сейчас самым главным начальником на всей запани: вот бухнула в рельс – и все слушаются ее, кончают работу.
Сходя на берег, Нюра лицом к лицу столкнулась с Полозовым. Опухшая щека бригадира была повязана синей в горошину косынкой: Полозов давно уже маялся зубами.
Бригадиры торжественно пожали друг другу руки, стесненно помолчали. Если б они встретились наедине, то сразу же разошлись бы по своим делам, не тратя времени попусту. Но вокруг толпилось много сплавщиков из обеих бригад, и, чтобы показать им, что, несмотря на соперничество в соревновании, бригадиры не питают друг к другу никаких враждебных чувств, они затеяли дипломатический разговор.
– Погодка – душа не нарадуется! – восторженно сказал Полозов.
Все сплавщики, как по команде, повернулись к Нюре, ожидая, что она скажет в ответ, как поведет себя в этом турнире поселковых дипломатов. По неписаным правилам оба бригадира ни в коем случае не должны были говорить о работе. И в другое время Нюра легко нашла бы, что ответить Полозову, но сейчас спрятанная в понтоне проволока лишила ее прежней находчивости. Она мельком заметила, как насупились ребята из ее бригады, недовольные тем, что она вдруг заробела перед Полозовым и уступает ему поле боя. И даже сам Полозов озабоченно покосился на нее, не понимая, чего это замешкалась бойкая на язык бригадирша. Он поморщился – то ли от зубной боли, то ли от этой нежданной задержки перед работой и досадливо подсказал Нюре:
– Погодка…
И тогда Нюра напряглась и выпалила те слова, что сказала бы, если б ни в чем не была виновата перед Полозовым:
– Погодка по специальному заказу! – И добавила неуверенно: – К утру рыбешка богато будет клевать…
– Обязательно будет, а как же! – радостно подхватил Полозов. – Я на всякий случай и рыболовную снасть припас.
Для большей убедительности Полозов похлопал себя по карману. Но бегающие глаза его, оценивающие, сколько отсортированного леса в коридорах оставила дневная смена и не помешает ли сплоченная древесина сразу же пустить станки, сказали Нюре, что вряд ли бригадир захватил снасть и уж, конечно, совсем не о рыбной ловле будет его думка завтра утром, в конце предпоследней рабочей смены этого месяца.
– Что ж, ловись, рыбка большая и малая! – великодушно сказала Нюра на прощание.
5
Даша Савушкина терпеливо наблюдала за сборами подруги в клуб. Нюра долго примеривала платья перед зеркалом, словно полную ревизию производила своему гардеробу. Потом она битых полчаса причесывалась: все никак не могла себе угодить. Наконец гребень был оставлен в покое, и Даша взялась уже за ручку двери, но тут Нюра, закусив губу, рывком стащила вдруг с себя цветастое платье и надела скромное полотняное.
«Не хочет показать, что для техника своего наряжается, – догадалась Даша. – Самолюбивая!»
В клубе было шумно. В первых рядах вперемешку сидели нетерпеливые школяры и степенные старики. Обещающе и заманчиво белел чистый пустой экран. Нюра окинула глазами зал. Много знакомых лиц увидела она, но Михаила нигде не нашла: в солнечные дни он всегда задерживался на работе. Пашка Туркин красовался в знаменитом своем синем костюме, описанном в газете. Илюшка Мурманец высоко засучил рукава рубахи, чтобы все беспрепятственно могли видеть его бицепсы, которые хотя и не утолщали сколько-нибудь заметно худощавых Илюшкиных рук, но, по клятвенному его заверению, обладали удивительной крепостью.
Пришла и ленинградская студентка-практикантка в голубом нарядном платье. Она села неподалеку от входа и все посматривала на дверь. По всему видать, тоже кого-то поджидала.
– Что я говорила? – торжествующе шепнула Даша. – Нацелилась на твоего Мишку, как удав на кролика!
–Ну, кролики мне без надобности…
Нюра положила рядом с собой платок, занимая место для Михаила. А чтобы унизить соперницу, спросила ее мысленно: «Что же ты в кино ходишь без накомарника, отчаянная? И не боишься, что мошкара тебя загрызет?»
Перед кинокартиной был доклад. Докладчик скучным голосом читал по бумажке цифры и, глотая окончания слов, скороговоркой строчил длиннющие цитаты. Нюра давно уже заприметила, что докладчики, выступающие перед концертом или кино, всегда почему-то плохие.
– Отгрохать клуб в тайге – это мы можем, – гулко шепнула возмущенная Даша, – а раздобыть дельного лектора никак нельзя. Ох и ругаться я завтра буду в райкоме!
Нынешний докладчик, похоже, приехал к ним откуда-то с очень отсталого предприятия. Он призывал сплавщиков не делать прогулов и вовремя выходить на работу. «Дайте мне хоть одним глазком глянуть на того, кто у меня в бригаде опаздывает на работу, – подумала Нюра. – Устарел товарищ!»
Потом докладчик стал объяснять, в какие отрасли народного хозяйства идет древесина с их запани, и спутал баланс с пропсом. Ему хором подсказывали из зала и в конце концов общими усилиями разобрались, куда идут пропсы, а куда – балансы.
Но, несмотря на все эти промашки, когда докладчик кончил, ему дружно захлопали: во-первых, потому, что в клубе сидели рабочие люди, привыкшие уважать чужой труд, а во-вторых, не в пример другим лекторам, нынешний все-таки быстро закруглил свой доклад, не тянул перед кинокартиной, имел совесть…
Перед самым началом сеанса в зал вошел Михаил. На боку у него висела пухлая полевая сумка: не успел в общежитие забежать после работы. «Наверно, и не обедал…» – жалостливо подумала Нюра, и сердобольное это участие тут же передалось Михаилу: он рывком повернул голову в ее сторону, но как раз в этот миг погас свет. Нюра так и не поняла, заметил ее Михаил или не успел.
– Миша, – заискивающе позвал сзади женский голос, – идите сюда, есть место.
Нюра узнала голос практикантки. Даша больно толкнула ее в бок чугунным своим локтем и шепнула сочувственно:
– Понаехали наших парней отбивать… Ой, смотри, Анюта!
Осторожно двигаясь в темноте, Михаил подошел к Нюре, сел рядом, пожал руки ей и Даше, которая вежливо и немного разочарованно отодвинулась от влюбленных. Вот поди ж ты, и добрый человек Даша и искренне желает подруге добра, а на поверку ей больше нравилась несчастная, нуждающаяся в ее помощи Нюра, чем такая вот беспечная и торжествующая, у которой все идет лучше некуда.
– Много сплотила кубиков? – спросил Михаил. – От Полозова еще не оторвалась?
Нюра счастливо замотала головой из стороны в сторону, радуясь тому, что Михаил, несмотря на все происки, сидит рядом с ней, а глубокомысленная Даша провалилась со всеми своими скороспелыми опасениями и вздорными теориями о физическом и умственном труде, – тому, наконец, что Михаил так близко к сердцу принимает дела ее бригады. Сильней прежнего Нюре захотелось победить Полозова, чтобы Михаил еще больше гордился ею. И последние ее сомнения насчет спрятанной проволоки улетучились. Выходит, правильно она сделала, не отговорив Илюшку Мурманца от его р а ц и о н а л и з а ц и и.
Тайком от Михаила она мстительно толкнула Дашу локтем в бок. Даша ойкнула от неожиданности, но не пошевельнулась, будто и не заметила, как подруга посадила ей синяк. «Терпеливая!» – одобрила Нюра.
Застрекотал аппарат. Дымный пучок световых нитей протянулся над притихшим залом. На экране задвигались люди в старинных морских мундирах.
И как всегда бывало с ней в театре или в кино, Нюра поймала себя на том, что она как бы раздваивается. Сначала она не до конца верила тому, что ей показывали на экране, и твердо помнила, что перед ней на самом-то деле не люди из прошлого века, а всего лишь переодетые и загримированные актеры кино, которые живут в одно время с ней и сейчас лишь притворяются старинными моряками. И даже весьма возможно, что все их слова и поступки предварительно были записаны на бумаге, выработанной из елового баланса, который поставила бумажной фабрике Нюрина запань, – а значит, и сама Нюра, хоть и сбоку припека, но тоже как-то участвует в том, что творится сейчас на экране.
Обо всем этом Нюра ухитрялась помнить только в самом начале кинокартины. А потом незаметно для себя она прочно позабыла и про деревянный свой баланс, и про актеров-современников и бесповоротно поверила, что все в жизни так и было, как показывает ей экран. По прежнему опыту Нюра знала, что после сеанса она снова вспомнит актеров и по праву зрителя, заплатившего за билет трудовую трешку, вынесет свой строгий, но справедливый приговор: такой-то актер играл здорово, а такой-то – серединка на половинку.
